355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Алана Инош » Больше, чем что-либо на свете (СИ) » Текст книги (страница 19)
Больше, чем что-либо на свете (СИ)
  • Текст добавлен: 14 мая 2017, 13:00

Текст книги "Больше, чем что-либо на свете (СИ)"


Автор книги: Алана Инош



сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 48 страниц)

– Тётя Темань, не надо. С этим шутки плохи. Не проси меня, я не стану помогать тебе губить себя.

– Мне просто надо чуть-чуть расслабиться! – плаксиво вскричала Темань, стукнув кулаками по столу и уронив голову на руки.

– Иди к матушке, – шепнула Рамут с улыбкой. – Пусть она тебя обнимет.

– Она уже спит, – простонала Темань. – Это не поможет... Мне нужно сосредоточиться и что-нибудь написать! Мне надо работать! Я должна что-то из себя выдавить к завтрашнему утру! В восемь придёт посыльный забирать статью в набор, а я что ему сдам? Пустые листки?! Или вот это?! – Темань достала из корзины смятый черновик, швырнула в угол.

– Ты так шумишь, сладкая, что тут даже если и захочешь – не уснёшь. – На пороге кабинета показалась матушка – в длинном подпоясанном халате, надетом поверх рубашки с шейным платком. – Пойдём-ка и в самом деле в кроватку, м? Выдавливать из себя можно только... сама понимаешь, что. Утром пораньше встанешь и на свежую голову за час управишься. Пошли.

– Северга, я должна работать сейчас... Утром я не успею! – Темань упиралась, сопротивляясь рукам, которые ласково, но твёрдо вынимали её из кресла.

– Всё ты успеешь, ты у нас умница. – Матушка подхватила супругу на руки и понесла прочь из кабинета. В дверях она обернулась и подмигнула Рамут. – И ты иди отдыхать, детка. Спокойной ночи.

Дни потекли в обычном порядке, Рамут снова окунулась в работу. За день она получала три-четыре вызова, ночами тоже случалось работать. Женщины как будто все сговорились рожать именно в тёмное время суток, а врачом хотели видеть непременно Рамут. Что ж, сама виновата: расклеила по городу рекламу своих услуг. «Г-жа Рамут, врач. Безболезненные роды, обработка ран, наложение швов с полным рассасыванием шрамов, устранение лицевых повреждений с сохранением внешности, лечение переломов, вывихов и костных изъянов, полное восстановление подвижности после перелома позвоночного столба. Безлекарственное обезболивание». Темань тоже в меру сил помогла, на светских приёмах распространяя визитки Рамут. Скоро её дела непременно пошли бы в гору, но теперь приходилось всё бросать.

Приехала женщина-зодчий с рабочими – для замеров. Сероглазая, щуплого телосложения, со строгой причёской и в скромном коричневом кафтане, госпожа Леглит совершенно не производила внушительного впечатления. Просто не верилось, что она была способна в одиночку поднять большую каменную постройку. Однако работала она быстро: каких-нибудь полчаса – и она уже набросала чертёж дома в разрезе со всеми размерами. Спускалась она и в погреб, и в подвал, осматривала всё и опять чертила, рисовала, записывала колонки цифр и одной лишь ей понятных обозначений. Матушка осведомилась:

– Всё будет точно? Дом встанет на место?

Госпожа Леглит, неразговорчивая и угрюмоватая, с вечно сведёнными тёмными бровями и остреньким лицом, хмыкнула.

– Сударыня, я как раз этим и занимаюсь... Забочусь о том, чтобы дом сел на новый фундамент, как на родной. Не изволь беспокоиться, всё встанет точно. Погреб будем делать такой же или желаешь расширить? Возможность есть.

– Да ни к чему расширять, наверно, – подумав, ответила матушка.

– Хорошо, оставляем такой же, – промычала себе под нос женщина-зодчий, что-то записывая. – Водоснабжение и водоотвод уже будут проложены, останется только подсоединить дом после установки. Ну, а в городскую сеть одушевлённых домов он впишется сам, и вы сразу же сможете заказывать доставку еды, вызывать повозку и пользоваться прочими услугами, требующими связи дома с городскими учреждениями обслуживания.

