Текст книги "Вспомни обо мне (СИ)"

Автор книги: QueenFM

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 31 страниц)

– Думаю, мне лучше оставить вас наедине, – снова пристально глядя исключительно на Джейкоба, проговорил Каллен, а затем с нажимом спросил: – Я ведь могу оставить вас наедине?

– Разве я похож сейчас на разъярённого Отелло? – вопросом на вопрос ответил тот, раздражённо передёрнув плечами.

– Я тут, рядом, – обращаясь на этот раз к Белле, сказал Эдвард, и в его взгляде она наконец увидела ту самую поддержку, которую безуспешно искала в нём все последние минуты.

Белз благодарно кивнула, и Каллен выехал из комнаты, ещё раз кинув на Джейка изучающий взгляд, словно решая, насколько тому можно доверять.

Теперь они с Джейкобом остались одни, друг напротив друга. Только сейчас она заметила на его лице жуткую гримасу боли и злости, которые, впрочем, ему удавалось сдерживать внутри. По крайней мере, пока. Белла сцепила пальцы в замок и прижала их к груди – туда, где неистово колотилось её сердце, разрываемое отчаянием и горьким раскаянием.

– Какого чёрта, Белла?! – охрипшим голосом воскликнул Джейк, сжав руки в кулаки.

Белз мгновенно вспомнила, что совсем недавно то же самое у неё спрашивал и Эдвард – вероятно, с ней действительно было что-то не так, и она просто не могла не причинять боли тем, кого любила.

– Я ведь никогда не просил у тебя невозможного… чёрт возьми, я вообще никогда у тебя ничего не просил!.. Правды! Всего лишь правды! Неужели за столько лет, что мы прожили вместе, душа в душу, я не заслужил даже такой малости?! – тяжело дыша, Джейк замолчал и с силой провёл ладонью по лицу. – А ты просто плюнула мне в душу… Не понимаю только, за что?.. За что?! Какая же ты всё-таки дрянь, Изабелла!

– Джейк, – сквозь слёзы простонала Белла, делая шаг в его сторону.

– Не подходи ко мне, – сквозь зубы угрожающе процедил тот, и его руки снова сжались в кулаки. – Никогда в жизни я не бил женщин, но сейчас это желание настолько велико, что я боюсь не сдержаться. Если я ударю тебя, то перестану уважать себя. А ты не стоишь моего самоуважения, дорогая моя.

– Я не хотела этого, Джейк, – судорожно всхлипнула Белла. – Ты всегда значил и значишь для меня очень много, я люблю тебя! И меньше всего я хотела причинить тебе боль… просто я…

– Конечно, ты не хотела, чёрт возьми! – зло усмехнувшись, перебил её Джейкоб. – Ты никогда и никому не хочешь причинять боль, но на деле выходит обратное. Ты не хотела делать больно своему Эдварду, когда с лёгкостью пренебрегла его правом отцовства; ты не хотела делать больно дочери, когда лишила её отца, но вместе с тем продолжала упорно создавать в её голове его живой образ; и, естественно, ты не хотела причинять боль мне, когда лгала, глядя прямо в глаза! – голос Джейка постепенно нарастал и на последних словах перешёл на крик.

– Позволь мне всё объяснить, пожалуйста, прошу тебя! – умоляюще сложив на груди руки, воскликнула она.

– Не утруждай себя. Я и так заранее знаю всё, что ты мне скажешь, – понизив голос, отозвался Джейк. У Беллы снова возникло ощущение дежавю, будто совсем недавно она уже слышала нечто подобное. Но вот от кого? Сейчас ей этого не вспомнить. – Ты так предсказуема, Белла, как зачитанная до дыр книга.

Белз замерла, не зная, что ещё сказать. Да и что вообще можно было сказать? Для любых покаянных речей сейчас было уже слишком поздно. Она понимала умом и чувствовала сердцем, что прямо сейчас теряет дорого для себя человека раз и навсегда, и уже не в её власти это исправить, остановить. Слишком поздно! Беспощадное осознание этого разъедало её изнутри, подобно концентрированной серной кислоте.

– Какой же я был идиот! – горько рассмеялся Джейкоб. – Я просто хотел помочь тебе с разбором коробок, пока вы с Мелл возились в кухне. И убирая вещи шкаф, знаешь, на что я наткнулся? На твой старый фотоальбом! А помнишь, что было в том альбоме, кроме ваших с ним фотографий?

