Текст книги "Вспомни обо мне (СИ)"

Автор книги: QueenFM

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 31 страниц)

Безотчетный страх вдруг навалился на меня тысячетонным грузом. Еще никогда в жизни мне не было так страшно – даже в тот момент, когда я узнал о своем смертном приговоре. Я почувствовал, что если останусь в номере еще хоть на минуту, то просто сойду с ума.

Подгоняемый диким страхом, я накинул на себя джинсовку и опрометью выскочил на улицу, спеша как можно скорее оказать среди людей.

На тот момент у меня не было какого-то конкретно плана или цели, но стоило моему взгляду зацепиться за вывеску «Прокат машин», как в голову пришла неожиданная безумная идея.

Взяв автомобиль, я отправился в Форкс, даже не надеясь увидеть Беллу, но мне необходимо было почувствовать хотя бы близкое ее присутствие. Ни одной, хоть сколько-нибудь связной мысли, не было в моей голове – только оглушительная пустота, будто выжженная вековым солнцем пустыня.

Расстояние, которое обычно преодолевал за час, на этот раз я проехал за сорок минут, хотя и прежде никогда не соблюдал скоростные режимы. И это при том, что сесть за руль с моим-то нестабильным здоровьем, само по себе было невероятно легкомысленной затеей. Однако я надеялся на то, что, если и начнется очередной приступ, я все равно успею съехать на обочину прежде, чем потеряю способность управлять машиной – даже человек, стоящий одной ногой в могиле, иногда может быть достаточно самоуверенным.

Я сам не заметил, как оказался в Форксе и уже тормозил возле магазинчика за квартал до дома Свонов. Прячась за кустами, словно вор, я вплотную подобрался к пункту своего назначения.

Белла, сидевшая на крыльце дома, стала для меня ошеломляющей неожиданностью, несмотря на то, что в глубине души я и надеялся на что-то подобное.

Ее тонкие, почти прозрачные пальцы судорожно сжимали перила, будто она стояла на краю глубокой пропасти и боялась соскользнуть вниз. В сгущающихся сумерках я не мог, как следует, разглядеть лицо Белз, но видел, как мучительно искривились ее губы, голова запрокинулась назад, беззащитно обнажив фарфорово-хрупкую шею, а взгляд устремился вверх, словно ища там ответы на все вопросы. Вся хрупкая, сгорбившаяся фигурка Беллы походила сейчас на живой памятник боли. Я не мог представить себе, что сотворил это с ней собственными руками. За те дни, что я не видел ее, Белз словно превратилась в собственную тень, мне казалось, что дотронься я до нее – она рассыплется, оставляя после себя невесомую горстку пепла.

В эту секунду я возненавидел себя так, как никто другой не смог бы ненавидеть меня. Я разрушил жизни самых родных людей, которые любили меня и доверяли мне, а я обманул их всех, предал – ничтожество!

Как же больно, Господи! Почему?! Почему я все еще жив, почему сердце в груди все еще бьется, для чего?! Чтобы просто продлить эту невыносимую пытку?

Прежде чем развернуться и побежать прочь, я еще раз – самый последний раз – взглянул на Беллу. Боже, как же я любил ее! Много больше, чем собственную жизнь, которая теперь вообще не значила для меня ровным счетом ничего, я не дал бы за нее и ломаного гроша.

Изабелла была для меня всем, теперь же у меня не осталось ничего, но мне некого винить в этом, кроме себя самого. До абсолютного конца оставался всего лишь шаг, и этот шаг я должен был сделать сам, без Беллы.

Сев в машину, я на полной скорости помчался обратно в Порт-Анджелес, в жалкую гостиницу, не видя перед собой ровным счетом ничего из-за плотной пелены слез, застилавшей глаза.

***

И некому звонить – горят мосты,

И некуда лететь – украли крылья,

И монотонно чувство пустоты

Стучит по венам, сыпет снежной пылью.

