Текст книги "Другая жизнь (СИ)"

Автор книги: Haruka85

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц)

– В таком случае, он скоро будет здесь, и мы всё выясним, милейший, – сдержанно откомментировал Вадим, не выражая своим видом ничего, кроме вежливого псевдовнимания.

– Я ваш клиент! А ваш, извиняюсь, работник подослал мне бандита! Он меня подставил! Вы же понимаете? Это как если бы вы лично меня подставили! На территории вашего клуба! Это угроза безопасности посетителей! А вы, кажется, претендуете на безупречную репутацию.

«Вы, вы, вы… Все кругом виноваты», – Эрик напрягся, пытаясь понять по ответу Вадима, неужели же Тома действительно подрабатывает э… эскортом?! Да что там слова подбирать – проституцией на жизнь зарабатывает?!

– Да-да, а ещё боремся за почетное звание дома высокой культуры и быта, – процитировал Вадим фразу из советского кино и чуть приподнял уголки губ в подобии вялой ухмылки. – Тома, говорите, подослал? Сильно сомневаюсь. Не его стиль. Но мы проверим. А пока, любезный, расскажите-ка вы мне, за какие такие заслуги милейший Тома мог бы возжелать вам такой печальной участи? Сразу предупреждаю, лучше не лгать. Кое-что о вас мне уже известно, и если данные начнут сильно расходиться, у меня появятся все основания счесть злоумышленником именно вас.

Кирилла понесло. За какие-то полчаса, пока Томашевский добирался до клуба, на его голову было выплеснуто такое количество помоев, что Эрика едва не разорвало от негодования, от сожаления, что сходу не размозжил мерзавцу череп. Ради подобного удовольствия он и тюрьмы, пожалуй, не убоялся бы теперь, но, почти не ощущая опоры в глубоком кресле под неусыпным присмотром охраны, ничего поделать не мог.

Томашевский приехал быстро и едва ли успел поздороваться, как Вадим взял его в оборот:

– Ох, Тома-Тома! Паршиво выглядишь!.. – зачастил он, а Эрику лишь оставалось поймать предостерегающий взгляд Сергея и наблюдать. Выглядел Тома, действительно, очень вялым подобием обычного себя и едва волочил ноги. Заноза вонзилась на миллиметр глубже.

– Вадь, давай ближе к делу, – улыбка Сергея не обманула Эрика.

Вадима, кажется, тоже. Очевидная слабость Томашевского заметно импонировала хозяину клуба, и допрос теперь походил на игру кошки с мышью. Серёжа изворачивался, как умел, из последних сил прикрывая Эрика, а Вадим беспощадно наступал, неумолимо загоняя его в угол.

– Тома, молчи! – не утерпел Эрик, с ужасом понимая, что Тома вот-вот навлечёт на себя новую беду.

– Я и молчал, и молчал бы дальше, но ты решил сунуть нос не в своё дело! – процедил Сергей – всё равно что ушатом ледяной воды окатил – и отвернулся снова, чтобы продолжить топить самого себя и выгораживать теперь уже мерзавца-Кирилла.

«Зачем ты это делаешь? Я ничего не понимаю! Неужели же ублюдок так дорог тебе?!» – это был бы сразу и шах, и мат.

А неявная опасность постепенно начала принимать осязаемые формы. Вадим попёр на Сергея нахрапом:

– Не свисти мне тут! – закричал он, закричал так, как только Эрик имел право кричать на Тому, как кричал только нынешним утром, когда заставил его плакать. – Предложить тебе стульчик, может быть? Закатать рукава? Задрать воротник? Ну, отвечай, Тома!

– Ничего не знаю, – Тома упрямился, прятал израненные руки в карманах, но хотя бы не плакал.

– Зато я знаю, Серёжа. Раздевайся. Показывай, – происходящее стало напоминать массовый приступ шизофрении.

– Нет.

– Тебе помочь? – прямая угроза.

– Руки убрал от него! – Эрик рванул к Томашевскому, готовый защищать до последнего вздоха: «Это мой Тома!»