– Его письмо, – одними губами прошептала Белла. Она действительно, повинуясь захватившим её тогда эмоциям, взяла с собой в Италию их с Эдвардом фотоальбом, который все последние годы благополучно пролежал в родительском доме.

– Оно выпало оттуда прямо к моим ногам. У меня нет привычки читать чужие письма, но, когда понял, ЧТО именно держу в руках, было уже поздно. Ты удивишься, но когда я прочитал письмо, мне вдруг стало больно… за тебя, за него, за вас! Кажется, в ту минуту я впервые по-настоящему осознал, что занимаю рядом с тобой чужое место. Парадокс, если учесть, что я считал Эдварда мёртвым, но… – Джейкоб ненадолго замолчал и пожал плечами, не зная, как объяснить свои чувства. – Ещё там, в Форксе, когда я нашёл тебя всю в грязи и в слезах, ты пообещала, что расскажешь мне всё, когда будешь готова. И я ждал этого, не желая давить на тебя, понимая, что тебе и без того тяжело. Но я так боялся за тебя, Белла. Думал, как же ты, моя маленькая девочка, справляешься с таким горем?! Как же тебе, должно быть, тяжело и больно! И твоё странное поведение, постоянные отлучки только ещё больше заставляли меня переживать за тебя, за твоё душевное здоровье, чёрт бы тебя побрал! Когда ты всю прошлую субботу не брала трубку, я успел напридумывать себе, Бог знает, что! Готов был уже мчаться в аэропорт, когда ты соизволила-таки перезвонить! – на последних словах Джейк вскинул руки в возмущённом жесте, а затем замолчал, запустив себе пальцы в волосы и с силой сжав их. – Я даже опустился до того, что сегодня решил проследить за тобой, просто чтобы понять, куда ты ходишь… опять же из страха, что ты наделаешь глупостей… Можешь смеяться надо мной!.. Я знаю, что ты никогда не любила меня так, как я тебя, ну и чёрт бы с ней, с этой любовью! Но мы всегда были близкими друг другу людьми! Друзьями!.. А ты втоптала нашу дружбу в грязь… Своей ложью обесценила всё то хорошее, что было между нами!

– Прости… – едва слышно прошептала Белла сквозь душившие её слёзы.

Она обессиленно опустилась на диван, закрыв лицо руками. Ноги больше не держали её: каждое слово, сказанное Джейком, свинцовым грузом ложилось ей на плечи. А осознание того, что он прав – прав во всём! – рвало ей сердце в клочья, превращая его в кровавые лохмотья.

– Пойми, дело не в том, что я чувствую себя рогоносцем – им я себя совсем не чувствую, хоть это и странно. Вероятно, дело в том, что ты никогда не была до конца моей, и тень Эдварда всегда маячила на горизонте… Будь на его месте кто-то другой, тогда да… Но я всё равно чувствую себя преданным… Ты предала меня, понимаешь?.. Предала меня как человека, который всегда и во всём верил тебе, предала как друга, Белла… – Каждая фраза Джейка, произнесённая им тихим, дрожащим голосом, вмещала в себя тонны горечи и бесконечные мили боли, что навсегда отделили его от неё. – Я всё сказал.

– Прости меня, пожалуйста! Можешь больше никогда даже не смотреть в мою сторону, только прости! – убирая руки от лица, взмолилась Белла.

– Не могу, – покачал головой Джейк, и отчаяние разом затопило его тёмные, как ночь, глаза. – Но и не смотреть в твою сторону тоже не получится, потому что я не перестану общаться с Мелл. Для меня она, как родная, и я буду видеться с ней так же, как и любой отец видится со своими детьми после развода. Нравится тебе это или нет.

– Я буду этому только рада… – охрипшим от слёз голосом прошептала Белла.

– И последнее. Не возвращайся сегодня домой. Я соберу свои вещи и завтра утром улечу в Сиэтл. А Мелани передай, что позвоню ей в самые ближайшие дни. Не знаю, какие слова ты будешь подбирать для того, чтобы всё ей объяснять, только, пожалуйста, не надо врать. По-моему, лжи уже и так достаточно. Просто познакомь её, в конце-то концов, с отцом, а остальное она и сама поймёт. Мелл очень умная и рассудительная девочка, – с этими словами Джейк развернулся и быстро вышел из комнаты. Оглядываться он не стал.