Свеча в моем оплавилась окне,

Не в силах превозмочь дыханья ночи,

И, будто на костре, в её огне

Растаяла душа, как льда кусочек…

Я лежал на кровати, больше напоминавшей орудие пыток, скрючившись в позу зародыша, и даже не пытался заснуть. С наступлением ночи тучи на небе рассеялись, и одинокая, заблудившаяся луна заглядывала в окно – единственный и совершенно бесстрастный зритель моей агонии. Луне не было дело до моего горя, боли, одиночества, она видела сотни таких обреченных на смерть, в ее холодном, желтовато-белом сиянии не было даже намека на сочувствие, скорее, немое констатирование факта: ты скоро станешь частью вселенной, растворишься в небытие.

Устав беззвучно взывать к Богу с глупым вопросом «За что?!», я принялся, будто в горячке, бормотать слова прощения, адресованные Белле. Я безостановочно шептал, словно безумный, рассказывая ей всю правду, пытаясь объяснить то, что наделал сам и то, что сотворила с нами жизнь. Временами я забывался на несколько минут тяжелым сном, но снова просыпаясь, я бормотал и бормотал, дрожа всем телом, хоть в комнате и было душно.

В какие-то мгновения мне казалось, что Белз слышит меня и осуждающе смотрит из дальнего угла комнаты, обиженно поджав губы. Я знал, что это не больше, чем первый шаг к безумию, но не мог остановиться и замолчать, мне было нужно выговориться, рассказать всю правду пусть и воображаемой, но Белле.

Ближе к утру этот бред вдруг приобрел более-менее определенную форму, превратившись в четкую идею написать Изабелле прощальное письмо, в котором я смог бы рассказать ей всю правду.

Невозможно было даже на секунду вообразить, что она навсегда возненавидит меня, не узнав, что в действительности послужило толчком к такому ужасному поступку. Мне было жизненно необходимо получить хотя бы призрачную надежду на ее прощение.

Этой ночью, в одно из кратких мгновений забытья, мне приснилось, что Белла стоит на моей могиле, сжимая в руках букет белоснежных фиалок, и шепчет, что простила. Как же я хотел, чтобы когда-нибудь этот сон стал явью! Пусть я больше не увижу Изабеллу, не дотронусь, не сожму ее нежную руку в своей, но я был слепо уверен, что, если она простит меня, мы встретимся вновь на небесах.

Ко всему прочему, рано или поздно Белз все равно узнала бы о моей смерти. Мне казалось, что будет лучше, если она узнает о случившимся от меня или хотя бы сможет прочесть о том, что именно я думал и чувствовал, прощаясь с ней по телефону, сможет понять меня, убедиться в том, что никогда и никого я не любил и в половину того, как люблю ее.

Это прощальное письмо в моей голове, которое Белла должна была прочесть лишь спустя несколько лет, с каждой минутой приобретало все более четкую, определенную форму, становясь идеей, требующей немедленно воплощения в жизнь.

С трудом дождавшись часа открытия магазинов, я выбежал из гостиницы и, зайдя в магазин канцтоваров, попавшийся мне на глаза еще вчера вечером, купил писчую бумагу, ручку и простой конверт из плотной бумаги.

Вернувшись в номер, я написал письмо за считанные минуты, просто выплеснув на бумагу все то, что думал и чувствовал в тот момент. Не перечитав то, что написал, шепча «Люблю тебя, люблю. Просто знай об этом…», я аккуратно свернул письмо, положил в конверт и запечатал его.

Еще вчера в Форксе мне на глаза попался наш с Беллой одноклассник Кай, с которым мы были дружны в годы учебы. Мне оставалось лишь надеяться на то, что он согласиться помочь с моей последней безумной затеей.

Меньше чем через час я уже был в Форксе и звонил в дом Кая, стараясь не думать об окнах комнаты Беллы с плотно задернутыми занавесками – единственное, что мне удалось увидеть сейчас, проезжая мимо дома Свонов. На счастье, всего через пару минут Кай открыл дверь, не дав мне возможности окончательно погрузиться в охватывающее меня отчаяние. В первые мгновения на его лице отразилось недоумение: он явно не узнавал меня. Чтобы облегчить ему задачу, я снял с головы капюшон джинсовки, скрывающий почти половину моего лица.

– Эдвард? Эдвард Каллен, это ты?! – будто не веря собственным глазам, изумленно воскликнул Кай и отступил вглубь комнаты, чтобы дать мне возможность войти внутрь.

