Текст книги "Вспомни обо мне (СИ)"

Автор книги: QueenFM

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 31 страниц)

Поняв, что заснуть не смогу, я решила встать и пройтись по дому. Я легонько коснулась губами плеча Джейка и осторожно, чтобы не разбудить его, я выскользнула из кольца сильных рук мужа, поправила сбившееся одеяло, набросила на себя халатик и вышла в коридор. В доме было так непривычно тихо для меня: раннее утро всегда было ознаменовано звонким голоском Мелли, которая, просыпаясь с первыми птицами, тут же звала меня. Ноги сами понесли меня в ее новую комнату, все вещи моей девочки уже были в ней. Войдя, я осмотрелась: да, Мелл полюбит ее, ведь здесь все было так, как в ее детской в доме родителей: я решила, что не стоит делать кардинально новое убранство. На стенах были наши фотографии, игрушки сидели в строгом порядке – Мелл была педантична. Джейк как-то предложил купить все новое, но я только рассмеялась, представив реакцию дочки, которая бы потом год дулась, требуя вернуть ей все ее вещи и игрушки – она была вся в отца!

Я подошла к окну, села на низкий подоконник, на белоснежной поверхности которого были хаотично разбросанные мягкие подушки, среди них прятался Мистер Дейч – мягкий плюшевый кролик, обожаемый Мелл, я обхватила его руками:

– Ну что же, мистер, добро пожаловать, в наш новый дом…

Я долго сидела, глядя в окно, всматриваясь в то, как солнце расцвечивает акварельными красками новый день, как начинает играть зелень листвы – новая палитра моей жизни сегодня обретала непривычные, пока, оттенки, но я сделаю все, чтобы картина, создаваемая мною со вчерашнего дня, стала совершенной!

========== Глава 17. Я унесу любовь твою в своем сердце на небеса ==========

Мимолетна наша жизнь,

Этот мир короткий,

Словно в полдень тень,

Береги каждый день.

Ночи, как мгновенья,

Забыты сновиденья.

Где-то витает мечта,

Удел ее – высота,

Время безвозвратно,

И нет пути обратно.

Встретимся, может, в раю,

Снова скажу – “люблю”.

Русская интерпретация «Adagio»

2012 год…

Четыре года нашей с Джейком совместной жизни пролетели незаметно, ни разу за это время я не пожалела о своем решение выйти за него замуж. Да, в наших отношениях не было страсти, острого желания и всепоглощающей любви, но была теплота, нежность и забота друг о друге, я просто грелась в этих отношениях, мое сердце не стучало, как безумное – оно отдыхало, наслаждаясь покоем.

Но при всем при этом наша жизнь не была скучной и однообразной. Джейк всегда находил для нас с Мелл интересные развлечения, увлекательные поездки. Когда у нас с Джейкобом выпадало несколько свободных дней, мы отправлялись куда-нибудь на теплое побережье океана, где Джейк учил Мели плавать. Длинными зимними вечерами мы все вместе сидели у камина с чашками горячего шоколада и тарелкой домашнего печенья или играли в твистер.

Я не могла сдержать улыбку, наблюдая за тем, как Джейк и Мелл возятся с немного постаревшей Фионой и ее щенками.

Да, наверное, можно было сказать, что я получила все то, что ждала от нашего с Джейкобом союза.

Я вплотную занялась дизайном интерьеров, получая от этого огромное удовольствие. Первое время заказы для меня находил Джейк, но, благодаря рекламе и положительным рекомендациям первых клиентов, заказов у меня появлялось все больше и больше – я часто была в разъездах.

Однако в последнее время я все чаще задумывалась над тем, чтобы уйти в декретный отпуск.

Сразу после свадьбы я дала себе пять лет «испытательного срока». За это время я должна была убедиться, что действительно могу доверять Джейку, наш брак не был ошибкой, потому что не хотела, чтобы в итоге еще один мой ребенок рос без отца.

Но сейчас, спустя четыре года, я вдруг почувствовала, что не хочу больше ждать. Мне необходимо было ощутить на своих руках приятную тяжесть теплого тельца, еще раз испытать все радости первой улыбки, первых шагов, первых слов малыша.

