Текст книги "Плеяды – созвездие надежды"
Автор книги: Абиш Кекилбаев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 33 страниц)
Байкара так и вцепился в повод бия.
– Как бы их добыть, а?
Бий усмехнулся в усы:
– А чего их добывать? Бесплатный скот, его угоняет каждый, кому не лень! Возьми с собой джигитов, крепких да удалых, окружите посольство, они там все трусливы, что твои зайцы, и действуйте. Даже Баймурат и тот в одну ночь угнал двадцать скакунов... Не поторопишься, боюсь, люди ворсинки не оставят тебе от коней.
Услышав на другой день о том, что Байкару убили в ночной перестрелке, Жалтыр поспешил к Батыру:
– К хвосту Абулхаира очень кстати прилепился дымящийся кизяк. Сырлыбай и Баби теперь возьмутся за Абулхаира, не простят ему смерти сородича-джигита. Как хан и посол будут спасать свои шкуры?!
Через неделю стало известно, что аул Абулхаира снялся со своего становья и откочевал. Султан Батыр тут же поднял и свои аулы. Он следовал за Абулхаиром по пятам, отставая от него не больше чем на два перевала. Когда же Сырлыбай умыкнул башкира из русского посольства, Батыр, не желая вмешиваться в чужие распри, поотстал и обосновался в песках Барсуки. Однако в народе ходила молва, что к похищению башкира султан Батыр тоже приложил руку.
Похоже, в это поверили соседние улусы и даже Хива и Бухара. Каждую неделю посылали к нему лазутчиков и убеждали его: «Не принимай подданства российского! Выступай против!» Потомки Жадика тоже один за другим гнали к нему своих гонцов и тоже нашептывали: «Надо до смерти запугать посла, чтобы он покинул орду Абулхаира!»
Султан Батыр скрывал ото всех, что у него на уме. Никто не догадывался, что он был взбудоражен, взволнован. Он чувствовал, что попал в сети.
Ему иной раз хотелось сесть на коня и уехать подальше от всех этих интриг и тревог. Но уехать или, больше того, послушаться шептунов – значило бы показать себя строптивцем в глазах русской царицы. Резко отмахнуться, отвадить ночных посетителей? В народе росла слава о нем, и Батыр боялся лишиться ее так же внезапно и быстро, как она родилась.
Он осторожничал, выжидая, у него на то были причины. Благодарение аллаху, наладились его отношения с потомками Жадика. С ним стали считаться и соседние ханства. Как бы ни заносились Абулхаир и посол, куда они денутся без его помощи и поддержки? Зачем ему, султану Батыру, вмешиваться в ход событий? В степи каждый день что-нибудь случается. События рождаются и лопаются, как пузыри на поверхности кипящего котла.
Батыр, на первый взгляд, целиком отстранился от всех интриг и склок, не участвовал в сговорах против Абулхаира. Но он действовал исподтишка, используя для этого своих людей. Распускал с их помощью по аулам слухи и сплетни, мутил воду, натравливал роды и биев на Абулхаира, подсказывал, как больнее всего уязвить хана, как навредить русскому послу. Это Батыр через своих приспешников подбил Сырлыбая напасть на русский караван и похитить Таймаса. Через верных людей он направлял действия Сырлыбая и других биев в их схватке с ханом.
Но однажды произошло то, чего Батыр никак не ожидал: к нему пожаловали Нурали и Букенбай с приглашением к послу. Он принял приглашение – как не поехать?
К тому же он был в душе польщен, что сам посол императрицы российской вспомнил о нем! Когда же он понял, что пригласил его не посол, а хан, когда он убедился, что прием ему был оказан холодный, пустил в народе слушок, что хан и посол унизились до того, что пригласили его почтительно к себе. Однако слух слухом, а присягу ему пришлось дать.
До него, Батыра, все новости доходили очень быстро. Дошли вести о том, что Сырлыбай вернул Таймаса в посольство. Что русское посольство иные бии навещают по доброй воле, с целями, угодными Абулхаиру. Но сколько еще было противников хана, готовых уничтожить и хана и посла! Эти люди сделали свою ставку на него, сына Кайьша. Обратившись за помощью к чужому народу, иноверцам, Абулхаир почти утратил власть и лишился влияния.
