Текст книги "Зеркальная игра (Сборник)"

Автор книги: Агата Кристи

Соавторы: Джеймс Хедли Чейз,Джон Кризи
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц)

ЗЕРКАЛЬНАЯ ИГРА

Джеймс Хэдли Чейз
Осторожный убийца

 Глава 1

Туристы осторожно выбирались из автобуса: двадцать две старухи со своими мужьями. Они сбились в кучу, как стадо овец, и стали глядеть на собор с его ста тридцатью пятью остроконечными готическими башенками и двумя тысячами двумястами сорока пятью статуями.

Легко можно было отличить американцев от англичан. Английские туристы разглядывали собор с высокомерным видом, потому что в их стране имеются не менее величественные и древние постройки. Американцы громко восхищались и тотчас же хватались за фотоаппараты.

– Это моя группа. Ну, начинаются мои страдания, – вполголоса сказал Умберто.– И что за стадо! Не успеют сесть в автобус, как сразу забудут все, что я им говорил. А завтра утром они не будут помнить даже, как выглядит собор.

– Вполне согласен с тобой,– ответил я.– Человек с твоими талантами не должен растрачивать свое время на таких баранов. Если хочешь, я возьму эту группу.

– Ты? – презрительно спросил Умберто.– А что ты знаешь о соборе? Лучше убирайся, пока я не переломал тебе ноги.

Он нахлобучил на голову форменную фуражку и с широкой улыбкой двинулся навстречу своим экскурсантам.

К стоянке перед собором подъехал еще один автобус, и из него высыпала новая группа туристов.

– А это уж мои,– сказал Филиппо, гася сигарету и засовывая окурок за ленту шляпы. Он усмехнулся мне: – И что за сборище уродов! Ну и скучища будет!

Я взял его под руку.

– Подожди немного. Ты сегодня утром выглядел слишком усталым. Мы с тобой всегда были друзьями. Отдохни и позволь мне провести по собору этих придурков. Я согласен сделать это за пятьсот лир, а все чаевые, разумеется, твои.

– Пошел к черту, жулик,– сказал Филиппо, вырывая руку. Ты просто скоро лопнешь от зависти!

Я завидую тебе? спросил я, мрачно глядя на него. Да ты посмотри на себя: рубашка грязная, пиджак в дырах. Ты похож па бродягу. Неужели ты действительно думаешь, что я тебе завидую?

Лучше грязная рубашка, чем вообще никакой, с усмешкой парировал Филиппо.– И лучше дыры на пиджаке, чем на брюках. Взгляни сначала на себя, а потом уж осуждай других.

Я наблюдал, как Филиппо подошел к своим экскурсантам, а потом украдкой оглядел свои манжеты. Они были чистые, но немного обтрепаны. Немало забот мне доставляли и ботинки. Только сегодня я вставил в них пару новых картонных стелек, ио я знал, что в первый же дождливый день они расползутся, я не смогу выйти на улицу и лишусь основного источника дохода. Рано или поздно придется покупать новые ботинки, если я не хочу жить на милостыню.

Если бы я был итальянцем, а не американцем, то мне было бы гораздо легче стать официальным гидом. Но, как американец, я не мог получить необходимое разрешение на эту работу. Разница между официальным и «диким» гидом была слишком велика. Официальный гид получал постоянную работу от туристских агентств, и ему было обеспечено постоянное жалованье, а «дикий» гид вроде меня перебивался случайной работой, причем ему приходилось с большим трудом ловить своих клиентов, которые подчас с подозрением смотрели на человека, предлагавшего им свои услуги, но лишенного при этом служебной фуражки или соответствующей повязки на рукаве.

Однако, не имея официальных документов и формы, только и можно было подрабатывать в качестве «дикого» гида. Во всяком случае, для меня это было единственной возможностью жить в Милане без полицейского разрешения.

Этот день был для меня как раз неудачным. Я уже два часа терпеливо дожидался клиентов. Постепенно в моей душе начало зарождаться беспокойство: у меня совершенно не было денег, а приближалось обеденное время, и мой желудок начинал напоминать мне об этом. Я был голоден и стал подумывать уже о том, не найти ли мне Торчи, одного из самых ловких карманных воров, работавших в соборе, и не занять ли у него хотя бы сто лир. Он всегда был готов одолжить мне деньги, но я уже и так задолжал ему двести лир.