Идя по улице, я начинала невольно любоваться счастливыми молодыми мамочками, которые проходили мимо меня, толкая перед собой коляски с прелестными карапузами.

Сейчас, засмотревшись на годовалого мальчугана, который бежал за мячиком, неуклюже переставляя свои пухлые ножки, я не сразу услышала, как меня кто-то окликает.

Обернувшись, я увидела высокого светловолосого мужчину лет тридцати, в котором с трудом узнала своего одноклассника Кая, довольно близко общавшегося с Эдвардом в школьные годы.

– Белла, привет! – улыбнулся он, приближаясь ко мне. – Сколько лет прошло! Ты похорошела!

– Ох, да ладно тебе, – смутилась я. – А вот ты действительно здорово изменился, возмужал! Сколько лет мы с тобой не виделись? Лет десять?

– Девять, – уточнил Кай. – Первые года три после окончания школы я каждое лето приезжал в Форкс, но потом дела закрутили: дом, семья, работа и все такое. Я приезжал в том году, хотел увидеться с тобой, но миссис Свон сказала, что ты уехала в Париж вместе с мужем и дочкой.

– Да, было такое. Вы продаете дом? – спросила я, кивнув в сторону грузовиков, припаркованных через дорогу возле его дома.

– Да, забираю родителей с собой в Канаду, – Кай замолчал и после паузы продолжил уже напряженным от волнения голосом: – Я шел к тебе, чтобы кое-что передать. Возьми.

Он протянул мне продолговатый конверт из плотной коричневой бумаги.

– Что это? – с любопытством спросила я, намереваясь заглянуть внутрь.

– Нет, не стоит открывать его прямо здесь! – как-то нервно и даже испуганно воскликнул Кай. – Лучше сделать это наедине с собой.

– Кай, сынок, скажи грузчикам, чтобы они поаккуратнее обращались с коробками, в которые я уложила свой любимый фарфоровый сервиз! – с крыльца своего дома крикнула мама Кая, приветливо помахав мне рукой.

– Мне пора, Белз, – едва ли не с облегчением улыбнулся парень, – было здорово снова увидеться с тобой. Я, правда, рад, что у тебя все отлично…

– Да, я тоже рада была повидаться, – пробормотала я, сжимая в руках конверт, буквально, обжигающий мне пальцы.

Кай кивнул мне на прощание и заспешил к своей матери.

Забежав домой, бросив свою сумочку в ближайшее кресло, я немедленно надорвала плотную бумагу и заглянула внутрь.

Не знаю, что я ожидала там обнаружить, но только не это…

Мои руки сжимали небольшой прямоугольник конверта, немного пожелтевшего от времени, на котором выцветшими чернилами было написано всего два слова: «Белле от Эдварда». Мои губы непроизвольно скривились в ироничной улыбке. Ох, ну да, конечно, это должно было случиться как раз сейчас, когда моя жизнь наконец наладилась, я научилась жить без НЕГО! Нет-нет, я не хочу этого, не хочу! Зачем мне это?!

«Давай же, Белла, просто порви конверт и выкини его в мусорку, как когда-то ОН выкинул тебя из своей жизни! Будь же сильной!» – приказала я себе, делая небольшой надрыв.

Но кого я пыталась обмануть?! Мне достаточно было просто увидеть свое имя, написанное ЕГО каллиграфическим почерком, чтобы грудь обожгло огнем, на зарубцевавшихся сердечных ранах снова проступили капельки крови – больно, Боже, как больно!

Я набрала полную грудь воздуха и дрожащими руками поспешно распечатала конверт.

Спустя несколько секунд я развернула аккуратно сложенный лист бумаги, исписанный почерком Эдварда. Мне понадобилось пару минут, чтобы мои глаза смогли наконец различать буквы, а мозг вернул себе способность складывать их в слова. Я принялась торопливо читать предложение за предложением, строчку за строчкой, пока пелена слез, застилавшая мне глаза, не стала такой плотной, что уже невозможно было разобрать ни единой буквы.

“Белла… моя милая, любимая, единственная, родная, моя Белла.

