Текст книги "Совесть"

Автор книги: Адыл Якубов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 41 страниц)

Его сегодня не ждали. Секретарь обкома любил иной раз нагрянуть неожиданно, без шумихи. Упадет, как камень с неба, и прямо в самое слабое место угодит.

Вот и тут – оказывается, успел уже один, без сопровождения, осмотреть хозяйство Атакузы. Но так как выступил «с ходу», не зная, что говорили перед ним, его речь пришлась несколько вразрез. Взошел на трибуну– молодой, курчавый, в ловко сидящей финской куртке цвета хаки, в ярком модном галстуке, веселый, уверенный в себе.

Начал шутливо: он-де, нарочно не сказавшись, приехал. А то раисы спешат всегда встретить. Ну, думал, выковырнет без хозяина какой-нибудь огрех. Нельзя же все хвалить, иногда и поучить знаменитого раиса тоже не вредно. И что же: искал, искал, да так и не нашел изъяна!

Странно было слушать такое после слов Аксакала и ответа Шукурова. В зале на миг наступила мертвая тишина, а потом – новый взрыв смеха и еще более громкие рукоплескания. Халмурадов уловил, что слова его пришлись, видно, невпопад. Тут же перестроился, подобрался, продолжал уже серьезно:

– Я позволил себе, товарищи, начать с шутки. Но все же скажу: районный комитет поступил правильно, собрав вас всех именно в этом колхозе. Мы всегда говорили и будем говорить: деятельность Атакузы-ака по части строительства и благоустройства колхоза – образец не только для этого района, но и для всей области.

До чего же странное существо человек! Все таю же весело и бурно поддержали секретаря обкома. И Аксакал хлопал в ладоши. У Атакузы даже горло перехватило, как во время летучки в степи. Да, что бы ни болтали, а добрые дела, пот, пролитый для блага людей, не пропадают даром.

После совещания Атакузы устроил в своем саду небольшой ужин. Он удался на славу.

Весной этого года речники преподнесли раису редкостную рыбину. Вытащили в реке. Огромная, метра полтора. Уже тогда потянула больше двух пудов. Атакузы пустил ее в большой проточный хауз у себя в саду, откармливал для свадьбы сына. Но Халмурадов взволновал и растрогал его. Вот и решил попотчевать гостей этой чудо-рыбой. Блюдо получилось что надо. Рыба сама таяла на языке, исходила жиром. Гости только хвалили да пальцы облизывали.

Но и тут не обошлось без «ложки дегтя». Торжество было в самом разгаре, люди – один за другим – поднимали бокалы в честь Атакузы. Только Шукурову не сиделось. Встал из-за стола, взял под руку секретаря обкома и увел в глубину сада.

Атакузы сразу почуял – речь у них пойдет о нем. Так хорошо все складывалось. Душа, можно сказать, сияла, раис торжествовал, опять был наверху. И вот – мигом погас праздник. Атакузы не выдержал, тоже встал. Поторчал у колодца, потоптался и отправился вслед за секретарями в сад.

Шукуров и Халмурадов стояли за яблонями, на берегу арыка. Раскидистые ветки скрывали лица, но по голосам было заметно – оба взвинчены до предела.

– Вы что же, только себя считаете, умным и справедливым? А мы, выходит, и не разумны, и не гуманны? – Это голос Халмурадова. В нем слышались обида и отчасти – угроза.

– От разговора уклоняетесь, – не менее жесткий голос Шукурова. – Аксакал нам только что преподал хороший урок. Почти те же слова говорил мне и… – Шукуров назвал имя и отчество Первого.

– А я считаю, передовые хозяйства – маяки – нужны! Они призваны служить образцом для всех. Передовые хозяйства были и будут всегда. Что касается Первого, то думаю, вы не совсем объективно доложили ему про здешние дела.

– Точнее…

– Точнее? Возьмите хотя бы Минг булак. Мне кажется, вы упускаете исключительную важность, которую представляет собой данное строительство в развитии животноводства всей области… Прошу не перебивать! Не вы один, мы тоже, представьте себе, любим нашу природу и хотели бы сохранить Минг булак. Но существует еще и так называемый экономический фактор. Сбрасывать его со счетов мы не вправе. И как раз это хорошо понимает раис, которого вы критикуете. Умейте ценить талантливых руководителей, товарищ Шукуров, не принижайте…

– Никто не принижает его. Но и чрезмерно возвышать… так можно любого сбить с пути. Раис готов был прислушаться, внять критике. А после вашего выступления…

– За свое выступление я и отвечаю!

