Текст книги "Больше, чем что-либо на свете (СИ)"
Автор книги: Алана Инош
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 48 страниц)
– Только так. – Нет, голос матушки не дрогнул, просто осип. Не от чувств ли? Нет, это хмурое, как серые скалы, лицо и эти ранящие до крови глаза никогда не выражали ничего нежного.
Ещё несколько приступов дрожи мучительно дёрнули Рамут – и с её пересохших губ слетело:
– Прощай, матушка...
– Может, ещё и свидимся, – задумчиво проронила Северга. – Ты хочешь этого? Если да, я сделаю всё возможное и невозможное.
Кто-то незримый жестоко перекрутил Рамут горло, искорёжил плечи и грудь, напрочь лишив возможности не только говорить, но и толком дышать. Она пыталась всё выразить взглядом, но, наверно, у неё плохо получалось.
– Ну... Прощай так прощай. – И матушка поставила Рамут на ноги.
– Да хочет она, хочет! И будет тебя ждать! – вскричала Бенеда, воздевая руки. – Ну что ж вы обе за недотёпы-то косноязыкие такие, а?! Толком изъясниться не можете... Сил моих нет на это смотреть!
– Уж какие есть, – хмыкнула Северга.
– Когда в следующий-то раз нагрянешь? – желала знать костоправка.
– Как отпуск снова дадут, так сразу, – коротко бросила матушка.
Рамут только переминалась на босых озябших ногах, глядя ей вслед. «Оглянись, оглянись», – неслось из груди с каждым вздохом. Зимний звёздный мрак был уже готов проглотить Севергу, но на пороге она обернулась. Её губы не дрогнули, храня суровое молчание, но глаз подмигнул кратко и быстро, почти незаметно... И тугие цепи на сердце Рамут лопнули, а по жилам заструилось тепло.
Часть 2. Дочь врага
С тёмного вечернего неба валил крупными хлопьями снег, отделка зданий излучала молочно-серебристый свет, и городские улицы окутала зимняя сказка. Поскрипывая сапогами по пушистому покрывалу на мостовой, Северга в чёрно-красном мундире шагала под снегопадом. Золотые канты и галуны на её форме мерцали, блестели голенища сапогов, а горло обнимал жёсткий воротничок с белым шейным платком. Чёрный плащ развевался и мрачно колыхался, и его край приподнимала парадная сабля. Под мышкой навья несла широкую коробку со сладостями и ещё две коробочки поменьше – подарки.
Рукой в белой перчатке Северга поправила треуголку, надвинув её чуть глубже на лоб. Из-под полей холодно мерцали её стальные глаза. У ворот своего особняка она остановилась и сказала в звуковод:
– Дом, это я.
Дом отозвался серебристо-хрустальным перезвоном и тотчас впустил хозяйку.
«Добро пожаловать, госпожа Северга. Госпожа Тéмань – дома. Она вернулась час назад».
– Хорошо, дом, благодарю.
В прихожей к навье тут же подплыла вешалка – принять у неё плащ, перчатки и шляпу. Её шаги гулко отдавались в мраморных коридорах.
Темань томно возлежала на подушках, окружённая прозрачной, как белый туман, занавесью балдахина над постелью. Заслышав звон, оповещавший о прибытии Северги, она не преминула принять соблазнительную позу и красиво распустила длинные золотые волны волос по плечам – будто так и было. Её прикрывал лишь короткий шёлковый халатик на голое тело, прихваченный на одну пуговицу.
– Здравствуй, любимая. – Северга поднялась по ступенькам к роскошной кровати, разложила на простыне коробки. – Тебе.
– М-м! – Темань с любопытством открыла сначала самую большую, увидела сладости и сама расплылась в медовой улыбке: – О, ты знаешь, что я люблю!
В двух других коробочках были новейшие духи, пудра, румяна, краска для губ и душистое масло для тела, а также усыпанные алмазами гребни для волос – закалывать и украшать причёску.
– О, какая прелесть! Благодарю тебя тысячу... нет, десять тысяч раз! – Темань перебрала, внимательно рассмотрела все подарки, после чего гибкой кошечкой поднялась с ложа, скользя ладонями по кафтану Северги. – Ты великолепна, моя храбрая воительница... Когда ты в торжественном облачении, это напоминает мне день нашего знакомства! Это так заводит...
