сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 68 страниц)
Знаю, что он может многое требовать от меня, но не делает это. Да и я никогда не смогу дать ему что-нибудь. Я не был с ним слишком долго.
Хотя, может, именно во мне есть какое-то врожденное уродство.
Он ведь должен меня ненавидеть, но не делает этого.
Не понимаю.
Хочу увидеть его.
- Ты изменился, - Сакура продолжает перевязывать руку.
- Нет, не изменился, - опускаю голову. – Я такой же, каким всегда был.
Сакура смотрит на меня, а потом накладывает шину на три сломанных пальца с вырванными ногтями. Она вздыхает.
- Может, и нет, я просто не заметила. Возможно, Наруто единственный, кто действительно знает тебя настоящего. Вы всегда бегали друг с другом, дрались, мерились силой, работали вместе. Вы всегда были вдвоем, - и тут же поправляет сама себя. – Есть. Вы всегда были на шаг впереди или в стороне. Не важно, я постоянно была в вашей тени, - она делает паузу и закрывает глаза, прежде чем сделать глубокий вздох. – Даже не знаю, как называть то, что происходит между тобой и Наруто.
Смотрю на нее. То, что между мной и Наруто – не вещь, которую можно выразить словами, ей нельзя найти синонима или сказать, на что она похожа. Это связь, которая существовала всегда, вне зависимости от того, признал я ее, или нет. Но разве это похоже на объяснение?
Проведенное в этой чертовой клетке время сделало меня слишком большим философом.
- Не знаю, - честно отвечаю ей.
Это ничего не меняет.
Мой разум заполняет его имя, потому что так и есть, как бы часто я не противился этому. Болезненные воспоминания, словно нож, проворачиваются внутри, и это гораздо хуже самой глубокой физической раны.
Сакура не перестает гладить мою руку.
- Ты… - успокаивает она, - ты когда-нибудь поймешь это, и все будет в порядке. Я верю в это.
Но я едва ли обращаю на это внимание.
Все, что я вижу, так это дурацкие светлые волосы, грязные и торчащие во все стороны, широко распахнутые глаза, хранящие так много тайн. Помню с фотографической точностью, как он смотрел на меня, считая, что надежда уже умерла. Если она вообще была – эта надежда.
Не знаю, почему даже с ним все невозможное становится возможным. И дело даже не в Кьюби, не его чакре, и даже не в специальной технике, которую он осваивал годами. Это что-то неописуемое, принадлежащее только Наруто и больше никому.
Именно это заставляет верить.
Сакура молча кивает, и ее теплые руки поднимаются к плечам, осторожно отодвигают ткань и начинают мазать вонючей травяной мазью. Теперь она говорит только о своей работе и осторожно наблюдает за мной.
Но я словно в другом месте, о котором мне напомнили АНБУ, не дав потерять воспоминание.
Тогда, когда я вновь видел Наруто, но этот раз отличался от других. И в этот раз реальность была четкой и ясной.
Думаю, я должен поблагодарить Орочимару за это.
Вряд ли это удалось бы без него.
***
Я больше не слежу за временем, и это не волнует меня. Бесчисленные часы я провел в этой комнате для допросов, отказываясь говорить и расплачиваясь за это. Не могу вспомнить ни количества травм, ни их тип, и возможно, так даже лучше.
Если мои расчеты верны, то на четвертый день мое упрямство наконец вырвалось наружу, проявляя мою истинную природу. Только из тех крох, что я проронил, не было ничего из того дня, когда умер Орочимару.
Тогда от грубого толчка в плечо все нутро вскричало от боли. Запястья были пунцовыми и кровоточили от жестких веревок, которые связывали руки, задернутые за голову и поддерживающие мое тело в висячем состоянии. Я издавал короткие стоны, чувствуя как пот ручьями заливает лицо, стекая по подбородку и вниз по груди. Было так холодно, что капли, стекая, заставляли ежиться.
Я едва мог дышать, легкие были полны пыли: сухой и бесполезной.
Шинта, который когда-то решил наладить со мной дружеский контакт, шагал передо мной словно хищник.
Но он по прежнему был мышью, ищущей выход из лабиринта, не знающей, что в конце его ждет пасть голодной змеи.
Не сказать, что все пошло согласно плану.
На самом деле я рад, что сейчас я вообще способен думать, учитывая, в каких муках бьется мой мозг. Слезы давно смешались с потом и теперь стали единым целым.
Быстро бросаю взгляд на Ибики в углу – его рот почти изогнулся в усмешке. Щурюсь, едва сводя брови к переносице. Но он лишь криво тянет уголок губ в ответ.