– Ну что ж…

Атакузы незаметно отступил назад. Когда секретари вернулись к столу, он уже сидел с гостями. Секретари – районный и областной – были явно не в духе: красные, хмурые, глаза опущены. Не смотрят друг на друга. Вскоре Шукуров поднялся – дела у него в Ташкенте. Попросил прощения и уехал. Районный уехал, а областной остался! Такого еще в этих краях не бывало, очень уж получилось неуважительно. Халмурадов тут же попросил разрешения у хозяина и тоже собрался покинуть застолье. Улучив момент, он, как бы прохаживаясь в ожидании машины, взял под руку Атакузы и увлек его в сад.

Чувствительно задел Халмурадова Шукуров. Областной шел, странно подрыгивая ногами, нес высоко свое гладко выбритое, красивое лицо. В глазах – холодная гордость. Таким Атакузы его еще не видел.

– Хотел вас спросить, – начал Халмурадов, приглаживая рукой густые черные кудри. – Что за кошка пробежала между вами?

Атакузы нервно передернул плечами:

– И сам не пойму, товарищ секретарь обкома. Стараемся по мере сил своих и даже больше. Выполняем все государственные задания. Бывают, конечно, ошибки. Слушаем советы старших товарищей – исправляем. Если насчет дома моего механика, я же вернул его хозяину, извинился.

Атакузы начал тихо, даже робко. А потом вспомнил неприятности последних дней и разволновался – выложил все, что накопилось на душе.

Халмурадов стоял и, поигрывая веточкой с бутоном розы – сорвал ее в цветнике, хмурил брови и молчал.

– Вот что, – принял наконец решение, голос сделался ровным, властным, как и приличествует большому руководителю. – Не горячитесь, Атакузы-ака. Этот человек гнет свою линию, хочет удивить Первого новшествами. Пусть удивляет. А вы делайте свое дело, как раньше. То, что дом вернули, это очень хорошо. И насчет Минг булака не слишком упирайтесь, посоветуйтесь с проектировщиками, может, еще не поздно что-то сделать. Ну, истратите лишних пятнадцать-двадцать тысяч, что же делать, придется. Раскиньте мозгами – нельзя ли перенести строительство чуть в сторону от урочища. Не забывайте – Шукуров все же первое лицо в районе. Приходится с ним считаться. Лично я всегда поддерживал вас, буду поддерживать и впредь. Завтра же доложу обо всем Первому. Попытаюсь уговорить, пусть приедет. Посмотрит собственными глазами, а то ведь давно не был у вас, все отсталых навещает. Будьте готовы принять.

– Спасибо! – Атакузы с трудом скрыл дрожь в голосе, крепко обеими руками пожал дружескую руку Халмурадова.

Провожать высокого гостя отправились все, кто пировал у Атакузы. Далеко растянувшейся цепочкой машины торжественно проследовали до границы соседнего района. Возвратился Атакузы с проясненной душой. Казалось, рассеялись наконец тучи, нависшие в последние недели над головой. Да, хорошего, верного друга приобрел он себе. Халмурадов – молодой, энергичный руководитель областного масштаба и, по всему видно, с большим будущим. А что Шукуров?.. Правда, и Шукуров, если по-честному, не так уж плох к нему. Но слова Халмурадова: «Передовые хозяйства – маяки, образец для всех, были и будут всегда!» – крепко засели в голове раиса.

Лесть близка душе человека, а у Атакузы была обыкновенная человеческая душа.

Глава шестнадцатая

1

Вот уже четыре дня, как Вахид Мирабидов с Назокат-биби отдыхают в горах в санатории колхоза «Ленин юлы».

Прекрасное место для здравницы. Внизу Минг булак с его целительными родниками. Вверху снежные горы, справа – миндалевые и арчовые рощи хозяйства, слева – многоводная горная речка.

Санаторий рассчитан на двадцать человек. Но сейчас работа в колхозе еще в разгаре, и, кроме Мираби-дова с супругой, никого нет. Просторные домики с айва-нами на берегу бурной речки – выбирай любой! Яблоневые рощи и виноградники с уже созревшими золотистыми плодами – протяни руку и ешь! Пенистый кумыс от стреноженных в высокой траве кобылиц – все в распоряжении домлы Вахида и Назокат-биби. Для них стараются повара, их покой охраняет сторож санатория. Почему же Вахид Мирабидов ходит сам не свой? Почему так непривычно мрачен?

