Текст книги "Плеяды – созвездие надежды"
Автор книги: Абиш Кекилбаев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 33 страниц)
– Абулхаир Мухамбет казы бахадур-хан!
Да, какие это были годы! Взбудоражили, разворотили казахи джунгар, что волки овец! Джунгары бежали под натиском казахского войска, неудержимого, смелого, умелого, бежали вплоть до Балхаша. Опомнившись, обнаружили, что они сметены с привольных просторов, джунгары вновь стали объединяться, собираться, сгущаться, словно овечья шерсть в весеннюю пору. Джунгары решили дать бой казахскому войску.
Казахи укрепились в заливе Алаколь на озере Балхаш, возле горы Хан. Они укрыли половину своих воинов в узком ущелье, намереваясь сначала заманить туда джунгар, а потом налететь на них с тылу другой половиной войска. Притаившись в расщелинах горы, казахские воины следили за каждым движением джунгар...
У врагов был свой план: они намеревались вывести казахов к густым зарослям на берегу Или и там расстрелять их из своих пушек. Однако казахи разгадали этот план и сорвали его. Тогда джунгары решили действовать иначе: выбить казахов из гор и, когда они станут отступать, осыпать их смертоносными чугунными ядрами.
Джунгарское войско устремилось в ущелье, пустив впереди верблюдов с навьюченными на них пушками.
Казахи начали медленно и осторожно отходить, впуская, втягивая врагов в теснину. Они отступали кошачьим шагом, отступали... и вдруг оказались у джунгар за спиной. Тяжелое джунгарское войско одним флангом уперлось в озеро, другим – в гору. Оно не могло развернуться и было вынуждено принять бой. Верблюды с пушками ушли далеко вперед. Находившиеся сзади джунгары и рады были бы осыпать казахов ядрами, но их собственные отряды уже густо смешались с вражескими.
Завязалась рукопашная. Войска бились до заката солнца. С наступлением сумерек казахи скрылись в горах, прихватив с собой отбитые джунгарские пушки. Ночью, под прикрытием темноты, казахи выбрались на равнину и сгруппировались там по отрядам. Теперь их задачей было выманить врага на открытое пространство.
Солнце на следующее утро взошло кроваво-красное, осветило все вокруг зловещим светом. Земля была полита кровью, усеяна человеческими, лошадиными трупами.
Однако теперь, наученные горьким опытом, джунгары были очень осторожны и не поддавались легким наскокам казахских всадников, пытавшихся вытеснить их с гор на равнину. Оба войска – одно на равнине, другое – в горах – затаились, выжидали, когда зайдет солнце.
В шатре Абулхаира собрались на совет батыры. После долгих споров они порешили и на следующий день оставаться на том же месте и не двигаться. Они были уверены, что враг не выдержит, прекратит сопротивление и пришлет послов для переговоров. У джунгар не было иного выхода: пушки свои потеряли и казахов упустили, сами же оказались зажатыми в тупике...
С самого утра нещадно палило солнце, будто в предвкушении жаркого боя. Зной набирал силу, становился невыносимым. Казахские воины и их кони мучились от жары, томились жаждой: им негде было укрыться. Вокруг степь – вырыть на виду у противника колодец не удастся, до пресной воды не добраться...
Джунгары поняли, в каком трудном положении оказались казахи, но даже не шевельнулись.
– А что им, проклятым! Сидят себе в горах, в тенечке! У них и прохлада, и вода! Эх-хе-хе, кто это удумал петлять по-лисьи, когда надо было биться не сходя с места!.. Не зря говорится: у хитрости корни короткие!.. На этой жаре нас сразит не враг, а жажда!
Услышав ропот среди воинов, батыры поспешили в шатер Абулхаира. Лица у всех были суровые, брови насупленные. Особенно хмурился Абулмамбет, который, напав позавчера на врагов с тыла, действовал смело и покрушил их немало.
И уложили-то мы их видимо-невидимо! Неужто эти джунгары плодятся за ночь как мухи! – произнес Абулмамбет с недоумением и обидой. – Захватили их огнедышащие пушки. И что же? Может, нам ударить по врагу, не играть в прятки?
Абулхаир хранил молчание. Он понимал, в кого направлено острие этих слов, обвел батыров взглядом, призывая их высказаться.