Думаю, он знает.
Пожалуй, только эта мышь считает, что все еще имеет власть надо мной.
Находясь к нему спиной, чувствую, что он перестал шевелиться, замирая, как статуя, и морща свой лоб. Затем он расправляет свои плечи и делает шаг в сторону, садясь передо мной на расстоянии меньше полметра, крутя в пальцах свободный конец веревки. Даже без движения мои суставы изнывают, равно как и тело.
Улыбка мышонка растет, словно это триумф.
Каждый мускул кричит от боли, разрывая мой мозг и затмевая сознание.
- Было бы намного проще, Саске-кун, если бы ты перестал быть настолько сложным и просто рассказал бы о том, что случилось с твоим мастером, - он позволяет своим словам сочиться, словно сиропу – слишком сладкому и липкому. Ненавижу многое, что он делает, но в особенности – как он использует это слово. Мастер. В каком-то смысле он прав, но он бросает его двусмысленно. Не люблю это.
Но я слишком обессилен, чтобы всерьез заострять свое внимание на этом.
Так или иначе, мне удается создать подобие ухмылки и взглянуть на него.
- Если это все, что тебя интересует, то тебе стоило давно задать этот вопрос.
Вижу, как в дальнем углу Ибики усмехается и откидывает голову к бетонной стене за спиной. Мышонок на миг опешил и смотрит, словно потерянный. Униженно откашливается, а потом сводит руки за спиной. Его губы пытаются натянуть улыбку, а сам он выжидающе смотрит, словно прямо сейчас я расскажу ему.
Смотрю на него с выражением холодного презрения, когда он тянет мои руки на себя. Онемение дает облегчение: лучше не чувствовать ничего, нежели нескончаемую боль. И это дает мне силы произнести четче.
- Когда просишь об одолжении, принято предлагать что-то взамен, - весьма прямо напоминаю я.
Мне нужно, чтобы комната наконец перестала кружиться перед глазами от боли.
Мышонок в сомнении гнет брови, которые хочется содрать с его лица, несмотря на мнимое согласие о дружбе и доверии. Но даже сквозь это я вижу проблеск интереса в его глазах.
- Ах, - продолжаю с издевкой. Чувствую, как блаженное небытие приближается с каждой секундой, - неужели ты думал, что кто-то даст тебе то, что ты хочешь, когда ты обращаешься с ним таким образом.
Мышонок быстро косится на своего босса, который кивает. Шинта поворачивается ко мне и садится поудобней, рассматривая.
- Я мог бы… - он делает небольшую паузу, рассматривая мои узлы на руках, - позволить тебе сесть поудобней на время разговора.
Мой взгляд в ответ не должен был вызвать никаких сомнений.
Да, пожалуйста. Я хочу иметь возможность дышать.
Он делает осторожный шаг в мою сторону, а потом делает другой, уверенней, двигаясь вперед.
Я ждал этого, как и мышонок. Запах крови врезается в ноздри.
Веревка развязывается, и я падаю на пол мешком, корчащимся и стонущим от боли. Кровь возвращается к моим рукам, начиная мучения заново. Может, хотя бы теперь я смогу отдохнуть, окунувшись в сладкое, божественное беспамятство.
Не знаю, что происходит вокруг. Все, что я чувствую: боль и усталость.
Проходит не так уж и много времени, прежде чем мне удается взять свои чувства под контроль. Что ж, мышонком так же легко управлять, как куском свежей глины. У меня есть свое мнение на этот счет.
Сижу на полу, поедая крохи пищи, выложенные передо мной на столе. Одного укуса достаточно, чтобы дать желудку столько, сколько он может переработать за раз. Взгляды заставляют меня чувствовать себя словно собакой. Но это не главное. Дело в том, что я заставил мышонка плясать под свою дудку.
Он поймет это достаточно скоро, когда поиграет со мной. А затем мы вернемся к старому сыру и неэффективной методике. Но сегодня выиграл я, и мой «друг» всегда будет помнить это.
Медленно жую, стараясь не двигаться. Думаю, мне удастся доставить себе как можно меньше боли.
- Я устаю ждать, Саске-кун. Я сдержал свое слово, и думаю, пришло время сдержать и тебе свое, - мой «друг» не может молчать и называть меня иначе. Но и я не так уж и прост, показывая, кто на самом деле здесь главный.
Хотя на самом деле, главный здесь тот мужчина в углу со шрамами, но речь сейчас о другом.
Смотрю на дверь, которую охраняют два АНБУ. Светлые пучки волос выглядывают из-под одной из масок. Скучный пшеничный цвет, но даже он напоминает мне о других непослушных волосах.
