Текст книги "Кто не спрятался, я не виноват…(СИ)"

Автор книги: Изменяя_реальность

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 29 страниц)

– Плохо…

– Что – плохо? – не поняла Саманта, заглядывая в глаза Роберту. Его взгляд показался ей неприятно остекленевшим, без единой эмоции, зрачки устремились вверх, к мерцающим звездам, будто что-то ища. Он медленно моргнул, найдя руку девушки, и приложив к своему правому боку.

– Это – плохо… – пробормотал он. Саманта нащупала пальцами холодную рукоять десантного ножа, зажатого между боковыми пластинами бронежилета. Под Таннером очень медленно растекалась темная лужа.

– Эй! Таннер, не дури!!! Не смей меня оставлять тут одну! – вскрикнула она, с надеждой бросая взгляд на пару фигур, уже бегущих к ним от вертолета.

Главное – не вынимать нож, напомнила она себе, обхватывая пальцами лезвие, и зажимая рану в его боку. Тонкая куртка Роберта промокла, пропитавшись густой горячей кровью. В свете прожектора в морозный ночной воздух от раны поднимался парок.

Что-то заставило Регину отвлечься от прослушивания аудиозаписи: то ли мелькнувшая на границе зрения тень, то ли невнятный шорох. Тенью, на поверку, оказалась вошедшая в кабинет без стука Этвал. Саманта держалась уверенно, гордо вздернув ссаженный подбородок.

– Этвал? – вместо приветствия произнесла Регина.

– Томпсон, я Вас везде ищу.

– Что случилось? – с искренним интересом спросила спецагент. Помощница детектива выглядела встревоженной.

– Я хотела узнать, записи, которые сделал Таннер, как-то очистят его перед Трибуналом?

– Я сама хотела бы знать ответ на этот вопрос, – вздохнула Регина, расслабленно опершись лопатками о спинку кресла. От ее взгляда не ускользнула неприкрытая тревога на лице Саманты. Огромный синяк на левой его половине перешел в стадию цветения, напоминая акварельный подмалевок на бумаге, лопнувший сосуд в глазу пришел в норму, практически не выдавая своего присутствия, несколько ссадин на подбородке и лопина на губе – вот и весь набор воспоминаний о Швейцарии, что достался неудачливой помощнице частного детектива, отставного капитана тактической разведки корпуса морской пехоты армии США, Роберта Дж. Таннера.

– Как Ваш отец? Его нашли? – полюбопытствовала Регина, продолжая изучать взглядом Саманту. Та вдруг сгорбилась, сжалась в комок.

– Нашли то, что смогли…

– Соболезную Вашей утрате… – искренне произнесла Томпсон.

– Мне нужно узнать, что будет с делом против Таннера? Вы сказали, что его лишили всех наград… – осторожно поинтересовалась Саманта, скользя взглядом по столу агента, расположившейся в конференц-зале.

– Поймите, Саманта. Не я решаю эти вопросы, – тяжело оформив неопределенность в безличные слова, отозвалась Регина.

– А кто?

– Комиссия. Сейчас я работаю над тем, чтобы все документы в полном объеме попали на доследование по делу. И хоть я и не адвокат, но уверена, что обвинения будут сняты. Может, вы, наконец, присядете в кресло, а то мне как-то неловко… – Регина осторожно подбирала слова, чтобы поинтересоваться у девушки о состоянии Роберта, и всё не могла себя заставить задать вопрос. Саманта заметила это.

– Вы с ним успели не только поцапаться, но и сдружиться? – беззастенчиво поинтересовалась она, разглядывая спецагента Томпсон.

– Хм… Честно, скорее поцапаться. Он… Тот еще тип.

– О, да. Сложный…

– Не то слово. Вообще не понимаю, как Вы, Саманта, с ним сработались.

– А я терпеливая.

– Заметила… Как он?

– В реанимации повторно, все еще в искусственной коме. Врачи борются с вторичным перитонитом и анемией, делают, что могут, – с болью в голосе произнесла Саманта, опустив глаза в пол. Кроме Роберта у нее не осталось близких, и потерять его было страшно. – Хорошо, что Вы вовремя подоспели. Я хотела спросить, но времени как-то не находилось: как Вы нас нашли?

