Текст книги "Больше, чем что-либо на свете (СИ)"
Автор книги: Алана Инош
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 48 страниц)
Две тёплые слезинки упали из глаз улыбающейся Рамут на матушкины щёки.
– Матушка... Я знаю, ты делаешь всё ради меня... Я тебя никогда не покину, никогда не забуду. Ты – моя, а я – твоя, помнишь? – Губы шевелились вблизи губ, дыхание смешивалось, ласкающие пальцы встречались и вздрагивали, сталкиваясь. – Так будет всегда, вечно! Никто не сможет затмить в моём сердце тебя!
В жарком сердечном порыве, охватившем душу яркой вспышкой, Рамут покрывала лицо матушки исступлёнными поцелуями, а та, приподнявшись на локте, отвечала ей тем же. Дыхание Северги горьковато отдавало хмельным, но для Рамут это не имело значения. Она и сама будто опьянела от чувств.
– Я люблю тебя, – шептала матушка, пригибая голову Рамут к себе и вжимаясь жёсткими губами в её щёки, лоб, брови. – Я уже не боюсь говорить это, ты отучила меня бояться, укротила зверя, и он теперь – твой ручной щеночек... Я люблю тебя, детка. Только ты, ты одна, моя единственная... Люблю тебя...
Рамут, купаясь в этих быстрых, щекотно дышащих «люблю», плакала и смеялась, получала поцелуи и сама целовала в ответ. А в дверях спальни, прислонившись к косяку, стояла Темань.
– Кхм... Простите, я, наверно, не вовремя, – проговорила она. – Я лягу в гостевой спальне.
Неестественно прямая, точно аршин проглотила, матушкина супруга развернулась и ушла. Северга зарылась лицом в волосы Рамут, рыкнула.
– Как меня бесит это её кривлянье и показушная ревность! Дура... Иного слова не могу подобрать. Учёная, образованная, но – дура.
Рамут вздохнула, уткнулась в её лоб своим.
– Матушка... Просто скажи хоть раз и ей, что любишь.
Дом стоял на земле, пока госпожа Леглит давала себе небольшой отдых – сидела в библиотеке с книгой и чашкой душистого отвара тэи. При появлении Рамут она собралась было учтиво встать, но та, присев в другое кресло, с улыбкой махнула рукой: сиди, мол. На весь дом раздался громовой рёв Северги:
– Темань! Какая, к драмаукам, гостевая спальня?! Ты моя жена, и твоё место – в моей постели!
Та что-то отвечала ей невнятно и плаксиво-нервно, но вскоре воцарилась тишина. Женщина-зодчий, озадаченно пошевелив бровями и отставив в сторону пустую чашку, закрыла книгу.
– Кхм... Мне это показалось, или многоуважаемая хозяйка дома грубовато обращается со своей супругой? – молвила она.
– Не обращай внимания, госпожа Леглит, – улыбнулась Рамут. – Такая уж у них любовь.
Они прибыли в столицу на шестую ночь путешествия. Моросил осенний дождь, и госпожа Леглит, стоя на крыльце, куталась в плащ с поднятым наголовьем. Из-под низко надвинутых полей шляпы она всматривалась в излучающие прохладно-молочный свет улицы. Перед Рамут раскинулся огромный город, озарённый ночным сиянием, и сердце холодило дыхание неизвестности. Как примет её столица? Уж наверняка не с распростёртыми объятиями. Придётся завоёвывать доверие этой своенравной, пресыщенной красавицы, изобиловавшей величественными зданиями, исполинскими статуями и множеством великолепных, разбитых с изысканной правильностью общественных садов. Вот где раздолье для приятных прогулок! Город пересекала петлёй холодно блестящая излучина реки; по огороженной набережной прохаживались жители – Рамут видела свысока крошечные фигурки.
– Ну, вот мы и почти на месте, – пробормотала себе под нос госпожа Леглит задумчиво.
– Ингильтвена – твой родной город? – полюбопытствовала Рамут.