Белла обхватила себя руками за плечи, низко опустила голову и разрыдалась – громко, протяжно, безудержно, до болезненного ощущения, будто что-то разрывает горло изнутри, душит, убивая. Она тонула в бушующем океане той боли, что испытывала сама, и той боли, что причинила Джейку, погружалась всё глубже и глубже, захлёбываясь слезами. Чувство вины давило на неё, погружая на самое тёмное дно отчаяния, достигнув которого, уже трудно будет снова всплыть на поверхность.

Спасение пришло внезапно, когда Белла уже начала терять зыбкую связь с реальностью. Сильные руки Эдварда обхватили её трясущиеся от рыданий плечи и плавно перетянули Белз к нему на колени. Она крепко вцепилась пальцами в ворот его рубашки, словно тот был её спасательным кругом.

– Всё позади, теперь уже позади, – утешал Эдвард, заключая Беллу в свои надёжные и такие родные объятия. – А Джейк… Он простит тебя, пусть не сейчас, пусть даже не скоро, но однажды обязательно простит, слышишь? Просто дай ему время… А сейчас поплачь, поплачь, моя маленькая – тебе это нужно. Поплачь и станет легче, вот увидишь…

И Белла плакала. Плакала, уткнувшись лицом в плечо Эдварда и всё не отпуская воротника его рубашки, пропитавшейся солью её слёз.

Постепенно плач стал успокаиваться, переходя в отдельные стоны и судорожные всхлипы. Вскоре Белла и вовсе затихла, расслабилась в руках Каллена, согретая теплом и любовью, дышащей в каждом тихом слове утешения, слетавшем с его губ; живущей в каждом нежном поглаживании его ласковых пальцев.

«Теперь уже всё позади», – только сейчас Белла в полной мере осознала смысл этих слов, произнесённых Эдвардом, и испытала вдруг какое-то странное болезненное облегчение и горькую свободу.

Осознание того, как именно они расстались с Джейком, причиняло страшную муку, но то, что это наконец случилось, подмешивало сюда и щепотку радости – странная смесь, вызывающая полное смятение чувств в душе Беллы.

Она протяжно вздохнула и, наконец выпустив из рук рубашку Каллена, положила голову ему на плечо.

– Вот так-то лучше, – одобрительно прошептал Эдвард, погладив её по спине. – Ты справишься. Уже справляешься.

– А Джейк? – хрипло спросила Белла.

– И Джейк справится. Он сильный – это видно. А когда он встретит ту женщину, рядом с которой почувствует себя на своём месте, то простит тебя.

– Ведь он же встретит такую, да? – с надеждой в голосе спросила Белз.

– Конечно! Такие мужчины на дороге не валяются, – улыбнулся Каллен. – И знаешь, я даже понимаю, почему ты вышла за него.

– Эдвард, – жалобно протянула Белла, снова сжав пальцами его рубашку. – Не надо…

– Белз, пойми, Джейкоб навсегда останется частью жизни Мелл, а значит, и из нашей жизни никуда не денется. Нужно перестать бояться говорить о нём, иначе эта боль никогда не уйдёт.

– Тебе больно?

– Совсем чуть-чуть. Не так, как тебе.

– А что имел в виду Джейк, когда сказал, что я стану твоим наказанием? – вдруг вспомнила Белла.

– Можешь считать это чем-то вроде его благословения, – тихонько рассмеялся Эдвард. – А ещё ты самое прекрасное из всех возможных наказаний. Ты наказание, которое я слишком долго ждал.

Губы Каллена мягко накрыли рот Беллы, язык нежно скользнул по нижней губе, слизывая остатки слёз, и проник внутрь, сначала плавно, но затем всё напористей переплетаясь с её языком, мгновенно перехватывая дыхание и вызывая сладкую дрожь во всём теле.

Джейкоб Блэк очень удивился бы, узнай он, что это был их первый настоящий поцелуй за последние пять дней.

========== Глава 30. Ну, здравствуй, Карамелька!.. ==========

Нет ничего и не было

Лучше, чем быть отцом.

Смотрим с дочуркой в зеркало -

Просто одно лицо!

