сообщить о нарушении
Текущая страница: 51 (всего у книги 68 страниц)
Шум расползается по квартире. Звуки отдаются болью, растекающейся по венам. Надо уйти. Слишком шумно. Опираясь на руки, не в силах встать на ноги, пытаюсь уползти: от них, от всего, от звуков.
/Все просто великолепно./
Вслепую пытаюсь найти путь на кухню, жмурясь от болезненно-яркого света.
/Всё встало на свои места./
Руки упираются в дверцу кухонной тумбы. Унизительно, но пытаюсь встать на ноги, опираясь на нее. Еще одно усилие воли, и натыкаюсь на раковину, нащупываю стакан и наполняю его водой. И уже не важно, что он был грязным.
/Шансы. Так много шансов. Надо столько всего успеть, пока не стало поздно./
Головной мозг давит на череп. Горячая, сферическая боль, словно умирающая звезда внутри меня. Знаю, это вина Орочимару. Он взволнован и рвется наружу.
Подношу стакан к губам, но чувствую привкус пепла.
/Быть может достаточно. Может быть…/
Что-то внутри лопается, и пульсирующая гнетущая боль падает вниз, теряя физическую оболочку. Странное ощущение. Не похоже на тоску или печаль: чувства обострились и напряглись.
/Снова. Снова. Снова./
Боль, удар, другой - с новой силой. Открываю рот, но не произношу и звука. Все сжимается до одной крохотной точки глубоко внутри и растет.
Стискиваю зубы и сжимаю пальцы руки, пока серебристые осколки не начинают стучать по металлу раковины.
Боль в ладони выступает противовесом, благодаря которому пытаюсь сосредоточиться.
Мое сознание в мире, где существует лишь боль и страдание. Издалека едва различаю голоса.
- Сакура!
- Какаши-сенсей это не… это не то, что вы думаете!..
Чувства обострены до предела, и барабанные перепонки рвутся от криков.
- О, это именно то, о чем думаю. Конечно же, вы просто поговорили, ведь я оставил вас для этого… ты это хочешь сказать?
- Это не то, что вы думаете!
- Не могу поверить, что ты сделала это, Сакура. Мне казалось что ты взрослая, но похоже, что нет. Где я ошибся?..
- Саске!
Сакура бежит ко мне. Мягкие шаги по полу – чувствую их. А еще аромат лаванды и секса.
На ней моя футболка: слишком короткая, чтобы скрывать наготу, но девушка тянет подол вниз.
Смолянистая боль разрастается, растекается, словно жидкость, расползаясь по рукам и ногам.
Сакура сжимает запястье, и кончики ее пальцев превращаются в стальные шипы. Хочу, чтобы она нашла лекарство от всего этого.
И все же открываю глаза и с трудом отталкиваю от себя девушку.
- Отойди от меня!
Она ударяется поясницей о край стола с такой силой, что замечаю гримасу боли на лице. Секундой позже она падает на пол.
Но в ее взгляде все то же беспокойство.
- Саске! – мужской голос груб и недоволен.
Бросаю взгляд на Какаши, но без толку. Перед глазами все мелькает: шаринган, изгибы рыбьего глаза, ясное четкое зрение. Быстрей и быстрей, замыкаясь в бесконечное мельтешение.
- Ох, - выдыхает Какаши и касается со смесью понимания, путаницы и некоторого ужаса.
Но уже через секунду меня выворачивает прямо на пол.
Боль не проходит и, кажется, становится сильней. Хочется попросить Сакуру остановить наводнение, но гордость не дает обратиться за помощью.
Кроме того, стоит коснуться ее и она уйдет. Я виноват перед ней.
Запоздало понимаю, что девушка сжимает руку, но я вообще не чувствую это.
/Давай сейчас, давай сейчас. Не упрямься. Время идет. Ты сам знаешь. Иди с ней./
Вздохи застревали в горле: внутри все жгло, как при пожаре. Такое чувство, что болезнь настигла меня.
