Текст книги "Найти себя (СИ)"

Автор книги: Лана Танг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)

Глава 18

Юрген фил Ллоуд

Сознание вернулось вместе с болью. Я плохо понимал, где же болит, потому что боль была везде. Она накатывалась волнами, тукала и ненадолго утихала, чтобы вернуться и мучить меня с новой силой. С усилием открыл глаза, увидел белый потолок, который начал тут же заваливаться на меня боком, и снова опустил ресницы, решив, что лучше не смотреть на это. Саднило в горле и немного мутило, я чувствовал на лице кислородную маску, пытаясь вспомнить, кто же я такой, и почему в больнице.

Мысли никак не желали складываться во что-то связное. Я снова умер? Нет, тогда бы я не испытывал физических страданий. Может, вернулся назад, на Землю, или попал в какое-то новое тело? О, нет, какая ерунда, я помню, кто я! Но... как мой сын, и Лау? Мы едва не сгорели на пожаре, пока до нас не добрались спасатели... Я попытался шевельнуться и проверить свой живот, однако ничего не вышло, сил не хватило даже застонать.

Наверно, я все-таки издал какой-то звук, потому что моей руки тут же коснулась чья-то теплая ладонь, и тихий голос спросил, как я себя чувствую.

– Вы слышите меня? Не отвечайте, просто попробуйте кивнуть, – мягко, но настойчиво повторял голос. – Вы в больнице, проходите лечение от отравления дымом и продуктами горения. Не беспокойтесь, с вами все в порядке.

– Мой... мой... – я рискнул снова открыть глаза и посмотрел на человека в белом, который так же, как и потолок, безостановочно кружился. Пытаясь сфокусировать на его лице взгляд, я напрягся, но ничего не изменилось, все плыло и размывалось, не желая обретать четкость. – Я плохо...вижу...

– Это пройдет, – ответил медик, – так же, как и головокружение. Я думаю, что понял ваш вопрос. Малыш не пострадал, однако окончательно это выяснится к вечеру, когда будут готовы результаты анализов. На ваше счастье, вы вовремя получили помощь, еще немного, и последствия отравления могли бы стать необратимыми... Что? Что вас беспокоит?

– Мой... мой... с... – пытался спросить о Лау, но язык не слушался, и я замолчал, чувствуя себя беспомощным.

– Супруг? – спросил медик, и я снова сосредоточил внимание на его качающемся передо мной лице, не понимая, почему он заговорил о Клеменсе. Или я здесь лежу уже давно, и альфа прибыл из своей поездки? – Он пострадал гораздо серьезней, хотя опасности для жизни нет. У господина Освалльда глубокие ожоги на спине и правом плече, потребуется пересадка кожи.

– Что? Клеменс... пострадал?.. Но как?.. – на длинный вопрос меня не хватило, и я снова прекратил бесполезные попытки выразиться связно, надеясь, что человек в белом меня поймет.

– Вы ничего не помните? Вас вынес из огня супруг. Подробностей не знаю, извините, только это. Не беспокойтесь, господин Юрген, все обошлось, ваш муж в полном сознании. Пересадка кожи назначена на самое ближайшее время, он сильный человек и сможет перенести операцию без последствий.

Я слушал его, пытаясь продраться сквозь застилавшую мозг пелену хаоса. Как Клеменс оказался на пожаре? Он был в тот вечер на другом конце страны. И почему он пострадал так сильно? Если он вынес меня из горящего флигеля на улицу, то должен был отделаться мелкими травмами, но как же вышло, что я остался практически невредим, а он обгорел до глубоких ожогов?

– Сейчас я сделаю вам два укола, и вы поспите еще, господин Юрген. Надеюсь, к вечеру вам станет лучше.

– Пост-тойте... – я сумел чуть-чуть сильнее сжать ладонь врача, – Лау... м-мой слуга...он где?

– За ширмой, – человек махнул куда-то влево, – попросил оставить его рядом с вами. Прошу вас, не волнуйтесь, все в порядке. Сожмите руку в кулачок, вот так, отлично. Теперь поспите, господин, вам это нужно...

