Текст книги "Больше, чем что-либо на свете (СИ)"
Автор книги: Алана Инош
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 48 страниц)
– Почему же? – Обтянутые белым шёлком пальцы Дамрад взяли Темань за подбородок, повернули её лицо.
– Улыбка растёт из сердца, – ответила Темань. – А моё сердце сейчас подобно бесплодной пустыне...
– Печально, что у прекраснейшей из женщин моего государства не найдётся для меня хотя бы самой маленькой улыбки, – вздохнула Дамрад.
Она стояла совсем вплотную, почти прижимая Темань к дереву и скользя руками по её плечам. Взгляд Владычицы почти осязаемо блуждал по ней – точно сосулькой по коже, пальцы потянулись к узлу шейного платка и развязали его, отодвинули крахмальное кружево воротничка. Обомлевшая Темань даже не успела воспротивиться и уже в следующий миг ощутила на своей обнажённой шее горячее и жадное прикосновение настойчивых уст Дамрад. Из стиснутого горла вырвался только жалкий писк. А Дамрад вдруг спросила, нахмурившись:
– Кстати, откуда это? Кто посмел нанести эти увечья?
Её пальцы скользили по шрамам. Нутро Темани опалило стыдом, и она поспешно попыталась прикрыть рубцы воротничком, но Дамрад не позволила. Отведя в стороны руки золотоволосой навьи, она принялась покрывать шрамы быстрыми поцелуями. Темань вздрагивала от прикосновений её губ, точно от ожогов, но оттолкнуть Владычицу прочь не решалась – а кто бы в этом государстве посмел сделать это? Всякий, кто осмеливался поднять руку на государыню или иным образом оскорбить её действием, подлежал немедленному уничтожению. Правительница Длани издала столько законов, ограждавших её собственную персону, что подданные и дышать боялись в её сторону.
– Не надо... прошу, Владычица, отпусти, – только и смогла Темань прохрипеть, извиваясь в объятиях Дамрад.
– Скажи мне, кто сделал с тобою это? – требовала та, сжимая её с силой тяжёлых плотницких тисков. – Кто бы это ни был, он заслуживает самой страшной казни!
– Государыня, никто... никто не виноват, я сама это сделала! – Отчаяние поднялось в груди Темани ураганом, и удушье накрыло её чёрным колпаком...
Очнулась она на руках у Дамрад: мягко, но быстро ступая по ковровой дорожке, та несла её куда-то вдоль коридора, мимо бесконечных дверей и картин в золочёных рамах. Тело было во власти слабости и обморочного онемения, и попытка вырваться вышла совсем жалкой. В ответ на её вялое барахтанье Дамрад только поцеловала Темань в висок.
– Всё, моя дорогая, всё хорошо... Не волнуйся.
Широкая кровать под бархатным балдахином приняла Темань в объятия многослойных перин. Дамрад была сама заботливость: разув Темань и расстегнув ей пуговицы для облегчения дыхания, она напоила её водой и смочила виски.
– Тебе лучше, драгоценная моя?
У Темани вырвался лишь стон, и Дамрад с нежным состраданием прильнула губами её похолодевшему, покрытому испариной лбу.
– Ну-ну, – проговорила она, присаживаясь рядом и согревая руку Темань в своих ладонях. – Прости, что спросила тебя об этих шрамах... Этим я, должно быть, всколыхнула в твоей душе не самые приятные воспоминания. Говоришь, ты сделала это сама? То есть, покушалась на собственную жизнь?.. У такого поступка должна быть очень и очень веская причина. Впрочем, если тебе тяжело, можешь не говорить об этом, я сама всё разузнаю и накажу виновника.
Судорога страха вскинула Темань на постели, вырвав из лап обморочной слабости. Если Дамрад начнёт раскапывать эту давнюю историю, она может обвинить в случившемся Севергу. Ведь из-за расставания с нею Темань не хотела жить тогда... Лучше самой взойти на эшафот, чем допустить хоть малейший повод для гонений на супругу. День казни матушки поднялся над нею серым куполом затянутого тучами неба. «А ведь стоит мне только захотеть – и ты будешь моей, изумительная Темань! Мне ничего не стоит отправить на плаху кого угодно, в том числе и твою доблестную супругу... Её голова упадёт с плеч, а ты упадёшь в мои объятия». Только бы Дамрад ничего не сделала с Севергой – вот чего вечно боялась Темань, и именно это заставило её вздрогнуть всем телом и встрепенуться.