– Привет, – нацепив на лицо жалкую улыбку, ответил я, закрывая за собой дверь. – Ты один дома?

Вместо ответа тот коротко кивнул и жестом указал на диван, приглашая присесть.

– Как у тебя дела, как учеба? Я слышал: ты окончательно обосновался в Канаде, – спросил я, не решаясь перейти сразу к делу.

– Все отлично, Канада – замечательная страна, так что я действительно подумываю о том, чтобы остаться там насовсем. А как ты, как Белла?

Я чуть было по привычке ни ответил, что все прекрасно, с моей любимой все хорошо, мы по-прежнему вместе, но вовремя остановился, решив рассказать Каю все, как есть. Впервые мне пришлось говорить вслух о том, что случилось со мной за последнюю неделю, и это оказалось намного труднее, чем я мог себе представить. Когда в своем повествовании я дошел до просьбы, ради которой пришел сюда, слова уже давались мне с великим трудом. Я делал между ними длинные паузы, чтобы отдышаться и не дать воли слезам, которые с недавних пор могли подступить в любую минуту, не спросив на то моего разрешения.

– Безумие какое-то, просто не знаю, что сказать, не могу поверить, – прошептал Кай, когда я наконец закончил свой невеселый рассказ.

Не в силах больше произнести ни слова, я кивнул и неестественно выгнул спину: жгучая боль снова начинала зарождаться в основании позвоночника, что было совершенно некстати.

– Может, воды? – увидев мое побледневшее лицо, Кай вскочил с кресла и уже через считанные минуты протягивал мне полный стакан воды.

Я взял запотевший стакан, но мои руки так дрожали, что часть воды тут же выплеснулась мне на брюки. Это было настолько унизительно, что я не смог удержаться и болезненно поморщился, прежде чем сделать глоток воды. Подняв глаза на Кая, я поймал на себе его взгляд, полный жалости и сочувствия – единственные чувства, что я буду вызывать у окружающих до самого последнего своего вдоха. Мне некуда было от этого деться, но и смириться с этим я не мог.

– Эдвард, – после затянувшейся паузы заговорил Кай, – вероятно, это не мое дело, но я никак не могу отделаться от чувства, что ты совершаешь ужасную ошибку. Я говорю сейчас не о письме, а обо всей этой ситуации в целом. С другой стороны, не могу даже представить себе, что делал бы и что чувствовал бы, окажись на твоем месте. И все же позволь сказать тебе: Изабелле будет больно, мы все видели, как сильно она любит тебя. Думаю, ей будет тяжело оправиться от того, что ты сделал. Но, придя ко мне, ты уже принял решение, которое – я вижу – далось тебе нелегко, значит, так тому и быть. Единственное, что мне остается, – это помочь тебе всем, чем смогу.

– Ты передашь Белле письмо? – решил уточнить я. Мне нужно было убедиться в том, что Кай правильно понял мою просьбу.

– Да, я передам ей письмо, но только в том случае, если буду уверен, что она счастлива, и ее жизнь вполне удалась.

Мои же слова, прозвучавшие из уст Кая, вдруг показались мне до невозможности глупыми, даже абсурдными, но я кивнул в знак одобрения и протянул ему конверт с письмом, достав его из внутреннего кармана джинсовки:

– Спасибо, Кай…

Уже через пару часов я был в аэропорте Порт-Анджелеса и ждал посадки на рейс до Нью-Йорка, чтобы вскоре снова оказаться в своей палате, в которой мне суждено было провести жалкий остаток жизни.

Не будучи до конца уверенным в том, что смогу выдержать шестичасовой перелет, я решил позвонить родителям, чтобы попросить их встретить меня в аэропорту Нью-Йорка.

Понимая, что сейчас мне снова придется лгать – я уже почти задыхался от собственного нагромождения лжи! – я хотел подняться из кресла и отойти куда-нибудь в сторонку от гудящей вокруг толпы, но не нашел для этого сил, чувствуя себя с каждой минутой все хуже и хуже.

Закусив до боли губу, я набрал мамин номер.