– Роберт прислал сообщение с координатами места встречи, сказал, что я там найду всю интересующую меня информацию, – честно ответила Регина, не сводя глаз с собеседницы. – О’Коннел о чем-то говорил с Вами, Саманта?

– По мне так он нёс откровенный бред. Винил Таннера во всех смертных грехах, сказал, что ему повезло выйти на Вас, чтобы сфабриковать дело.

Регина с интересом склонила голову к плечу, разглядывая Саманту и ожидая продолжения ее слов. Ничего лестного, впрочем, исходя из записи разговора, она не ждала в свой адрес.

– Он сказал, что нашел… Не очень умного, но упрямого и амбициозного спецагента ЦРУ, который смог закрутить дело, и довести до Трибунала. Больше мы не общались… – ухмыльнувшись, она многозначительно дернула уголком разбитой губы. – Что между ними произошло на самом деле?

– Я проверила всё, что было на записи. И те документы, что Вы собрали по делу. Могу сказать только, что О’Коннелу не воевать надо было ехать, а в психушку на лечение. Как его пропустили на контракт, мне еще предстоит разобраться. Однозначно, врачебная комиссия допустила грубое нарушение, освидетельствуя его на наличие психических расстройств. На фоне войны, я так полагаю, ситуация усугубилась. И как только погиб его партнер, тормоза у парня отказали окончательно. – Регина устало потерла глаза, сдавив кончиками тонких пальцев переносицу. Вскрывшиеся факты дела заставили ее задуматься о том, кто перед ней на самом деле: убийца или жертва стечения обстоятельств. – Список его спецопераций, свидетельства лейтенантов Каваны и Макклоски, протоколы мероприятий говорят лично для меня о многом. Его жестокость перешла всякие границы. Кавана и Макклоски уже дали показания в Суде, что поведение покойного вызывало множество вопросов, но не подчиниться ему они не могли. Это лишь первые слушания... Впереди целый процесс, и я не знаю, на сколько он затянется. О’Коннел пытался в своем профессионализме перегнать ушедшего в отставку Таннера. Видимо, какой-то сдвиг на почве личной неприязни у него был.

Девушки встретились взглядами и замолчали, думая каждая о чем-то своем. Первой тишину нарушила Регина.

– Как его дочь себя чувствует?

– Не плохо. Проходит интенсивную реабилитацию для жертв насилия. От зависимости не осталось и следа.

– Ну, строго говоря у нее ее и не могло быть. Употребляла она не по своей воле, да и не так долго, но в целом хорошо, что ее состояние улучшается. Саманта, я могу чем-то помочь Вам и Роберту? Помимо завершения дела?

– Я даже не знаю. Все мои мысли сейчас направлены на то, чтобы он смог выкарабкаться, а остальное меня мало волнует, если честно.

– Поймите меня верно, мисс Этвал, я не из простой любезности предлагаю свою помощь. Роберт спас и мою жизнь точно так же, как Вашу. Я чувствую себя обязанной ему, – настойчиво протянула Регина.

– Тогда прикройте это чертово дело… Если даже…– Саманта запнулась, – если даже он не вытянет, я не хотела бы знать, что его имя полощут среди военных преступников. Он не такой.

Регина кивнула, понимая, что действительно готова приложить все имеющиеся усилия для пересмотра. О’Коннел верно выразился – упрямая и амбициозная. Именно в этой последовательности… Мобильный телефон внезапно нарушил её размышления. Звонили с до боли знакомого номера. Регина торопливо взяла трубку.

– Да?

–Томпсон? Это Хейс…

– Привет, Хейс, – отозвалась она, делая вид, будто совершенно не понимает, с кем разговаривает. Эта игра никогда ей не наскучит.

– Как Таннер?

– Пока без изменений. Меня не пускают к нему. Ты хочешь прилететь?

– Я много чего хочу, – неоднозначно промурлыкал в трубку знакомый баритон. – Как долго ты еще будешь в Женеве?

– Пока Таннер не выйдет из комы и не даст показания.

– Понял, принял. Буду через несколько часов.

– А кто тебя выпустит из Штатов?