– Нет... Не надо, государыня, никто в этом не виноват, а точнее, всему виной лишь моя слабость и малодушие, – пробормотала она. – В этой истории нет ни правых, ни виновных. Это позорная страница моей жизни, и она давно перевёрнута. Не стоит ворошить прошлое.
– Как скажешь, милая Темань. – По-прежнему не выпуская её руки из своих, Дамрад склонилась и прильнула губами к её пальцам. – Смею лишь выразить обеспокоенность... Твоя жизнь бесценна, и мне не хотелось бы, чтобы она вновь подвергалась покушениям.
– Полно, Владычица, жизнь мимолётна, хрупка и не стоит и ломанного гроша... Сегодня мы живы и радуемся, а завтра – голова с плеч, – горько покривила губы Темань.
И тут же похолодела, пожалев о сказанном: подобные настроения были под строгим запретом при написании статей, опыт работы в новостном листке учил воздерживаться от малейших намёков на недовольство государственным строем и политикой Владычицы. Увы, накатившая на неё слабость позволила неосторожным словам сорваться с языка...
Впрочем, Дамрад как будто не придала этому значения. Гораздо больше внимания она уделяла самочувствию Темани: заставила её выпить чашку крепкого отвара тэи с капелькой хлебной воды и отведать мясной закуски. Только убедившись, что щёки Темани вновь порозовели, она позволила ей встать с кровати и выйти на воздух, но при этом всё равно настаивала, чтобы Темань опиралась на её руку. Пройдя по висячему мостику, они оказались на площадке под кроной дерева – там же, где и встретились.
– Прошу тебя, не избегай меня, прекрасная моя... Меня это огорчает, – мурлыкнула Дамрад, чувственно покрыв руки Темани поцелуями.
Сумрачное пространство осеннего сада пронзил звонкий голос, от хлёсткого звука которого Темань вздрогнула, будто вытянутая плетью по лопаткам:
– Вот ты где, матушка! А я тебя ищу!
По мостику к ним шла Санда, сверкая вызывающе роскошным ожерельем на открытой точёной шее. В отличие от Темани, она могла позволить себе показывать свою лебединую шейку во всей красе, что и делала при всякой возможности, вот только нередко перебарщивала с глубиной выреза на груди. Надевать закрытый чиновничий мундир, какие часто носила Дамрад, наследница не соглашалась ни за какие коврижки. Вот и сейчас она сияла почти обнажёнными персями, кои лишь весьма условно обрамляло белоснежное кружево, а в соблазнительной ложбинке сверкал самый крупный камень ожерелья.
– Простите, что прервала ваше приятное общение, – покривила она красивые губы в усмешке, приподняв чёрную, остро подведённую бровь. Её голос прожурчал ледяным язвительным ручейком.
С этими словами она развернулась и зашагала по мостику прочь, обдав Темань напоследок ядовитым холодом ревнивого взора.
Дамрад не спешила бросаться следом за дочерью. Нелестно отозвавшись о ненастной и холодной погоде, она проводила Темань по шаткому мостику до входа в гостевой зал; при этом она внимательно и предупредительно поддерживала её одной рукой за талию, а в другой сжимала её пальцы, хотя слабость у той уже прошла и опасность нового обморока не угрожала. Усадив Темань на обитый шёлком диванчик у стены, Владычица на мгновение присела рядом и ещё раз нежно облобызала её руки, после чего проронила: «Прости, вынуждена тебя покинуть», – и направилась к Санде, стоявшей у стола неподалёку и пристально наблюдавшей за родительницей. Темань не слышала, о чём Дамрад вполголоса заговорила с дочерью, да это её и не интересовало. Измотанная до звона в ушах, она беспомощно окинула взором полный гостей зал... Что делать дальше? Продолжать набирать материал на статью? Ей бы, конечно, следовало остаться до конца приёма, вот только от всей этой суеты уже с души воротило. Дамрад выпила все её силы ледяным жалом своего взгляда.