***

Когда я снова проснулся, за окнами была ночь, а в комнате где-то сбоку горел светильник. Возле меня сидел Лау, и насколько я мог рассмотреть, он выглядел вполне обычно, не считая нескольких пластырей на лице и руках.

– Зачем ты встал? – на лице у меня по-прежнему была кислородная маска, но голос прозвучал увереннее, чем утром. – Тебе ведь тоже досталось, разве нет?

– Устал валяться, – улыбнулся он. – С тех пор, как помню себя, никогда не лежал столько времени подряд, даже спина онемела. Я рад, что вы пришли в себя и вам гораздо лучше.

– А ты? Как ты себя чувствуешь?

– Со мной все обошлось, чего не скажешь о господине Клеменсе. Он вовремя появился вчера, иначе нам пришлось бы сейчас гораздо хуже.

– Но что же все-таки случилось, Лау, почему он обгорел?

– Он шел сзади меня и нес вас на руках. Огонь охватил весь этаж и пробираться к дверям было сложно, но мы уже почти выбрались, когда с улицы, словно вихрь, влетел Эрхард. Что-то кричал и мчался к господину Клеменсу, невзирая на бушевавшее вокруг пламя. Он был похож на сумасшедшего, я никогда его таким не видел.

– Эрхард ворвался в дом? Но почему, зачем? И Клеменс...ничего не понимаю... Откуда взялся Клеменс, он ведь был в отъезде?

– Не знаю. Но все было точно так, я видел собственными глазами. Безумный змееныш едва не сбил меня с ног, я с трудом устоял. Не разглядел, почему вы с господином Клеменсом упали, но в ту же секунду Эрхард с воем навалился сверху, и почти одновременно с этим на вас рухнул потолок. Я закричал и бросился за помощью, в надежде, что спасатели уже прибыли. Они и вытащили вас из-под завала.

– Что с Эрхардом? Он жив?

– И вы еще волнуетесь об этом негодяе! Уверен, это он поджег флигель, недаром столько дней крутился возле нас, хотя доказательств против него никаких нет. Он жив, но сильно пострадал, я слышал, что ему понадобится не меньше семи операций по пересадке кожи.

– Все это очень странно, Лау. Зачем он прибежал на пожар? Преступника потянуло на место преступления? Думаю, для него стало шоком неожиданное появление Клеменса, и он испугался за его жизнь. И что теперь с ним будет? Эрхарда арестуют? Хотя мы никого не видели и доказательств нет.

– Пока вы спали, господин, ко мне приходил ваш свекор, – Лау негодующе сверкнул глазами, – просил не говорить полиции о моих подозрениях, и о том, что двери в вашу спальню были заперты. Он пытается закрыть расследование причин пожара, списав все на несчастный случай. Господин Лагман сказал, что это делается в интересах семьи, и если до прессы дойдет правда о том, что флигель подожгли, будет большой скандал, который серьезно повредит репутации. И вот, смотрите, что он мне оставил, – слуга включил на тумбочке лампу и сунул мне в руки газетный лист.

«Сенсация! Члены дружной семьи Клеменса фил Освалльда, рискуя жизнью, спасают друг друга в огне пожара!» – гласил броский заголовок на первой полосе утренней городской газеты. И ниже мельче: «Такая самоотверженность трогает до слез! Мы будем следить за событиями в специализированной ожоговой клинике и держать наших читателей в курсе!»

– Что это, Лау? Что здесь написано? Ты ведь уже читал?

– Господин Лагман дал журналистам интервью, сказав, что в ночь пожара вы занимались в библиотеке, находящейся во флигеле и незаметно уснули, в это время случился пожар, и Клеменс бросился в огонь спасать вашу жизнь, а подоспевший Эрхард, увидев, что потолок валится вниз, самоотверженно закрыл своим телом любимого мужа.

– Понятно, – невесело хмыкнул я, – жертва и виновник я, а эти двое настоящие герои. Как же у Освалльдов все просто! Ради семейной репутации даже на преступление готовы закрыть глаза. Нет, надо бежать из этого осиного гнезда, и как можно скорее! Пусть врут друг другу, сколько угодно, потом спасают, я не хочу ничем быть связанным с этой безумной парочкой! Да, кстати, Прет, привратник, как я мог позабыть о нем? Надеюсь, он не пострадал?

– Его вытащили из дома пожарные. В его комнате очень плотные двери, и дыма он не наглотался.

– Но почему не вышел сам, когда пожар начался? Он спит всегда вполглаза.

– Только не в этот раз. И это тоже очень странно. Подозреваю, что подлюка старший муж подлил нам что-то в чайник, не зря же он отправил в тот вечер Прета подметать совершенно чистое крыльцо. Он точно все заранее спланировал и если бы не внезапное возвращение господина Клеменса, то мы бы с вами здесь сейчас не разговаривали. Но как этот омега докатился до убийства? Из благородной семьи, да и с супругом у него все было отлично. Неужели зависть замучила, потому что вы ждете ребенка, а он не может забеременеть?

– Возможно, – туманно отозвался я, не считая нужным посвящать сейчас Лау в историю с кражей бумаг и обманом с отдушкой. Наверно, правда вышла наружу и Эрхард испугался за последствия, но почему обратил свой гнев именно на меня?

Можно было думать об этом до одурения, но как бы там ни было, а решение принимать придется, ибо прощать покушение на меня и Лау семье Освалльдов я не собирался.

***

Утренний визит свекра добавил масла в огонь моего гнева. Он явился с букетом каких-то ярких цветов и лучезарно улыбался, словно я лежал здесь с обычной простудой.

– Как же мы волновались за тебя, Юрген, – воскликнул он, усаживаясь на стул рядом с моей кроватью, – но к счастью, Клеменс смог вернуться раньше и спас тебя и нашего будущего малыша...

– Что это, господин Президент? – не совсем вежливо прервал я его восторги, кивая на лежащую на тумбочке газету. – В вашем доме совершено покушение на жизнь четырех человек, а вы сделали все, чтобы прекратить расследование, выставив события той ночи в совершенно ином свете! Прошу вас, объясните это! Только не надо говорить о семейной репутации, это не оправдывает ваших поступков.

– Юрген, не сомневайся, мы непременно выясним, кто это сделал...

– Мы выбрались из запертой комнаты по чистой случайности, только потому, что плотник забыл там недавно свой инструмент, – с нажимом продолжил я. – Если бы не это счастливое обстоятельство, мы с Лау были бы сейчас мертвы. Интересно, какую версию событий вы впарили бы прессе в этом случае? Сказали, что мы погибли по своей собственной неосторожности или придумали что-то поинтереснее?

– Юрген, я понимаю твое настроение, но послушай...

– Нет, это вы послушайте, господин президент! Нас с Лау хладнокровно заперли наверху в спальне и подожгли дом. Вам не понять того ужаса, который мы пережили, будучи обречены на страшную и мучительную смерть в огне, без малейшей надежды на спасение. Я не могу вернуться в вашу семью, ибо не чувствую себя там в безопасности. Завтра за мной приедет мой старший брат Перриян и увезет домой к отцу. Прессе можете сказать, что я уехал восстанавливаться после пережитого шока в специализированную клинику, и ваша драгоценная репутация не пострадает.

– Клеменс намерен развестись с Эрхардом, он говорил со мной об этом накануне поездки, – тихо сказал господин Лаггман.

– Я благодарен господину Клеменсу за спасение моей жизни и очень сожалею, что он пострадал, однако его личная жизнь меня не интересует, – жестко произнес я. – Сейчас мне не дадут развода, но после рождения ребенка я тут же вышлю ему все нужные документы.

– Юрген, прошу, не принимай поспешных решений.

– Поспешных? – иронично хмыкнул я. – Это решение отнюдь не поспешно, ибо у меня было достаточно времени, чтобы обдумать свою дальнейшую жизнь. Я дал согласие на брак с вашим сыном в надежде на подобающее статусу обращение со мной, но встретил в вашей семье лишь полное неуважение. Теперь же меня и ребенка подвергли смертельной опасности, то есть ваш сын и вся семья не выполнили главного условия брачного договора, – обеспечение безопасных и комфортных условий жизни.

– Я очень сожалею, Юрген.

– Да, вот еще. Своего сына я вам не отдам. Если не согласитесь с этим, я открою полиции и прессе правду о пожаре. Думаю, вы проявите благоразумие и не станете настаивать на своем. Клеменс молод, он женится снова и подарит вам кучу внуков. Я же по горло сыт вашей семейкой и не хочу иметь с ней ничего общего. Простите, что невежлив с вами, но больше говорить нам не о чем.

– Юрген...

– Прошу вас, уходите, господин Президент. Клеменс отличный инженер, с ним можно иметь дело, так что на деловых отношениях наши семейные разногласия никак не отразятся. Развод – не повод для того, чтобы отзывать инвестиции из перспективного производства. На этом все. Прощайте, господин Лаггман.

– Мне очень жаль, сынок, что все так получилось. Ты прав, мы недопустимо невежливо с тобой обращались, и даже когда стало известно, что ты ждешь ребенка, не уделяли тебе должного внимания. Прошу прощения и за себя, и за своего сына. Но все-таки, надеюсь, что ты сможешь изменить свое решение и смягчишься. Мы будем ждать тебя, не забывай об этом. Клеменсу делают сегодня первую операцию по пересадке кожи, она начнется через час.

– Надеюсь, все пройдет успешно, и ваш сын быстро поправится.

– Спасибо, Юрген...

– Мы правда возвращаемся домой, господин? – после ухода свекра высунулся из-за ширмы Лау.

– Правда. Завтра прилетит Перри и заберет нас.

– Но он захочет все узнать в деталях! И оба ваши родителя тоже. Они будут спрашивать и меня. Как вы намерены поступить и что мне отвечать на неизбежные вопросы?

– Будем говорить правду, умолчав только о запертой двери.

– Как вы сурово отчитали старшего Освалльда! И он стерпел, вот никогда бы не подумал, что такой властный альфа, как он, будет только слушать и мямлить всякие извинения. Вы очень изменились, господин, совсем не похожи на того нежного маленького омежку, которого я нянчил и лелеял с самого раннего детства. А вы не пожалеете о господине Клеменсе? Мне кажется, теперь он любит вас. Он так оберегал вас на пожаре...

– Я не могу здесь оставаться, Лау. Не могу жить в странном тандеме с Эрхардом и зависеть от изменчивого поведения своего мужа. Как ты верно заметил, ТЕПЕРЬ он любит меня, но что с ним станется завтра?

– Но господин Лаггман сказал, что ваш супруг разведется с Эрхардом.

– Это уже неважно, Лау, – вздохнул я, не позволяя смутным сомнениям одолеть мою решимость и выйти из-под контроля разума.

***

На следующий день прилетел Перриян. Брат бросился ко мне и с волнением заглянул в лицо.

– Мой маленький братик, ты в порядке? Какие у тебя ожоги на руках! Мы прочитали о пожаре в газетах и были просто в шоке. О, нет, не беспокойся, я не стану тебя ни о чем расспрашивать! Такое вспоминать мучительно. Потом, когда придешь в себя, расскажешь, что произошло. Вот, здесь твоя одежда, я прикупил перед отъездом в магазине для беременных, надеюсь, подойдет.

– Спасибо, Перри, – я с трудом вклинился в поток его бесконечных восклицаний, – со мной все хорошо. Похоже, Лау прав, и нам придется выдержать не один перекрестный допрос. – Я расскажу, но если можно, позже. Я быстренько переоденусь.

– Давай. А я пока поговорю с твоим врачевателем.

У Перри оказался неплохой опыт в покупке одежды для омег в интересном положении, все идеально подошло, пиджак прикрыл живот, делая меня не таким уж и уродливым. Но все же беременность ничуть не красит человека, превращая в подобие шарика на ножках. А впереди еще три месяца, которые перетянут меня на одну сторону еще больше... Я сдержанно вздохнул, пристально разглядывая себя в небольшом зеркале, и перевел взгляд на Лау, помогавшего мне одеваться.

– Вы так красивы, господин, – застегивая последние пуговицы на пиджаке, восторженно выдохнул он. – Ой, ваш малыш толкнул меня в ладонь! Это так волнительно, даже дыхание перехватило!

– Так заведи себе ребенка, ты еще не старый, – хмыкнул я. – Шучу, шучу, сдержи свои негодования. Пока Перриян пытает врачей, я забегу к супругу, попрощаюсь. Жди меня здесь, я скоро.

***

Зачем меня потащило к Клеменсу, я и сам не знал, оправдывая это странное желание тем, что хочу лично поблагодарить его за спасение. Все-таки он полез за мной в огонь, не дожидаясь пожарных!

«Эрхард фил Алльвар», не доходя двух номеров до комнаты Клеменса, прочитал на двери, и резко свернул туда, прежде чем сообразил, что делаю.

Старший супруг лежал на боку, возле него возился с капельницей симпатичный молодой док, а чуть сбоку в кресле сидел худощавый омега средних лет. Именно он первым отреагировал на мое внезапное появление, остановив на мне покрасневшие от бессоницы прекрасные глаза.

«Кто это, родственник? Но почему я прежде никогда его не видел», – я замер на пороге, только теперь смущенно осознав, что мой визит наверно неуместен. Омега явно был не посторонним Эрхарду, однако кто он? Почему именно он заботится о раненом?

– Простите, кажется, я не вовремя, – пробормотал я, уже делая шаг назад.

– Нет, нет, не уходите, – вскочив с кресла, бросился ко мне омега, – вы первый посетитель Эрхи, я очень рад, что кто-то беспокоится о нем, – он поражал изысканной утонченной красотой, чем-то неуловимо напомнив чертами старшего супруга. Наверно, кто-то из семьи, о ком при мне никогда не упоминали, возможно, дядя, или кто-то из побочной ветви? – Мальчику сегодня лучше. Я выйду ненадолго, вы поговорите, не стесняйтесь...

– Как ты дошел до этого? – тихо спросил я, после того, как врач вышел вслед за омегой и мы остались в комнате одни. – Настолько ненавидишь?

– Тебе не понять... – он отозвался не сразу, – избалованный любовью всей семьи богатенький сыночек, тебе не понять моей жизни. Однако очень рад, что все обошлось. Хочешь верь, хочешь нет, но я действительно этому рад...

– Но почему тебя никто не навещает? Семья забыла о своем герое? И кто этот красивый пожилой омега?

– Зачем тебе знать? – горестно усмехнулся Эрхард. Неосторожно шевельнулся и по лицу его прошла гримаса боли. – Я не прошу прощения и ни о чем не сожалею. А про героя... это лишь привычная маска внешних приличий, от которых я жестоко страдаю с самого детства. Тебе не понять, да я и не собираюсь ничего объяснять. Надеюсь, что ты сделаешь Клема счастливым... вместо меня. Ну, а теперь тебе лучше уйти. Я больше не вернусь в тот дом, не беспокойся, семья отправит меня на восстановление в профилакторий, а позже, когда утихнет интерес прессы к этой трагедии, мы с Клеми тихо незаметно разведемся.

Мне стало жаль его, – дурацкая омежья натура! Как можно испытывать подобные чувства к тому, кто, по всей видимости, пытался тебя убить?! Однако чувство жалости не исчезало, и я ничего не мог с этим поделать.

– Если тебе не все равно... я не держу на тебя зла, – я не хотел этого говорить, но сказал. – Надеюсь, ты поправишься и больше не позволишь разуму идти на поводу у безумных эмоций.

***

У двери Клеменса я чуть помедлил, собираясь с силами, не понимая, почему так сильно волнуюсь. Может, еще не оправился от последствий шока, или мне все же жаль с ним расставаться?