Бии и султаны затеяли свою игру, и Батыр в этой игре стал главной фигурой. Переменчивое, капризное счастье вновь заглянуло в опустевшую угрюмую юрту покойного Кайыпхана. И сын Кайьпа надеялся: может, здесь оно и останется? Знатный, издавна известный род Жадика как будто бы получил реальную возможность вновь обрести былую славу и былое величие, утраченное со смертью пречистого Тауке-хана.
У Батыра сыскалось вдруг множество друзей и советчиков. Они как могли туманили Батыру голову похвалами и лестью. Но в то же время держали его за полы, призывали к спокойствию, не давали шага сделать самостоятельно.
Как гром среди ясного неба было для Батыра известие о том, что русское подданство принял даже такой могущественный султан, как Самеке. Батыр был в отчаянии. Однако румянец вскоре опять заиграл на его побледневших щеках. К нему прискакал гонец от Самеке и передал слова султана: «Я сделал это для отвода глаз, чтобы не вызывать понапрасну гнев русской царицы. Надежды наши не потеряны, будем и дальше действовать вместе, дружно. Нам теперь ни в коем случае нельзя отпускать посла живым! За любую опасность, нависшую над его головой, за любую беду, с ним случившуюся, отныне в ответе будет Абулхаир. А мы теперь вне подозрений. Мы будем чисты перед царицей, что бы ни случилось с ее послом!»
В самом деле, вздохнул с облегчением Батыр, присяга с его подписью и подписью Самеке отправлена почтой в Россию, а следовательно, руки у них развязаны. Остается лишь умело натравливать отчаянный люд на ставки посла и хана. Надо сделать так, чтобы посол убедился: единственная возможность остаться в живых – отречься от Абулхаира, искать защиты и покровительства у потомков Жадика! Вот тогда-то Абулхаир и останется в дураках. Народ отвернется от него как от мошенника, возомнившего о себе бог знает что!
Батыр был почти уверен: если события пойдут так, как его сторонники задумали, – трон достанется ему. Золотой трон главного хана! То, о чем еще недавно он не посмел бы даже мечтать, казалось, приобретало теперь близкую реальность.
Однажды у коновязи Батыра остановилось несколько всадников. Усы их заледенели, лица были красные, обветренные. Это были калмыки с берега Эмбы, и послал их к султану тайши Лобжи, известный в степи своей строптивостью и задиристостью. Он вел непрерывную, изнурительную борьбу с кланом Аюке и считал Батыра своим союзником. Лобжи прислал весть о том, что из Астрахани выступил русский караван и держит тот караван путь на Бухару и Хиву. Возглавляет караван военный вельможа. Не исключено, сообщил тайши, что едет он с целью склонить Бухару и Хиву к тому, чтобы принять русское подданство. Караван должен завернуть к Абулхаиру и забрать с собой господина Тевкелева. Может быть, до царицы дошли слухи о тяжелом положении ее посла в казахской степи?
Если это и в самом деле так, все его мечты превратятся в прах. Нельзя допустить сюда караван! Но как? Дойди они до цели, глядишь, в Бухаре или Хиве отыщется какой-нибудь свой Абулхаир. Это – во-первых, а во-вторых, если Тевкелев доберется до России целым и невредимым, уж он там, в Петербурге, порасскажет о своем пребывании в казахской степи, уж он там распишет, каков есть султан Батыр, сын Кайыпа... Нужно, чтобы караван этот постигла участь неудачливых караванов – мало ли их время от времени бесследно исчезает в степи.
Известие о караване и свои мысли и намерения относительно него Батыр держал от всех в строжайшей тайне.
Он рассчитал так: встретив русский караван, войско не упустит его, польстится на богатую добычу и разграбит. А уж замарав руки, пойдет с ним на любое дело... Так Батыр оказался в своем странном, удивившем многих зимнем походе.
Однако туркмены ничего не слышали о караване. Потеряв надежду на склонах Каратау, впавший в отчаяние и тоску, султан Батыр направился к Эмбе...