Батыры чувствовали, что два султана ведут скрытый спор, и не решились в него вмешиваться. Абулхаир заметил, что Барак, чтобы скрыть улыбку, сунул за щеку щепотку насыбая. Молчание затянулось, и Барак первым нарушил его:
– Джунгары только того и ждут, когда мы нападем на них. Их в несколько раз больше нас. Только людей зря погубим.
Лицо Абулхаира словно покрылось ледяной коркой, ни один мускул на нем не дрогнул.
– Если бы мы погибли, кто сегодня драл бы здесь горло в спорах? – с трудом разлепил он губы. – Потому и сидим здесь целые и невредимые, что не сложили свои умные головы.
Те, кто в любых обстоятельствах умели ловко сровняться с землей, всегда и ко всему приспособиться, притихли. Те же, кто был посмелее и позадиристее, подняли головы, уставились на Абулхаира: «Что он такое несет!» Глаза Барака распахнулись так широко, словно кто-то подложил под его веки яйца жаворонка. Опасаясь, что Барак вспылит, покажет Абулхаиру зубы, а возможно втайне желая разжечь между ними ссору, Болат расправил плечи и спросил у Барака с вызовом:
– Что ты предлагаешь?
– Откуда мне знать? И мне ли здесь предлагать что-либо? У нас для этого есть главный сардар. Может, он предложит нам что-нибудь? Ведь это он применил доселе никому не известную тактику боя... – Барак был задет за живое, обижен на Абулхаира, голос его прозвучал хрипло, словно в горле у него застрял шершавый камень.
Зашевелился Батыр, который обычно не оставлял без пристрастного внимания слова или поступки султана Барака – не любил он его. Батыр был доволен, что Абулхаир при всех одернул этого задиру: «Всегда сует свой нос куда не следует. Будто мир без него рухнет. Хорошо его отбрил Абулхаир, поделом ему!» Батыр покосился на хана. Абулхаир похудел, глаза его ввалились, скулы заострились, и султану Батыру стало жаль своего родственника, который оказался в трудном положении, один среди озлобленных людей. «Какой он выдержанный, сильный, будто из кремня! И колкости ему нипочем! – подавил Батыр сочувственный вздох. – Обидно, наверное, когда тебя несправедливо корят твои же собратья. Но он не сдается и сам не упускает момента, чтобы укусить за самое больное место. Нужно иметь острые клыки, чтобы заткнуть глотку Бараку! Уж он не знает удержу в словах... Почему все-таки Абулхаир не говорит, что у него на уме? Обидно, наверное, тоже задели слова Барака... Надо мне вмешаться, иначе эти пройдохи оскорбят Абулхаира! Вставлю-ка я словечко, только бы мне сохранять спокойствие, а то я тоже леплю все что на ум придет!» Батыр прокашлялся:
– По мне, так я бы налетел на джунгар с той стороны, откуда они пришли, пробился бы сквозь их войско и вышел к Алаколю. А джунгары пусть хоть зимовать остаются на этой горе!
Кто-то фыркнул. Обиженный Батыр поджал губы, повел настороженным взглядом и вдруг увидел, что у Абулхаира трясутся плечи. Глаза Батыра враз потемнели, узкие ноздри раздулись. «Ох, угораздило же меня фыркнуть... Ведь Батыр из тех людей, что обижаются из-за пустяков. Теперь мой родственник заимеет на меня зуб!» – спохватился Абулхаир.
– Хочешь, чтобы с нами произошло то же, что позавчера – с джунгарами? – спросил он ровно, спокойно.
Красивое, пухлое лицо Батыра потемнело, как сажа на дне котла. Хан понял, что его смешок, и его слова задели за живое Батыра.
Спятили мы, что ли, – лезть в западню, в которую попал враг? – выпалил Самеке.
– Почему это? – Барак выплюнул очередную порцию насыбая. – Надо нам разделиться: одни, как предложил Батыр, пробьются на Алаколь, остальные поднажмут с другой стороны... Враг долго не продержится, если атаковать его с двух сторон.
Люди оживились, раздались одобрительные возгласы.
– Взять-то верх над врагом, может, и возьмем, да кровью при этом изойдем! – буркнул Абулхаир.
– Ну и ну! Разве бывает война без крови?
Абулхаир резко и нервно дернул плечом. Лицо его стало суровым.