Решительно переступив порог, я замер, увидев супруга, который по сути так и остался для меня чужим человеком. Он сидел на постели в одних только пижамных штанах, а выше, не считая больших пластырей на спине и плече, ничего не было, и я невольно залюбовался его сильным поджарым телом. Омежья сущность явно одерживала надо мной верх, ибо я совершенно определенно почувствовал волнение. Чуть-чуть тряхнув головой, я заставил себя отвести взгляд, но это ничуть не помогло, потому что в этот момент он увидел меня и вскочил навстречу.

– Юрген, ты так одет... – Клеменс оказался со мной совсем рядом, и я тут же почувствовал его влекущий запах. – Тебя выписывают, милый? Как же я рад, что ты в порядке!

Он протянул ко мне здоровую руку, но я решительно отвел ее, не позволяя ему прикоснуться к себе. Мне и так было нелегко, он заполнял собою все вокруг, а я был слишком слаб сейчас, чтобы достойно сопротивляться скрытой в глубине моей натуры личности Юргена.

– Я зашел попрощаться! – твердо объявил я. – За мной приехал брат, мы через час уезжаем.

– Конечно, отдохни, мой милый, после такого шока тебе это необходимо, – Клеменс все-таки преодолел мое нежелание физического контакта и взял за руку. – Я выпишусь и сразу за тобой приеду.

– Вы все не так поняли, господин Клеменс, – стараясь не смотреть на него, сказал я. – Я уезжаю насовсем. Спасибо за то, что пришли нам на помощь, однако это не является существенной причиной для того, чтобы я мог забыть о том, что пережил в вашем доме и нашел в себе силы остаться. Не буду повторяться, я все сказал вашему отцу, а к вам зашел лишь с визитом вежливости...

– Нет, что ты говоришь такое! – воскликнул он, обнимая меня обеими руками. Я ткнулся лицом в его обнаженную грудь и захлебнулся в неожиданно остром волнении, против которого не мог бороться. – Как можешь ты такое говорить?

– Вам больно, отпустите... – слабым голосом пролепетал я, чувствуя, как поднимается изнутри меня дремучее желание отдаться своему повелителю. – Ваше плечо...

– Мне больно не плечу, а сердцу, – прерывистым шепотом выдохнул он, здоровой рукой приподнимая к себе мою голову и понуждая посмотреть ему прямо в глаза, в которых плескалась сводящая с ума любовь. – Малыш, не покидай меня. Не можешь жить с моей семьей, мы купим дом, все будет так, как ты захочешь. Я не коснусь тебя, пока не разрешишь. Немного поживи в своей семье, и я приеду... Мне хочется сказать тебе: «Люблю», но ты же не поверишь в это...

Его большая ладонь легла мне на затылок, и губы завладели моим ртом, мягко, но настойчиво, раскрывая, подчиняя и чувственно-нежно лаская, и я поплыл под этим сбивающим с ног напором, проклиная себя за слабость... Меня целовал мужчина, и я, в первый раз отреагировавший на подобное безумие совершенно правильно, отвесив нахалу оплеуху, сейчас горел и таял от ненормального желания остановить время. Моя рука, упиравшаяся ему в грудь, больше не служила мне защитой, и я с большим трудом удерживался от того, чтобы не обвить шею демона, сделав наш контакт еще теснее.

– Пусти! – я все-таки нашел в себе силы разорвать поцелуй. – Типичное поведение мужика: сначала накосячить, потом умолять о прощении и врать о любви. Я ничего тебе не обещаю (ну вот, зачем я так сказал?). Лечись, я ухожу!

– А наш ребенок? Позволь мне быть с тобой самые трудные последние месяцы беременности, помочь и поддержать...

– Я сам ходить умею, без поддержки! – отрезал я, всеми силами противясь накатывающему изнутри нелепому желанию остаться. – Мне не нужна твоя помощь, альфа!

– Юрген, я не прощаюсь. Выпишусь и сразу же к тебе приеду! – последнее, что я услышал, прежде чем покинул палату, чувствуя предательскую дрожь во всем теле...