Текст книги "Война мнимых богов (СИ)"

Автор книги: katzi

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 30 страниц)

Ушел Густав еще через пятнадцать минут. Раб был оставлен на полу в слезах, мыле и луже грязной воды повсюду.

Карл вернулся к Давиду. Тот опять бросал свои камушки.

– Давид, – тихо и возмущенно начал, – что это было? Твой слуга сбежал, а ты отпустил его?

– Давай говорить на чистоту, – не отвлекался от бросания, – я не хочу сейчас обсуждать такие мелочи жизни. Этот малый развеселил меня. А сейчас мне веселье необходимо. У меня горе.

– Но ты ведешь себя странно.

Тот скептически посмотрел на него и кинул в доспехи камнем.

– Эй! Ты чего кидаешься?

– Имею право. Будто ты сделаешь мне что-то, – вернулся к своей точке на брусчатке.

– Давид, ты явно не в порядке.

Тот горько усмехнулся:

– Хах, с чего ты это взял?

– Ты будто с ума сошел.

Приятель сбросил притворную улыбку:

– А тебе что с того? Сошел и сошел. Никому вреда не делаю. Хм, – усмехнулся, на грани к душевной боли, – “Давид третий Безумный”. Звучит однако. И звучит грозно. Так, будто я уничтожаю всех неугодных, провожая их с улыбкой на эшафот.

– Давид, – беспокойно подсел, – ты действительно не в порядке.

– Хах, с чего ты взял? – на глазах начинали появляться слезы, не смотря на неизменную наивную улыбку, застывшую на губах.

– То, что сейчас происходит тут…

– С чего ты взял, что я не в порядке? – задрожали его руки и голова. – Я – король. У меня целое королевство есть. У меня много золота и камней. И люди меня свергнуть не хотят. Всё хорошо, – голос его дрогнул.

– Давид, я переживаю, – подсел и обнял его.

– Всё хорошо, – проглатывая звуки и сдерживая слезы, выдавил он. – Я сижу в саду. Тут много роз. Замечал как их много? 269 видов, – скатилась слеза. – Я даже не знал, что роз бывает так много.

– Я тоже не знал, – вытер потек ледяным пальцем в металлической перчатке.

– А фиалки? Ты знал, что у нас растут фиалки?

– Никогда не замечал.

– А они растут, – выбросил последний камень и опустил руки с головой. – Мне плохо..! – жалобно взвыл, заплывая соленой водой из глаз. – Марики больше нет..!

– Тише… – заботливо прижал его к латам.

– Ее нет..! – упал на металл, будто это была мягкая одежда. – И никогда больше не будет..! – прижался к холоду вокруг, вздрагивая от душевной боли, что с силой пробивалась наружу. – Ее нет…

– Но у тебя всё еще есть мы.

– Какое мне дело до вас, если вы не замените ее?

– Давид, – опечалился, – у тебя есть я… Я всегда буду с тобой… – крепко его обнял, однако рука скользнула куда-то не туда.

Тот с силой оттолкнул его и встал.

– Не нужен мне такой друг, что во время моих страданий думает о себе, – вытер глаза и побрел куда-то направо.

– Давид! – подскочил и остановил его, взяв за локоть. – Я думаю о тебе. Я утешить тебя хочу.

– Ты ее не заменишь, – вырвал руку и медленно продолжил путь, – никогда.

– Но чем я хуже? – беспокойно подошел и пристроился рядом. – Я могу делать всё тоже, что и она.

– Не можешь, – отвернулся.

– Да почему? Чем женщина лучше мужчины?

– Не говори так. Я любил ее. И она была лучше тебя.

– Чем? – недовольно сжал кулаки.

– Всем, – вытер слезы. – В тебе никогда не будет столько красоты и смирения, любви. Столько аристократичности и взбалмошности одновременно.

– Смирения? – зло вырвал из контекста. – Так тебе рабы нравятся? Теперь понятно зачем ты себе купил одного.

– Ариф не раб.

– Да как же. Купил на рынке рабов и не раб.

– А еще мозгов, – негромко добавил. – Тебе определенно не хватает мозгов.

– Что?! Я за твою задницу каждый раз бьюсь и мне мозгов не хватает?