– А примерно в какие сроки всё будет готово? – спросила матушка. – Меня через месяц переводят на службу в столицу, и если вопрос с домом подвиснет...

– В течение месяца всё будет сделано. Даже раньше. – Госпожа Леглит что-то считала, и из-под её карандаша вылетали стройные столбики цифр. – Наша работа уже оплачена Её Величеством.

Чем ближе был день переезда, тем сильнее нервничала Темань. Она уволилась из новостного листка, сказав:

– Всё равно я ни о чём не могу думать. Даже работа опротивела. Люди опротивели, всё опротивело. Такое чувство, что жизнь кончилась.

Она не то что раскисла – разваливалась на части. Раздобыв в кабаке горячительное на вынос, она выпила всё на улице, но не рассчитала – перебрала до потери сознания. Матушка была на службе, а Рамут как раз вернулась с очередных родов и ополаскивалась в купели, когда раздался звон, и дом доложил:

«Госпожа, прибыли представители охраны общественного покоя».

Встревоженная, Рамут поспешно набросила халат и спустилась в переднюю. На крыльце мялся страж порядка, блестя пуговицами чёрного мундира.

– Сударыня, доброго вечера... – козырнул он. – Госпожа Темань здесь проживает?

– Здесь, но её сейчас нет дома, – ответила Рамут, чувствуя леденящее дыхание тревоги. И спросила глухо: – Что случилось?

– Дык... А дома её нету, потому что она некоторым образом... это самое... имела несчастье упасть без чувств на улице, находясь в... э-э... как это ни прискорбно, нетрезвом состоянии.

Страж докладывал смущённо, словно произошедшее вызывало у него искреннее и глубокое сожаление.

– За решётку-то её сажать – ну никак... рука не поднялась. Госпожа – такая уважаемая, такая... Кхм... Красивая. Ну, нельзя её было к этим всем засранцам – э-э, то есть, прошу прощения, нарушителям порядка – засовывать. Подумали сперва, что дурно с нею сделалось от нездоровья какого, а приподняли – пахнет... нетрезво так. Ну, и решили домой её доставить. Карточка вот у неё из кармана выпала. – Страж мял в пальцах визитку Темани. – Может, беда у неё какая, раз она так... кхм... набраться изволила. Да если ещё и за решётку загреметь... Неудобство может выйти. Не к лицу госпоже в этакие-то переплёты попадать.

У ворот стояла повозка, из которой второй страж выносил на руках бесчувственную Темань – в испачканной одежде, без шляпы, растрёпанную и с синяком под глазом. Расстроенной до леденящей дрожи Рамут оставалось только поблагодарить стражей, отнесшихся к Темани с такой чуткостью и пониманием, а саму незадачливую пьянчужку переодеть в чистое и уложить в постель. Судя по обширным мокрым пятнам на одежде, та валялась в какой-то грязной луже.

Пришлось обо всём рассказать вернувшейся со службы матушке. Слушала она молча, и с каждым словом её лицо суровело и каменело. Склонившись над спящей Теманью, она тяжело вздохнула. Ужинать она не стала, только выпила у камина чашку отвара тэи, влив в неё полчарки хлебной воды – согреть нутро. Долго сидела, устало заслонив лицо рукой.

– Матушка... – Рамут тронула её за плечо. – Ну, может, всё-таки съешь что-нибудь?

– Не хочется, детка. – Северга щурилась, будто от головной боли. Вздохнула: – Хуже всего то, что я не могу её ни ругать, ни отчитывать. Помочь и успокоить – тоже. Я не знаю, что нам с нею делать. У неё есть причины бояться Дамрад, и чем меньше расстояние между ними, тем этот страх будет сильнее. Скажи мне, Рамут, что я должна была сделать, когда Владычица вызвала нас к себе? Как поступить? Отказаться? Отвергнуть повышение, порвать подписанный приказ?

– Это я, наверно, виновата. – Осознание накрыло Рамут, как выстуженный морозом панцирь, сковало ей грудь. – Если б я не сказала, что не хочу расставаться с тобой...

Матушка вяло взмахнула пальцами, поморщилась.

