сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 68 страниц)
Что, конечно, являлось ошибкой.
Боль, пронзающая руку от самого плеча вниз, настолько сильная, что нельзя не кричать. Медный привкус крови появляется во рту от того, что я прикусил язык. Осторожно прижимаю руку к груди, но это ни капли не утешает боль.
Сакура только и делает, что смотрит с любопытством, склонив голову, словно я подопытный кролик, а не живой человек.
Бросаю ей сердитый взгляд, в конце концов, это ее вина. Только вместо раскаяния, она поджимает губы и смотрит на меня.
- Ты все? – по-матерински снисходительно. Мне хочется ударить ее.
- Убирайся, - говорю, не отрывая взгляда.
Она лишь качает головой. Вот так просто она решает, что лучше. Но именно потому, что она одна из тех, кто продолжал верить в меня, кто боролся за меня даже тогда, когда это казалось бессмысленным, я терплю ее присутствие. И она пользуется этим.
Я слишком добр.
Все-таки я слишком лоялен с ней. Даже если каким-то странным способом она пытается помочь, от ее действий лишь хуже.
//Но ты наслаждаешься этой болью, не так ли? Ищешь ее, словно побитый щенок. Неужели ты думаешь, что от этого будет хоть кому-нибудь легче?//
Заткнись. У меня нет времени тебя слушать.
Но боль реальна и сбивает с толку. Именно она держит меня в здравом уме и сознании. После нее остаются шрамы, которые покрыли мое тело за годы. Они нужны, что бы напоминать себе о том, кто я.
Тот первый раз, когда он меня предал.
Чертов АНБУ.
Но Сакуру не волнует мое мнение, она кудахчет, словно курица.
- Повернись, - командует она, словно я должен повиноваться. И я не двигаюсь. С сердитым рычанием она встает и оказывается позади меня. Садясь на колени, кладет ладони мне на спину, не снимая грязной рубашки. Она концентрируется на плече, массируя ревущую плоть.
- Может, ты оставишь его? – выплевываю я. – Сколько раз говорить, что с ним не надо ничего делать?
Но она игнорирует мои протесты и продолжает, как и всегда.
- Не будь ребенком. Ты же знаешь, что если бы не запрещалось использовать чакру, я бы излечила тебя. И я не делаю ничего, что могло бы навредить тебе. Разве не понимаешь, что так ты можешь просто забыть о жизни ниндзя вообще?
Фыркаю с отвращением. Она так легко говорит о будущем, словно оно у меня есть. Но может, ей надо верить во что-то. Тогда при чем тут я?
Может, ей просто стоит забыть обо мне?
Стискиваю зубы и сжимаю кулаки, пока она использует с сотню садистских методов, чтобы надавить на больное. Почему бы ей просто не идти своей дорогой? Но Сакура не пойдет на уступки. Вскоре это становится не так уж и ужасно, поэтому я позволяю тихой привычной боли растекаться по телу. Но девушка рывком возвращает к реальности.
- Сними рубашку.
Что?.. Черт!
Я не просил ее об этом. Медленно открываю глаза и еще медленней поворачиваюсь к ней.
- Нет, - говорю так твердо, как могу.
Она вздыхает, пока ее ладони чопорно лежат на коленях.
- Слушай, я не смогу ничего сделать, пока она на тебе. Почему тебе так трудно?
- Почему ты так раздражаешь? – спрашиваю в ответ ее. – Я не просил твоей помощи и не нуждаюсь в ней. В этом нет смысла.
И это правда. Ведь каждый день похож на последний: боль и еще больше боли, а еще вопросы, на которые я не дам ответа.
Быстро отвожу взгляд от влажных зеленых глаз, полных отчаяния и злости.
И тогда я чувствую их. Теплые руки, касающиеся кожи спины, тайком под рубашкой. Именно они заставляют меня содрогнуться. Рывком отдергиваю их, чувствую резкую боль в плече и случайно (а может, и нет) ударяю ее локтем в бок.
Плечо словно охватывает огонь, но я держусь и смотрю на нее вполоборота.
Когда она поднимает глаза, на ее щеках слезы, а надутые губы решительно поджаты.
«Соберись!» - говорю я себе. – «Какой ты Учиха, раз боишься какой-то маленькой девочки?»
Глупо, конечно. Сакура далеко не маленькая девочка, да и страха сейчас нет. Но слабость - не часть меня.
Черт бы побрал этого Орочимару.
Отворачиваюсь, и моя спина сгибается словно от тяжести. Не собираюсь показывать свой страх перед лицом врага, коим сейчас была Сакура.