– Нет, я родилась далеко от столицы, в маленьком городке, похожем на Дьярден, – ответила женщина-зодчий. – А учиться приехала сюда. Выучилась, осталась работать. Возможности для раскрытия себя тут большие – гораздо шире, чем в окраинных городишках. Но и крутиться надо: Ингильтвена не принимает ленивцев и небокоптителей, любящих поваляться в постели полдня. Тут или работаешь на пределе своих сил, или окажешься на дне жизни. Впрочем, как и везде, наверно... Просто столица – более жестокая, не прощает ошибок и расхлябанности. Процветают в ней те, у кого есть ум и деловая хватка. Но, думаю, ты не из неудачниц. Тебе понравится здесь.
– Не знаю, – поёжилась Рамут, тоже запахнув плащ поплотнее. – Я выросла в деревне, а в городе мне неуютно. Но, как и тебя, учёба и работа увели меня далеко от родной усадьбы. А в столицу я перебираюсь из-за свадьбы – к будущему мужу.
– Поздравляю с этим счастливым событием, – проронила Леглит с кратким поклоном-кивком. – А я из-за своей работы вряд ли когда-нибудь обзаведусь семьёй... Дело отнимает все силы и время.
– А если влюбишься? – улыбнулась Рамут.
Леглит стрельнула взглядом из-под вскинувшихся ресниц. В глубине её зрачков зажглась беспокойная искорка, словно Рамут задела в её душе какую-то потаённую струнку. Погасив её нарочито сосредоточенным прищуром, женщина-зодчий хмыкнула:
– Если это и случится, то, скорее всего, как-нибудь... нелепо. И ничем хорошим не кончится. – И оборвала себя: – Ну, полно, ни к чему думать об этом. Мы уже приближаемся к новому «месту жительства» вашего дома.
Матушке с Теманью предстояло поселиться на тихой окраине, чем-то похожей на Дьярден. Ничто здесь не напоминало о том, что это спокойное захолустье – тоже часть столицы. Особняки стояли далеко друг от друга, окружённые небольшими садами, а на свободном участке зиял навстречу небу новый фундамент, выполненный по точным меркам. Дом завис над ним, и госпожа Леглит соскочила с крыльца. Рабочие перекрыли трубы и отсоединили передвижное водоснабжение, быстро покрыли фундамент скрепляющим раствором, и женщина-зодчий ловко и точно посадила дом. Рамут почувствовала лишь краткую дрожь пола под ногами да услышала лёгкое звяканье чашки о блюдце: дом встал на своё место.
– Милочка, пусть твоя матушка с супругой поднимутся с постели, им нужно присутствовать при завершающей части работ. И подписать акт сдачи-приёмки, – обратилась Леглит к Рамут.
Темань, как все нервные натуры, проснулась мгновенно, едва ощутив толчок при опускании дома на каменное основание. Когда Рамут поднялась наверх, она уже выходила из спальни, затягивая пояс халата. Севергу пришлось тормошить и расталкивать.
– Уже всё? Приехали? – хрустнув шейными позвонками, спросила она спросонок.
– Да, сейчас ведутся завершающие работы, – сообщила Рамут. – Тебе с тётей Теманью надо подписать бумагу.
Матушка оделась и вышла. Леглит показала ей едва заметный шов – место соединения дома с фундаментом; также они осмотрели подвал, после чего матушка поставила подпись в знак того, что нареканий к качеству выполнения работ у неё нет. Дом успешно подключился к сети одушевлённых домов Ингильтвены, и его можно было считать полностью «прижившимся» на новом месте. Темань, ёжась во дворе на осеннем ветру, смотрела в тёмное небо с воронкой. Оно отражалось в её глазах тревожной бездной.
– Госпожа Темань...
Леглит подошла к ней, чтобы попрощаться. Золотоволосая матушкина супруга сморгнула из взгляда грустную растерянность и подарила женщине-зодчему обворожительную улыбку.
– Было приятно познакомиться с тобой, любезная Леглит, – молвила она, с поклоном подавая ей руку. – Мы несказанно благодарны тебе за проделанную тобой работу. Не откажись отужинать с нами! Впрочем, нам ещё предстоит освоиться тут... На это уйдёт некоторое время. Как насчёт будущего вторника?
– Хм... – Леглит озадаченно тронула подбородок, чуть улыбнулась. – Благодарю за приглашение. Думаю, я смогу. Но если что-то не получится, я заранее сообщу.
