Текст книги "Найти себя (СИ)"

Автор книги: Лана Танг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)

Глава 29

Юрген

Первым моим порывом было вскочить и запереться у себя, но это выглядело бы весьма невежливо и странно. Надо вести себя обычно, тогда все будет хорошо. Клеменс сейчас откроет холодильник, нальет в стакан фруктовый сок, потом пройдет на кухню и Лау подаст ему ужин... Ой, я забыл, ведь Лау нет сегодня. Значит, мне придется? Но как же я смогу в таком вот виде? Толкаться рядом с ним, быть может, задевая локтем, вдыхать его запах, от которого кружится голова и спирает дыхание, и делать вид, что все в порядке?

При одной этой мысли мне сделалось не по себе. Я как завороженный наблюдал за альфой, чувствуя, как возвращаются мои мученья. Теперь я даже встать не мог, чтобы он не заметил, сидел весь напряженный, как струна, закинув ногу на ногу, и не сводил с него глаз. Он скинул пиджак и развязал галстук, по обыкновению расстегнув пару верхних пуговиц на рубашке. Открылись шея и длинные ключицы, и это завело меня так сильно, что я сжал пальцы в кулаки, сосредоточив все свои силы на том, чтобы дышать нормально...

– Юрген, ты в порядке? – он растрепал пятерней свои густые черные волосы, и этот обыкновенный жест заворожил меня, заставив бешено забиться сердце. Как он красиво это сделал! Нет, мне отсюда надо убегать, я точно не в порядке. – Что-то молчишь сегодня. А Лау? Спать укладывает малыша? Не рановато? Я погляжу на них, тихонечко, соскучился по Харриту ужасно.

– Они уехали в Сейхан, – деревянным голосом выговорил я, сминая в кулаке записку Лау.

– В Сейхан? Но почему так неожиданно? Мне утром ничего об этом не сказали.

– Так получилось. Извини.

– Юрген, ты не заболел? – он налил сок, но не ушел на кухню, а подошел ко мне и сел напротив в кресло. Я так же молча наблюдал за ним, словно впервые видел. Как двигалась его рука, как на губах осталась маленькая капля сока, и он слизнул ее языком... – Ты почему так смотришь на меня? Что-то случилось? Лау не уехал бы так просто, не спросив меня.

– Да. То есть нет. Со мной все хорошо. Я не болею. Ты иди на кухню, Лау должен был оставить ужин.

– Как же не болен, если ты весь дрожишь и бледный? – он поставил стакан с соком на стол и подошел ко мне совсем близко. Расстегнутые пуговки притягивали мой взгляд словно магнитом, и я не мог с этим бороться. Хотелось прикоснуться к гладкой коже, потом уткнуть туда лицо... и будь что будет! – Послушай, ты так соблазнительно сегодня пахнешь, что я сбиваюсь с мысли. У тебя случайно... Юрген, правда?

Я отвернулся и закрыл глаза. Сейчас я говорить не мог, мой голос выдал бы меня с потрохами. Это случилось, и он почувствовал меня, несмотря на нейтрализатор. Наверно в пиковые дни даже химия не заглушала полностью усилившийся запах. Ну отойди же, бога ради, я не железный и тоже реагирую на тебя, и с этим ничего не сделать.

– Юрген, п-пожалуй, я пойду к себе. Ин-наче не сдержусь...

– Не уходи... – колдовское видение его длинных ключиц не отпускало, я больше не принадлежал себе. – Не уходи...

– Юрген... – открыв глаза, я посмотрел на него снизу вверх, потому что сидел, а он стоял рядом, – сейчас ты не совсем собой владеешь. Мы сделаем это потом, когда ты будешь в норме...

Черт, что я делаю? Совсем с катушек съехал? Мне стало так невыносимо стыдно, что я вскочил и бросился бежать. Плевать, пускай глядит, он все равно уже все знает...

– Я идиот. Прости меня, – Клеменс перехватил меня в дверях и крепко-бережно прижал к себе. – Я не уйду и помогу тебе. Все будет так, как ты захочешь, Юрген...