– Коли бы мы не жалели крови, то эта битва давно бы кончилась... Однако пораскиньте мозгами. До самого сердца земель, захваченных джунгарами, мы пока не дошли. Что пользы в том, что разгромим врага здесь, если мы при этом обескровим войско? Все мужчины, способные воевать, находятся здесь. Ну, потеряем большую часть войска тут, а кто будет сражаться дальше?
– И что же ты предлагаешь нам? – нетерпеливо, с вызовом перебил его Барак.
Будто не заметив его дерзости, Абулхаир не стал вступать в спор с Бараком. Поглядел молча на темневшие на севере горы и вздохнул:
– Каждый из укрепившихся в горах джунгар погибнет, унеся с собой три-четыре наших воина. Неужто ты считаешь, что нас впятеро больше, чем джунгар? К тому же враг научился на собственных ошибках, стал умнее, хитрее. Джунгары всегда умели воевать упершись спинами в горы, укрывшись в ложбинах и оврагах. Они родились в горах, выросли среди камней, потому и воевать здесь им сподручнее. Мы же побеждали джунгар только на равнинах.
– Не ты ли сам отдал эти укрытия и расщелины джунгарам? – перебил его Барак.
– Отдал, правильно! Нарочно отдал.
– Если так, чего же нам спорить?! Теперь, может, нарочно отдать джунгарским лучникам казахских мужчин, которых ты якобы бережешь как зеницу ока! То-то они обрадуются таким мишеням! Или еще проще, можешь спалить всех нас под солнцем! Мы в твоей воле! Только грех за все это будет на тебе! И не морочь нам больше голову!
В глазах Абулхаира мгновенно вспыхнули и погасли злые искорки. Военачальники начали потихоньку перешептываться, а Барак вскочил с места, вышел из юрты и громко высморкался.
Абулхаиру доставило удовольствие, что Барак потерял над собой контроль. Он помолчал, а потом вполголоса заговорил:
– Если я что-то понимаю в этой жизни, так это то, что у казахов нет секретов, которые были бы неизвестны джунгарам. У джунгар же имеется много секретов, неизвестных казахам... Если мы по давней нашей привычке помчимся сломя голову на врага, то противник одолеет нас непременно... Давайте попытаемся обмануть джунгар, запутать их. Сейчас они спят себе спокойно, довольные, что завтра-послезавтра проткнут всех нас до одного своими стрелами, когда мы нападем на них.
– Верно, так оно и будет! – не вытерпел и подал реплику Самеке.
– Верно-то оно верно... Только... есть ли у нас с вами нужда в этой горе, а?
– Ага, так стало быть... – зашептали батыры, начиная догадываться, куда клонит Абулхаир.
– Стало быть... мы выведем их на открытую равнину! – досказал свою мысль Абулхаир.
– Что же мы кричать им будем: «Давайте выходите!» Так они нас и послушаются! – вздернул нос Барак.
Как ни в чем не бывало Абулхаир ответил:
– А мы выманим их хитростью.
Наступила мертвая тишина. Убедившись, что ему удалось заинтересовать батыров, Абулхаир стал разъяснять им свой план:
– Как только созвездие Плеяды склонится к горизонту, мы отсюда снимемся. Пусть на рассвете враги обнаружат нашу стоянку пустой, а горизонт в пыли, поднятой нашими задними рядами.
Батыры не сводили с Абулхаира недоверчивых взглядов, но лица их уже просветлели, они начали понимать замысел Абулхаира.
– Ну и что? Что тогда?
– Тогда... Не останутся же джунгары охранять в горах дух предков. Они двинутся в путь.
– Э-э-а! – махнул рукой Абулмамбет. – Скажут: «Бог с ними, с казахами», – и отправятся восвояси. Мы же вернемся домой, ковыряя в носах пальцами.
– Я думаю, ты вышел из возраста, когда ковыряют в носу? – поддел его Абулхаир.
– Что, джунгарам жить, что ли, надоело, чтобы гнаться за отступающими казахами? Вернутся к себе. А вот что мы скажем, как мы объясним своим, что ни с чем вернулись?
– Скажем, что разгромили врага.
– Разве не ты сам заявил, что надо уносить отсюда ноги! – воскликнул Самеке.