– Да, сынок, – после третьего гудка, ее ласковый голос мягко коснулся моего слуха.

– Привет, мам, – я улыбнулся из последних сил, хоть и понимал, что она все равно не видит меня, – я хотел попросить вас с отцом встретить меня в Нью-Йорке, мой рейс уже через полчаса.

Я напрягся, предчувствуя ее вопрос, который она не могла не задать, и не ошибся:

– Ты прилетишь один? – сквозь напускное равнодушие в голосе мамы уже пробивались первые взволнованные нотки. – А Белла?

– Белла не приедет, мам… – Видит Бог, я пытался сказать это как можно спокойнее, но у меня ничего не вышло, мой голос прозвучал до ужаса жалко и беспомощно.

– Что-то случилось, сынок?! – мама больше не пыталась скрыть своего волнения.

– Мы решили расстаться, – мне понадобилась целая минута на то, чтобы собраться с духом и произнести эти насквозь фальшивые слова, которые, впрочем, в моем исполнении прозвучали достаточно искренне.

Вместо ответа на том конце провода послышался какой-то булькающий звук: то ли всхлип, то ли приглушенный вскрик – я так и не смог определить, в который уже раз за сутки мысленно пожелав себе умереть прямо здесь и сейчас.

– Она бросила тебя? – каким-то задушенным шепотом недоверчиво спросила мама.

– Нет-нет, это наше общее решение. В действительности, все уже давно к этому шло. За последние месяцы наши отношения сильно изменились, я слишком редко бывал дома, полностью увлекшись работой в адвокатской конторе. В какой-то момент мы с Беллой сильно отдалились друг от друга, стали почти чужими, – зачастил я, торопясь выплеснуть на маму весь запас приготовленной заранее лжи прежде, чем стремительно нарастающая боль в спине лишит меня возможности говорить. – С помощью поездки в Италию мы хотели попытаться наладить отношения, вдохнуть жизнь в наши потухшие чувства, но теперь все это уже не имеет никакого смысла. Проговорив вчера до глубокой ночи, мы с Беллой пришли к выводу, что ей совсем не обязательно проходить через все эти испытания из-за чувства долга – это стало бы невыносимым и для нее, и, в первую очередь, для меня самого. Будет лучше, если для нас все закончиться прямо здесь и сейчас. Поверь, мам, это решение далось нелегко нам обоим, но так ДЕЙСТВИТЕЛЬНО лучше!

– Но это же невозможно! Я ничего не понимаю! Это же БЕЛЛА! Как же так, сынок?! Я всегда знала, что она любит тебя, на самом деле любит! Эта девочка не может оставить тебя, я своим материнским сердцем чувствовала, что она будет с тобой всегда! – сквозь слезы воскликнула мама.

– За последнее время Белла сильно изменилась, как и я сам. Мы оба повзрослели и, возможно, просто переросли нашу детскую влюбленность, – я резко замолчал, в ужасе содрогнувшись от собственных слов, но, вспомнив про еще одну важную вещь, заговорил снова: – И еще, мам, я прошу вас с отцом не звонить Свонам, потому что они ничего не знают о моей болезни. Мы с Беллой решили сказать им, что просто расстаемся, а то, боюсь, они могли бы неверно истолковать причину нашего разрыва.

– Да как она могла?! – голос Эсми звенел от закипающего в ней гнева.

– Нет, мам, все не так! Разве ты не слышала, что я только что тебе сказал?! – в отчаянии воскликнул я. – Не нужно делать ошибочных выводов!.. У меня на мобильнике разрядился аккумулятор, но когда я приеду, мы спокойно обо всем поговорим, хорошо?

– Конечно, сынок, – быстро взяв себя в руки, шумно вздохнула Эсми. – Береги себя.

– Обязательно. До скорого, мам, – прошелестел я и поспешно нажал кнопку отбоя.

Конечно, я с самого начала допускал мысль, что все придут к выводу, будто я выгораживаю Беллу, решившую бросить меня, но был уверен, что смогу заставить их принять эту историю именно в том виде, в каком преподнес. Даже сидя в аэропорту после телефонного разговора с мамой, я и представить себе не мог: моя семья настолько разочаруется в Белле, что поначалу это станет чем-то сродни ненависти, особенно у Элис.