– Не надо, не вини себя ни в чём. Этот приказ был готов ещё до нашего с тобой приезда, там число стояло – не день подписания, а день составления. Так что... Ты тут ни при чём, девочка. Всё уже было решено. Слушай... А ты как-нибудь своим внушением не можешь ей в мозги втемяшить, что пить хмельное – плохо? Ну, или сделать так, чтоб она к нему испытывала отвращение? Чтоб её от него рвало, к примеру?

– Я попробую, матушка, но не знаю, получится ли у меня, – сказала Рамут. – Я ничего подобного никогда не делала.

Как назло, ночью её опять вызвали на роды, и домой она вернулась только в семь утра – вымотанная до слабости в ногах и зябкой дрожи нервов. Матушка уже ушла на службу, а Темань, подавленная и болезненно бледная, пила в постели отвар тэи. Её тусклый, мутновато-усталый, как осеннее небо, взгляд выражал обречённость. Синяк уже сходил, осталась лишь небольшая желтизна с носовой стороны глазницы.

– Ты где приложиться-то так умудрилась? – Рамут присела рядом, осматривая остатки фингала.

– Не помню... Ударилась, наверно, обо что-то. О столб, кажется. – Чашка нервно звякала о блюдце в руках у Темани. – Ну, не в драке же я его получила, в самом деле! Я кулаками не машу... и не умею.

Слушая рассказ Рамут о том, как её вчера доставили домой заботливые стражи порядка, она прикладывала к щекам пальцы и загнанно шептала: «Какой позор... Как низко я пала...» Однако предложение о внушении она сразу отвергла.

– Нет, я не позволю ничего делать с моими мозгами. Даже из лучших побуждений. А уж если ты раньше этим не занималась, то тем более. Чем это может кончиться – неизвестно. Может, я вообще с ума сойду после этого...

Рамут оставалось только мягко успокаивать Темань – точно так же, как тогда, во время её болезни. Ничего особенного она не делала, просто сидела рядом, пропуская меж пальцев прядки её золотых волос, и веки Темани постепенно наливались тяжестью, а ресницы трепетали, готовые сомкнуться. Ничего внушать молодая целительница не пыталась, просто старалась снять это нервное напряжение, от которого у супруги её матушки твердела шея и углублялись ямки под ключицами. «Она пьёт от страха и беспокойства. Может быть, если она успокоится и расслабится, то и пить ей не захочется», – рассуждала про себя Рамут.

Темань задремала, и Рамут ещё некоторое время побыла с ней, мысленно развеивая незримое облако тревоги вокруг неё. Усталость одолевала её саму, и Рамут решила, что хоть пару часов отдыха стоило попытаться выкроить. Не тратя времени на купель, она упала в постель и провалилась в крепкий сон.

Вздремнуть удалось не более часа: Рамут поднял звонок дома, оповещавший о новом посетителе. Ощущение было такое, будто острый крюк подцепил её за рёбра и выдернул из зыбкой и вязкой трясины. Несколько мгновений Рамут приходила в себя, попутно обнаружив, что легла спать не раздеваясь. Одежда помялась, конечно, но она могла встретить больного незамедлительно. Наскоро приведя в порядок волосы, Рамут устремилась по лестнице вниз.

Её помощь требовалась очередной жертве поединка. Бледного и забрызганного кровью, трясущегося златокудрого красавчика вели под руки двое его пьяных приятелей.

– Госпожа врач... Ик! Пришей ему, пожалуйста, руку!

Запястье пострадавшего было перетянуто ремнём, а отрубленная кисть торчала у него из кармана. Рамут устало поморщилась: эти праздные забияки не вызывали у неё ничего, кроме глухого раздражения, но лечить она была обязана всех обратившихся без исключения.

– Проходите в кабинет. Сюда, пожалуйста, – пригласила она учтиво.

Приятели, выписывая ногами кренделя, кое-как помогли златокудрому бедолаге вскарабкаться на операционное кресло.

– Держись, старик, – подбадривали они его. – Сейчас тебе госпожа врач всё пришьёт...

– Выйдите за дверь, – холодно велела Рамут. – И ждите в гостиной.

Пострадавший, едва оказавшись в кресле, блеванул на пол: как и его дружки, он был изрядно пьян. Рамут с каменным лицом велела дому убрать за ним, а сама принялась готовить всё необходимое для пришивания руки.