– А кто тебе сказал, что я в Штатах? Дорогая моя, ты имеешь дело с профессионалом! – не без гордости прозвучали слова Каваны.

Регина улыбнулась. “Дорогая моя!” прилипло к ней сразу же, как-только Хейс вышел из больницы. Зарождающиеся отношения обещали быть насыщенными, учитывая, какой психотип был подобран в группу тактической разведки Таннера – под стать ему. А значит, что скучать не придется.

– Хм… Хейс, мне тебя наручниками к батарее приковать, чтобы ты сидел дома, пока идет реабилитация?

– Ну, попробовать можно… Жди, скоро буду в Женеве, малыш! Целую!

Саманта внимательно наблюдала за изменившейся в лице девушкой. Та, положив трубку и заметив пристальное внимание к себе, смутилась.

– Лейтенант Кавана звонил… Из бывшего отряда Таннера. Скоро будет здесь, – коротко пояснила она, избегая попадания под чуть насмешливый взгляд Этвал, – Мисс Этвал, у меня к Вам вопрос…

– Задавайте, – улыбаясь, кивнула Саманта.

– А Вы никогда не думали о том, чтобы поработать на правительство? Во благо, так сказать... – карие глаза Томпсон внимательно следили за реакцией девушки. Все-таки профессиональные привычки Регина не могла выдернуть из себя до конца, даже тогда, когда общалась с симпатичными ей людьми.

– Правительство США? Вы меня сейчас вербуете? – в голос засмеялась Саманта, придерживая рукой левую щеку: смеяться, как и жевать твердую пищу было еще немного сложно, так как поврежденные мягкие ткани требовали время для восстановления.

– Предлагаю работу.

– О-о-о, помилуйте, я с Таннером проработала почти три года и ничему хорошему я у него не научилась. Из меня шпион такой себе, – отмахнулась Саманта, наконец сдерживая порыв истерического смешка при попытке представить себя в роли спецагента.

– Что ж… Мое дело – предложить, – с деланным равнодушием пожимая плечами, отозвалась Томпсон.

– В любом случае, мне это было лестно слышать. Спецагент Томпсон, я намереваюсь поужинать где-нибудь неподалеку от госпиталя. Не составите компанию? Все-таки до прилета Вашего парня еще не скоро, а мы в самом сердце Мирового Банка. Грех не воспользоваться возможностью погулять и осмотреться?

Регина уставилась на Этвал с недоумением, прикидывая, чем можно парировать ее слова об отношениях с лейтенантом Каваной, но мысль так и утонула в представших воображению видах Женевы. Предложение прозвучало более чем заманчиво. Кивнув, сложила документы в папку, и выключила ноутбук.

От Центрального Медицинского Корпуса к набережной вела совершенно прямая, как стрела, дорога. С правой стороны её будто провожал к самому берегу Женевского озера огромный парк, маня туристов своей тенистой зеленью и ухоженными дорожками. Саманта, продолжая размышлять над стечением обстоятельств, медленно брела по тротуару, слушая размышления вслух спецагента Томпсон. На набережной Гюстав-Адор девушки остановились, ожидая разрешающего сигнала светофора, чтобы перейти дорогу и оказаться лицом к лицу с самыми настоящими морскими яхтами. Лес белоснежных мачт утыкался в голубое прозрачное небо сотнями сотен иголочек, воды озера покачивали дремлющие в ожидании суда. Саманте показалось, что куда не кинь взгляд – вправо или влево, – везде будет этот бесконечный белоснежный лес. Слышался плеск воды в лакированные борта яхт и лодок. Шумели-скрипели ванты, удерживая мачты. Небольшие лодки и яхты покрупнее стояли плотно друг к другу. Иногда слышался стук борта в борт, когда волной судна приводились в движение. Скрип швартовочных тросов, удерживающих всю эту бесконечную стаю готовых к приключениям судов стоял над набережной, прокрадываясь в сердце, и закрепляясь там на кнехты. Воздух на набережной пах по-особому сладко, как ей показалось. Огромные, без преувеличения, похожие на доисторических чудовищ морские чайки с криком носились в вышине, разгоняя птиц помельче. Саманта, опустившись на небольшую скамеечку, взглянула на слепящую солнечными зайчиками, отраженными от поверхности воды, гладь озера. Мысли медленно текли, позволяя наконец, разобраться в собственных ощущениях. Наверное, такого умиротворения она не испытывала раньше. Рядом на скамейку молча опустилась Томпсон, держа в руке стаканчик кофе. Помедлив, она протянула Этвал второй.