Если бы только в тот момент я мог хоть на секунду остановиться, отстраниться от собственной боли и отчаяния, взглянуть со стороны на то, что натворил! Вероятно, тогда бы я увидел, какую чудовищную ошибку совершил: не просто бросил Белз самым низким способом, отняв у нее возможность узнать правду, но и сделал ее предательницей в глазах моей семьи, нашей семьи, ведь она любила Элис, Эсми и Карлайла, как родных.

Так или иначе, но все было кончено, обратного пути для себя я не видел, как и дороги в будущее.

Жалкая развалина, лишившая счастья стольких людей, – я был глубоко противен сам себе.

Боль в позвоночнике резко превысила порог терпимости, застав меня врасплох. Я изо всех сил старался сдержать рвущийся из груди крик, чтобы не напугать сидящих рядом людей.

Руки плохо слушались меня, вдруг начав жить какой-то своей, отдельной жизнью, так что таблетки, которые я с таким трудом достал из кармана, высыпались из уже открытого мною флакончика и разлетелись по полу. При всем желании, я не смог бы поднять их, но, на счастье, сидевшая в соседнем кресле пожилая леди, достаточно резво для столь почтенного возраста вскочив со своего места, собрала с пола таблетки и высыпала их в мою дрожащую ладонь:

– Вот, возьмите. Вы тут одни? Может быть, Вам нужна срочная медицинская помощь, или достаточно Вашего лекарства? Принести Вам воды? – было видно, что она искренне беспокоится за меня – человека, которого видит впервые в жизни.

– Нет, спасибо, больше ничего не нужно, – привычным движением отправив в рот одну таблетку, с трудом пробормотал я сквозь стиснутые зубы.

– Если что, я здесь, в соседнем кресле, – пожилая леди легонько коснулась моего плеча своей по-старчески суховатой рукой и снова села рядом.

Я закрыл глаза и принялся терпеливо ждать, когда под натиском сильнодействующего лекарства боль начнет отступать. Прошло минут десять, прежде чем я снова открыл глаза и медленно обвел взглядом пространство вокруг себя. Все выглядело ровно так же, как и прежде, но, тем не менее, какие-то неуловимые изменения во мне самом, случившиеся за последние несколько минут, заставили на много посмотреть иначе.

Я вдруг с ошеломляющей ясностью осознал, что жизнь не стоит на месте, так было и так будет всегда. Даже когда от меня останутся лишь воспоминания в сердцах родных, планета не перестанет вращаться, как не перестала она вращаться несколько лет назад после смерти бабушки.

И сегодня, восьмого августа две тысячи третьего года, был совершенно обычный день, как и любой из тысячи других дней. Люди вокруг все так же продолжали жить, встречая и провожая своих близких, солнце все так же пряталось где-то за пепельно-серыми облаками над Порт-Анджелесом, стрелки на часах все с той же неизменной скоростью двигались вперед.

В этот день не случилось ничего такого, что заставило бы небо обрушиться на грешную Землю. Просто именно сегодня закончилась моя жизнь…

========== Глава 21. Я нарисую новый день палитрой старых красок ==========

Задуй свечу. Задерни занавеску.

Остатки света собери в ладонь.

Ни в ангелы, ни в музы, ни в невесты

Я не гожусь. И солнечный огонь

Не для меня отныне: вреден слишком

Моим неподготовленным глазам.

Смотри: меня испепелила вспышка

Тех слов, что ты сказал… и не сказал.

Оставь. Лети туда, где свет и ветер!..

Я до небес рукой не достаю…

Мне тихий сумрак вкрадчиво ответил,

Что жизни нет в придуманном раю…

2012 год

POV Белла

Меня разбудил громкий раскат грома, прокатившийся по крыше. Ярко вспыхнувшая молния на мгновение осветила запустелую комнату, насквозь пропахшую одиночеством и пылью.

Зачем я пришла сюда, что хотела найти среди давно покинутых, позабытых вещей? Ответы на вопросы, иллюзию присутствия Эдварда? Здесь не было ничего… только гуляющий из комнаты в комнату ветер, неспешно сметающий серую пыль с рассохшейся мебели.