– Святая печёнка Махруд, как больно!

Рамут сделала обезболивание, и пострадавший затих с остекленевшим взглядом. Наложив тонкую плёнку хмари на срез запястья для остановки крови, она взялась за дело. Недосып сказывался гулом в голове, наползал звенящим колпаком, но Рамут было не впервой так работать. Сосредотачиваться она умела.

Способность навиев к восстановлению после повреждений была столь велика, что не требовалась даже большая тщательность при соединении тканей. Нервы и кости Рамут сращивала своим целительским воздействием, крупные сосуды схватывала парой-тройкой стежков, а сеть мелких должна была заново вырасти сама. Кисть между тем оживала: мертвенная бледность уходила, уступая место здоровому цвету. Убедившись, что кровообращение в конечности восстановилось, Рамут наложила последние швы на кожу и немного пошлифовала будущий рубец пальцами, чтобы он рассосался без следа, после чего покрыла руку плёнкой хмари и наложила гипсовую повязку. Сняв увеличительные окуляры, она опустилась в изнеможении на стул. Щелчок пальцами – и оцепенение обезболивания покинуло тело больного.

– Готово, – сказала Рамут дуэлянту, похлопывая его по бледноватым щекам. – Повязку не трогать. Через сутки – ко мне, будем снимать.

Денег ни у самого пострадавшего, ни у его друзей с собой не оказалось: видно, всё пропили-прогуляли.

– Хорошо, счёт за лечение я вышлю на дом, – вздохнула Рамут. – Назови место своего проживания, любезнейший.

Счета обычно оплачивались либо супругами, либо матушками этих бездельников. Свернув и запечатав бумагу, Рамут вложила её в щель домашнего почтового ящика и отдала распоряжение:

– Дом, отправить.

«Будет сделано, госпожа».

Счёт ушёл по письмоводу в городское почтовое отделение. Нетрезвого пострадавшего после обезболивания окончательно развезло, и Рамут пришлось вызывать для него повозку. Дружки, пошатываясь, рассыпались в благодарностях, а целительница про себя думала не без досады о том, что придётся, пожалуй, завтра самой навещать этого шалопая, чтобы снять гипс. Сейчас он вряд ли что-то услышал и запомнил.

Вечером у матушки состоялся серьёзный разговор с супругой. Огонь потрескивал в камине, отражаясь угрюмо-колючими искорками в её льдисто-светлых глазах, отвар тэи янтарно золотился в чашках.

– Дорогая, если в тебе сохранилась хоть капля достоинства, ты больше не будешь так поступать.

Сквозь спокойствие снежной равнины в голосе матушки морозной звёздочкой звенела усталая печаль. Темань потирала круговыми движениями виски, уставившись застывшим, безжизненным взором на пламя.

– Я уже не знаю, что от меня осталось, – пепельно-горестным, севшим голосом пробормотала она. – Иногда мне кажется, что меня уже нет.

– Милая... – начала матушка.

– Нет, Северга, не надо. – Темань измученно зажмурила глаза, накрывая сомкнутые веки дрожащими пальцами. – Не утруждайся успокаивать меня и обнадёживать. Заверения в том, что всё будет хорошо, звучат глупо и жалко. Ничего хорошего впереди не предвидится. У меня вот здесь ледяной ком предчувствия какой-то беды. – Ладонь Темани легла на грудь, зарывшись в кружева.

Лицо матушки застыло, сурово заострилось, под сведёнными в одну тёмную линию бровями залегла мрачная тень, а складки у губ обозначились резко и горько. Она не могла ничем утешить Темань, не находила для неё ободряющих слов.

– Ладно, пошли спать, – только и смогла она проронить. – Поживём – увидим.