Она задержала руку Темани в своей несколько дольше необходимого, будто замешкавшись, и в её глазах проступило задумчивое восхищение. Матушка, словно не заметив этого, обменялась с женщиной-зодчим рукопожатием и заверила, что будет рада видеть её за своим столом. Кажется, она в память о своей родительнице питала ко всем зодчим особое отношение.
Несколько дней прошли в суете и хлопотах новоселья. Матушка вступала в новую должность, Темань знакомилась с новыми соседями, то приглашая их на чашечку отвара, то нанося ответные визиты. Рамут, не желая оставаться праздной, сразу же принялась прощупывать почву насчёт работы. Конечно, следовало заявить о себе. Первым делом она посетила врачебное общество Ингильтвены, располагавшееся на первом этаже большого конторского здания в деловом центре города. Общество располагало несколькими помещениями: научной библиотекой, залом для лекций, хирургическими залами, приёмным покоем для больных (с отдельным крыльцом), а также клубом для отдыха. Проходя мимо последнего, Рамут в открытую дверь увидела расположившихся в креслах женщин-врачей, которые проводили время за неспешной беседой и втягиванием дыма курительной смеси. В Дьярдене Рамут только слышала об этом зелье: в их с матушкой маленьком городе достать его было невозможно. Кашлянув от царапанья в горле, Рамут привлекла к себе внимание рослой сероглазой госпожи, выделявшейся среди остальных чувственно-красивым, волевым лицом и звучным бархатистым голосом. Сидела она, закинув одну длинную ногу на другую, и голенище её щегольского сапога блестело, покачиваясь. Пальцами правой руки она нетерпеливо барабанила по подлокотнику – видно, спешила куда-то или просто не любила подолгу сидеть без дела. Безупречно накрахмаленное кружево рукавов и воротника сияло свежестью утреннего инея, а пепельно-русые волосы падали мягкими волнами на её плечи. Красота её не была жеманно-слащавой – она дышала силой, решительностью, жаждой деятельности. Смутившись от пронзительно-умного, испытующего взгляда незнакомки, Рамут поприветствовала её кратким полупоклоном и поспешила дальше.
– Госпожа, позволь представиться: меня зовут Мервинг. Можно узнать твоё имя и цель прихода? – осведомилась белокурая девушка-секретарь, поднимаясь из-за стола в уютном уголке, огороженном шкафами.
– Меня зовут Рамут, я врач, – представилась молодая целительница. – Я только что приехала в Ингильтвену и хотела бы засвидетельствовать своё почтение этому Обществу и вступить в него. Ну, и оставить сведения о себе, если можно.
– О, добро пожаловать, сударыня! – блеснула Мервинг молочно-белыми клыками в любезной улыбке. – В таком случае необходимо завести личное дело на тебя. У нас такой порядок. В дело заносятся личные сведения и врачебные достижения каждого члена Общества.
Она достала из ящика шкафа большую чистую тетрадь с плотными корочками и записала на первой странице имя, место рождения и проживания Рамут.
– Я вскоре сменю место жительства, – предупредила та. – Мне предстоит свадьба и переезд в новый дом.
– Поздравляю, сударыня! – опять блеснула улыбкой секретарь. – Благодарю за предупреждение! Все изменения мы внесём своевременно, как только ты сама соизволишь о них сообщить.
Секретарь внесла в дело учебное заведение, которое окончила Рамут, а также краткие сведения о её рабочем опыте в Дьярдене.
– М-м, весьма солидно для молодого врача! – уважительно покивала она головой.
Для вступления в Общество Рамут следовало заплатить небольшую сумму, а также уплачивать ежемесячные взносы. Размер зависел от опыта и заработка. Молодые врачи платили меньше, опытные и хорошо зарабатывающие – больше.