Осторожно она скользит руками под подол рубашки, но вместо того, чтобы снять ее, задирает, собирая складками на плечах и шее. Теперь моя спина полностью обнажена. Холодный воздух заставляет мурашки бежать вдоль позвоночника. Многолетние шрамы едва покалывает, словно они получены только что. Я помню их все: и новые, и старые. Слышу короткий, плохо сокрытый вздох. Многие из них Сакура видит впервые.
Едва заметные прикосновения к моей коже следуют почти сразу же. Грубые мозолистые пальцы обладают странной мягкостью, незнакомой до этого момента. Она разминает пальцы, и костяшки хрустят, а потом берет мою руку, словно пытаясь исправить сотворенное. Несмотря на запрет, я чувствую легкий намек на воздействие чакры. Слишком рискованно.
И все впустую.
Ее пальцы маленькие и теплые, я чувствую их отчетливо. Они едва толкают меня в спину, проверяя степень повреждений, только это делает еще хуже.
Каждый нерв напряжен до предела в ожидании предательской боли.
«Хватит трогать меня!
Просто прекрати меня касаться, черт побери!»
Мой мозг напряжен, а все из-за того, что я хочу удержать все в себе. Я – Саске. И меня не волнует что-то настолько обыденное и неразумное.
Сакура останавливается и опускает руки.
- Что-то не так? – тихо спрашивает она.
Мои глаза открываются. Оказывается, я с силой сжимал их. Икры сводит от синяков, поставленных чужими руками, а челюсть болит от напряжения. Отрицательно мотаю головой.
Сакура огибает меня, а потом садится напротив, быстро смахивает слезу, скатившуюся по щеке. Отворачиваюсь от нее, чтобы смотреть на пустую стену.
«Это не то, о чем ты подумал.»
Не хочу, чтобы было так. Я действительно ненавижу все это. А теперь не могу остановиться.
Плачу, как жалкий ребенок. И всегда плакал, ничего не меняется.
Ненавижу это.
Рубашка возвращается на место, и я сразу чувствую себя немного спокойнее. Так смешно, что это имеет для меня значение.
Сжимаю кулаки от того, что мне хочется кричать.
Сакура просто смотрит.
Не хочу видеть ее. Не могу.
- Почему? – тихо спрашивает она. – Почему ты позволяешь Наруто? Почему не мне?
Но у меня нет ответа на ее вопрос. Мотаю головой. Меня может касаться только Наруто, и то… В первый раз, когда он подошел ко мне, я ударил его с такой силой, что кость в руке треснула.
Хочу, чтобы он был здесь.
Ненавижу свое желание видеть его.
Но в этой камере слишком холодно и пусто.
Кутаюсь в старую рваную ткань рубашки. Но даже она сейчас кажется слишком грубой.
========== Глава 6 ==========
Мышонок выглядит растерянным и брошенным, а все потому, что я сказал, что не собираюсь ничего говорить просто так. Выражение его лица – бесценно.
Затем он собирается и тянет широкую улыбку.
- Значит, так? – кажется, это единственные слова, которые он смог придумать в такой ситуации.
Моя ухмылка становится еще явственней.
Его брови сдвигаются вместе, и он уходит. Его взгляд достигает безразличного Ибики, а потом он вытаскивает из рюкзака кунаи. Значит, теперь их черед? Но мне все равно. Всего-то одна боль сменится другой. Нет разницы между ними. Его шаги беззвучны, пока он подходит ко мне, крутя кунай на пальце. Поднимаю подбородок и смотрю на него, ожидая следующего шага. Боль в пальцах стала привычной: она жжет, звенит, но я не позволю ей отвлекать меня. Я был научен этому. Это то, что делает меня шиноби. Это то, что делает меня шиноби Звука. И не важно, что сейчас происходит, я тот, кто я есть.
И буду делать все, чтобы оправдать это имя.
Мышонок останавливается передо мной, едва раскачиваясь на каблуках, и просто смотрит. Проходит минута, и ничего. Интересно, он все еще не решил, что же сделать со мной, или не может набраться смелости?
Но он делает свой ход.
Подходит медленно, свободной рукой оттягивает ворот моего косодэ с обеих сторон, обнажая кожу, которую тут же ласкает холодный воздух комнаты. Его действия нежные, свободные и оттого тошнотворные.
Грубым лезвием он прослеживает обнаженную шею, вниз по груди, а потом поднимается до лица. Мои нервы напрягаются, автоматически готовясь к броску. Он надавливает кончиком лезвия слишком слабо, чтобы пустить кровь, но достаточно, чтобы чувствовать шероховатую сталь голой кожей. Пульс растет, учащается дыхание, и нет никакого способа утихомирить тело, готовящееся к продолжению. Его лицо скучное и мутное. Он наклоняется и шепчет мне какую-то ерунду, которой даже не могу разобрать. Мой разум заполнен другими образам, которые я тоже предпочел бы не вспоминать. Иное время, гораздо более ужасающее, чем это.