Богом ты мне подарена,

Как я люблю тебя!

Папина дочка, папина,

Копия ты моя!

Ждёт нас дорога долгая,

Жизнь – это не игра.

Верю, судьба нестрогая

Будет к тебе добра!

Рытвины и ухабины

Ты обойдёшь, шутя,

Папина дочка, папина,

Копия ты моя!

Ирина Савельева

Белла стояла возле школьных ворот, нервно переминаясь с ноги на ногу, в ожидании Мелани. Сердце бешено колотилось в груди уже в который раз за последние десять дней, полностью перекроивших её жизнь… и не только её.

Всего несколько часов назад Белла по собственной вине потеряла своего единственного друга, больно ранив его, а вот теперь ей предстоял непростой разговор с дочкой. Радовало лишь одно: это был последний рубеж, отделявший её от спокойствия и абсолютного счастья – насколько оно вообще может быть абсолютным.

Она ещё не знала, как и что будет говорить Мелл, решив не начинать трудного разговора раньше, чем они доедут до дома Эдварда. Однако первый же вопрос дочери, выбежавшей ей навстречу из школьных ворот, заставил Беллу вплотную подойти к щекотливой теме.

– А где Джей-Джей? – Мелани замерла, переводя удивлённый взгляд с матери на такси, стоявшее за её спиной. – Утром он сказал, что заедет за мной.

Белла понимала её недоумение, ведь ещё ни разу не было такого, чтобы Джейк не сдержал своё обещание, даже если речь шла о каких-то мелочах.

– Ему пришлось уехать в Сиэтл. – Она присела на корточки перед дочкой и заглянула в её серые глазки, в которых без труда читалось разочарование.

– По работе? – к разочарованию примешались и нотки грусти.

“Только не надо врать. Лжи и так уже достаточно!”, – слова Джейка всплыли в голове, помешав Белле ответить дочери согласным кивком, который исключил бы её дальнейшие расспросы.

– Нет, детка, не по работе, – Белла поспешно отвела глаза в сторону, чувствуя, как наворачиваются слёзы, и расправила воротничок школьной формы Мелл, который, впрочем, и так был в полном порядке. – Ему… пришлось уехать.

– Насовсем? – голосок девочки испуганно дрогнул, а глаза вдруг заполнились слезами. – Как папе?

– Нет, родная! Ну что ты?! – Белла притянула к себе Мелани и крепко обняла её за худенькие плечи. – Он сказал, что со дня на день позвонит тебе. И совсем скоро вы с ним снова увидитесь.

– Это точно? – Мелл обвила руками шею матери и судорожно вздохнула, явно изо всех сил стараясь не расплакаться.

– Конечно, доченька! Джейк ведь так тебя любит и, наверняка, уже скучает по тебе. А совсем скоро летние каникулы, и он заберёт тебя с собой в Сиэтл, погостить у бабушки.

– Значит, Джей-Джей ещё не вернётся к нам до начала каникул? – Мелани отстранилась от Беллы и посмотрела на неё долгим, внимательным взглядом, которого Белз никогда прежде не замечала.

– Боюсь, что нет, Мелл. – Белла стёрла кончиком указательного пальца одинокую слезинку, катившуюся по щеке дочери.

– Но зачем он уехал? – брови девочки нахмурились. Это был явный признак того, что она начинала сердиться.

– Ему пришлось…

– Но зачем?! – упрямо повторила Мелани, чуть повысив голос и даже притопнув ножкой, что уже совсем было ей не свойственно.

Белла растерялась, не зная, что сказать, чтобы не переходить ко второй части разговора, касающейся уже Эдварда, затрагивать которую, стоя посреди улицы, заполненной учениками и их родителями, было бы не очень хорошей идеей. Неожиданное спасение пришло от таксиста, чьё терпение явно подошло к концу.

– Volete andare, signorina, o no?! (Вы собираетесь ехать, синьорина, или уже нет?! – пер. с итальянского), – посигналив в клаксон и почти наполовину высунувшись в окно, крикнул он.

– Si’, si’, un minuto, per favore! (Да-да, одну минуту, пожалуйста! – пер. с итальянского), – обернувшись к нему, ответила Белла, а затем снова посмотрела на дочку, продолжавшую сверлить её пристальным взглядом. – Мелл, детка, нам нужно ехать. Поговорим обо всём, когда доберёмся до места, хорошо?