– Купила, пока ты разглядывала набережную, – небрежно пояснила она, замолкая. Саманта благодарно кивнула, принимая кофе.

– Красиво… Ты знаешь, а ведь Швейцария это вторая страна, в которой я побывала за прошедшие три недели. До этого я никогда никуда не выезжала за пределы Англии. Ну, то есть конечно была в Уэльсе и на севере страны… Но вот в Европе впервые. Как-то всегда не хватало времени с работой и тем ритмом, который Таннер задавал, – с сожалением произнесла Саманта, неожиданно для себя осознав, что её желание побывать заграницей сбылось, пусть и не самым лучшим образом, – правда, я не так формулировала свое желание, но что получилось, то получилось. В следующий раз буду загадывать более конкретно.

– Я тут второй раз. Первый так же по делу была. И толком ничего не увидела. В этот раз вот благодаря Таннеру оказалась аж в горах. Я смело могу добавить в свои достижения пребывание в Швейцарских Альпах, – как-то неловко рассмеялась Регина, вглядываясь в темно-синие воды озера. Солнечные зайчики играли бортами лодок, отражаясь, словно в зеркале, в глади воды.

– Да уж… Умеет он навести суету.

– Я очень надеюсь, что он выкарабкается.

– И я, – протянула Саманта, отворачиваясь, чтобы скрыть от спецагента Томпсон выступившие слезы.

Думать о том, что произошло было трудно, но память упрямо подкидывала картину двухнедельной давности: распростертое на полу вертолета тело Таннера с безвольно мотающейся головой при встряске, расползающаяся по салону лужа крови, и тяжелый стальной запах. Саманта сидела рядом с ним, вопреки требованию пилота занять сиденье и пристегнуться, и все держала и держала его за руку, тревожно вглядываясь в резко побледневшее лицо. Пальцами она еле нащупала на запястье слабо бьющуюся венку, и затаив дыхание и проклиная медленно ползущий вертолет, все считала удары его сердца, боясь пропустить хоть один. Дальше всё путалось в её воспоминаниях. Медики, что-то кричащие на французском, орущий на нее матом – это она смогла понять – охранник в холле госпиталя, сверкающий и больно бьющий по глазам свет белых ламп… Липкие холодные медицинские перчатки, исследующие ее лицо и бесконечный страх в груди. Страх, что она больше никогда не увидит Роберта. Не скажет, что благодарна ему за свое спасение. Не скажет, как сильно она его ненавидит за все произошедшее. И как бесконечно любит за непоколебимость духа и отвагу. Врачи, как не старались, не могли загнать ее в палату, каждый раз обнаруживая ее под дверями сперва операционной, затем палаты реанимации – ей казалось, что если она уйдет, оставит его, то с ним непременно случится что-то плохое. Что-то на букву “С” . Но время шло. Хирурги сновали туда-сюда, медсестры отчаялись бороться с настырной англичанкой, махнув рукой. Часы отмерили почти восемь часов с начала операции. Затем – бесконечный поток информации, который она, Саманта, даже не пыталась понять, задавая лишь один вопрос: “Он выживет?” Врачи пожимали плечами, разводили руками, прятали глаза. И это ее бесконечно нервировало, даже больше, чем зачастившие страховщики, полицейские, агенты разведки смежных стран, и вот эта странная спецагент Томпсон. Саманта открыто слала всех в самое далекое путешествие, которое могла для них придумать, ожидая лишь одного – известий о том, что ее начальник, друг и просто последний близкий человек обязательно выберется из лап смерти.

Из размышлений её вырвал телефонный звонок.

– Этвал, слушаю… – привычно произнесла она, ловя себя на мысли, что больше не испытывает гнетущего трепета от каждого звонка: она больше не ждёт известий из больницы, и в глубине души надеется лишь на то, что Роберту не больно.