Я не забыл, Наруто. Я обещал.
Беру стакан и чувствую, как успокаивающее тепло наполняет меня. Если бы я выпил это вначале, то может быть, и разговор был бы легче. Смутно вспоминаю, что Цунаде отзывалась об этом напитке только хорошо, что ж, теперь могу вставить и свое словечко. Боль словно слабеет и ускользает прочь. Упираясь руками в пол, смотрю на мышонка, что заставляет его нервно вспотеть в течение пары секунд. Это оказалось даже веселей, чем я думал.
Но я напоминаю себе, что это не игра, хотя очень хочется поиграть.
- Тревожно, правда? – поддразниваю, хрипя. Мое тело тяжелое и расслабленное, и язык словно с трудом волочится внутри рта. – Если я сказал, значит, я сделаю. Победа достается тем, кто умеет ждать.
Последнее было сказано словно не своим голосом: шелковистым, тяжелым и чужим. Закрываю глаза, вздыхаю, обнимаю себя руками и чувствую расплывающееся спокойствие.
- Ну, так что? – мышонок лишь злится.
Стоит ли мне учить его слушать меня? И разве человеку с его работой не присуще терпение? Хотя на самом деле, мне все равно. Вместо этого я возвращаюсь в свое прошлое, когда я был кем-то другим. Оказывается, это было не так уж давно.
И слова, вырвавшиеся изнутри в мой последний день в Звуке, звучат над руинами, желая быть свободными.
***
Ничего нет. Мои сердце и разум спокойны. И тем не менее. Я понимаю. Везде, где я был – пустота, и остается только скорбеть о кончине Учиха Итачи.
Мир ожидает спокойствие в неизменном же будущем. Другому не быть. Не будет неопределенности, не будет разочарования. Не будет дней, полных абсолютного истощения чакры, и стертых в кровь ног.
Не будет больше бесполезных действий.
Только тишина.
До сих пор не понимал, как сильно в ней нуждаюсь.
Тихий, почти вежливый стук в дверь, который в другой ситуации я нашел бы забавным в этом змеином логове. Открываясь, дверь скрипит, и Орочимару вплывает внутрь тихо, шипя и шурша своей кожей. Я могу ощущать, как натянуты его нервы, как гудит возбужденная кровь в его венах. Его длинные пальцы сцепляются вместе, и он поворачивается ко мне. Тонкие жесткие линии его улыбки делят лицо на две части.
Я знаю, чего он хочет.
Время.
Соскальзываю с кровати и медленно подхожу к нему. Мы почти одного роста, мне надо лишь слегка приподнять голову, чтобы заглянуть к нему в глаза.
Я не хотел, чтобы он приходил. Но я не дурак. Я понимаю, что может случиться, и это мой выбор, который я сделал.
Он открывает рот, и его розовый язык скользит по губам, словно у голодного животного. Мое равнодушие непоколебимо, мое лицо не знало эмоций в течение двух лет. Орочимару вытряс их из меня, и запрятал подальше, словно ненужный мусор прошлого. Эти мысли отвлекают меня от главного. Мстителю не нужны эти глупости.
Мой учитель протягивает руку и мягко гладит пальцами по щеке. Пальцы гладкие и прохладные, словно мрамор. Потом склоняет голову и улыбается шире, щурясь от сдерживаемого с трудом волнения. Он поворачивается на каблуках и идет к двери.
Без колебания или сомнения я иду за его бледной фигурой. Поворот за поворотом по огромному лабиринту.
Мы входим в комнату один за другим. Кабуто ждет напряженно, отчего у него едва ли не появляется у рта пена. Ни для кого не секрет, что он ревнует малейшее проявление внимания к Орочимару. Но я равнодушно ложусь на холодные плиты, и Кабуто смотрит на меня как-то странно, с примесью чего-то еще. Я бы назвал это жалостью, но не могу представить причину, по которой она могла бы появиться. Поэтому я просто закрываю глаза.
Закрываю глаза и медленно дышу. Выдох. Вдох. Выдох. Нет причин, чтобы нервничать. Их просто не существует. Ничего не существует, кроме обещания убить Итачи.
Отомстить.
Убить.
Никто не проронил ни слова, словно каждый ждет смерти. В какой-то степени так и есть, но я сомневаюсь, что это заботит Орочимару или Кабуто. Странное невесомое чувство, словно я присутствую на собственных похоронах.
Я не обратил внимания ни на печати, которые они использовали, ни на потоки чакры, заполнившие помещение. Я больше не часть этого темного материального мира и не вижу никаких причин делать вид, что я существую.
Поэтому я жду.
И жду.