Предчувствие беды поселилось в доме призраком с большими тревожными глазами, который таился в каждом углу, дышал тоской и осенней бесприютностью. Темань больше не напивалась, но целыми днями просиживала в кабинете за рабочим столом, ударившись в сочинение стихов. Нервные, скачущие строчки были исполнены тягучей безысходности и безнадёги, из них таращила свои пустые глазницы смерть. Комкая листки, Темань швыряла их в корзину, запускала тонкие, беспокойные пальцы себе в волосы и подолгу сидела за столом с застывшим взглядом. Оттаяв, снова принималась строчить, грызла перо, расхаживала по комнате... А порой, возвращаясь с очередного вызова, Рамут заставала её плачущей, с неубранными волосами, беспорядочно распущенными по плечам и спине. Неугомонная жажда помогать страждущим заставляла целительницу забывать усталость и бросаться к ней на выручку. Её чудотворные руки мяли плечи Темани, чуткие пальцы рвали густые леденящие нити незримой паутины, окутавшей голову матушкиной супруги: так Рамут чувствовала эту тоску. Слёзы Темани высыхали, она грустно и благодарно улыбалась, пила отвар тэи – чашку за чашкой, со сливками и без. И снова строчила и строчила без конца. Свои стихи она называла унылой слякотью, а однажды сгребла листки в кучу и швырнула в камин. Матушка склонилась над нею, плачущей в кресле, поцеловала в золотистую макушку.

– Ну, зачем же ты так? Писала, писала – и вот, здрасьте вам...

– Ничего светлого и прекрасного в моём бумагомарательстве нет, – надломленно и устало ответила Темань, зябко и угловато поводя плечами. – Никакой художественной ценности, одна тоска и нытьё. Туда им и дорога...

Рамут было некогда тосковать, вызовы шли один за другим: отрубленные конечности, расквашенные лица, вспоротые животы и бессчётные роженицы. Для каждой из этих женщин радость материнства была больше, чем что-либо на свете; у первородящих в глазах плескался страх и боль, будто они переживали нечто, чего не случалось до них ни с кем и никогда. И они не могли понять, почему Рамут так невозмутимо, непробиваемо и непоколебимо спокойна, будто увенчанная снежной мудростью гора. Ответ был прост: её, видевшую таинство деторождения не одну сотню раз, уже ничто не могло впечатлить. Каждые четвёртые роды приходилось завершать разрезом; свою сноровку в этой операции Рамут отточила до совершенства, а особый способ обезболивания женщинам очень нравился. Довольные мамочки советовали Рамут своим подругам и знакомым как «чудо-врача, которая забирает всю боль в кулак».

Наконец настал день переезда. Госпожа Леглит с рабочими пришла рано утром; пока эти ребята отсоединяли трубы в подвале, женщина-зодчий не отказалась выпить чашечку отвара тэи с круглым сахарным печеньем.

– Вы можете не покидать дом во время передвижения, есть и спать как обычно, – сказала она. – Дорога займёт не более пяти-шести дней.

Во дворе рабочие соорудили из досок что-то вроде плота, на который водрузили две огромные ёмкости – цилиндрические баллоны размером с небольшую комнату. Помост прикрепили к стене дома.

– Это переносное устройство водоснабжения замкнутого вида, – пояснила госпожа Леглит. – Оно предназначено для использования домами во время передвижения на большие расстояния. Из одной ёмкости вы будете потреблять воду для своих нужд, а во вторую будет сливаться отработанная. Пройдя через несколько очистителей, она снова поступит в начальную ёмкость. Насчёт чистоты не беспокойтесь – кристальная. Парни будут следить за работой очистителей и поддерживать качество вашей воды на должном уровне. Всё необходимое для этого у нас есть.

Очистители были встроены в трубу, соединявшую ёмкости, а в качестве фильтров в них использовалась сгущённая хмарь. Задача рабочих состояла в своевременной их замене и очистке на протяжение всего переезда. Одушевлённый дом успешно подключился к водяному устройству, испытал насосы – всё работало исправно. В кладовке-охладителе хранился недельный запас пищи – можно было отправляться в путь.

– Готово, госпожа Леглит, – сказал заглянувший в дом рабочий. – Можешь подымать дом.

Это было впечатляющее зрелище. Женщина-зодчий, с виду совсем не казавшаяся могучей, встала на дорожке перед домом, и её лицо стало сосредоточенно-замкнутым, брови нахмурились, веки сомкнулись. Рамут, наблюдавшая в окно за её действиями, услышала какой-то треск и хруст, и пол дрогнул у неё под ногами. Руки госпожи Леглит сделали рубящее движение по горизонтали, и Темань от громкого «крак!» вздрогнула и охнула.