Избитые, но отточенные слова ложились на свои места-выемки без зазора, без задоринки, а в чисто-голубых глазах красавицы горел настоящий жар страсти. Темань тёплой змейкой-соблазнительницей обвивалась вокруг холодной, только что зашедшей с мороза Северги.
– Я так соскучилась, – ворковала она в горячей близости от твёрдого рта навьи.
Если дочку Северга целовала в губы крепко, но целомудренно, то пухлый, спелый рот любовницы она обхватила со всей полнотой власти и погрузилась в его горячую, шёлковую и сладкую глубину. Темань отвечала на поцелуи с ноткой подобострастия, самозабвенно и старательно. Её язычок был проворен, ласков, игрив: то изображал из себя испуганную жертву, то сам вдруг бросался в страстное нападение. Пускаясь в приятную охоту за ним, Северга отбрасывала мысль о том, что со стороны любовницы всё это – хорошо разученное, отработанное до последнего движения, вздоха, взгляда. Она играла то, чего Северга хотела, иногда даже перебарщивая. Впрочем, порой Темань проявляла все признаки увлечённости этой странной игрой, но холодный стерженёк робости и неуверенности, запрятанный глубоко под слоями и наигранного, и искреннего, всё-таки чувствовался. Тонко, едва заметно. Но иногда забывался.
Руки Темани уже расстёгивали на навье красные форменные штаны, намереваясь забраться внутрь. Северга чуть расставила ноги, позволяя шаловливым пальчикам делать своё дело; пока они умело орудовали там, её веки блаженно подрагивали, губы кривились в подобии усмешки, а подбородок вскидывался. Ротик Темани влажно дышал, скользил по её нижней челюсти, захватывал шею, горячо шептал на ухо пошлые до тошноты нежности, но их Северга терпела как вынужденно-необходимое сопровождение телесной услады. Что-то ей, впрочем, не понравилось, царапнуло ухо, и она процедила:
– Лучше молчи.
Та покорно замолкла. Работать телом у Темани получалось лучше, чем говорить слова. В словах игра чувствовалась сильнее. А тело – всего лишь тело. Набор сладострастных точек, одну из которых любовнице успешно удалось ублажить. «Разряжаясь», Северга коротко рыкнула, оскалив белые клыки, и толкнула Темань на постель, поддёрнула и застегнула штаны. Сладости в обёртках рассыпались из коробки по простыне. Женщина-воин отошла к окну, переводя дух – снегопад был сейчас кстати.
– Кушай, кушай, моя пташка, – рассеянно бросила она Темани через плечо. – Это всё тебе. Я, ты знаешь, сладкое не ем.
Темань разлеглась на животе, болтая согнутыми в коленях ногами, развернула пирожное и откусила. При этом она так недвусмысленно и развратно разевала рот, что сомневаться не приходилось: ротик этот способен на многое. Опять переигрывала. Не такая она была на самом деле. Конечно, совсем не такая.
А перед глазами Северги стоял далёкий ясный день, полный света Макши, и барахтающаяся в снегу Рамут. Это было давно, не в эту зиму. Она долго жила воспоминаниями об этом дне, пока снова не приехала в отпуск. Разгоревшиеся зимним румянцем щёчки хотелось целовать бесконечно, но навья давила в себе ростки нежности. Ни к чему взращивать это. Путь воина – путь смерти, это она усвоила ещё со школы головорезов Дамрад. Жизнь могла оборваться в любой миг. Хорошо ещё, если её сожгут сразу, никого не оповещая, а если тело погрузят для сохранности в хмарь и отправят на похороны в Верхнюю Геницу? Она указала эту деревушку в бумагах как место жительства родственников на случай своей смерти и теперь жалела об этом. Следовало поставить прочерк. Ещё не хватало дочке увидеть её мёртвой и испугаться. Лучше было бы вообще никогда не навещать Рамут, как и поступил Гырдан – без сомнения, правильно. Девочка немножко поплакала и успокоилась, потому что отца никогда в жизни не видела и привязаться не успела...