В то время как я решал, что лучше: остаться голодным или одолжить денег у Торчи, из темного переулка на залитую ярким солнечным светом площадь перед собором вышла молодая женщина и легкой грациозной походкой направилась к нашей группе. На вид ей было около тридцати лет. У нее было лицо с широко расставленными глазами фиалкового цвета и большим ртом, подкрашенным алой помадой. Ее волосы отливали медью, а красивую стройную фигуру облегали коричневая юбка и зеленая шелковая блузка.

Эта женщина не была красивой в обычном понимании этого слова. Ее внешность была броской, как сияющая неоновая реклама на темной улице. За несколько шагов до меня она остановилась и вынула из сумочки туристский путеводитель по собору.

Не успел я оторвать взгляда от ее длинных стройных ног в тонких нейлоновых чулках, как к ней уже бросились два других «диких» гида. Но я в два шага опередил их.

– Прошу прощения, синьора,– сказал я с почтительным поклоном.– Может быть, вам нужен гид? В соборе есть много интересного, о чем не упомянуто в путеводителе, и я с удовольствием покажу вам это.

Она оторвала глаза от путеводителя, подняла их, и мы встретились взглядом. У нее был уверенный взгляд, который мужчины не могут не заметить.

Женщина улыбнулась. У нее были крупные белоснежные зубы, и под длинными черными ресницами сверкнули фиалковые глаза.

– И вы действительно можете перещеголять путеводитель? – спросила она с сомнением в голосе.

– Я – специалист по готической архитектуре и итальянским церквам,– ответил я.– В прошлом году я провел по собору тысячу сто двадцать три посетителя, и все остались довольны.

Она захлопнула путеводитель.

– Боже мой, так много?! Вы официальный гид?

– К сожалению, нет. Но это, может быть, и к лучшему. Посмотрите, вот у дверей стоит один из них: с красным носом и гнилыми зубами.

Я указал на Джузеппе – одного из моих «лучших друзей». Он ежедневно напивался и не явдял собой образец красоты, внушающей доверие. Оглядев его, женщина звонко рассмеялась:

– Да, пожалуй, вы правы. Он не слишком-то привлекателен, но, возможно, вы дорого берете?

– Ну что вы! Я лучший и самый дешевый экскурсовод в Милане, синьора.

Она подняла голову:

– Я заплачу вам сто лир, и не больше,

– За тысячу лир, синьора, я покажу вам сверхтайную «Вечерю» Леонардо да Винчи и монастырь Санта-Мария делле Грацие и даже заплачу за такси.

– Но там я уже была,– ответила она.– Вы американец?

– Да, ваш соотечественник, осмелюсь заметить.

Она бросила на меня пронзительный взгляд,

– А мне казалось, что я хорошо говорю по-итальянски,

– Прекрасно, но выглядите вы, как американка.

Она рассмеялась:

– Правда?.. А теперь, не пройти ли нам в бар? Или в собор?

– С удовольствием, синьора.

Мы бок о бок вошли в тускло освещенную громаду собора, под сводами которого гулко раздавались голоса экскурсоводов,

– Сегодня в соборе особенно много туристов,– сказал я, проходя мимо Филиппо и его группы.– Советую вам, синьора, прежде всего пройти к гробнице святого Карла Поромео, миланского архиепископа, умершего в 1584 году и сохранившегося в нетленном виде до наших дней. Теперь, правда, лицо его немного испортилось и он, конечно, не так уже красив, как когда-то. Тем не менее это все-таки весьма любопытное зрелище: человек, сохранившийся в течение четырех веков после смерти. К тому времени, когда мы кончим осмотр его гробницы, большинство туристов уже уйдут из собора и здесь станет свободнее.

– Я не знала, что он здесь похоронен,– сказала она – Но мне очень хорошо знакома его огромная статуя на Лаго-Маджоре. Почему ее сделали такой большой?

– Друзья опасались, что его могут скоро забыть. Они решили, что статуя высотой двадцать один метр поможет лучше сохранить в народной памяти образ архиепископа. Так, значит, вы бывали уже на Лаго-Маджоре, синьора?

– У меня там вилла.

– Прекрасное место. Вам можно только позавидовать.

