Текст книги "Найти себя (СИ)"

Автор книги: Лана Танг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)

– Согласен, Лау, так мы и решим. Хотя, что касается денег, я получаю здесь неплохие гонорары. И ты еще работаешь помощником костюмера.

Как и обещал, Лау отправил письмо буквально за полчаса до отъезда из Сионы. Он прибежал к автобусам, когда мы все уже сидели, и режиссер принимал от местных последние напутствия на дорогу.

– Я рад, что вы позволили написать родителям, – устраиваясь напротив, тихо сказал он, выравнивая дыхание, сбившееся от быстрой ходьбы. – Несмотря на внешнюю суровость, господин Демметрий такой чувствительный! Тем более, что вы у него поздний ребенок, и он всегда очень мечтал о сыне-омеге. Когда вы собрались так далеко на север замуж, он больше всех переживал. Два дня давал мне наставления, как лучше позаботиться о вас.

– Похоже, вся семья была против моей свадьбы. Но почему же разрешили?

– Вы были так счастливы, получив брачное предложение господина Клеменса, что родители просто не смогли вам отказать! Кто ж мог предположить, что все так обернется...

– Наш папочка, ты не устал? – проходя к своему месту, спросил режиссер. – Я уже договорился о записи, сегодня вечером студия наша.

– Отлично, – кивнул я, – но у меня нет в этом никакого опыта.

– Все получится, Наззарий, не сомневайся! Ты знаешь, мне даже совестно держать за сценой такой талант! Ты никогда не задумывался о сольной карьере?

Точно такой же вопрос мне задал и оператор звукозаписи в Клинском театре, прослушав всего лишь одну балладу в моем исполнении. Он же сказал мне и нечто иное, что подействовало на меня весьма обескураживающе.

– Вам не удастся долго оставаться в тени, Наззарий. С такими данными вам рано или поздно придется выйти на свет и заявить о себе во всеуслышание. Или сменить работу. Это ваше первое турне по стране? Вас наверняка заметят, если уже не заметили? Я прав, Заррип? – это он к моему режиссеру.– Как прошли гастроли в Сионе?

– Отлично, Филлис, – улыбнулся режиссер, – лучше и желать не надо. Зал каждый вечер полон, и отзывы самые положительные. Еле отговорились от концертного номера нашего Наззария, наврав, что он не очень хорошо себя чувствует.

– Вот видишь, парень. Будь готов к своей будущей славе, – улыбнулся звукооператор. – Я тут давно работаю и всяких слышал голосов, но ты меня очаровал! И внешность у тебя что надо, все альфы по тебе с ума сойдут. Так что давай, рожай и выходи на сцену. Что? Не поверю, что с таким талантом ты никогда об этом не мечтал!

Мы провели в Клине семь дней, потом столько же в приграничном Моккаччо. Я вел себя по-прежнему, почти не выходя на улицу. В этих городах при театрах гостиниц не имелось, так что нам снимали номера в ближайшей и не слишком дорогой. Актеры днем имели свободное время и много гуляли, но я приезжал только на репетиции и на спектакль, всегда пользуясь нашим автобусом.

– Ты прям как партизан, Наззарий, из двери в дверь, и никуда ни шагу! – добродушно улыбаясь, сказал мне как-то наш водитель. – Так не срослось у вас с супругом, что ты сбежал в артисты, будучи беременным? Вот ведь какие случаи бывают, впервые вижу. Но ты отменно храбрый парень, другой бы не решился на такое. А вот родишь, и что потом? Как ты считаешь, ищет он тебя? В душе наверно хочешь, чтоб нашел?

– Может, и ищет, не уверен, – отозвался я, – я младший муж, там есть еще один, любимый... (черт, вот зачем я это говорю?)

– Вот дуралей твой муж, – посетовал водитель, – такого парня проворонил. Ты молодец, что убежал, раз не ценил тебя, пускай теперь себе локти кусает. Вот станешь знаменитым на всю страну, тогда и поймет, как много потерял, да поздно будет.