/Верно, мой мальчик. Сладкий, милый, наивный питомец. Ты знаешь, как все исправить./
Голос внутри звучит властно-успокаивающе, еще немного и ловушка захлопнется. И все же, не думаю, что он знает о том, что слышу его.
- Сас… - взволнованный голос Сакуры почти не слышно. Она мягко обходит и опускается на пол рядом со мной, а потом касается руки.
Чувствую себя слабым, бесполезным ребенком, который никто без родителей, способных спасти его.
Ненавижу этого ребенка, но всегда был им.
И сейчас у меня нет родителей.
Через силу заставляю себя ударить по рукам Сакуры.
- Саске, - Какаши снова упрекает. По инерции рука падает на пол с характерным шлепком. Застигнутый врасплох Какаши так и остается смотреть на мою беспомощность. Пытаюсь уползти прочь, размазывая коленом остатки вчерашней еды, поскальзываясь на ней, поднимаюсь, а затем – бросаюсь к окну.
- Сакура! – взывает Какаши. Воздух дрожит – они стоят позади.
Все, что могу, так это стать боком и, не открывая защелки, разбить стекло. Вываливаюсь на улицу рядом с градом мелких осколков, кажущихся горящими огоньками вокруг. Нет времени размышлять. С трудом поднимаюсь на ноги и бегу прочь, прыгая с ветки на ветку, цепляясь чакрой, ведомый интуицией. Опускаю веки. АНБУ следуют за мной, но путь слишком извилист и бессистемен, чтобы догнать. Скольжу на каждой второй ветке, но хватаюсь руками, лишь бы не упасть.
Чужое кудахтанье в голове сбивает с толку.
/Глупый мальчишка. Нет пути назад. Вы обречены./
Есть только одно место, куда могу пойти, и АНБУ не должны достать меня раньше.
Чем дальше от меня Сакура, тем ясней становится разум.
/Скоро я буду свободен от этой тюрьмы! У меня будет все, что хотел!../
Растягиваюсь на земле перед пожилой женщиной, возникшей столь внезапно, словно вспышка света в ночи.
/Свобода, власть - и все это раньше, чем ожидал… Бессмертие, из поколения в поколение…/
Несмотря на боль и дезориентацию, кидаюсь в сторону. Нога соскальзывает, не могу удержать равновесие и снова падаю на землю с глухим звуком.
Чувствую дыхание в спину. Распахиваю глаза и неожиданно понимаю, что картинка перед глазами не мельтешит. Успокаиваю дыхание и концентрирую остатки чакры на зрачках. Активирую шаринган, свой собственный шаринган, не идеальный, но достаточный для того, чтобы использовать.
Чувствую: АНБУ почти нагнали меня.
Поднимаю себя на ноги и бегу прочь.
/Скоро он будет принадлежать мне./
Снова крутит низкая глухая боль.
«Заткнись».
/Ты должен мне./
Какофония звуков и чувств усилилась, впиваясь в сознание.
«Заткнись».
/Ты должен мне!../
Мне надо избавиться от него! Из последних сил отталкиваю охранников и толпы случайных людей, а потом упираюсь в дверь.
/Все. Будет. Моим./
- Заткнись!
Не утруждаю себя стуком. Просто протискиваюсь через других и распахиваю дверь.
- Тебе нельзя туда! – кричат какие-то женщины и бессмысленно машут руками.
/Скоро-скоро-скоро. Ку-ку-ку-ку./
- Что это? – Цунаде раздраженно вскакивает из-за стола, отчего бумаги летят в разные стороны. – Где охрана? Изумо! Котецу!
Два мешка с чакрой тут же возникают за спиной.
- Да, Хокаге-сама, - оба голоса звучат в унисон.
/Сила, шаринган, бессмертие. Бесконечное множество сосудов на веки!/
- Что? Что?! О чем ты говоришь? Хватит!
- Уберите его!
- Да, Хокаге-сама, - и голоса приближаются ко мне.
Из последних сил удерживаю шаринган, но краски меняются на синий, красный, желтый и черный, а потом рассыпаются на целую радугу.