У начала лестницы, которая вела к входу в часовню, я остановился.

– Могу я попросить вас об одном одолжении, синьора?

Она посмотрела на меня. Мы были одни в полутьме, и я почему-то с трудом удерживался, чтобы не заключить ее в объятия.

– В чем дело? – спросила она,

– Присматривающий за гробницей архиепископа монах ожидает чаевых, а у меня, к сожалению, нет денег. Я буду вам очень признателен, если вы и ему дадите сто лир. Потом вы сможете вычесть их из моего гонорара.

– У вас действительно нет денег?– с удивлением спросила она.

– Временные затруднения,– сказал я,

Она открыла сумочку и дала мне двести лир.

– Судя но всему, вы не слишком много получаете, работая гидом.

–. Но, синьора, это совеем не означает, что я плохой гид. Просто время от времени случаются неудачи.

– По-моему, вы прекрасный гид,– сказала она, мило улыбнувшись мне.

–  Прошу прощения...

Я бросился вперед и схватил за руку Торчи, пытающегося проскользнуть мимо меня. Не выпуская руки, я подвел его к женщине.

Позвольте вам представить, синьора, самого знаменитого карманника, работающего в соборе. Будь так добр, Торчи, верни синьоре те вещи, которые ты только что украл: у нее.

Торчи,, невысокий толстячок с круглым жизнерадостным лицом, стал шарить в своих бездонных карманах, лучезарно улыбаясь.

Но это ведь только для практики, синьор Дэвид,– начал он оправдываться и протянул женщине бриллиантовую брошь, ручные часики, портсигар и кружевной платок.

– Вам же очень хорошо известно, что я никогда не потрошу ваших клиентов, синьор Дэвид. Вот все и возвращено.

– Убирайся, негодяй! – крикнул я.– И имей в виду, что если ты еще раз повторишь со мной такой же номер, я попросту сверну тебе шею.

– Как вы разговариваете в соборе! – искренне возмутился Торчи.– Не забывайте, что вы находитесь в храме божьем!

Я погрозил ему кулаком, и он тотчас исчез в темноте.

– Вот это ловко! – восхищенно воскликнула женщина.– Но как ему удалось?

Я рассмеялся:

– О, для него это детские игрушки. Венцом же его воровской ловкости был трюк, когда он на улице стянул у одной женщины пояс с резинками для чулок. Она же заметила пропажу только тогда, когда начали спадать чулки. Этот пояс и сейчас висит у него над кроватью.

Боже!

– Торчи – величайший художник своего дела, но, к сожалению, он здесь не один. Этот собор буквально кишит карманниками, которые довольно неплохо зарабатывают, пользуясь доверчивостью туристов. К счастью, мне известно большинство из них и они не трогают моих клиентов. Вероятно, Торчи соблазнился бриллиантовой брошью.

– О, мне, конечно, не следовало бы прикалывать ее.– Она в нерешительности посмотрела на едва освещенную лестницу, идущую вниз.– Можно мне взять вас под руку? – спросила она.– Ступеньки здесь слишком крутые.

– О, конечно, я как раз хотел вам это предложить.

Она слегка оперлась на мою руку, и мы начали спускаться. На полпути она споткнулась и чуть не упала, но я успел ее поддержать и невольно притянул к себе, чтобы она не упала.

– А все эти высокие каблуки,– сказала она.

Я ощутил ее грудь у своего плеча и взглянул на женщину. Ее глаза светились в полутьме, как у кошки. Склонившись и не думая  о последствиях, я поцеловал ее в губы. Она совершенно неожиданно слегка прижалась ко мне, и так мы стояли некоторое время, затем она отстранилась.

– Этого не следовало бы делать, – сказала она, поднимая на меня глаза.

– Да,– согласился я и прижал ее к себе крепче.

Я поцеловал ее еще раз, и она ответила на мой поцелуй.

– Не надо, прошу вас, – жалобным голосом сказала она.

Вздохнув, я отпустил ее,

– Прошу прощения, – сказал я,– – мне действительно очень жаль, но это произошло против моей воли. Не знаю, что на меня нашло.

– Только не говорите, что вам жаль. Мне так это понравилось. Но не лучше ли будет нам выбраться из этого мрачного места?