– Я оповещу Общество о пополнении его рядов, – благодушно и приветливо поклонилась Мервинг. – В течение трёх-пяти дней мы отметим твоё вступление на общем собрании, и ты получишь ленточку – знак принадлежности к нашему союзу. Собрания проходят раз в семь дней, на них читаются доклады, лекции, происходит обмен опытом. Каждый член Общества должен выступить за год не менее семи раз. Посещение собраний обязательно для всех. Частые пропуски без уважительной причины будут расценены как неуважение к сотоварищам по науке. Ну, а заглядывать в наши стены можно в свободном порядке. Лучше, конечно, почаще, – Мервинг приподняла уголки хорошеньких розовых губ в маленькой улыбке. – Чтобы узнавать новости и поддерживать общение.
Закончив дела с секретарём, Рамут задержалась у стойки с расписанием мероприятий Общества. Выполнено оно было изящным, чётким почерком с округлыми, крупными буквами. Доклады, лекции, защиты научных работ, показательные операции – на месяц вперёд.
– Кхм, – раздалось вдруг у Рамут за спиной. – Доброго дня, сударыня!
Обернувшись, она увидела тех самых женщин-врачей из курительной комнаты – во главе с представительной сероглазой незнакомкой в блестящих сапогах. Пропитанные горьковато-дурманящим запахом дыма, они приблизились к Рамут. Каждая носила на лацкане кафтана маленькую круглую брошь с тёмно-синей шёлковой ленточкой. Видимо, точно такую же предстояло получить и Рамут.
– Сударыня! – обратилась к ней эта яркая, обаятельно улыбающаяся госпожа. – Ты поприветствовала нас и убежала куда-то, даже не дав нам возможности должным образом ответить! Позволь представиться: меня зовут Реттгирд.
Не заметить её было невозможно: раскаты её сочного, звучного голоса отдавались под сводами потолка, серый кафтан с чёрными бархатными лацканами и золотыми пуговицами сидел на ней безупречно, а покрой брюк подчёркивал достоинства её длинных красивых ног. Черты её лица были благородно правильны, и даже довольно крупный нос с горбинкой не портил их. Реттгирд сразу затягивала собеседника в сети своих приветливых чар, и тот уже не мог оторвать взгляда от высокого, умного лба без единой морщинки, ямочки на подбородке и чёрных ресниц изумительной густоты. Рамут сразу поняла: перед ней, несомненно, яркая личность.
– Здравствуйте, госпожа Реттгирд, здравия и вам, сударыни, – поклонилась она всем сразу. – Прошу прощения, что прошла мимо: я спешила записаться у секретаря. Моё имя – Рамут, я только что приехала из Дьярдена и намереваюсь остаться в столице. Буду очень рада, если уважаемое Общество примет меня в свои ряды.
– В таком случае добро пожаловать! – в ответ поклонилась Реттгирд, окутывая Рамут мурашчатым теплом доброжелательно-любопытного взгляда. – Не откажись выкурить с нами по трубочке бакко.
Рамут, никогда не пробовавшей этого зелья, было немного боязно брать в руки гладкое, зеркально отшлифованное курительное приспособление в виде чашечки с изогнутой полой трубкой. В чашечку помещалась щепоть бакко, поджигалась, а дым следовало втягивать через трубку в лёгкие. После первой затяжки Рамут закашлялась, и Реттгирд со смехом похлопала её по лопатке.
– Ничего, ничего, это просто с непривычки. Дым бакко обладает многоступенчатым действием: сначала он расслабляет и успокаивает, затем дарит весёлое расположение духа, а потом необычайно проясняет ум и способствует сосредоточению. Здорово помогает взбодриться при недосыпе, а это, как ты знаешь, частое явление при нашей работе... Однако злоупотреблять курением не советую, это чревато перевозбуждением нервов и бессонницей. Употреблять бакко лучше не чаще одного раза в два-три дня, действия как раз хватает на этот промежуток.
В груди Рамут разлилось немного саднящее тепло, а комната с лёгким звоном поплыла вокруг неё. Тело на пару мгновений потеряло устойчивость, но потом небольшая тяжесть наполнила руки и ноги, и Рамут ощутила себя словно прилипшей к своему месту. Госпожа Ульвен, рыжеволосая, с водянисто-голубыми выпуклыми глазами, добавила:
– Да, и ещё: если собираешься обзаводиться ребёнком, за месяц до зачатия лучше начать воздерживаться от курения.
