Текст книги "Плеяды – созвездие надежды"
Автор книги: Абиш Кекилбаев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 33 страниц)
Видно, Батыр догадался, почему я так стремительно снялся с места и перекочевал на Арал. Не хочет, ох как не хочет Батыр моего возвращения. Того, чтобы я был в глазах русской царицы единственным вершителем политики. Не желает, чтобы я подтолкнул принять подданство еще и каракалпаков, и хивинцев. Вот он и мутит воду, с него станется! Стращает хивинцев: «Русские идут отомстить вам за пролитую вами кровь!» Хивинцы решили избавиться от русского посла казахскими руками, потому и будоражат народ с помощью разных пройдох...
Надо помешать Батыру, разрушить его коварные замыслы – во что бы то ни стало! Нельзя сидеть сложа руки. Надо действовать!..
Батыр ни разу не высказывался прямо – за он или против того, чтобы просить покровительства России.
Необходимо прежде всего прощупать его. Для этого надо как-то хитро подступиться к нему... Честолюбив Батыр сверх всякой меры, очень тщеславен и самолюбив... Значит, нужно передать ему: русский посол интересуется, где же сын знаменитого хана Кайыпа, который имел самые добрые отношения с русскими, что же с ним такое, почему его не видно... Примчится Батыр как миленький, непременно примчится. И тем поставит себя в неловкое положение перед своими же союзничками... А не захочет приехать, заартачится – стало быть, обнаружит свое истинное лицо перед русской царицей.
Если Батыр даст присягу, это будет вода на мою мельницу! Глядишь, и Младший жуз тогда дрогнет: «Что нам терять, все ведь идут искать защиты и покровительства у России?» А там и потомки Жадика из Среднего жуза придут.
Надо, пожалуй, собрать мне еще разок моих единомышленников на совет. Да, и еще томит меня печаль о Таймасе... Долго нет вестей от бия Даумбая. Как там, увенчались успехом или нет его переговоры с Сырлыбаем?»
Абулхаир послал джигитов к Букенбаю, Есету, Кудайназару и другим биям.
Собравшись, они после долгих споров решили отправить к султану Батыру Букенбая и Нурали, как только хивинский шарлатан покинет его дом.
Так и сделали. Приехали к Батыру и сказали ему:
– Мы к тебе, султан, прибыли не просто так, а чтобы развеять недоразумение, исправить оплошность, которую допустили нечаянно, безо всякого умысла. Русский посол, наш гость, что ни день, интересуется тобой, все дознается, почему ты до сих пор не показался ему. Мы признались ему: «Ойбай, наша вина, ведь султан встречал вас!» Он на нас обиделся: «Почему же вы не познакомили нас?» Господин посол изо дня в день твердит: «Пусть приедет, хочу повидаться, познакомиться!»
Нахмуренный лоб Батыра разгладился, глаза заблестели. Однако он изо всех сил старался казаться безразличным к подобной чести.
– Зачем русскому послу Батыр, коли не был нужен Кайып? Сами, наверное, ему подсказали!
– Да как можно! – воскликнул Букенбай. – Посол не на нас одних в обиде, но и на тебя тоже, султан. Он все недоумевает: потомок знатного рода, который не раз оказывал гостеприимство русским послам, ни разу не явился к нему?.. Если ты не пожелаешь поехать, не знаю уж, что он и подумает, – продолжал Букенбай. – Судя по его заявлениям, только ты и Абулхаир и есть те люди, к которым русский посол направился, на чью поддержку рассчитывал.
Султан долго размышлял, потом решил:
– Ладно, хотя и у нас есть обиды на этого господина, но эти обиды свои я выложу ему сам!..
Батыр повел речь прямо с порога, без обиняков:
– Мы полагали, что белая царица не пошлет послом к такому большому народу, как наш, человека, который не знает наших обычаев и правил. Или, может, вас сбили с пути истинного какие-то шайтаны?.. Наши, местные, а?.. Я наслышан, что вы раздариваете подарки всякой черни, набрасываете им на плечи чапаны, суете гостинцы... – Батыр распалялся все сильнее. – Я долго ждал, что вы если не меня самого уважите, а я ведь один из двух, кто держит бразды правления в Младшем жузе, то хоть уважите память моего отца Кайыпа! Он ведь дружил с русскими, переписку вел с Петром Великим! Надеялся, что пригласите меня, окажете внимание, почет... Но долго что-то не проявлял господин Тевкелев интереса к моему аулу. Потому я сам сюда пожаловал.