Он был так близко, так невыносимо близко, что я едва справлялся с участившимся дыханием. Чуть отстранившись, я протянул руку и сделал то, о чем мечтал с тех пор, как он стащил с себя свой галстук, – дотронулся пальцами до его теплой гладкой кожи, потом погладил, чувствуя, как очумело бьется сердце. Рука скользнула ниже, и – не знаю как так получилось, но следующая пуговица тоже расстегнулась!

– Я не хотел, – краснея до корней волос, пробормотал я, – как-то само так вышло...

– Не извиняйся, ты не должен извиняться! – он прошептал это так чувственно, что я весь задрожал. – Мне хорошо, когда ты трогаешь меня вот так.

– Пусти меня. Забудь, что я сказал. Я справлюсь сам... – я говорил одно, а руки делали совсем другое. Хотелось обнимать его, ласкать и гладить, все, что открывалось взгляду под его рубашкой.

– Наззарий, перестань бороться с телом Юрги, – просто сказал он, поднимая меня на руки. – Я знаю, что тебе сейчас непросто. Ты пробовал ведь, верно? Конечно, справиться с собой ты сможешь, но для чего тебе страдать, когда есть я? Смотри на это по-другому. Представь, что заболел, а это где-то так и есть, а я твой врачеватель. Расслабься и закрой глаза... Скажи, ты что предпочитаешь, – мою кровать или диван в гостиной?

– Диван?.. Или кровать?.. – я обхватил его за шею и сделал то, чего хотел, уткнувшись в его шею носом. О чем он говорит, не понимаю...

– Все ясно, мог бы и не спрашивать, – довольно усмехнулся он. – Начнем отсюда, думаю, что здесь ты будешь меньше думать о глупостях. Не беспокойся ни о чем, и ничего не бойся.

Он усадил меня на диван и опустился возле на колени. Его рука легла мне на штаны и в следующую секунду я почувствовал, что мой напряженный до боли бесполезный орган оказался на свободе, и его тут же накрыли ласковые теплые пальцы. Я не сумел сдержаться и протяжно застонал. О, как же одуряюще приятно, совсем не тот эффект, когда я делал это сам.

– Клеменс...

– Расслабься. И не сдерживайся... Юрген...

***

...Проснувшись, несколько секунд не мог понять, где я лежу и почему постель так непривычна. Открыл глаза и ахнул про себя, ибо я весь лежал на Клеменсе! Не головой на груди или прижавшись к боку, – весь целиком лежал на нем и обнимал за плечи! Мы оба были без одежды, и поза более чем откровенна! Он на спине, расставив ноги, я на нем, и этот полный контакт наших тел был так ошеломляюще приятен! Я чувствовал его всей кожей, животом и грудью, да и интимным местом тоже! Его ладони на моей спине, дыхание щекочет щеку... С трудом пробилась мысль к мозгам,– ему, наверно, тяжело меня держать вот так, я хоть и маленький омега, но все же не пушинка.

Пошевельнулся, чтобы слезть, но он мне не позволил, крепче обхватив за спину.

– Не убегай, – шепнул он, – мне так приятно. Прости, что я тебя раздел без позволения. Не удержался... Так хотел почувствовать тебя, всего...

– Я что, уснул? После того, как ты меня...там на диване...

– Ага, уснул, – я понял, что он улыбнулся. – Ты измотался с этим циклом, так бывает. Сначала собирался унести тебя в твою спальню, но так хотелось быть с тобой. Не сердишься, малыш?

– Тебе же тяжело, – я снова потянулся отстраниться, хотя отлично понимал, что дело тут не только в этом. Я снова начинал «болеть», а тут такое искушение, против которого не устоять, и я уже не знал, хочу ли я с собой бороться. – Как долго ты меня так держишь на себе?

– Совсем недолго, – снова улыбнулся он. Провел ладонью по моей спине, забрался в волосы, пощекотал за ушком. – Я так тебя хочу. Ты снова возбужден. Зачем отказываться друг от друга, Юрген?

– Ты дьявол,– прохрипел я, потянувшись за его ласкающей рукой. Меня несло девятым валом наслаждения, и я нырнул туда, как в теплый омут. – Только не делай мне живот, я не готов пока к такому...

– Мой милый, наконец-то ты позволил, – он приподнял меня и гладил талию, спустился ниже и раздвинул ягодицы. Мои соски пришлись как раз на уровень его лица, и он немедленно забрал один из них в свой рот, чуть-чуть покусывал и снова целовал, пуская в ход язык и губы, а я стонал, не в силах удержаться. Его рука нашла анус и принялась там гладить, неспешно обводя по кругу, пока я не почувствовал, как теплый палец слегка нажал и тут же мягко проник в меня, добавив жгучего наслаждения, и я непроизвольно дернулся навстречу, пошире раздвигая ноги.

– Клеменс... – Я честно говоря, все это представлял себе не так, заранее готовясь к боли, но этот чертов цикл все изменил. Похоже, что сейчас там у меня достаточно влажно и скользко, иначе бы он не проник в меня так просто. Мне было хорошо до безобразия, все тело пульсировало от возбуждения, я ерзал задницей навстречу его пальцам, хрипел и вскрикивал, судорожно сжимая в кулаках шелк подушки...

– Юрген, тебе приятно, правда? – он выпустил сосок, с тем, чтобы тут же завладеть другим. Я уже весь горел, но он не торопился, неутомимо и ласково готовя меня к близости, и я боялся только одного, – не выдержать и раньше времени взорваться. Его свободная рука ласкала мои ноги, стискивала ягодицы, и этой сладкой муке не было конца.

– Клеменс, я больше не могу...

– Сейчас, сейчас, еще немного. Я не хочу, чтобы ты чувствовал хотя бы маленькую боль, – он ловко повернул меня, поставив на колени, и наконец, вошел, одной рукой придерживая мое тело за бедро, второй зажав у основания мой член. – Расслабься, Юрген, и доверься мне, мой мальчик...

Он двигался во мне так мягко и приятно, и мы пылали в чувственном костре любви единым целым, взорвавшись ярким факелом экстаза на алый шелк супружеской постели. Потом долго лежали, благо что кровать была немаленьких размеров и благодарно целовались, не сводя друг с друга восхищенных глаз.

Я позволял ему ласкать себя, лениво размышляя, что слишком уж легко поддался, лишь стоило мне пережить какой-то цикл. И что теперь? Я стал его супругом или просто геем? А впрочем, черт с ним, и какая разница, я здесь на всю оставшуюся жизнь, и я омега, который отыскал свою любовь.

Но я его еще помучаю, пока он сможет получить от меня желанного наследника! Еще побегаешь ты за омегой, и не надейся, что так просто победил!

***

Спустя год

Эрхард фил Алльвар, единственный наследник «Алльвар-компани», вышел из здания столичного университета, радостно осознавая, что экзамены за первый курс остались позади. Ласково светило солнце, – над столицей снова бушевало лето. Навестить отца Герраля, забежать в головной офис, а потом...

Заныло обожженное плечо, напоминая об увечье. Слишком большая площадь повреждений, полностью убрать рубцы не помогла никакая пластика. Что ж, это наказание за все прошлые грехи, и всю свою оставшуюся жизнь ему придется прожить одиноким. Кому понравится такой омега, при виде тела которого любого альфу охватит дрожь отвращения?..

– Эрхард? Ну как экзамены? Сегодня был последний? Быть может, согласишься выпить со мной?

– Даррел... Откуда здесь? И знаешь про экзамены?

– Прости, я знаю про тебя все, но не решался подойти. Ты все-таки единственный наследник... Боялся, вдруг не так поймешь.

– Даррел...

– Потом подумал, ну какой я альфа, если боюсь сказать любимому о своих чувствах? Если отвергнешь, я пойму. Ответь мне, Эрхард, есть ли у меня надежда?

– Но, Даррел, ты же знаешь, мое тело... как оно повреждено. Спина и плечи, все в ужасных шрамах...

– Вот глупый. Для меня это совсем неважно! Я никогда не думал о твоей спине, как о непоправимом недостатке. Я вообще не думал о таком. Я просто полюбил тебя, еще тогда, когда лечил. Но ты был замужем, и из другого мира...

– Я очень счастлив, Дар, что ты сегодня приехал. Пойдем, отметим окончание первого года моей учебы! И, знаешь, я признаюсь тоже, что часто думал о тебе...

***

– Юрген, ты мне споешь?

– Ну, если хорошо попросишь...

Клеменс поцеловал мужа в ладонь, потом в запястье, как тот особенно любил, и потянулся к локтю. Провел губами влажную дорожку до плеча и принялся расстегивать рубашку, желая подобраться к розовым соскам.

– Довольно, подхалим! Ты хочешь песню или соблазняешь на любовь? Давай чаранго и веди себя прилично! Сегодня я спою тебе нечто особенное!

В твою любовь мне хочется поверить,

Пускай уйдут страданья прошлых дней.

Мне сложно жить, не знаю я, что делать,

Пусть нелегко исчезнет боль любви моей...

Слова известной песни Артура Беркута неслись над чужим миром всепобеждающим гимном жизни, в который певец вкладывал все свое сердце и душу.

– Откуда ты знаешь древний язык? – безмерно удивленный, спросил Клеменс.

– Древний язык? О чем ты говоришь?

– Ну да, он очень древний и не используется уже очень давно, а я слышал его звучание на занятиях по истории, когда учился в университете. Неужели это влияние твоей второй личности, и не означает ли это, что человек, вошедший в твой мозг, пришел сюда из далекого прошлого?

– Ты что, серьезно? Никогда не думал о таком. Клеменс, я все хочу спросить, тебя не напрягает то, что в этом теле обитают две личности? Не думаешь о нас, как о паранормальном явлении?

– Вот ты загнул! Юрген... Наззарий... Я обоих вас люблю. Надеюсь, что когда-нибудь и от тебя услышу...

– Ну ты и дуб, Клеменс, если считаешь, что весь смысл отношений заключается в словах, – со смешком перебил Юрген. – Да если б не любил, думаешь, позволил тебе сделать это? – Он взял его большую руку и со значением положил на свой плоский пока живот. – Послушай. Это бьется сердце новой жизни...

Альтернативный вариант. Глава 26.

Год назад эта работа, а вернее, ее заключительная часть, стоила мне кучи нервов и многих неприятных минут. Поддавшись на негатив читательских отзывов, кстати, в первый и единственный раз за все время своего графоманства, я изменила первоначальный вариант последних глав, почти заново переписав их, о чем сейчас очень жалею. Сначала я и слышать ничего не могла о «Найти себя», но прошел год, и я посмотрела на работу с другой точки зрения.

Сегодня я решила выложить те самые, первоначальные главы, в качестве альтернативного варианта финала этой истории. Правильно я поступаю или совершаю очередную ошибку – покажет время и реакция читателей, но сама себе я даю твердое обещание, что удалять в любом случае ничего не стану.

– Вы все-таки приехали? – Перриян встретил родителей в холле концертного центра. – Не ожидал, признаться...

– Хочу сам убедиться, что ты ошибся, и этот бездарный певец вовсе не мой Юрген, – с каменным лицом проходя мимо сына, бросил Демметрий. – Свон, где наши места? Надо побыстрее пройти в зал, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания публики.

– Я провожу, – подавая отцу руку, отозвался Перриян, – мы не ошиблись, папа, это действительно наш Юрген. Он очень талантлив, и вы не можете этого отрицать. И хотя я тоже не одобряю желания брата выступать со сцены, его супруг решил иначе...

– Так вы с Клеменсом знали об этом? – гневно оборвал Перри Демметрий. – Вы знали все и не вмешались? Пойдемте сейчас же к руководству этого заведения, и я немедленно все отменю!

– Спокойно, милый, – вмешался в разговор господин Свон, – ты слишком эмоционально все воспринимаешь, да и поздно уже что-то предпринимать, до начала остались считанные минуты. Или ты хочешь устроить публичный скандал?

– Нет, – тяжело вздохнув, поник омега. Свон знал его слабые места и надавил куда надо. – Однако неприятностей нам все равно не избежать, но так хотя бы можно их смягчить. Он взял себе странное имя, но это лучше, чем если бы вздумал выступать под своим. О, небеса, и как я мог такое допустить, где допустил ошибку в воспитании сына?

– Он вырос, Демметрий, – глубокомысленно заметил Свон, – и больше не прячется под твоим крылом. Реальная жизнь отличается от той, что родители желают для своего ребенка, пока он растет, и вносит в его поведение свои коррективы. И знаешь, я даже горжусь нашим Юрги, он смог проявить себя как взрослый и самостоятельный человек, смело встретивший жизненные проблемы и нашедший способ их разрешить. Пойдем, скоро начало, и мы увидим, наконец, нашего младшего. Разве же ты не рад этому?

– Я рад, но меня огорчает такая встреча. И Перри с зятем, о чем они думали, даже не сказав нам правды? Негодные мальчишки, составили против нас настоящий заговор. И – кстати, где Клеменс сейчас? Он виделся с Юрги?

– Насколько я знаю, нет, – ответил Перри, – не хотел волновать накануне дебюта.

– Он что же, согласен, чтобы его муж и дальше развлекал публику, выступая со сцены? – гневным шепотом выплюнул слова Демметрий. – Но Юрген супруг и отец, имеющий на руках младенца?

– Мы поговорим о этом позже, – увлекая мужа в зал, сказал господин Свон. – Пойдем же, Демметрий, если не хочешь стать лакомой добычей репортеров.

Наззарий Селливан (Юрген фил Ллоуд)

– Готовность пять минут, – заглядывая в гримерку, объявил менеджер. – Не слишком волнуешься, Наззарий?

– Я в норме, – бросая в зеркало последний взгляд, поднялся я. Да-с, меня совсем не узнать в красивом чужом человеке, один концертный костюм чего стоит. Этот великолепный смокинг отвлекает на себя добрую половину внимания, а он ведь только на начало, после чего мне предстоит переодеваться еще восемь раз! Законы шоу, что же тут поделаешь? Блеск и мишура, рассчитанные на зрелищность...

– Генеральная репетиция прошла на отлично, так что не о чем волноваться, просто следуй ей в точности, – продолжал напутствовать менеджер. – Двигаться тебе по сцене много не надо, подтанцовка все сделает сама, ну и световые эффекты тоже сыграют свою роль в зрительском восприятии шоу. Ты просто пой и ни о чем не думай, уверен, все пройдет как надо.

– Не беспокойтесь, я в порядке, – бесстрастно повторил я, направляясь к сцене. Думал я сейчас только об одном – здесь ли моя семья? И Клеменс? И если здесь, что ждет меня после концерта?

Постеры вышли вчера, и с тех пор в сети, не прекращая, бушевал настоящий шторм. Мир словно сошел с ума – тысячи, нет, миллионы, отзывов, восторгов, разных глупостей, но от родных ни слова... Возможно, никто из них даже не подумал ассоциировать пропавшего Юргена с каким-то начинающим певцом, а потому они и не придали никакого значения новостям музыкального мира? И какой реакции от Ллоудов и от супруга желал в душе я сам?

Меня, вернее, Юргена, учили музыке и пению с раннего детства, но для чего? Чтобы хвалиться дарованиями сына на светских приемах? Или омега из богатой семьи непременно должен чем-то блистать? Как в наших аристократических семьях прошлых веков, когда было положено знать французский и музицировать в гостиных и на званых вечерах? А, ладно, что сейчас ломать себе над этим голову? Я должен дать сегодняшний концерт, а там увидим, как уж повезет.

Я вышел на сцену и замер у рампы, давая возможность залу рассмотреть себя. Менеджер прав, чем больше зрителей, тем лучше, хотя мне вроде бы и не с чем сравнивать, ну разве что в теории представить. Если бы здесь сидело человек тридцать, и я их всех отлично видел, то волновался бы куда сильнее, но пять тысяч лиц здорово рассеивали внимание. Зал затемнен, я на свету, да мне и нет нужды туда смотреть, я должен быть предельно собран и внимателен, чтобы правильно следовать указаниям концертмейстера, слушая его тихий спокойный голос в изящном наушнике, плотно прижатом к моему уху.

– Итак, поехали, Наззарий, не волнуйся, и удачи! – шутливо напутствовал он, и концерт начался.

***

Я чувствовал по реакции зала, что все идет отлично, мой голос и внешнее обаяние захватили зрителей, создав между нами незримый мостик единства. Репертуар, составленный по большей части из плавных баллад к любовным спектаклям Сейханского театра, не оставлял равнодушными даже альф, не говоря уж об омегах, которые встречали восторженными криками или романтическими размахиваниями цветными фонариками каждый новый номер.

Атмосфера в зале была абсолютно такой же, как и на Земле, хотя я и не часто посещал концерты. Однажды, будучи с отцом в Германии, мне довелось побывать на шоу известной группы "Rammstein ", и то, как вели себя зрители на моем концерте, вдруг остро напомнило мне то навсегда ушедшее время, заставив подбавить в голос печальных ноток.

За все проведенные здесь месяцы, когда я скакал и взбрыкивал как дикий жеребец, отчаянно протестуя против навязанной мне ненормальной действительности, я почти не задумывался о том, жалею или нет о той, прежней своей жизни. Как бы я вел себя сейчас на Земле, кем стал, как жил, будучи женатым на нелюбимой Верочке?

Мне все казалось в этом новом мире чем-то временным, ненастоящим, но вот сейчас, глядя с высоты сцены в этот полутемный зал, где пять тысяч человек не сводили с меня глаз и с замиранием в груди слушали мой голос, я в первый раз со всей отчетливостью осознал, что путь назад для меня навсегда отрезан, и всю оставшуюся жизнь я проведу на этой планете, в теле омеги. Здесь у меня есть сын и преданный мне Лау, есть брат, отцы и муж, которых я до сей поры родными не считал.

Вопреки их воле, я проделал свой собственный длинный путь, нашел себя и свое место в новом мире, и вот стою сейчас на этой сцене, став известным и в некоторой степени независимым человеком, но кончится концерт и разойдутся зрители, а мне предстоит, наконец, решить, как я буду жить дальше? Если выберу сольную карьеру певца, тогда, как и сказал мне Юрген, семья аристократов Ллоудов наверняка откажется от сбившегося с пути сына. Готов ли я к такому повороту? Как человек Земли, я их почти не знаю, но ведь теперь я Юрген, который вырос с ними, и они ему самые близкие люди?

А Клеменс? Почему в последнее время я так часто думаю о нем?

"Отважусь ли сказать, что я скучаю по тебе,

Признаюсь ли , что солнце без тебя погасло,

Иль вновь уйду, наперекор своей судьбе,

И обреку себя страдать напрасно..."

Я пел эти грустные слова с мыслью о своем альфе, не понимая, чьему разуму принадлежат охватившие меня эмоции, моему или Юргена? Или мы давно слились с ним в одно целое и думаем одинаково?

И почему мне так отчаянно хотелось, чтобы Клеменс слышал сейчас мой тоскующий голос? Черт, я совсем размочалился, став розовым жидким киселем, мне это жутко не нравилось, но я не знал, смогу ли и дальше справляться со своей жизнью в одиночку...

Клеменс фил Освалльд

Он был прекрасен, в ослепительном свете прожекторов на этой огромной сцене в концертном центре города Миёси. Мое сердце разрывалась на части от любви и восхищения. И от чудовищной безумной боли, ибо завоевать ТАКОГО Юргена я почти не надеялся.

Я накануне поменял билет, вернее, главный администратор выдал мне особый пропуск в служебную ложу, потому что мне совсем не хотелось сидеть рядом с Ллоудами, если они, конечно, приедут на концерт, и слушать их наверняка нелестные слова в адрес Юрги, да и в свой собственный тоже. Здесь они или нет, я не знал. Перри, без сомнения, должен был явиться на дебют любимого брата, но вот родители под большим вопросом. Впрочем, мне было все равно, и если их не будет, тем лучше.

– Пойдемте, господин Клеменс, – по окончании концерта тихо позвал меня главный менеджер, – я проведу вас в гримерку Наззария, как и обещал. Но, есть одна проблемка: здесь его семья, от имени которой старший брат обратился к нам с аналогичной просьбой. Вы как, не против?

– Нет, конечно, – ответил я. Так, значит, встреча с родственниками неизбежна. – Но я хотел бы быть там раньше их, это возможно?

– Конечно, поспешим, – любезно отозвался он, – сначала вас провожу, потом вернусь за ними. Наззарий будет петь еще под занавес, его так просто не отпустят, так что время у нас есть.

Я никогда прежде не бывал в сердце театра и с понятным любопытством осматривался, идя вслед за менеджером куда-то вглубь длинного коридора.

– Вот, заходите, это здесь. Он обитает тут уже четыре дня. Цветы можно поставить в вазу.

– Не беспокойтесь, это подождет. Лиллиулии стойкие растения, – цветы добавили свой аромат к воздуху в комнатке, но и без того здесь отчетливо ощущался тонкий запах Юргена, упрямо пробивавшийся сквозь всю адскую смесь, тянувшуюся из многочисленных баночек, тюбиков и флаконов с артистическим гримом. – Я тоже подожду... Не говорите Ллоудам, что я здесь, мы сами разберемся с ними.

Сердце стучало так, словно готовилось взорваться, руки дрожали. Как я давно его не видел, и как же сильно я волнуюсь! Четыре месяца, а он по сути мне совсем чужой. Красивый, гордый человек, по странному стечению обстоятельств приходившийся мне супругом, отцом моего единственного сына... Как отнесется он к моему внезапному появлению? Увы, навряд ли будет рад...

В коридоре послышались голоса, и я, повинуясь какому-то спонтанному порыву, встал за небольшую ширмочку. Это не слишком серьезная преграда, но несколько секунд у меня будет, за которые вполне можно уловить их настроение, оставшись незамеченным.

– Папа, пожалуйста, не будьте столь категоричным! – крепко прикрыв за собой дверь, сказал знакомый голос Перрияна. – Братик был так хорош на этой сцене!

– Сын уважаемой семьи стал лицедеем, а ты мне говоришь быть снисходительным! – раздраженно ответил омега. – Когда об этом узнают наши друзья, я со стыда сгорю! Как мог я воспитать такого сына? Ведь до проклятого замужества с ним было все в порядке!

– Папа, я вас прошу, – умолял Перриян, – если не можете сдержаться, не лучше ли было не приходить сюда? Сегодня у него дебют, его положено поздравлять, а не стыдить. Сначала надо выяснить, почему он так поступил, должна же быть какая-то причина?

– Какая может быть причина? – змеей прошипел Демметрий. – Он безответственный мальчишка, вот и вся причина! На счастье, ты не видел, Перри, как он отвратительно вел себя, когда приехал, мне было стыдно за него! И все это влияние той семьи, которая нам совершенно не подходит!..

– О, папа, тише, это он!

– О-ткуда вы все здесь? – в любимом голосе растерянность. – Как вы меня нашли?

– Негодник, как ты мог так поступить? – гневно закричал омега, и через секунду я услышал резкий звук пощечины. – Ты опозорил всю семью, пропал на целых четыре месяца, вел неподобающую положению жизнь, родил в какой-то грязной клоаке! Какой кошмар, – мой внук родился сыном лицедея!

– Демметрий, что ты делаешь? – возмущенно воскликнул Свон.

– Папа, зачем вы так? – это Перри, одновременно с отцом.

– Я не сделал ничего плохого, папа, – секундой позже тихо, но твердо сказал Юрген, – и виноват лишь в том, что заставил вас волноваться обо мне.

– Молчи, мерзавец! – выплюнул слова Демметрий. – Ты должен немедленно прекратить это позорное занятие, даю тебе последний и единственный шанс, пока это не стало достоянием широкой общественности. Вернись к супругу или домой, я первый соглашусь на ваш развод, иначе...

– Простите, папа, но домой я не вернусь, – перебил Юрген. – Что же касается моей замужней жизни и работы в шоу-бизнесе, я бы хотел решать эти вопросы сам, без вашего вмешательства.

– Да как ты смеешь! – выглянув из-за ширмы, я увидел, что омега размахнулся для второго удара и точным движением перехватил его руку.

– Остановитесь, тесть!

– И как давно ты здесь прячешься, господин Клеменс? – едва сдерживаясь от бешенства, процедил сквозь зубы Демметрий. – Неудивительно, что пожив в такой мерзкой семейке, как ваша, мой мальчик совершенно изменился! Ты чуть не сжег его, прогнал из дома, вот и пришлось ему идти в актеры. Но я верну все на круги своя, и первым делом избавлю своего сына от твоего влияния!