Я закрываю глаза и представляю себе, как сейчас, читая первую строчку моего письма, ты сердито прищуриваешься, упрямо поджимая губы. Да, ты права, у меня больше нет никаких прав называть тебя своей, но это сильнее меня, прости.

Для меня ты навсегда останешься маленькой любимой девочкой, воплощением моей мечты, моей Беллой, любовь к тебе я унесу с собой в могилу.

Я знаю: мне нет прощения, но я молю тебя, прости! Нет ничего страшнее мысли, что ты никогда не простишь меня, пронеся сквозь всю свою жизнь ненависть ко мне.

Нет, Белз. В действительности, самое ужасное – это осознание того, какую боль я причиняю тебе своим поступком.

Знаешь, я видел тебя сегодня на крыльце вашего дома. Я стоял неподалеку и мысленно прощался с тобой навсегда («навсегда» – страшное слово! Почти такое же страшное, как «никогда»). До сегодняшнего дня мне не доводилось видеть тебя настолько потерянной, опустошенной, преданной. Эта жуткая картина словно выжжена огнем в моей голове, я закрываю глаза и снова вижу тебя, отчаянно сжимающую перила.

Если бы я только мог, я, не раздумывая, забрал бы себе всю твою боль, соединив ее со своей, которая безжалостно рвет меня на части.

Мне недолго придется терпеть ее… врачи сказали: всего несколько месяцев.

Вот я и подошел к самому главному. Мне остается только надеяться, что ты не порвешь письмо раньше, чем прочтешь эти строки.

Я умираю. Белла, я никак не могу заставить себя привыкнуть к этой мысли. Наверное, умру, не осознав до конца, что все это действительно происходит именно со мной.

Помнишь, у меня болела спина? Оказывается, дело вовсе не в том, что я потянул мышцы, двигая мебель в нашей с тобой квартире. У меня злокачественная опухоль, подумать только, казалось бы, простое словосочетание может в одну секунду вырыть тебе могилу и исполнить в твою честь похоронный марш! Это страшно, невыносимо страшно. Белла, у меня подгибаются колени от страха, я не понимаю до конца, что происходит, иногда думаю, что мне это только снится. Кошмарный сон, который закончится с рассветом – я открою глаза, покрепче прижму тебя к себе, теплую, совсем сонную, и с облегчением осознаю: все это лишь приснилось мне. Но сон не заканчивается, мой кошмар длится изо дня в день, подтачивая меня, уничтожая так быстро.

Ты даже не представляешь себе, насколько мне сейчас страшно! Ты нужна мне, родная, нужна как воздух, как никогда прежде! Но тебя нет рядом, больше никогда не будет – это мой осознанный выбор.

Сейчас тебе тяжело принять мое «предательство», но со временем ты справишься. Та ненависть, что, вероятно, зародилась в твоей душе, поможет тебе скорее забыть дни и ночи, которые мы провели вместе, поможет быстрее вырвать меня из твоего сердца. Я верю, что так оно и будет, вернее, так оно и было.

Сейчас, спустя столько лет, ты все та же очаровательная Белла, воспоминания о которой будут храниться в моем сердце до его последнего удара, как самое бесценное сокровище.

Я хочу, чтобы ты запомнила меня тем Эдвардом, который был рядом с тобой много лет назад, который всему учился вместе с тобой: танцевать, любить, жить.

Я не хочу, чтобы ты видела меня безжизненного, опустошенного, искореженного болью Эдварда, в которого стремительно превращаюсь. Я не хочу, чтобы ты стала сиделкой при умирающем, видела мои мучения и переносила их часть на свои хрупкие плечи.

Я не смог бы видеть, как ты угасаешь вместе со мной, не вынес бы твоих слез. Никто не достоин твоих слез, Белла, слышишь?! Никто, запомни это!

Ты знаешь, я никогда не умел плакать, жизнь не научила меня этому. Но в последние дни она, кажется, решила исправить свое упущение. Скорее всего, это последний урок, что я получил от нее.