Тевкелев посмотрел на Батыра с высокомерным недоумением и ледяным тоном ответил ему:
– Султан, наверное, только господь бог знает и ведает все правила и обычаи. Кто из смертных сравнится с ним?.. Я же хорошо усвоил, по крайней мере, одно общее для всех правило: воспитанные, сведущие в правилах, обычаях и этикетах люди сами приезжают к нам, сами приглашают на свой торь, уважая во мне, ничтожном, представителя могущественной русской короны. Вы не последовали примеру людей воспитанных. Я нахожусь здесь уже несколько месяцев. Вот я и решил: наверное, неспроста не кажет глаз благородный султан Батыр! Неспроста! Самому к нему ехать – боюсь унизить этим свою венценосную царицу. Сюда позвать и подарок вручить – не унижу ли этим высокородного султана! Ждал я, ждал и раздал скромные дары тем, кто явился раньше...
Растерялся Батыр, не знал, что ответить: не помогли ему ни предки, ни их духи, ни знатность.
– Может, у других народов так оно и есть. У нас все свои правила, у нас все по-иному. Гость заботится и заранее думает и человеке, к которому едет. Гость готовит подарки! – продолжал напирать Батыр, не замечая, что этим он обнаруживает перед всеми дурной характер и глупость.
Посол не мог скрыть иронической усмешки. Букенбай и Нурали в смущении почесывали затылки.
– У нашей императрицы хватит и подношений, и милостей разных для всех, кто ее чтит. Однако я знал, что дорога предстоит длинная, зима на носу, потому не мог я захватить подарков так много, как хотелось бы. – Тевкелев подошел к своему сундуку.
Батыр даже не взглянул на кусок добротной ткани, который бросил перед ним посол. Тевкелев бросил еще один. Султан взял подарки и заговорил опять:
– Мы слышали, для байбише в ханской ставке вы привезли платье из белой парчи, какую носит сама царица. Если байбише – жена тюре, то наша жена – дочь тюре. Почему же здесь нет причитающейся ей доли?
Посол не ограничился парчой для жены Батыра, но и поднес кусок сукна тончайшей выработки султану Нурали. Ханзада поблагодарил Тевкелева почтительным поклоном головы...
Встреча закончилась тем, что оба султана подписали царскую грамоту, приняли присягу на верность России! Батыр дал обещание ежегодно платить налог – тысячу лисиц и тысячу корсаков. Нурали со своей стороны обязался поставлять императрице в год тысячу лисиц...
Весть о том, что Батыр,– один из тех, на кого в степи оглядывались многие, – сам навестил русского посла, да еще принял русское подданство, разлетелась по степи. Крепко задумались предводители тех родов, которые не желали склонять голову перед Россией, которые еще вчера были настроены враждебно против замысла Абулхаира. В тяжелое положение они попали! Как им теперь быть, куда деваться, если сам султан Батыр дал клятву?
Для Тевкелева было загадкой, почему султан Батыр так долго не являлся к нему. Не меньшей загадкой было и то, что он явился и еще поставил свою печать под грамотой. Чего он добивался, почему медлил, упрямился?
Как ни бился Тевкелев над этими загадками, так и не нашел к ним ключа: «Чудной народ, ох чудной!»
Тевкелев подсчитал подписи – теперь их было около семидесяти. Но можно ли верить им? Сегодня они одни, завтра – совсем другие... Какие же они на самом деле?
Спустя три дня после нежданного визита Батыра произошло еще одно незаурядное событие. Тевкелев поначалу глазам своим не поверил. К его юрте подъезжали десять всадников во главе с Даумбаем. Они не торопились. Мирно переговаривались между собой. И среди них был Таймас!