А Северга между тем приятно проводила время в обществе красавицы – обладательницы тяжёлой короны рыжевато-каштановых волос и милых ямочек на щеках. Темань припоминала её: это была дочь начальника Северги, тысячного офицера. Танец закончился, и навья поблагодарила юную прелестницу поклоном-кивком и щелчком каблуков, а та вдруг нагло обвила её шею изящным кольцом объятий и поцеловала в пересечённую шрамом щёку. Северга засмеялась и в ответ чмокнула девушку в очаровательную ямочку. В груди Темани разлилась едкая, саднящая горечь. Они вдруг представились ей сплетёнными в постели: красавица с ямочками – снизу, а Северга – на ней, в обхвате её длинных ног, энергично наяривающая её продолговатым сгустком хмари. Было ли это у них на самом деле? Уже не имело значения, Темани хотелось только одного – уйти отсюда, ускользнуть незамеченной... Поздно: Северга увидела её.
– Крошка, ты куда запропастилась? На тебе лица нет... Что стряслось?
Незримая рука душила Темань, не позволяя сказать ни слова о встрече с Дамрад. Лучше Северге остаться в неведении, она всё равно бессильна против Владычицы. Все бессильны... Никому лучше не знать.
Никто и не узнал: Рамут увидела только сцену ревности, которую Темань изобразила даже без особых усилий. Слова срывались с губ, но окаменевшая душа молчала в гулком, как пустой, выстуженный сквозняком зал, одиночестве. Скованная его ледяным дыханием, Темань ехала домой. Там она плеснула в похолодевшее, бескровное лицо пригоршню тёплой воды, окунулась в купель с душистой мыльной пеной, но в заботливо приготовленную домом постель не легла: мысль о сне заставляла её горько морщиться. Какое уж там... Не потягаться сну с этим страшным одиночеством, не прогнать его, не согреть ей душу лёгким, приносящим отдохновение забытьём.
Когда звон дома возвестил о возвращении Северги и Рамут, Темань сидела за своим письменным столом и работала. Если для творчества она нуждалась в особом настроении, то статьи умела писать и без вдохновения. Она кроила и шила их из набора готовых, давно выработанных словесных оборотов, не вкладывая ни жара души, ни полёта воображения. Не было в этом никакого искусства, просто хорошо освоенное ремесло.
– Малышка, ты что же, приревновала? – Руки Северги скользнули по плечам, морща лоснящийся шёлк халата, и Темань окунулась в волны мурашек от их тёплой тяжести.
– Оставим это, – сухо ответила она.
– «Оставим это», – с усмешкой передразнила Северга, а её руки уже шалили ниже, приминая грудь Темани пятернями. – Дуешься... Да ладно тебе, сладкая! Ну, хочешь, я принесу извинения?..
Она многообещающе укусила Темань за ухо, обдав чуть хмельным дыханием и влажной, горячей лаской языка. Перо вывело вместо буквы закорючку и выпало из дрогнувших пальцев Темани.
– Мне надо работать... Статью сдавать уже завтра, – попыталась она отстраниться, но сопротивление получилось вялым.
– Никуда твоя статья не убежит, – хмыкнула Северга.
Темань вздрогнула, ахнув: рука супруги скользнула под полы халата и забралась внутрь шёлковых домашних панталончиков. Ощутив пальцами горячую влагу, Северга усмехнулась и изогнула бровь:
– О, крошка, да ты уже готова...
И снова – видение: ямочки, каштановая корона волос, длинные раздвинутые ноги и ритмичные толчки поджарых бёдер Северги... Этого хватило, чтобы нутро Темани свело горькой судорогой отчуждения. Она высвободилась из объятий и встала.
– Нет, я не хочу сегодня, устала. – Отойдя к окну, она плотнее запахнула халат и уставилась на струйки дождя, барабанившего в стекло. В душе раскатами грохотала обида. Выдуманная или настоящая – не имело значения. Если не сейчас, с дочкой тысячного, так в походах, с другими.