Я улыбнулся про себя, но если честно, то и сам не понимал, чего хотел на самом деле. Каждое утро Лау покупал мне местные и столичные газеты, но ни в одной криминальной хронике так и не появилось обо мне никаких новостей. «Престиж семьи важнее пропавшего мужа и сына, – с ноткой горькой иронии резюмировал я, – немного поискали и смирились. Вот так-то вот, Наззарий Селливан, вся правда жизни в этом...»

А интересно, вдруг пришло на ум, что бы предпринял в аналогичной ситуации папа Харитон на далекой Земле? Пожалуй, тоже бы смолчал, не заявив официально о пропаже сына, из опасения, что упадут в цене акции или отвернутся инвесторы и важные партнеры. Везде одно и то же: серьезный бизнес впереди личных проблем, и вся жизнь подчинена именно этому правилу.

***

Мой сын родился за границей, в маленькой частной клинике. Я ожидал ужасной боли, однако все прошло не так уж страшно. Впервые увидев младенца, я испытал в душе странные чувства, главным из которых было волнение. Этот ребенок был частью меня, я выносил его внутри себя, дал ему жизнь. Он был моим, весь целиком, от осознания этого так сильно перехватило дыхание, что я добрую минуту не мог вымолвить ни слова, а только молча смотрел на это явившееся мне воочию чудо новой жизни...

– Ну, что же вы, отец, так замерли, словно не рады? – добродушно улыбнулся мне акушер. – Возьмите на руки малыша, он тянется к вам, разве не видите?

– Но разве он не слишком мал, чтобы осознавать наше родство? – ошеломленно пробормотал я, прижимая к груди маленький живой комочек. – Как может он тянуться ко мне, ведь ему от роду не больше часа?

– Связь отца и ребенка сильна еще до рождения, – пояснил акушер, – а в первые часы жизни она проявляется еще сильнее. Вот видите, он смотрит прямо вам в глаза. Как назовете сына, молодой родитель?

– Хар... – голос прервался, и я вдруг с изумлением осознал, что на глазах у меня выступили слезы. – Харитон! – вот никогда не думал, что захочу дать своему малышу имя земного отца, к которому не чувствовал особенной приязни. – Да, я забыл спросить? Мой сын – он кто? Альфа или омега?

– У новорожденных это неясно, – все так же улыбаясь, ответил акушер, – мы сделаем анализы; через неделю, к вашей выписке, пол определится. Но и сейчас могу сказать, что выбранное вами имя очень красивое, оно прекрасно подойдет и альфе, и омеге.

В дверь деликатно постучали, она немного приоткрылась, и в щель просунулось лицо Лау. В белом халате и в смешной шапочке на голове, он выглядел немного странно. Глаза омеги были какими-то дикими, а на бледных щеках отчетливо выделялись розовые пятна волнения.

– Я старший брат, – пискнул он, не решаясь открыть дверь шире, – скажите, господин, как мой Наззарий? С ним и ребенком все в порядке?

– Вы можете войти, – кивнул акушер, – обнять племянника. Все хорошо, побудьте здесь, только не очень долго. Через полчаса я пришлю сюда кого-нибудь из персонала забрать ребенка в детскую палату, потому что его папочке требуется отдых.

– О, наш малыш! – обрадованный полученным разрешением, в два прыжка подскочил к моей кровати Лау, сияющий так сильно, словно сам родил. – Как ты назвал его, Наззарий? – впервые обращаясь ко мне «на ты», спросил он. – Оооо! Харритон?! Харрит... Ваша семья, господин Свон, и Демметрий... И ваш супруг, Клеменс фил Освалльд... Они ведь места не находят, не зная, где вы и когда родите... Как хочется им сообщить!..

Он жалобно сморщился и заплакал, тщательно следя, чтобы его слезы не попадали на крошечное личико малыша Харритона.

Глава 23

Клеменс фил Освалльд

Время шло, приближаясь к примерно назначенной дате родов, но поиски пропавшего Юргена по-прежнему ничего не давали. Общая беда несколько сблизила нас с Перрияном, и он больше не смотрел на меня с такой откровенной неприязнью, как прежде. Нельзя сказать, чтобы мы стали друзьями, однако частые контакты позволили лучше узнать друг друга и даже сделали возможным некоторые откровенные разговоры на личные темы.