Таймас, увидев своих, заулыбался во весь рот.
Один из всадников привлек к себе общее внимание. Был он огромен как гора. На нем был необыкновенно пушистый лисий тымак, необыкновенно пышная волчья шуба. Обветренное пухлое лицо было похоже на темный бархат. Когда он спешился, его конь оказался едва ли не по грудь ему! Великан!
Тевкелев сдержанно поздоровался. Пригласил всех в юрту. Сам сел на почетном месте.
Даумбай одного за другим представил гостей. Тевкелев поблагодарил их за то, что они освободили Таймаса. Каждого одарил синим сукном.
Огромный темнолицый детина – это был Сырлыбай – воскликнул:
– Эй, Даумбай! Посоветуй этому ногайцу поглубже засунуть руку в сундук. Там нет скорпиона, никто его не ужалит!.. У меня не отшибло память, я не забыл, что его людишки три недели назад убили моего племянника! У нас один закон: кровь за кровь! Я решил было этого самого молодца, что теперь совсем потерял голову от счастья, в день сороковин отвести к траурному очагу и без лишних слов полоснуть его ножом по горлу. Вы умоляли меня, уговаривали, внушали, что нельзя подводить мне весь народ! А надо проявить милость! Я вас послушался: как-никак мы родичи! И что же видят мои глаза? – возвысил голос чуть ли не до крика Сырлыбай. – Выходит, плата за мою доброту и мое великодушие – эта тряпка? Я пролил из почерневшего от гнева сердца моего половину крови своей, простил разбойника, а что же я наблюдаю здесь? С какими глазами вернусь я завтра в свой аул, если не будет на моих плечах чапана? Или же все вы тут не сородичи мои, а заклятые враги? Зачем ты затащил меня сюда, Даумбай? Или держал какую тайную обиду на меня и теперь вот решил отплатить мне, предать позору? Если не можешь заставить этих, – он кивнул на Тевкелева, – слушаться себя, зачем берешься посредничать?
Тевкелев вынул из сундука еще один кусок сукна для Сырлыбая. Лицо вздорного великана смягчилось:
– О аллах, это же я отдам тем, кто ждет меня, глядя на дорогу. Ну, а мне самому? Не отправляться же отсюда с пустыми руками? – И вдруг Сырлыбай ткнул пальцем прямо в посла. – Давай мне такую же одежду, как на тебе! Мне она нравится, вон как блестит, переливается! А синие тряпки у тебя все получают – и те, кто не терял племянников, просто за «ассаламалейкум»...
Тевкелев молча снял украшенный серебром пояс и бросил его к ногам бия. Стянул ярко-красный суконный чекмень и, встряхнув за плечи, положил поверх пояса. Затем снял бархатный бешмет,
– Ну вот, давно бы так! – заулыбался Сырлыбай. Лицо его засияло, будто смазанное маслом. Он совсем размяк и заговорил тихо, спокойно, будто не он только что кричал: – Вот я и говорю: если сделал добро, так должно быть тебе и вознаграждение за это. Если я не приеду в аул в дорогих одеждах, любой будет смеяться мне в лицо! Прохода давать мне не будут язвительными речами да укоризненными взглядами!
Неизвестно, сколько разглагольствовал бы еще бий, но открылась дверь и в посольскую юрту вошли несколько человек:
– Ассалаумагалейкум! – вразнобой, но бодро приветствовали они Тевкелева и его гостей.
Это были казахские аксакалы и карасакалы во главе с Абулхаиром и еще один человек, который отличался от них своей одеждой и обликом. Потеснились, уступая место вновь пришедшим. Поздоровались, узнали, что Абулхаир-хан привел посла калмыцкого тайши. Посол следовал к хану Самеке, в Средний жуз, но узнав, что поблизости находится ставка русского посла, решил навестить его.
Казахи обрадовались калмыку. После обычных вопросов и обмена приветствиями они приступили к расспросам, суть которых была одна: что же такого хорошего получают калмыки от русских царей и России? И есть ли вообще какой прок от подданства?