Никогда прежде я не задумывался о смерти, не задавался вопросом: «Что по ту сторону жизни? Если что-то после смерти, есть ли рай и ад?» Сейчас мне необходимо поверить в их существование, моля Всевышнего о том, чтобы мы с тобой встретились в раю, только в нем я смогу найти тебя. Ты чистая, светлая, любящая, ты заслуживаешь только рая. Лишь это дает мне шанс, что когда-нибудь, через много-много лет мы вновь встретимся, и я смогу, глядя тебе в глаза, попросить за все прощения.

Но, возможно, Бог смилостивиться надо мной и позволит мне стать твоим ангелом-хранителем. Это то, о чем я сейчас даже не смею мечтать.

Я понял, как много не успел тебе сказать, не успел отдать всю ту нежность, что внутри меня, которая была предназначена только тебе. Я должен был проводить рядом с тобой каждую секунду, каждую минуту говорить тебе о своей любви! Но даже этого было бы недостаточно для меня! Слишком короткий срок отмерила мне жизнь.

Но твоя жизнь продолжается, моя хорошая! Люби, прошу тебя! Отдайся этому прекрасному чувству, не упусти свой шанс стать счастливой! Люби изо всех сил того, кто сейчас рядом с тобой (надеюсь, что ты не одна), раз ты с ним, значит, он действительно достоин твоей любви!

Ты спросишь, зачем я написал тебе это письмо? Я не могу закончить свою короткую жизнь с мыслью, что ты так никогда и не простишь меня, будешь думать, что я предал тебя, променяв на другую. У тебя никогда не было соперниц, Белла, кроме одной – смерти.

Ты спросишь, почему получила письмо только сейчас, спустя много лет? Мне кажется, будет лучше, если ты прочтешь его, когда я стану для тебя не более чем горьким воспоминанием, печальной тенью из прошлого, когда рядом с тобой уже будет любимый тобою и любящий тебя человек, возможно, даже своя семья.

Но знай, что я тоже люблю тебя, моя любимая, родная, единственная Белла, я буду любить до последнего мгновения моей короткой жизни!

PS. Прости меня за это нечаянное письмо с того света.

Навеки твой, Эдвард…

08 августа 2003 года»

***

От мысли, что былое не вернётся,

Душа кричала, сердце выло в тон.

Уснул любимый, больше не проснётся…

Не верю! Это сон, проклятый сон!

Глаза в безумном горе закрываю,

И чудится, что снова он со мной.

От боли небывалой изнываю,

О Господи, ну где ж ты, родной?!

Как жить мне без тебя на этом свете,

Ни в ком тебя мне больше не найти.

А солнце, как и прежде, людям светит,

Сбивая с первозданного пути.

Где взять мне силы выжить в этой боли?

Как не погибнуть и свой путь найти?

Я – словно птица чёрная в неволе,

Мне шепчет сердце – милая, лети!

Любимый, не забыть мне наши ночи,

Твои глаза, как свечи в темноте.

Как страсть нам затуманивала очи,

Летящие к одной, святой звезде…

Вернусь к тебе рабынею покорной,

Но в этой жизни загнана, как зверь.

Мне не спастись молитвою притворной,

И не открыть уж в будущее дверь.

Натали Даль

Время умеет замирать, останавливаться и поворачиваться вспять, оно безжалостно, неумолимо, даруя блаженную иллюзию забытья, когда вдруг понимаешь, что здесь и сейчас тебя больше нет, есть лишь бездушная оболочка, а душа… ее нет, она умерла, как умерла я, медленно и мучительно, оседая на прохладный пол, сжимая в руке пожелтевший листок бумаги, на котором черными чернилами каллиграфическим почерком был, словно кровью, выжжены прощальные слова Эдварда, моего Эдварда – он умер, умер, умер!

Мне казалось: я кричу, ору, рву на себе волосы, но все, что сорвалось с моих губ – лишь один пронзительный душераздирающий вопль, разрывающий грудную клетку на части… я прижимала руки к груди, раскачиваясь, как умалишенная, мне хотелось кричать, плакать, звать его, молить, но я была заключена в кольцо звенящей тишины.

Я была одна в доме, никто не мог увидеть или услышать меня, скорее всего, со стороны я казалась безумной, когда пересохшими губами бормотала строчки письма: они отпечатались, словно клеймо, в моем сознании, я проговаривала каждую с упорством фанатички.