Не первый раз приезжает он в эти края. Отдыхать здесь случалось и раньше, и довольно часто. Но никогда не был он так одинок. Обычно по одну руку от него неизменно был его шагирд^[52] Хайдар, по другую – сам Атакузы. К приезду уважаемого профессора готовились: резали баранов, приглашали музыкантов, танцовщиц. Съезжались руководители района, и пиршества длились нередко до рассвета. Пировали обычно в укромном уголке миндалевой рощи, у прохладного веселого водопада. Главным запевалой, неизменным тамадой бывал, конечно, он – профессор Вахид Мирабидов. И чего бы ни пожелала душа, – все исполнялось, как в сказке. А на этот раз…

В санаторий их привез Хайдар и тут же укатил обратно, – какие-то у него появились дела. И, похоже, глаза прячет. Что с ним случилось? Пытался поговорить по душам – ускользает, скрытничает. А сам Атакузы? Кажется, мог бы улучить время, заглянуть – за четы-ре-то дня! Нет, пропал, ни разу не наведался. Правда, позвонил, поинтересовался, как живется гостям, попросил извинения – в его колхозе начинается большое совещание. Что же оно – сутра до утра? Нет-нет, что-то изменилось, не тот стал Атакузы. Но больше всего угнетало пренебрежение, которое выказывал зять. Атакузы, как бы ни дружили они, все-таки не родич. С чужого, что там ни говори, спрос невелик. Но что приключилось с зятем – вот ведь вопрос! И дочка не приезжает. Но она хоть разговаривает по телефону с матерью. А вот Абрарджан даже позвонить не изволит…

Вахид Мирабидов собирался и отдохнуть здесь, и поработать. Надо было набросать план выступления. Недолго уже осталось до совещания в Ташкенте. Беспокоиться, конечно, причины нет. Будут разные точки зрения, будут споры, ну и что? Посмотрим еще, кто победит! Одно настораживает: в верхах что-то слишком внимательно отнеслись к докладной Шамурадова. И директор института все еще держит с ним связь, считается с его мнением. Казалось бы, старик давно на пенсии, консультантом лишь числится, да и живет теперь этот кишлачный консультант, можно сказать, на краю света. Пора бы махнуть на него рукой. Так нет же, носятся, ставят в планы его научный труд – одному аллаху известно, когда этот труд будет завершен. Разговоры тянутся вот уже десять лет. Понятно, этот древний осел утвердился в своей учености и на совещании упрется, будет стоять на своем, как чурбан. Давно бы пора сделать выводы из жизни, подумал бы – конец ведь уже близок. Куда там – как был твердолобым, так и остался.

А Вахид Мирабидов готов забыть все обиды, протянуть дружескую руку. Пошел же, можно сказать, на поклон, с искренним сочувствием к горю домлы. Вид старика даже расстроил его. И что? Чем ответил Нормурад Шамурадов? Даже в жалком своем положении не смирился. Не пожелал глаз поднять на гостя. А зять? Родной зятек не заметил унижения тестя, остался! Долго проторчал там, шушукались – о чем? Можно догадаться…

Вахид Мирабидов, наблюдая в последнее время за дочерью и зятем, подумал было даже: а не наступило ли между ними охлаждение? Назокат-биби уверяет, что все в порядке. Но, может, Махбуба не делится с ней? Как бы там ни было, Вахид Мирабидов решил: если зять не заглянет сегодня – все! До свиданья! Позвонит Атакузы, попросит машину и – прямо в Ташкент, а к дочери даже не заедет. Пусть обижается. Благодарим! Вахид Мирабидов не из тех, кем можно пренебрегать.

Однако кто-то, похоже, приехал. Сквозь шум речки донесся негромкий говорок мотора. Наконец-то!

Наверху, в санатории, поднялась суматоха, беготня, послышались громкие голоса, какая-то команда. Гадать пришлось недолго. На узкой тропинке показался сам Атакузы.

Успел приобрести курортный вид: в длинном халате из старинного шелковистого банораса, грудь нараспашку. Яркая узорная тюбетейка сдвинута на лоб. На бронзовом скуластом лице – белозубая улыбка. Ухарь-джигит!