Как-то Батыр заметил движущиеся вдалеке черные точки: словно коршуны взлетали и махали крыльями. Сердце его ёкнуло. Значит, там стоят на карауле люди, увидели их и теперь машут шапками, дают знак опасности своим людям...
Когда войско Батыра обогнуло гору Айракты, перед ним оказался большой аул.
Жители аула ко всему привыкли, к любым напастям и набегам притерпелись, однако теперь были в растерянности: никогда прежде враги не наведывались к ним зимой, как тут было не растеряться?
Женщины и дети попрятались, забились в юрты, старики вышли навстречу всадникам. Они дрожали от страха и холода, но старались держаться с достоинством. Согбенные, жилистые, но еще крепкие, как карагачи, старики собрались первыми принять на себя все удары и беды.
– Господи, да никак это Менлибай-бек? – раздался вдруг из окружения Батыра недоумевающий голос Таниберды.
Таниберды и Менлибай бросились друг к другу, обнялись. Казахи тотчас же опустили копья. Из юрт высыпали люди.
– Эй, объясните, в чем дело! – повелительно прикрикнул на стариков султан Батыр.
– Это же бек туркменского рода бозаши! Я встретился с ним давным-давно, в Хорезме в годы великого бедствия. Менлибай подал мне в трудную минуту руку помощи. Стал моим тамыром по трапезе... Один из десяти сыновей бека, Хаким, находится, оказывается, сейчас на территории, подвластной Хиве! – захлебываясь от радости, сообщил всем Таниберды.
– Ну что ж, хорошо! Спроси у своего тамыра, не проходил ли здесь русский караван на Хиву?
Менлибай знал о караване, который искал Батыр! И не просто знал! Церен Дондук просил именно его повести этот караван в Хиву и Бухару, да вот скрутил старика ревматизм и он отправил вместо себя сына Кыдыра. Ничего не подозревая, бек назвал маршрут, по которому должен был двигаться караван.
У Батыра засияли глаза: наконец-то долгожданная удача! Наконец-то!
Он обнаружил караван среди огромных барханов. И среди русских – Бактыбая с его отрядом!
– Как дела? С добычей возвращаетесь? – осведомился с ехидцей Бактыбай.
– А ты сам? – ответили ему сразу несколько нетерпеливых голосов.
– Вы что, ослепли? – широко, торжествующе заулыбался Бактыбай.
В караване оказалось пятьсот верблюдов, до отказа нагруженных разным добром, сотня длинноногих аргамаков.
Воины Бактыбая рассказали, что они обнаружили караван по следам на песке. Им пришлось связать туркмен, потому что они никак не хотели отдавать на разграбление караван, порученный им беком, отдавать в плен русских. Туркмены готовы были драться, да русский вельможа не велел. «Не будем зря проливать кровь! – сказал он. – В крайнем случае откупимся!» Бактыбай решил не трогать русских и туркмен до тех пор, пока не появится Батыр, – он был уверен, что рано или поздно султан появится здесь. Пусть тогда и приказывает, что делать с добром и с людьми.
Воины Батыра завидев упавшую с неба добычу, не верили своим глазам. Джигиты щупали руками вьюки, мешки и возбужденно, жадно спрашивали друг у друга:
– Что бы там могло быть такого?
– А сколько всего! Повезло так повезло!
Они поплевывали на ладони в предвкушении даровых рабов и добра.
Батыр увидел среди казаков в лохматых шапках и белых тулупах рослого человека с острым, пронзительным взглядом. «Это, наверное, и есть тот самый вельможа, —подумал Батыр. – Казаков много, схватись они с Бактыбаем, он бы их не одолел. Значит, калмыки сказали правду! Кто станет слушать тех, кто пролил кровь на пути своем! Не будут внимать их словам Хива и Бухара, если они разгромят казахов. Однако и мне лучше с этими русскими не знакомиться. Зачем мне представать в их глазах разбойником, встретившимся им в степи в недобрый час? Пусть лучше Таниберды сам ведет все переговоры и с караваном и с Бактыбаем. Ясное дело, разумнее всего было бы поступить так: оставить каравану половину верблюдов с грузами, а самих отпустить восвояси. Куда они поедут наполовину пустыми? В Хиву и Бухару не поедут, а в казахские улусы их не пустят...
