Текст книги "Совесть"

Автор книги: Адыл Якубов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 41 страниц)

– Я и не бегу от работы. Сами видите…

– Спасибо, хоть не бежишь. А я-то, дуралей, мечтал, покажет себя парень, вырастет. Ну, думаю, вознесу его до небес! Героем сделаю! А ты даже со своей болтливой бабой не управишься, пляшешь под ее карнай!

– Мою жену не трогайте, раис-ака! Прошу вас.

Не просьбу, а угрозу услышал Атакузы в голосе механика.

– Вот как! – Атакузы дрожал. Дрожал каждой жилкой своего тела. – Я так понимаю: ты и слова не можешь промолвить поперек своей ненаглядной. А я тебя в бригадиры. Нет, не могу размазне доверить бригаду.

Огромная черная ладонь Наимджана сжалась в кулак.

– Не надо насмехаться, раис-ака! Ваша воля, забирайте бригаду, но насмехаться над человеком не имеете… А места много под небом. Не здесь, так еще где найдется.

– Как хочешь! Я-то принимал тебя за своего, думал, скромный парень, тихий. Ну что же, пиши заявление.

Наимджан выпрямился во весь свой длинный рост и прямо в глаза взглянул раису. Уголки толстых, растрескавшихся от жары губ скривила насмешливая улыбка.

– Нет уж, извините. Дураков нет! Писать заявление не буду.

– Тем хуже для тебя, освобожу без заявлений,

– Пожалуйста, как знаете.

– Сегодня же вечером будь в правлении. Получишь приказ.

Вот так тихий, смирный парень! Атакузы не верил своим ушам. Постоял, подождал немного, – может, одумается.

– Ну что ж!.. – процедил сквозь зубы, резко повернулся и зашагал к стоящей за арыком «Волге».

4

Хлопнула калитка. Атакузы, шатаясь, словно изможденный болезнью, медленно дошел до навеса из виноградных лоз и бросился в плетеное кресло у колодца. Шитье выпало из рук Алии. Она сбежала с айвана. Под большими лампами, висящими среди виноградных листьев, замкнутое, осунувшееся лицо мужа показалось бледным как полотно. Алия, похолодев, кинулась к нему:

– Что с вами, что случилось?

Атакузы нехотя поднял голову, долго смотрел на жену, будто не узнавал. Встал словно бы через силу, устало подошел к колодцу, опрокинул на голову ведро воды.

Алия подала мужу полотенце – успела принести.

– Похоже, обильное застолье было?

– Да, вдрызг напился сегодня! – Атакузы грустно улыбнулся, вернул жене полотенце и неожиданно приказал – А ну, одевайся!

Алия широко раскрыла глаза:

– Что еще придумали на ночь глядя?

– Дело есть! Говорю, одевайся, без шуток.

– Да что стряслось, в самом деле? Скажите наконец!

– Ничего особенного. Надо пойти к этой самой, ну, как ее, к жене Наимджана. Должен ваш раис упасть перед ней на колени, умолять, просить прощения. Приказ сверху!..

– Хорошо, – неуверенно согласилась Алия. – Раз надо, так надо. Но поймет ли она? Я говорю о Надирехон.

– Поймет не поймет – должен пойти к ней, и баста! – Атакузы резко мотнул головой: – Нет! Дело в том… Обидел я мужа ее, Наимджана. Несправедливо поступил, обидел ни за что!

Чудо! К Алии вернулся прежний Атакузы – искренний, горячий. Вот таким нетерпеливым всегда бывал, когда в чем-нибудь раскаивался. Как легко стало Алии! Заторопилась, засуетилась.

– Сейчас, милый, я сейчас. Может, прихватить что с собой?

– Прихвати. Вина возьми, если есть. Еще что-нибудь такое, съедобное. И быстро!

Алия вбежала в комнату. Задыхаясь от неведомо почему нахлынувших слез, то кидалась к холодильнику, то шарила в чемоданах под кроватью. Набила сумку, переоделась.

Атакузы задумчиво прохаживался по двору. Что-то в нем успело измениться за те минуты, что Алия собиралась. Решимость в движениях спала, лицо снова помрачнело. Алия тревожно взглянула на мужа:

– Я готова, захватила все, что надо.