Все еще чувствую, как трепетно нежно ласкают мои голые ключицы пальцами, настолько нежными, словно они никогда не знали настоящей работы. Прохладно и утешающе они опускаются вниз, очерчивая ребра, живот. Дыхание перехватывает, а сердце и легкие работают на износ, и у меня нет сил их контролировать. Он наклоняется ко мне, не останавливая плавных движений пальцами. Его длинные волосы щекочут лицо, а дыхание греет ухо. Он говорит слишком сладко, словно слова увязли в патоке, в животе неприятно кренится от знакомой интонации шелковистого голоса.
- Саске… - с тихой мольбой произносит он и молчит. И никакого ненавистного мной «кун» в конце.
Не могу остановить реакцию разума. Никто и никогда не называл моего именно так, да и мягкие, нежные успокаивающие поглаживания словно открывали меня. Это совсем не похоже на удары руками и ногами, с которыми я вырос, или бесчисленное количество таблеток, которые я принял в последние дни.
Сакура и Наруто – последние люди, которые называли меня так, чтобы я чувствовал нечто похожее. И то, это не звучало настолько интимно.
И когда-то далеко-далеко в прошлом, такие же чувство вызывал Итачи. Тогда я едва ли перестал быть младенцем, и мой нии-сан должен был заботиться обо мне: купать меня, одевать. Но мне не хочется думать об этом.
Руки-змеи обхватывают мой живот, заставляя непроизвольно дернуться. Знаю, что начинаю задыхаться, хоть для этого и нет причин.
Он смеется мне в ухо: хрипло и резко; кажется, я даже могу ощутить влажность его языка, оставляющего след на шее. В следующее же мгновение его рука словно пронзает кишечник, разрывая ногтями кожу, заставляя гореть каждую клеточку организма, и, клянусь, его пальцы сжимают мои внутренние органы, а соки и кровь вместе с моей жизнью стекают к ногам на полу. Боль, которую я чувствую, словно яркий контраст той сладости, которая предшествовала этому.
Он мастер своего дела.
Именно он показал мне, какая тонкая грань между нежностью и жестокостью.
К своему стыду, в первый раз я кричал, настолько неожиданной была боль.
Во второй раз – тоже.
К третьему – ждал в мрачном ожидании, зная, что будет. В тот раз я только плакал, глотая горькие слезы, которые текли по губам. Детский, бесполезный плач глупого щенка.
И я ненавидел себя за это, так как знал, что эти пытки продолжатся. Изощрённые больным мозгом, и мне придется бороться с ними, равно как и со слезами выступающими на глазах.
На двадцатый раз я сделал немногим больше, чем вздох.
К сороковому – устал и просто ждал боли.
И каждый раз он улыбался мне шире, обнажая зубы и благодаря после того, как меня исцелял Кабуто. Тогда он был ласковым и общительным. Его пальцы проверяли повязки настолько любовно, словно это могло навредить мне. Он звал меня так сладко, что из его губ сочился яд, который он слизывал неестественно гибким языком. Но больше всего ему нравилось видеть страх ожидания в моих глазах. Это нравилось ему больше всего на свете.
Я знаю это.
И я ненавидел это, потому что оно будило во мне чувство.
Но в его глазах я был кем-то особенным довольно долгое время
Пусть совсем по другим причинам.
Ощущение неуклюжих грубых рук, пересекающих живот, возвращает меня к реальности. Каждая клеточка моего организма кричит от протеста. Знаю, что будет дальше. Поэтому когда раскаленный чакрой металл касается кожи, я разве что тихо шиплю, не больше.
Металл расплавляет кожу, и я наблюдаю за этим с садистским интересом. Живот начинает краснеть от воздействия. Но когда он убирает кунай от меня, кожа тоненькими полосками тянется за ним, а холодный воздух, словно иглы, впивается в свежие раны. Вскрикиваю, а потом глотаю воздух, стараясь не обращать внимания на эти пытки.
Но все без толку. Нижняя губа дрожит.
Глаза-бусинки хитро смотрят на меня, а я лишь отвечаю лучшим своим прищуром. Или худшим. Смотря как посмотреть.
Новые раны пульсировали и покалывали, казались гораздо более обширными, нежели были на самом деле.
Мышонок поднял бровь и коснулся пальцами чуть выше повреждения. Дыхание словно застревает в легких, и мне с трудом удается выдохнуть.