Где-то на первом этаже резко хлопнули оконные ставни, заставив меня похолодеть от ужаса. Новая вспышка молнии, расколовшая надвое предутреннее небо, затянутое тяжелыми свинцовыми тучами, придала комнате что-то зловещее. Мне вдруг показалось, что каждый предмет в ней смотрит на меня с укором, даже враждебно, словно я нарушила их многолетнее забвение, болезненно напомнив о счастливых, давно минувших годах.

Я резко вскочила на ноги с отсыревшей кровати – та протяжно застонала, от чего вся моя кожа покрылась мелкими мурашками. В голове не осталось ровным счетом ни одной мысли – лишь огромное желание выбраться отсюда как можно быстрее и бежать, бежать, бежать…

Не помня себя от страха, подгоняемая оглушительными раскатами грома я почти скатилась с лестницы и выскочила на улицу. Первые тяжелые капли дождя упали мне на лицо, но я продолжала бежать, едва различая дорогу, спотыкаясь, падая и снова поднимаясь.

До дома я добралась уже основательно промокшей и грязной, однако у меня не осталось сил даже на то, чтобы стянуть с ног обувь. Как была, я повалилась на диван в гостиной, наверняка, загубив его раз и навсегда, и свернулась калачиком. Меня била крупная дрожь, но я лишь плотнее обхватывала себя руками и крепче стискивала стучавшие от холода зубы. Комнату освещал только одинокий фонарь за окном, раскачивающийся на ветру. Его слабый свет беспрестанно трепыхался и бился, словно птица в западне, желая выбраться на свободу.

Гулкая пустота в моей голове вновь стала заполняться воспоминаниями об Эдварде: наше знакомство в школьной столовой, первый поцелуй на лестнице в дома Калленов, первая ночь… – это был безумный калейдоскоп ярких картинок, торопливо сменяющих друг друга. Я бродила по узкому лабиринту собственной памяти в бессмысленной попытке найти ответ на мучавший меня вопрос: почему?! Ответа не было. С каждой минутой я все больше и больше тонула в ядовито-сладких воспоминаниях, все отчетливее понимая – я простила Эдварда, простила всем своим кровоточащим сердцем, я простила бы ему даже большее, я прощала бы его еще тысячу раз, если бы он был жив, если бы был рядом, если бы… если бы…

На меня навалилась такая беспросветная тоска, что я, давясь слезами, словно одинокая волчица, принялась тихонечко подвывать и поскуливать, до ломоты вцепившись пальцами в обивку дивана.

Эдвард всегда принадлежал мне, а я принадлежала ему – мы были половинками единого целого. И сейчас я со всей горечью осознала, что не просто потеряла свою половинку – она мертва, растворилась в холодной вечности и больше никогда не вернется.

Кто-то легонько коснулся моего лица, убирая с него пряди волос, словно крохотная капелька теплоты и нежности просочилась в реальность из моего сна, в котором все дышало Эдвардом и нашей любовью.

Распахнув веки, я наткнулась взглядом на встревоженную темноту внимательных глаз Джейкоба – будто с разбега врезалась в бетонную стену разочарования. Моя счастливая жизнь рядом с любящим Калленом осталась где-то в параллельной реальности. В этой же был лишь мой муж, с которым я не знала, что мне теперь делать, и прощальное письмо Эдварда во внутреннем кармане моей джинсовки, обжигающее грудь даже через плотную ткань джемпера. Первое острое горе схлынуло – осталась щемящее сердце тоска, вечная, не проходящая, и пустота, которую никогда и ничем не заполнить.

– Что случилось, Белла?! – голос Джейка чуть вибрировал от волнения.

Не зная, что ответить, я покачала головой и с трудом приняла сидячее положение – все тело ломило так, будто я ненароком угодила под асфальтоукладчик. Только сейчас я вспомнила, что вчера утром Джейкоб уехал на один день в Сиэтл и, видимо, только что вернулся домой.

– Но что-то же случилось! – уверенно произнес он. – Что-то с Мелл?

– Нет, – с трудом выдавила я, отчаянно борясь с подступающими слезами.