– Мадемуазель Этвал, – с ярким французским акцентом произнес незнакомый голос. Саманта вслушалась в него, всё еще изучая взглядом жирных чаек на берегу, – господин Таннер пришел в себя. Вы можете навестить его!

Стаканчик с кофе упал на дорожку. Сердце в груди больно сжалось. Всё, что смогла пролепетать Саманта: “Скоро буду!” утонуло в задушивших её рыданиях. Регина растерялась. Неужели Таннер..? Но счастливые глаза Этвал, хоть и полные слез, говорили об обратном. Саманта заикалась, плакала, пыталась что-то сказать, но у нее не получалось в потоке всхлипываний и рваных вдохов. Вместо слов она лишь махала рукой в сторону Госпиталя, откуда они пришли пару часов назад. Регина кивнула и поискала глазами такси.

====== ЭПИЛОГ ======

– И какой шоколад ты хочешь? Только не говори, что швейцарский, или я тебя добью! – с наигранной злостью фыркнула Саманта, глядя на улыбающегося Таннера.

Тот, наряженный в бледно-зеленую больничную пижаму, лежал, опутанный бесконечным количеством трубок и проводов. Рядом с его койкой уверенно чертил цветные кривые монитор пациента, отмечая пока еще не стабильный ритм сердца и чуть пониженное от нормы давление. Саманта мельком глянула на прибор, и хитро улыбнувшись, вновь перевела взгляд на Роберта. Тот, не смотря на бледность и большой зеленовато-фиолетовый синяк на правой половине лица, выглядел неплохо.

– Тёмный, с мятой, – немного подумав, уверенно произнес он.

Роберт прислушался к самому себе – голос звучал незнакомо, словно он совершенно разучился говорить. Слова давались с трудом, вызывая легкое головокружение, будто речь, как таковая, была сейчас сродни физическому труду. Монитор предупреждающе пикнул, отметив незначительный скачок артериального давления и увеличение частоты сердечных сокращений. Саманта кивнула, тепло улыбнувшись.

– Только давай без басен про красное вино и восстановление гемоглобина. В тебя влили почти два литра донорской крови… И ежедневно обкалывают какой-то дрянью, чтобы поставить на ноги, – взглянув на расположенный с противоположной монитору стороны инфузомат, заряженный большим шприцом с мутноватым раствором, недоверчиво произнесла она.

Роберт лишь отрицательно покачал головой, зажмурившись. Как только Саманта выскочила из его палаты, он медленно выдохнул, расслабляясь. Чувствовать себя беспомощным было непривычно, как и бездействовать. Лежать на спине, пялясь в белый больничный потолок, слушая характерный писк приборов, чувствуя гипнотизирующую сонливость. Всё это было когда-то давно. И вот снова он, со слов Саманты, балансировал между жизнью и смертью на протяжении двух бесконечно долгих недель. То ли не все дела на земле окончены, то ли таким, как он не место на том свете, но он был все еще жив, пусть и дышал с трудом, вздрагивая от приступов боли и покрываясь липкой испариной от подкатывающей тошноты. В отличие от этого ублюдка Флинна О’Коннела, гнить ему на помойке.

Чем еще можно заниматься на больничной койке, кроме как спать и думать? Вот сейчас, пока Саманты не было, он вновь предался тщательной ревизии произошедших событий. В голове начинало шуметь, стоило ему вспомнить произошедшее в деталях. Инфузомат, впрыскивающий через подключичный катетер очередной питательно-спасательный коктейль, противно запищал, информируя медперсонал об остановке действия из-за повышения артериального давления. Роберт, глянув на прибор, примирительно усмехнулся, одними губами шепнув: “Ну-ну, не ори!” И все-таки О’Коннел был чертовски прав: семья, хоть и в воспаленном безумством сознании, но все же была для него на первом месте. Пусть и в страшном, исковерканном виде, уродливая, проходящая через призму смертей стоящих на его пути жизней. Таннер прикрыл глаза, слушая, как продолжает жужжать больничный прибор, силком вдавливающий в его вены белесую жидкость. Семья… Как давно он забыл значение этого слова? Знал ли он его вообще когда-то? Долгие годы его семьей были коллеги и сослуживцы, впрочем сейчас ничего не изменилось. Кроме, пожалуй, его самого. Роберт подумал, что бесконечно измотан этими долгими, растянувшимися в вечность шестью месяцами странствий, смертей и предательств. Хотелось стереть всё, выкинуть из головы и просто вздохнуть полной грудью, не чувствуя горечи вины. Как там его крошка Сара? Всё ли хорошо, на сколько это возможно в свете случившегося. Будет ли она винить его в цепочке событий? Сердце больно кольнуло, нервно запищали сразу два прибора, призванных обеспечивать его жизнестойкость. Сквозь длинные темные ресницы он глянул на свое тело, заботливо прикрытое тонким гипоаллергенным покрывалом, опутанное бесконечным количеством прозрачных и цветных трубок, толстых и тонких проводков. Бесполезный кусок никому не нужного мяса. Впрочем, бесполезным было не только мясо, но и изорванная в клочья душа. Роберт, размышляя над этим не заметил, как в палату, воровато оглядываясь, скользнул невысокий стройный силуэт.