– Хм... Не хочешь? А твоё тело только что говорило мне об обратном. – Северга прильнула сзади, снова беря Темань в плен крепких рук. – Ты же истекаешь соками, детка...
Опять Темань представила, как Северга эти слова говорит красавице с ямочками... От невыносимой пошлости их звучания её обдало холодом и передёрнуло.
– У тебя что-то было с ней? – развернувшись к Северге лицом, спросила она напрямик.
– С кем, крошка? – В голосе супруги звучало невинное удивление, но шальные искорки в глубине стальных глаз бесили Темань. Смеялась Северга, что ли?..
– Ты издеваешься? – взорвалась Темань, отстраняясь. – Прекрасно ты понимаешь, о ком я!
Похоже, она переступила опасную черту: искорки в глазах Северги стали морозно-колкими и злыми, взгляд обдавал холодом раздражения.
– Дорогая, может, хватит уже? – Северга дёрнула верхней губой, обнажив на миг клыки.
Темань знала: когда она так делает, добра не жди. Зверя лучше не выводить из себя. Но зверь проснулся и в ней самой – визжал и тявкал, брызгал слюной и лез на рожон; обида набрякла, налилась тяжестью в груди, выпуская в кровь едкий яд.
– Да, хватит! – вскричала Темань, не в силах удержать всё то клокочущее, горькое и когтистое, что сидело под рёбрами и надламывало их изнутри. – С меня довольно этой пошлости! Этого фарса, в который превратился наш брак... Думаешь, если я молчу и смиряюсь, то ничего не вижу и не догадываюсь? После них всех... ты прикасаешься ко мне этими же руками! Мне противно это... Ты мне противна!
Она летела в пропасть и остановиться уже не могла. Звериный огонь сверкнул в глазах Северги, пересечённое шрамом лицо побледнело и оскалилось, рука с вздувшимися жилами начала подниматься – совсем как в тот раз, после которого Северга, ставшая чужой и холодной, уехала на войну надолго, а у Темани появились эти шрамы на шее. Темань не двинулась с места, не заслонилась, только выдохнула чуть слышно:
– Если ты ещё раз поднимешь на меня руку, я уйду от тебя. Я не собираюсь сносить от тебя ещё и побои.
Звериный оскал сомкнулся, рука Северги опустилась, только глаза ещё колюче блестели.
– Уйдёшь? Что, и уже даже знаешь, к кому? – хмыкнула она.
Темань бросилась в купальную комнату. Там её колени подогнулись, и она сползла на корточки. Из груди рвался немой вой, но из мучительно напряжённого, вздувшегося жилами горла не слышалось ни звука. Молчаливый крик выворачивал рёбра, рвал шею, стучал в кулаках... Правым Темань с размаху саданула по зеркалу. Дзинь! С жалобным звоном из места удара брызнули лучи трещин, и зеркало рассыпалось серебристо сверкающими острыми осколками. Будь оно всё проклято – Дамрад, Северга... Одиночество обступало стеной, окутывало вьюжным коконом тоски, а тёплые капли падали с порезанной руки алыми круглыми бусинками на мраморный пол.
– Ну всё, всё, успокойся, девочка. – Руки Северги легли на плечи, дыхание защекотало ухо. – Зеркало-то чем провинилось?.. Поранилась, дурочка...
Крик устало растворялся в груди, наружу вырывалось только бурное дыхание, а к глазам пробились слёзы, заструившись по щекам обильными ручьями.
– Ну, ну... – Северга присела рядом, упершись коленом в пол, зализала на кулаке Темани порез. – Всё, ягодка моя сладкая, забудь. У меня с ней ничего не было и нет, клянусь. И далась же она тебе, девица эта... Не думай о ней. Иди ко мне.
Она приказала дому убрать осколки, а сама подхватила Темань на руки и отнесла в спальню. Там она уселась в кресло, устроив Темань на коленях и крепко прижав к себе.
– Я боюсь за тебя... Я всегда так за тебя боюсь, – измученно всхлипывала та у неё на плече, вспоминая разговор с Дамрад о шрамах и свой испуг. – А ты... Ты не любишь меня, никогда не любила. И не стоишь ни моего страха, ни слёз тайком в подушку...