– Э-э, домладжан! Я к вам с повинной головой, надеюсь, не отсечете? – широко, как крылья, раскинув руки, Атакузы обнял Вахида Мйрабидова, покружил разок и поставил на место.

Лицо Мирабидова посветлело.

– Кстати прибыли! Я вот сидел здесь, посиживал и думал: если раиса и сегодня не будет – уеду.

– Потому я и здесь! Угадал ведь, что у вас в голове, дорогой профессор! – Атакузы захохотал так, что отдалось в горах. – Никаких отъездов, Вахид-ака! Через неделю, в следующую субботу, свадьба вашего шагирда!

– Ах, вон оно как!

– Именно! Вам заготовлено место во главе застолья.

– Благодарю за высокую честь. Но целую неделю…

– Что такое неделя? Пролетит, как миг. Если вашему сиятельству надоел горный воздух, махнем в степь. Очень будет кстати, предстоит ведь встреча с целинниками.

Вахид Мирабидов как будто смутился. Задумчиво потер круглую румяную щеку и заговорил вкрадчиво:

– Я здесь поразмыслил насчет того вопроса… дорогой. Нужно ли вообще что-то предпринимать?

– Очень даже нужно! – отрезал Атакузы и посмотрел на тропинку. Оба умолкли.

От санатория спускался повар, в руках – большой круглый поднос. Вот он подошел, поставил поднос на плоский камень у речки. Чего там только не было: и увесистые кисти золотистого винограда, и бархатные персики, и печеное, и вареное, и бутылки, и рюмки. Повар мигнул Атакузы. Раис прошел с ним несколько шагов обратно по тропинке. Вернулся, загадочно улыбаясь.

– Большая новость, домла! Звонил ваш зять, едет, оказывается, сюда с Махбубойхон. Я тут тоже, между прочим, с женой.

– Большая новость, говорите? Почему так?

– Да так как-то, к слову пришлось. Боюсь, не знает, что и я тут с вами.

Рука Вахида Мирабидова с янтарно-прозрачной виноградиной застыла у рта.

– А что, снова поссорились?

– Как вам сказать… Мы тут с вами посиживаем, а он вот приедет, и, пожалуй, мне попадет: кто вам дал право прохлаждаться в этом санатории для трудящихся? – Снова хохот Атакузы раскатился по горам. – А ну, за ваше здоровье, профессор! – одним махом райе осушил рюмку. Схватил с подноса горсть винограда. Веселые искорки в глазах вдруг потухли, на лоб набежали морщины, в углах рта прорезались горькие складки. – Хочу, дорогой домла, спросить про вашего зятя, давно уже собирался. Что он за человек, Вахид-ака?

Вахид Мирабидов подсел к Атакузы, оторвал от вареной курицы ножку.

– Сказать по правде, я и сам не понимаю его. Странноватый он человек.

– Странноватый? Не то слово. Этот странноватый человек вконец замучил меня, домладжан!

– А чего он требует?

– В том-то и дело – сам не поймет, что ему надо! Вроде как умный человек, все видит, все понимает, а придирается к каждой мелочи. Будто сам не понимает сложности жизни. Только сложности и толкают нас на… на некоторые шаги, – Атакузы вскочил, разгоряченным конем пробежал вокруг камня. Остановился и снова налил рюмку. – Не подумайте, пожалуйста, что специально зазвал вас в горы, чтобы открыть свои болячки. Нет, само собой вышло. Просто ценю и уважаю вас больше, чем родного дядю.

– Благодарю, мой друг! – глаза Вахида Мирабидова ласково засияли. Он выпил вторую рюмку и поближе придвинулся к Атакузы. – Мы сделаем вот как. Провернем с вами это дело… – не решился сказать: «премию», – …это дело провернем, ваш семейный той отпразднуем, и тогда я на свободе поговорю с Абрарджаном, идет? Можете быть спокойны, все ему разъясню…

Наверху, там, где сквозь яблоневую рощу белел санаторий, пропел сигнал машины.

– Приехал, кажется! – Атакузы встал было – идти навстречу, но Вахйд Мирабидов потянул его за полу халата:

– Сидите, дорогой. Он хоть и старше вас по чину, зато вы старше по возрасту. Дойдет сам.

И правда, вскоре по извилистой тропинке к ним спустился Шукуров.