– Скажи, Клеменс, как это в реале: иметь двух омег в супругах? – спросил он, когда мы зашли в бар и удобно расположились за стойкой, чтобы пропустить по стаканчику вина после очередной неудачи в поисках. – Полигамные браки у нас считаются нормой, однако в последнее время все меньше альф пользуется этой привилегией, предпочитая иметь одного мужа... Ну, что ты сразу скис? Я затронул болезненную тему?

– Ты прав, – залпом выпив вино, я кивнул бармену повторить, – это больная тема, и я бы не хотел говорить с тобой о своих отношениях с мужьями. Ты не поймешь, да и судить будешь предвзято.

– Я не могу понять, зачем отец тогда так поступил. Бизнес – это одно, но личная жизнь – совсем другое. Ты не любил нашего Юргена, не желал этого брака, однако вас все равно поженили. Не верю, что мой брат был счастлив с тобой, несмотря на то, что в письмах он всегда писал об этом. Но почему сейчас ты мыкаешься по стране, как сумасшедший, и ищешь его с такой маниакальной настойчивостью? Тут дело принципа или что-то иное?

– Что-то иное, – ответил я, глядя ему прямо в глаза, – ты можешь мне не верить, но это так. Жизнь – штука сложная, она подсовывает нам непростые задачки, и очень легко можно ошибиться, приняв за бриллиант простую стекляшку.

– Ты это про своего первого супруга говоришь?

– Перри, прости, но ты не тот, кому я стал бы плакаться в жилетку, – криво усмехнулся я, отпивая пару глотков от второго бокала. – Скажи, к чему ты вообще затеял этот разговор?

– Хочу понять, что все-таки у вас случилось. Мой брат всегда был тихим и послушным, он не из бунтарей. И если уж такой, как он, взбрыкнул и убежал, то этому должна быть веская причина.

– Аналогичный вопрос я задал и твоей семье. Если побег от меня еще можно как-то понять и объяснить, то чем Юргена не устроила жизнь с родителями?

– Да тут как раз все просто, я разговорил отца и все узнал. Он не разделил желания брата развестись с тобой, элементарно загнав его в угол. Малышу ничего не оставалось как сбежать, потому что ему некуда было идти. Но вот чем ты его обидел, я до сих пор не уяснил.

– Ты очень любишь своего супруга?

– Да, мы женились по любви. Но это здесь причем?

– Я не хочу оправдывать свои поступки, однако, чтобы их понять, попробуй представить себя на моем месте. Ты счастлив в браке, любишь мужа, которого считаешь своей истинной парой, и вдруг тебе приказывают взять второго, да и не просто взять, а немедленно сделать ему ребенка... Ты был бы рад такой перспективе?

– Так значит ты...

– Да, именно так, – спиртное развязало мне язык, и я начал говорить то, чего вовсе не собирался, – я плохо относился к Юргену, не нежничал с ним в постели, а после того, как он забеременел, и вовсе позабыл о нем. Он жил один в отдельном домике, общаясь лишь со слугами, и это очень повлияло на него, полностью изменив поведение и образ мыслей. И в этом виноват один я.

Я ожидал, что Перриян взорвется шквалом праведного негодования, может быть, ударит меня, но он сидел молча, хмурил брови и нервно кусал нижнюю губу.

– Что-то не сходится, – наконец, выдал он, задумчиво вертя в пальцах полупустой бокал, – я знаю брата лучше всех, его характер, образ мыслей. Он никогда бы не взбрыкнул и не пошел наперекор супругу и его семье по такой причине. Чувствуя себя брошенным и несчастным, Юрги бы много плакал и торчал в семейном храме, изматывал себя вышиванием, ну и все такое. Но чтобы бунтовать, проситься на работу, менять прическу и одежду, – никогда! Он словно стал совсем другим человеком!

– Я, кстати, тоже так подумал, – согласно кивнул я, – и даже предлагал отцу пригласить к Юргену психиатра. Такое впечатление, что у него началось раздвоение личности, потому что я совершенно его не узнавал. Он поменял не только прическу и одежду, он поменял все! Интерьер комнат, подборку книг в личной библиотеке, свой распорядок дня и даже меню. Он получил диплом финансиста, водительские права, проявил себя на работе грамотным аудитором. И, что тоже не менее странно, – стал относиться ко мне совсем иначе, от прежней влюбленности не осталось и следа, сменившись откровенной неприязнью...