– До места? – переспросила та. – Мы не домой?

– Нет, родная. – Белла выпрямилась во весь рост, взяла дочку за руку и потянула её в сторону такси. – Нам нужно… встретиться с одним человеком.

Мелани не стала больше задавать никаких вопросов, молча села в машину и в таком же молчании ехала всю дорогу, неотрывно глядя в окно. Время от времени Белз поглаживала коленку дочери, обтянутую белыми колготками, поправляла пушистые локоны волос, достающие ей почти до талии, но та никак не реагировала на робкие ласки матери, полностью погрузившись в свои переживания.

Чем ближе они подъезжали к дому Эдварда, тем сильнее нервничала Белла. Расплачиваясь с таксистом, она едва смогла справиться с молнией на своём кошельке: так сильно у неё дрожали руки. Преодолевая ничтожное расстояние от машины до ворот, Белз вдруг почувствовала, что начинает задыхаться – ей пришлось остановиться и простоять целую минуту, чтобы хоть как-то выровнять сбившееся дыхание.

– Мам, ты чего? – дёрнув её за руку, спросила Мелл.

– Ничего, детка, – через силу улыбнувшись, ответила Белла и сжала ладошку дочери в своей. – Пойдём скорее.

***

Эдвард сидел у окна, замерев и глядя на улицу, чувствуя, как постепенно лицо начинает гореть от яркого послеполуденного солнца. Он всеми силами старался успокоиться, поначалу считая проезжавшие мимо машины, когда же это перестало помогать, перешёл на проплывавшие по небу пушистые, белоснежные облака. Каллен, как в детстве, представлял себе, на что они похожи: цветы, животные, птицы и даже лица людей – казалось бы, смешное, нелепое занятие для его-то возраста, но это на самом деле работало и действовало подобно медитации.

Однако стоило только такси затормозить возле его дома, как паника снова разом накрыла удушливой волной – горло сдавил спазм, почти перекрыв доступ кислороду, в одно мгновение из головы испарились все мысли, оставив после себя лишь ощущение гулкой пустоты, а пальцы сами собой сжали тончайшую ткань занавески, безжалостно сминая её в кулаке.

Эдвард стремительно отъехал от окна ещё до того, как из машины вышли. Он остановился посреди гостиной и, низко опустив голову, сделал несколько глубоких вдохов – к счастью, это помогло, и дышать стало легче. Ещё ни разу в жизни Каллен не волновался так сильно, как сейчас. Да, много раз ему приходилось испытывать на себе всю разрушительную силу паники, страха, боли и отчаяния, но такое трепетное, радостное волнение, заставлявшее сердце неистово колотиться в груди, он не испытывал никогда прежде.

Неимоверным усилием воли заставив руки перестать дрожать, Эдвард устремил свой взгляд на входную дверь в ожидании чуда. Да, именно чуда, потому что дочка, о которой он мечтал столько лет, была самым прекрасным в мире чудом, посланным ему свыше.

Казалось бы, Каллен ждал уже столько дней, но именно эти последние минуты, последние мгновения вдруг обернулись нескончаемой вечностью, самой изощрённой, но при этом и самой сладкой пыткой. Секунда, ещё одна, затем ещё… звук медленно приближающихся шагов по коридору… и снова ещё одна секунда, ещё одно мгновение… И вот сердце замирает в груди, весь его мир меняется, преобразуясь до неузнаваемости, и он понимает, что уже ничто и никогда не будет так, как прежде, потому что теперь есть ОНА – центр всей вселенной, сосредоточение чистейшего счастья, и всё, что он когда-либо будет делать в этой жизни, он будет делать лишь для неё и ради неё. Только так и никак иначе.

Мелани оказалась прекрасным ангелом с ореолом каштановых кудряшек вокруг очаровательного личика с тонкими, изящными чертами и фарфорово-кремовой кожей. Белла вовсе не преувеличивала, говоря, что дочка похожа на него: Эдвард смотрел сейчас на Мелл, вдруг позабыв, как дышать, и видел в ней своё отражение, чудесное, восхитительное продолжение самого себя.

Каллен улыбнулся дочке робко, с надеждой, ловя в ней даже малейшие изменения в ответ на его улыбку.

Серые глазки девочки удивлённо округлились, а ротик предательски скривился, предвещая слёзы.