– Не пугайтесь, это дом отделился от фундамента, – успокоила госпожа Леглит, вскакивая на крыльцо.

Стоя на крыльце с непроницаемым лицом, она легонько взмахнула руками вверх, и дом действительно начал подниматься. Темань боязливо зажмурилась, вжавшись в кресло, а Рамут с матушкой с любопытством наблюдали, как земля удалялась, а соседние дома уходили вниз. Помост с водяными ёмкостями, поддерживаемый подушкой из хмари, двигался на том же уровне.

– Милая, ну что ты там съёжилась? – усмехнулась Северга, оборачиваясь к оробевшей супруге. – Подойди, глянь в окошко: мы летим!

– Нет, я не встану из этого кресла, пока мы не окажемся на земле, – пробормотала та, бледная от страха.

– Трусиха, – хмыкнула матушка.

Они летели над городом. Дом плыл со скоростью повозки с носильщиками, и его движение отличалось ровным, нешатким ходом: можно было спокойно ступать по полу, не опасаясь крена. Госпожа Леглит, подложив подушечку, сидела на ступеньках и задумчиво глядела вдаль. Казалось, будто она просто любуется видами, но на самом деле неулыбчивая женщина-зодчий в строгом коричнево-сером наряде сосредоточенно управляла полётом дома. Стояли тёплые осенние деньки, и входная дверь оставалась открытой. Рамут захотелось ощутить полёт вплотную, чтобы ветер трепал волосы и гладил лицо, и она остановилась в дверном проёме.

– Я не помешаю, если присяду рядом? – спросила она у госпожи Леглит.

– Ничуть, – коротко проронила та.

– Осторожно, не упади! – встрепенулась Темань в своём кресле.

Рамут только засмеялась. Выросшая среди гор, высоты она не боялась, а потому наслаждалась щекочущим, будоражащим чувством полёта, сидя на ступеньках рядом с Леглит и подставляя лицо мягким струям встречного воздуха. Матушка остановилась у них за спинами.

– Я много чего в жизни повидала, но прямо в доме ещё не доводилось путешествовать, – проговорила она.

Они летели уже за пределами города: внизу серела лента дороги. Госпожа Леглит время от времени сверялась с картой, а предложенный ей полдник съела, не отрываясь от управления. Она придерживалась проложенных дорог, не поддаваясь соблазну срезать путь, дабы не сбиться с курса.

Дом опускался на землю, только когда госпоже Леглит требовалось посетить уборную или поспать. Для сна ей хватало трёх часов.

Темань в первый день и правда не вставала с кресла очень долго – сидела, вцепившись в подлокотники. Она смогла только выпить пару чашек отвара тэи и съесть несколько печений. Матушка подтрунивала над ней:

– Ничего, по нужде захочешь – встанешь.

Темань лишь возмущённо таращила глаза от её грубоватых шуток, но Северга оказалась права: когда Темани потребовалось в уборную, встать всё-таки пришлось. Сперва она очень осторожно приподнялась и долго стояла в таком скрюченном положении, боясь оторвать руки от подлокотников, и вид у неё при этом был несчастный и испуганный.

– Смотри, не сделай со страху все дела прямо тут, – ухмыльнулась матушка.

– Ах, прекрати свои неприличные шуточки! – поморщилась Темань, пробуя разжать руки и отпустить кресло.

Движение дома было почти незаметным, если не смотреть в окно. Пол не накренялся под ногами, и Темань, медленно выпрямившись во весь рост, сделала первый неуверенный шажок. Её взгляд упал в окно, за которым плыл лесок, и тут же Темань зашаталась.

– Ах, у меня кружится голова!

Северга откровенно потешалась над ней, покатываясь со смеху, а Рамут, сострадая её мучениям, подошла и поддержала Темань под руку.

– Не бойся, – сказала она. – Представь, что мы просто едем в огромной повозке.

– Повозку несут носильщики, – прошептала Темань, жмурясь и вцепившись в руку Рамут судорожной хваткой. – А дом летит... сам по себе! Мой разум не может этого постичь.