– Я этого не знал! – взволнованно воскликнул Перриян. – И как ты думаешь, что с ним могло случиться?

– Не знаю, – честно ответил я, – но этот новый Юрген стал нравиться мне до безумия! Он полностью отказался от ваших слащавых южных отдушек, и у него вдруг четко проявился запах моей настоящей биологической пары! Но дело не только в запахе, я вдруг увидел его совершенно иным – невероятно привлекательным, независимым и гордым! Когда он рядом, я схожу с ума, хочу смотреть на него, касаться его, говорить о любви! Ты тоже альфа, Перриян, ты меня поймешь!

– Постой, но истинная пара может быть только одна! А как же твой старший муж? Ты говорил, что считал истинным его?

– Ты слышал про ИИМЗа?

– Искусственные имитаторы запахов, адское изобретение подпольных генетиков? Они строго запрещены.

– Однако именно таким меня и подловили. Эрхард фил Алльвар все четыре года нашего брака пользовался искусственно созданным препаратом, сбивая с толка мои рецепторы.

– Но для чего? Постой, нетрудно догадаться. Влюбил тебя в себя, а сам шпионил в пользу конкурентов? Ваши прошлогодние финансовые проблемы тоже его рук дело?

– Скорей всего, хотя тогда мы ничего не отыскали.

– Ну и дела! Как хорошо, что мы с тобой разговорились, а то я всю башку себе сломал, не зная, чем же объяснить такое странное поведение брата. Но если он теперь не он, вернее, не совсем он... (Прости, что так путано выражаюсь, но ты ведь понимаешь?) Раз этот новый человек нам незнаком, то мы не можем угадать, на что он вообще способен!

– Ты прав. Сейчас ему, конечно, трудно, но я уверен, что он смог найти выход и чем-то зарабатывает на жизнь. В его положении сложно найти работу, но он упрямый и настойчивый, и если что задумал, непременно сделает.

– Но в свете этого, зачем мы ищем его по разным притонам и бедным клиникам? Разве не разумнее обратить внимание на какие-то другие сферы жизни? Услуги дипломированного финансиста могут понадобиться многим, дай только объявление в сети. Тем же студентам-заочникам, которые не желают сами корпеть над домашними заданиями.

– Когда я мыкаюсь по городам и ищу его, мне как-то легче, – грустно усмехнувшись, признался я, – иначе просто свихнусь...

– А старший твой супруг? Вы развелись?

– Сейчас он в санатории, восстанавливается после пожара. Когда вернется, мы встретимся по поводу оформления развода.

– Да, ну и жизнь! И как ты чувствуешь себя?

– Ужасно. Прости, что говорю тебе такое, наверно, пьяный, но я его действительно любил. А он меня так подло предал. Обманывал, шпионил, воровал документы...

– А Юрген? Если он не тот, что раньше, нам не найти его, пока он сам не соизволит объявиться.

– Он появится. Ему ведь тоже нужен от меня развод.

– И что? Ты согласишься?

– Попытаюсь удержать. Хотя совсем не уверен, что у меня получится.

– Фантастика какая-то. Спасибо, Клеменс, что был честен. Отцу я не скажу, да он и не поверит. Сколько осталось Юргену до родов?

– Недели полторы, быть может, две...

– Сосредоточимся на роддомах, но их в стране безумно много. И как же мне теперь относиться к брату? Сказать ему, что я знаю правду или продолжать делать вид, что все как прежде?

– Но он все тот же, только увереннее в себе. И он по-прежнему твой брат, не сомневайся в этом. Возможно, после родов все вернется на свои места, но если честно, не уверен, что хотел бы этого, даже при том, что с прежним Юргеном поладить было бы куда проще.

***

Через неделю я получил от своего адвоката уведомление о поступлении бумаг от старшего супруга.

– Вам выслать документы на электронную почту, господин Клеменс? – поинтересовался он.

– Не нужно, я завтра прилечу в столицу сам. Мы прожили с Эрхардом в браке четыре года, и я не хочу подписывать бумаги заочно, без личной встречи.