Вдруг тошнотворное ощущение накрыло меня. Господи, как тошно, душно, жарко – я резко вскочила с колен, бросилась к окнам и стала судорожно распахивать рамы, впуская холодный воздух, который бил меня по мокрым от слез щекам, кричал мне о том, что я была слепа, глуха, бесчувственна, закрывшись в моем ощущении предательства, не думая ни о ком, кроме себя. Я, только я, всегда я – монстр в женском обличии! Как могла я не почувствовать, не понять, не заметить того, что он болен!

Воспоминания вновь и вновь уносили меня в прошлое, в нашу спальню, и я с мучительной четкостью видела, как Эдвард выходит из ванной, – его лицо искажено от боли, он раздраженно говорит о том, что сорвал спину, передвигая мебель, он трет рукой поясницу .

Ему было больно, но он не сорвал спину, уже тогда его пожирала болезнь, она овладевала его телом подобно разрастающемуся ядовитому плющу, а я – та, которая была с ним, жила с ним, любила его, – ничего не замечала!

Я должна была заставить его пойти к врачу, обязана была быть ежеминутно подле него, но все, что я делала – это массажировала ему спину, а после мы занимались любовью, так нежно, мягко – не было страсти, было лишь упоительное ощущение слияния друг с другом.

Слезы катились из глаз, образуя мутную завесу, которая не давала мне видеть то, что творится за окном, но я была благодарна этому туману перед глазами: он дарил мне все новые воспоминания, которые кололи мое мертвое сердце, словно тысячи иголок – тупых ржавых игл, медленно вонзающихся в плоть, разрывая ее, заставляя кровоточить, нагнаиваться, не давая забыть о том, как я была эгоистична, глуха, слепа.

Господи, как я могла шептать Эдварду о любви, кричать ему о ней, бормотать о том, что он единственный?! Кого же я любила, кого? Только себя! Если бы я любила Эдварда, то заметила бы его боль, болезнь, но я не замечала, не видела, не чувствовала!

Немой стон слетел с губ, когда я осела на пол, пальцы судорожно вцепились в подоконник, словно он был последней соломинкой, что удерживала меня в штормящем море.

– Эдвард, Эдвард, – хрипло бормотала я снова и снова, словно он мог услышать меня.

В тот день, когда он оставил меня, сказав самые страшные слова, что не любит, не желает, что я была лишь временной утехой, я закрылась в своем горе, в удушливом чувстве предательства, замкнулась, лелея свою беду, я не почувствовала той боли, что испытывал Эдвард. Как же я могла чувствовать любовь к нему и говорить ему о ней? Любя, дышат в унисон, все на двоих: радость, счастье, мука и страдание. Но я чувствовала только себя, отгораживаясь от всего мира, закрываясь, отвергая все воспоминания, пытаясь забыть, забыться.

Я вновь вчитывалась в каждую строчку письма любимого, закрыв глаза, видела его родное лицо. Я знала, помнила: когда Эдварду надо было сделать что-то трудное, он всегда сосредотачивался, его брови хмурились, а губы сжимались в тонкую линию. Сейчас я четко видела его лицо, искаженное болью, когда он писал мне прощальные строки, прося прощения за ту муку, что причинил мне, сказав, что не любит, не любил, что ошибался.

Мои глаза остановились на словах о том, как ему страшно, больно от осознания того, что он умирает. Он умирает. Эдвард уходил из жизни и не дал мне возможности видеть его угасание, полагая, что я должна запомнить его таким, каким он был рядом со мной: молодым, красивым и сильным, с глазами, наполненными любовью ко мне, а не мукой. Эдвард, моя любовь, жизнь, опора, мое все: детство, юность, молодость, вся моя жизнь, прошлое и настоящее, смысл и оправдание моего существования на Земле – он ушел и не позволил мне быть рядом!

Я проклинала себя, крича о том, что должна была искать его, перевернуть мир, но найти, как могла я закрыться на месяцы в комнате, сходя с ума от тоски, когда он умирал?..

– Эдвард, – задыхаясь, шептала я, – почему?! Как ты мог решить все за нас?! Ты всегда решал все за нас двоих, а я всегда слушала тебя, зная твою правоту. Ты принял самое трудное решение сам, подумав, что мне будет легче, пережить предательство, а не смерть.