Но тоска по ней – почти телесная, выкручивающая нутро – выла в Северге диким зверем и звала туда, в горы, словно они с Рамут всё ещё были связаны пуповиной. И Северга не удержалась. Там она и оставила своё сердце: на войне оно ей было всё равно ни к чему, а Темани хватало и тела.
– О чём ты думаешь, радость моя? – промурлыкала Темань, сладострастно изгибаясь на широкой, готовой для утех постели.
– Не твоё дело. – Ответ Северги был груб и резок – из-под дёрнувшейся в оскале верхней губы. Мысли о дочке следовало беречь и держать в чистоте.
– М-м, – надулась сожительница. – Ну, иди уже ко мне! Что там, на улице, такого? Ведь я же лучше вида из окошка, не так ли?
У неё было безукоризненное, грамотное произношение: Темань получила прекрасное образование – не Северге чета. То, как она выговаривала каждый звук, одновременно и затрагивало похотливые струнки, и вызывало желание угостить эту смазливую мордашку пощёчиной. Не потому что навья ненавидела тех, кто учился лучше неё, нет. Темань просто иногда нарывалась – норовила побольнее ткнуть Севергу, уколоть обидой, прощупывая чувствительные места.
Северга подошла к постели, возвышаясь над Теманью. Та потянулась к её парадному оружию, ощупала рукоять, скользнула пальцем по ножнам.
– Какая у тебя... большая сабля!
Ну, не умела она обойтись без пошлых намёков, когда входила в образ этакой распутницы, жадной до плотских утех. Северга вынула клинок из ножен – светлый, суровый, остро заточенный. Им можно было бы располовинить красотку Темань с одного удара, но Северга отбросила мысль о подобном. Нет, рука не поднималась на такую прелесть.
– Достаточно большая для тебя? – хмыкнула она, забираясь острием под полы халатика.
Темань, многообещающе улыбаясь, раздвинула колени, и Северга пощекотала мягкие влажные складочки – осторожно, чтоб не порезать.
– Вся войдёт и ещё место останется. – Темань облизнулась, выгибаясь и двигая тазом так, словно хотела бы насадиться на клинок. Хорошо, что у неё хватало ума делать это понарошку, а то кровищи была бы полная кровать.
Северга скользнула саблей по плоскому, поджарому животу Темани и подцепила пуговичку, на которой полы едва держались. Чпок! Та отлетела, и взгляду навьи открылось изящное, дышащее соблазном тело. Взгляд любовницы стал томно-бархатным, без блеска, а рот приоткрылся словно бы в предчувствии наслаждения. Северга наколола на саблю пирожное и протянула ей. Темань его медленно съела, смакуя каждый кусочек, а потом принялась облизывать клинок.
– Порежешься же, дурочка, – усмехнулась Северга.
Но язык Темани мягко, шелковисто обвивался вокруг опасно острой стали, и это заводило самым подлым и сладким образом. Он ласкал саблю, а горячие толчки радости между ног ощущала Северга. Эту связь женщины-воина с её оружием Темань нащупала сама, без подсказки, и стала при случае умело использовать в постельных играх. Ей удалось довести Севергу до высшей точки второй раз, при этом даже не касаясь её тела. Выдохнув, Северга резко бросила саблю в ножны, и Темань охнула, будто в неё кое-что глубоко заправили. А всё потому, что использовали они в постели и хмарь как особый чувствительный проводник: тонкая ниточка радужного вещества, обвиваясь вокруг клинка, каждым из своих концов прорастала в их тела. Северга начала двигать саблей в ножнах, и Темань откинулась со стонами, словно орудовали прямо у неё внутри. Это опосредованное соитие окончилось ещё одной яркой и сладостной разрядкой.
Темань между тем сползла с постели, обвиваясь вокруг сапогов Северги – так и напрашивалась на унижение.
– Ну, как ты тут себя вела? Изменяла мне? – Северга толкнула любовницу на пол, поставила на неё ногу.
– Как ты можешь даже думать о таком, госпожа моя! – Та ласкала ладонями начищенный сапог, подошва которого плющила её мягкую грудь.