– Папа… – прошептала она и опрометью кинулась прочь из комнаты, оттолкнув стоявшую позади неё Беллу.

Это простое короткое слово, произнесённое дочерью – его дочерью! – прошлось вдоль позвоночника щекочущим электрическим разрядом, вызывая по всему телу приятные мурашки и вознося до самых небес. Однако последовавший вслед за этим стремительный побег Мелл разом оборвал этот радостный полёт души и больно ударил Каллена о землю, вышибая из лёгких весь воздух. С губ Эдварда против его воли сорвался короткий стон. Он опустил голову и торопливо закрыл лицо руками, чтобы Белла не увидела слёзы, мутной пеленой застилавшие глаза.

В голове пойманной в силки птицей билась одна единственная гнетущая мысль: «Что я сделал не так, Господи, что?!»

– Эдвард… – растерянный голос Белз долетел до него, будто издалека. – Я не понимаю, как она догадалась, кто ты… я никогда не показывала ей твои фото… А то, что Мелл убежала… ты не думай, дело не в тебе, слышишь? Просто она терпеть не может, когда кто-то видит, как она плачет. Я пойду, поговорю с ней, хорошо? – Каллен кивнул, не убирая от лица рук. – Я сейчас… вернее, мы сейчас вернёмся.

Белла нашла Мелани сидящей на ступеньке крыльца. Она громко плакала, подтянув к груди колени и уткнувшись в них лбом.

– Ну что ты, детка? Что случилось? – Белз присела рядом с дочкой и чуть коснулась пальцами её плеча.

– Там же папа… – прошептала Мелл, не переставая плакать и не поднимая головы от колен, а затем уже громче, надрывнее: – Мой папа!

– Да, доченька, да… – Белла резко втянула в себя воздух, но сдержать слёзы ей всё равно не удалось. В последнее время они стали её постоянными, неизменными спутниками. – Он вернулся к нам…

– Насовсем? – девочка подняла на маму заплаканное лицо и посмотрела на неё глазёнками, полными надежды. От этого взгляда сердце Белз разлетелось на миллионы острых осколков боли. Что бы ни говорил Эдвард о жизни с чистого листа, здесь и сейчас она ясно понимала, что свою вину перед дочерью ей не загладить и не забыть уже никогда.

– Конечно, малыш, а как же иначе? – голос Беллы звучал настолько робко и жалко, что она почти возненавидела себя в эту минуту за свою слабость.

Мелани судорожно вздохнула и торопливо вытерла слёзы, словно стыдясь за них даже перед матерью. Она стянула с плеч школьный рюкзачок, всё это время висевший за её спиной и, порывшись там, достала блокнот в бирюзовой пухлой обложке. Уже через мгновение Мелл протягивала Белле две фотографии, хранившиеся между его страниц:

– Джей-Джей дал мне их неделю назад, когда мы ездили к бабушке. Он сказал, что они должны быть у меня. – Девочка замолчала и, отведя глаза в сторону, смущённо добавила: – А ещё он просил пока тебе их не показывать, но теперь-то, наверное, уже можно.

Белла взяла из рук дочери фотографии и сразу же поняла, почему Мелл без труда узнала в Эдварде своего отца. Это были снимки из её фотоальбома, в котором бережно хранилась вся её счастливая жизнь, внезапно оборвавшаяся почти девять лет назад. Обе фотокарточки были сделаны в Венеции, во время их с Калленом поездки по Италии после окончания школы.

На первом снимке был один Эдвард: он стоял на Мосту Академии, перекинувшемся через Гранд-канал. Ветер игриво хулиганил с его волосами, отливающими золотом в лучах заходящего солнца; слегка прищуренный взгляд излучал любовь, а на губах играла счастливая улыбка – и то, и другое было предназначено Белле, оставшейся за кадром.

На втором снимке, сделанном во время их прогулки на гондоле, они были уже вместе. Белз сидела на коленях у Эдварда, заключённая в надёжное кольцо его рук, они смотрели друг на друга, не обращая внимания на проплывавшие мимо красоты Венеции, – безумно влюблённые и безгранично счастливые тем, что есть друг у друга.