После тишины и покоя собора пас ослепи л яркий солнечный свет на площади, а оживленное движение множества сновавших взад и вперед машин и .людей просто оглушило пас.

С минуту мы постояли на ступеньках собора, щурясь на ярком солнце. Толпа обтекала нас со всех сторон, но мы чувствовали, что мы наедине друг с другом.

– Вы, видимо, не заметили, как я сунула вам в карман тысячу лир? – сказала женщина.  Еще немного практики, и я смогу быть такой же ловкой, как синьор Торчи.

– Но я ведь их еще и не заработал,– возразил я.– Я не могу принять от вас эти деньги.

– Замолчите, пожалуйста. Я терпеть не могу разговоров о деньгах.

– Тогда позвольте мне, по крайней мере, проводить вас на крышу. Там вы сможете осмотреть статую с высоты.

– О нет. С меня хватит и собора. Пойдемте лучше куда-нибудь и поедим. Мне хочется с вами поговорить.

С этими словами женщина открыла сумочку и вытащила черные очки. Она надела их, и ее глаза исчезли за темными стеклами. Я с удивлением отметил, что при этом ее лицо потеряло всю выразительность. Как оказалось, только глаза и были единственным, что жило в нем.

– Что вы сказали? – несколько озадаченный, спросил я.

– Вы что, всегда так тупы? Разве и вам не хочется поболтать со мной? Ну, куда же мы пойдем?

Я не знал, что придумать. Мне и в голову не приходило, что она говорит серьезно.

Можно пойти в «Сантернаро» или, если попроще, то в «Савинни».

– Меня бы больше устроила какая-нибудь траттория,– сказала женщина, к моему великому удивлению.

– Вы и вправду хотите в кабачок?

– Да, лучше всего туда, где вы обычно обедаете.

Я отвел ее к Пьерро, в кабачок неподалеку от собора,

Пьерро вышел из-за стойки, чтобы обслужить нас. Это был небольшого роста человек, с довольно солидным брюшком и узким лицом, почти полностью скрытым за густой черной бородой. Подойдя к столику, он оглядел мою спутницу, и в его глазах вспыхнуло удивление, смешанное с восхищением.

– Синьора, синьор, сказал он,– какая радость видеть вас у себя. Что прикажете вам принести?

Женщина сняла очки, и в красноватом свете настольной лампы ее глаза сверкнули рубиновым светом.

... Прошу вас, закажите, сказала она.– Что здесь лучшее?

– Здесь отличное резотто. Это фирменное блюдо этого кабачка, и никто не готовит его лучше Пьерро.

... Итак, резотто,– сказала она, с улыбкой посмотрев на Пьерро.

– Потом ассобукко?

Она кивнула.

– И к этому бутылку «Баролло».

Когда Пьерро скрылся в кухне, она достала из сумочки портсигар и предложила мне закурить.

Я взял сигарету, первую за два дня, и зажег женщине спичку.

– Наверное, вы думаете обо мне что-то не совсем хорошее,– сказала она, прямо взглянув мне в глаза.

– Нет, но я не могу поверить своему счастью.

Она рассмеялась:

– Наверняка я кажусь вам слишком эксцентричной.

– Никоим образом. Но вы, вероятно, слишком импульсивны и теперь, может быть, даже и жалеете о том, что поддались первому порыву.

– О, вы угадали. Так оно и есть. И правда, я сейчас и не знаю, что лучше: уйти или остаться?

– Останьтесь,– с мольбой в голосе произнес я.– Лучше все же следовать своим побуждениям, тем более ведь вы ничем не рискуете.

– Вы так думаете?

– Да.

– Прекрасно. Тогда я остаюсь. Но скажите же, наконец, как вас зовут?

– Дэвид Чизхолм. А вас?

– Лаура Фанчини.

– А я-то считал вас американкой. Но ведь Фанчини – известная итальянская фамилия.

– Я и есть американка, а мой муж итальянец.

Я бросил на нее быстрый взгляд.

– Он итальянец или был итальянцем?

– А разве это так важно? – лукаво прищуря глаза, ответила она.– Но я все же отвечу: он все еще итальянец.

Появился Пьерро с двумя бокалами «Кампари» и сифоном.

– Резотто будет готово через пять минут, синьора, а пока позвольте предложить вам аперитив.