В дом она, конечно, не могла привести никого со стороны: тот всегда предоставлял отчёт хозяйке. На работу Темань уходила к девяти утра, а возвращалась в семь вечера; о частых и подозрительно долгих задержках дом тоже доложил бы, если б Северга пожелала знать.
Впрочем, и это тоже было игрой – в провинившуюся девочку и её строгую госпожу. Все эти игры Северга придумывала, чтобы раскрепостить Темань, потому что настоящая она была помесью бревна и сгорающей со стыда девственницы. Этакое тоненькое, изящное брёвнышко, которое снова и снова приходилось с горем пополам лишать невинности.
– Ладно, верю. – Северга убрала ногу, и Темань опять принялась жадно оплетать её, будто плющ.
Навья приказала дому наполнить купель: хотелось смыть дорожный пот. Темань собралась было юркнуть следом за Севергой в воду, чтоб там продолжить их сладострастные игры, но та коротко бросила:
– Уйди, золотце, а? Хочу просто помыться.
*
Найти убийцу Гырдана было нетрудно: у той драки имелись свидетели. Они и рассказали, что у отца её дочери как будто вдруг сердце забарахлило, и он потерял сознание, а его противник этим подло воспользовался. Увы, он был мужем начальницы одного западночелмерского города, и ему всё сошло с рук. Северга всё выяснила о нём и его семье, но сразу врываться в дом не стала, решила действовать изощрённее. Их любимая дочурка, Темань, подвизалась на чиновничьей стезе, работая в городской управе – под матушкиным крылышком, и именно к ней Северга сперва подобралась.
В тёплый осенний день их знакомства она действительно была в парадном мундире: Темань, как она выяснила, млела от военных. С этим Северге просто повезло. Девица любила после работы прогуляться в общественном саду, любуясь цветами и водомётами, бродя по тенистым дорожкам и присаживаясь на скамейки. Северга, стоя за деревом, любовалась молодой красавицей. Маленькая изящная треуголочка сидела чуть-чуть набекрень на золотых волосах, уложенных в причёску; строгость служебного двубортного кафтана разбавляли великолепные серьги и ожерелье на открытой шее. Тёмно-серый деловой наряд выгодно подчёркивал все достоинства её сложения: тонкую талию, красивую осанку благовоспитанной барышни, соблазнительно-изящную линию плеч. Сапожки она носила невысокие, открывавшие обтянутую чулочками верхнюю часть голени. Ну, а всё, что выше, пряталось под брючками до колен, украшенными бантиками и блестящими пуговицами. Под мышкой у неё была маленькая сумка-чемоданчик для бумаг, а концом прогулочной тросточки девушка передвигала камушки и древесные шишки, складывая их на земле в какой-то узор. Служила она секретарём у собственной матушки.
От щелчка каблуками Темань вздрогнула и подняла на Севергу глаза. Та стояла перед нею навытяжку, протягивая на обтянутой белой перчаткой ладони изумительный перстень с рубином.
– Прекрасная госпожа, это не ты потеряла?
Глазки у Темани блеснули при виде дорогой побрякушки, но она вежливо покачала головой, чуть-чуть улыбнувшись.
– Очень красивый... Но это не моё.
– Жаль, очень жаль, – молвила Северга с хорошо разыгранным огорчением. – Такая красота подходит только тебе.
– А, я поняла, – усмехнулась Темань, стреляя томным взором. – Это такой способ завязывания знакомств?
– Ты меня вмиг раскусила, мудрая госпожа, – осклабилась Северга в обольстительном волчьем оскале. – Ты разрешишь присесть рядом?
– Что ж, прошу, – был милостивый ответ.
Расположившись подле Темани на скамейке, Северга запечатлела на ручке красотки почтительный поцелуй, а та спросила, разглядывая её с плохо скрытым удовольствием (любила она форму, что поделать):
– И часто ты знакомишься с девушками таким смелым образом? (Обращение на «ты» в Нави было общепринятым, а «вы» выражало подчёркнутую холодность и даже вражду).
– На такую смелую наглость мне довелось решиться только при виде тебя, – ответила Северга.