Посол показал себя во всей красе: был в своих ответах уверен и убедителен. Казахов поразило, что его слова, его доводы совпали с тем, о чем много раз говорили Абулхаир и Букенбай. Сдались под конец, сникли даже те, кто поначалу пытался смутить калмыка, ставил ему ловушки, подковыривал, всячески выказывал недоверие. Обвисли насмешливые усы, погасли ехидные взгляды...
Напоследок калмыцкий посол сказал:
– Вы можете верить или не верить мне. Но подумайте сами: дали бы другие народы малочисленным калмыкам обитать на зеленых пышных лугах, пить воду из двух полноводных рек? С одной стороны – черкесы и ногайцы, с другой – башкиры, казахи, туркмены!..
Нечего было возразить биям на это! Они задумались, приумолкли. Оставаясь внешне бесстрастными, Тевкелев и Абулхаир в душе торжествовали.
Казахские бии молча покинули юрту, молча сели на коней, молча разъехались.
Тевкелев долго смотрел вслед удалявшимся всадникам и, недоумевая и изумляясь, размышлял: «Неужели же этот горластый Сырлыбай держал у себя Таймаса из-за каких-то тряпок? Или же он не решился расправиться с человеком белой царицы по какой-то иной, более веской причине? Сначала умыкнул его среди бела дня, потом, хоть и после уговоров, но привез сам. Что же это – умысел или безрассудство? Хитрость или безответственность? И если бы подобным образом вел себя только один человек, а то ведь многие так делают, непонятно! Что, если казахам вообще нет дела до меня самого и моего посольства, а движут ими совсем иные причины? Не хотят, например, подчиняться Абулхаиру, хотят, напротив, нанести урон его авторитету и власти?.. Как бы то ни было, казахская верхушка уже не артачится как прежде, какой бы вздор ни несли здесь Батыр или Сырлыбай. Нет, нет, не зря они являлись сюда. Не просто за подачками. Что-то за всем этим кроется, что-то таится...
Дела наши идут не так уж плохо! Очень кстати явился сюда этот калмык. Его слова окажут на казахов большее воздействие, чем слова мои или Абулхаира. Завтра же будут передаваться из уст в уста... Хорошо! А каков молодец! Как ловко и убедительно калмык доказывал свое, как умело отбивал атаки недоброжелателей. И самое главное – это то, что в словах и доводах его была правда. Потому-то и был посол так убедителен!»
Калмык заночевал у Тевкелева. Они проговорили всю ночь.
Теперь Тевкелев был готов к разговору, понимал, что ему надо вызнать, до чего докопаться, и потому задавал гостю вопросы точные и конкретные.
Тевкелев узнал от калмыка, что окружение Абулхаира поредело неспроста, а в резулыате козней и интриг султанов, особенно из рода Жадика. Зависть гложет их, страшная зависть к умному, незаурядному хану и военачальнику... Они спят и видят, как бы им переманить на свою сторону султана Батыра, живущего в улусе Абулхаира и к тому же находящегося с ним в близком родстве. Уповают султаны на длительную вражду между родами Абулхаира и Батыра, которая должна, по их расчетам, перевесить и родство, и близкое соседство...
«Да, в этой глухой и голой степи бьется невидимый глазу пульс, в Петербурге называющийся политикой!.. – понял Тевкелев.
Он начал понимать, почему он оказался здесь, на восточном побережье Аральского моря. Замысел хана открылся перед ним во всей его простоте и сложности. Если дело обернется худо, намекнул ему калмык, Абулхаиру легче вернуть русского посла на родину не через Уфу, а через улусы Букенбая и Есета: они кочуют совсем близко от калмыков...
– Этот хан привык все взвешивать, предусматривать заранее. Потому остальные султаны так и ненавидят, и боятся его. Хитрый и дальновидный человек, – с этими словами калмыцкий посол распрощался с Тевкелевым. Миновала первая половина декабря. Земля, раскисшая от долгих и нудных дождей, застыла под студеными ветрами.