Атакузы не ответил. Молча дошли до ворот, молча сели в машину, молча тронулись с места.

Алия только теперь поняла по-настоящему, как тяжело мужу, как он страдает. Нет, прежний Атакузы не вернулся, и желание искупить вину тоже было не прежним. Он как бы сам себя тащил силком на аркане. Почему так мучается? Зачем так терзает себя? Надирахон и Наимджан тоже люди, должны понять его.

Атакузы словно мысли жены прочитал:

– Да, повинную голову меч не сечет! – и вдруг резко затормозил машину, глаза его подозрительно заблестели – не слеза ли в них? Задыхаясь от обиды, быстро-быстро заговорил: – Кто перед кем должен гнуть повинную голову? За какие грехи?.. С какой стати должен я ломать колени перед этой ябедницей? За то, что двадцать лет не знаю отдыха, что отдал всю жизнь, здоровье ради этого колхоза?

– Дорогой, милый мой, вы же обидели Наимджана, сами сказали, понапрасну обидели…

– Нет! Он уже не прежний Наимджан! Ты бы послушала, что говорил он мне. – Атакузы со злостью крутанул руль, машина со скрежетом и стоном повернула назад и стремительно помчалась обратно, – Я скажу Халиде, она парторг, пусть сама и поговорит с ним.

– Милый!..

– Нет! Ни за что!.. Пусть снимают с работы, сейчас, сегодня же пусть снимают. Выгонят, устроюсь в школу: хоть завхозом, хоть сторожем!

– Зачем же так…

– Что, не возьмут, думаешь, в сторожа? Ну, если они не возьмут, ты-то хоть согласишься взять в работники! – неожиданно расхохотался Атакузы.

Машина остановилась у ворот. Атакузы выскочил первый и предупредительно открыл заднюю дверцу:

– Прошу вас, моя ханум! А теперь пойдемте, приготовьте своими прекрасными ручками прекраснейший в мире плов! Но смотрите, мой дорогой дядя не должен знать, что я дома. Ни одна живая душа пусть не знает. Все они сидят у меня вот где, – хватил ребром ладони по затылку. – Человек я, в конце концов? Так позвольте мне хоть раз отдохнуть по-человечески!

Глава тринадцатая

1

Рассвет был близок. За окном посерело. Но комната оставалась еще темной. Домла проснулся не сразу, медленно приходил в себя. Вспомнилось вчерашнее, вечером опять заходил доцент Абидов. Он и Прохор приходят бередить и без того ноющую рану.

– Я только что из М-минг булака, – доцент заикался больше обычного. – Никаких перемен к лучшему. Вы же понимаете, уважаемый домла: если строительство не перенесут, погибнет вся арча лесхоза!.. Просто поразительно, как ваш племянник, прославленный председатель, не разумеет простых вещей. Арча – это чудо природы. Тысячи лет арчовые леса охраняют горы от эрозии, берегут водный запас. Наши родники, реки зависят от арчи!

Нашел кому растолковывать. Кто-кто, а домла знает все это и без нервических подергиваний и монологов Абидова. Он столкнулся с этой проблемой не как биолог– как мелиоратор. Понял ее значение, оттого и взялся за книгу об арче, с головой ушел в историю… Исторические материалы убедительно свидетельствовали о том, что в далекие времена, когда горы и холмы Средней Азии покрывали густые арчовые леса, реки и речушки были полноводнее, а озера и моря переливались через край… Домла и в своем научном труде, связанном с переброской сибирских рек, выделил проблему арчовых лесов в отдельную главу.

Подумал о своей работе, о телеграмме, которую получил вчера. На душе сразу потеплело.

Домла встал с постели, нажал кнопку настольной лампы, надел очки. Такую телеграмму стоит перечитать, хоть и так знает почти наизусть.

«Уважаемый Нормурад Шамурадович тчк Ваша записка Правительство внимательно изучена верхах тчк Первой декаде августа созывается совещание поднятым вами проблемам тчк Просим выступить обстоятельным докладом тчк При необходимости командируем вам научного сотрудника зпт телеграфируйте тчк Уважением Поликарпов тчк».