Тот остановился и посмотрел ему в глаза:

– У тебя много сил для того, чтоб мечом размахивать. Ты легко убиваешь и побеждаешь любого, но я не хочу принадлежать такому вояке, до которого не доходит простой смысл тайны – информации, которую никто не должен знать. Марика владела этим знанием отменно и она могла им управлять. Отчасти, я любил ее и за это. За скрытность, что открывается только нам с ней.

– Ты… – протянул, сдерживая злобу.

– Я не сдержу своего слова перед тобой. Можешь взять у моего отца немного золота, но желаемого ты не получишь.

– Конец дружбе и службе значит?

– Нет, мы можем общаться, да и служить ты будешь. Просто я не буду с тобой “разговаривать” по ночам. Для меня в этом нет смысла. Мне с тобой просто скучно, – развернулся и пошел дальше.

Карл провел его возмущенными глазами. Давид вытер лицо.

Не успел король найти новое укромное местечко для своих тихих страданий, как встретил отца. Тот прогуливался по саду в компании иностранного посла. Посол этот, к слову, был немного похож на Немого Господина. Давид даже подозревал, что у них одна родина, так как, что посол, что господин упоминали о боях с быками. Мужчина этот был схожего с Леонидом роста, в темном одеянии и с белым стоячим воротником. Волосы его были короткие и черные как смоль, ровные. Цвет глаз сливался со зрачками. Кожа была относительно светлая. На лице красовались величественные усы и треугольная бородка, удлиняющая лицо.

Впечатление он создавал человека умного, воинственного и крайне аристократичного, что с его титулом не удивительно. Это был герцог Статский, приплывший сюда с миссией зарекомендовать свою страну и узнать обычаи местных. Также было налаживание союзнических и торговых отношений. Неожиданный экономический подъем весьма заинтересовал страны первого мира, так что многие из них поспешили подружиться с таким маленьким и гордым государством, которое до сих пор не реализовало себя как мирового лидера в том или ином деле. Посол, во многом, всё еще изучал правителей, вельмож. Но впечатление у него создалось благоприятное. Местные были людьми культурными и весьма продвинутыми, что не могло не радовать тех, кому хотелось чего-то нового в этой однообразной внешней политике с одинаковыми войнами все с теми же врагами.

Леонид же, заинтересованно слушая о государственных делах от этого человека, очень кстати ушел от совета, на который он ненавидел приходить каждый день и слушать, по сути, об одних и тех же проблемах.

Мужчины прогуливались в компании слуг и некоторых аристократов, что с большим вниманием и трепетом относились к каждому слову этого заморского друга. К слову, говорил он на местном совсем немного хуже носителей. Объяснял герцог это тем, что с детства ему легко даются все языки, дескать, гены такие.

Давид, увидев перед собой эту толпу, не сильно хотел показываться на глаза герцогу. Кто знает, что он подумает и передаст своему королю о местном правителе, заметив его в таком нелестном виде. Молодой человек скрылся за поворотом. Горе горем, но такой проступок он бы никому не простил. Подождал, пока посол пройдет. Вышел на ту же дорожку и продолжил поиски укромного места.

Не найдя ничего вразумительного, Давид вернулся в замок, зашел в свои покои и закрылся. Посмотрел в зеркало. Лицо его было несчастно и грязно как после валяния по земле. Мыться не хотелось. Рухнул в кресло перед ним и опустил голову на руки, что уложил на столик.

Король не сомкнул и глаз, хоть казалось, будто он спит. Ближе к обеду поднялся и вышел. Позвал в свои покои Арифа, лично спустился на кухню и выбрал пищу, что хотел бы сейчас съесть. Слуги все это отнесли к правителю и накрыли там стол. Раб к тому времени стоял в уголке комнаты будто вазон без растения. Он не смел даже посмотреть на слуг, на то что они сейчас делали, негромко переговариваясь между собой и что-то двигая. Ариф просто ждал приказа хозяина к дальнейшим действиям.