Стоил один мешочек этой мелко растёртой сухой травы недёшево – на эти деньги можно было жить неделю. Продавался бакко только в Обществе и только его действительным членам. При вступлении каждый соискатель давал обещание не распространять его за пределами Общества и брать только для собственного потребления. За нарушение обещания могли и исключить из союза врачей.
Затянувшись ещё несколько раз, Рамут ощутила то самое расслабление: тело мягко растекалось в кресле, а рассудок воспарил к чистым снежным вершинам. Казалось, начни сейчас рушиться крыша здания, Рамут не шевельнула бы и пальцем. Дымок согревал и развязывал язык, будто вино.
– Расскажи немного о себе, Рамут, – предложила Реттгирд, снова закидывая одну ногу в блестящем сапоге на другую. – Очень любопытно узнать тебя поближе! Дьярден – это где? Никогда там не была.
Рамут принялась обстоятельно рассказывать, где это, и Реттгирд слушала, кивая: «Да, да, я понимаю». Поведала молодая целительница и о своей жизни в Верхней Генице у тётушки-костоправки – бесхитростно и откровенно. При упоминании о народных целителях на лицах женщин-врачей появились усмешки, и только Реттгирд слушала уважительно и серьёзно, без предубеждения.
– Мне не терпится увидеть воочию хотя бы одну из тех способностей, о которых ты заявляешь, любезная Рамут, – молвила она. – У нас в Обществе проводятся показательные операции. Думаю, ты могла бы проявить перед всеми нами, на что способна. Очень, очень любопытно.
В её тоне Рамут не слышала и тени насмешливости и недоверия, а тепло от дыма бакко окутывало душу и тело приятной истомой. В сердце появилась какая-то светлая, искрящаяся лёгкость, и всё, что омрачало мысли Рамут, вдруг показалось незначительным и смешным. Волшебство серых глаз и ясной улыбки Реттгирд сплеталось с этой дурманной дымкой в колдовской узор, и Рамут блаженствовала. Замечательный сегодня день! Приятное общество сестёр по науке, уютная комната, дивная погода... Она непременно вольётся в союз врачей, заслужит уважение его членов и будет полезной тем, кто нуждается в помощи. Она будет много, очень много работать, находя в этом удовлетворение и радость. Это её призвание, её стезя – помогать, исцелять, спасать. Свадьба? Ну что ж... Ничего плохого в том, чтобы обзавестись мужем, нет. И Вуку она обязательно поможет, прольёт в его усталое сердце каплю счастья и лучик света. И матушка непременно станет ею гордиться, а Темань найдёт себе в столице применение, и всё у них будет хорошо.
Рамут плыла на укачивающих волнах этих приятных, умиротворённых мыслей, выпуская изо рта струйки сизовато-седого дыма. Её – уже в который раз! – поздравили с будущим бракосочетанием, а когда узнали, что её избранник – помощник Её Величества по особым поручениям, смолкли на пару мгновений, впечатлённые.
– Недурно для новичка в столице, – со смешком молвила Реттгирд.
К слегка едкому, раздражающему лёгкие дурману бакко добавился греющий хмелёк от пары чарок хлебной воды с грибной закуской. Совершенно удачный день! Рамут уже совсем освоилась и чувствовала себя легко, смеялась шуткам и задавала вопросы без стеснения.
– А я о прелестях сельской жизни только мечтаю, – сказала Реттгирд, щуря глаза с пушистыми ресницами и глядя вдаль сквозь дымную завесу. – Уехать бы в глушь, отдохнуть, порыбачить... Но я люблю этот город, проклятый и прекрасный одновременно. Он чарует, поглощает силы, высасывает душу. И цепляет на крючок вечной суеты, с которого не так-то легко соскочить.