Белла обожала эти фотографии. Даже если бы она захотела, то всё равно не смогла бы выбрать более прекрасные снимки. Это говорило о том, что Джейк не просто достал из альбома первые попавшиеся фотокарточки, желая исправить её упущение и показать наконец Мелл, как выглядел её отец, а тщательно подошёл к этой задаче, выбрав самые удачные снимки, от которых мягкими волнами исходили лучи пьянящего счастья и ничем не омрачённой любви. Сам того не подозревая, своим поступком он избавил Беллу от необходимости объяснять сейчас Мелани, что мужчина, в чей дом они пришли, не кто иной, как её родной отец. Внезапно возникшая благодарность к Джейку возвела и без того острое чувство вины перед ним в квадрат, сделав его почти невыносимым.

«Джейкоб прав, я обошлась с ним как дрянь… самая настоящая дрянь!» – Белла стиснула зубы и покачала головой, будто не веря, что всё это действительно сделала она.

– Джей-Джей ведь поэтому уехал? Потому что к нам вернулся папа, да? – голос Мелани выдернул Белз из вязкой трясины самобичевания и вернул в реальность, в которой пока тоже было не всё так гладко и безоблачно, как хотелось бы.

– Мелли… – начала было Белла, но замолчала, не зная, как продолжить. Она боялась, что если подтвердит догадку дочери, то это может заведомо настроить её против Эдварда, а допустить этого было никак нельзя. Однако и лгать – снова лгать! – совсем не хотелось.

Но Мелл и не ждала от матери ответа на свой вопрос, оказавшийся, скорее, риторическим. Она уже сделала свои выводы и была абсолютно уверена в их правоте. В действительности девочку беспокоил совершенно другой вопрос, которой она незамедлительно озвучила:

– Но Джей-Джей не подумает, будто теперь, когда вернулся папа, я стану любить его меньше? Ведь не подумает же, да, мам? – на лице Мелани читалась неподдельная тревога, а голосок дрожал от волнения.

– Конечно, нет, Мелли! – Белла притянула дочку к себе и, обняв за плечи, поцеловала её растрепавшуюся на ветру макушку. – Он знает, что ты всегда будешь его любить, ведь мы столько лет жили одной семьёй. А Джейк… он так и останется частью нашей семьи, нашим другом. Вы с ним никогда не потеряете друг друга – это я тебе обещаю.

Девочка удовлетворённо кивнула, тряхнув кудряшками, и обернулась на распахнутую настежь дверь, ведущую в дом.

– Вернёмся? – спросила Белла, проследив за взглядом дочери, на что та неуверенно пожала плечами. – Папа очень переживает, Мелл. Нам нужно постараться сделать так, чтобы он понял, что мы всегда его ждали и любили. Что скажешь? У нас получится?

– Я не хочу, чтобы папа расстраивался. – Мелани забрала из рук Беллы фотографии и бережно убрала их снова в блокнот, тут же спрятанный ею обратно в рюкзак, словно эти фотоснимки были самым бесценным в мире сокровищем, которого она боялась лишиться. – Пойдём.

Мелл поднялась на ноги и посмотрела на Беллу – её взгляд излучал непоколебимую решимость. В это мгновение сердце Беллы затопила безграничная гордость за свою маленькую девочку, обладавшую куда большей уверенностью и смелостью, чем сама Белла. Даже этим она, к счастью, пошла вся в отца.

Мелани возникла в дверях неожиданно и совершенно бесшумно, как прекрасное виденье, чудесный сон, вдруг ставший явью. К этому времени Эдвард ценой невероятных усилий сумел справиться с первым потрясением и со страхом, будто сделал что-то не так, и сейчас внимательно всматривался в медленно приближающуюся к нему дочку, боясь упустить даже малейшую чёрточку, самую незначительную деталь. Эдвард хотел было двинуться ей навстречу, но побоялся снова спугнуть её, словно она была восхитительной сказочной птичкой, вдруг залетевшей к нему в распахнутое настежь окно.

Всё, что он мог сейчас позволить себе, – это нежно, со всей своей отцовской любовью обнимать Мелли взглядом, мысленно пропускать сквозь пальцы её непослушные, чуть растрёпанные каштановые кудряшки, взглядом же ласково дотрагиваться до бархатистых, порозовевших от волнения щёчек. Эдвард отмечал, запоминал, навсегда запирая в памяти и в сердце, выражение серых, не по-детски серьёзных глаз, плавный изгиб бровей, полукружия пушистых ресниц, россыпь золотистых веснушек, украшающих аккуратный носик, и алые губки, сжатые в упрямо изогнутую линию.