– Я понимаю. Тотчас же свяжусь со своим коллегой, чтобы он передал ваше пожелание своему клиенту.

Мы встретились на нейтральной территории, в столичном Доме гражданских процессов. Эрхард выглядел незнакомцем: непроницаемо спокойное лицо закрывали отросшие за эти месяцы волосы, которые он частыми нервными движениями то и дело откидывал назад, бледная кожа и ярко-розовый шрам от ожога на тонком запястье. Мы подписали бумаги, наши адвокаты быстро закончили все формальности, выдали нам по экземпляру документа и откланялись, оставив нас наедине.

– Прошу прощения, но должен напомнить, что вы можете здесь быть не более получаса, – напомнил один из них, бесшумно прикрывая за собой дверь.

– Нам хватит, – мы сказали это одновременно и так же одновременно замолчали. В безликой казенной комнате повисла неловкая пауза, прервать которую я решился не сразу. Было так больно, что не хватало дыхания. Ни сожаления, ни гнева, только боль.

– Как ты себя чувствуешь после санатория? – глухим голосом, самому показавшимся каким-то чужим, наконец спросил я. – Понадобится пластика...

– Не будь со мной таким любезным, Клеменс, – пряча руку под стол, ответил он. – От этого мне только хуже. Я жалок, сам себе противен. Мне больше нечего сказать. Будь счастлив... – он моргнул ресницами, словно смахивал подступающие к глазам слезы и поднялся уходить.

– Постой. Что будешь делать? Как дальше жить?

– Поедем с папой на его родину, я никогда там не был. Нам объявили завещание господина Герраля, он назначил ему пожизненную ренту.

– Ты уезжаешь насовсем?

– Нет, мы вернемся через месяц. У папы небольшой домик в пригороде, я буду жить с ним. Хочу пойти учиться, но не знаю, получится ли у меня. На инженерном факультете только альфы. Отец предлагал помочь, но я хочу попробовать пробиться сам.

– Учиться, это хорошо, – я говорил безликие слова, почти физически ощущая перекатывающуюся внутри меня боль. – Эрхард, мне очень жаль, что все у нас так вышло.

– Я виноват, – он скрючился весь и, наконец, заплакал, – прощай...

Дверь хлопнула, и я остался в одиночестве. Было так тихо, что я слышал, как чуть поскрипывают от ветра легкие жалюзи на белых окнах... Ну вот и все. С одним супругом я расстался. Но как же мне найти и удержать другого?

***

Проснулся оттого, что во сне мое тело перехлестывала боль, но я точно знал, что она не моя. Сердце билось часто и тревожно, я весь дрожал от совершенно иррационального беспокойства, как и в тот день, когда во флигеле произошел пожар.

– Что-то с Юргеном, что-то случилось с Юргеном, – беспорядочно бегая по комнате, бормотал я. – Ему больно, и я это чувствую. А может... он сейчас рожает?

Мельком взглянул на календарь. Последний месяц осени, двадцать седьмое, пять часов утра... Мой сын... наш сын... смогу ли я вернуть свою семью? Где Юрген, все ли с ним в порядке?

Наззарий Селливан (Юрген фил Ллоуд)

– Вот, господин Наззарий, ваши документы. Свидетельство о рождении временное, вернетесь на родину, получите постоянное. Кстати, и имя сына, при желании, будет не поздно сменить. Ну а пока мы записали все, как вы хотели. Харритон Селливан, родился двадцать седьмого груденя, в больнице города Хканты. Родитель только вы, альфу не указали, – с легким акцентом сказал врач на языке Юргена.

– Благодарю вас, доктор, – на местном языке ответил я.

– Вы понимаете наш язык, как это приятно, – расплылся в улыбке врач. – Несколько слов на прощание. С вами все хорошо, однако избегайте в ближайшие пару недель физических нагрузок, и, извините, интимных отношений. Вам нужно это время, чтобы окончательно восстановиться. Было очень приятно с вами познакомиться. Вы ведь певец, не так ли? Я и не знал, к своему стыду.

– Ну, не совсем певец, – смутился я, – работаю в театре. Но почему вы об этом спросили?