Я незаметно толкнул его в бок.

– Убирайся, Пьерро, ты нам мешаешь.

Он с улыбкой вернулся к стойке.

– Что вы имеете в виду под словами «все еще»? – спросил я.– Он жив или мертв?

– И то и другое. Четыре года назад он попал в страшную катастрофу и с тех пор не двигается и не говорит. Но он все еще жив.

– Это печально.

– Да, очень.

Она разбавила «Кампарри» водой из сифона.

– Но это печально и для меня. Если бы я раньше знал об этом, я не позволил бы себе поцеловать вас,– сказал я.

– А почему вы меня поцеловали?– спросила она, не глядя на меня, Ее тонкие пальцы вертели бокал.

– Сам не понимаю.

Она продолжала играть бокалом. После недолгого молчания она сказала:

– Я почувствовала то же самое.

Сердце у меня сильно забилось.

– Вы попросили меня остаться здесь, продолжала она,– значит, вы влюбились в меня с первого взгляда. Верно?

Я улыбнулся:

– Не совсем так. Позвольте, я поправлю вас? Просто, увидев вас, я испытал шок.

В этот момент появился Пьерро с бутылкой

«Баролло». Он откупорил бутылку. Мы вынуждены были молчать до тех пор, пока он не ушел.

– Я никак не могу понять, почему такой человек, как вы, работает экскурсоводом,– сказала она.

– Для меня в этой стране нет другой работы. Я ведь не отмечен в полиции. Но это, конечно, тайна.

– Вы хотите сказать, что у вас нет разрешения на жительство?

– Вот именно.

– Но ведь его же совсем не трудно достать.

– О, может быть, это и так, но не для меня. Мне не дают разрешения на жительство потому, что у меня нет гарантированной работы, а работу не дают потому, что нет разрешения на жительство. Типичный итальянский замкнутый круг.

– Но тогда почему же вы вообще остаетесь в Италии?

– Мне очень нравится эта страна, и, кроме того, я пишу книгу об итальянских соборах.

– Вы не тот человек, которому следовало бы заниматься таким делом.

– Вы так считаете? Когда я жил в Нью-Йорке, я был архитектором. Но, конечно, незнаменитым. И все же на жизнь я себе зарабатывал. Потом меня призвали в армию, и в конце концов я оказался в Италии. Демобилизовавшись из армии, я остался в Милане и осел здесь. У меня не было денег, а так как мне не хотелось вступать в конфликт с полицией, то я и стал «диким» гидом.

– А все-гаки не лучше ли вам было бы добиться в полиции разрешения на жительство? Я уверена, что это можно устроить.

– Наверное, но мне не хочется этим заниматься.

Пьерро принес ассобукко. Когда он ушел, Лаура спросила.

– У вас действительно нет денег?

– Теперь немного есть.

– Но раньше вы сказали...

– Я, видите ли, работаю с переменным успехом, но меня это не волнует. Мне вполне хватает моего заработка. Расскажите мне лучше о себе.

Лаура пожала плечами.

– Собственно, мне особенно и нечего рассказывать. Раньше я работала секретаршей у американского консула в Риме. Затем его перевели сюда, в Милан. Здесь я и встретилась с Бруно (моим теперешним супругом). Он предложил, мне выйти за него замуж. Он очень богат. Вы даже и представить себе не можете, как он богат. Мне к тому времени очень надоело работать в бюро, да и Бруно казался мне влюбленным. Я немного подумала и вышла за него замуж. Год спустя он попал в автомобильную катастрофу, сломал позвоночник и получил другие серьезные повреждения. Врачи говорили, что он не оправится, но они плохо знали Бруно. Для него не было и нет ничего невозможного, если он что-то вобьет себе в голову. Он твердо решил жить и делает это вот уже четыре года. Он не двигается, не говорит, не может даже шевельнуться, двинуть хоть одним мускулом, но он живет.

– И неужели нет никакой надежды?

Она покачала головой.

– Не знаю, сколько это еще продлится, но врачи говорят, ч то с таким же успехом он может умереть через день и прожить несколько лег, – с горечью сказала она. Мне очень жаль,., – сказал я.

Лаура вдруг засмеялась:

– Так что, видите, мне сейчас нелегко.

– А что вы делаете в Милане?