Время – я молила его повернуться вспять, чтобы тот звонок, что разорвал мою жизнь на сотни рваных лоскутов, снова прозвенел в родительском доме, я схватила бы трубку и услышала его голос, но не поверила ни единому слову, срываясь с места, бросаясь искать ЕГО!

Эдвард, я бы на коленях доползла к тебе, только бы держать твою руку, считать каждый твой вздох, удар сердца, любя каждую минуту, что проведена с тобой!

Эдвард…

Как же он мог решить, что меня не должно быть рядом, ведь я любила его, любила всегда, люблю его сейчас, и никакие слова, годы не смогли потушить тот огонь, что горел в моем сердце! Сейчас он был тихим, окруженным черными углями, но все равно горел, и никакой ветер, дождь не могли его потушить. Эдвард всегда жил в моем сердце.

Почему он не позволил мне быть с ним в самый страшный момент, как же я ничего не почувствовала?! После того, как Эдвард ушел от меня, в моей душе образовалась пустота, губящая все. Ничего, абсолютно ничего – я не сделала ни одного усилия, чтобы быть с ним, поверила словам, как делала всегда, я так доверяла Эдварду, что скажи он мне «Прыгай со скалы», я бы не раздумывала ни единой секунды.

Моя вера в него сыграла со мной плохую шутку, безжалостно отобрав у меня бесценные секунды, минуты, часы, дни, месяцы его жизни.

В каждом слове письма я чувствовала, как мучительно больно и страшно было ему, моему сильному мужчине, который ничего не боялся! Эдварду было страшно умирать, ведь смерть равнодушна, ее обманчиво мягкие ладони равнодушно забирают самых лучших, родных, близких, любимых, она отвлекает вас ласковым шепотом, говоря, что, отдавшись ей, больше не будет боли, только блаженная невесомость, легкость. Смерть забирает себе тех, без кого жизнь становится лишь бледной тенью.

Я стала тенью, я прожила восемь лет, восемь лет, восемь… Эдвард умер восемь лет назад, а я жила, пыталась жить, я даже вышла замуж, смеялась, радовалась чему-то, в то время как он был в холодной сырой земле, которая вязкой тяжестью удерживала его в своих лапах, а ведь Эдвард боялся темноты, никогда вслух он не говорил об этом, но я все равно знала, а там у него так бесконечно и безнадежно темно… в земле темно…

Я читала, что он надеется, – я буду счастлива, встречу кого-то, кто подарит мне семью и любовь, я все забуду. Сама того не осознавая, я выполнила его последние указания, четко следуя его словам, как всегда.

– Эдвард, зачем ты отобрал у меня наше время?! – я закрыла глаза, обхватив себя руками, видя перед собой картинку за картинкой, мучительно прорисовывая каждую деталь: больница, хоспис, медленный отсчет капельницы и боль, так много боли, что испытывал Эдвард, а меня не было рядом!

Его лицо – мой красивый любимый мальчик, он страдал, я видела это, ощущала, но меня не было рядом, я не держала его ладонь в своей, не говорила о том, как много он значит для меня.

Но меня не было, я страдала в одиночестве, когда Эдвард в муках умирал.

Не помню, как заставила себя подняться с пола, все тело ныло, боль пульсировала в каждой клетке, я ползла наверх, мечтая закрыться в чулане, потому что даже от мысли войти в спальню меня трясло. Шаг за шагом, так медленно, словно мне было сто лет, и ноги уже не подвластны мне, я преодолевала ступеньку за ступенькой, проговаривая слова из письма.

Мое воображение преподносило красочные картины того, как уходил Эдвард, я видела его мучения, но самое страшное – я четко и ясно ощущала весь его ужас от осознания, что он умирает. Горло сдавило, словно на него накинули петлю – это принесло минутное облегчение.

Комната за комнатой, белая дверь в детскую Мелли… я замерла у нее и здесь снова сползла на пол, из горла вырывались стоны, в которые вплетались сдавленные звуки. Я отняла у Эдварда дочь, эгоистично, бессовестно и жестоко, скрыв от него беременность, не сказала ему о ней, все оставила только себе, и он умер, даже не узнав, что на Земле появилось его продолжение, его дочка Мелли.