Он шел и чему-то улыбался. Озирался, поднимал восторженные глаза на снежные горы, любовался склонами, покрытыми арчой. Так с улыбкой и подошел к речке.

– Да-а… не плохо, я вижу, эта пара устроилась здесь, в райском местечке!

Атакузы быстро взглянул на Вахида Мирабидова:

– Ну что, домла, угадал я, что скажет вам зять?

– А может, я прочел ваши мысли. Атакузы-ака?

– Еще как прочли! Попали в самую точку, Абрар Шукурович!

Шукуров сел на камень рядом с тестем, кинул шляпу на траву. Еще раз обвел взглядом горы, леса, ручьи вокруг и рассмеялся, как смеются дети, – просто от радости жизни.

– Правду говоря, и я сейчас не расположен к серьезным разговорам. Но хотите, раис, отгадаю еще одну вашу мысль?

Глаза Атакузы озорно вспыхнули, он остановил протестующий жест Вахида Мирабидова, с интересом подался вперед:

– Ну-ну?

– И чего этот человек прицепился ко мне, как овечья колючка? Так ведь думаете?

– Угадали, так оно и есть! – вновь эхо в горах от хохота Атакузы, – А теперь я – хотите отгадаю, что у вас на душе?

– Пожалуйста! – в глазах Шукурова тоже заиграли огоньки.

– Как мог этот неглупый человек так потерять голову от успехов! Верно?

– А вы, наоборот, считаете, что, несмотря на успехи, остались самым скромным человеком в мире.

– Да бросьте наконец ваши скучные споры! – крикнул Вахид Мирабидов. Но Атакузы уже не остановить. Прихлопнул ладонью сдвинутую на лоб тюбетейку.

– Хотел бы я знать, товарищ Шукуров, в чем состоит моя нескромность?

Шукуров взял с подноса яблоко, разломил пополам и неожиданно попросил:

– А ну-ка, налейте и мне! – Под одобряющий смешок раиса выпил рюмку, неторопливо вытер губы, устало улыбнулся: – До чего же день сегодня тяжелый! Может, отложим?

День и впрямь выдался нелегкий. С утра договорились с Махбубой, что после обеда вместе поедут к старикам (и правда, получилось нехорошо, за целую неделю ни разу не смог выбраться). Но нагрянул начальник главка из Министерства водного хозяйства, а с ним председатель облисполкома. Втроем и поехали в степные совхозы, оттуда – на горные пастбища, а затем еще к Аксакалу. Вернулся только часам к шести.

Махбуба все еще ждала – нарядная, в новом (опять в новом!) золотисто-солнечном атласном платье. Оно выгодно оттеняло белизну лица, шеи, оголенных до локтя рук. Черные, сплетенные из ремешков лакированные туфельки довершали наряд. Утомленная долгим ожиданием, встретила мужа обиженно-холодно, отвернулась, не ответила на ласковое слово.

Шукуров растерялся, но только на миг. Посмотрел на нарядную жену, и вдруг его осенило.

– Махбуба, милая, ты же была такая разумница, неужели не догадалась, за кого выходишь замуж? – он засмеялся.

Махбуба сердито отбросила со лба челку.

– А теперь, считаете, поглупела?

– Наоборот, еще больше поумнела. А похорошела как! – добавил Шукуров. – Но почему-то не понимаешь простых вещей. Не замечаешь, как устал, адски устал твой любимый, извини, некогда любимый супруг!

– Это я некогда! Я! – Махбуба захлебнулась, большие, серые, обведенные нежно-голубой краской глаза налились слезами.

Шукуров сел рядом с женой, тихонько обнял, поправил челку на лбу. Эта ее челка! Он любил, как он любил вот так же поправлять ее в юности. Что-то теплое перехватило вдруг горло.

– Ну, прости, Махбуб! Конечно, я виноват кругом. Ты даже не знаешь, как я благодарен тебе. Что было бы со мной, если бы тогда, в наши молодые годы, ты отвернулась от меня?..

– Глупышка была, потому и пошла за вас.

– Не говори, самой умной была на свете!

Проговорили битый час. Шукуров считал, что у него появилось за последнее время право быть недовольным женой: захотелось ей почестей должностных, жизни послаще. А оказалось, и у жены «наболевших вопросов» не меньше – изменился к семье, забыл детей, погрубел, не хочет понять ее, и вот итог всем обидам – «разлюбил». Как только ни оборонялся: и объяснял, и шутил, – но она все говорила и говорила, пока не выложила все, не выплакала слезы.