Барак и Абулмамбет ехидно улыбнулись: то ли над Абулхаиром потешались, то ли над Самеке.
– Унесем ноги, чтобы победить – не быть побежденными! Уйдем сюда, отступим с одной-единственной целью – чтобы уничтожить врага. Зарубите себе на носу, запомните: этой ночью мы не побежим, этой ночью мы начнем новый поход на врага.
– А как же быть с врагом, засевшим на той горе?
– А зачем нам с ними что-то делать? Пусть сидят там, пусть смотрят, как мы среди бела дня, на их глазах, разгромим джунгарские аулы на берегах Или! Нам этого только и надо!
И тут все заговорили разом:
– Конечно, не останутся... Погонятся за нами, погонится как псы!
– Пусть гоняются! Выведем их на простор, где нет гор, остановимся, развернемся и снова – в бой.
– Да-а-а, мы знали, что врага можно бить, догоняя его! Теперь узнали, что можно бить его и отступая! Да-а, поистине много в мире удивительного! – перекрыл шум гулкий бас Букенбая.
Повеселевшие джигиты ответили ему дружным смехом. Напряженными и насупленными оставались лишь четыре-пять султанов. «Будут схватки с врагами, но будут схватки и между своими!» – невольно притихли люди.
...На другое утро ошеломленные джунгары обнаружили брошенные стоянки там, где вчера теснилось огромное войско. Они погнали дозорных на все холмы. «Что стряслось с казахами? Почему они ушли так внезапно, среди ночи?» – недоумевали, спрашивали друг друга джунгары, до боли в глазах всматриваясь во все стороны.
– Ойбай, посмотрите-ка на восток! – закричал вдруг один из дозорных.
Под восходящим солнцем, сливаясь с небом, поднималась пыль... Казахи перехитрили их! Заперли в ущелье, а сами отправились грабить, разорять их аулы на берегу Или! Какое сопротивление в состоянии оказать казахам жители аулов, все мужчины которых остались здесь загнанными в это проклятое ущелье! Всех до одного перебьют, пройдутся по джунгарским аулам.
Барабаны забили тревогу, запели заунывно трубы, джунгары оседлали коней и понеслись вслед за казахами, держа направление на густую пыль.
Абулхаир представлял себе, что творилось там, на горе, оставленной ими ночью. Он скакал не впереди войска, как обычно, а в самом его конце. Едва покажется на горизонте пыль, как джигиты замедлят свой быстрый бег и повернутся назад, лицом к противнику. Задние отряды превратятся в передовые сотни. Вчерашний спор наполнил Абулхаира решимостью сражаться сегодня в самой гуще боя, держать его под неослабным контролем: не ровен час, обидчивые и надменные султаны, потерпевшие вчера поражение, могут выкинуть все что угодно...
На душе у Абулхаира было тревожно: удастся его необычный замысел или нет? Он скакал то на левый, то на правый фланг своего многотысячного войска. Джигиты двигались ходко и быстро, лица их были светлы, почти веселы. Вчерашние мучения и жажда были забыты: воины ждали сражения со своими кровными врагами.
– Показа-а-ли-и-ись! – послышался голос дозорного.
Воины перешли на шаг, остановились, развернулись.
Абулхаир разделил войско на три части, расположив их таким образом, чтобы джунгары попали в кольцо. Чтобы они не разгадали его замысел, Абулхаир послал отряд во главе с Батыром навстречу джунгарам.
– Ну, удачи вам! – сказал Абулхаир.
– С богом! – прогремело в ответ.
Джунгары схватились с отрядом Батыра.
За завесой, в клубах пыли было невозможно разглядеть, как идет битва. Только слышался лязг металла, ржанье коней и крики и стоны умирающих. Исчезло ярко сверкавшее на небе солнце. И на всем белом свете наступило царство пыли...
Потерявшие всадников испуганные кони выбирались из этого царства пыли с окровавленными гривами и хвостами, уносились куда-то в степь... Уносились без оглядки, не веря тому, что освободились, вырвались из этой жути, кровавого людского месива. Люди, которым они служили верой и правдой, вонзали в их бока железные стремена, ломали им хребты, дробили кости...
Битва становилась все яростнее. Люди падали на землю, кричали истошными голосами, калечились, спотыкались о мертвые тела, попадали под копыта коней! Сколько людей было затоптано копытами коней!