Комната заполнялась сочными блюдами и насыщенными запахами. Некоторые из слуг надеялись сами попробовать когда-нибудь эти вкусности, если им повезет. Вошел Давид. Шаг его был нетвердый, а голова совершенно опущенной. Рухнул в то же кресло и упал на трюмо. Косо поглядывая в зеркало, он наблюдал за всеми этими муравьишками, что быстро и слажено устраивали его обед, выкладывая подле тарелки серебряные приборы. Когда всё было устроено, ненужные уже слуги ушли, а нужные, которых оставалось пять, указали Его Величеству на кресло, подставленное к его обеденному столу. Давид неохотно выровнялся и лениво осмотрел всех. Если не знать предыстории, то можно было сказать, будто у короля тяжелое похмелье, так выглядело его измученное лицо.

Правитель поднял руку и выставил палец. Все следили предельно внимательно. Указал на одного, второго, третьего, четвертого и сделал движение, чтобы они ушли. Те кивнули, отправились к двери. Внутри остались трое. Давид жестом указал Густаву на дверь. Тот запер ее на ключ. Король устало кивнул, с трудом поднялся, будто ему было не двадцать, а все восемьдесят, и подошел к обеденному столу. Упал в кресло перед тарелкой. Взглянул на выбранные им блюда. Многое пускало пар и наверное было очень вкусным, вот только Давид ничего из этого не чувствовал по причине исчезнувшего у него обоняния.

– Густав, – лениво подпер голову кулаком, – поставь то кресло напротив, – указал на сидение возле трюмо.

– У Вас будет посетитель? – приподнял сидение и поднес его к столу. – Необходим второй набор приборов, – деликатно пригладил мягкую спинку.

– Я дам свою тарелку, – взглянул на сервиз под носом. – У меня их полно, – достал сервирововочное блюдо и протянул слуге. – Поставь где-то там. У меня и приборов тут с десяток, – взглянул на серебро. Не обеднею без вилки или ложки, – выбрал ему набор для закусок и неглубокую ложку.

Густав, не совсем понимая, что здесь происходит, разложил приборы, выровнялся и, ожидая следующих приказов, отошел на пару шагов, внимательно наблюдая за происходящим.

– Ариф, – глядя в сторону выдал.

У слуги чуть сердце не сжалось от ужаса, ненависти, презрения и отвращения.

“Раб будет есть королевский обед? – воскликнули мысли. – Где это слыхано? Это такую награду он ему приготовил? Да король точно с ума сошел!”

Сердце Арифа ускорилось не от благодарности, а от страха. Молодой человек неуверенно вышел из тени и поклонился правителю. Давид осмотрел его льняные штаны и рубашку. Прошлый наряд ему нравился больше.

– Когда то высохнет, сразу переоденься. Не хочу видеть тебя в этом.

Густав с издевкой взглянул на резкую бледность раба, при этих словах. Ариф отвернул взгляд, будто скрывая что-то. Глянув на этих двух, король явно заметил что-то, но его угнетенное состояние не давало определить, что конкретно он сейчас заметил. Указал пальцем на кресло:

– Садись.

Раб неуверенно взглянул на правителя. Глаза буквально просили и умоляли изменить приказ. Пусть он упадет в ноги и будет подставкой под пятки, пусть о его одежду вытирают грязные и жирные пальцы, пусть ему бросают кости как дворняге, но не это, не королевское кресло и не пища, на которую он смотреть боится. Давид озадачился такому. Не принять награду, тем более еду, когда ты голоден? Внимательно осмотрел собственность. Тот буквально дрожал и бледнел от непонятного правителю страха.

В бесправную голову пришел гениальный план, как ускользнуть сейчас отсюда. Ариф начал сильно и обильно кашлять. Отвернулся, хватаясь за горло и прикрывая громкий рот. Давид настороженно вжался в кресло. Кашель раба был до того сильным и громким, что Ариф не удержался на ногах и упал на яркий ковер, буквально помирая, от неизвестной никому холеры. Глаза его выпучились, а лицо жутко покраснело.

– Заразный какой! – схватил его под руки Густав и поволок к двери. – Чумой нашего короля заразить решил! Проваливай! – выбросил его в коридор. – И не подходи к Его Величеству больше! – вернулся в покои и закрыл их, повернул ключ.