Однако Бактыбай поднял шум из-за добра. Разве мог он упустить всю добычу? Он и слушать не желал Таниберды. Орал во все горло: «Вам жаль отдать мне такое богатство – пятьсот верблюдов, сто коней, сто туркмен да пятьдесят русских! Никогда не поверю, чтобы вы вдруг стали такими жалостливыми к неверным!»
Русские и туркмены с удивлением взирали на двух яростно спорящих казахов. И если один из них еще как-то сохранял выдержку, хотя и говорил громко, то другой уже принялся размахивать камчой.
Батыр не вмешивался в спор. Послал широкоплечего, спокойного Абагая унять спорщиков:
– Скажи Бактыбаю, чтобы прекратил базаритъ. Хватит с него добычи и в полкаравана. Остальных надо отпустить, да и самим пора трогаться в путь. Намекни, что у меня есть на то причины...
Однако и Абагаю не удалось успокоить разгневанного Бактыбая. Пришлось все-таки самому султану вмешиваться. Он приблизился вплотную к Бактыбаю и процедил сквозь зубы:
– Хватит, прекрати!
Волоча по земле длинный кнут, Бактыбай подошел к туркменам и вдруг завизжал, будто его резали:
– Дьявол с ними, их, может, и отпущу, но вот этого щенка ни за что!
Он рвался к стройному джигиту с синяками и кровоподтеками по всему лицу.
— Или увезу этого как своего раба, или горло ему перережу!
Джигит оказался сыном бека Менлибая. Измученный, как и его попутчики, десятью днями плена, он понял, что все беды они терпят из-за надменного, крикливого Бактыбая. Он вытащил нож и собрался бросить его в спину врага, но ему помешали. Связали и беспощадно избили...
Тут уж выдержка оставила Таниберды. Он подскочил к Бактыбаю и загородил собой юношу. Бактыбай не унимался, напирал на Таниберды. Пришлось опять вмешаться султану Батыру:
– Ладно, пусть Бактыбай пока забирает парня себе. Но пусть только попробует хоть пальцем тронуть его!
На другой день Таниберды обменял сына своего друга на причитавшихся ему двадцать верблюдов с грузом. Он решил отвезти юношу в свой аул, подлечить, а потом возвратить отцу.
Когда проклятый караван повернул назад, Батыр вздохнул с облегчением. Разграбление каравана на совести Бактыбая. Батыр выступил в роли спасителя. Ведь это он спас караван от разбойника Бактыбая. Слух об этом надо будет пустить по степи.
Джигиты султана были счастливы, шумели, каждый хвастал своей добычей. Больше других суетился Сагал-бай, всем подряд показывал продолговатый черный футляр, в котором находился какой-то блестящий предмет. Однако, что это такое и для чего он, никто не знал. Сгорая от любопытства, Сагалбай решил обратиться к самому султану, показать ему загадочную вещь. Батыр долго в нее вглядывался, потом изрек:
– Я слышал, русские едят пищу, протыкая ее железом. Это штуковина, видать, и есть та самая...
«Вот что значит тюре! Все знает! – восхитился в душе счастливый обладатель редкостной вещи. – И правда, на два жала насаживается мясо, удобно! Воспитанный человек, наверное, нанизывает еду на одно острие, а жадный – сразу на два! – Сагалбаю не терпелось добраться поскорее до дому и попробовать свое приобретение в деле. – Наверное, сподручно будет выхватывать из котла баранью ножку!»
Войско вышло к пескам Барсуков. Батыр пытался представить себе, что творится сейчас в улусах. Живы ли хан и посол? Или...