– За вами прислали театральный автобус, водитель так и спросил: «Как наш певец, в порядке?» До этого вы числились у нас «рабочим сцены». Прошу вас, дайте моему супругу автограф. Он был на спектакле вашего театра, и хотя в программке было написано, что музыкальное сопровождение идет в записи, он все равно был очарован.

– Автограф? Но зачем? Ведь я же не звезда, – совсем растерялся я.

– Вы будете звездой! – убежденно сказал врач. – Мой муж заядлый театрал, и если он сказал, что лучше голоса никогда не слышал, я ему верю. Пожалуйста, Наззарий, подпишите! Возможно, скоро я буду всем с гордостью рассказывать о том, что принимал роды у новой восходящей звезды нашей эстрады!

Я дал врачу свой первый в жизни автограф, не подозревая, что уже очень скоро настанет тот странный день, когда я действительно проснусь звездой, которой меня сделают падкие на легкую добычу львы шоу-бизнеса, даже не спросив на это моего согласия.

Глава 24

Наззарий Селливан (Юрген фил Ллоуд)

(месяц спустя)

Обычное утро, и начиналось оно как обычно. Я сидел за столом, неторопливо допивая нечто, немного напоминающее земной кофе и наблюдал, как Лау кормит Харри из бутылочки молоком местных животных, именуемых «контумами».

– И все-таки устроено здесь все не по-людски, – вздохнув, пробормотал скорей себе, чем Лау, – кругом, куда ни глянь, сплошь мужики, только омеги помельче размерами, но почему-то одни по всем позициям нормальные самцы, а вот другие – некое подобие самок, таскаются с животом и рожают детей, которых с первых дней жизни кормят не пойми чем...

– И чем их следует кормить, Наззарий? – не отрываясь от своего занятия, спросил Лау. Малыш активно чмокал и блаженно жмурился, это «не пойми что» ему явно нравилось. – Молоко контум очень питательно и полезно новорожденным.

– Да я не сомневаюсь в этом, – хмыкнул я, – однако там, где я жил прежде, детей выкармливают матери грудным молоком. Так называются у нас омеги, они устроены совсем иначе, чем альфы, у них другие половые органы и большая грудь, после рождения ребенка в ней появляется молоко, которое течет через соски.

– И вы хотели бы иметь такую грудь, Наззарий? – глядя на меня расширившимися от изумления глазами, выдал Лау очередную глупость.

– Да нет, конечно, дуралей! Вон только женской груди мне и не хватает для полного счастья! – рассмеялся я. – Достаточно того, что я родил ребенка, до сих пор не могу в это до конца поверить, хотя и пережил тот нелегкий день. Я просто размышляю, но не нахожу ответа, который бы меня устроил. В здешних полах и системе воспроизведения потомства нет логики, и это очень странно. Способ зачатия, устройство внутренних органов, да и внешних тоже, – все это как-то неестественно, вроде недоработано кем-то. Зачем, к примеру, омегам член и остальные причиндалы? Давно должны были отсохнуть, как рудиментарный хвост у человека на Земле...

– О чем вы говорите при ребенке, господин? – возмущенно прошипел Лау. – Хорошо, что Харрит вовремя заснул и не услышал ваших кощунственных размышлений, – коротышка бережно положил ребенка в кроватку и вернулся убрать бутылочку. – Хотя я читал, что когда-то очень давно здесь тоже были «матери» с большой грудью, из которой текло молоко. Но это такая дремучая древность, что все и думать об этом забыли.

– Серьезно? – не поверил я своим ушам. – Здесь был нормальный мир с мужчинами и женщинами? И что же с ним произошло? Надо порыться в интернете. Жаль, что сейчас нет времени, скоро бежать в театр. А ну-ка расскажи, о чем читал, мне стало интересно. Чего замялся, неужели соврал? Ты вообще учился в школе?

– Конечно, господин, иначе разве взяли бы меня прислуживать омеге из знатной семьи? Закончил начальный пансион, потом трехгодичные курсы горничных, меня учили простейшей медицине и домоводству, основам кулинарии и искусству одеваться, преподавали парикмахерское дело и многое другое. И общие предметы были, вот и история тоже...

– Ну, и чего там про мужчин и женщин?