Пытаясь встать так, чтобы Сергей оказался за спиной, Эрик заговорил. Говорить пришлось, потому что смысла молчать больше не было – слишком много карт уже вскрылось не в пользу Томы, совсем наоборот. Эрик испугался. Испугался, что не справился, подвёл, сделал только хуже, а Серёжа, если подумать, предупреждал. Эрик мечтал отомстить, наказать виновного так, чтобы пошла слава по всей земле русской, чтобы ни одна мразь никогда не посмела и близко подойти к его Томе, но вышло совсем наоборот: его Тома, совершенно беззащитный, стоял посреди вражеского стана один, в ещё большей опасности, чем прежде.

– Надо учить мудаков вроде этого Кирилла! – горячо выступал Эрик.

– Истину глаголешь, малыш. Но разве ты его ещё не проучил?! – чистый елей.

– Не проучил! Мало! Завтра он очухается и опять возьмётся за своё?!

– Возьмётся, мальчик, непременно возьмётся. Горбатого могила исправит. Ты готов довершить начатое?

– Готов! – он был готов, он жаждал отыграться на этом выродке по полной; после всех сказанных Кириллом слов – сильнее, чем прежде. Но… «Могила? Пистолет?! Да этот Вадим просто чокнутый!!!» – Кирилл заслуживал кары пострашнее, чем та, что выпала на его долю!

Эрик готов был мстить жестоко, но не стрелять в жалкую, безоружную мишень!

Кирилл заверещал недорезанным поросёнком – убожество, позорный трус. Мужчине не пристало протирать коленями пол, и Эрик Рау не возьмёт своего слова назад.

«Я только что пообещал убить человека?»

– А ты чего ждёшь, мальчик?..

Шаг в сторону: «Бред какой-то…» – пистолет в руках охранника Леонида. Или Василия? – «Неужели не шутка?! Я действительно должен застрелить эту тварь? Прихлопнуть, как таракана? Я не хочу никого убивать!» – он действительно не хотел.

– Вадим! Прекрати! Отпусти его! – паника в исполнении самого Томашевского?! – Вадик, пожалуйста!

Вадим вычислил брешь в обороне Сергея молниеносно и сразу позабыл об остальных присутствующих. Он продолжил издеваться над одним лишь Томашевским, и теперь уже сам походил на маньяка:

– А слабо завалиться на пол, как этот Кирюша?

«Тома, ты не трус! Неужели ты боишься его? Не делай этого!»

– Нет, – «Не делай этого, не надо, Тома!» – не слабо.

«Вадим – чудовище, он раздавит тебя!» – хотелось крикнуть вслух, но слова застряли в глотке, потому что Тома уже стоял на коленях.

– Иди, мальчик! Ты же жаждал настоящей мести! – Вадим всем своим видом указывал на выход, но не спускал дьявольского взгляда с Томы. – Ну! Проваливай! Чего же ты ждёшь?

Эрик оглянулся: в кабинете они остались втроём.

«Вадим гонит меня, но не Тому. Серёжа останется здесь, с ним?! Разве для того я пришёл?!»

– Тому. Я не уйду отсюда без Томы, – Эрик шагнул обратно и украдкой протянул Серёже руку: «Вставай!» – Тома не шелохнулся.

– А вот это уже действительно интересный разговор, мальчик… – Вадик слегка приподнял брови, словно обнаружил на месте Эрика вымирающий вид млекопитающего. – Неужели у тебя всё-таки есть мозг, и ты начинаешь вспоминать, как им пользоваться?

– Я и не забывал.

– Ошибаешься. Ведь только сейчас, впервые за всё время, наверное, ты наконец-то задумался о том, что же твоему сердцу дороже: кровавая вендетта или твой друг?

«Не может быть! Он читает меня, как раскрытую книгу, озвучивает то, что я ещё сам не успел сформулировать!» – Эрик, шокированный точностью формулировки Вадима, откровенно не нашёлся с ответом, а Тома, напротив, заговорил так поспешно, будто поставил себе целью переговорить обоих своих оппонентов:

– Вадь, я один виноват. Меня и наказывай. Делай с Кириллом то, что считаешь нужным, но и в его проступках я тоже косвенно виноват, – усталый, потухший, он снова просил, а Вадим сочился сарказмом:

– Наручники застёгивал? На стрёме стоял? Плётку подавал, может быть?

– Нет! Да какая разница?! Только не наказывай Эрика! Он просто поддался эмоциям. Нельзя его винить. Он ребёнок ещё!