Мелани замерла всего в одном шаге от Эдварда. Девочка сделала глубокий вдох и приоткрыла ротик, словно хотела что-то сказать, но не решалась, или же слова попросту разбежались от неё во все стороны, и она никак не могла собрать их воедино.

Эдвард понял, что настала его очередь брать на себя инициативу. И пусть сердце неистово колотилось где-то в горле, кровь стучала в висках, а воздуха отчаянно не хватало – всё это было решительно неважно! Да и какое это могло иметь значение, когда вот оно – счастье, стояло сейчас перед ним, достаточно было лишь протянуть руку, чтобы дотронуться, прикоснуться и ощутить его живое тепло, осознать раз и навсегда, что это не сон, а самая настоящая, прекрасная реальность – его реальность!

Именно так Эдвард и поступил: он протянул руку к дочери раскрытой ладонью вверх и, ласково улыбнувшись, тихонько сказал:

– Ну, здравствуй, Карамелька!

Откуда взялось это ласковое прозвище, Каллен и сам не знал. Оно просто родилось в глубине его любящего сердца и тут же испуганной бабочкой слетело с губ, устремившись к Мелли. В то самое мгновение, когда ротик девочки дрогнул в ответной улыбке, а её тёплая, мягкая ладошка доверчиво легла в его руку, Эдвард понял, что даже через пять, десять, двадцать лет дочка так и останется его маленькой Карамелькой – усладой для исстрадавшегося сердца, вдоль и поперёк стянутого шрамами прошлого.

Каллен осторожно пожал трогательно хрупкие пальчики Мелли и поднёс их к своим губам для поцелуя, тем самым заставляя девочку сделать ещё один шаг к нему навстречу. Подбодренный её податливостью, он, почти перестав дышать, принялся осторожно воплощать в жизнь свои мечты: провёл кончиками пальцев вдоль гладкой нежной щёчки; коснулся кудряшек дочери, пропуская их сквозь пальцы, – те оказались на удивление мягкими, словно нити дорогого китайского шёлка; спустил руки ниже, положив их на худенькие плечи, быстро поднимающиеся вверх из-за участившегося дыхания, и легонько сжал их – со стороны Эдвард напоминал слепца, изучающего, узнающего и запоминающего того, кто стоит перед ним, через неторопливые, но хаотичные прикосновения.

Неожиданно Мелани рванулась вперёд и упала в объятия Эдварда, тут же оказавшись подхваченной его сильными, но ласковыми руками, – последний невидимый барьер, разделявший отца и дочь, рухнул под натиском охвативших их чувств, неизведанных ими прежде.

– Ох, детка… моя девочка… Мелли, доченька… прости меня, Карамелька… – дав волю слезам, торопливо шептал Каллен, прижимая Мелани к себе и нежно поглаживая её то по спине, подрагивающей от плача, то по головке, ещё больше взъерошивая и без того растрёпанные волосы.

Каждой клеточкой, каждой порой Эдвард впитывал в себя удивительный аромат дочери, закрыв глаза и беззастенчиво наслаждаясь им: нежная фруктово-молочная сладость – действительно, ни дать ни взять карамелька! Мелли сидела на коленях у Каллена, крепко обхватив руками его шею и спрятав лицо у него на груди. Сейчас он отдал бы многое, лишь бы ощутить приятную тяжесть дочки, однако ноги, увы, не чувствовали ни то что веса Мелл, но даже малейшего соприкосновения с ней – и в минуту наивысшего счастья умудрилась бессовестно вклиниться нотка горечи.

Вслед за этим в голову Эдварда против его воли вторглись печальные мысли о том, скольких простых, но таких желанных радостей отцовства он будет лишён: никогда он не сможет подхватить Мелл на руки и закружить её, вызывая у той приступ смеха и головокружения, никогда он не сможет сыграть с ней в догонялки, не сможет научить её плавать и кататься на велосипеде – список мог получиться очень внушительным. Однако прямо здесь и сейчас Эдвард всё же не собирался заниматься его составлением – лишь на мгновение сильнее сжал дочку в своих объятиях, прогоняя прочь непрошенные мысли.