– Эй, Таннер, – горячий шепот долетел до его слуха, заставляя в удивлении распахнуть глаза. Перед ним стояла Регина Томпсон, одетая в свеженький, с иголочки строгий костюм. Роберт не смог не отметить, что он ей идет, – Не спишь, отлично!

Вместо приветствия он медленно моргнул, стараясь лишний раз не шевелиться: вновь подкатила неприятная тошнота.

– Я не надолго. Быстренько, одним словом, – улыбаясь, произнесла она, подходя чуть ближе и заглядывая в глаза, – выглядишь лучше, чем когда мы затолкали тебя в вертолет. Я послушала твои записи, изучила пакет документов, что собрала Саманта, и уже передала подробный отчет в Штаб-квартиру. Твоё дело отправлено на пересмотр. Кавана и Макклоски уже приняли участие в первом слушании и дали свидетельские показания против О’Коннела. Пока промежуточным итогом решено заморозить дело до выяснения обстоятельств. Нашли медиков, проводивших военно-врачебную комиссию на контракт О’Коннела, выявили ряд грубых нарушений. Подняли его карточку… У него была вялотекущая шизофрения на почве психических нарушений с прогрессирующим импульсивным расстройством личности, и приёмщик это скрыл. Отсюда все его поступки, агрессия, склонности… И желание найти виновных в постигших его неудачах. Кстати, касаемо вины. Если бы ты, не дай Бог, подписал документы на возвращение в должность действующего командира отряда, то тебе грозило пожизненное заключение. Так что ты поступил верно... Ладно, я уже заканчиваю… Короче, спасибо, что спас меня в Ираке… И спасибо, что не бросил там тело Беннера. Я не знала, как выразить свою благодарность тебе, и наняла лучших специалистов в области хирургии и реабилитации в Швейцарии. Бюджет Штатов как-нибудь потянет такое вложение…

Роберт, молча выслушав слова Регины, лишь еле заметно кивнул. Услышанное одновременно и порадовало его и расстроило. Голова раскалывалась от напряжения. Проводив девушку взглядом, утомленно прикрыл глаза. Саманта все не шла… Никак санитар или медсестра задержали ее с шоколадом на входе.