Наступил наконец день, когда они подъехали к месту, где находились ханский аул и посольство. «Что там кричит Бактыбай, гордо восседающий на коне впереди своей добычи – пятидесяти верблюдов? Изрыгает угрозы и проклятия русскому послу? Неужто он... О аллах, выходит, посол еще жив? Значит, и Баби ничего не сделал? Простил русским гибель джигита из его рода? Чудеса! О ужас! Послу теперь станет известно, что они ограбили русский караван! Нельзя, нельзя допустить этого! Я сам должен обо всем рассказать ногайцу, представить события так, что если бы не я то караван был бы уничтожен! Пришлось-де откупиться от Бактыбая добром! Нет, лучше сначала послать к ним Абагая, пусть он сообщит им об этом, а потом уж настанет моя очередь ехать к послу». Батыр подозвал к себе Абагая.
***
Зима под напором весны наконец отступила. Их схватка терзала степь целый месяц и снегопадами, и холодными дождями, и песчаными бурями.
Степь успокоилась, вздохнула с облегчением. Начали пробиваться первые травы. Дни стали теплее, позеленели холмы, напоминавшие до этого старые кошмы. Около юрт заблеяли только-только появившиеся на свет ягнята.
С утра до вечера казахские аулы пребывали в суете и заботах. Начался окот, и люди были заняты новорожденными, не державшимися на ногах жеребятами и верблюжатами, не обсохшими еще ягнятами и козлятами...
Две недели никто не беспокоил русское посольство. И лишь в конце месяца мимо него промчались какие-то всадники с кучей добра, выкрикивая угрозы:
– Ну, погоди, посол, недолго осталось тебе жить!
Не прошло и часа, как в посольство прибыл незнакомый путник в лисьей шапке и волчьей шубе. Назвался Абагаем.
Абагай поведал им историю о том, как султан Батыр, возвращаясь из похода, спас русский караван от разбойника Бактыбая...
Абагай удалился так же поспешно, как и явился.
Тевкелев обдумал все, что рассказал ему казах, и решил: султан Батыр недаром бьет себя в грудь, выставляя себя спасителем русских. Что-то не похож он на спасителя. Важно, что он вернулся из своего странного похода и что теперь легче будет следить за ним.
На следующий день в юрту к Тевкелеву пожаловали гости. Были среди них Абулхаир, Букенбай и Батыр, ступавший как-то робко и неуверенно.
Первым заговорил Абулхаир, который утратил свое спокойствие и на этот раз даже не пытался скрыть негодования.
– Ограблен русский караван. Нарушена наша клятва русской императрице. Впору хоть сквозь землю провалиться! – выпалил он отрывисто. – Не зря в народе бытует мудрость: один катышок навоза может испортить целый бурдюк масла. Из-за какого-то негодяя с алчным сердцем и ненасытными глазами все мы обречены на справедливый гнев ее величества царицы! – каждое свое слово Абулхаир произносил так, словно выстреливал им в своих врагов – напористо, зло, со скрытой угрозой.
Букенбай сидел с опущенной головой, пряча глаза от стыда. Все косились на Батыра.
Тевкелев был доволен: значит, они побаиваются русской императрицы, сознают, что может наступить расплата, неминуемая и жестокая. Что ж, это хорошо, когда кто-то чувствует свою вину и ответственность за нее. Но сейчас лучше не пугать их. Надо слегка успокоить их.
– Великая государыня наша милостива. Она не наказывает невиновных. И на этот раз она повелит прежде всего выявить истинных виновников, а потом уж станет чинить над ними суд. Я, и вы это знаете, хан, никогда не сомневался в вашей честности и преданности. Не тревожьтесь понапрасну! – обратился Тевкелев к Абулхаиру.
Хан поднес к груди правую руку и молча, скрывая волнение, поклонился. Тут Батыр попытался было раскрыть рот, но его опередил Букенбай:
– О аллах! Каким бы отчаянным разбойником ни был Бактыбай, он все равно не осмелился бы напасть со своим небольшим отрядом на султана с двухтысячным войском! Чепуха это, никогда не поверю! Скажи лучше прямо, Батыр, что не очень-то ты стремился остановить Бактыбая.