Обитатели ханского аула насыпали вокруг юрт высокие земляные валы. Глядя на них, то же самое сделали и русские, и башкиры из посольства. Казахи с утра до вечера пребывали в суете и оживлении; забивали верблюдов и жеребят, смолили бараньи туши, обрабатывали шкуры. Байбише принаряжались и усаживались на спины верблюдов, застеленные мягкими потниками. Женщины отправлялись в гости к родственникам, прихватив с собой подарки и часть зимнего убоя. К ханскому аулу то и дело подъезжали люди, вели на поводу жеребят, тащили туши баранов и овец.
Хан величаво сидел на торе в лисьей шубе и всем, и каждому говорил:
– Нынче у нас есть почетный гость. Не оставьте и его без согума. В русское посольство стали наезжать гости с овцами и жеребятами. В эти радостные, праздничные дни, когда гостевание становится основным содержанием жизни любого аула, Абулхаира не покидали думы и заботы. Он думал не о тушах и других дарах, что везли и несли казахи в его аул, а о событиях, которые уже миновали или происходили в степи неслышно и невидимо.
Казахи, простой народ, уже не были так враждебно настроены. Это так. Не появлялись больше «святые», что баламутили темных людей по наущению темных душ. Но Батыр никаких сигналов или знаков о себе не подавал. Его жена, каждый год в это самое время присылавшая сыбагы Абулхаиру и остальным родственникам, нынче такого уважения пока не проявляла. Почему? Видно, посещение Букенбая и Нурали и то, что за этим последовало, далось Батыру не просто. Только теперь он, похоже, понял, в какой капкан угодил: сам явился к русскому послу, дал присягу.
Надменный и глупый Батыр, с одной стороны, породил недоверие у своих сторонников, с другой – желание последовать его примеру! Вызвал насмешки у своих врагов и недоброжелателей... Теперь и калмыцкий посол распространит в Среднем жузе новость о том, что султан Батыр принял русское подданство.
Абулхаир под любым предлогом посылал гонцов к аральцам, каракалпакам, хивинцам, во все уголки степи отправлял своих людей под видом путников, потерявших своих верблюдов и коней, посылал с одной и той же вестью: султан Батыр добровольно дал присягу русской короне. Пусть остальные соображают, прикидывают, взвешивают, как им теперь следует поступать...
Абулхаир был озабочен также тем, чтобы в глазах Тевкелева, а стало быть, и русской царицы, он сам и его старания выглядели должным образом. Хорошо, если будут прибывать все новые и новые главы родов и племен, однако плохо будет, если они будут направлять свои стопы прямо к Тевкелеву, минуя его, Абулхаира. А такое вполне может случиться: его враги уже спохватились, начали понимать выгоду и неизбежность подданства... Но враги его поставили себе цель – во всем и всегда унижать, игнорировать Абулхаира. Для них теперь важнее всего предстать в глазах русского посла людьми, которые самостоятельно, независимо от Абулхаира приняли мудрое решение. Вдруг русская царица предпочтет иметь дело с сильными тюре из рода Жадика?..
Надо опередить события и послать им такое известие, которое еще больше оттолкнуло бы их от русских...
А вот что касается каракалпаков, то их следует подтолкнуть под русское крыло таким образом, чтобы господин посол стал свидетелем его, Абулхаира, великих заслуг перед русским троном... Потом и жадиковские потомки будут вынуждены вслед за Младшим жузом, Батыром, каракалпаками принять подданство.
С каракалпаками тоже все было не так просто. Они были разделены на две враждующие половины, одна из которых находилась под его полным влиянием, вторая же не хотела его признавать. Но если склонить к этому делу одну, вторая в конце концов примкнет, не захочет остаться в стороне от почета и подарков! Ох, уж эта человеческая натура! Душу из себя каждый готов вынуть, чтобы только похвалиться перед другим: «Тебя господин Мамбет одарил чапаном из бархата, а меня – из парчи! Куда тебе до меня!»
Однако следует предупредить каракалпаков, чтобы они ни соглашались сразу на все условия русских. Никто не должен выглядеть в глазах русских более ревностным и преданным, чем он, Абулхаир.