- Нет, - задыхаюсь, - вы должны остановить его…
/Ах, да-да-да. Скоро ты будешь моим./
«Прекрати! Заткнись!»
- Стойте! Хватит, - неожиданно рядом появляется Шизуне и подходит ближе. Взмахи руками заставляют двух мужчин отойти. – Учиха-кун?
Ее голос мягок и осторожен, словно она не уверена, что я отвечу.
Взгляд скользит по Цунаде, словно спрашивая разрешения на разговор с Шизуне.
/В любой момент. В любую секунду./
«Нет! Что? О чем ты говоришь? Прочь из моей головы, ублюдок!»
- Вы должны остановить его, - все, что могу выдавить вслух.
Боль пронзает тело: руки начинают дрожать. На лбу выступает холодный пот и скатывается по лицу.
/Они все будут моими! Совсем скоро у меня будет такой выбор, что один за другим падут передо мной./
Нет. Только не это. Он просто не может.
- Вы должны остановить его! – закрываю глаза и вцепляюсь пальцами в волосы, натягиваю кожу головы.
Цунаде коротким резким взмахом руки заставляет джонинов отойти.
- Учиха! – кричит она.
- Но, Цунаде-сама! – умоляет Шизуне.
/Из поколения в поколение - вечность./
Боль сосредотачивается в одной единственной точке – Сакуре, которая находится далеко отсюда. Шизуне колеблется, а потом вытягивается рядом с Цунаде.
/А потом, а затем…/
Он пытается контролировать меня.
- Хватит, - громко и по слогам.
Перед глазами все синее и зеленое, в животе снова крутит. Однажды у меня уже получилось.
/Твои дети будут моими./
- Слушай меня! – кричит Цунаде, но ее голос не перебивает паразита.
«Нет! Ты – больной ублюдок».
/Скоро все будут под моим контролем./
- Цунаде-сама, посмотрите, - говорит Шизуне.
«Я не под твоим контролем».
Меня хватают за руку, но вырываюсь.
- Котецу, Изумо, уходите.
/Дети и дети детей…/
«Хватит».
Голова раскалывается. Вцепляюсь ногтями в кожу головы. Открываю глаза и смотрю на Цунаде.
- Останови.
- Что остановить? – женщина отходит к столу, и Шизуне идет следом.
- Его, - с хрипотой выдыхаю.
/И дети детей его детей. Завод идеальных шаринганов навсегда. Скопировать каждую технику. Узнать обо всех секретных дзюцу в мире./
- Здесь, - говорит Шизуне.
«Заткнись».
- Остановите это!
- Ты должен сказать мне, что «это», - в голосе Цунаде чувствуется фальшивое спокойствие.
- Остановите его.
/Их будет так много. Таких доступных. И каждый с радостью предоставит свое тело./
- Заткнись.
- Хокаге-сама, он…
- Я знаю.
Под веками мелькают тени, кругом звуки и голоса.
Затыкаю уши, но это не помогает.
/Скоро ты будешь не нужен. У меня будет твое потомство./
Перестань.
/Младенцы так беспомощны./
«Заткни свой рот».
/Завладеть их разумом, пока они так доверчивы, а потом уничтожить его. Пусть их не заботит уход из жизни./
«Заткнись».
/Они никогда не узнают об этом. Так легко./
- Саске, успокойся, - призывает Цунаде.
/Какая ирония./
- Нет.
/Они дадут все, что нужно./
- Заткни. Свой. Рот.
- Хокаге-сама.
- Я знаю.
/Все так просто. И как только они перестанут быть полезными, то этими руками сломаю ненужную шейку./
Желтые и красные спирали крутятся в темноте век.
/Переписать историю Конохи…/
Несколько рук обхватывает со спины, вокруг талии. Ударяю, лишь бы освободиться.
- Держите его.
- Вырубите его! – взволнованно кричит Шизуне.