Абулхаир смотрел на битву со странным отчуждением: будто не имел к ней никакого отношения. Он не понимал, во что превратилась битва, которую он столь отчетливо рисовал в своем воображении. Страшное дыхание боя и смерти коснулось его лица и его сердца... Одному аллаху под силу разобраться в этом месиве, в том, кто несет большие потери – джунгары или казахи.
Направить бой в определенное русло, придать ему систему и порядок было невозможно, он превратился в бойню. Война – та же стихия: стоит ей начаться, как она начинает полыхать огнем, попавшим на сухую траву.
Каким бы дальновидным военачальником или храбрым батыром ты ни был, невозможно упорядочить беспорядочное, найти смысл в бессмысленном. Там, где рекой льется кровь, нет места для разума... Люди были опьянены боем, запахом крови, их не мог теперь остановить даже страх смерти. Не было здесь людей – казахов, джунгар, – были вырвавшиеся на волю из железных клеток хищные и жестокие звери. Что им ни скажи, что ни прикажи – ничего не услышат, ничего не поймут.
Накал схватки спал после полудня. Пыль стала редеть на глазах. «Значит,– сделал вывод Абулхаир, – поредели с обеих сторон ряды воинов. Если продолжить бой, потери будут еще большими и победа будет добыта чересчур тяжелой ценой... Джунгары точно обезумели, видно, живыми решили не сдаваться!.. Что же предпринять? Как рассеять их войско? Вон как джунгары сгрудились, стоят плечом к плечу. Эта отчаянная и бесстрашная кучка, похоже, смущает наших джигитов. Мечи их взлетают неуверенно, хотя джигиты и не отступают, упрямо бросаются вперед. Обгоняют один другого, спешат, словно мотыльки, летящие на огонь... Падают джигиты на землю, словно бабочки с обгоревшими крыльями. А джунгары вспрянули духом, обрели уверенность...»
Абулхаир начал отчаиваться, его сердце будто рвали острыми клыками голодные псы. «Господи, неужели и на этот раз ускользнет от нас победа? Ведь она уже показала нам свою макушку!.. Господи, помоги! – молил он всевышнего. – Иначе меня ждет крах, полный крах».
От этого сражения Абулхаир ждал победы, настоящей победы! Он надеялся, что джунгары запросят пощады, которой не запросили они на Аягузе... Если бы сбылась его мечта, кто бы тогда отважился хоть словечко сказать против него, отомстившего джунгарам за все унижения и обиды? Победа эта, возможно, дала бы ему не только боевое знамя казахов, но и принесла бы общий для всех жузов позолоченный трон и золотую корону. Но победа застряла где-то на середине пути к чему, и таяла, и пятилась назад под натиском людей, попавших живыми на волосяной мостик ада.
«О аллах, неужели я так ничего и не придумаю?» Разум словно бы отказал Абулхаиру. Его разум, который обычно раскладывал по полочкам, разделывал все трудности на свете, как мясник баранью тушу. Да, затупился у мясника нож, опустились руки, потерял он свою ловкость и навыки!
Абулхаира захлестнул горький как яд гнев. «Неужели нет выхода?» – метались мысли. Он крепко смежил веки. Перед глазами пошли, завертелись красные, синие, желтые круги, блестящие точечки. Сплелись в какой-то колдовской пляске, круговерти, а из круговерти этой что-то отделилось и стало надвигаться на него, надвигаться... «Лиса... Собака... Нет, лиса... которая привиделась мне, когда я ехал в аул к незабвенному Матэ-бию... Сейчас лиса скулит, лижет мне ноги, вьется вокруг, поджав хвост... Когда-то смотрела в глаза, оскалившись в странной ухмылке. – Что с ней? Глаза ее помутнели, валится на бок, не в силах удержаться на лапах... О аллах! Что это со мной? Откуда шум, топот, заполняющий всю землю?.. Словно кто-то гонит по степи куланов... Куланы, куланы, ров... Ах, вот оно!»