Послу нужно тоже внушить, чтобы он не требовал от каракалпаков принятия всех условий, главное – чтобы они согласились стать подданными. Только бы Тевкелев послушался. Должен послушаться – спеси в нем поубавилось, трезвее взвешивает обстановку, лучше понимает что к чему. К тому же ему невыгодно возвращаться к своей царице с полупустыми руками, так что хочет он того или нет, а слушаться ему придется!
Абулхаир послал Мырзатая в аул Кара-батыра с наказом, чтобы тот пригласил русского посла к себе в гости, а то ни одной юрты, кроме ханской, он еще не видел.
Вскоре Тевкелев и Абулхаир были приглашены на угощение к Кара-батыру. И за сладким чаем Абулхаир обронил как бы мимоходом:
– До меня дошли слухи, что вот-вот придет посол от каракалпаков. Но они считают для себя затруднительным платить ясак и давать заложников.
Тевкелев насторожился, и хан добавил:
– Не думаю, что они будут долго упорствовать. Примут подданство, а там, куда им деваться...
Русский посол промолчал, будто пропустил слова хана мимо ушей.
Спустя пять дней в аул Абулхаира прискакали всадники в лохматых черных шапках. Это были послы каракалпакского хана Кайпа и их главного пира Мурата-шейха Сеита-ходжи. Они привезли с собой письмо. В том письме было написано:
«Благородному и светлейшему послу Ее императорского величества господину Мамбету. Мы, хан каракалпаков Кайып-хан и главный пир Мурат-шейх, услышали о том, что казахские ханы и султаны приняли подданство России. Шлем послов и выражаем желание стать подвластными подданными государыни императрицы».
Отправляя послов, и хан, и пир повелели им: «Советуйтесь с Абулхаиром, во всем слушайтесь хана! Без его согласия не делайте ни шага. Условия, которые принял он, примем и мы».
И каракалпаки стали советоваться...
– Мы приняли присягу первыми и не все условия изучили должным образом, погорячились. Мы жалеем, например, что дали согласие платить налог и поставлять заложников, – сказал им Абулхаир. – Вам лучше заранее осведомиться об условиях. Не спешите давать присягу, повремените, попросите на раздумье денек-другой.
Каракалпаки поступили в точности, как наставлял их Абулхаир. Узнали условия, попросили время на размышления и советы.
Ночью, тайком от русского посла, наведались к Абулхаиру.
– Завтра дайте согласие на подданство, но от остальных пунктов отказывайтесь.
Каракалпаки и на этот раз поступили так, как продиктовал им хан.
И опять явились к нему за инструкциями.
– Завтра проделайте то же самое. Согласится посол хорошо, не согласится – попросите еще денек отсрочки, а потом, если он упрется, – соглашайтесь на все условия!
Тевкелев не стал настаивать и уламывать каракалпаков, принял у них присягу, одарил подарками.
Абулхаир был доволен. Был доволен и Тевкелев: еще один трудный шаг сделан! Шаг, который повлечет за собой и другие шаги... «Это главное! А не то, что хан Абулхаир ведет какую-то закулисную игру, шепчется по ночам с каракалпакскими послами, не исключено, что и подзуживает их! Разумеется, Абулхаир помог привести их к присяге, но не удивляюсь, если этот великий хитрец отговорил их принять все наши условия! Да бог с ним! Мы делаем большую политику, а частности сейчас не так уж и существенны...» – Тевкелеву помогали рассуждать так не только интуиция и опыт. Башкиры из его посольства сумели сблизиться с ханской челядью, как ложка с маслом, и многое знали, многое слышали.
Теперь у него, Тевкелева, уже не пустая сума! Можно без стыда предстать перед матушкой царицей. Абулхаир, султан Нурали, султан Батыр, каракалпакский хан Кайып, многие бии. Да, сума не пустая!...
Уехали каракалпаки, и Абулхаир вместе с Букенбаем предложили Тевкелеву направить послов – казахских и русского – к хану Самеке в Средний жуз. Пусть и он определяется – пришла пора.
Тевкелев оценил их предложение и послал от себя Таймаса и еще двух башкир, набив их коржуны разным добром. Чего там только не было – и шелк, и парча, и сукно, и выдра, и куница, и кожа, и шубы...