- Боишься? – спрашивает он с наигранным сочувствием.
Моя издевка походит на сдавленный хрип и болезненные изменения лица.
- Тебя? Вряд ли,- стоит это сказать, как снова приходится сжать зубы, ведь пальцы растягивают подплавившуюся кожу вокруг ожога.
Шинта раздражающе цокает языком и качает головой. Его рука накрывает мою, горячую от палящей внутри боли.
- Тогда почему дрожишь?
Хочется рыкнуть в ответ, напомнить, о том, что только что жгли мою кожу, но я прикусываю язык, зная, что от меня хотят. Поэтому только и остается проклинать себя за физические реакции, вызванные смесью боли, ужаса и ожидания.
Знаю, что от меня ждут покорности выдрессированной собаки. Но я ненавижу ей быть, а потому и жду.
С трудом сглатываю.
- Не из-за тебя.
Слова – защита, чтобы оберечь себя от гораздо худших вещей. Но этот ход не остается незамеченным моим добросовестным хозяином. Он стоит прямо передо мной, словно в усмешку игнорируя собственную защиту.
Дыхание застревает в горле.
- Тогда, - сухо говорит он. – Скажи мне, дорогой Саске, - он говорит так мягко. Он не имеет на это право! – Что заставляет тебя дрожать?
Открываю рот, но в голове упрямо стонет «нет, еще рано». Им предстоит заслужить право услышать то, что я могу свободно рассказать им. Но сейчас еще рано. Они должны думать, что вынудили меня рассказать им. Пусть считают меня упрямцем до самого конца.
Только так я смогу сдержать слово: сделать все для него. Наруто. Воспоминания о тебе будут поддерживать меня. И я не отступлюсь от своих обещаний.
Таков твой путь ниндзя, да, Наруто? И пусть сегодня, всего на миг он станет и моим путем тоже.
***
Стена передо мной когда-то была белой, но теперь раскрашена в темно-серые пятна, напоминающие о возрасте и заброшенности этого места. Что-то шуршит позади, и спустя пару минут шум возвещает о том, что Сакура вновь смотрит меня так, словно я мог ее не узнать.
Тишина окружает нас, как изношенные одеяла, пыльные и неудобные, но сохраняющие тепло в этом промозглом месте.
Она подходит ближе, опускаясь на колени и держа в одной руке моток марли, в другой – бутылочку антисептика. Осторожно, словно я сломаюсь, она берет мою руку и тщательно обрабатывает, ведь она ниндзя-медик.
- Он хочет тебя видеть, - тихо шепчет она, не поднимая глаз и щурясь на обрабатываемые ей раны запястья.
И я хочу видеть его, но молчу об этом. Мне хочется видеть его так сильно, что от этого больно. Оказывается, на это требуется гораздо больше сил, чем я думал, чем я рассчитывал всего пару месяцев назад. И мне не нравится это.
- Он беснуется, - продолжает Сакура. – Нам фактически пришлось запереть его, чтобы предотвратить попытку найти тебя.
Тепло разливается внутри, окрашивая лицо в бледно-розовый. Немного трудно поверить. Где-то внутри я понимаю, почему я так связан с ним. Он был единственным постоянством в моей жизни. Даже когда мы были далеко друг от друга, даже когда я бросил его, необъяснимое притяжение по-прежнему объединяло нас. Но он не должен желать увидеть меня. Он не должен иметь со мной ничего общего. Он…
… должен ненавидеть меня.
Я знаю это.
Наблюдаю за тем, как Сакура протирает ваткой рубцы на коже. Ее лицо сконцентрировано, глаза светятся зеленым, а короткие волосы обрамляют черты. Она уже не девочка с широко распахнутыми глазами и глупыми мечтами. Странно, что я заметил это только сейчас.
- Почему ты возишься? – спрашиваю, зная, что она поймет недосказанное «со мной».
Сакура лишь пожимает плечами.
- Потому что ты позволяешь мне. Потому что я знаю, что все это не должно вот так закончиться. Все будет хорошо, - не отрываясь, признается она. – Так должно быть. Мы делаем все возможное, чтобы помочь вам, и с ним все будет в порядке.
- Мне не нужна ваша помощь, - ворчу я.
- Нет, нужна, - она скользит пальцами по руке, а потом почти печально смеется. – Наруто причинил много боли Ируке, ты же знаешь. И все-таки они разрешили Наруто остаться. Несмотря на все, что он сделал, они просто не в силах изгнать его.
Смотря на потолок, стараюсь найти ответы, которых просто не существует.
- Он смущает меня, - сам того не желая, произношу это слух.