Она стояла в уморительной позе – на полусогнутых ногах, с далеко отставленным задом, плотно зажмурив глаза. Матушка беззлобно похохатывала, наблюдая за полётом у окна.

– Не смешно, Северга! – плаксиво простонала Темань.

– Хватит уже трястись, дурочка, – хмыкнула матушка.

Сжалившись, она просто подхватила супругу на руки и отнесла туда, куда той было надобно.

Они пообедали и поужинали в обычном порядке. На ночь госпожа Леглит опустила дом на землю – среди луга, у обочины дороги. Рабочие разместились на ночлег в гостевых спальнях, а Темань наконец вздохнула свободно, ощутив себя на твёрдой почве.

В постели Рамут думала о предстоящей свадьбе, о будущей жизни в Ингильтвене, о Вуке. Его глаза напоминали об ослепительно-голубом небе того, другого мира, откуда он был родом, и у Рамут сладко щемило в груди от удивительной чистоты этого небосвода. Это чувство чем-то напоминало полёт – такое же щекотное и будоражащее. Иногда её мысли, беспорядочно блуждая, переключались на госпожу Леглит; сквозь замкнутость, сухость и строгость в её облике всё же проступало что-то приятное. Женщина-зодчий нравилась Рамут своей увлечённостью и преданностью работе, своё дело она явно знала превосходно и отдавала ему всю себя.

Леглит вся словно бы состояла из углов – от твёрдых, острых черт лица до сухощавой, подтянутой фигуры, но то мягкое спокойствие и уверенность, с которыми она управляла домом, передавались даже нервной Темани, и понемногу страх падения у матушкиной супруги прошёл. Она выкарабкалась из состояния испуганно сжатого комочка и начала оказывать Леглит всяческие знаки заботы и гостеприимства: то подносила чашечку отвара тэи, то беспокоилась о том, не утомилась ли женщина-зодчий, и не пора ли сделать привал. Как-то проснувшись ночью, Рамут услышала голоса: Темань и Леглит беседовали. Супруга матушки растягивала свой единственный бокал вина, разрешённый ей в сутки, а управительница «воздушного судна» пила отвар: во время выполнения своих обязанностей она от горячительного воздерживалась. Разговор шёл о какой-то книге – о её достоинствах и недостатках, об идеях и вопросах, затронутых в ней. Леглит в своих рассуждениях проявляла глубину и проницательность ума, в каждом её высказывании отражался широкий кругозор и учёность, и в глазах Темани сияло нескрываемое удовольствие. Она нашла достойную собеседницу – утончённую, образованную, умную.

– Ох, что-то заболтались мы, – со смешком молвила Темань, поблёскивая в глубине глаз тёплыми отсветами каминного пламени. – Уже второй час ночи, а я легкомысленно отнимаю время у твоего отдыха!

– Беседуя с тобой, госпожа Темань, я и так отдыхаю, – молвила женщина-зодчий в ответ с учтивым кивком. – Приятный и содержательный разговор – чем не отдохновение?

– На разговоры тоже затрачиваются силы. И ничто их так не восстанавливает, как сон. – Темань поднялась на ноги, глядя на Леглит с лёгкой, чарующе-ласковой улыбкой.

Она была сама собой – впервые с того дня, когда прозвучало тревожащее известие о переезде. Стоило ей забыться, расслабиться – и её изящное, обволакивающее, голубоглазое и золотоволосое очарование пробудилось, подняло голову и раскрылось, точно цветок. И оно свершило маленькое чудо: также встав со своего кресла, серьёзная и хмурая Леглит улыбнулась в ответ. Улыбка очень красила её лицо, озаряла отблеском мягкого обаяния, да что там – просто преображала весь облик трудолюбивой, собранной и строгой женщины-зодчего. Ярким лучом она высветила ранее невидимое взгляду, а именно – то, что Леглит была в целом весьма недурна собой, просто привычка к каменно-суровому выражению набрасывала холодную тень на её лицо, омрачая его и лишая привлекательности.

– Я могла бы беседовать с тобой бесконечно, госпожа Темань, – сказала она с поклоном. – Но ты права: отдых действительно необходим. Прежде всего – тебе. А я себя не чувствую особенно уставшей и уступаю лишь потому, что в сне нуждаешься ты.