Абулхаира вдруг осенило! Совсем как в тот раз – ров, неудержимо летят вперед куланы навстречу своей гибели. Его отряды похожи на куланов, мчавшихся навстречу собственной гибели. «Джигиты вот-вот полягут на поле брани как скошенная трава. Неужто они не понимают этого? Почему не кинутся, словно бы в панике, в бегство? Джунгары тотчас же бросятся вдогонку, и каменная их, плечом к плечу, стена рухнет. Всевышний, спасибо тебе, что ты надоумил меня, подсказал мне решение, выход из смертельных тисков!.. Спасение. Скорее, скорее передать приказ, но через кого?.. Через Барака? Но это поднимет его, и так надменного, высокомерного, на высоту, с которой он завтра же будет плевать на мою ханскую юрту! Через Батыра? Возомнит, что я извиняюсь за вчерашний свой смешок и слова на совете. Самеке и Абулмамбет не лучше Барака...»
На ум Абулхаиру пришел султан Абулмансур. Да, этот, пожалуй, подойдет. Учтивый, скромный. Когда другие дерут горло, надрываются в спорах, он держится в сторонке, помалкивает. Вчера никому не кивнул, не поддакнул, не сделал тайного знака: я-де на твоей стороне. Девятнадцать лет юноше, а как сдержан, как владеет собой! Абулмансур чем-то напоминал хану его самого в молодости: так же таился от людей, так же охранял ото всех свою независимость. Никому не позволял лезть себе в душу... И показал себя смельчаком еще на Буланты. Косил врагов, как сено, был в самой гуще боя. И сейчас он во главе отряда, действует толково... Вместе с тем от этого смелого юноши веет стужей, лютой, как шипенье змей... Наверно, поэтому Абулхаир и не спешил приблизить Абулмансура к себе. Однако наладить отношения с многообещающим, выделяющимся среди остальных юношей не повредит и ему! Сейчас самый подходящий момент.
А что, если потомки Жадика уже успели влить в уши Абулмансура яд? Успели оклеветать Абулхаира? Обиделись они вчера крепко, опять проснулась в них былая зависть... Однако, даже попав в сети интриг, юный султан, наверное, не забудет доверия и доброты главного сардара.
– Эй, Мырзатай, где ты? Куда подевался этот пустомеля? – спросил Абулхаир, недовольный его отсутствием. – Не он ли машет там руками, показывает куда-то? Эй, Мырзатай, где же ты?
– Я здесь, алдияр!
Но это был не Мырзатай, это был человек из отряда Барака, он неслышно подъехал на вороном коне. «Что ему тут нужно? – подумал Абулхаир. – Наверное, Барак дослал: узнай, мол, что посоветует сардар в такой отчаянный момент. Ну, ему-то я ничего не посоветую!»
– Эй, Мырзатай, куда ты подевался?
– Я здесь, алдияр! – Мырзатай приблизился к нему и глазами показал на гонцов, которых прислали к Абулхаиру все батыры. Они стояли неподалеку.
– Что же это происходит, что же это случилось с казахами? – обратился Абулхаир к окружающим. – Почему они сгрудились, как куланы, которых гонят в засаду? Есть ли у них соображение? Езжай, Мырзатай, скажи Абулмансуру, чтоб бил джунгар прямо по центру, а потом пусть сразу же поворачивает назад. Джунгары погонятся за ним. А как только разожмется джунгарский кулак, наши джигиты догадаются, как действовать, что дальше предпринимать!
– Слушаюсь, алдияр! – заорал Мырзатай и хлестнул коня камчой.
– О, какое мудрое решение, аллияр! Иначе бы нам их не одолеть! Теперь мы вырвемся, разобьем, – зашумели, заулыбались гонцы.
Абулхаир выскочил из их толпы и застыл на открытом месте.
Отряду Абулмансура удалось пробить брешь в джунгарских рядах. Пытаясь взять в клещи отступавший казахский отряд, джунгары разомкнули свои ряды и рассыпались, точно горох. Их знамя теперь реяло одиноко в руках воина, оставшегося без всякого прикрытия.
Битва разгорелась с новой силой. Теперь ее хозяевами стали казахи. Один за другим валились с коней джунгары, издавая истошные вопли. Казахи почувствовали приближение победы, уши сардара ласкали боевые кличи разных отрядов, Абулхаир не сразу заметил слугу Болата, склонившегося перед ним в низком поклоне.
– Высокородный таксыр! Высокородный таксыр! —тщетно взывал к нему слуга главного хана.