Вдруг в моем затуманенном мозгу пронеслась дикая мысль: «Если бы я была рядом, сказала, что беременна, может быть, это стало бы для Эдварда спасением, ведь бывают чудеса, он бы боролся с двойной силой, зная, что нужен не только мне, семье, но и ребенку, он должен жить, чтобы увидеть ее рождение, услышать первый крик, первое слово, чтобы она сделала свой первый шаг, споткнулась и была подхвачена его руками!»

– Эдвард бы выздоровел, узнай, что Мелли должна родиться! Выжил, выжил!.. – я кричала в тишину пустого дома, колотя сжатыми кулаками по полу. Он бы выжил!!! А я отняла у него его последний шанс, надежду!

Я сидела под дверью детской, прижав листок к груди, я шептала, просила прощения, но у кого? У Мелли, у которой отняла отца, а она его ждала, ждет – я видела это, ведь Джейк стал ей другом, но она никогда не называла его папой. Я как-то спросила:

– Почему?

На что она, сосредоточенно нахмурив бровки, сказала:

– Мой папа приедет к нам, я жду его.

– Мелли, – простонала я, – папа никогда, никогда, никогда не приедет!

Как я объясню ей, что она не должна больше ждать, как я скажу ей, а, главное, себе, что ждать бессмысленно, что я обманывала себя, ее, всех?!

Все эти годы я жила с робкой надеждой, что Эдвард однажды вернется, я знала, что не нужна ему больше, но мечтала увидеть его, рассказать о дочери, неосознанно я делала все, чтобы, когда вернулся, он узнал о каждой минуте ее жизни: море фотографий, писем.

Даже выйдя замуж, я ждала, пряча надежду глубоко внутри себя.

Я лгала всем, особенно себе, когда думала, что смогу жить нормально, я никогда не жила нормально: вся моя жизнь после ухода Эдварда была плохим спектаклем, который я разыгрывала, вовлекая в действо Мелли, а потом и Джейка!

Джейкоб был хорошим мужем, но он всегда был, есть и будет вторым, тем, кого я никогда не полюблю с той силой, которую он заслуживает. Тихая нежность, забота и тепло, но не более. Мне было комфортно рядом с ним, Джейк взял всю ответственность на себя, а что сделала я? Ничего, лишь играла свою роль: жила с ним, не любя.

Я чувствовала горечь во рту, мне хотелось пить, но больше всего я хотела спрятаться от всего мира и умереть, чтобы быть рядом с Эдвардом, чтобы вновь встретиться с ним. Я больше никогда не увижу его!

– Не увижу… – обреченно простонала я.

Сейчас я понимала все, видела так четко и ясно все то, что сотворила с нами жизнь. Она была чудовищно жестока к нам, но ведь я ПОЗВОЛИЛА ей это!

Почему я не бросилась к Эдварду, зачем поверила его словам?!

Я вдруг услышала в голове тот роковой звонок, словно это случилось только минуту назад. Я слышала его голос, интонации, неуверенность и страх. А попытка Эдварда уверить меня во всем, что он говорит? Любимый так тщательно разыгрывал роль, что я поверила, не услышала истину между словами, я слышала то, что он хотел мне сказать, но я не почувствовала то, что он скрыл от меня.

Я монстр: я никого не любила, ведь если бы любила, то сердце подсказало бы, душа болела бы, но я думала лишь о себе, закрывшись в своем панцире боли, я не поняла, что нужна Эдварду, что он ждал, звал меня. Я не любила Джейка, но вышла за него. Кто я после всего этого? Господи, а люблю ли я дочь? Я отобрала у нее отца, отгородила ее от него, и она никогда его не узнает.

Эдвард любил меня, он сделал все, чтобы я не видела его мучений, запомнила таким, каким он был рядом со мной, даже в самые тяжелый и страшный момент жизни, ставший последним, он заботился обо мне!

Моя жизнь, которую я кропотливо создавала восемь лет, рушилась на глазах, все скрепленные осколки рассыпались по полу: они падали, раскалываясь на крохотные кусочки, и склеить их невозможно.