Сперва Темань приняла её за мужчину, а узнав правду, немного смутилась – впрочем, лишь совсем немного. Понятие об учтивом светском обхождении Северга имела, будучи всё-таки дочерью знаменитой зодчей, но чтобы ухаживать за образованной девушкой, требовалось кое-что большее, чем просто личное обаяние. Навья не была начитанной, не любила стихов – чем же она могла очаровать утончённую барышню? Северга решила не мудрствовать и просто быть собой, то есть – лихим воякой, побывавшим на множестве кровавых ратных полей. Следовало лишь смягчить жёсткие грани, о которые Темань могла порезать свою нежную душеньку и испугаться. Предварительно кое-что узнав о девушке, навья предполагала, что такой образ ей понравится, и не прогадала. Рассказы о битвах (разумеется, без излишних кровавых подробностей) увлекли Темань до блеска в глазах, а дальше всё пошло как по маслу. Привлекало девушку и оружие, и она подолгу с удовольствием любовалась саблей Северги. Та подмигнула:
– Если хочешь, могу научить.
Это предложение тоже попало в цель. Рука у Темани была, конечно, для оружия слабовата, но кое-каким приёмам Северга её обучила – всё в том же саду, где они встречались в одно и то же время. Когда они поцеловались поверх скрещенных клинков, навья поняла: очаровательная золотая головка вскружилась.
– Воин из меня, конечно, не получится, – проговорила тогда Темань, пожирая Севергу туманно-нежным, испуганно-очарованным взором. – Но всё это так безумно увлекательно...
Сабли были скрещены у них под подбородком; одно неосторожное движение вверх – и клинки могли бы разрезать потянувшиеся друг к другу губы, как ножницы.
– Даже не знаю, что меня больше волнует и притягивает – то, что ты воин, или что женщина, – сказала Темань, бурно дыша после долгого, глубокого и нежного поцелуя. – Я никогда не видела подобных тебе. То есть, я хочу сказать, таких же... великолепных.
Одним точным и звонким ударом Северга выбила из её руки саблю, а в следующий миг девушка очутилась в её крепких объятиях.
– Поверь, и то, и другое сочетается во мне в такой сплав, который тебе ещё нескоро приестся, – не без доли самоуверенности проговорила она.
И эти нескромные слова несли в себе правду. Темань была готова к следующему шагу, всё в её сияющих глазах говорило об этом, но Северга не спешила тащить красотку в постель. Настало время для исполнения второй части её замысла.
Убийца Гырдана (имя его Северга вымарала из своей памяти; имени он был недостоин) слыл большим любителем гульнуть в питейных заведениях. А где винные пары, там и склоки-драки. До сих пор этот прожигатель жизни выпутывался из последствий своих поединков с помощью высокопоставленной жёнушки, но – не на сей раз. Северга зашла в злачное место, где он щедро угощал всех направо и налево; глядя на этого красивого, ухоженного щёголя, она невольно с неприязнью вспоминала отца. На какой-то должности этот бездельник значился, но чисто условно. Жалованье ему начислялось, но время своё он проводил не в полезном труде, а в пирушках и поединках. Веселье гудело, все пили и шумели, а Северга сидела молчаливая, мрачная и трезвая, всем своим видом выбиваясь из общего хмельного угара. Чтобы разжечь в недруге драчливый пыл, нужен был самый незначительный повод: пролить на его щегольские штаны напиток, задеть плечом, наступить на ногу, да даже просто косо посмотреть. Именно косой, а точнее, пристальный взгляд и стал искрой, разжёгшей пламя боя.
– Эй! Чего уставился? – спросил этот засранец, задиристо прохаживаясь около столика Северги. – Ты что, не знаешь, что воспитанные люди не пялятся на других?
– У меня с воспитанием всё в порядке, – ответила навья с каменным лицом. – А вот у ВАС, милейший, оно хромает. Лезть с пьяной рожей к незнакомым людям и дышать им в лицо перегаром – далеко не образец безупречного поведения.
Гадёныш проглотил наживку. Ноздри его раздулись, глаза засверкали воинственными искорками, он засопел-засвистел носом – одним словом, чувства его распирали изнутри.
– Значит, вам не нравится моё дыхание и моё лицо? – тоже переходя на враждебное «вы», прорычал он. – Что ж, в таком случае нас рассудит только оружие.