– Да, дорогая, ты права, я не стою твоих слёз, – гладя её по голове, как маленькую, с усмешкой сказала Северга. – Ни одной слезинки и даже мизинчика твоего. Ты же сама видела, с какой неприятной особой ты шла к Марушиному алтарю, малышка... И перемен к лучшему тебе никто не обещал.
Ослабев от слёз, Темань уже не противилась власти сильных рук, освобождавших её от одежды. И халат, и панталончики упали на пол, и нагая Темань очутилась там, где воображала девицу с ямочками – в постели, под тяжестью тела Северги. Скользя раскрытыми ладонями по боевым шрамам и ощущая под кожей супруги перекаты твёрдых мускулов, она ненасытно впитывала поцелуи, пила их жадно и безостановочно. Пальцы Северги погрузились в скользкую и влажную от возбуждения плоть, уголок рта приподнялся в усмешке.
– Готова, крошка?.. Ну, держись.
Толстый стержень из хмари вошёл внутрь, и скоро Темань уже кусала себе руку, чтобы не кричать во весь голос от нарастающего, мчащегося лавиной бешеного наслаждения. Все энергичные толчки поджарых бёдер, которые она обхватывала ногами, доставались ей, а не той девице; спинка кровати мерно постукивала о стену, а голова Темани моталась по подушке. Тёплые слезинки скатывались по щекам, из груди рвалась смесь счастливых рыданий, вздохов и стонов, и Темань впивалась ногтями в спину Северги. Когда та замедлялась, придерживая блаженство, не отдавая его сразу целиком, Темани хотелось рычать и кусаться, но она понимала: Северга знала, что делала. Она дразнила, разогревала, мучила, а потом обрушила наконец на изнывающую супругу всю мощь своей страсти и одержала ослепительную победу.
Говорят, нет ничего слаще, чем примирение после ссоры, и Темань познала всю его сладость в полной мере. Отдыхая в объятиях и скользя пальцами по знакомому и выученному наизусть рисунку шрамов на теле Северги, она томно мурлыкнула:
– М-м... Может, ещё?
Супруга бросила из-под полуприкрытых век взгляд на часы.
– Мне вставать рано на службу.
– Да и мне статью дописывать, – вздохнула Темань, прильнув щекой к её плечу и глядя в потолок с мечтательной грустью. – Да и вообще... Так не хочется, чтоб наступало завтра. Хочется увязнуть в этой ночи... В тебе.
С урчанием она вырисовывала языком и горячим дыханием влажные узоры на коже Северги, пока не добралась до губ – сурово сомкнутых, жёстких, высокомерно-неприступных... Но такими они были до поцелуя, а навстречу ему раскрылись и ответили основательной и глубокой лаской.
– М-м... Сладкая, не раззадоривай меня снова, – улыбнулась Северга. – А то не выспимся.
– Мне так жаль тратить на сон драгоценное время... Время, которое мы могли бы проводить вместе. – Темань скользила ладонью по её плоскому и твёрдому животу, шаловливо направляясь вниз. – Кто знает, сколько ещё осталось тебе и мне...
Северга, мерцая задумчиво-далёким взглядом из-под ресниц, сказала:
– Ты проживёшь долго, родная. Долго и счастливо. И всё у тебя будет хорошо.
Сердце Темани гулко ёкнуло и сжалось от этого «ты». Себя в долгой и счастливой жизни жены Северга как будто не видела, и эта пустота веяла холодком. Горло тоскливо и тревожно сжалось, ресницы намокли, и Темань уткнулась в плечо супруги, шмыгнув носом.
– Не говори так, – всхлипнула она, закусив дрожащую губу.
– Ну-ну, малышка, не разводи сырость, – усмехнулась Северга. – Иди ко мне... Так и быть, побалую тебя ещё чуток.
Поспав совсем немного, Северга встала в четыре утра, чтобы к шести успеть на службу. Сквозь дрёму Темань слышала, как та собиралась, как негромко разговаривала с дочерью: Рамут была ранней пташкой и всегда завтракала вместе с родительницей. На рабочем столе осталась недописанная статья, и Темань прокручивала её текст перед мысленным взором, но не находила в себе сил встать сейчас.