– В учебнике сказано, что в древние времена случилась какая-то непонятная болезнь, и все «матери» разом утратили способность рожать детей. Ученые долго бились над этой проблемой, но ничего не получалось, и тогда они придумали выход, создав омег. Думали, что это временная мера и уже в следующем поколении все наладится, однако новые существа не смогли родить ни одной маленькой «матери», а только альф и омег. Вот так наш мир и стал таким, Наззарий.

– Хм, надо же, – изумленно пробормотал я, думая о том, что не мешало бы и мне подковаться насчет «общих» знаний о своем новом мире, типа истории, географии и обществоведения, – вернусь с работы и засяду за науки.

– Как хорошо, что мы снова на родине, – убирая со стола, говорил Лау, – однако что вы собираетесь делать дальше? Скоро турне подойдет к концу, и мы вернемся домой в Сейхан, а ваши родные до сих пор не знают о рождении Харрита. И господин Клеменс тоже. Вы точно собираетесь с ним разводиться?

– Да. Я уже подыскиваю адвоката.

– Но, господин, подумайте как следует!

– А что тут думать, Лау? Меня не устраивает роль самки, и я ни под каким видом больше не хочу рожать детей. Да и ложиться под самца... Брр, даже думать не хочу об этом, я никогда и в мыслях не был геем! На всякий случай надо бы сделать операцию по стерилизации, хоть я и не собираюсь ни с кем иметь здешних извращенных интимных отношений, но мало ли чего бывает в жизни, береженого Бог бережет.

– Да что у вас сегодня за кощунственные мысли? – возмущенно всплеснул руками коротышка. – Такая операция строго запрещена законом, ее согласятся сделать разве что подпольные мерзавцы, которых акушерами-то и назвать нельзя!

– Его-то мне и надо, храброго мерзавца, – улыбнулся я, – зато потом можно спокойно жить и ни о чем не думать. Шучу, шучу, не делай такую страшную мину. Ну, ладно, я пошел на репетицию, иначе опоздаю!

***

Наш театр, объехав крупные зарубежные города с юга на север, теперь двигался по своей территории в обратном направлении, и сейчас мы находились в часе езды от столицы, в Миёси. Город шумный и веселый, известный своим игорным бизнесом и многочисленными развлекательными заведениями, он живо напомнил мне знаменитый земной Лас-Вегас. Сюда приезжали со всей страны, – развеяться, отдохнуть, погулять и спустить лишние, и не только, деньги.

Около роскошного здания Эстрадного центра, где проходили наши гастроли, стояла большая толпа журналистов, – с камерами, фотоаппаратами, микрофонами. Все они шумно галдели, резво бросаясь наперерез каждому входившему в центр человеку.

– Что им тут надо, с утра пораньше? – изумленно пробормотал я, с некоторой опаской приближаясь к группе. Папарацци они и в чужом мире папарацци, я недолюбливал их и всегда сторонился. – Может, звезда какая ночью нагрянула?

Репортеры галдели как рой пчел, и слова поначалу были неразличимы, сливаясь в один неразборчивый гул, но как только я подошел ближе, до меня стали доноситься отдельные фразы почетче, и я вдруг ясно разобрал в этом шуме свое собственное имя, причем произнесенное неоднократно!

– Скажите, здесь Наззарий Селливан? – бросились репортеры к вышедшему из машины одному из местных режиссеров. – Он действительно поет у вас в спектаклях?

– Ответьте на вопрос: как выглядит Наззарий? Никто до сих пор так и не видел ни одной его фотографии! – наседали настырные журналюги. – И почему он не показывает публике свое лицо? Возможно, он уродлив?

– Он замужем? Ему супруг не разрешает выступать публично?

– Это его настоящее имя или сценический псевдоним?

Черт, что здесь происходит? Я был по зимнему времени в плаще, на голове кепка. Надвинув козырек пониже, пошел вперед, в надежде, что на мою более чем скромную одежду все эти люди не обратят внимания. Не тут-то было! Сразу трое преградили мне дорогу, пытливо заглядывая снизу в лицо.

– Постойте, господин, вы тоже из театра? Певец Наззарий вам знаком? Какой он из себя, ответьте? Молод? Он давно поет?