Очень хорошая телеграмма, а еще лучше, что принес ее Хайдар. Во всяком случае, домла, проводив до угла возбужденного Абидова, в сумерках разглядел Хайдара у своей калитки. Он возился у почтового ящика. Это было неожиданно и странно, Нормурад-ата даже остановился в недоумении:

– Над чем ты тут трудишься?

Хайдар, хмурясь, смущенно пробурчал:

– Телеграмма пришла вам. Хотел опустить в ящик…

– Телеграмма? – Похлопав по карманам и не найдя очков, домла попросил: – А ну прочитай, сынок.

Хайдар нехотя прочитал и, не глядя на домлу, протянул телеграмму. Он собрался уйти, но домла снова очень мягко попросил:

– Подожди, сынок. Давно хочу сказать тебе слово. Не откажи старику. Пойдем, выслушай меня…

В голосе Нормурада-ата была мольба, – может быть, поэтому Хайдар согласился, а может, и другое что толкнуло. Парень нехотя, но пошел за дедом. Они расположились под яблоней на сури, застеленном ковром, и проговорили битый час, а может, и больше. Вернее, говорил один домла. Хайдар больше молчал – слушал, не соглашаясь и не отрицая. Сидел, низко опустив голову. Никак не похож был на парня, учинившего дикий скандал в саду. Должно быть, сам теперь страдал, стыдясь того злосчастного дня. Да и вид у него совсем иной – подтянулся, одет аккуратно.

Наконец-то домла смог высказать внуку все, о чем так часто с тревогой думал в последние месяцы. А главное, получилось, как и мечтал: говорил спокойно, искренне, душевно. Как и положено говорить с родным.

Начал с извинения. Признал, что в день защиты был неправ. Неправ в одном смысле – ему, как ученому и близкому человеку, задолго до защиты следовало заняться Хайдаром. Должен был предотвратить ошибки или хоть настоять, чтобы Хайдар устранил их. А не сделал ни того, ни другого, – значит, не надо было и выступать на защите, тем более так, как он выступил.

– Во всяком случае, я должен был понять, – сказал домла, – что мое выступление может нанести тяжелый удар молодому, еще не окрепшему ученому. А я сгоряча не подумал об этом и поэтому прошу: пожалуйста, прости своего деда…

Домла собрался было заговорить о сути ошибок Хайдара и заодно раскрыть ему, кто такой Вахид Ми-рабидов, что он представляет собой как ученый. Но вовремя придержал язык. Нет, Хайдар может понять не так. Вместо этого сказал просто, что никогда не сомневался в искренности намерений Хайдара. А заблуждений у кого не бывает.

– У тебя есть способности, ты можешь стать настоящим ученым. Но, мне кажется, ты слишком уверился в силе твоего отца. Подумай, а не мелькала у тебя мысль, какой, мол, он всемогущий, все сделает как надо. Вот ты и не брал глубоко, не напрягал– голову. Боюсь, есть в тебе такая уверенность, и незаметно для самого проявляется она, мне кажется, и в твоих отношениях к людям, и вообще во всей твоей жизни.

Хайдар все так же смотрел вниз и молчал. И тогда домла решил чуточку тронуть Атакузы. Родной, единственный племянник, тот, кому надлежит опустить его прах в землю, кто, подпоясавшись белбагом и взяв в руки посох, будет сопровождать гроб дяди на кладбище, – этот вот племянник и тревожит домлу.

– Когда я слышу доброе слово про твоего отца, радости моей не бывает границ, когда же слышу плохое, боль долго не покидает мое сердце. Как говорится, ударишь по рогам, заноет в копыте. Отец твой, не очень зная, что у меня на душе, частенько гневается на мои слова. Бывает, отмахивается, а то и, разобидевшись, месяцами не разговаривает. Я – старик, я не держу обиды, Хайдарджан, – продолжал домла, – знай, сынок, я горжусь твоим отцом. Кто еще мог столько сделать в таком запущенном колхозе, кто еще мог так преобразить мой родной кишлак? Я горжусь, что мой племянник завоевал и здесь, и в районе, и дальше уважение и почет. Но есть одно, и это одно волнует, очень волнует меня. Народная мудрость говорит: уважение приходит золотниками, а уходит фунтами. И я теперь дрожу, боюсь, как бы авторитет и почет, добытые твоим отцом не сразу – многолетним честным трудом, – не пошли растрачиваться фунтами. Беда в том, что твой отец, мой родной племянник, не чувствует опасности. А я – старый волк, я наблюдал не раз в жизни и взлеты и падения. Я отчетливо вижу теперь эту опасность и не могу быть равнодушным.

Словом, домла высказал все, о чем он думал уже давно. Сказал и о Минг булаке, о том, кто и почему протестует против затеянного там строительства. Не утаил и ночную беседу свою с Фазилатхон, ее обиду на будущего зятя…

Хайдар и это выслушал молча. Только раз, когда домла заговорил о Минг булаке, быстро взглянул на деда и снова опустил голову, не очень уверенно попытался защитить отца. Потому он и строит там, что ферма принесет невиданные выгоды колхозу. У отца – точные экономические расчеты.

– А ты в детстве купался в родниках Минг булака? – спросил домла. – Лазил по джиде, собирал ягоды? Ну вот, запомни, сын мой, – торжественно сказал старик, – дети твои и дети детей твоих могут на веки веков лишиться этой радости.

Под конец попросил Хайдара:

– Подумай над тем, что я тебе сказал. Особенно об отце. Вспомни, не заметил ли ты какой-нибудь перемены в нем? Не наблюдал, как относятся к нему теперь в кишлаке? Обдумай все и помоги ему… Давай вместе, общими усилиями попробуем предотвратить беду. Знай, – сказал домла, – если родители ответственны перед своей совестью за судьбу детей, то и дети, когда становятся взрослыми, тоже должны отвечать за судьбу своих родителей…

Была уже глубокая ночь. Хайдар молча встал. У ворот простились, и внук сказал одно лишь единственное слово: «Спасибо». Да и сказал как-то странно: тихо, как бы нехотя. Но одного этого слова хватило, чтобы отогреть душу домлы. Он впервые отчетливо понял, что Хайдар попал в лапы Вахида Мирабидова и по его вине. Правда, отдал мальчишку Мирабидову не он, а Атакузы. Но как повел себя родной дядя? Нет того, чтобы насесть на племянника, отговорить, объяснить. Откуда было знать Атакузы, что за «жрец» науки Мирабидов. А дядя разобиделся: «Как так? Почему племянник подружился с моим давним противником?» Вот и получилось: сердясь на блоху, сжег и одеяло.

Ночью, проводив Хайдара, домла долго сидел, перечитывая свою записку в правительство республики, размышлял. Перелистал и книгу Мирабидова и еще раз убедился, насколько он поверхностен как ученый. Все, что понаписал, легковесно, а то и вредно. Нет, домла ни в коем случае не против переброски на юг части стоков сибирских рек. Да и в своей записке не отрицает эту проблему. Но – аллах! – сколько тут нерешенных или решенных наспех вопросов! Ведь эти воды, если даже правительство сегодня примет решение, придут не раньше чем через пятнадцать – двадцать лет. А за это время республика успеет стать пустыней. Так надо же думать об этом!..

Домла несколько раз отмахивался от назойливо дребезжащего звука. Наконец сообразил: это телефон! Уже наступило утро.

Звонила Халидахон. Домла не сразу вспомнил ее, хоть и назвала свое имя и должность. И только когда сказала, что на сегодня назначена его встреча с читателями, – припомнилась молодая смуглолицая женщина с приятными ямочками на щеках. Ага, это которая привела к нему Фазклатхон и девушек – разбирать книги. Халидахон уже тогда говорила: надо организовать его встречу с читателями. В тот раз домла вежливо отказался: он же не знаменитый писатель, ни к чему ему эти встречи. Но Халидахон и слушать не захотела. И вот опять тот же разговор.

Домла сердито бросил трубку. Не прошло и часа, как з дверях появилась Халидахон. Демонстрируя чистейшую белизну зубов и ямочки на смуглых щеках, Халидахон заговорила с порога, опередив возражения домлы:

– Не будьте так скромны, Нормурад Шамурадович! Вы ничуть не меньше любой знаменитости. Так что прошу, собирайтесь. Сейчас за вами придет машина.

Полевой стан оказался под стать всему, что делал Атакузы: двухэтажное здание из белого кирпича в тени могучих старых талов. К дому пристроена веранда – просторный айван. На стане было безлюдно. Только кругленький краснощекий повар копошился у большого котла – помешивал в нем огромным черпаком.

Машина вплотную подкатила к белому двухэтажному дому. На айван вышел, будто на прогулку, Абидов в новой – да еще какой! – пижаме. На спине, груди – повсюду выглядывали из причудливых джунглей львы и леопарды. Абидов радостно заспешил навстречу домле:

– Э-э… милости п-просим, уважаемый домла, каким это ветром вас сюда занесло?

Нормурад Шамурадович с любопытством оглядел модную пижаму, болтающуюся на худых плечах Абилова, его легкие брезентовые сапожки и невольно заулыбался:

– А вы, товарищ Абидов, чувствуете себя здесь как на курорте!

Абидов насмешливо поклонился стоявшему тут же на айване Али-Муйлову;

– Низкий п-поклон благодетелю. Создал нам тут и курорт, и п-прекрасные условия!..

Доцент бесцеремонно отстранил Муйлова и повел гостя на хлопковое поле. По дороге сообщил: отряд биологов готов к «наступлению». Только от «врага» – от хлопковой совки – все еще нет вестей. Абидов очень беспокоился по этому поводу.

Али-Муйлов, идя за ними, испуганно прислушивался. На всякий случай трижды плюнул:

– Тьфу, тьфу, тьфу, домладжан! Да оградит нас всевышний от такой напасти!

Абидов нервно рассмеялся:

– В-вам, бригадир, выходит, наплевать на наши опыты?

– Не думайте, домла. Справку мы вам выдадим. Почему наплевать? Напишем: хорошие опыты. Все как нужно.

– Да, я вижу, вы мастер писать справки.

Усач не ответил, махнул рукой и зашагал обратно к полевому стану. Доцент, глядя ему вслед, задумчиво вздохнул.

– Непостижимые вещи творятся на белом свете!

– Например? – поинтересовался Нормурад.

– Пожалуйста, могу и пример. Хотя бы вас взять. Большой ученый, человек бывалый. Правильно я говорю?

Нормурад-ата остановился.

– Ну и что?

– А вот что. Вы приехали, кажется, на встречу с читателями, так ведь? А подумали о том, есть ли у этих людей время для чтения?

С широкого скуластого лица домлы схлынула кровь, на висках набухли вены.

– То есть вы хотите сказать… Моя беседа здесь о пользе книги – напрасный труд?

– Нет, зачем же. Я всегда за книги. Хочу лишь одно сказать: хлопкоробы наши работают от зари до зари. Когда им читать? Вот о чем я тревожусь, уважаемый профессор!

– Послушайте, доцент! – Лицо домлы побагровело, на выпуклом большом лбу росинками заблестели капли пота. – Человек, если он стремится к знаниям, всегда найдет время почитать. А тот, кто равнодушен…

– Вот как? – тонкие губы Абидова язвительно искривились. – В теории вы, может, и правы. Но попробуйте-ка восемь-девять часов помахать кетменем, да еще в этом пекле, хотелось бы взглянуть – останется у вас охота к чтению или нет?

– Я еще раз повторяю! – загромыхал домла. – У меня достаточный жизненный опыт. Я уверен, кто жаждет Знаний… – Нормурад-ата сгоряча споткнулся о небольшой камень и умолк.

Нет, этот Абидов вовсе не таков, каким показался при первой встрече. Скорее всего, он из тех мелочных правдолюбов, которые везде и во всем только и ищут недостатки. Выискивает кривизну в конском волосе. Можно, пожалуй, понять и Атакузы. Нелегко ему приходится, если вокруг подобные типы.

Абидов между тем повернул назад. Домла возмущенно крикнул:

– Погодите, товарищ Абидов! Разговор не окончен!

Доцент нехотя остановился.

– Я не желаю продолжать такой разговор!

– Почему же?

– А потому…

Возмущение домлы сменилось растерянностью. Он с удивлением смотрел на этого странного человека. А у того вдруг задрожали губы, как у обиженного ребенка.

– Я думал, вы – большой ученый, настоящий человек, открыл душу. А вы?.. Исказили мою мысль, не захотели понять. Накричали. Это я-то враг знанию!..

Домла окончательно растерялся:

– Прошу простить меня. Но ведь вы сами наговорили такое…

– Да что такого я сказал? Беседовали о культуре. Я уже целую неделю, как приехал сюда, только об этом и думаю.

– И что же?

– Низкая у нас культура, очень низкая, особенно культура труда. Вот возьмите здешних хлопководов. В нашей стране столько изобретено машин для них! Есть прекрасные тракторы, сеялки, культиваторы, хлопкоуборочные машины. Они должны помогать дехканину! И в этом хозяйстве техники предостаточно.

– Ну-ну…

– А теперь, к примеру, возьмем Али-Муйлова! Ведь он, по старой привычке, чуть свет гонит людей на работу и, пока не стемнеет, не выпустит их с поля. К чему же тогда вся эта техника, если бригадир предпочитает ей кетмень? Вот он идет, Усач наш! – показал Абидов на приближающегося к ним Али-Муйлова. – Спросите-ка у него – когда люди выходят на работу и когда кончают.

– И что, думаете, он скажет?

– Скажет, и скажет с гордостью: приходят на поле до рассвета и уходят с закатом. А почему?

– Да, в самом деле – почему? – Этот злой на язык и желчный человек заинтересовал домлу.

– Да потому, что бригадир, – Абидов с нажимом произнес «бригадир», – до сих пор живет представлениями тридцатых годов, считает, что труд должен быть именно таким. Поел, поспал – и снова вкалывай! У него даже в мыслях нет, что не хлебом единым жив человек, что отдых дается не только для обеда, что есть на свете так называемый духовный мир! Но такой вот Али удобен раису. Когда бы ни нагрянул кто из на. пальников – работа кипит! Но тогда для чего колхозу большая техника?

Нормурад-ата не отвечал. Ощутил во всем теле усталость – это в последнее время с ним случалось нередко. Внезапно ослабли ноги, он осторожно присел на берегу арыка. Абидов устроился рядом и заговорщически прошептал:

– Вот он идет, наш уважаемый М-муйлов. Задайте же, непременно задайте ему вопрос!

Усач преобразился: в новой нейлоновой сорочке усы подкручены, концы их стали острее, подбородок гладко выбрит. Подошел с застенчиво-угодливой улыбкой:

– Зачем же так, домладжан! Отдохнуть вам надо на полевом стане, а вы сидите здесь на жаре. Прошу вас, домла, прошу…

– Спасибо, дорогой. Вопрос тут у нас один возник: когда ваши люди идут на обед?

– Люди… – Али-Муйлов устремил глаза-бусинки в небо, посмотрел на тень от дерева. – Рановато еще, домла. Через часок, пожалуй, пойдут.

– А утром? Когда выходят на работу?

Усач, видно, почувствовал: неспроста спрашивает гость, но не мог понять, куда он клонит. Озадаченно потер новой тюбетейкой гладко выбритую голову.

– Люди… золотые у нас люди, домладжан. Чуть свет – все как один на поле.

– А вечером?

– И вечером тоже. Пока не стемнеет, ни один с поля не уйдет.

Сакиджан Абидов неожиданно вскочил, захохотал, ударил по бедрам, будто петух крыльями. Али-Муйлов растерянно хлопал глазами, улыбался. Не обращая внимания на доцента, домла продолжал:

– Так что же получается, работают от зари до зари? Когда же отдыхают?

Али-Муйлов обрадованно закивал: «Я, мол, вас понял».

– Вот сейчас будет обед, и отдохнут. Мы создали все условия, домладжан.

– Например?

– Например, горячая еда…

– А еще?

– А еще… у нас всегда бывает горячая еда, – повторил Усач. Круглое его лицо, блестевшее, как намазанная маслом лепешка, отразило полное довольство.

Горячая еда! Этим, по его мнению, сказано все. Предел желаний человека! Да, выходит, этот доцент прав. Но что творится с Атакузы? Такую красоту развел в кишлаке, целый город построил, прекрасные полевые станы, проложил дороги. Атакузы, который понимает, чувствует, ловит новое… Зачем он держит этого тупого человека?

Али-Муйлов между тем отошел в сторонку, а потом заковылял к полевому стану. Доцент, глядя ему вслед, снова не удержался:

– Просто не понимаю! Иметь такую мощную технику и во главе бригады поставить тупицу, этого разжиревшего Муйлова! Я сам видел: и тракторы, и хлопкоуборочные машины. Да что говорить. Был бы я здесь бригадиром, обязательно дал бы женщинам по два дня отдыха в неделю. И будьте уверены – выполнили бы план! Правда ведь?

Домла не успел ответить. По тропинке с поля к ним шла молодая женщина. Она, видно, очень спешила: то и дело спотыкалась, поправляла сползавший на затылок цветастый платок.

«Кажется, невестка Уразкула… – Нормурад-ата узнал ее. – Так и есть, это она, Надирахон…»

Надира подошла, приложила к груди большие, натруженные, как у мужчин, руки, склонила голову:

– Салям вам, атаджан!

– Многих лет жизни вам, доченька. Как живет-поживает ваш отец, Уразкул?

– Отец, он поехал к вам…

– Мда-а… – домла озабоченно потер блестевший от пота лоб. – Вот беда, не удалось мне еще переговорить с Атакузы…

Надира настороженно взглянула на Абидова. Тот понял ее взгляд и незаметно отошел. Поглядев на поникшую голову домлы, Надира вздохнула:

– Пока вы собирались поговорить с племянником, он успел сделать еще одно «доброе» дело: муж мой теперь без работы. Сначала выслал в степь, а теперь и вовсе прогнал. И в степи, оказывается, ему не место.

– Но почему же?

– А вы его спросите – почему? Видать, я виновата, не проглотила обиду, пожаловалась в обком…

«Что он творит? Что с ним происходит?»

– Передайте своему племяннику, – с металлом в голосе сказала Надира. – Скажите ему, я и теперь не отступлюсь. Дойду до самого верха. Возьму за руки детей своих, в центр поеду!

Домла долго не поднимал головы. Вот захрустели камешки под ногами, и шаги затихли. Должно быть, Надира ушла. Домла ухватился за низко висящую ветку молодого тутового дерева, с трудом поднялся и медленно побрел к полевому стану.

Да, нынешний день преподал ему хороший урок. Воображал, что знает жизнь! С детства как будто близок к труду хлопкороба и вот, оказалось, смыслит маловато. Видно, слишком завяз в книгах, потонул в своих проблемах…

К полевому стану кто-то подъехал, у хауза остановилась «Волга», раздался знакомый голос Халидыхон:

– Велели вы людям, чтобы приоделись?

– Велел, велел.

– А здесь почему нет порядка? Посмотрите, что за мусор! Как вам не стыдно? Что скажет домла?

«Суетятся, будто я большой начальник!»

Халидахон уже спешила навстречу ему:

– О, домладжан, на вас лица нет! Напрасно вышли на солнце. Скорее в помещение, отдохните…

– Спасибо, доченька. Если можно, отвезите меня домой.

– Как же так? Ведь сейчас начнется встреча…

– Нет, нет! Отложим до другого раза. Я должен сначала поговорить с одним человеком, – и Нормурад-ата, не ожидая ответа, пошел к машине.

Глава четырнадцатая

1

Давно, давно было пора навестить зятя на его новом месте. При этом, как говорится, приятное совмещалось с полезным. Собираясь в путь, Вахид Мираби-дов рассчитывал одним выстрелом поразить несколько точек. Первым делом не вредно поближе познакомиться с районом, где зять теперь стал первым секретарем. Там широко осваивают целинные земли, а ведь это как-никак одна из главных задач дня. Вот и съездит, посмотрит кстати системы водоснабжения, орошения. Такие поездки бывают приятны – полезный деятельный отдых! Визит доктора наук Мирабидова к зятю, конечно же, не останется незамеченным, это он точно знает по своему скромному жизненному опыту. Найдутся люди, готовые носить ученого ка руках. Одним из таких людей, само собой разумеется, будет старый друг, отец его ученика, знаменитый Атакузы. Правда, неурядицы с работой Хайдара вызвали легкое похолодание. Но, во-первых, Атакузы же сам видел: виноват был не Вахид Ми-рабидов – навредил им их же дядя. Во-вторых, Вахид Мнрабидов затеял переговоры с нужными людьми, и, конечно, переговоры эти принесут плоды. На этом свете все зависит от добрых отношений! Жизненный путь Вахида Мирабидова не раз подтверждал эту истину, а как-никак прожито уже шестьдесят годков!

Таковы были общие, так сказать, планы. Но у Вахида Мирабидова имелась еще одна весьма деликатная, заветная цель. Его книга – она вышла еще весной– вызвала много разговоров. Обратили на нее внимание не только специалисты, не остались в стороне и широкие, как говорится, читательские массы. В газетах, журналах напечатали несколько положительных рецензии. Друзья и знакомые не раз говорили: этот труд достоин Государственной премии. И в самом деле, почему бы нет? Если и не во всесоюзном масштабе, то, по крайней мере, в республиканском. Правда, положительные рецензии и выступления – все это не без личной инициативы самого автора. Но, как нередко бывает, автор в конце концов полностью уверовал в значительность своего произведения. А уверовав, стал помышлять и о материализации, так сказать, идеи – о премии. Но чтобы двинуть дело, надо дать толчок. Кто-то мог бы проявить инициативу. И лучшая кандидатура – конечно же, Атакузы! А как же иначе: в книге Вахида Мирабидова, помимо переброски сибирских рек, затрагивались и другие проблемы. Например, освоение целинных земель, строительство дренажей, промывка засоленных почв. Вполне естественно: Атакузы организует встречу своих целинников с автором книги, а там кто-нибудь из передовых механизаторов или ирригаторов предложит выдвинуть книгу на премию. Ничего предосудительного – труду ученого воздается должное.

Правда, в последнее время вмешалось одно небольшое, но все же неприятное обстоятельство. На днях директор института проводил совещание и между прочим сказал, будто в верхах с большим вниманием отнеслись к докладной записке Нормурада Шамурадова. Вахид Мирабидов знал, что его давний, мягко говоря, оппонент утверждал противоположные идеи. Но не так уж это и страшно. Как бы там в верхах ни отнеслись к старому спорщику, все равно записку спустят вниз, к ним в институт. И в этом случае предложение целинников будет весьма и весьма кстати. Выйдет, что книгу поддержали практики, те, кто непосредственно заинтересован в осуществлении ее идей. Попробуй не посчитайся с таким аргументом!

Словом, как только Вахид Мирабидов вышел из машины и поздоровался с дочкой, он тут же распорядился пригласить в гости Атакузы.

Зятя не было дома – уехал в обком. Махбубе удалось лишь к вечеру, часам к семи, дозвониться до мужа. Он только что вернулся из области и у себя в кабинете просматривал бумаги, накопившиеся за время отлучки.

– Ой, где вы пропадаете, товарищ Шукуров? С самого утра ищу – не могу сыскать вас!

Радостно возбужденный голос жены удивил Шукурова.

– Что такое у вас?

– Ничего особенного. Просто гости собрались. Отец с матерью приехали из Ташкента. И Атакузы-ака уже здесь. Приезжайте поскорее. Надеюсь, сегодня вечером у вас нет никаких там собраний-совещаний?

– Хорошо, хорошо, сейчас подъеду.

Шукуров стоя досмотрел бумаги. Он и сам сегодня чувствовал радостный подъем. Побывал с утра в облисполкоме, обкоме, был на приеме у Первого. А главное– разговор с Первым получился на редкость искренним, откровенным. Немолодой уже, роста небольшого, полноватый, лысый человек. Напомнил Шукурову его учителя – старого усталого ученого. Как он внимательно, спокойно слушал, задумчиво поглаживая седые брови. Шукуров начал горячась, но постепенно взял себя в руки и толково, а главное, начистоту выложил все, что накопилось за несколько месяцев работы. Все свои планы, трудности, сомнения – все открыл этому похожему на старого учителя человеку. Довольно резко сказал о неувязках в работе плановых и хозяйственных органов области.

Первый задумчиво кивал, делал пометки в настольном календаре, а когда очередь дошла до просьб, вдруг лукаво сверкнул глазами:

– А вы думаете, только у первого секретаря райкома такие трудности? Считаете, первому секретарю обкома легко? Вам надо, скажем, пять тысяч тонн удобрений или там цемента, а мне требуются все пятьдесят, дорогой мой! – он засмеялся. И все же позвонил по ВЧ в Ташкент, сначала в Госплан, а потом еще двум министрам. С министрами разговаривал по-приятельски.