– Дом, разбуди меня через два часа, – простонала она.
«Будет сделано, госпожа».
Статью она успела сдать вовремя. Жизнь продолжалась, но теперь Темань, посещая светские собрания по долгу работы, каждый раз шла туда, как на войну: даже если в списке гостей Дамрад не значилась, она могла явиться без приглашения – заглянуть, так сказать, на огонёк. Убегать и прятаться? Глупо. Приходилось терпеть, скрепя сердце и сцепив зубы. Встретив на приёме Владычицу, Темань старалась держаться в самой гуще гостей и избегать уединения: на глазах у всех государыня не стала бы приставать к ней с нежными речами и поцелуями. На её счастье, в половине случаев Дамрад всюду появлялась со старшей дочерью, а Санда ревниво следила за матушкой, вынуждая ту быть сдержаннее с дамами. Но леденящий луч взора Дамрад всё равно находил Темань везде, и она неизменно мертвела, попадая в его поле зрения. От всего этого временами жутко хотелось напиться – до воя, до сведённых челюстей и скрипа зубов; хмель, этот коварный лже-друг и совратитель, ждал её с распростёртыми объятиями, обещая желанное расслабление и покой, но Темань каждый раз исполинским усилием воли отрывала свои мысли от сего пагубного предмета. Эта скользкая дорожка вела на дно – страшное, безысходное, с которого уже не подняться, не спастись. С горечью Темань понимала: нет бывших пьяниц, желание выпить будет всегда, оставалось только жить с этим и держать себя в узде, заглушая в себе губительный голос какими-то целями, делами, заботами...
И вот – измятый листок с приглашением во дворец Белая Скала лежал на столе, Северга была далеко, Рамут жила своей семьёй, и одиночество снова обступало Темань стеной непроглядной вьюги. Позвать Леглит? Но чем она могла помочь? Только покачать головой и сказать: «Я же предупреждала тебя, что не стоило выпускать эту книгу в свет».
Но сделанного не воротишь, и Темань жила, а точнее, существовала до вторника в изнуряющем полуголодном мороке бессонницы. Кусок не лез в горло, при взгляде на еду Темани приходило в голову: а не придётся ли вскоре грызть тюремный хлеб в ожидании казни, как матушка когда-то? Подадут ли ей там чашку крепкого отвара со сливками, которую дом сейчас услужливо поставил перед ней? Вряд ли... Опустившись в череде этих невесёлых мыслей на дно беспросветного отчаяния, в утро вторника Темань вдруг проснулась спокойная и равнодушная. Цедя маленькими глотками свой отвар в лёгкой дымке отрешённости, она думала о собственной жизни, как о чужой. Ей стало всё равно, что будет с ней: казнят так казнят, помилуют так помилуют. Лишь немного жаль было книг, которые ей в случае смертного приговора уже никогда не написать... Ну да ничего, кто-то другой сделает это: витающие в воздухе замыслы останутся бесхозными ненадолго. Кто-нибудь обязательно выловит их из бестелесного мира идей и воплотит на бумаге.
Во дворец она прибыла без опоздания. Дамрад приняла её в огромной библиотеке, представлявшей собой огромный зал без окон, доверху наполненный книгами. Располагались они по стенам в несколько огороженных перилами ярусов, а свободное пространство зала заполняли книжные стеллажи в виде колонн. Они соединялись с площадками ярусов мостиками-переходами. Дамрад, в доверху застёгнутом чиновничьем кафтане и со строгой, гладко зализанной причёской, сидела за обширным письменным столом и читала толстую, аккуратно сшитую рукопись. По лопаткам Темани пробежал морозец: это была её книга...
– Здравствуй, дорогая Темань, – сказала Владычица, поднимаясь и выходя из-за стола. Это означало, что гостье присесть не предлагалось. – Не буду тратить драгоценное время на обмен любезностями, давай сразу перейдём к делу. Взгляни сюда, пожалуйста.
Она проводила Темань к одному из стеллажей-колонн и провела холеными, унизанными перстнями пальцами по корешкам книг. На указанной ею полке были собраны работы Темани – все до единой: сборники стихов и рассказов, романы и повести.