– Я ничего не знаю, – тщетно пытаясь обойти настырных альф, пробормотал я, но они не отставали, дергали за рукава и задавали все новые и новые вопросы. – Дайте пройти, я на работу опаздываю...

Бросив отчаянный взгляд в поисках путей отступления, я увидел вышедших из главных дверей нескольких человек, в одном из которых узнал директора центра. Толпа тоже мгновенно заприметила куда более перспективную жертву и, бросив меня, быстрым ручьем устремилась к нему.

– Несколько слов, господин директор. Когда нам представят новую звезду? Наши читатели ждут фотографий! Будет ли пресс-конференция? – разом загоготали они, щелкая затворами камер и фотоаппаратов.

– Прошу внимания, господа журналисты! Во-первых, проявляйте уважение к сотрудникам центра, вы мешаете им пройти на рабочие места, а во-вторых, объявляю, что мы ответим на все ваши вопросы сегодня в два часа дня в малом зале. До той поры проявляйте терпение и освободите подходы к зданию.

Пользуясь тем, что меня оставили в покое, я отошел в сторону и остановился, мучительно пытаясь понять более чем нелепую ситуацию. Все эти люди собрались здесь ради меня?! Но за каким чертом я им вдруг понадобился?

– Быстрей, сюда! – от толпы отделился высокий альфа, в котором я узнал нашего второго режиссера, и потащил меня к служебному входу. – Пока не видят...

– Что происходит, Миттчел?

– Пойдем, тебя все ждут, – даже беглый взгляд, который он бросил в мою сторону, выдал его нешуточную озабоченность. – Хотели выслать за тобой машину, но главный не разрешил, резонно объяснив, что так мы привлечем больше внимания. Мне поручили встретить тебя, но сразу не смог подойти. Ты молодец, разумно вел себя...

– За мной машину? – растерянно пробормотал я, уже догадываясь, что случилось нечто неординарное. – Но для чего? Здесь пешим ходом три минуты.

Мы быстро проскользнули внутрь, миновали холл, и он кивнул мне на дверь дирекции. Все еще плохо соображая, в чем дело, я вошел в приемную и остановился как вкопанный, услышав льющийся из кабинета собственный голос.

– Входи, не стой столбом, – деликатно подтолкнул меня в спину Миттчел, – ты в сеть, конечно же, не выходил сегодня? Иначе не был бы таким растерянным, хотя, возможно, и наоборот, тут ничего нельзя сказать наверняка, тем более ты новичок в таких делах...

– Но что случилось, можешь объяснить? – меня все эти тайны начинали злить. – Зачем директор слушает мои записи? И эти репортеры у театра...

– Там и наш главный тоже, заходи. Сейчас поймешь.

– Наззарий, наконец-то! – выбежал навстречу наш главреж. – Иди сюда, присядь. Помнишь слова того звукооператора в Клине, где мы записывали твои студийные диски? Я тоже знал, что рано или поздно так случится. Смотри, – он повернул ко мне раскрытый ноутбук, из которого продолжала звучать одна из моих песен, и я ошеломленно уставился на экран, читая бегущие строчки текста.

«Режиссер „Сейханского театра любовной драмы“ скрывает за сценой лучший голос современной эстрады! – кричали броские цветные буквы. – Таинственный Наззарий Селливан, лица которого никто не видел! Он может стать величайшей сенсацией национального шоу бизнеса!»

– Откуда это, господин Заррип? – шепотом спросил я, растерянно глядя на него. – Кто выложил такое в сеть?

– Законы шоу-бизнеса жестоки и бесцеремонны, – с грустной улыбкой ответил режиссер. – Когда я брал тебя на работу, признаюсь, поступил эгоистично, не предупредив об этом. С твоим уникальным голосом, как правильно сказал коллега из Клина, долго остаться в тени невозможно, ибо крупные продюсерские компании постоянно ищут новые таланты, бесценные жилы, на которых можно быстро сделать большие деньги. Их представители ходят по театрам, посещают спектакли и концерты, слушают и наблюдают. В музыкальном театре тебя вычислили бы уже в первый месяц, но с драматическими сложнее. Однако, и до нас добрались...