– Ну? Можно теперь мне? – он крепче обнял ее.

– Пожалуйста, начинайте свои…

– Нотации, хочешь сказать?

– Не знаю, нотации или другое, но все, что вы скажете, я заранее знаю.

– Телепатия? – засмеялся Шукуров.

– Может быть… Ну ясно… мещанка, обывательница, жажду роскоши, почитаю чины…

Шукуров вскочил с места:

– Вот это правдолюбка! Молодец! А ведь не угадала, что я хотел тебе сказать. – Снова сел рядом, взял ее руки в свои: – Вот что, Махбуба. Я хочу спросить тебя, но сначала обещай ответить честно. И не вилять…

Махбуба достала надушенный платочек, осторожно– как бы не задеть краску – промокнула дрожащие слезинки на ресницах и настороженно уставилась на мужа.

– Скажи, Махбуб, помнишь, как ты пошла за меня? Родители были против. Шла за бывшего детдомовца, студента с неопределенным будущим. Скажи, была ты тогда счастлива? Только честно…

Махбуба опустила голову и вдруг тихо всхлипнула.

– К чему вы? Будто не знаете…

– Пожалуй, побоялся бы спросить, если б не знал! Мы с тобой оба были счастливы. Так вот: наши тщеславные желания быть первыми людьми в районе (он осторожно сказал «наши»), стремление жить на широкую ногу, приобретать то, чего не могут приобрести другие, – все это гроша ломаного не стоит перед нашей с тобой любовью. Любовь нас соединила, и я бы хотел донести ее до конца наших с тобой дней…

Махбуба быстро взглянула на мужа. Глаза засверкали.

– Вы хотели бы… Неправда! Не верю! – Она кулачком забарабанила в его грудь. – Где же вы были все эти дни? – и кинулась на шею ему.

Потом они ехали в машине. Молчали, но обоим было хорошо. «Как много теряют люди от недосказанности, от нежелания выслушать друг друга», – подумал Шукуров.

Он устал сегодня, но давно не был в таком добром расположении духа. И так не хотелось терять это настроение. Зачем только Атакузы затеял спор?

– Давайте отложим этот разговор, – повторил Шукуров.

– Ладно, – согласилея Атакузы. – Но есть у меня к вам одно слово.

– Если только одно, – улыбнулся Шукуров.

– Вот вы, видимо, считаете себя самым правильным, самым честным человеком, Абрар Шукурович…

– По-моему, каждый видит себя таким.

– Ну, я вижу, здесь началось заседание бюро! Пойду лучше на дочь посмотрю, – Вахид Мирабидов махнул рукой и стал подниматься по тропинке к санаторию.

– …докладываете первому секретарю обкома, – Атакузы продолжал, не обратив внимания на Мирабидова, – докладываете обо мне, о моих делах. Искажаете истину, вводите в заблуждение.

«Успел и с ним потолковать. Ну и человек! – подумал Шукуров о Халмурадове. – Что им движет? Хочет создать свой собственный маяк? Только ли это?»

– Что я могу ответить? Если скажу, что никого не вводил в заблуждение, вы же не поверите.

– А вы докажите! – усмехнулся Атакузы.

– Чем? Может, поддакивать вам во всем?

– Поддакивать мне незачем! Все, что я делал и делаю, – все это только ради колхоза, ради людей…

– Послушайте меня, Атакузы-ака, – перебил Шукуров. Заговорил медленно, сосредоточенно, останавливаясь, чтобы подобрать нужное слово. – Мне пришлось в жизни немало повидать раисов способных, талантливых. Иной хорошо начнет работу, а потом, смотришь, потерял голову. Не думайте, я знаю все трудности, которые вам приходится преодолевать. И хозяйственные, и прочие. Каждый день сам сталкиваюсь с ними. Каждый день. Вы скажете: тем хуже, все знает, а цепляется. А я всего-навсего хочу помочь вам. Вы не можете представить даже, как я был рад, когда вы отважились попросить прощения, вернули дом этому механизатору. Я ценю вашу энергию, ваш организаторский талант. Поверьте мне, я хочу сохранить лучшее, что есть в Атакузы Умарове. Именно потому и-лезу с неприятными замечаниями, как вы говорите, цепляюсь. Боюсь, очень боюсь, как бы вы не споткнулись. Хотите верьте, хотите нет! Все! Я кончил. И вас лишаю слова! – Шукуров Встал, снял пиджак, бросил его, не глядя, в сторону. – Устал, черт побери! – вздохнул, распрямил плечи. – Приехал сюда, думал отойти немного, подышать воздухом, послушать шум реки. Где ваше знаменитое гостеприимство? Или оно не для тех, кто вас критикует?