Батыр принялся клясться и божиться, что не виноват, и действовал он из самых что ни на есть благородных побуждений, и если бы не он... Султан чуть не бил себя в грудь и все говорил, говорил, повторяя одно и то же:
– Если я взял хоть ломаный грош из этого каравана, пусть пропадет все мое добро! Все до нитки! Я же... ведь я же...
Казахи по-прежнему слушали Батыра с суровыми лицами.
Тевкелев почел за благо вмешаться и попытался в обтекаемых выражениях успокоить Батыра.
– Господин посол, я только тогда смогу быть спокоен, когда вы сообщите государыне-царице, что я не таю в своем сердце ни капли зла, – голос Батыра звучал умоляюще. – Казахи дошли до крайности – они лишились всех базаров и потому готовы польститься на любую тряпку. В таком положении они ни за что не согласятся упустить добычу, которую, можно сказать, сам бог послал им. Народ наш привык к барымте, это у него в крови. Когда все казахи примут российское подданство, многое изменится. Степняки наши со временем привыкнут к порядку. – Батыр старался еще больше смягчить Тевкелева и разжалобить Абулхаира и Букенбая.
– Хорошо, хорошо, султан, я так и доложу государыне! – произнес Тевкелев с легким раздражением, давая понять, что с этим покончено.
Казахи вздохнули с облегчением и, возбужденные и радостные, заговорили все разом:
– Есть, господин посол, у нашего народа праздник, которого ждет с одинаковым нетерпением и богатый и бедный. Курбан-айт называется. Завтра канун праздника – шек, а послезавтра – айт. Приглашаем вас, пожалуйте, разделите с нами наш праздник!
– Кстати, – кивнул с лукавой улыбкой в сторону Букенбая хан, – жена батыра родила ему еще одного сына. Он собирается отметить великую свою радость одновременно с айтом.
Посол вручил Букенбаю подарки для его жены и сына.
***
И вправду у казахов нет праздника более радостного, чем айт.
Жители разных аулов ездят друг к другу, чтобы поздравить, наряжаются в самые лучшие свои одежды, садятся на самых быстрых коней и мощных верблюдов.
Даже самый бедный из бедняков может в этот день открывать без опаски двери сорока домов. Да что там может – должен! Его всюду приветят. Каждая юрта выставляет напоказ самые ценные и дорогие свои вещи. На торе водружают вешалку, а на ней развешивают самую красивую одежду и самые ценные меха. Люди извлекают из тюков и сундуков самые заветные, самые любимые вещи и раскладывают их на всеобщее обозрение. С раннего утра до поздней ночи у каждой юрты кипят котлы и люди ходят друг к другу в гости, угощаются, пируют. В народе считается: если котел твой не будет полным в айт, достаток твой пойдет на убыль. Если вещи твои не увидят чужие глаза, они могут пропасть, сгинуть без пользы.
Тевкелев и другие люди из посольства побывали в нескольких аулах. Нагостились, насмотрелись и наслушались всего столько, что долго находились под впечатлением увиденного.
А казахи все вздыхали, все сетовали, что нынешний айт – уже не тот, что раньше. Какими айты были в прежние времена, когда они обитали у Каратау! В те счастливые для казахов времена степь превращалась в разноцветное волнующееся море – такими нарядными были мужчины и женщины, направляющиеся на праздник. На каждом песчаном гребне белизной сияли юрты, за которыми было тесно от коней, всюду горели костры от котлов разносились соблазнительные запахи. А вешалки ставились даже между юртами. И чего не было на тех вешалках! Дорогие ковры, одежда из шелка, бархата, сукна и ярких ситцев, шубы и шапки из соболя, енота, ондатры, куницы, лисы... За аулами устраивали качели – алтыбакан для молодежи, и степь наполнялась веселым смехом, звонкими песнями. Аксакалы делились воспоминаниями, шумели, молодели на глазах.