– Как видишь, я слежу за твоим творчеством, и весьма внимательно, – сказала Дамрад. – И не только за художественным. – Она взяла с полки пухлую папку с подборкой вырезок из новостных листков, просмотрела их, усмехнулась. – Перо у тебя весьма бойкое, местами даже едкое... Не завидую я этим дамам и господам, которым от тебя досталось на страницах твоих статей и заметок!..Ты беспощадна, насмешлива и очень наблюдательна. Любого разделаешь под орех! Ты привлекла моё внимание сразу, с первого взгляда. Сначала меня поразила в самое сердце твоя красота, а творчество позволило заглянуть... – Дамрад зашла Темани за плечо и шепнула ей на ухо с чувственным придыханием, – в твою душу и мысли.
Спина Темани оставалась прямой, но внутри она была судорожно дрожащей пружиной. Напряжение превращало плечи в камень, а сердце бросало то в жар, то в холод. Дамрад между тем вернулась к столу и взяла рукопись. Взгляд её вскинулся от страниц острым ледяным клинком.
– Но вот эта новая вещь открыла мне тебя с иной стороны. – В голосе Владычицы зазвенела сталь, а приглушённый бархат упал, словно мягкая занавесь, открыв холодную и твёрдую броню. – Признаю: я недооценила твои способности. Ты не просто очень красивая женщина, ты также и умная. Я бы даже сказала, опасно умная. Твоя родительница возглавила заговор против меня, а ты обнажила изнанку своего писательского дара, который может служить вредоносным целям. Он способен сеять смуту вот здесь! – Дамрад дотронулась пальцем до виска. – В головах. И это не менее опасно, чем затевать государственные перевороты. Воистину, ты – дочь своей матери.
Как сердце Темани до сих пор не остановилось, превратившись в остывающий уголёк? Как её помертвевшая грудь ещё дышала, а ноги не подкашивались? Смертный приговор уже раскинул над её головой чёрные удушающие крылья, и лучшим выходом было умереть прямо здесь, на месте, но Темань жила, дышала и даже могла говорить. Её глаза блестели, неподвижные и остекленевшие, голос звучал глухо, но не дрожал.
– Матушка считала меня рохлей и ни на что не способной размазнёй. Она не одобряла ни моего выбора супруги, ни тяги к творчеству. Мы никогда не были особенно близки и дружны, скорее, её власть тяготила меня. И я почла за благо сбежать из дома с Севергой. Но даже если бы судьба сложилась иначе и я осталась бы в родительском гнезде, матушка вряд ли посвятила бы меня в свои дела... Я имею в виду тот заговор. Она считала меня слабой. Да я и сама думала о себе как об обладательнице трусливого, приспособленческого, рабского сознания.
– Вот уж удивилась бы твоя матушка, найдя в тебе единомышленницу, – усмехнулась Дамрад, хлопнув рукописью по ладони. – Вы с нею даже более схожи, чем можно было бы ожидать. Что это? – Владычица пролистала страницы веером, держа рукопись перед лицом её автора. – Смелость, безрассудство, глупость? Или вызов мне? Скажи, чего ты этим хотела добиться? Зачем ты играешь в опасные игры? Чем тебе не нравилась твоя слава? – Правительница Длани вновь жестом окинула полку с книгами, вышедшими из-под пера Темани.
– Я написала эту вещь, потому что этого требовала моя душа, – ответила та, вскинув подбородок и прямо взглянув Дамрад в глаза.
– Красивые и выспренние слова, – хмыкнула Владычица, бросая рукопись на стол. – Хорошо, допустим, ты написала то, чего душа просила. Выплеснула на бумагу, положила в стол, и никто об этом не узнал бы. Но ты на этом не успокоилась – ты сунула своё сочинение госпоже издательнице. Она – особа неглупая, но более осторожная и законопослушная, чем автор сих дерзких страниц. Поэтому она сразу доложила, куда следует. Неужели ты надеялась, что подобная книга может быть обнародована? Ни за что не поверю, что у того, кто оказался способен написать всё это, не хватило ума подумать о последствиях своих действий. Скорее уж я поверю в то, что он хотел бросить вызов лично мне, привлечь моё внимание, разозлить. Что ж, обворожительная Темань... – Дамрад несколько мгновений помолчала, сверкая грозной тьмой зрачков. – Тебе это удалось.