Северга поднялась и учтиво щёлкнула каблуками.
– Извольте. Я к вашим услугам, – ответила она с холодным кивком-поклоном.
Поединок разразился прямо под крышей заведения, среди столов. Полетели на пол черепки битой посуды, посетители прыснули в разные стороны, но увлекательное зрелище пропускать не хотели – глазели, прижимаясь к стенам. Свидетели были Северге только на руку. Бездельник-забияка владел саблей недурно, но как гражданское лицо; где уж было ему тягаться с выпускницей школы головорезов, мастерицей военного дела, закалённой во множестве битв... Удары хмарью он использовал слабо и неумело, полагаясь, в основном, на клинок. Не обошлось, конечно, без лихих прыжков по столам, качания на люстре и прочих дешёвых приёмчиков, рассчитанных на зрительские впечатления. Северга дала противнику покрасоваться и потешить толпу, а потом одним ударом обезоружила его и сбила с ног. Придавив ему грудь сапогом и приставив острие сабли к горлу, она усмехнулась:
– Сударь, вы проиграли. Следующим ударом я вас обезглавлю. Впрочем, у вас есть право выкупить свою жизнь, и я не хочу лишать вас его. Пусть всё будет по правилам, а не так, как вы иногда грешите с иными противниками.
Последнее она произнесла с особым ударением и значительностью. Хмелёк, конечно, плавал у мерзавца в голове, но соображал он сносно. До него дошло, что повод у поединка был не так прост, как казалось на первый взгляд, и корни его тянутся в какое-то неприятное прошлое.
– Кто ты? – вскричал он, извиваясь под ногой Северги и перескакивая вновь на единственное число в обращении. – О чём ты говоришь? Что тебе нужно на самом деле?
– Сообразил, мразь, – оскалилась в ледяной ухмылке Северга. – Что ж, я освежу тебе память. Ты убил достойнейшего из воинов, убил подло, использовав его слабость и нанеся удар вместо того, чтобы подать руку. Благородные и ВОСПИТАННЫЕ люди так не поступают, милейший. Но смерть для тебя была бы слишком лёгким выходом. Поэтому откупайся, падаль, предлагай! А я посмотрю, какую цену от тебя принять.
– Бери всё, что хочешь! Я на всё согласен! Я всё отдам! Выбирай! – заскулил поверженный убийца.
– Всё? – Северга склонилась ниже, изогнула бровь. – Отлично, я выберу. Твоя дочь Темань меня вполне устроит.
– Нет! Нет! – завыл подлец. – Только не её! Только не мою девочку!
– Ну, нет так нет. – И Северга занесла саблю для последнего удара.
– Стой, стой! – забился, заголосил убийца. – Подожди! Я не решаю такие вопросы, обратись к моей супруге, она всё уладит!
– Конечно, уладит. – Северга убрала саблю в ножны и сняла ногу с груди негодяя. – Куда ж она денется...
Оплатив заведению нанесённые убытки, Северга отправилась в другое. Не мешало и на самом деле выпить. С собой она прихватила парочку свидетелей поединка и составила письмо супруге своего врага, в котором объясняла суть дела и обращалась с требованием о выкупе. Свидетели, получив щедрую награду, поставили подписи, заверяя получательницу письма в том, что всё так и есть. Так того требовал свод правил поединков – закон, который надлежало исполнять всем неукоснительно. Отступления от него карались и телесно, и имущественно, а в особо тяжёлых случаях и жизнью можно было поплатиться.
В семь утра Северга уже звонила у ворот особняка градоначальницы. Её впустили. Госпожа Раннвирд была ухоженной, но весьма упитанной женщиной с большой грудью – властной матерью семейства. Светлые с проседью волосы она носила в пышной причёске, а сапогам предпочитала чулки и туфли с пряжками. Впрочем, её далеко выступающий круглый живот под свободным кафтаном не являлся особенностью телосложения: супруга врага вынашивала дитя.