«Это теперь, – говорили Тевкелеву казахи, – мы прячемся, пригибаем головы среди барханов. А в былые времена мы стремились повыше забраться, на холмы, чтобы нас издалека можно было заметить. Заметить и пожаловать к нам в гости. Аулы с аулами, роды с родами, улусы с улусами соперничали в эти дни в убранстве и торжественности. Ораторы состязались в красноречии, борцы в силе и ловкости, острословы в остроумии и шутках. Никто не глядел, не допытывался, кто из какого жуза все были в день айта братьями. Становились роднее родных. А какие песни звучали на празднике! Какие песни! Лаская слух, задорные мелодии Старшего жуза сливались, сплетались с задушевными мелодиями Среднего жуза. В этот сладостный напев врывались горькие, печальные и яростные напевы сказителей из Младшего жуза, и пылавшие радостным румянцем лица слушателей тускнели, глаза начинали гореть гневной силой».
А когда казахи садились за единый, общий праздничный дастархан, расстилавшийся для всех трех жузов, казалось, что они все сыновья одной матери. Разведи их, разметай их судьба по сторонам, сразу, казалось, утратят они свою гордую силу, сияющую красоту, торжественное великолепие. Да-а-а, сыновья одной матери, братья... И если они, казалось, покинут друг друга, разлучатся, поссорятся, тот, кто вчера на миру был щедрым, с открытой и широкой душой человеком, превратится в робкого и безвольного человека, а ловкий и находчивый краснобай, из слов вязавший узлы и кружева, – в надоедливого болтуна, попусту томящего свои челюсти. Храбрый и отважный джигит обернется скандалистом, задирающим в пустой злобе всех подряд...
«Разве нынче айт настоящий, каким ему положено быть? – вздыхали аксакалы. – Казахи хороши, когда в битве их знамена – знамена трех жузов – реют рядом, когда с байги приходят вместе три скакуна, когда за дастарханом собираются певцы, музыканты и острословы всей земли казахской! Нынешний айт лишь по названию айт! Эх, – вздыхали старики еще печальнее и горестнее, – вернутся ли, настанут ли когда-нибудь опять времена единства, братства и благоденствия нашего?»
Однако, как ни расписывали казахи прелести прежних своих айтов, как ни умаляли достоинства настоящих, русским и башкирам все равно было интересно побывать на любимом празднике степняков. Они на все смотрели с жадным любопытством, как на диковинку.
Громче и охотнее всех выражал свой восторг Сергей Костюков. В какую бы юрту ни вошел, из какой бы ни вышел, он не переставал восхищаться:
– Господи, вы видели, какое великолепие, какое богатство красок! Прямо-таки буйство красок! Как любят, оказывается, эти кочевники красоту, как ее чувствуют!
От Сергея ни на шаг не отставал Сидор Цапаев, только он, будучи потомком не ученых, а крестьян, выражал свои чувства иначе:
– Нету у этих чудаков разума, право слово, нету! Каждый оборванец украшает, видите ли, луку седла серебром! Каждый напяливает на голову лисью или кунью шапку! Даже ремни для порток украшают серебром, надо же, а? Небось не понимают, дурни этакие, что седла под ними, камча в руках, пояса да шапки подороже стоят, чем они сами!
... Славно, что был айт и что русские и башкиры из посольства побывали на празднике во многих аулах! Казахские аулы тоже стали понемножку привыкать к иноземцам, узнали многих из них. Обходительного, неторопливого Сергея Костюкова они наградили прозвищем Рыжий Верблюжонок, плутоватого, стремительного Юмаша назвали Гончим Псом, а коротконогого, с круглым брюшком Цапаева удостоили клички Песчаник. А уж коли казахи дали кому прозвища и клички, стало быть, признали за своего.
***
Вскоре после айта Юмаш принес Тевкелеву известие: разграбленный русский караван послала сюда сама императрица. Люди султана Батыра специально его выследили и ограбили, чтобы караван не дошел до этих мест, не мог встретиться с русским посольством. Заинтриговала Тевкелева и новость Цапаева.
– Вчера я ходил в ханскую орду, к слугам, попросить табачку, – неторопливо докладывал казак послу. – И что же я там увидел, в каморке для слуг? Девушку с толстыми светлыми косами, такими, какие у наших русских девушек бывают! Не успел я рот открыть, словом с ней перемолвиться, как в каморку пулей влетел ханский туленгут. «В дом, где нет мужчины, входить нельзя. Запомни это! Иначе беду на себя накличешь», – рявкнул он – и хвать девушку за руку! Вот так-то!