– М-да, Томашевский… Всегда подозревал, что ты мазохист, но не до такой же степени! Может мне для тебя тоже ремень достать?

Эрик непроизвольно вздрогнул, чувствуя себя – абсурд – ребёнком меж родителей на грани драмы. Оба вели игру неизвестных правил. Каждое слово – дикость, но и не верить невозможно. Кто-то из этих двоих сейчас лгал. Вполне вероятно, лгали оба, но выглядели настолько убедительно, что выудить истину об их истинных отношениях казалось невозможным:

– Что хочешь делай, только прекрати этот спектакль.

«И правда, спектакль! Психоделический сюр!»

– Поосторожнее с обещаниями, Тома! Ты же знаешь, память у меня хорошая! – пожурил Вадим, напуская на себя мефистофельскую улыбочку. – Так что́, мальчик-Эрик, почему ты ещё здесь?

– Я не уйду без Томы, – Эрик сделал свой ход в намеренно грубоватой форме, готовясь встретить отпор, но Вадим повёл себя совершенно неожиданным образом: картинно зааплодировал, как режиссёр, наконец-то удовлетворённый работой труппы:

– Молодцы, мальчики! Ну вот мы наконец-то и разобрались! Поднимай-ка, Эрик, обратно на ноги своего друга сердечного да вези домой, пока он не загнулся прямо у меня в кабинете. А ты, Серёжа, намотай-ка поводок покороче, пока твоя верная псина снова кого-нибудь не покусала.

«Как?! Он нас просто отпускает?!» – Эрик до того растерялся, что пропустил сарказм мимо ушей.

В соответствии с его представлениями о правильных разборках, конфликт достиг кульминации, далее должна была последовать бурная развязка, а никак не пасторальный финал. Однако, судя по всему, это был именно финал, потому что Тома, наконец, соизволил принять протянутую руку помощи, подтянулся и поднялся с колен.

– Спасибо, – поблагодарил он скупо и даже подозрительно, – нам и правда пора, до свидания, – Сергей отступал к дверям поспешно, но с оглядкой, как если бы ожидал удара в спину.

– Тома… – ладонь Томашевского ощутимо напряглась. – Подожди Эрика снаружи, пожалуйста.

– Что? Мы уже попрощались!

В обычно мягком тембре Томашевского Эрику почудились высокие, звонкие нотки.

– Эрик, всего на пару слов, – настойчиво повторил Вадим, и Сергей послушно покинул кабинет, оставив после себя решительный хлопок дверью и негромкое, прочувствованное: «Блядь!»

Не успел Эрик опомниться, как Вадим заговорил снова:

– Ты в курсе, что мы его действительно допекли? – доверительно сообщил он, озорно подмигнул и щёлкнул кнопкой электрического чайника. – Поздравляю, это уметь надо – ни разу не слышал, чтобы Томка матерился! – неподдельное восхищение.

Дальнейший диалог тональностью сильно напомнил Эрику беседы Карлсона с Малышом из хорошо известной сказки:

«Слушай, Малыш, пойдем, погуляем по крышам? ― А зачем? ― Ну как зачем? Искать приключений…»

Говорил Вадим быстро и увлечённо, не давая и слово вставить, говорил откровенно о тех вещах, которые Эрик мог позволить себе только в мечтах, задавал вопросы и тут же на них отвечал:

– Нравится тебе Томка? Сильно нравится. Можешь не отпираться, я вижу, как ты смотришь на него, как ревнуешь. Не переживай, он многим нравится до потери пульса. Всё это лишнее, не ревнуй. Случайные встречи – не серьёзнее. Ты всё равно ревнуешь, переживаешь, знаю. Тоже правильно. Сам понимаешь, партнёры случаются разные, от иного кирилла живым не уйдёшь… – Вадим чуть замедлился, почти остановился, заливая кипятком чайный пакетик.

– Налить тебе?

Эрик покачал головой, исподлобья наблюдая за хозяином кабинета. Монолог заинтересовал его.

– Правильно, правильно, Томка ждать не любит, – одобрительно кивнул Вадим и подцепил чашку указательным пальцем левой руки и тут же подсунул под неё блюдце правой. – Горячий, зараза! Долго остывать будет. Да. А Томка очень не любит ждать…

– Вадим многозначительно уставился на Эрика и притих.