Все эти годы я жила, потому что знала: Эдвард где-то далеко, он не со мной, но живет, радуется, дышит, его сердце бьется, он любит кого-то, и его любят в ответ. Как часто он приходил ко мне во снах, любимый был то совсем близко, почти мой, со мной, то далеко, я тянула к нему руки, звала, но он уходил. Эдвард никогда не покидал меня, а сейчас я осталась одна, его нет.

Темнота опускалась на город, накрывая мрачным забвением мою душу. В мыслях пронеслось: «Я не могу остаться сегодня здесь, я не хочу никого видеть, слышать, я не могу! Я хочу быть одна!» Мелли гостила у Роуз, а Джейк скоро вернется. Джейк… Не хочу сейчас его видеть, просто не смогу.

Я заставила себя подняться с пола, медленно спустилась на первый этаж, схватила ключи и вышла в темноту прохладного вечера, мягко перетекавшего в ночь.

Я не думала куда иду, ноги сами несли меня, я, как безумная, бормотала строчки страшного письма, наверно, я и была безумна, я потеряла остатки разума в тот момент, когда поверила словам Эдварда. Как мне жить теперь, когда его нет, как дышать?

Холодный ветер ударил меня по лицу, растрепав волосы, которые всегда были тщательно уложены в прическу – после Эдварда я никогда не носила распущенных волос, – локоны распылись по плечам, опутываясь вокруг шеи, и я видела седую прядь, которая упала мне на лицо, вспомнив тот день, когда она появилась.

Спустя, кажется, сотню часов, я остановилась, вглядываясь во мрак, и поняла, куда пришла. Я избегала этого места много лет, даже не проезжала мимо него на машине, словно оно было заколдованным, но сейчас я снова стояла у родительского дома Эдварда. Он был почти таким, как и тогда, в дни нашей юности. Я шла к двери, словно надеясь на то, что постучу, и мне откроет Эсми, со словами: «Дорогая, проходи, Эдвард сейчас спустится».

Я толкнула дверь – она распахнулась. Я всматривалась в полумрак, отгоняя от себя призраков, что кружились в голове в ожидании, что Эдвард спустится ко мне – наверно, я действительно обезумела.

Его рояль был на прежнем месте, он был весь покрыт толстым слоем пыли и паутины, весь дом походил на иллюстрацию мисс Хевишем: занавески, побитые временем, тихо шуршали на мутных окнах, даже сухой букет роз стоял на столе. Дом был покинутым, забытым, мертвым.

Я откинул крышку рояля, касаясь клавиш, и вспомнила, как Эдвард учил меня играть на нем. Это были тщетные усилия, но нам было так весело, я сидела на его коленях, он обнимал меня, пальцы любимого на моих пальцах – он мягко нажимал ими, и рождался звук. Рояль был жив, я нажала на клавиши, и мягкие звуки наполняли тишину.

Я обошла весь дом, зашла в каждую комнату, словно надеялась на что-то, и последняя дверь, которую я распахнула, была в спальню Эдварда. В ней я провела так много счастливых часов. Спальня почти не изменилась, даже атласное темно-синее покрывало было накинуто на постель, но все было мертвым, пустым, забытым.

Я легла на кровать, даже не стряхнув слой пыли: мне было все равно. Оттянув край покрывала, я коснулась подушки, прижимаясь к ней носом, словно она еще хранила запах Эдварда, мне казалось, что хранила.

Я проваливалась в тяжелый рваный сон, там я снова и снова брела в темноте, ища, зовя, крича, но теперь я видела того, кого искала.

Я бежала так быстро, что мои ноги сбивались в кровь, я падала, вставала и вновь бежала к Эдварду… иногда я почти догоняла его, но он растворялся в темноте – я останавливалась, вглядывалась и, видя его силуэт вдали, снова срывалась с места, я не могла его отпустить, не могла! Сердце задыхалось в груди, ноги не слушались, израненные стопы саднило, но я не останавливалась.

У моста я замерла, увидев, что Эдвард стоит на другом его конце. Он такой же, как и прежде: лицо светлое, чистое, волосы растрепаны, а на губах играет мягкая полуулыбка.