– С родителями? – продолжал допытываться Джейк.

Глядя в пустоту, я снова покачала головой и перевела на мужа затуманенный от слез взгляд. Не знаю, что он смог в нем прочесть, но, спустя минуту, в его глазах мелькнуло что-то вроде понимания. Джейкоб придвинулся ближе и, положив свои ладони мне на плечи, заглянул в глаза:

– Белла… – возможно, мне это лишь казалось, но слова давались ему с трудом. – Я не хочу давить на тебя. Не стану лезть тебе в душу. Потом, когда будешь готова, ты сама расскажешь, что случилось, пообещай мне это.

Закрыв глаза, я несколько раз энергично кивнула и перестала сдерживать рвущиеся из груди рыдания. Не говоря больше не слова, Джейк притянул меня к себе, снова превратившись в самого лучшего друга на свете, который всегда готов помочь, не задавая при этом лишних вопросов.

Я рыдала, уткнувшись лицом ему в грудь, цепляясь пальцами за его рубашку, а он укачивал меня на руках, словно я была маленькой потерявшейся девочкой.

В какой-то момент чувство вины перед этим мужчиной, заслуживающим много больше, чем я могла ему дать и давала все эти годы, снова напомнило о себе, однако я смогла запереть его в отдаленном уголке своего сознания. Я знала, что поступаю неправильно, но не могла найти в себе сил для того, чтобы что-то изменить, рассказать Джейку правду, объяснить, что все эти годы мы жили лишь в придуманном семейном раю, который вчера рухнул.

Мысленно пообещав себе, что непременно поговорю с Джейкобом позже, я продолжала искать у него утешения, как побитый штормом корабль, спешащий вернуться в свою тихую гавань, где всегда светит солнце. Я понимала, что настало время плыть дальше, плыть самой, но не могла заставить себя отказаться от этого уютного причала прямо сейчас. Мне нужно было время, чтобы прийти в себя и залатать пробоины.

– У тебя вся одежда в грязи, – прошептал Джейк, когда мои рыдания перешли в судорожные всхлипы.

– Я попала под дождь, поскользнулась и упала, – сиплым голосом пояснила я, вытирая ладонью мокрые от слез щеки.

– Ну вот, а теперь еще и лицо, – мягко улыбнулся Джейкоб, – тебе нужно в душ.

Он поднялся с дивана, держа меня на руках, и зашагал вверх по лестнице. Внезапно возникшая догадка, что он намеревается принять душ вместе со мной, обожгла меня кипятком. Даже сама мысль о близости с Джейком вселяла в меня ужас. Между нами больше никогда и ничего не может быть – в эту секунду я поняла это совершенно отчетливо.

Вопреки моим опасениям, он усадил меня на плетеный стул, стоявший в углу ванной комнаты, включил воду и тактично вышел, мягко прикрыв за собой дверь.

Обжигающе горячая вода благотворно повлияла на мои сведенные от напряжения мышцы. Однако внутри по-прежнему царила промозглая пустота, как за окном в одинокую зимнюю ночь.

Закутавшись в толстый махровый халат, я выскользнула из ванной и обессиленно поплелась в спальню, не переставая думать о том, что мне теперь делать с обломками своей жизни.

В комнате меня уже ждал Джейкоб. На прикроватной тумбочке стояла чашка дымящегося чая, наполняя воздух солнечным ароматом бергамота – как раз то, что было мне сейчас необходимо, – даже в этом мой муж оказался безошибочно предусмотрителен.

Я села на кровать и сделала осторожный глоток обжигающего чая.

– Белла, – пересев поближе ко мне, Джейк нарушил тягостное молчание, – возможно, остаться в Форксе было ошибкой.

Я удивленно взглянула на мужа, оставив в покое фарфоровую чашку с дымящимся напитком.

– Новую жизнь нужно начинать в новом месте, – взяв меня за руку, продолжил говорить он.