- Не лучшая идея. Сначала надо убедиться, что…
/Переломаю шею Лису, как ветку. Да, пожалуй, это сделаю в первую очередь./
- Заткнись! – кричу и чувствую, как оно разносится эхом в голове. – Заткнись, заткнись, заткнись!
Дверь распахивается, ударяется о стену и качается на петлях.
Боль пульсирует, врезаются в кожу шипы, а плоть разрывает на куски.
/Все дети Конохи будут моими./
Горло саднит от дыхания - не могу говорить.
Тут и Какаши с Сакурой. Два человека, а столько шума от них: крики, споры. Почему бы им всем не заткнуться!
Падаю на пол: больше не могу сосредоточиться на точке внутри себя. Смутно осознаю, что держат меня человек пять, лишь бы не вырвался, не убежал.
- Хокаге-сама, он…
- Какаши, ты не говорил мне, что все настолько серьезно!
- Этого не было!
- Что происходит?
- Саске, успокойся!
- То есть, я не знал. Это лишь…
- Эта мощь…
/Ку-ку-ку-ку./
- Котецу!
- Что происходит?
- Хокаге-сама, взгляните!
/Ку-ку-ку-ку./
- Почему проклятая печать активируется?
- Просто держи его, Котецу! Вопросы позже! Котецу, дай руку!
Голова дергается, сухожилия напрягаются до предела. По шее растекается что-то похожее на раскаленное масло.
Красный, желтый, синий, зеленый… все смешивается, образуя угольно-черный.
Мягкая всеобъемлющая темнота забирает меня в свои объятья.
========== Глава 32 ==========
Глава 32.
- Ты очнулся.
Сладостный голос в тиши – воспоминание, которое невозможно забыть.
Нехотя открываю глаза. В небе высокое солнце, приятный теплый воздух даже в тени крыльца. Вокруг сочно-зеленая трава, по стене карабкаются вверх цветущие вьюнки. Спокойное пение цикад завершает картину теплого летнего вечера.
Переворачиваюсь на спину, чувствую желание отдохнуть - впервые за долгие годы. Ощущение легкости, умиротворенности и расслабления, словно наконец-то вернулся домой после долгой дороги.
К себе домой.
Всматриваюсь в тень веранды, давая глазам время, чтобы привыкнуть. Образ человека надо мной наконец проявляется, и я улыбаюсь.
Мама улыбается в ответ.
Ее длинные тонкие пальцы заботливо убирают волосы со лба, приятно касаясь кожи.
- Ты долго спал, - говорит она. – Как себя чувствуешь?
Тянусь, словно кошка, наслаждаясь расправлением каждой мышцы.
- Довольно неплохо.
- Прекрасно, - взгляд становится мягким и прикованным ко мне. – Но ты еще не…
И мне хочется лежать тут, чтобы как можно дольше оставаться в столь приятном месте. Разум становится туманным, а тело – ватным. Пододвигаюсь и кладу голову матери на колени. Медленно, почти зачарованно, она гладит мои волосы.
Смотрю в сад: марево яркого света делает его эфирным, нереальным. Я и сам чувствую себя светом: бестелесным, невесомым, скорее духом, чем человеком.
- «Не» что? – с опозданием спрашиваю мать.
- Не вернулся домой.
- Но, - недоуменно противлюсь. – Я дома.
Мама выдыхает с любовью и терпением.
- Нет, еще нет, - тепло пальцев останавливается на лбу. Она неспешно перебирает волосы. – Ты все еще бродишь во тьме. Свет бликует у края, но все еще во тьме.
Оглядываюсь вокруг, но не вижу обещанной темени. Яркость и жар летнего дня, даже от кустов не падает тени.
Тут нет никакой тьмы.
Но я не спорю.
Меня все устраивает.
- Я люблю тебя, - слишком неожиданно говорит мама.
- Знаю,- заливаюсь краской, несмотря на то, что она моя мать, а нас никто не слышал. Да и я знал, что она любит меня, и все равно неловко. Но все-таки, я счастлив.
По губам скользит легкая улыбка.
Здесь нет того груза ответственности на плечах, а разум кристально-чистый.