Но Абулхаир ничего не слышал и не видел, кроме битвы. Он ликовал! Он торжествовал! Он улыбался! Глаза слуги чуть не вылезли из орбит: кому еще довелось видеть, как улыбается Абулхаир-султан? Это – все равно, что увидеть, как распускаются цветы на железе!
Однако когда же еще смеяться, когда торжествовать Абулхаиру, если не сегодня? Как его джигиты крушат врага! Есть ли счастье более высокое, чем пьянеть от сознания, что твою волю выполняют люди, народ! Несколько слов, тобой произнесенных, превращаются в потоки вражеской крови! Это благодаря твоим мыслям и планам, которые из ночи в ночь томили, мучили тебя, летят теперь головы с плеч джунгар. Твоя заветная цель приносит счастье одним и несчастье другим! О аллах, с таким послушным народом он горы своротит! Разобьет любого захватчика, изгонит его прочь с родной земли!..
«Если бы только народ этот всегда был под моей властью! Нет в мире выше чуда и мощи выше, чем державная власть, которая никому не дает ослушаться меня, перечить мне!.. Что же это – сон или явь, это чудное упоение властью?.. Или плод воображения?.. Но не дитя же я, чтобы так глубоко погрузиться в мечты... Правда... Правда!.. Явь!»
Абулхаир огляделся вокруг, ища подтверждения тому, что он не грезит, а находится в реальном мире.
Джунгары были уничтожены почти все. Но это что за мелодия доносится до его ушей, знакомая мелодия? Совсем знакомая. Слышанная уже. Когда же и где? Это звуки, звуки, страшнее которых нет, кажется, ничего, заполняли землю в те годы, когда народ покидал Каратау. Казахские кочевья снимались с насиженных гнезд своих, и вот так же рыдали и стенали люди, наполняя печалью и горем небо, землю, воду, степи и горы. Их плачу вторили, вплетались в него стоны верблюжат, мычанье телят, блеяние ягнят, ржание жеребят – всех осиротевших, всех потерявших своих матерей!.. Боже, что тогда творилось на их земле! С воплями и причитаниями царапали себе лица вдовы, рвали волосы девушки, потерявшие отцов и братьев, заходились в плаче младенцы в колыбелях, тряслись от рыданий, бессилья и унижения плечи мужчин, сидевших на конях, с низко опущенными головами. Рыли лапами землю псы и выли, подняв морды к небу... Все это сливалось в единую мелодию, от которой вставали дыбом волосы даже у людей с каменными сердцами и железными нервами. Мелодию годов великого бедствия.
Смешавшиеся воедино крики, вопли, стоны, визги как будто вернули Абулхаира в те времена. «Но почему же не встают теперь дыбом волосы, почему не разрывается сердце?.. Здоровенные мужчины голосят, и плачут, и колотят себя по голове. Закованные в металл, обвешанные оружием, они не перестали быть людьми... Но никто из казахов не может считать, не считает их людьми. Сколько горя и бед принесли они... Неужели джунгары не понимают этого? Почему они воют как собаки?..
Рыдают как бабы, рвут на себе волосы! Потеряли всякую надежду на победу и на жизнь... Кто пожалеет воющего пса и плачущего врага?!
О аллах! До какого великого дня удалось дожить! Были бы здесь сейчас несчастные вдовы и матери, выплакавшие все слезы по дорогим своим мужьям и сыновьям! Были бы сейчас здесь луноликие сестры – они целовали бы не только вышедших из гущи боя воинов, но и ноги их коней, окровавленные по самые лодыжки!
Радуйтесь, казахи, радуйтесь! Пришло время, настал час вашего отмщения! Все, живые и мертвые, радуйтесь!
Смотрите же, ликуйте! Дарует ли нам судьба еще одну такую же победу? Наслушайтесь, насладитесь псиным воем кровавых врагов наших! Народ мой, радуйся, радуйся же и торжествуй! Это твой день, народ мой, твой день!..
...Почему опять закружился мир, завертелись передо мной земля и небо? Кто скачет, кто несется ко мне? Давняя рыжая лиса или недавно привидевшаяся мне красная гончая? Приближается, бросается мне под ноги, лижет их! Это, наверное, и есть мое счастье!..