Конец июня в Лондоне ознаменовался отъездом Саманты и ее подруги в Женеву, впрочем сам Роберт и не возражал. В конце-концов она заслужила не просто отдых, а самый настоящий праздник, почти два месяца не сводя с него неусыпного ока в палате интенсивной терапии. С каждым днем он чувствовал себя намного лучше, но иногда тянущая боль в правом боку напоминала о событиях прошедшей весны. Как и обещала Томпсон, представленные по делу данные вывели следствие на совершенно другой виток, и в конечном итоге комиссии ничего не оставалось, как тихо закрыть дело, стараясь не привлекать к нему внимание СМИ и публики. Так сказать показательная порка не состоялась за отсутствием доказательств причастности. Само собой, ни извинений, ни компенсации, ни возвращения присвоенных наград не произошло, но Роберт и не думал об этом. Сейчас его больше всего волновало ментальное здоровье дочери. С того момента, как его выписали из госпиталя в Женеве и он, наконец, вернулся в Лондон, прошло всего-ничего – чуть больше недели, но он так и не решался встретиться с ней. Давящее чувство вины за произошедшее никак не покидало его. Несколько раз он порывался позвонить Элис, чтобы узнать, как дела у дочери, но вместо этого находил неотложные занятия, оттягивая разговор. Вот и сейчас он делал тоже самое, придумав себе в качестве очередного срочного дела посещение квартиры, когда-то давно купленной для Сары. Район Белгрэйвия показался ему на тот момент хорошим решением, несмотря на заоблачный ценник на жилье и последующее его содержание. И тем не менее, если ты хочешь дать своему ребенку шанс оказаться в условиях, значительно отличающихся от твоих собственных в лучшую сторону, то для этого необходимо приложить максимум усилий. Что он и сделал. Светлая просторная квартирка на углу Итон и Грехам Террас своими окнами выходила на широкую, застроенную разноцветными таунхаусами улицу с довольно оживленным для района движением. Остановившись у окна на втором этаже, он, все таки набрал номер телефона дочери, с волнением слушая длинные гудки.

– Алло? – голос Сары прозвучал как всегда приветливо, без колебаний.

– Привет, пуговка, – чуть дрогнувшим голосом отозвался Роберт. В трубке раздался изумленный вздох.

– Папа! Привет! Ты где? – что-то внутри от ее слов оборвалось. “Папа” – такое простое слово, но оно заставило ощутить внутреннюю дрожь с небывалой силой. Роберт сглотнул подкативший к горлу ком, выравнивая голос.

– Я… В Лондоне. Прилетел неделю назад.

– Папа, я хочу тебя увидеть… Мне столько всего надо тебе рассказать… Ты приедешь? – слушая щебет дочери, он почувствовал себя самым счастливым человеком на свете.

– Давай лучше куда-нибудь сходим… Я почти два месяца никуда не выбирался, – честно сознался он, – хочется погулять немного.

– Отличная идея. Где мы встретимся? Может, сходим куда-нибудь пообедать, через час?

– Ты знаешь кафе на углу Бердкейдж и Хорс Гвардс?

– Это в парке Сент-Джеймс которое? Конечно знаю, – с энтузиазмом отозвалась дочь.

– Вот давай там, через час. Сможешь?

– Конечно. Ну, пока! – всё так же весело щебетнув, окончила разговор Сара.

Роберт медленно, рывками выдохнул. Ему казалось, что прошла целая вечность с того момента, как он видел ее последний раз, и это воспоминание ему совершенно не нравилось: бледная, с темными кругами под глазами, синяками на руках и с множеством трубок катетеров дочь в больничной палате не вызывала у него никаких эмоций, кроме жалости и боли. Хотелось забыть эту картину раз и навсегда. Заменить ее какими-то более радужными воспоминаниями. Рассматривая собственную машину, припаркованную у здания напротив, он отчетливо почувствовал, что в нём самом что-то неумолимо изменилось: впервые за долгое время не хотелось искать занятие, не хотелось заглушить ворочающееся в груди чувство пустоты, не хотелось гнать самого себя, словно зверя, в работу. Хотелось просто дышать, смотреть, слушать… Саманта перед отъездом неуместно пошутила, что видимо, он стареет, раз его посещают такие мысли. А он понял – не стареет. Взрослеет. Принимает, наконец, себя таким, какой есть. Спустя долгих тридцать лет он, наконец, подружился со своим одиночеством, со своей страстью к приключениям и жаждой адреналина. Всему приходит конец, рано или поздно. И вот сейчас он отчетливо ощущал изменения в воздухе Лондона, в собственном сознании и вообще вокруг. Словно мир заиграл новыми, совершенно другими красками. Неужели для того, чтобы обрести самого себя, ему нужно было пройти через бесконечный Ад с его предательствами, болью, местью и следующим по пятам прошлым? Потерев поднывающий шрам на боку, улыбнулся самому себе. Серо-зеленые глаза вновь искрились иронией и хитростью из-под темных густых бровей. Подмигнув собственному отражению в стекле, поспешил к назначенному месту встречи.

Говорить всего он не стал. Ни о словах Флинна, ни о истинных причинах произошедшего, ни о своем вынужденном отпуске в госпитале Женевы.