На мгновение кажется, что я умер.
Спокойствие.
Мысль не такая уж и плохая.
И все же, должна быть зацепка, но я не могу о ней вспомнить.
Словно стрела – невыносимо-яркий луч света разрезает облако и ослепляет мир. Вытягиваю руку вперед, прикрываюсь от солнца и щурюсь, но все равно не вижу ничего, кроме бесконечного света. Мать убирает ладонь со лба и кладет на плечо. Мои глаза не приспособлены к такому свету, и чем больше держу их открытыми, тем больше они горят.
Опускаю веки, но жжение не прекращается.
Рука матери – единственная нить, связывающая с реальностью.
Вдалеке слышу эхо высокого смеха ребенка. Пальцы сжимаются на плече, словно кто-то привлекает внимание.
Раскрываю глаза и моргаю. Неподалеку стоят несколько человек, но их лица размыты и неясны.
Мама снова похлопывает, потому принимаю вертикальное положение. Рука падает с плеча и теперь лежит на полу. Чувствую, как она смотрит на нее.
Номой взгляд прикован к тем людям: к женщине и к ребенку, едва различимых в белом тумане. Детский смех прекращается, сменяясь на плач. Женщина становится на колени перед мальчишкой.
- Помнишь?
Оборачиваюсь к матери, задавшей вопрос. Она улыбается.
- Помню, что?
Снова улыбка, легкий наклон головы, и женщина косит взгляд в сторону, беззвучно указывая, куда смотреть.
Моргаю и вижу, что там, в тумане, стоим я и моя мать. Совсем щенок, года три, максимум – четыре. Конечно, не вспомню.
Оборачиваюсь к маме, задавая беззвучный вопрос.
- Нет? – переспрашивает и выглядит снисходительно. – А это?
И снова косит взгляд, но только в другую сторону.
В этот раз картинка ясней.
Ребенок куда старше, но все еще дитя. Мать стоит за ним, пока мальчишка прячется за дверным косяком. Его лицо ярко-розовое.
- Что это, Саске? – спрашивает мать.
Младшая версия меня перестает дышать и повисает на двери в смущении. Голова мотается в разные стороны.
- Ничего, - писклявым сопрано отвечает ребенок.
- Неужели? – она выходит на улицу и осматривается. – Ты выглядишь слишком напряженным для «ничего».
Мальчик сжимает пальцы, а потом исчезает в глубине дома.
- Саске! – мать закрывает дверь и больше не говорит ни слова. Женщина находит меня-ребенка в гостиной, сидящим посреди комнаты. Она садится перед ним и ласково приподнимает за подбородок указательным пальцем.
Мальчишка дует щеки и скрещивает руки на груди.
Взгляд матери заглядывает глубже. Мгновение спустя она уходит на кухню. Я-ребенок наблюдает из-за угла.
Женщина суетится, гремя кастрюлями и сковородками, а потом зовет.
- Саске, милый! Не мог бы ты прийти и помочь мне?
Мальчишка ворчит, но волочит себя на кухню, где властвуют аромат специй и масла. Он стоит в центре, ожидая до тех пор, пока миска моркови не появляется перед носом.
- Не помоешь их? – мило улыбнулась мать.
Дитё хмурится, но послушно берет овощи и споласкивает в чистой воде. Не говоря ни слова, складывает обратно и вытягивает над головой, протягивая матери.
Женщина сначала проверяет, а потом кивает в знак одобрения.
- Хорошо, - она показывает на стол, рядом с разделочной доской и ножиком. – Как насчет того, чтобы порезать?
Мальчишка все еще дуется, и все же встает к кухонному столу. Он уже помогал ей, и поможет сейчас. Совсем не обязательно следить за ним, потому что он ниндзя и умеет обращаться с ножами.
В тишине каждый делает свою работу, и постепенно гнев мальчишки сходит на нет.
- Что тебя беспокоит? – спрашивает мама. - Или ты так и будешь дуться, пока не скажешь мне? Итак, что у тебя на уме?