– Ха! – Атакузы тоже встал, тоже расправил широкие плечи. – Дернул меня шайтан с моими обидами. А ну их… – Он не договорил, вдали на тропинке снова показался повар.

– Раис-ака! К вам еще гости!

Запыхавшись – так спешил – поднялся к санаторию. Его встретила Алия, она укоризненно качала головой:

– Зачем вы это придумали, Атакузы-ака?

– Что такое?

– Пригласили Джамала Бурибаева. Только что от нас звонил. Да еще был бы один, а то и жену привез с собой!

Атакузы и сам понимал, Бурибаев явился некстати. Но что поделаешь? Не выставишь же гостя.

– Иди скажи сыну, пусть везет их сюда. А там что-нибудь придумаем…

2

Хайдар отвез гостей в горы и, не задерживаясь, вернулся в кишлак. Поставив «Москвич» в гараж, вышел во двор. В доме настойчиво звонил телефон. Успел добежать, снял трубку.

– Хайдар-ака! – Это была Латофат. – Где вы пропадаете? Я уже несколько раз звонила вам… Дедушке плохо! Я вызвала врача…

Хайдар помчался в школу. Но врача уже не застал. Огромный кожаный диван был застлан белым. Нор-мурад-ата лежал на спине. Возле него сидели Латофат и директор школы. Хайдар робко подошел:

– Как чувствуете себя, дедушка?

– Спасибо, сынок.

Директор встал, уступил место Хайдару.

– Не беспокойтесь, атахон, – директор почтительно склонил голову. – Мы примем все меры, этот анашист, пьяница больше не будет беспокоить вас!

Домла сморщил, словно от боли, лицо и закрыл глаза.

День сегодня у домлы начался радостно. Утром почтальон принес письмо в необычно большом и твердом конверте – из Центрального Комитета. Это был ответ на записку в правительство. Раньше прислали телеграмму, а теперь вот и письмо. Подписал его секретарь ЦК. Ответ был очень благоприятный, доброжелательный. Домла в радостном волнении целый час ходил по комнате и вокруг дома. Наконец успокоился, сел за стол, углубился в рукопись. Сколько времени прошло – не заметил. Дверь осторожно приоткрылась, в комнату заглянул Уразкул. Домла встал встретить друга, но Уразкул обернулся назад, позвал:

– Где ты там, ходжа? Заходи, не стесняйся, ты ведь тоже не чужой Нормураду.

Эти слова неприятно задели домлу. Гостей встретил сухо. Зачем Уразкул притащил за собой Кудратходжу? Если не хотел идти один, пригласил бы Прохора или хоть кого другого. Но ходжу… Домла сразу помрачнел. «Что нужно Уразкулу от меня? – думал с раздражением. – Кажется, сделал все, что он требовал. Сын его с семьей опять у себя дома. Чего еще надо?» Уразкул заметил, что домла не в духе. Поскорее заговорил об их молодости. О службе в мардикерах. Думал отвлечь от дурных мыслей, знал – Нормурад любит вспоминать те годы. Но домла продолжал мрачно листать бумагу, думал о чем-то своем. Уразкул завел было свое обычное – о «распрекрасных старушках», но тут Кудратходжа раскрыл беззубый рот – черную нору – и захихикал:

– Ты думаешь, Уразкул, молла Нормурад печалится из-за старухи?

– Конечно, из-за чего же еще?

– Ошибаешься. Нормурад-ишан делал революцию, верой и правдой служил советской власти больше пятидесяти лет, и вот награда – сидит в этой… – Кудратходжа, должно быть, не решился сказать, где сидит домла.

Странное дело, эта ехидная подковырка не уколола, как обычно, Нормурада. Домла неожиданно рассмеялся:

– Ты все тот же, ходжа, все меришь на аршин твоего отца.

– А что, разве неправду говорю? За твою верную пятидесятилетнюю службу наградили этой сырой, хе-хе, кельей!..