– Демметрий, подожди, – повысил голос Свон, – не узнаю тебя, всегда безупречно владеющего собой. Клеменс пока еще супруг Юргена, и мы обязаны считаться с его мнением.

– Спасибо, господин Свон, – не сводя глаз с ошеломленного лица Юргена, поклонился я. – Прошу, давайте успокоимся. Позвольте мне поговорить с моим супругом наедине. Мы так давно не виделись, нам есть что обсудить.

– Он прав, пойдемте, – потянул родителей Перриян. Похоже, он единственный из Ллоудов, кто полностью сохранял самообладание. – Оставим их одних.

Юрген фил Ллоуд

Все вышли, и я остро ощутил, что мы остались с Клеменсом наедине. Весь воздух пропитался им, я задыхался. Белый букет на столике притягивал внимание, и от него волнами истекал тонкий нежный аромат.

– Ты знал, – сказал я в никуда, разбив своим голосом повисшую в комнате стену молчания. – И Перри тоже знал, но как давно? И почему молчали?

– Ты славно выступил, – он говорил глухо, и я даже сквозь вал волнения, волнами бившего меня по нервам, почувствовал его неуверенность. – Я восхищен тобой.

– Давай о деле, Клеменс. Если ты знал, мог отменить концерт, но почему позволил?

– Юрген, я знаю правду о тебе. Давно. Ты ведь совсем не Юрген, вернее, не совсем, и потому так сильно изменился.

– Считаешь, я свихнулся? Что я псих, урод? Страдаю раздвоением личности? И что надумал делать? Сдать меня в психушку?

– Нет, ты не понял. Я... мне очень нравится твоя вторая личность. Знаю, что перед Юргеном я виноват, и даже не прошу прощения, потому что... ну, не прощают за такое. Однако, я прошу тебя дать мне еще один шанс. Я не хочу тебя терять, и нашего сына тоже.

– Харрит омега, и тебе неинтересен. Вам ведь нужны только наследники-альфы, разве нет? Дай мне развод и женись снова. Тогда у тебя появится долгожданный ребенок.

– Нет. Мне не нужен никакой другой супруг. И сына я хочу, мне все равно, кто он, омега или альфа. Ты мне покажешь нашего малыша, Юрген? А альфу ты еще родишь... когда сам будешь к этому готов, я подожду и не коснусь тебя, пока не разрешишь, я как-то говорил уже тебе об этом.

– Но я... я не люблю тебя.

– Но уже и не ненавидишь! Пока мне этого достаточно. Ну, что, покажешь сына? Я так хочу его увидеть! – он подошел ко мне ближе, заставив замереть, словно кролика перед удавом. – Ты что, боишься меня?

«Боюсь. Но не тебя. Себя», – я отвернулся. – Мне надо стереть грим и переодеться. Я эти дни жил в гостевом доме концертного центра, потому что было очень много работы, а Лау с малышом остались в пригороде, в частном коттедже. Своей машины у меня пока нет, только служебный микроавтобус.

– Поедем на моей. Она припаркована рядом. Я подожду тебя. Пойду пока скажу твоим, чтобы не ждали.

Клеменс фил Освалльд

Я не сразу понял, что с машиной что-то не так. Мы выехали за город и катили уже по второстепенному шоссе, направляясь в курортную зону, когда педаль тормоза вдруг резко ухнула вниз...

– Ремень пристегнут, Юрген? – стараясь говорить спокойно, спросил я.

– Да, – отозвался он. – Что-то случилось, Клеменс?

– Кто-то испортил мне машину, – отчаянно стараясь сохранять хладнокровие, ответил я. Мне стало по-настоящему страшно, и за себя, и за Юргена, а машина стремительно набирала скорость, несясь под уклон неуправляемым вихрем. Хорошо еще, что встречного движения здесь почти не было, однако это нисколько не уменьшало нависшей над нами смертельной опасности, ибо дорога представляла собой довольно извилистую и коварную ленту. – Я сделаю все, что смогу. Все будет хорошо! Держись, любимый!