Всяк по-своему толкует о счастье: это и звезда в небе, и птица, парящая в поднебесье... Какая там птица!.. Какая там звезда!.. Счастье – оно вот так вот бросается тебе под ноги и лижет их. Поэтому, наверное, мы его часто и не замечаем!.. Не уходи от меня, мое счастье, не исчезай! Лижи, лижи мне ноги!.. О аллах! Не сошел ли я, Абулхаир, с ума?
Почему умолкла горестная мелодия? Где, где жаркая битва? Почему кто-то резко хватает моего коня за повод? Кто посмел?..»
Абулхаир очнулся от радостных мыслей и увидел, что слуга Болата стоит рядом. «Что до сих пор делает здесь лизоблюд Болата? Что он говорит, кричит ему прямо в ухо! Что он такое несет? «Хан умирает!» Какой хан? Тауке давно умер! «Стрела попала!..» В кого попала стрела? Победили-то мы? А куда же подевались джунгары? Ага, спасаются бегством! Ничего, ничего, догоним!»
– Чего тебе? – резко, через плечо бросил Абулхаир слуге.
– Алдияр, хана Болата ранило стрелой!
Абулхаир все еще улыбался, был не в состоянии осмыслить новость. Что сказал этот человек?
Абулхаир огляделся: он в одиночестве стоял на маленьком холмике. Рядом – груды мертвых тел, красная от крови земля. Никто не догонял, не добивал удиравших джунгар.
Он яростно огрел коня и поскакал за джунгарами. К Абулхаиру присоединились Букенбай и Есет – только они двое. Остальные не сдвинулись с места. Почему? Почему?
Они скакали долго. Наконец с Абулхаиром поравнялся Букенбай.
– Алдияр, в тылу у нас небольшое войско. Впереди джунгарский улус. Как бы не случилось чего-нибудь худого... Вернемся! Болат-хан ранен, говорят – смертельно. С ним остались все, нам тоже нужно вернуться.
«...О-о-о-о! Упустили, не захватили вражеское знамя! Всех следовало уничтожить, всех... Победа наша оказалась неполной!» – подосадовал Абулхаир.
Когда они возвратились, Абулмамбет уже увез Болата в Туркестан. Наскоро распрощавшись, Барак и Кучук помчались в свои улусы.
Оставшиеся с Абулхаиром воины Младшего жуза с грутью всматривались, запоминали недавнее поле брани, потом тронули коней.
– Так и стоит в ушах вой этих джунгар! – выпалил Батыр.
Страшная была битва... Все казахи, наверное, слышали вражеские вопли и стоны. Теперь народ прозовет это место «полем воплей и плача» – Аныракай, – тихо сказал Букенбай.
***
Абулхаир никак не мог забыть это сражение, отрешиться от него – ходил рассеянный, будто потерял сам себя... Равнина, мертвые тела, рыдающие, стонущие, бегущие без оглядки джунгары...
Эти воспоминания не наполняли его радостью, не утешали в великой его печали.
Абулхаир знал: ныне, едва лишь встретятся два казаха сразу же заговорят об Аныракае.
Разговоры эти не трогали его, будто и не касались его, будто его вовсе не было там, в долине Аныракай.
Временами ему казалось, что сражения и победы не было вообще. Может, совет на Ордабасы – тоже плод его воображения. И это мучило его более, чем сплетни, толки и досужие вымыслы людей. Если бы в действительности было, происходило то грандиозное сражение, то и последствия его были бы не столь запутанными, смазанными. Если бы и вправду было такое важное, решающее собрание, как совет на Ордабасы, то не остались бы его решения забытыми и незавершенными.
Мысли об этом не покидали Абулхаира, посещали его как непрошеные гости по сорок раз на дню. Он не находил ответа на эти вопросы: «Было или не было?.. Неужто же все это мои пустые, глупые фантазии? Или сон?.. Нет, правда! Правда! И сражение, и совет были всего три-четыре месяца назад, как я могу сомневаться? Стоит только спросить у друзей, чтобы убедиться... А еще лучше – у врагов, которые пускают в ход клевету, оговор – любое оружие, только бы уничтожить, унизить меня в глаза людей!.. Абулмамбет ни одного бия не пропускает, даже самого захудалого, и нашептывает, нашептывает: «Абулхаиру было наплевать, когда умирал властелин золотого трона, сын Тауке! Он чуть не лопнул от злости из-за того, что спаслась какая-то горсточка джунгар!..»