Реттгирд была потомственным врачом, продолжая семейный обычай. Будучи красивой, притягательной женщиной в самом расцвете, она, тем не менее, отклоняла все брачные предложения и сама не стремилась связать себя семейными узами. По её словам, ей и так было хорошо. Работа стояла на первом месте в её жизни, а что до плотских утех, то она их и без этой кутерьмы под названием «свадьба» могла найти. Остальные врачи тоже что-то о себе рассказывали, но Рамут, слушая, тут же забывала: Реттгирд забирала всё внимание, приковывала к себе все мысли, она царила и главенствовала в разговоре. Рассказы сестёр по науке она сопровождала шутливыми замечаниями, остроумными и не обидными, но порой довольно-таки ехидными. Присутствующих она хорошо знала и могла парой метких слов описать их личности. Никто с ней не пререкался, все лишь посмеивались. Беседа перешла с личных тем на научные. Рамут, как и подобало новичку, больше слушала, чем говорила. Реттгирд громила критикой новые статьи, представленные на прошлом собрании, и Рамут невольно ёжилась, представляя себя на месте авторов.
– Погоди, дорогая Реттгирд, постой, – пытались не соглашаться собеседницы. – Кое в чём ты права, а кое-где цепляешься не по делу. Тебя хлебом не корми – дай поспорить!
– И в чём же я, позвольте спросить, цепляюсь не по делу? – с озорным вызовом щурилась Реттгирд, блестя острыми искорками в глазах, и её лицо приобретало задорное, азартное выражение. – А ну-ка, ну-ка! С этого места – поподробнее!
Спорщицей она и вправду была заядлой, цепкой и зубастой – легко не отделаешься. Рамут предстояло на церемонии вступления в Общество выступить с речью, в которую входил рассказ о себе и небольшой научный доклад; неотъемлемая часть последнего – вопросы к докладчику. Вот этой-то части Рамут и опасалась. Если Реттгирд будет «цепляться» с таким же жаром, какой она показывала сейчас... Быть беде! Впрочем, после пары затяжечек бакко Рамут вспомнила, что сама не из робкого десятка, и расслабилась в кресле, дружески улыбаясь своей будущей оппонентке. А та, взглянув на часы, воскликнула:
– О, сударыни мои, уже два пополудни! Самое время отобедать. Да и о работе не следует забывать.
Обед они вкусили прямо здесь – за одним из накрытых белыми скатертями столиков трапезного зала. Реттгирд ушла раньше всех, пожав руку Рамут с какой-то, как показалось девушке, особой сердечностью и многозначительным взглядом. Прочие собеседницы ещё оставались некоторое время за столом. От них Рамут узнала, что в лице этой красивой сероглазой госпожи имела честь познакомиться с молодым восходящим светилом врачебных кругов столицы и единственной в Ингильтвене обладательницей дара обезболивания при помощи внушения. Вернее, единственной она была до приезда Рамут.
– Так что, любезная наша сестра по науке, готовься! – Рыжеволосая Ульвен развязно заиграла бровями. – Реттгирд этого так не оставит. А ещё будь осторожна: она тот ещё ходок!
– В смысле? – слегка опешила Рамут.
– По женщинам, – понизив голос, подмигнула Ульвен. – Особенно – по красивым, вроде тебя. Думаю, внушение она время от времени использует... кхм, не по врачебному назначению.
От таких намёков Рамут стало вдруг жарко, по щекам разлился сухой огонь румянца, но почему-то она совсем не удивилась.
Они уже собрались было разъезжаться по домам, когда в трапезный зал вошла секретарь. Выискав глазами Рамут, она снова улыбнулась ей розовыми губками.
– Сударыни! – обратилась она к сидящим за столиком. – В приёмном покое ожидают двое больных с супругой. Срочно требуется хороший лицевой хирург.
Рамут, не раздумывая ни мгновения, поднялась со своего места.
– Я готова.
– Второго возьму я, – сказала Ульвен. И подмигнула Рамут: – Говоришь, умеешь без шрамов? Вот и посмотрим, у кого работа выйдет тоньше!
В просторном чистом зале с зеркально гладким полом и мягкими диванчиками помощи дожидались двое взъерошенных и потрёпанных забияк – супругов светловолосой, величавой госпожи в чёрном кафтане с белым шейным платком. Они подрались между собой, и в итоге у одного красовались кровавые следы когтей через всё лицо, а у второго вдобавок к фингалу под глазом и таким же глубоким царапинам было откушено ухо, а точнее, половинка ушной раковины. Последнюю супруга драчунов принесла завёрнутой в носовой платок и, брезгливо морщась, протянула врачам.
– Сударыни, можно ли что-нибудь с этим сделать? Эти безобразники поцапались.