И ожидание кажется вечностью. Странно, что я не разочаровываюсь, если такое вообще возможно. Похоже, обмен не происходит довольно долго, ведь я не чувствую ни толики изменения.
А потом я чувствую разницу. Наличие другого в моей голове. Он мягко прощупывает, сначала словно касается воды ногой, проверяя температуру. Он чувствует себя неуютно и неправильно, с желтой, как у незрелого плода кожицей, болезненно-желтой. Это не больно, разве что странно чувствовать это в столь малом пространстве.
Кажется, словно я сокращаюсь вовнутрь, окутанный неизвестной болезнью, которая тянет туда и обратно, бросает то в жар, то в холод. И нет места, которого бы она не коснулась. Я чувствую тяжесть и груз, но в тоже время не чувствую этого вообще. Пытаюсь открыть глаза и пошевелить руками, но понимаю, что не могу. Не могу даже вспомнить, как это делается. Я нечто большее, чем развеянное сознание, плавающее вокруг тела, которое мне уже не принадлежит. Присутствие чужака, густое и странное вытесняет меня, оставляя мне пустоту. Он ласкает меня, толкает в нее. Сначала нежно, потом сильнее, заставляя падать вниз. Холод поражает меня. Я словно обнаженный, и невесомый косой взгляд кажется чем-то гораздо более интимным, чем любое прикосновение.
Не могу удержаться столь странным ощущениям и, сорвавшись, падаю в невидимые руки. Вниз в пустоту. Все дальше и дальше, глубже и глубже вниз. С каждой секундой я чувствую себя все более оторванным от него, и это ощущение не так уж и плохо. Я больше не вспомню тех лет и тех жертв, в которых корил себя. Теперь я вверяю их другому.
Меня манит разорвать связь полностью, и пальцы цепляются все слабее. Я почти растворяюсь в себе.
Но нет.
Это не правильно.
Это не мой способ.
Я не позволю своим стараниям пропасть без следа. Я – Учиха, и у меня есть гордость.
Никакое мелочное сожаление не заставит меня отойти от своей цели.
Итачи должен заплатить должное.
Тогда я начинаю отчаянно бороться, чтобы удержаться. Черт бы побрал этого Орочимару! Он лгал мне! Он собирается овладеть моим разумом полностью. Но ничего не произойдет, если я не позволю. Есть вещь, которую я до сих пор ненавижу. Собираю воедино всю ненависть к Итачи – моей единственной цели в жизни. Она соскальзывает, просачивается сквозь пальцы, как вода. На секунду замираю ошеломленный. Он слишком непредсказуем даже в моем сознании.
Чувствуя растущую панику, хватаюсь за все, что могу. Мои родители, мои тренировки, моя месть. Все, что я потерял, и за что боролся. Но все небрежно пропадает во тьме, не видя во всем этом смысла.
Никогда бы не подумал, что можно так бояться.
Чтобы быть в такой панике лишь от того, что в конце своего путешествия понять, что ты ничего не добился. Совершенно ничего.
У меня нет ничего, что могло бы спасти меня. А все, о чем я знал, ускользает одно за другим.
Полузнакомые лица проносятся перед уставшим разумом. Сильные враги, учителя, одноклассники – все уходят во тьму. Я не могу вспомнить, кто они, ведь я с трудом помню себя. Обращаюсь к себе, желая подумать о чем-то личном. Но все, чего я желал, сводилось к одной лишь мести. Неужели все настолько плохо? Теперь я понимаю, что даже месть не может удержать меня. В эти последние секунды сознания я совершенно один и беспомощен, и это, пожалуй, самая страшная вещь, которую я мог себе представить.
Сколько бы я себе ни представлял.
Я никогда бы не поверил, что для меня это важно.
Ведь я всегда был сам по себе.
И я чувствую, как та крошечная часть моего сознания начинает исчезать, таять. И пока я один, мне некого винить, кроме себя. После всего, что я сделал, через что прошел, я даже не получил шанс, чтобы увидеть исполнение своих целей.
Мне нужно что-то. То, что принадлежит мне, то, чего даже Орочимару не может коснуться.
Просто дайте мне что-то.
Хоть что-нибудь.
И последнее, что я вижу, прежде чем полностью исчезнуть – кроны деревьев, между которых просматривается ясное небо и почти заговорщическая улыбка в обрамлении отметин в виде лисьих усов.
========== Глава 7 ==========
Глава 7.
Когда я очнулся, я был поражен. У меня не было глаз, чтобы их открыть, не было рук, чтобы протянуть их, и все же я чувствовал тепло, которое не мог объяснить. Уютное, безопасное, знакомое.