Давид, испуганно наблюдая за этой резко проявившейся болезнью, следил за Арифом предельно внимательно. Когда его выбросили за дверь, кашель еще был слышен, была заметна робость, но как только выход закрылся, послышались буквально три остаточных кашля и всё утихло. Раб поспешно поднялся и отряхнул одежду. Откашлялся, прочищая горло и взглянул на красивую дверь, стражей, что стояли по ее бокам. Неуверенно кашлянул и поспешил к другим слугам, дабы успеть хоть на какие-то остатки после их голодных ртов. Каша, которой его сегодня удостоили, была не много лучше той, что свиньям дают. Арифу даже показалось, будто это реально пища для скота и над ним просто издеваются другие слуги. Вокруг уже шептались о том, что он раб, а рабы, как считается, не многим лучше обычных псов.

После обеда, молодой человек убежал в свою комнатку и закрылся, дабы не дать возможности пробраться туда Густаву.

Давид же спокойно отобедал, размышляя над тем, что сейчас произошло. После обеда, когда остатки пищи и посуду унесли, к нему зашел отец. Закрыл покои на ключ:

– Давид, я хочу обсудить кое-что.

Тот сидел в кресле посреди комнаты, точно на том месте где обедал:

– Что? – голос его не выражал эмоций.

– Будь полюбезнее со своим отцом, – подошел и сел на край кровати, что стояла наподалеку.

– Не могу. Любезность моя умерла вместе с Марикой.

– Не говори так. Ты обязательно восстановишься.

– Я не хочу сейчас слушать нравоучения о том, как я должен себя чувствовать, – отвернулся. – Чего Вы хотели?

– Леона.

– Она умрет.

– Не на эшафоте.

– С чего это вдруг? – с пренебрежением взглянул на него. – Я же сказал, что свежевание как для нее создавалось.

– И ты не сдерешь с нее кожу.

– Пф! – отвернулся. – Хотите меня переубедить?

– Поставить перед фактом: она умрет в стенах замка и будет отпета без повреждений тела.

– Еще заставьте передумать мстить ей.

– Этого я запретить не могу, не имею права, но я могу предостеречь нашу семью от позора. Брат, что убивает сестру, явно не лучший претендент на корону.

– Кошмар… – тихо задумался. – Это же какие у Антуана предки…

– Давид, если все это выйдет в свет – тебя быстро свергнут, а я помню, что ты боишься этого как огня.

– Хм. Хотите, чтобы я ее аккуратненько ножечком убил? – язвительно посмотрел на отца. – Моя Марика умерла в муках.

– Значит и Леона умрет в таких же. Если она отравится – твои руки будут чисты. Скажем, что она поняла свою вину, не смогла с этим смириться и покончила с собой. Всё.

– Как легко Вы говорите об отравлении собственной дочери, – с презрением осмотрел его с головы до ног.

– Это лучше, чем если бы ты сорвал с нее кожу.

– Хм, тогда я использую свой яд. Хотите играть по женским правилам – яд будет другой. Сделаем так, чтобы она даже не подозревала об отравленном напитке. Я хочу видеть ее мучения и слышать ее крики.

– Но…

– Марику убил “Опьяняющий молчун”, значит, я найду что-то значительно сильнее и болезненнее.

– Давид, ты переходишь границы.

– Я хочу мести, отец, – поднялся и решительно вышел.

Спустился, прошел мимо гобелена со сценой охоты и постучал в одну из простеньких дверей. Дернул за ручку. Та оказалась закрыта. Постучал зло.

– Ариф, – дернул на себя. – Сейчас же открыл. Это приказ.

Не прошло и минуты, как раб отворил перед хозяином дверь, впустил его, и робко закрыл комнату на задвижку.

– Мне нужен яд, – осмотрел комнатушку. – Что ты знаешь об “Опьяняющем молчуне”?

– Смерть тихая, беззвучная, болезненная. Жертва ведет себя как пьяная, – отошёл от дверцы и стал перед господином.

– Мне нужно что-то сильнее и болезненнее.

– Для женщины или мужчины?

– А какая разница?

– Иногда яды действуют на жертв по-разному.

– Для женщины, – отошёл в сторону и облокотился копчиком на тумбу. – Хочу, чтобы жертва страдала.

– Как именно? Удушье, болевой шок, потеря рассудка, внутреннее кровотечение?

– Не знаю. Знаешь, как чувствует себя жертва от этого “молчуна”? Хочу также, но сильнее.