Оба супруга были ещё молоды – совсем юнцы. Сидели они надувшись, как пойманные за проказами мальчишки, и не глядели друг на друга. Ульвен хмыкнула, окинув беглым оценивающим взглядом последствия потасовки.
– Недурно поцапались!.. Рамут, ты кого берёшь?
– Вот этого господина с откушенным ухом, – улыбнулась девушка.
К её услугам была надраенная до блеска, белоснежная операционная комната, превосходный шовный материал и самые лучшие инструменты, какие ей только доводилось видеть. Пострадавших разместили на соседних креслах, а врачи вымыли руки и облачились в чистые халаты, фартуки и шапочки. Обоим больным Рамут сделала обезболивание своим привычным способом.
– Впечатляет, – молвила Ульвен. – Реттгирд обычно долго над этим колдует, а ты – раз, и готово!
Прислушавшись к себе, Рамут поняла, что пребывает после курения бакко в стадии ясности ума – звонкой, как хрусталь, и всеохватной, как небесный купол. Тёплая хмельная дымка улетучилась, мозг работал чётко, а пальцы были готовы к тончайшим движениям. Первым делом она принялась за ухо. Пришить его было парой пустяков. Подушечками пальцев молодая целительница прогладила шов, чтобы тот зажил без шрама, а тонкие нитки не требовалось вынимать: они поглощались тканями тела без следа. Затем она бережно и тщательно зашила глубокие борозды от когтей и точно так же погладила пальцами.
Ульвен, работая над своим больным, время от времени поглядывала в сторону Рамут.
– Значит, вот так – просто пальцами? И шрамов не останется?
– Да, – кивнула девушка.
– Слушай, сделай и моему так же, – подумав, попросила Ульвен. – А то ведь жалко парня, вся мордаха в рубцах будет...
Рамут обработала своим лечебным воздействием наложенные ею швы, после чего они перевязали больных, подложив под бинты плёнку из хмари для лучшего заживления и снятия боли. Рамут вывела драчунов из состояния обезболивания, и они с Ульвен вернули их ожидавшей в приёмном покое супруге.
– Пожалуйте завтра на снятие повязок, – сказала Ульвен, заполняя два счёта за лечение – на своё имя и на имя Рамут. – Личико не мочить, не чесать – в общем, не трогать никоим образом.
– Да, госпожа врач, разумеется, – кивала супруга. – Твои указания будут выполнены в точности. А шрамы большие останутся?
– Не должно остаться никаких, – ответила Ульвен, бросая взгляд на Рамут. – Сегодня к нам прибыла вот эта молодая госпожа, которая владеет искусством разглаживать рубцы. Вот завтра и увидим, действительно ли она такая мастерица.
Увидев сумму, проставленную в счёте, Рамут придержала рукой челюсть, чтоб не отвалилась. Столько за одну несложную операцию она не получала никогда! В Дьярдене за эти деньги ей пришлось бы пахать недели две. Вот что значит – столица... Супруга двух забияк спокойно расплатилась по счетам, и в кошельке у Рамут брякнули звонкие монеты – её первый заработок в столице.
– Если тебе ещё не сказали, то у нас в Обществе принято по очереди дежурить в приёмном покое, – сказала Ульвен. – Вообще больными могут заниматься любые врачи, которые в это время присутствуют здесь – как мы с тобой сейчас. Но на случай, если никого не окажется или все будут заняты, и существуют дежурные. Дежурства – по расписанию. Обычно – сутки, пару раз в месяц. После церемонии вступления тебя внесут в расписание.
Только они с Рамут собрались по домам и уже вышли на крыльцо под хмурые лучи осенней Макши, как у ступеней остановилась повозка. Дверца распахнулась, и показалась испуганная молодая женщина с огромным животом. По её лицу градом катились слёзы.
– Ой, ой, больно! – всхлипывала она. – Помогите!
Подняться по ступенькам она уже не могла, и Рамут с Ульвен кинулись к ней. Сиденья повозки были забиты покупками из торговых лавок.
– Ну, и куда это мы, позвольте спросить, потащились, сударыня? С этаким-то бременем! – с лёгким укором молвила Ульвен. – Коли на сносях пребываешь, мужа за покупками надо посылать!