– Это известие стоит того, чтобы о нем подумать, – изумленно заметил Тевкелев. – Зря там не появляйтесь, не дразните гусей, но присматривайтесь, нет ли где в казахских аулах русских пленных. Постарайтесь быть внимательным! Однако действовать надо с особой осторожностью. С особой! – подчеркнул он.
Вскоре из Уфы во главе с Маулетом Илимбетовым прискакали семеро посланцев – воеводы. Илимбетов передал послу письмо от Коллегии иностранных дел. Там была инструкция – встретиться с полковником артиллерии Гарбером, вместе с ним и его караваном отправиться в Хиву и Бухару для ведения переговоров о принятии этими ханствами российского подданства.
Информация Юмаша оказалась, увы, точной. Где теперь полковник Гарбер с его подчиненными, что с ними? Инструкция Коллегии иностранных дел осталась невыполненной, не успев далее попасть в руки посла. А сам он не только лишен всякой возможности встретиться с Гарбером и его караваном, но и выбраться отсюда.
Выходит, сетования и уверения султана Батыра и впрямь были фальшивыми. Недаром казахи не верили султану, спорили с ним, а главное, давали ясно понять послу, что не верят клятвам и слезным объяснениям Батыра...
«Откуда в этом человеке столько хитрости и коварства? – размышлял Тевкелев. – Послушать его речи – надменный, пустой человек. Вглядишься в лицо – тупица, до которого медленно доходит все, что ему толкуешь. Вялый, медлительный, будто спит на ходу. И нате вам – такое коварство и хитрость! Вся эта история с его походом и якобы непокорным и вздорным Бактыбаем – сплошной обман. Кстати, это, наверное, он грозил мне, проезжая мимо. А эти угрозы? Что в них – действительно вздорность глупца, задиристость недалекого человека или злоба? Направленная, нарочно вызванная злоба? И ненависть? И что они сулят нам в будущем, чем обернутся? Не зря приезжал сюда султан Батыр. Хотел создать впечатление, что он – друг и сторонник наш. Он в курсе всех дел. Более того, он их направляет. И, конечно, он заранее знал о русском караване, возможно, знал даже до того, как наши выступили в путь. Узнать обо всем он не мог через каких-то своих осведомителей из туркмен или калмыков. Свой поход на туркмен среди зимней стужи Батыр затеял, чтобы перехватить наш караван. Хотел перехитрить всех на свете, был уверен, что замысел его останется тайной, не поддастся расшифровке. Теперь-то все открылось, стало явным, как шов на одеяле, стеганном неряшливой бабой! Только замысел свой султан, увы, осуществил!
Угрозы, запугивание... Не исключено, что они бьют по двум целям сразу – в меня и в Абулхаира. Ибо моя гибель прежде всего ударит по Абулхаиру и его великому делу. Припоминаю теперь – Букенбай как-то в разговоре со мной сказал: «Батыр хочет стать ханом вместо Абулхаира»! Какой путь, кроме кровавого, доступен Батыру, чтобы стать ханом? Никакого! Потому он может решиться на самые крайние меры».
На следующий день после приезда уфимских посланцев у Тевкелева появились хан, батыр Букенбай и большая группа биев.
Поздоровались и сразу же спросили:
– С чем прибыли, с какими новостями гости из Уфы? Есть известия от наших послов, отправившихся в Россию?
Букенбай так и впился в лицо посла взглядом. Тевкелев знал, что один из казахских послов Бакай приходится родным братом жене Букенбая. «Наверное, беспокоится о нем!» – отметил про себя Тевкелев и произнес спокойно и уверенно:
– Послы ваши добрались благополучно. Под опекой русской императрицы им печалиться не придется.
– Хорошо, если так, – пробормотал Букенбай, хмурое лицо его не просветлело.
Тевкелев удивился и покосился на Абулхаира.
— Мы слышали, что снова произошло столкновение между казахами и башкирами, – то ли спросил, то ли сообщил хан.