Букенбай остался на ночь в юрте Тевкелева. Они мирно беседовали, сидя около горящих углей, насыпанных в железное корытце. В отсветах огня лицо Букенбая показалось послу усталым и осунувшимся. Но батыр был таким же благожелательным и, как и прежде, охотно поддерживал беседы, как всегда, просвещал своего русского друга:
– Наш народ, господин Мамбет, следует делить на три орды: Старший, Средний и Младший жузы. Старший жуз сейчас находится далеко, у самой Бухары. Им правит хан по имени Жолбарыс, он родной брат хана Абулхаира. У нашего хана есть еще три брата: Нияз, Мамай и Кылык-Мухамбет. Ох, совсем сдурел – Мамая уже нет в живых. Погиб, будучи ханом Хивы... Три других брата не правят никакими улусами. В руках потомков Усеке власть над Старшим и Младшим жузами... Потомки Жадика властвуют в Среднем жузе. По количеству людей и по богатству он является самой богатой и многочисленной казахской ордой. Там заправляют два хана – Самеке и Кучук и два султана – Барак и Абулмамбет. Батыр, которого ты знаешь, тоже из рода Жадика, но его племя находится в Младшем жузе неподалеку отсюда. – Тевкелев видел, что Букенбаю доставляет истинное удовольствие вводить его к хитросплетения казахской генеалогии, открывать путаницу родов, племен, улусов и орд, совершенно непонятную непосвященному человеку. – В прежние времена казахские султаны владели Ташкентом, Сайрамом и Туркестаном и получали налоги с тамошних земледельцев. Нужду в хлебе и одежде степняки восполняли в этих городах. Теперь они в руках джунгарского контайджи.
Раньше казахи не были разбросаны, как сейчас, а зимовали и летовали все вместе. Два раза в год собирались на большие советы, на них съезжались все три орды, да-а-а... Вот было времечко: раздолье, гостевание, радость... Если говорить по правде, сейчас у нас нет связи со Старшим жузом, уж очень он далеко! А вот Средний и Младший жузы продолжают собираться на свои советы, да только, ясное дело, теперь они проходят не так весело. – Букенбай тяжело вздохнул, задумался, покачал головой. – И еще распри... распри между султанами, особенно после битвы при Аныракае. Конечно, люди двух этих жузов и сейчас дружат меж: собой: праздники и поминки проводят вместе... Прежде как было? Если у джигита, к примеру, родственники матери были из Старшего жуза, то родственики жены были из Среднего жуза. Мы нарочно опутывали себя узами родства. Теперь не так. И это очень плохо, ибо нарушается привычный порядок вещей... Народ слабеет, теряя родственные связи и узы.
Воспользовавшись паузой, Тевкелев задал давно томивший его вопрос:
– А взимает ли хан какие-нибудь поборы с самих казахов? Есть у вас налоги?
– Если не считать ханского налога, который взимается при решении споров, сыбаги – в зимнее время, когда идет убой скота, лау – при выезде куда-либо в поход и угощения для гостя, то у нас нет налогов. Никаких ежегодных поборов за каждый дым или там за каждую живую душу – нет. Потому-то у нас в степи каждый сам себе голова! Каждый – хозяин, каждый – господин своего – пусть даже небольшого – добра и семейства. Вот и развелось у нас столько неслухов: чуть что – откочевывают подальше, да еще при этом приговаривают: «Что мне твое ханство, на кой черт мне твоя власть!»
– Сколько же сейчас всего казахов, хотя бы приблизительно?
– Наверное, не больше восьмидесяти тысяч дымов.
– Абулхаир считается у вас главным ханом. Но ведь его улус, – Тевкелев замялся, – маловат... для главного хана...
Глаза Букенбая сверкнули.