Если бы не Уразкул, домла не стал бы продолжать явно никчемный разговор, – жалко времени. Но зачем-то Уразкул ведь привел ходжу, и это неприятно царапнуло. Специально ведь привел. Кудратходжа не унимался:

– Вот видишь – задумался. Правильно, правильно, подумай. Тебе и в келье есть о чем поразмыслить, Нормурад-ишан.

Домла подошел к окну, распахнул обе створки, полной грудью вдохнул свежий утренний воздух и вдруг, посветлев лицом, подозвал Уразкула:

– Подойди сюда, дорогой. А воевали мы с тобой недаром! Хорош кишлак, ничего не скажешь, верно говорю? А школа. Не школа – дворец! Помнишь – мечеть здесь стояла, муллы забивали народу головы, все для кулаков старались и для торговцев, вроде отца Кудрат-ходжи…

– Чего тебе дался мой отец? Честный человек был. Торговец как торговец. Торговцем и назывался. Ты лучше на своего племянника посмотри, интересные дела творит.

– Не тебе, анашисту, критиковать моего племянника. Ты лучше посмотри в окно – не его ли рук дело весь этот поселок, эта новая жизнь!

– А что, неплохо сделано. Умеет, умеет размахнуться твой племянник. Любит показать товар лицом. Кому честь и слава? Ему, конечно, Атакузы. О нем гремят карнаи, ему мед течет в уста. Неплохо, неплохо устроился.

– Вот ты и обрадовался, кулацкий прихвостень. И затявкал. Рад бы укусить, да зубов нет…

– Почему затявкал? Я не тявкаю – говорю, как и ты, профисор, на нашем родном языке. А все же подумай, что-то твой племянник сильно разгулялся: все у него пиры да сабантуи. Гляди-ка, этот самый Атакузы с голым задом по кишлаку бегал, а теперь совсем как бухарский хан! Ты тут в своей келье поразмысли, полезно будет, молла Нормурад.

Ходжа долбил в самое больное место. Нормурад-ата прохрипел:

– Вон отсюда, шкура кулацкая!

Он был страшен: весь почернел, задыхался, лицо сделалось белым, как листы книги, в которую вцепились его руки. Домла занес тяжелый том, стукнул по столу. Ходжа попятился, хихикнул и выскочил из комнаты.

Уразкул укоризненно качал головой:

– Ты что, Нормурад, не видишь, что он анаши наглотался?

– Ладно, дорогой, оставь меня в покое. – Домла прилег на диван, опустил тяжелые веки. – Оставь, оставь меня в покое, дорогой, – устало повторил он.

Уразкул не знал, что и предпринять. Торчал посреди комнаты, теребил куцую бородку. Посматривал на друга – что с ним? Наконец, тяжело вздохнув, вышел. Домла не двинул даже бровью. Сквозь слабость, сквозь шум в ушах где-то далеко брезжило: «Пожалуй, опять обидел старого друга. Единственный ведь оставшийся в живых товарищ детских и юношеских лет». Но остановить Уразкула, поговорить с ним по душам не было уже сил.

«Ладно, пусть идет! Даже он не знает, что сейчас творится в душе Нормурада. Что они все, в самом деле! Нормурад тоже ведь человек. Не бесчувственный ком глины. Но где понять этому ходже, отравленному ненавистью и анашой, что не в личном довольстве высшее счастье».

Сегодня утром Нормурад был счастлив. Не тем, что, признав правильной именно его идею, авторитетный орган поставил домлу Нормурада Шамурадова над дом-лой Вахидом Мирабидовым. Нет, Нормурад-ата рад, что своей работой окажет пусть небольшую, но все же услугу родной земле. Вместе с Уразкулом, с Прохором и с другими друзьями, которых уже нет в живых, он боролся за счастье своего народа. И теперь, если увидит вдруг, что кто-то хочет оседлать завоеванное, подчинить своему личному интересу, он готов броситься опять на борьбу. Не укусы Кудратходжи – молчание Уразкула, укор в глазах друга детства так растревожили сердце домлы. Он понимал: Уразкул порицает его за Атакузы… «Атакузы все выше голову дерет, бог знает во что превращается, а ты сидишь, пальцем боишься шевельнуть!» – вот что прочел в глазах старого друга домла. Но не знает Уразкул одного: и без его укора Атакузы – главная боль Нормурада Шамурадова.