– Значит, это все? – внимательно выслушав рассказ отца, в заключении поинтересовалась Сара.

– Да. Его больше нет и никогда не будет. Ни в твоей жизни, ни в чьей-либо еще. Я всегда выполняю свои обещания, ты же знаешь, пуговка.

– Ты не называл меня так уже лет сто, – улыбнулась Сара, задумчиво разглядывая шагающую стаю голубей в парке.

Серо-сизая масса прожорливых птиц практически атаковала пару туристов, восторженно обсуждающих что-то между собой. Проводив их взглядом, задумчиво тряхнула головой: рыжие локоны рассыпались по плечам, играя золотом и медью в солнечных лучах. Роберт невольно залюбовался ею.

– Сара, ты очень красивая девушка… – неожиданно для самого себя произнес он. Дочь изумленно повернула к нему голову.

– Кто ты и что сделал с моим отцом? Роберт Таннер – воплощение суровости, вообще-то, – рассмеялась она, прижавшись к отцовскому плечу.

– Может быть, может быть… – уклончиво отозвался он, целуя дочь в солнечную макушку, как в детстве.

– Па-а-ап… – протянула Сара, явно намереваясь что-то спросить. Роберт улыбнулся.

– Да?

– Я тут подумала… – робко начала она, искренне волнуясь, что отец не сможет понять ее желание. “Не смог бы тогда” мысленно поправила себя Сара, всей кожей ощущая, что этот человек, что бы с ним не приключилось, вовсе не собирался вмешиваться в её жизнь, – я хотела спросить у тебя разрешения на перевод на другой факультет…

– Моего разрешения? – удивился Роберт, невольно нахмурившись.

– Да… Я хочу поступить на Психологию. Думаю, что у меня достаточно оснований, чтобы попытаться изменить что-то в жизни таких, как я.

– Ты молодец. Я искренне удивлен, что ты так быстро справилась со своим состоянием… И я сейчас не о наркотической зависимости.

– Пап, я не стесняюсь того, что произошло. Моей вины в этом нет.

– Надеюсь… – начал было он и запнулся. Спрашивать дочь, считает ли она виновным в произошедшем его, он не решился.

– И твоей тоже, – за него ответила Сара, сжимая широкую жесткую ладонь отца. На левом запястье все еще болтались знакомые браслеты из детских бусин: “Эмма”, “Сара”, “Папуле”. Покрутив пальцем пару бусин, улыбнулась и порывисто обхватила его за крепкую шею, утыкаясь носом в воротник футболки-поло, – Я люблю тебя, пап! Очень! Кто бы что мне не говорил.

– Так… Давай-ка без лишних сантиментов, дочь, – дрогнувшим голосом произнес Роберт, – Иначе сейчас весь парк увидит, как здоровый мужик рыдает, как семиклассница.

Сара рассмеялась, отстраняясь. На душе было удивительно легко и радостно.

– То есть ты не против?

– Сара, ты – взрослая девушка. То, что ты пережила, так или иначе не без моей вины, сделало тебя другой. Я надеюсь, искренне надеюсь, что в хорошем смысле. И я не вправе указывать тебе, как поступать с собственной жизнью. Ты была права, говоря, что я должен был быть рядом с вами: с тобой, Эммой, и мамой. Возможно, тогда ничего бы этого не было.

– Если бы ты остался тогда, не было бы Эммы. Не было бы и семьи все-равно. Ты ведь знаешь это. Мама… Она хорошая, но она – другая. Она многое не понимает, и не принимает. И для нее ты всегда был инфернальной личностью.

– Увы… Увы, я многое упустил в этой жизни, и мне безумно жаль, Сара, – немного покопавшись в кармане брюк, нашел ключи с тяжелым брелоком и вынув их, повертел в руке. Взгляд дочери скользнул по тонкому длинному шраму на правом предплечье. Роберт виновато улыбнулся и продолжил, – И я знаю, что наверстать не получится. Честно говоря, я много думал за прошедшие два месяца: у меня на это было и время и возможность, и понял, что во многом ошибался. Но сейчас я просто хочу чтобы ты, и Эмма тоже, знали, что я никогда никому не позволю вас обидеть.