– Есть разные “молчуны”. Хотите вызвать паралич?

– Паралич? А жертва будет чувствовать боль?

– Вряд ли.

– Значит не паралич. Я с ядами знаком плохо, так что… Я просто хочу доставить страданий и отомстить.

– Из-за этого человека Вы так печальны? – забеспокоился.

– Да. Я хочу мести.

– Как долго хотите, чтобы человек умирал?

– На несколько дней можешь растянуть?

– Да. Жертва будет молить о смерти.

– Отлично. Сделай. Как это будет называться?

– “Знойная дама”.

– Какое интересное название для смертельного яда.

– Его подливали жены своим богатым мужьям, дабы довести их болью до самоубийства и забрать все золото себе. Противоядия, кажется, до сих пор нет.

– Отлично. Мне нравится.

– Где я могу взять необходимые для этого ингредиенты?

– У Юлиана. Он наш лекарь. Скажешь, что я тебя послал.

Раб кивнул.

– А теперь, объясни мне свое поведение, – сложил руки на груди. – Видимо я слишком добрый, так как ты то и дело моих приказов не исполняешь.

Ариф опустил виноватые глаза:

– Простите, господин, – медленно спустился на колени. – Я выполнял другой Ваш приказ.

– Какой? – беспристрастно следил за ним глазами.

– “Держать себя в порядке”.

– Каким это образом твой побег помогает тебе держать себя в порядке? От хорошей еды ты хуже не станешь.

– Дело не в том. Господин, у меня появился недоброжелатель. И он не хочет, чтобы я был хорошим слугой.

– Ты принадлежишь мне или ему? – раздраженно выдал.

– Вам, господин, – поднял глаза.

– Тогда на кой черт ты его слушаешь?

– Господин, я хочу прислуживать Вам и радоваться этой чести, предоставленной мне, но он пообещал изрезать меня, если я решусь на благодарность от Вас. Господин, – опустил голову, – Вы не будете мною довольны, если я буду изрезан с головы до ног.

– Отрави его.

– Что? – не веря ушам поднял лицо.

– Отрави. Если он вредит тебе, какая мне от него польза? Ариф, ты – моя собственность, мой раб и если кто-то смеет портить мои вещи – я расцениваю это как неуважение, а за такое и на эшафот попасть можно.

– Но господин, этот слуга много для Вас делает. Если я убью его…

– Я не говорил убивать, я сказал – отравить. Проучи его и может быть он отстанет от тебя. Ариф, запомни: я не нянька и здесь ты должен выживать сам.

– Но если я убью кого-то?

– В замках постоянно кто-то умирает.

– Вы разрешаете мне чинить суд над моими обидчиками? – решил уточнить в последний раз.

– Если ты умрешь – я тебе “спасибо” не скажу. Если на тебя нападают, ты не должен быть овцой, что ждет своей смерти.

– Господин, – решительно поднялся, – разрешите мне создать эликсир, что изуродует его на время.

– Он так тебя обидел? – слегка озадачился.

– Он разорвал мой наряд, – печально начал, – наряд, который Вы любили…

Давид молчал.

– Я хочу расправится с ним. Из-за него Вы будете еще печальнее. Я не могу простить такого.

– Придется ему смириться с твоей участью в его жизни. Я пришлю к тебе портного.

– Портного? – переспросил, совсем не ожидая такой щедрости.

– Я хочу такой же наряд. Он мне нравился. К вечеру к тебе придут.

– Вы так великодушны… – пораженно протянул.

– Тебе есть чем заняться, – направился к выходу. – Яды, месть, портной, – отпер дверь и вышел. – А меня не трогайте.

– Хорошо, мой господин, – поклонился.

========== Глава 14 – Месть ==========

Прошло три дня. Давид начал приходить в себя. Он хотя бы помылся и переоделся, дал себя побрить, надел корону, перестал бесцельно бросать камушки в саду. Рассудок постепенно возвращался, а вот вкус жизни – нет.

Сегодня он решил вернуться к своим обязанностям. Как-никак, а он король, должен людей слушать, проблемы какие-то решать. Пришел в тронный зал, ожидая подданных. Сел на трон, положил руки на подлокотники и стал ждать, спрятав скрещенные ступни под сидением. Вельможи были несколько удивлены такому возвращению. Многие перешептывались, стоя у стен. Филипп, пришедший сюда чуть позже и начавший беспокойно шевелить ногами в направлении своего места, только увидев монарха, также был удивлен. Леонид сел на место Нааны, которой стабильно здесь не наблюдалось. Перекачиваясь с ноги на ногу при ходьбе, как настоящий толстяк, советник наконец сел подле короля и озадаченно посмотрел на его незаинтересованное лицо. У мужчины была отдышка, щеки его покрылись румянцем: – Ваше Величество, Вы будете слушать крестьян?

– Да, Филипп, я буду слушать крестьян… – с долей тоски и скуки тихо ответил правитель, прежде чем поднять глаза к люстре, дабы начать ее разглядывать.

Долго король не выдержал. На протяжении получаса слушаний, он постоянно глядел куда угодно, но не на просителя, что ждал от него помощи. Говорили с людьми в основном Филипп и Леонид, Давид же просто задумчиво кивал, не вникая в подробности чужой жизни. Погода на улице была хорошая. Были слышны птичьи порхания и песни, по небу плыли редкие облака, дул легкий ветерок. Король встал. Вельможи и проситель, стоящий на коленях пред властителем, замерли. Взоры были направлены точно на него, на его дальнейшие действия. Он же глядел только в окно и на лазурно-голубое небо, чья чистота наводила на мысли о вечном и чем-то прекрасном, что будет таким даже через века.

Давид взглянул на окружающих. Взгляд его прояснился как будто кто-то зажег тонкую свечу в пучине его темного сознания, такого большого как та пещера, где поместятся более сотни. Молодой человек опустил глаза на ступени и стал спускаться, направился к выходу, обогнув просителя как это делает река, наткнувшись на гору. Стражи открыли дверь. Тот вышел. Все переглянулись со всеми.

– Прием окончен? – тихо спросил крестьянин, думая о худшем.

– Нет, – уверенно выразился Леонид. – Продолжайте.

Давид же отправился в сад, в место, где его никто не должен был потревожить при наблюдении за неспешными облаками, чья безмятежная жизнь казалась ему сказкой. Не успел он сесть, как к нему подбежал Ариф. Раб был одет в наряд, похожий на тот, что нравился королю, но сейчас он был не песочных оттенков, а коричневых, ближе к насыщенному цвету дерева. Тут же поклонился, сложив руки вместе, выровнялся и приложил к губам два пальца, нетерпеливо глядя на господина. Тот безмятежно сел и, лишь заметив раба краем глаза, устало повернулся к нему: – Что-то случилось?

– Господин, – быстро поклонился, – я приготовил яд.

– Уже? Я приду к тебе за ним позже, – взглянул на небо. – Хочу посмотреть на небо. Оно такое голубое сегодня…

– Господин, – беспокойно начал, – один мужчина просит меня сделать ему снадобье. Он предлагает мне деньги и камни.

– Какой мужчина? – безмятежно наблюдал за облаками. – И какое снадобье?

– Молодой мужчина с угрожающе серыми глазами. Он просит сделать ему лекарство, что помутнит рассудок другого человека. Господин, – взволнованно ступил к нему, – что мне делать? Этот мужчина очень настойчив. Я боюсь, как бы он не захотел убить меня, если я не сделаю для него это лекарство.

– Почему ты называешь его лекарством, если оно должно принести вред?

– Мужчина хочет, чтобы снадобье было лекарством от кашля.

– От кашля? Мне все лекарства делает Юлиан и кашляю я редко, – задумчиво ответил. – Болею я тоже не часто, – взглянул на подопечного. – Эта гадость будет не для меня.

– Но что Вы прикажете мне сделать? – нетерпеливо подошел еще ближе. – Отказать или удовлетворить просьбу?

– Как хочешь, – пожал плечами. – Если эта вещь не для меня, мне без разницы кто из моих подопечных сойдёт с ума.

– Господин, – глубоко обеспокоенно и опечателено начал, – почему Вы так говорите? Вы казались мне таким взволнованным, когда речь шла о неблагополучии кого-то из Ваших подданных, а сейчас Вы разрешаете мне отравить одного из них… Вы не жалуете, когда рядом с Вами находится простуженный человек?

Давид отвел взгляд:

– Я не хочу сейчас думать о благополучии других. Я тоже хочу быть в благополучии.

– Господин… – взволнованно приблизился.

Король даже по голосу услышал с какой болью сжалось это рабское сердце при таких ужасных словах.

– Господин, как мне сделать Вашу жизнь лучше?

– Ариф, – взглянул на него, – вот ты прикладываешь к губам два пальца, а один прикладываешь?

– Конечно, – увесисто кивнул.

– Что это значит?

– Это просьба обратить внимание или задать мне вопрос.

– Ты часто пользовался этим знаком?

– Нет. Моя работа не вынуждала меня прибегать к такому.

– А есть другие знаки?

– Да, – кивнул. – Есть три, четыре пальца и большой.

– Большой? – нахмурился.

– Да, – приложил его к губам перпендикулярно. – Это объявление вражды.

– Хм. Часто использовал?

– Было несколько раз.

– К хозяевам?

– Нет. К другим, таким же как и я. Если бы я показал это хозяину, я мог бы не дожить до завтра.

– А четыре пальца, что значат?

– Просьба о помощи.

– Помогал знак?

– Нет, – опустил печальные глаза. – Мне кажется господа не восприимчивы к жалости в принципе. Они не знают, когда нужно остановиться. О чем говорить, если я имел собачью кличку? Я ничем не лучше зверя, посаженного на цепь, – угнетенно сел на скамью. – Господин, я знаю, что Вы будете злиться, но многие здесь знают кто я. Им кто-то рассказал об этом, – жалобно шмыгнул носом.

– Я даже знаю кто, – печально выдохнул.

– Он сделал мою жизнь хуже.

– Как?

– Вам будет противно смотреть на меня, если я скажу Вам, – невольно отвернулся. – Разрешите мне промолчать?

– Скорее всего да. Я не хочу, чтобы мне было противно.

– Спасибо, – несильно поклонился ему. – Вы добры ко мне.

– У тебя есть еще что-то такое? Что-то тайное. Ты же знаешь, я обязан знать всё.

Ариф отвернулся, чувствуя как кровь отходит от лица и устремляется к быстрому сердцу. “Если я скажу – он тут же продаст меня или выбросит на улицу.”

– Да, – нерешительно выдал. – Господин, я верующий, – покрылся румянцем и беспокойством, боясь за убедительность собственной лжи. – Господин, разрешите мне исповедаться, после того, как Вы заберете яд. Я совершил много злодеяний и это гнетит меня так сильно, что становится сложно дышать, когда я думаю об этом.

– Да, это не сложно. Но ты пойдешь не к нашему священнику. Тебе придется выйти в город.

Раб наивными глазами посмотрел на господина:

– Разрешите ли Вы сказать мне ему, кто я?

– Священник не имеет права рассказывать что-то, что услышал на исповеди. Даже если ты скажешь – он никому не расскажет.

– Но Вы разрешите мне?

– Я разрешаю говорить тебе на исповеди всё, что ты захочешь. Но, если пойдет речь обо мне – не называй имя, не говори кто я.

– Вы – мой господин, – поклонился.

– Называй меня так, – кивнул.

– Господин, разрешите мне отлучиться сегодня в город? Я хочу увидеть то место, где я смогу исповедаться.

– Нет, – печально выдал. – Ты пойдешь туда с каким-то слугой, когда я испробую яд. Это случится не сегодня.

Тот склонил голову.

– Займись пока что этим страшным мужчиной.

– Хорошо, господин, – с опущенной головой поднялся и поклонился.

– Ариф, – быстро окликнул его, – я забыл кое-что спросить у тебя. Сейчас конечно это мало на что повлияет, но все же. Ты родился невольником?

– Нет, господин, – поднял глаза. – Я им стал в 15 лет.

– Хм. А кем ты был до этого и что случилось?

– Я был слугой одного алхимика. Я помогал ему с лекарствами и… – опустил глаза. – В один день на наш город напали завоеватели. Воинов убили, а всех остальных продали в рабство…

– Хочешь на волю?

– Вы не отпустите меня.

– Нет, но мне интересно.

– Я не отказался бы от свободы, где мне не угрожает тюрьма и рука палача, за все, что я сделал.