На этом они и распрощались, разойдясь по постелям. Матушка в это время, приняв на грудь кувшинчик хлебной воды, крепко спала. Её саму не особенно радовал ни этот переезд, ни повышение по службе; она словно бы принимала это как неизбежное зло, как навязанную ей правительницей Длани обузу. Ради чего она терпела это и заключала сделку с собственным несгибаемым, цельным, строптивым «я»? Ответ был очевиден: ради неё, ради Рамут – чтобы не разлучаться с нею. По словам Северги, наплечники пятисотенного ей были «как волку второй хвост», она отлично себя чувствовала в своём предыдущем чине, но раз уж вся эта затея со свадьбой так обернулась, ничего не поделаешь. Угнетённое настроение Темани не прибавляло ей радости, и она, не зная, как утешить супругу, сама пребывала в мрачном расположении духа. Ограничивая Темань в горячительном, она обычно и сама старалась не злоупотреблять в присутствии супруги, но тут у неё внутри что-то дрогнуло, и на протяжение всей дороги Северга изрядно налегала на хмельное. По её признанию, оно помогало ей уснуть.

А Темань как будто действительно взяла себя в руки. Даже вредный пример Северги не сбивал её с пути истинного, и она ни разу не попросила у Рамут тайком бутылочку – видимо, держала лицо в присутствии женщины-зодчего. Северга в их с Леглит беседах почти не участвовала, больше слушала, да и то вполуха, хмуро и рассеянно, окутанная мрачным облаком своих мыслей. Леглит обмолвилась, что училась основам зодчества по учебнику, написанному Воромью, и только это вызвало в глазах матушки некоторое оживление. Рамут показалось, что Северге было приятно это услышать.

Склонившись однажды над матушкой, лежавшей на постели во власти хмельной дрёмы, девушка ощущала сердцем тревожный холодок сомнения: а нужно ли это всё? Правильно ли, если все от этого решения не особенно-то счастливы?.. Тоскливым эхом неизбежность гулко отдавалась в груди: назад уже не повернуть. Приказ о переводе матушки в столицу подписан, приготовления к свадьбе шли полным ходом... А кроме того, Рамут не могла подвести Вука. Она не могла предать мечту о ярком мире с голубым небом и бесконечными полями бело-жёлтых цветов. Долг целительницы звал её в битву за душу Вука; будущий супруг сказал, что всё уже предрешено, всё давно проиграно, но Рамут не помышляла о том, чтобы сдаться заранее, даже не попытавшись. В эти странные, по-осеннему бесприютные, тягуче-тревожные дни она понимала ясно, как никогда ранее: вот для чего она была рождена. Изменить неизбежное, победить непобедимое.

– О чём задумалась, детка?

Матушка, пробудившись, глядела на неё из-под тяжело набрякших, усталых век. Душа Рамут отозвалась нежным, острым беспокойством: под силу ли матушке то, что на неё возлагали? Она казалась утомлённой, выдохшейся, придавленной незримой тяжестью... Какой-то постаревшей даже. Снесёт ли она новое бремя? В порыве сострадания Рамут коснулась ладонями матушкиных щёк, ласково склоняясь над нею.

– Я должна это сделать. Должна его спасти, – прошептала она, выплёскивая тёплый, влажно-солёный ком своих чувств. – В нём есть какая-то боль, матушка. И я должна попытаться эту боль исцелить. Вук... он не совсем такой, каким кажется на первый взгляд. В нём – живая, страдающая душа. Он не верит в то, что я могу ему помочь, но я считаю иначе. Он не зря потянулся ко мне! Не зря наши с ним пути пересеклись! И я должна сделать всё... Всё, что в моих силах. Всё возможное... И невозможное тоже.

– Ты всё делаешь верно, милая. – Усталая полуулыбка тронула суровые губы матушки, а жёсткие пальцы в ответ на ласку Рамут коснулись её щеки. – Хоть я и пытаюсь оградить тебя от военной стези, но в душе ты – боец, как и я. Не думай о том, победишь ты или проиграешь. Просто делай то, что велит тебе сердце. Иногда вера творит чудеса.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю