Текст книги "Совесть"

Автор книги: Адыл Якубов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 41 страниц)

– Мы с тобой старые стали, ленивые, инициативы уже нет. Пора на пенсию, – так начал с одним из них. – А вот пришел ко мне новый секретарь в район – горячий парень! Грандиозные строит планы. И представь себе, не просит, а требует: район, мол, какой – целинный! Не может получить человек положенное по закону. Как так? Вот и проверь своих! Да, да, проверь и подкинь что-нибудь. Что-что? Иу какой ты министр без резерва? Не прибедняйся. – Положил трубку и подмигнул Шукурову: – Это я своему фронтовому дружку по-свойски.

Сказал, надзор за делом поручит Бекмураду Халмурадовичу. Шукуров очень досадовал, что Халмурадов оказался в отъезде. Хотелось поговорить с ним в присутствии Первого, надо бы разобраться в некоторых делах. Уже прощаясь, Первый вдруг спросил:

– А как там Атакузы Умаров?..

И снова внимательно, не торопя, не прерывая, выслушал все «за» и «против».

– А не слишком ли вы либеральничаете с ним?

Шукуров невольно улыбнулся:

– Может быть. Но ведь и сам обком…

– Что обком?

– В промышленном отделе мне, например, сказали, что обком дал указание ускорить газификацию именно его поселка. А помнится, вы просили, чтобы я не обижал Аксакала…

– Хорошо, я разберусь. Бекмурад Халмурадович говорил мне – Атакузы Умаров построил прекрасные ясли, детсад. Неплохо ведь. Очень даже хорошо. И постановление ЦК было по этому поводу. А многие наши председатели, и притом не из бедных, все еще не хотят утруждать себя. Так что передайте вашему Умарову спасибо от моего имени тоже. Пригласите к нему в колхоз других раисов – пусть перенимают опыт. Но тем не менее, каким бы передовым ни был Умаров, это не значит, что ему дозволено больше других. Законы писаны для всех! Кстати, разберитесь на месте и насчет Минг булака. Но учтите – животноводческий комплекс– дело очень нужное, полезное…

Странное ощущение не покидало Шукурова. Всю обратную дорогу он думал о разговоре с Первым. Как понять это: «разберитесь сами»? Видно, шутка насчет пяти и пятидесяти тонн удобрений – наболевшая, горькая шутка. И он сталкивается с теми же трудностями, что и секретарь райкома. А что касается Атакузы, разобраться, конечно, придется. Хоть, надо сказать, теперь, когда сам чуть не задыхается от навалившихся забот, Шукуров стал больше понимать и Атакузы, и других раисов.

Вот он, секретарь райкома, требует от них хлопка, беспрекословного выполнения плановых заданий… А сам в глаза не может им посмотреть. И как посмотришь, когда требовать требуешь, а дать то, что нужно для того же хлопка, не можешь. Не сами ли мы толкаем раисов на обходные пути с «хандаляшками»?

Однако правда и то, что Атакузы переходит уже все границы. Ведет себя, будто владетельный князь.

…Шукуров собрался уже уходить, но секретарша принесла еще одно письмо. Подписано Халмурадовым. Ответ на запрос о районной биологической лаборатории. Обком считает не очень целесообразным создавать районную лабораторию. Однако, если в районе чрезмерно размножилась хлопковая совка, этот вопрос можно поставить перед Министерством сельского хозяйства.

«Ловко! – усмехнулся Шукуров. – Выходит, или заткнись, или признай: да, недосмотрел, и хлопок гибнет от совки».

Вспомнились неистовый доцент и его подопечная – с большими печальными глазами. «Надо помочь, – решил Шукуров. – Пусть Халмурадов думает, что ему угодно, но лабораторию мы откроем!»

Он захлопнул папку и попрощался с секретаршей.

Через несколько минут был уже около своей калитки, толкнул ее – и не узнал двор. Готовилось какое-то пышное торжество. Собрались женщины, должно быть соседки, пекли лепешки в тандыре, чуть поодаль двое мужчин в белых халатах, подвесив тушу барана – и преогромную! – на суку яблони, разделывали ее, сверкая лезвиями ножей. От летней кухни уже остро и пряно тянуло жареным луком и мясом.

Первой увидела Шукурова Назокат-биби. Полненькая, крепенькая, она засеменила к зятю. Поцеловала в лоб, провела несколько раз белыми пышными руками по его плечам и затараторила:

– О, ненаглядный мой зятек! А вы загорели и, знаете, возмужали!

Вслед за Назокат-биби выпорхнула из дома Махбуба. Стряхнула со лба специально уложенные в «поэтическом беспорядке» локоны, подставила для поцелуя ликующе-радостное лицо.

Шукуров поцеловал сияющую счастьем жену и невольно улыбнулся, хоть был и недоволен приготовлениями к непонятному торжеству.

– Приветствую вас, ханум!

– Спасибо. И я вас! – Махбуба, ласкаясь, взяла мужа под руку, повела в дом. – Пойдемте – переоденьтесь.

Шукуров поймал невзначай взгляд тещи. Глаза Назокат-биби, все ее гладкое, без единой морщинки лицо светилось безграничной гордостью. Это была гордость матери, увидевшей счастье любимого дитяти.

– А вам не кажется, что слишком размахнулись?

– Почему же слишком? – опустила чуть подсиненные веки Махбуба и отвела со лба и бровей легкие пряди.

– Я вижу, целый той готовите!

– Ну и что? Из такой дали приехали родители, а вы…

– Я не против, надо, конечно, хорошо встретить. Но к чему, баран, мясники…

– Баран с базара, можете не бояться.

– Я и не боюсь. Просто неловко как-то, нескромно.

– Почему это нескромно? – всерьез обиделась Махбуба. – Понимаю, были бы голодные годы. Сейчас, кажется, всего предостаточно. Ведь говорят же: если хлеб твой честен, ешь его хоть на улице.

«На самом деле, не чересчур ли я?..» – одернул себя Шукуров.

Он переоделся и вышел к гостям.

Вахид Мирабидов и Атакузы удобно расположились на сури под виноградными лозами, полулежали на пышно настеленных атласных стеганых курпачах. Два низких столика-хантахты перед ними ломились от яств – тут были и жареное мясо с влажно-коричневой корочкой, и горы нежно-румяной самсы – мясных пирогов, и круглые маслянистые лепешки, и белые целиком отваренные куры. Бутылки выстроились в ряд, как солдаты в почетном карауле, играли разноцветным стеклом.

В сторонке, на берегу маленького хауза с фонтаном, за другим столом, сидели жена Атакузы Алия и Назокат-биби. Пылавшая румянцем Махбуба давала указания поварихам.

Атакузы, смеясь, поднялся навстречу Шукурову:

– Впервые вижу такого хозяина, Абрар Шукурович! В доме гости, а вы где-то проводите собрания!

Рот Вахида Мирабидова блеснул ярким солнцем.

– Не будем придирчивы, раис. Недаром говаривали в старину: правителей не судят! Приходится прощать недостатки.

– Ха-ха-а! Слова сами слетают у вас с языка, когда хотите выгородить зятя! – Атакузы хмелел то ли от вина, то ли от своих острот. Смех привыкшего к степным просторам раиса гремел на весь двор. – Так из какой бутылки прикажете вам налить, товарищ хозяин? Из белой или красной?

Шукурову показалось, что Атакузы чем-то взвинчен: смех нарочито громок, движения слишком резки, а сам напряжен.

– Позвольте отдышаться, – попросил Шукуров и потянулся было к чайнику, но Атакузы опередил:

– Нет, уж простите! Раз опоздали, подчиняйтесь тамаде. Слово тамады – священно, так ведь? Вы боль, той человек в своем районе, и там мы вам подчиняемся, слушаем вас. Но здесь, за дастарханом, вы должны слушать нас, гостей. Правильно говорю, домладжан?

Шукурову пришел на память разговор об Атакузы в обкоме, но тут же он одернул себя: «Чего ты, в самом деле, взъелся? Встретились два товарища. Они же дружат давно. Ну и позволили себе слегка… Это же – твои гости!».

Он опустился на мягкую, шелковисто-прохладную курпачу, затолкал под мышку белоснежную подушку и неожиданно почувствовал необыкновенную сладостную легкость. Все заботы дня, давившие душу, вмиг улетучились, стало легко, будто скинул камень с плеч.

– Да, тамаде не откажешь. За дорогих гостей! – он опорожнил рюмку.

– Вот это по-нашенски! – торжествовал Атакузы. – Ну-ка, домла, теперь ваш черед, не отстаньте от зять-ка! – Он по-свойски обнял Мирабидова. – Не беспокойтесь, Вахидака. Вашу просьбу мы обязательно провернем. Слово целинников, их поддержка тоже чего-то стоит. Собрание созовем, проведем предложение с аплодисментами. Можете считать, премия у вас в кармане!

– Какая премия? – Шукуров с удивлением посмотрел на тестя.

Атакузы открыл было рот: «Да это насчет книги…» Но тесть со словами: «Скажу потом» – одним махом осушил рюмку, обернулся к хаузу:

– Доченька, подай мне дутар. Да забудутся сегодня треволнения этого бренного мира! Как считаете, тамада?

– Хвала вам, домла! – еще больше развеселился Атакузы и снова наполнил рюмки.

Махбуба вынесла из дома дутар. Вахид Мирабидов вытянул вперед одну, потом другую руку – засучил рукава. Настраивая дутар, подмигнул Назокат-биби.

– А ну-ка, ханум! С чего начнем, с «Лязги» или же хочешь «Тановар»?

– Что вы, домладжан! У нас гут молодые найдутся, – она посмотрела на Махбубу, а сказала – Вот сидит Алияхон.

Вахид Мирабидов прикрыл глаза. Раскачиваясь всем телом в такт музыке, заиграл знаменитую «Ро-хат». Назокат-биби, хоть и отказывалась, не выдержала, чуть изогнув тонкие брови, будто не своей силой поднялась с места.

Вся кругленькая, пухленькая, поводя искусно подкрашенными глазами, щелкая короткими, унизанными золотом пальчиками, Назокат-биби поплыла по кругу. Да так легко и изящно, что Атакузы от восторга крикнул во весь голос:

– Яшанг! Да сбудутся все мечты ваши, Назокат-биби!

Махбуба тоже умилилась – подбежала к матери, звонко чмокнула ее в слегка нарумяненные щеки (нет, Назокат-биби не поддавалась летам!). Алия тоже хотела поддержать общее веселье. Она мягко улыбалась, но улыбка ее была почему-то вымученной, печальной.

Шукуров всегда удивлялся жизнерадостности своих тещи и тестя. Как умели они отдаваться веселью! У него так не получалось, и этот недостаток он в себе знал. Оттого, наверно, и ценил такие качества в других. И сейчас, в эту минуту, он никак не мог приладиться к общему веселью. Одергивал себя, убеждал: он хозяин, они гости, им и веселиться – ничего не помогало. Слишком было заметно – с Атакузы что-то произошло. Что именно – Шукуров не мог понять. А тут еще намек на какую-то премию. Успел, хитрец, с тестем договориться. Неладное что-то во всем этом…

Мирабидов самозабвенно играл теперь легкую, быструю, как бег лани, «Лязги». Махбуба, прервав круженье, с громким смехом подбежала к Алии, потащила танцевать. Но тут из кухни позвали: «Махбуба-апа! Шашлык готов!» – и танец сразу расстроился.

Махбуба пригласила всех к столу у хауза. Над водой загорелись лампочки, струи фонтана вспыхнули разноцветной дугой.

Атакузы, возбуждаясь все более и более, разливал «красавицам» шампанское, «джигитам»– коньяк. Вот он высоко поднял свою рюмку:

– Так давайте поднимем наши бокалы за то, чтобы в этом бренном мире человек мог хоть изредка отвести душу, повеселиться вдоволь! Все заботы – к чертям!

Шукуров незаметно бросил взгляд в сторону кухни. Атакузы что-то уж слишком разошелся. Неужели специально чтобы услышали соседи, которые хлопочут на кухне? Есть такие люди, любят довести до всех ушей: «Вот, посмотрите, какой я свой человек в этом доме!» Но Атакузы… Ему-то зачем? Шукуров с трудом подавил вспыхнувшее недоверие, заставил себя любезно улыбнуться.

Атакузы не заметил тени, мелькнувшей на лице хозяина. Мгновенно осушив рюмку, собрался было наполнить снова, но Алия быстро прикрыла ее ладонью:

– Не надо, пожалуйста, хватит на сегодня!

– Что? – Атакузы напряженно хохотнул. – Сегодня я как раз имею право пить, сколько хочу! Имею право веселиться и гулять, сколько пожелаю!

Шукуров попытался свести разговор к шутке:

– За какие же заслуги, дорогой раис? Может, выполнили план хлопкозаготовок?

– Нет! Сегодня я выполнил другое, еще более важное задание секретарей обкома и райкома!

– А именно?

– Вы что же, забыли? Приказ ваш выполнил! Выбросил на улицу старого ученого со всеми его книгами. А дом передал той самой ябеднице, которая обивала ваш порог…

– Послушайте, Атакузы-ака! – Шукуров привстал. Теперь он уже не думал о сковывавшем его долге гостеприимства. – Бросьте ваше кривлянье. Мой дом – не сцена, а вы – не артист, и мне не по душе подобные представления.

– При чем здесь представление? – Атакузы отодвинул стул и тоже встал.

Алия выбросила вперед дрожащие руки:

– Атакузы-ака! Дорогой мой!

Наступила долгая давящая тишина. Слышалось лишь тяжелое сопение Атакузы да тихое журчание фонтана. Шукуров опустил глаза.

– Вот что, давайте кончим этот разговор. Я вас считал человеком серьезным…

– Ошиблись, значит! – сказал Атакузы. – Какой я серьезный?. Я – самый несерьезный, самый… нечестный, самый бессовестный, самый, самый бессердечный человек! – Он потянулся к коньяку.

Шукуров перехватил бутылку:

– Хватит! Да что, в самом деле, случилось?

Атакузы не ответил. Он тяжело, как-то боком плюхнулся на стул. Уперся лбом в его спинку, закрыл глаза. В памяти сразу всплыла картина сегодняшнего утра. Он застонал от резкой боли в голове.

2

Стычка с дядей произошла неожиданно и самым нелепым образом.

Утром, наскоро позавтракав, собрался уже ехать в степь. И тут у садовой калитки показался Нормурад-ата.

– Атакузы!

Атакузы нехотя повернул назад. Домла в неизменной полосатой пижаме, повисшей на нем как мешок, в старых шлепанцах на босу ногу, кряхтя, шел ему навстречу. Дядя и племянник сошлись у колодца, молча подали друг другу руки.

– Все-таки повезло мне, поймал тебя!

– А что случилось? – Атакузы вспомнилось письмо о Минг булаке, написанное рукою дяди. На душе стало муторно.

– Есть о чем поговорить!

– Хорошо. Но лучше отложим до другого раза. Сейчас тороплюсь в степь…

– Степь твоя никуда не убежит! – неприязненный холодок в голосе старика стегнул будто плетью Атакузы.

– И ваш разговор, думаю, тоже никуда не сбежит.

– Стой! – приказал вдруг домла. – У меня сейчас сидит Уразкул!

«Ах, вот как – Уразкул! Понятно».

– Дядя! Я знаю, зачем он пришел. Но не сейчас, я…

По голому черепу домлы начала медленно разливаться краснота, будто от пролитых красных чернил.

– Ох, дорогой мой, дорогой! Знаешь, значит. Так зачем же понадобилось тебе втягивать меня в это… дело?

– В какое такое дело?

– Еще спрашивает – какое! Может, это я просил, чтобы ты отобрал у людей дом и отдал мне?

Атакузы так и застыл на месте. Вот она, человеческая неблагодарность! Перевез к себе, думал обласкать на старости лет… И что же! Чем платит за добро родной дядя? Мало Атакузы неприятностей от начальства. Да разве он не знает своего дядю?! Всегда был такой. Одной ногой в могиле, а все бьет себя в грудь: «Вот я какой честный, бескорыстный, благородный!» И письмо про Минг булак то же самое – надо продемонстрировать принципиальность – смотрите, не щажу даже своего племянника! Да знал ли этот человек хоть когда-нибудь, что такое пощада, милосердие?

– Так!.. Вы меня не просили, чтобы я освободил этот дом для вас? Не просили? А почему живете в этом доме? Почему не освободили его?

Большой, похожий на бугристый огурец нос домлы угрожающе уставился на раиса.

– Я и не собираюсь жить в этом доме!

– Не собираетесь? Так поскорее освободите его!

– Освобожу, но я хотел поговорить…

– Сегодня же и выезжайте! – отчеканил Атакузы, не слушая…

Из кухни выбежала Алия. Босиком, на ходу ловя сползший с головы платок, бросилась к мужу:

– Опомнитесь, Атакузы-ака! Опомнитесь!

Багрово-красная голова домлы тряслась. Он с болью сказал:

– Ах, глупец, глупец! Совсем потерял голову, раис.

– Благодарю покорно! Будь проклят тот, кто делает добро! Сегодня же оставьте этот дом, этот кишлак!

В саду градом посыпались яблоки, из-за деревьев выскочил Хайдар – в майке и трусах.

– Отец! – схватил Атакузы за руку. – Одумайтесь, отец!

– Хорошо, я покину… – увидев Хайдара, старик сразу как-то сник. – Дом я покину, но кишлак… Возомнил себя хозяином кишлака, глупец!

– Вот, вот, все глупцы, все невежды, один лишь на свете мудрец – вы!

Хайдар подошел сзади, крепко обнял отца, оттащил от домлы.

– Да опомнитесь же наконец!

Атакузы вырвался из сильных рук сына. Не помня себя, закричал:

– Только вы, вы мудрец!.. – и вдруг замолк, замер с полуоткрытым ртом.

Старик, странно шаркая ногой, спотыкаясь, поплелся к себе – сгорбленный, жалкий. Атакузы опустил голову, сделал было шаг вслед дяде, остановился, махнул рукой и быстро пошел к воротам.

Шофера Атакузы отпустил, сам сел за руль и помчался в степь. У последних домов кишлака повернул обратно. Вспомнил: надо съездить в трест к газовикам– что-то застопорилось с газопроводом. С полдороги опять повернул назад, сообразил: пожалуй, сгоряча набьет там кувшинов.

В полдень лежал в штабе один, уставившись в потолок. Зазвонил телефон, потянулся, не вставая снял трубку.

– Дядя… дядя переезжает… – услышал взволнованный голос Алии.

– Куда? – спросил устало, безразлично.

– В школу. Комнату ему там будто бы дали. – Алия всхлипнула.

– Ну и прекрасно! – Атакузы бросил трубку на рычаг.

Минуты через три телефон опять задребезжал. Снова Алия!

– Что тебе еще?

– Звонили от Шукурова. У них гости из Ташкента. Домла Мирабидов с супругой. Просят вас приехать!

– Да? – Атакузы вскочил на ноги, захлебываясь, будто получил счастливую весть, сказал: – Тогда и ты готовься! Переоденься! Я сейчас буду. Поедем вместе!..

…Атакузы сидел, грудью навалившись на спинку стула. Но вот он встрепенулся, встал, грузными, твердыми шагами пошел к хаузу, подставил голову под струю фонтана. Обмыл лицо, похлопал мокрыми ладонями по шее. Вытерся – Махбуба подала полотенце. Теперь он был совсем трезв, будто и не пил вовсе.

– Простите, Абрар Шукурович. Обрадовался неожиданной встрече с Вахидом Мирабидовичем и позволил себе лишнее…

– Нет-нет, – заерзал, заюлил Вахид Мирабидов, – все хорошо…

Атакузы оставил без внимания эту суету, смотрел только на мрачного Шукурова.

– Если разрешите, мы поедем, Абрар Шукурович.

Подбежала, покачивая плечами, Махбуба:

– Что вы, Атакузы-ака! Сейчас подам плов!

– Спасибо за все. А ну, ханум!..

– Я готова… – Алия, словно прося извинения, застенчиво улыбнулась.

Абрар Шукурович остановил поднявшегося тестя:

– Не беспокойтесь. Я сам провожу гостей.

У ворот он отвел Атакузы в сторону.

– Куда переехал домла?..

– В школу. Дом, как вы и приказали, вернули этой самой Надирехон. Мужа восстановили на прежней работе. Я извинился перед ним. Надеюсь, сделал все?

– И страдаете от гордости? Самолюбие пострадало?

– Дело не в самолюбии. Я, кажется, устал. – Атакузы стоял, печально опустив голову, непривычно тихий. – Устал, Абрар Шукурович. Хочешь сделать' что-то хорошее – мешают, не дают развернуться.

– Это вам-то не дают развернуться?

– Я сделал все, что вы приказали, – уклонился от ответа Атакузы, – Можете проверить…

– Я приеду к вам. Поговорим.

– Понятно, – усмехнулся Атакузы.

Алия хотела бы упросить мужа, чтобы не садился за руль, но знала – бесполезно. В такие минуты Атакузы никогда не отступает от своего. Собственно говоря, Алия вовсе и не боялась, что может произойти несчастье, даже не думала об этом. Всем сердцем чувствовала, как страдает муж.

Алия знала его натуру: сначала обидит человека, а потом сам терзается. Но то, что случилось сегодня!.. Такого не должно было быть. Даже Хайдар, он ведь дуется на деда, и то возмутился. И потом пошел помогать старику, когда услышал, что тот переезжает.

Алия тоже побежала к дяде, плакала, упрашивала: «Подождите, одумайтесь. В гневе, сами знаете, что только не слетит с языка. Потерпите до возвращения Атакузы-ака!» Но Нормурад-ата не захотел ждать, твердо стоял на своем. Все в той же полосатой пижаме-мешке, в старых шлепанцах таскал вещи, устраивался в машине. Алия боялась, как бы старик в сердцах не прогнал Хайдара. Но нет, обошлось, даже рад был его помощи.

В полдень, когда позвонила мужу, Алия по голосу поняла, как ему тяжело. Но по-настоящему почувствовала всю силу его страданий, когда он вернулся из степи.

Во двор Атакузы вошел пошатываясь – и сразу к колодцу. Припал к ведру. И, будто убегая от неприятных новостей, заспешил обратно на улицу. Только бросил на ходу: «Не возись, побыстрее!» За один день весь почернел. Стал похож на обуглившееся дерево. До самого районного центра не проронил ни звука. Гнал и гнал машину – страшно было взглянуть на спидометр.

И вот он опять гонит «Волгу», словно нарочно кидает ее в ямы, в колдобины, скачет по ухабам. Сюда мчались хоть днем, посветлее. А теперь, в сумерках, и не разглядишь, как мелькают дорожные знаки. Только подкидывает на рытвинах и буграх. Атакузы не замечал ничего. Встречные машины включали, выключали свет, а он, будто их вовсе не было, гнал, не уступая дороги, вел прямо в лоб и так стремительно, будто только и желал одного – на безумной скорости разбиться!

Алия украдкой глядела на суровое чугунно-черное лицо мужа, на ходившие ходуном желваки, а слезы так и жгли, туманили глаза…

Что за времена пошли!.. Родные дядя и племянник не могут понять друг друга. А другие?.. Неужели никто так и не поймет? Так и не узнают, что творится в душе Атакузы. Но как же он казнит сейчас себя, как казнит!

Алия вовсе не выгораживает мужа. Он слишком занесся, это да. Особенно в последние два года. Она сама замечала. Все чаще бывает крут и несправедлив, – это верно. Но верно и то, что не такой уж он злодей, как думают некоторые. И сейчас за что ни возьмется – все только для людей. Доброе не так бросается в глаза, как дурное. Захвалили его сверх меры – вот что. У тех, кто хвалит, свой расчет, раис ведь тоже может кое-кому оказаться полезным. Но она… Она – жена, и именно она прежде всего виновата. Недоглядела, не спохватилась вовремя, тревогу не забила. Ведь как-никак тоже – учительница, с высшим образованием, и начинала с ним вместе. Поддалась, подстроилась под него…

В уши Алии ударил дикий рев, похожий на зов взбесившегося в пустыне верблюда. Ревело что-то огромное. Ослепляя двумя ярчайшими глазами, надрывно гудя, оно шло прямо на них. Атакузы летел вперед – сейчас будет удар….

Алия отчаянно кинулась на руль. Атакузы очнулся, резко крутанул баранку. «Волга», как неслась на всех своих ста с лишним километрах в час, так и прыгнула на той скорости в темноту. Несколько раз подскочив, словно стреноженный конь, перелетев через ямы и арыки, замерла, скособочившись, на склоне невысокого пригорка. Атакузы рывком открыл дверцу, вышел из машины.

Алия долго еще сидела. Никак не могла прийти в себя. Незаметно поплевала по сторонам, как самая простая кишлачная женщина, и тоже вышла.

Ревущий «МАЗ» давно проехал. Все кругом потонуло во тьме. Только далеко, там, откуда они ехали, светились огни – словно бусинки, нанизанные на ниточку. Там остался город.

Атакузы курил, навалившись на капот машины. В частых вспышках папиросы возникал короткий треугольник усов и кончик чуть по-орлиному загнутого носа с нервно вздрагивающими ноздрями.

Алия бесшумно подошла к мужу. Атакузы ласково положил руку на ее плечо. Сказал:

– И тебя я замучил, бедняжка.

– Больше всего себя…

Атакузы погладил плечи жены: осторожно, нежно, будто просил прощения.

– Я хотел бы… я готов на колени встать перед стариком. Только знаю – не простит он теперь…

Алия схватила тяжелую мозолистую лапищу мужа. Глотая сбегавшие на губы соленые капли, сказала:

– Простит! Вы не знаете его, простит.

– Сужу по себе, я бы на его месте – ни за что…

– Не знаете его, – повторила Алия. – Он не такой, он не держит обиды!

Атакузы помолчал, потом заговорил задумчиво, будто сам с собой:

– Что-то я и в самом деле загордился. Слава и почет, видно, и впрямь сбили с пути, закружили голову… – Словно обессиленный горем или болезнью, тяжело опустился около машины, растянулся на иссохших кустах полыни. Алия села рядом, положила голову мужа на колени, прижала к груди.

– Милый мой! Бросайте вы эту каторгу! Ведь говорили же сами недавно: и без этого председательства проживем!..

– Бросать? Оставить, не достроив то, что начато? Пустить по ветру четверть века жизни? Нет, не могут родная, невозможно. Мне одно надо: работать не мешали бы. Не понимают, не хотят понять.

«Опять заладил свое!»

– Я не знаю, как насчет работы… Но с людьми – нельзя так. С Наимджаном, с его женой как поступили… Родной, так же нельзя! И секретарь – я говорю про Шукурова, – не желает он вам плохого. По глазам вижу – хочет добра вам.

– Ты так думаешь?.. – Атакузы замолчал, – Может быть… – Проговорил задумчиво: – Запутался я…

Опять набежали слезы. Алия нагнулась к мужу, стала целовать его в щеки, в висок, в лоб.

Атакузы закрыл глаза. Лежал тихо, чуть слышно дыша, будто даже своим дыханием боялся спугнуть эту минуту. Поддался ласке – большой ребенок – истосковался по любви!

Глава пятнадцатая

1

– Вставай, сынок, тебя отец спрашивает…

Хайдар раскинулся на широком сури в излюбленном своем уголке сада под старой тутой. Он спал мертвым сном.

Солнце уже взошло, но сад все еще оставался в густой тени, лишь верхушки пирамидальных тополей вдоль ограды – садовых стражей – купались в первых розовых лучах.

– Вставай, говорю, отец зовет, – достиг наконец сознания голос матери.

Хайдар нехотя поднялся. Вчера весь день помогал дяде, домой пришел в полночь. Потом долго лежал, смотрел на звезды – все не мог заснуть, тревожили разные думы.

Вообще был странный день. Нелепая ссора отца с дедом. Директор школы без разговора выделил старику комнату из «хозяйственных помещений». Потом, как узнал, что домла собирается подарить школе свою библиотеку, добавил еще одну. А дальше начались совсем уж странные вещи; сбежались и знакомые и незнакомые. Перетаскивали коробки с книгами, вещи, помогали грузить, путались под ногами. Соседи несли чай, разную еду. Словом, получился самый настоящий ха-шар – каждый хотел помочь, внести свою дань. И Латофат с подругами помогала, укладывала книги. А вечером принесли целое блюдо плова.

Конечно, разве плохо, что люди так заботятся о домле. Оказалось, многие относятся к нему с уважением и любовью. Хайдара беспокоило другое. Он заметил среди тех, кто пришел на незваный хашар, Кудратходжу и еще нескольких человек, из тех, кто любит мутить воду. Шакалы! Им только бросить кость, поднимут вой на весь свет. У Хайдара как бы открылись глаза: неожиданное и всеобщее сочувствие к домле, старания людей поднять его дух – в этом чувствовалось откровенное всеобщее недовольство. Кем?.. Хайдар не сразу решил ответить себе. Тяжело было признать: люди недовольны его отцом, раисом Атакузы! Лежал долго с открытыми глазами, смотрел на звезды и думал, пока не одолел сон. А теперь отец зовет – о чем будет говорить?

Атакузы, заложив руки за спину, медленно вышагивал по коридорчику из виноградных лоз от айвана к летней кухне. У колодца на большом круглом столе стояло глиняное блюдо, на нем гора лепешек. Две касы сметаны были непочаты, нетронут и виноград на подносе. Видно, хозяину было не до еды.

– Садись! – продолжая расхаживать вперед и назад, Атакузы исподтишка взглянул на сына. Глаза раиса ввалились, черные щеки запали, движения были замедленные, вялые. – Ну что, рад старик переезду?

– Удивительные вещи спрашиваете, отец, – сказал Хайдар. – С чего ему радоваться?

Уголок рта Атакузы насмешливо скривился.

– Вижу, и ты перешел в стан деда?

Хайдар готов был съязвить в ответ, но его остановило незнакомое жалкое выражение ввалившихся глаз отца. Ответил сдержанно:

– Ни в чей стан я не перешел, и дело не в этом…

– А в чем же?

– Если говорить честно, вы были неправы…

Атакузы с удивлением взглянул на сына:

– А дядя? Он, значит, по-твоему, прав? Я делаю для него все, забочусь как о родном отце, принимаю на свою голову все камни, а он… Не будем говорить о благодарности, но подставлять ногу!.. – Атакузы закрыл глаза, помолчал. Потом сказал изменившимся голосом: – Ладно, не будем больше об этом. Я позвал тебя по другому делу. Что я хотел сказать?.. Да! Приехал твой учитель.

– Кто?

– Руководитель твой. Вахид Мирабидов! Гостит сейчас у зятя. Вчера мы виделись. О тебе говорил, о твоей работе. Обнадеживает. Уверяет, что все будет в порядке.

– Да ладно уж!..

– Что-о? – Атакузы остановился перед сыном, испытующе посмотрел в глаза.

– Ничего особенного, я что-то остыл к той работе…

– Остыл или нет, но диплом получить надо, – тон отца не допускал возражений. – В жизни еще пригодится! Словом, мы должны принять его у себя в доме, на высоте. – Атакузы почему-то замялся, почесал за ухом. – Да, вот еще что. Вчера твой учитель просил об одном деле. У него есть, говорит, какая-то книга о сибирских реках.

– Ну?..

– Так вот, значит, такое дело… Он сказал, желательно бы по этой самой книге… провести… совещание, что ли. Среди целинников. Хорошо бы, говорит, чтобы выдвинули ее на соискание премии…

– Какой премии?

– Не знаю. Говорит, есть какая-то премия для ученых. Имени Беруни, так, что ли?

Хайдар не поверил своим ушам, переспросил:

– И он сам сказал вам об этом?

– Да, конечно, сам. Как бы нам это дело провер. нуть?

Хайдар, наверно впервые в жизни, с удивлением посмотрел на отца: неужели он всерьез? Его отец – умный, все понимающий и говорит такие вещи, берется за дело, которое ему совсем не к лицу, да и не под силу!

– Не представляю, дада. Никогда не сталкивался с подобными вещами.

– Гмм… А дядя, наверно, знает, как все это делается?

Хайдар громко расхохотался:

– Не хватало только вашего дядю просить, чтобы выступил с докладом об этой книге перед целинниками!

Что было на уме у отца – непонятно. Видно, наконец понял, какую чушь городит. Умолк, лишь рукой махнул.

Хайдар в раздумье побрел в конец сада к арыку, зачерпнул в пригоршню ледяной воды, плеснул в лицо – раз, другой. Еще тяжелее, чем ночью, давили думы. Прилег на сури.

Большой сад, засеянный между яблонями клевером, уже прогрелся в лучах солнца. Лишь раскидистое старое дерево туты – громадный шатер – уберегало уголок сада от зноя.

Хайдар лежал в тени этого зеленого шатра и вспоминал. Когда же эти гнетущие думы привязались к нему? В день, когда случился скандал с доцентом? Нет, пожалуй, позже. Они пришли после нежданной-нега-данной беседы с дядей.

Встреча и в самом деле получилась неожиданной. Почтальон оставил телеграмму у них, и Хайдар хотел незаметно опустить ее в ящик старика. Да вот наткнулся на него самого. А дальше и, не заметил, как подчинился – то ли ясному уму, то ли душе этого человека, его воле – так и не понял. Конечно, телеграмма сделала свое дело – дед попросил прочитать ее вслух. Да и голос старика был неожиданно ласковый, искренний. И конечно же его слова…

Тогда, после беседы со стариком, Хайдар тоже ворочался всю ночь. Слова деда то казались справедливыми, а то вдруг жестокими. Так до рассвета Хайдар и проспорил мысленно с ним. А потом – нелепая стычка отца с дедом… Сам видел вчера, как старик сгорбился от дикого отцова окрика, как пошел, шаркая шлепанцами. Душа так и перевернулась. Но осунулся за ночь и отец, стал непохож на себя.

Особенно тяжко было смотреть, как пытается он глядеть прежним Атакузы, гордым и несгибаемым. Видно, что-то надломилось в нем.