– Я получила ваше письмо, – сказала она. – И признаю правомочность ваших требований. Муж уже всё мне рассказал. Свидетелей около сотни, всем рот не заткнёшь, всех не подкупишь, увы. Я так и знала, что однажды пристрастие моего непутёвого супруга к разгульной жизни приведёт к чему-то непоправимому, но сейчас речь не об этом. Ваше требование очень суровое, сударыня. Не могли бы вы удовольствоваться денежным выкупом? В средствах мы не стеснены. Вы будете обеспечены на всю оставшуюся жизнь.
Северга не повышала голоса и была безупречно вежлива, щеголяя выправкой, но с каждым её словом лицо матери Темани вытягивалось всё больше, а в глазах проступала мерцающая смесь горя и сдержанного гнева.
– Госпожа Раннвирд, моё требование не может быть изменено, – сказала Северга холодно. – Денег я не приму, они не могут участвовать в разрешении дела чести, коим является мой с вашим супругом поединок. Я пришла за девушкой и уйду только с нею. За свою дочь можете не бояться, её жизни и здоровью ничто не угрожает. Она по-прежнему будет жить в сытости, холе и неге, но уже не в вашем, а в моём доме.
– Но в каком качестве она станет там жить? – с трясущейся челюстью спросила госпожа Раннвирд.
– В качестве моей жены, если так можно выразиться, – поклонилась Северга. – Дело в том, что мужчинам я предпочитаю женщин – уж такова моя суть.
Градоначальница ловила воздух ртом.
– Но... Но... – чуть ли не со слезами забормотала эта обычно властная, а сейчас растерянная и потрясённая госпожа. И вдруг разразилась исступлённым рыком: – Вы – мерзавка! Заберите лучше меня, делайте со мной всё, что угодно, только оставьте в покое Темань!
– Ну что вы, госпожа моя! – серьёзно проговорила Северга. – Я хоть и отъявленная мерзавка, но и у меня есть рамки, которых я не переступаю. Женщина в положении – святыня, на которую я не смею покушаться. От души желаю вам благополучно разрешиться от бремени. Пусть это будет девочка.
– У вас нет души, – процедила госпожа Раннвирд сквозь нервно дрожащие, до судорог стиснутые челюсти.
– Матушка, всё в порядке, – раздался в гостиной весёлый, звонкий голосок, и в комнату вбежала вприпрыжку Темань – в жемчужно-сером наряде, такого же цвета сапожках и с украшенной перьями причёской. – Я согласна стать выкупом! Пусть батюшка не беспокоится за свою жизнь, она останется при нём.
– Дочь! Что значит – ты согласна? – обратила на неё градоначальница выпученные глаза. – Как это понимать?
– Так и понимать, матушка. – Темань прильнула к Северге, просовывая руку ей под локоть. – Я сама этого хочу, не волнуйся. Я уже большая девочка и могу решать свою судьбу. Пусть мне приготовят повозку, а я пока пойду собирать вещи. – Её губки коснулись уха Северги, и навья услышала еле уловимый шёпот: – Ты неподражаема!
Вещей у неё набралось немало, пришлось для них отвести отдельную повозку. В тёмно-коричневом дорожном наряде, который оттенял лишь белый шейный платок с драгоценной брошью и белые пёрышки на шляпе, Темань была свежа, юна и обворожительна.
– Отнеси меня в повозку на руках, – потребовала она томно.
Похоже, она принимала всё происходящее за любовное похищение. Северга не спешила её в этом разуверять, так было даже удобнее. Подхватив девушку, она медленно спустилась по лестнице, и никто не чинил ей препятствий, а Темань тёплым полукольцом руки обнимала её за шею.
– Сударыня, – обратилась Северга к бледной госпоже Раннвирд, вышедшей следом за ними с непокрытой головой. – Последняя просьба: напишите, пожалуйста, расписку о том, что отпускаете дочь в соответствии с положением свода правил поединков «О выкупе». Так будет надёжнее и правильнее с точки зрения закона.
Получив сию бумагу, Северга вскочила на сиденье рядом с Теманью и крикнула носильщикам:
– Трогайте!
Повозка мягко понеслась по улице, а Темань с возбуждённым смехом повисла у Северги на шее. Её переполнял упругий и звонкий восторг, красивые голубые глаза сияли счастьем и влюблённостью, и навье даже стало немного жаль рассеивать её заблуждения.