– Муж не купит то, что нам с малышом надо! – всхлипнула беременная. – Перепутает всё... Я лучше сама...
– Ну, и на кой он тогда нужен, если всё сама? – проворчала Ульвен, подхватывая женщину под локоть.
– Он хороший, – хныкала та. – Он пяточки мне чешет...
– Ну, если пяточки чешет, тогда – да, – хмыкнула Ульвен. – Хоть на что-то годен.
А беременная опять разразилась стонами. Она потянулась к Рамут: наверно, бессознательно ощутила к ней доверие.
– Я рожаю, да?
– Да, милочка. – Рамут с ласковым состраданием подхватила синеглазую красавицу с детски-пухлым ртом на руки.
– Ну вот, а я только что забрала от портного новый кафтан для беременных! – с досадой поморщилась женщина.
– А по срокам прикинуть не догадалась, голубушка? – усмехнулась Ульвен. – Ну ничего, следующее дитя понесёшь – ещё наденешь.
– К тому времени его покрой уже устареет, – хныкнула беременная.
– Ну, так новый сошьёшь, что за беда! – фыркнула Ульвен.
Она была немного ворчлива: торопилась домой, к маленькой дочке. Рамут кивнула ей:
– Ты езжай, я сама справлюсь.
– Ладно, удачи, – улыбнулась Ульвен.
У женщины оказался узкий таз, естественным путём она разродиться не могла, и Рамут, погрузив её в обезболивание, выполнила разрез. Достав из утробы двух младенцев вместо одного, она не удержалась от смеха:
– Двойная радость, сударыня! У тебя близняшки. Мальчик и девочка. Если в самом скором времени вы с супругом не пойдёте за третьим, то плакал твой новый кафтанчик!..
В общем, день выдался хлопотливый. Рамут отправилась в Общество врачей только для того, чтобы записаться и разузнать, что да как, а оказалась вовлечена в работу в первый же день. И дела всё время прибывали – то одно, то другое... Всюду требовались её целительные руки. Вошла она в эти стены около полудня, а выйти смогла только спустя восемь часов. Когда Рамут проходила мимо секретарского стола, Мервинг молвила с уважением и одобрением:
– Ну, госпожа Рамут, ты и даёшь! Едва пришла, не успела ещё и ленточку получить – и сразу же трудиться! Вне всяких сомнений, Общество будет радо такому пополнению.
Обменявшись с секретарём прощальными поклонами, Рамут отправилась домой. Повозки, надо сказать, всегда сновали около Общества в изобилии, развозя врачей, и трудностей с поисками средства передвижения у Рамут не возникло. Стоило ей поднять руку, как свободный экипаж оказался рядом с ней.
– Куда едем, госпожа врач?..
Рамут объяснила. Её домчали в мгновение ока; возле дома стояла роскошная, мерцающая золотыми узорами повозка с гербом, а щегольски одетые носильщики, устроившись внутри, развлекали себя игрой «задумай слово»: видно, гость сидел уже долго. И гость, судя по всему, не простой – высокопоставленный. Узнав герб Её Величества Дамрад, Рамут ощутила сердцем тревожный холодок.
Дыхание этого холода захлестнуло её прямо с порога. Зверь с морозно-синими глазами, опасный и сильный, смотрел на неё, и волчья сущность Рамут невольно вздыбила шерсть внутри неё, а верхняя губа приподнялась в оскале. Человеческий облик был лишь внешней оболочкой гостя: Рамут чуяла в нём безжалостное чудовище со сгустком мрака вместо сердца. Каждая шерстинка её собственного «внутреннего волка» поднималась во враждебном напряжении, и девушка застыла на пороге гостиной.
– Моя дорогая невеста, рад тебя видеть! Оказывается, вы уже несколько дней как приехали, а мне – ни слова, ни весточки! Я в возмущении, моя драгоценная госпожа!
Синеглазый человекозверь, подойдя, почтительно облобызал руки Рамут, а она со сжавшимся в холодный комочек сердцем пролепетала:
– Здравствуй, Вук. Прости, что не дали тебе знать о нашем прибытии. Было очень много дел в связи с переездом.