– Хоть раз в жизни ты убивал человека по своей воле?

– Нет. Но я делал яды, что их убивали. Я – убийца.

– По принуждению. На тебе столько же вины, как и на яде. Ты – инструмент. Настоящий убийца – человек, что дал тебе приказ.

– Господин, – с замиранием сердца начал, посмотрев в его глаза, – Вы называете себя убийцей?

– Я – король. Я убил уже много людей. Это мне нужно исповедоваться, а не тебе…

– Мне жаль Вас, господин, – поклонился.

– Почему?

– Вас мучает по вечерам совесть так, как я даже представить себе не могу. Мне жаль Вас.

– Эх… Совесть меня мучает, но совсем не из-за того, что ты думаешь.

Раб молчал, растворяясь в слухе.

– Марика… – с угнетенным вздохом посмотрел на небо. – Я не сохранил ее… А она говорила, что у нее плохое предчувствие… Моя беспечность погубила ее. Иди Ариф. Я хочу побыть один.

Тот поклонился, не в силах нарушить это интимное молчание своим “да, господин”. Ушел. Давид взглянул на распустившиеся бутоны высоких роз, чей цвет был схож с небом в начале заката или с золотым солнцем, выходящим из-за горизонта на рассвете. Устало поднявшись и подойдя к цветкам, король вдохнул их пряный одурманивающий запах, настолько сладкий, что в нем хотелось раствориться. Обнял хрупкий бутон пальцами, прикрывая от удовольствия глаза. Магия запахов наконец вернулась к нему, но даже это маленькое чудо не породило на молодом лице улыбку.

Спустя время, ближе к обеду, правитель зашел к своему верному рабу, отвесившему как всегда глубокий поклон, при обращении к нему, и забрал яд, уместившийся в небольшой скляночке, напоминающей собой изящный сосуд для заморских духов. Баночка была с ладонь размером и выполнена из зеленого стекла. Внутри плескалась пурпурная жидкость, по вязкости схожая с простым вином или соком. Давид решил действовать самолично. Ему самому хотелось увидеть первые проявления отравляющего вещества. Отправился к сестре.

Леону, как особу высокородную, в темнице долго держать не осмелились. Девушку перевели в ее новые покои, в комнату достаточно роскошную и богато обставленную. Леонид с радостью бы вернул ее в родные стены, туда, где она росла вместе со своей сестрой, но сейчас там проживал Антуан, вместе со своей свитой, состоящей из хорошо разодетых женщин. Отравительницу же держали как в тюрьме, но да простит бог, Давид ее так не называл. “Это царские покои, а не холодная комната с доской вместо кровати, – говорил он себе. – Леона в темнице гнить должна”.

Подойдя к изысканно сделанным дверям, стражники синхронно открыли правителю. Войдя, он обнаружил сестру на перине. Девушка лежала весьма непринужденно и казалось ничего не омрачает ее мысли, при взгляде а окно. Давид гневно сжал бутылек. С трудом пересилив жгучую ненависть, он расплылся в приветливой улыбке: – Леона, – вальяжно направился к креслам, стоящим вокруг небольшого круглого столика, – как твои дела? Как самочувствие? – сел на мягкую сидушку, внимательно следя за девушкой.

Новоиспеченная маркиза испуганно взглянула на него. Она казалась кроликом, застатым врасплох кровожадным охотником.

– Как ты? – с той же приветливостью спросил он.

– Давид, – сквозь оцепенение начала родственница, – я не хотела. Я так не планировала.

– Как твои дела? – с настойчивой радостью повторил он, чуть ли не раздавливая пузырек в руках.

– Давид, – медленно поднялась и подошла к нему, внимательно следя за глазами, любыми его движениями. – Я каюсь, – спустилась на колени, перед правителем. – Давид, прости меня. Я непомерно виновата. Давид, – стала тихо всхлипывать, – прошу, – судорожно вытерла слезы кончиками пальцев. – Я умоляю, Давид, – подняла серые очи.

Король сидел непошевелившись, словно каменная статуя, холодно глядя на нее и презирая глазами.

– Я не хотела. Пожалуйста, Давид, – взяла его колени, – пощади меня. Я умоляю, не убивай, не казни, – упала лбом на его неподвижные ноги.