– Прежде главный наш хан сидел в Туркестане на золотом троне. Он проводил совет всех трех жузов, его слово было решающим, когда обсуждалось положение и дела всех казахов! После Тауке у нас не было и нет хана более авторитетного, чем Абулхаир. Его называли ханом еще при Тауке. Ни один из тех, кто называется у нас ханом и султаном, не имеет перед народом столько заслуг, сколько Абулхаир. Он участвовал во многих решающих битвах с джунгарами и побеждал. Бил и джунгар, и калмыков. Два года назад народ провозгласил его своим главным сардаром, поднял на белой кошме. – Букенбай закрыл глаза, воскрешая в памяти те славные дни. – Так что войско находится в его власти. Ну, а тюре да ханы...– он досадливо поморщился, махнул рукой. – Раздоры и вражда из-за трона есть, наверное, у любого народа. Есть и среди казахов. У Абулхаира много завистников. Злобствуют они, ненавидят его. Мутят против него народ, народ у нас доверчивый, сами имели возможность убедиться! – Букенбай сокрушенно вздохнул. – Строптивый у нас народ, вот и шарахается, что конь необъезженный, при слове «подданный». Да только иного пути у нас нет... – Букенбай бросил на Тевкелева проницательный взгляд, словно отгадал тайные его мысли и сомнения. – Если завтра придет час мстить кровному нашему врагу – джунгарам, мы опять вручим боевое наше знамя Абулхаиру – и никому другому!
Тевкелев запоминал каждое слово Букенбая, неотрывно следил за выражением его лица: Букенбай всей душой был за Абулхаира.
– Батыр, а в каком родстве находитесь вы с Абулхаиром? – неожиданно переменил он тему разговора.
– Абулхаир сын старшего брата моей матери Кутты-бике. По отцовской линии мы с ним совсем чужие, но по матери – очень близкие родственники, ибо рождены от дочери и сына одного человека.
Тевкелев пытался разобраться в родственных отношениях, которые принялся со смаком описывать, перечислять ему Букенбай. Переспрашивать, и тем самым прерывать нить рассказа, Тевкелев не решился. Да не такими уж и важными представлялись ему подробности и детали того, кто кем кому приходится, по какой линии тот или иной родственник. Он понял главное: этот разрозненный, разбросанный по степи народ объединяет не власть ханов или тюре, а родственные связи, понятие, что ведут все они свое начало от одного отца и одной матери. Объединяет кровь, родственные привязанности и любовь. И, пожалуй, чувство долга перед родственниками и родом. Абулхаир, судя по всему, намерен для достижения своей цели использовать не только волосяной аркан власти, но и шелковую нить родства. Перед мысленным взором Тевкелева возникло холодное, непроницаемое лицо, пронзительный взгляд и нахмуренные брови хана. За всем этим скрываются бурлящие в глубине его души страсти. В дневнике Тевкелев сделал запись всего, что узнал из рассказов Букенбая.
Тевкелева навестил Абулхаир и без долгих вступлений посвятил его в свой план послать Нурали к хану Хивы с предложением принять русское подданство. Был у него еще один замысел – пропускать в Россию через свой улус караваны Бухары и Хивы.
Тевкелев смекнул: Абулхаир не прочь, оказывается, прибрать к рукам не только казахские улусы, но и соседние ханства! Если в его руках окажутся караванные пути Бухары и Хивы, со временем он может вступить в белые дворцы этих ханств и занять их троны. Не исключено, что Абулхаир замыслил подчинить своей власти эти народы, запугивая их гневом русской царицы. Подчинить, а потом держать в страхе джунгар.
«Далеко, однако, простираются замыслы правителя маленького улуса, вынужденного в настоящее время спасаться на забытом богом и людьми клочке земли, полуостровке размером с ладонь!
На лице хана нет и тени смущения, неловкости или колебания. Весь собран в кулак... Такой, можно не сомневаться, осуществит все, что задумал! Отчаянный человек!.. Если царица возьмет его под свое милостивое покровительство, он завтра же острием меча загонит под себя строптивых казахов, покорит Бухару и Хиву, ныне не подпускающих их к своим базарам. А потом – схватит за шиворот джунгар, займет территорию между Яиком и Алтаем. Станет одним из самых крупных правителей в России... Да, да, и Россия, и единство казахов, и поражение джунгар, и развитие торговли – все это необходимо ему для осуществления честолюбивых замыслов.