После моего вопроса улыбка исчезла с ее лица и появилось выражение горечи.

– Я договорилась на два часа со своим парикмахером. Атмосфера моего дома настолько гнетущая, что я решила выехать пораньше и заглянуть в собор. Теперь я очень рада, что эта идея пришла мне в голову.

Она вдруг с нежностью посмотрела на меня, но я думал о ее муже, который не может шевельнуться и говорить. Каково было бы мне на его месте? Наверняка я постоянно бы беспокоился. Каждая отлучка жены заставляла бы меня волноваться.

– Бруно доверяет мне,– сказала Лаура, как бы прочитав мои мысли.– Ему и в голову не придет, что я могу поддаться соблазну. Он верит в чувство долга, жертвенность и верность.

Я был поражен тем, как она легко читала мои мысли.

– Но для вас это должно быть тяжело.

– До сих пор мне это было совершенно безразлично,– сказала она, не глядя на меня.– Но постепенно мне в голову стали приходить мысли, что я веду себя крайне глупо. Ведь четыре года – это же довольно долгий срок. И стоит мне подумать, что проходят, может быть, лучшие годы моей жизни, и я задаю себе вопрос: что же делать? Кроме того, я ведь знаю, что если вести себя осторожно, то вряд ли кто-нибудь что-то заметит.

Я вдруг почувствовал, как кровь прилила мне в голову. Я понимал, что следующий ход будет за мной. Она хотела, чтобы ее убедили, что все это пустяки и очень нетрудно осуществить. Если я не решусь сейчас, то на моем месте окажется кто-нибудь другой, кто обязательно воспользуется таким случаем, Flo я никак не мог отделаться от мысли о ее больном, несчастном муже, не мог выбросить из головы эту картину. Я все время представлял себя на его месте.

– Вы не совсем правы,– сказал я.– Есть люди, очень тонко чувствующие окружающих. И ваш муж может догадаться об этом очень быстро. Вы сами же и выдадите себя. Для него это будет потрясением.

Некоторое время Лаура сидела, пе глядя на меня.

– О, это очень мило, что вы заботитесь о Бруно. Большинству мужчин, будь они на вашем месте, и в голову бы не пришло э го.

– Но я подумал не столько о нем, сколько о вас.

– Я знаю, каким тяжелым грузом может быть нечистая совесть. Особенно же она донимает нас по ночам.

Она рассмеялась холодным смешком, но ее глаза оставались бесстрастными.

– В таком случае вам, Дэвид, лучше продолжить работу над своей книгой, сказала она.– Вы мне вдруг напомнили святого или, во всяком случае, именно такого человека, которому непременно надо написать книгу о соборах.

Я покраснел.

– Вы, может быть, и нравы, но здесь совершенно особый случай. Если бы ваш муж был здоров и мог постоять за себя, тогда другое дело. Но я не могу бить лежачего.

– Вот именно за это вы мне и понравились, Дэвид.– В глазах Лауры загорелся огонек. Она говорила гак, как будто меня здесь не было и она признавалась в тайных мыслях самой себе.– Да, вы правы, нам пришлось бы бить лежачего. Очень жаль, что я не обладаю вашим спортивным духом. Но мне как-то все равно, кого бить: сидячего или лежачего.

Она взглянула на часы:

– Мне нужно бежать. Я не решаюсь заплатить за обед: вы, вероятно, обидитесь.

Она встала.

– А теперь, прошу вас, не провожайте меня. Я предпочитаю уйти одна.

Это мне показалось правильным.

– Мы увидимся?

В ее глазах появилась насмешка.

– А зачем? Меня ведь не интересуют ваши соборы, а вас мои неприятности.

Сейчас она стояла против света, и я еще раз обратил внимание, как она красива. Мои добрые намерения начали испаряться. Я лихорадочно стал искать лазейку для отступления.

– Минутку...

– Желаю вам счастья, Дэвид, Благодарю за прекрасный обед и советую вам продолжать работу над книгой. Я уверена, что она будет иметь успех.

Ни разу не обернувшись, она вышла на улицу.

Я остался сидеть за столиком, злой на себя и на весь мир. Какого же дурака я свалял! Однако внутреннее чувство подсказывало мне, что я поступил правильно.

Пьерро вышел из-за стойки и подошел к моему столику.