– Я не знаю, что случилось, но знаю, что не хочу, не могу потерять тебя и все то, что у нас есть. Я люблю тебя. – Джейк судорожно вздохнул и крепче сжал мою руку. – Вчера в Сиэтле мне предложили работу в другой стране, и я отказался, но сейчас мне кажется, что смена обстановки, новые люди вокруг – все это было бы кстати, пошло бы на пользу, немного встряхнуло бы, как глоток свежего воздуха. Белла, я не прошу тебя ответить мне прямо сейчас, подумай, но… поедем, Белз, поедем, прошу тебя!

– Куда?! – ошарашенно прошептала я.

– В Италию! Давай переедем в Италию! – горячо воскликнул он.

Услышав магическое слово «Италия», я окончательно потерялась, заблудилась в себе и своих эмоциях. Все мое естество тут же устремилось туда, в эту волшебную страну, которой я отдала свое сердце много лет назад. Вновь оказаться там было равносильно тому, как прикоснуться к прошлому, прикоснуться к Эдварду. Я почти ненавидела себя в эту минуту, ненавидела себя за свои мысли, но ничего не могла с собой поделать.

– Да, я согласна! Поедем в Италию! – крепко сжав руку Джейкоба в ответ, выдохнула я.

***

Этого не будет никогда:

Не придут ушедшие, увы,

Ведь они уходят навсегда,

В тишину по звёздному пути.

Не придут, не улыбнутся вновь.

Закричу – молчание в ответ.

Им, быть может, не нужна любовь,

Как не нужен солнцу лунный свет.

Я не верю, верить не хочу,

Просто я не знаю звёздный путь:

Может, если очень захочу,

Мне ответят, всё же, что-нибудь.

А на небе жёлтая луна,

И какое дело ей до нас?

Этого не будет никогда…

Или будет?.. Может быть, сейчас…

Я была за многое благодарна мужу, но, увы, не более того. В те дни, когда мы собирали вещи для переезда, все улаживали и подготавливали, я осознавала с мучительной горечью, что не должна была выходить за него. Я была той женщиной, которая изначально была неспособна его любить. Уважение, забота, доверие, тихая нежность и теплота – что угодно, кроме любви. Вся любовь была заперта в моем сердце, ключ от которого был отдан Эдварду – он унес его с собой на небеса. Сейчас мое умершее сердце жило одним – надеждой, что на новом месте, в другой стране мне станет легче, я смогу на время переключиться, не забыть, но смириться, смогу найти в себе силы отпустить Джейка. С каждым днем, часом, минутой в моей голове укреплялась одна мысль – Джейкоб должен найти свое счастье, встретить ту женщину, для которой он будет всем, я же обязана его отпустить, нельзя прожить остаток нашей жизни во лжи. Я мучила эти годы всех, да у нас была хорошая, благополучная семья, но не думаю, что Джейк был полностью счастлив. Мой муж не был глуп, напротив, он был умным, проницательным мужчиной, который знал и чувствовал, что любит за двоих.

Сейчас, упаковывая с тщательной дотошностью вещь за вещью, я пыталась себя занять, мои мысли были собраны, как та стопка детских футболочек Мелли. Я гнала от себя строки письма моего Эдварда, но уже знала наизусть каждое слово, букву, я слышала интонации, чувствовала его, словно лист бумаги был пропитан его сущностью. И все же я стойко держалась, не позволяя себе упасть в бездну за ним, пусть та темнота была для меня сладкой, желанной, но здесь, в этом мире, у меня были беспрекословные обязательства – моя дочь стояла превыше всего, даже моего невыплаканного горя.

Мой долг перед Джейкобом тоже нельзя было отодвинуть в дальний угол, пусть наш брак теперь существовал только на бумаге, но я ценила его. Да, больше мы не были близки и никогда не будем, но до того момента, когда я решусь поставить точку и отпустить мужа, я обязана вести себя соответственно. Мне было тяжело, но Джейку, думаю, было не легче: он не мог не чувствовать, что наша семья неотвратимо рушится. Нет, со стороны все выглядело, как прежде: завтраки, обеды, ужины, прогулки, чуть прохладный поцелуй в щеку при прощании, но с того дня я уходила спать в гостевую, мотивируя это тем, что мне тяжело, иногда ссылаясь на головную боль. Джейкоб все понимал, не задавал никаких вопросов, но от этого я чувствовала себя еще ужаснее.