Темань стояла окаменевшая, ожидая, что сейчас прозвучит приказ взять её под стражу, но вместо этого Владычица снова зашла к ней за спину, сжала плечи и защекотала ей ухо жарким шёпотом:
– Ты разозлила меня, дивная Темань... И это разжигает моё желание ещё сильнее! Если разобраться строго, ты – враг государства, но враг удивительный... Враг, который сводит меня с ума. Такого со мной ещё никогда не приключалось! Даже не знаю, как мне поступить.
Пустой, измученный несколькими днями почти полного голода желудок Темани сжался в приступе дурноты и подскочил к горлу. Если и существовало что-то пострашнее смертной казни, то сейчас оно ласкало ей плечи и обжигало дыханием ухо.
– Ты вправе поступить так, как считаешь нужным, государыня, – сдавленно прохрипела она. – Можешь хоть сейчас отправить меня на плаху, я уже ко всему готова, и смерть меня не страшит.
– Ну зачем так сразу? – Дамрад не выпускала плеч Темани, ласково и хищно закогтив их пальцами, словно птицеящер драмаук. – Можно сперва поискать менее суровые решения. Ну вот, к примеру...
Она взяла Темань за руку, подвела к столу и усадила в кресло, в котором недавно восседала сама. Колени у той дрожали и подкашивались, и это не укрылось от внимания Владычицы.
– Вот так, моя дорогая, присядь, не волнуйся, – приговаривала она, вручая Темани рукопись. – Открой с самого начала и ознакомься.
Сразу после титульного листа были вклеены несколько страниц, содержавших предложения по изменению сюжета книги. Чем далее Темань читала, тем омерзительнее становилось у неё на душе... Составители этих рекомендаций потрудились очень основательно, всё тщательно продумав, но при этом полностью перелицовывали и переворачивали с ног на голову первоначальный замысел автора. Жестокая правительница выходила суровой, но справедливой, а заговорщики – коварными негодяями, получившими в итоге по заслугам.
– Твою книгу можно издать, – сказала Дамрад. – Но, конечно, после некоторой доработки. Что и как нужно доработать – перечислено здесь.
– Я лучше предпочту вовсе отказаться от издания, государыня, – сказала Темань, с болью закрывая рукопись и откладывая в сторону.
– Почему, несравненная моя? – Дамрад, присев у её колен, завладела её пальцами и принялась щекотать их дыханием и губами.
– Потому что это будет уже не моя книга, а... А что-то совсем другое, – выдавила Темань, пытаясь высвободить руки. – Не надо, Владычица, прошу тебя...
– И всё-таки не спеши, подумай. – Дамрад снова придвинула к ней рукопись с вклеенными листками. – Твоей издательнице я отдала распоряжение принять книгу безоговорочно, если автор последует данным нами советам.
«Боюсь, с этим издательством придётся порвать отношения», – хотела сказать Темань, но удержала слова за сжатыми губами. Ей даже не хотелось прикасаться к рукописи – осквернённой, изуродованной, загубленной. Труп да и только... Труп собственного детища, над которым она провела столько часов, отнимая драгоценное время у сна, тратя силы и рождая его в муках – словесных и душевных. Почти два с половиной года работы... И теперь – всё кончено. Не будет ничего. Никогда читатели не коснутся этих страниц, не пробегут глазами по этим строкам и не задумаются над всем, что автор вложил в этот труд. Помертвевшая, каменная, бесчувственная сидела Темань, даже не замечая, что Дамрад стоит перед нею. Что ж, Владычица могла торжествовать...
Поднимаясь на ноги, Темань пошатнулась: круговерть книжных полок понеслась вокруг неё с шёпотом и шелестом страниц, голову накрыл звенящий колпак дурноты, кровь отлила от щёк.
– Дорогая моя! – воскликнула Дамрад, подхватывая её. – Ты так бледна... Тебе нездоровится?