– Вы довольны обедом, синьор Дэвид?

– Да. Подай мне счет.

Он отошел и вернулся ,со счетом. На его лице больше не играла лучезарная улыбка. Я дал ему банкноту в сто лир.

– Сдачу оставь себе, Пьерро.

– О, это же слишком много! – воскликнул он.– Вам же самому нужны деньги.

– Оставь их, тебе говорю, и пошел к черту!

Он ушел обиженный.

Я нагнулся, чтобы погасить сигарету, и вдруг увидел бриллиантовую брошь. Она лежала около пепельницы, полуприкрытая салфеткой. Наверняка Лаура нарочно оставила ее. Перед уходом она, вероятно, тайком вынула ее из сумочки и положила туда, где я легко мог увидеть ее.

Торчи жил в небольшой квартире около площади Лоретто. Квартира находилась на верхнем этаже обветшалого, полуразрушенного дома. Я поднимался наверх, пробираясь среди игравших на площадке детей и раскланивающихся направо и налево мужчин и женщин, праздно стоявших у дверей.

Торчи должен был сейчас находиться дома. Я знал, что в полдень он всегда отдыхает.

Я постучал в дверь и, ожидая ответа, вытер плач ком лицо и руки. Здесь, наверху, под железной крышей, было особенно жарко.

Торчи открыл дверь. На нем была грязноватая белая рубашка и черные брюки. Он был босиком, и по его круглому лицу градом катился пот.

– Синьор Дэвид! – воскликнул он, просияв. – Прошу вас, заходите. Вы у меня давненько не были.

– Вполне возможно, – произнес я и последовал за ним в большую неприбранную гостиную.

На кушетке возле окна лежала подружка Горчи – Симона, маленькая смуглая девушка с большими черными глазами и короткими кудрявыми волосами. Она равнодушным взглядом скользнула по мне и снова отвернулась к окну.

– Не обращайте внимания на Симону, синьор Дэвид, – сказал Торчи. – Она сегодня немного не в духе. Но как только станет' прохладнее, я ее поколочу, и тогда к ней опять вернется хорошее настроение.

Не поворачивая головы, Симона пробурчала что-то неразборчивое.

Торчи подавил смешок.

– Не обращайте на нее внимания, синьор Дэвид,– повторил он, – она, как дикая кошка. Прошу вас, садитесь. У меня осталось немного виски, которое я приберегаю специально для вашего прихода.

Я уселся за стол и стал наблюдать, как Торчи достает из буфета бутылку и стаканы и расставляет их на столе передо мной.

– Я хочу извиниться перед вами за утренний инцидент, сказал он, разливая виски в стаканы.– Но искушение было слишком велико. Вы же знаете, что я впервые тронул вашего клиента.

– Знаю, – сказал я, – но зачем вы взяли бриллиантовую брошь? Ведь вы не смогли бы ее сбыть.

Торчи с удивлением посмотрел на меня, отпил виски и со вздохом сказал:

– Хорошее виски. Один приятель достал мне целый ящик. Попробуйте его.

– Вам бы не удалось продать эту брошь,– повторил я.– Зачем же вы ее взяли?

– Затем, что я мог бы ее продать. У меня есть один друг, который занимается бриллиантами. Он дал бы мне хорошую цену.

– Сколько, например?

– Не знаю точно. В соборе было довольно темно, и я не смог ее разглядеть.

Я вынул брошь из кармана и положил ее на стол.

– Разглядите теперь.

Торчи посмотрел на брошь, не скрывая своего удивления.

Симона соскочила с кушетки и подошла к столу. Она встала за спиной Торчи и стала смотреть на драгоценность.

– Принеси мне лупу,– сказал ей Торчи.

Она подошла к комоду, нашла лупу, которой пользуются часовщики и ювелиры, и подала ее Торчи. Он стал внимательно разглядывать брошь.

Долго и молча он изучал ее, затем передал лупу и брошь Симоне. Она еще дольше рассматривала драгоценность, потом положила на стол и вернулась на кушетку. Вкрадчивым кошачьим движением она потянулась и закурила сигарету.

– Вы хотите продать брошь, синьор Дэвид? – спросил Торчи.

– Сколько она стоит?

– Я дал бы за нее двести тысяч лир.