– Это потрясающе, просто потрясающе! – всплёскивая руками, смеялась девушка. – Твоя находчивость не знает границ! Это ж надо было такое выдумать! Выкуп... Ох, я сейчас умру! Какое у матушки было лицо... Ох, не могу!
Северга хранила холодное, непроницаемое молчание, и её глаза мерцали стылыми клинками из-под полей надвинутой на лоб шляпы. Смех Темани смолк, словно схваченный морозом этого взгляда цветок.
– Что с тобой? Отчего ты такая мрачная? – растерялась она. – Всё же было замечательно! Мне безумно понравилось...
– Что тебе понравилось, моя крошка? – Северга пронзала девушку льдисто блестящим взором, показывая своё истинное лицо – без любезной, обольстительной маски, которую она носила в начале их знакомства.
– Ну... Ты же устроила всё это ради меня? Ты нарочно затеяла поединок с моим отцом, чтобы меня забрать в качестве выкупа за его жизнь, ведь так? – пролепетала Темань. И неуверенно возобновила свои восторги: – Это был просто верх изобретательности с твоей стороны! Я сама давно хотела сбежать из-под матушкиной власти. Она меня душила и угнетала, не давала мне проявлять себя так, как мне того хотелось. Только я не знала, как всё это осуществить... Но тут на моё счастье пришла ты, моя избавительница! – Сцепив пальцы нервным замком и взбудораженно дыша, Темань опять рассмеялась: – Это просто безумие какое-то! До сих пор не могу поверить, что это случилось со мной!
Начал накрапывать дождь, и ноги носильщиков шлёпали по лужам. Навья опустила стёкла в дверцах повозки, чтобы вода не брызгала внутрь.
– Нет, моя милая, всё немного не так, как ты себе представляешь, – сказала Северга, с усталым прищуром наблюдая за косыми струйками. – Поединок с твоим отцом был ради тебя лишь отчасти. На самом деле твой батюшка убил того, кто был мне очень дорог – отца моей дочери и достойнейшего из воинов. Убил нечестно и поэтому должен был за это ответить. Смерть – слишком лёгкая кара для него. Поэтому я забрала у него дорогое сокровище – тебя. Своё наказание в этом обрела и твоя матушка: нечего было потворствовать этому тунеядцу. Ненавижу таких засранцев. Таких сразу давить надо, а не баловать и лелеять. – Северга сурово сжала губы, вновь вспоминая отца.
Мертвенная тень медленно набегала на бледнеющее хорошенькое личико Темани, глаза застыли тающими льдинками, роняя огромные капли.
– Значит... всё это – обман? Всё, что у нас было? И все твои прекрасные слова о чувствах... просто ложь? – Звонко-нежный голос девушки осип, поблёк, превратившись в сдавленный хрип.
– У нас с тобой ничего толком и не было ещё. Ну, кроме поцелуйчиков, – усмехнулась Северга. – Не волнуйся, будет. Всё будет, дорогая.
Глаза Темани сверкнули звериным огнём, красивое лицо исказилось в яростном оскале.
– Ненавижу тебя! – низко, хрипло прорычала она – куда только делся её утончённый лоск! – Дрянь, тварь... Мерзавка!
– Ого! Однако! – изогнула бровь Северга, невольно залюбовавшись этой переменой. – А ты у нас, оказывается, горячая красавица! И зубки есть... Вот только ругаться совсем не умеешь.
– Гадина! – выплюнула Темань, шумно дыша.
– Ну, это уже получше. – Северга, откинувшись на спинку сиденья, от души забавлялась, хотя тонкая струнка неуместного сочувствия всё-таки постанывала где-то в необозримой глубине души. – Да, милая, давая мне сии лестные определения, ты попала в точку все четыре раза. Я дрянь и тварь – что есть, то есть. Но любовь твоя мне и не нужна, меня всё и так устраивает. Я воин, моя жизнь – битва, и мой путь – это путь смерти. На нём нет места привязанности. Всё правильно, лучше испытывай ко мне ненависть. Зато не огорчишься, когда меня убьют – напротив, порадуешься. Уж этого-то удовольствия я тебя не лишу, будь уверена!