Симона вмешалась:

– Да ты с ума сошел! Она не стоит и тысячи лир!

Торчи улыбнулся ей:

– Синьор Дэвид – мой хороший друг, а друга я не стану обманывать. Двести тысяч лир – это настоящая цена.

– Идиот! – в ярости крикнула Симона.– Кто тебе за нее столько даст? Заплати ему сто пятьдесят тысяч, и это будет более чем достаточно. Или ты хочешь разориться ради своих друзей?

– Не обращайте на Симону внимания, синьор Дэвид,– снова сказал Торчи.– Это можно объяснить только ее плохим настроением, в душе она совсем не такая. Я готов уплатить за эту брошь двести тысяч лир.

Я прекрасно понимал, что настоящая цена броши, по крайней мере, тысяч триста или даже все четыреста.

Неуверенной рукой я взял со стола брошь и стал вертеть между пальцами.

– Это та женщина отдала вам эту брошь, синьор Дэвид? – спросил Торчи, пристально наблюдая за мной.

– Нет, она положила ее на стол и забыла.

– Ни одна женщина не поступила бы так. Это наверняка ее подарок. Вы можете получить деньги в четыре часа.

– А этих денег хватит, Торчи, чтобы купить паспорт?

– Думаю, что нет. Паспорт стоит гораздо больше, чем двести тысяч лир, синьор Дэвид. Но я постараюсь разузнать, что можно для вас сделать в этом отношении.

– Хорошо,– сказал и, допил виски и встал.– Торчи, не могли бы вы мне одолжить пятьсот лир?

– Значит, вы не хотите продать брошь?

– Думаю, что нет. Окончательно я еще не решил.

– Предлагаю вам за нее двести тридцать тысяч лир. Это моя последняя цена.

– Я подумаю. А пока мне нужны пятьсот лир.

Торчи достал толстую пачку банкнот.

– Возьмите больше. Возьмите пять тысяч.

– Мне хватит и пятисот лир.

Пожав плечами, он перебросил через стол пятьсот лир.

– Сообщите мне, если получите от кого-нибудь лучшее предложение. Оставьте за мной право первой руки.

– Разумеется,– сказал я, засовывая деньги и брошь в карман.– До свидания!

Я спустился по лестнице и вышел на залитую солнцем улицу.

Я лежал на кровати. Моя комната находилась в нижнем этаже дома позади оперного театра «Ла Скала». В жаркую погоду, когда вентиляторы театра были включены, до меня доносились музыка и пение. Если ветер был достоянным и дул в мою сторону, то мне иногда удавалось прослушать и всю оперу. Комната стоила не слишком дорого, и единственным ее достоинством была чистота, хотя я сам заботился об этом. Обстановка была убогая, а при взгляде на обои другому человеку шало бы тошно. Вся меблировка комнаты состояла из стола, кровати, кресла, умывальника и дорожки на полу. На стене висела плохая репродукция «Весны» Боттичелли.

На столе лежала моя записная книжка и рукопись книги, аккуратно сложенная. Это была рукопись, над которой я работал уже четыре года. Под столом находились различные справочники, которые представляли для меня большую ценность.

На деньги Торчи я купил пачку сигарет, батон салями и бутылку красного вина. Теперь я лежа курил, рядом со мной, на столике, стоял стакан с вином.

Было около семи часов, Я все еще не пришел ни к какому решению, хотя выбор действий у меня был не такой уж большой: я мог вернуть брошь или оставить ее себе. Если бы на деньги, вырученные от ее продажи, можно было купить паспорт, то я, не раздумывая, отдал бы ее Торчи. Конечно и без этого деньги дали бы мне возможность прилично одеться и месяцев шесть не работать. Я ведь не солгал, когда сказал Лауре Фанчини, что мне никогда .не. удастся получить прописку и работать в Милане. Это было невозможно, потому что итальянская военная полиция разыскивала меня в связи с некоторыми событиями, случившимися в последние недели войны.

Поэтому двести тысяч лир были большим искушением для меня.

Почему, собственно говоря, Лаура Фанчини оставила брошь на столике? Было ли это сделано из сочувствия ко мне, и она хотела таким образом мне помочь? А может быть, она рассчитывала, что я верну ей брошь, и это даст ей возможность еще раз увидеть меня?