– Так я… Пойду тогда? – Рау совершенно перестал понимать, куда клонит рыжий змей и чего добивается.

– Можешь, конечно и пойти. Но и дослушать лишним не будет. Информация – самая ценная вещь, если умеешь ей пользоваться. Уж в этом можешь мне поверить.

Эрик верил. В том, что человек, стоящий напротив, умеет наблюдать, запоминать и делать выводы, за последний час он не усомнился ни разу.

– Ты ему тоже нравишься, не заметил? – неожиданный выпад.

– Нравлюсь? – недоверчиво переспросил Эрик.

– Именно. Даже больше скажу, ты очень в его вкусе. Что собираешься с этим делать?

– Не знаю… – Эрик действительно не знал. – А что нужно делать?

– Как это – что? Завалить его, разумеется, – абсолютно буднично заявил Вадим.

– «Завалить»? – снова переспросил Эрик, напоминая себе тупо кивающего в такт словам китайского болванчика.

Он, действительно, не задумывался о том, что собирается делать со своей тягой к Томашевскому. Он даже осознавал её как-то очень смутно, словно в тумане, в отрыве от реальности, а уж о конкретных действиях со своей стороны даже не помышлял. Идея о том, что Серёжу можно и нужно «завалить», заставила Эрика почувствовать себя круглым идиотом.

– Я не умею… – брякнул он первое, что пришло в голову, и тут же смутился, предчувствуя вспышку сардонического веселья со стороны Вадима.

– Главное, чтобы Тома умел. А он умеет, уж поверь мне на слово.

– Он отошьёт меня! – мысли закрутились с бешеной скоростью.

– Эрик, радость моя, я думал, ты мужик, а на самом деле, выходит, обыкновенная размазня, – Вадик презрительно присвистнул и уткнулся губами в чашку.

– Я не размазня. Но и не дурак. Ничего мне не светит, – возразил Эрик, но аргумент был откровенно слабый.

– Ну и сиди, «не идиот», ковыряй в носу, пока твоего драгоценного Серёженьку грязные дядьки пялят. Ему нужен нормальный парень. Мне показалось, ты способен на поступки. Пардон, обознался, теперь вижу, ты слабоват. Жаль. Пока, малыш.

«Я не малыш! Не слабак!» – уязвлённая гордость встала на дыбы. – «И да, это мой Серёженька!» – взвыло чувство собственника.

– Я справлюсь!!!

– Осмелел, – Барышев снова отпил глоток, – так гораздо лучше. Уверен, и тебе полегчало.

Эрик утвердительно прикрыл веки и снова уставился на Вадима:

– Я пойду? Тома ждёт.

– Не торопись, я провожу вас, – Вадим отставил недопитую чашку и подошёл к Эрику почти вплотную. – Эрик, если что-то пойдёт не так, воздержись от разборок вроде нынешней. Я понимаю тебя, сам поступил бы точно так же на твоём месте, но это опасно, причём не только для тебя. Если впредь помощь понадобится, обращайся. Я оформлю для тебя личный пропуск. И визитку мою сохрани на всякий случай, она тоже работает как ключ, – он протянул Эрику чёрную, матовую картонку с яркой лакированной вишенкой.

– Что будет с Кириллом? – Эрик не удержался напоследок.

– Ничего страшного. Сделают внушение и отпустят на все четыре стороны. Не переживай. Мне он тоже не сильно понравился.

– Спасибо, – Эрик спрятал визитку в карман и пожал протянутую Вадимом руку.

– В любое время, дорогой. В любое время.

====== “Тамарочка” – Глава 12 ======

Томашевский сел на переднее сиденье и закрыл глаза. Он не проронил ни единого слова водителю, и Эрик уже собирался назвать адрес сам, когда машина вдруг мягко тронулась с места и вырулила во дворы. Со стороны выглядело так, будто Сергей далеко не впервые пользуется этим видом транспорта, чтобы попасть домой. И точно, двигаясь кратчайшим путём, без единого резкого движения, чёрный, наглухо тонированный внедорожник остановился у подъезда их хрущёвки меньше чем через полчаса.

Эрик коротко поблагодарил водителя и протянул ему пару купюр из неприкосновенного запаса во внутреннем кармане ветровки, но тот лишь скупо улыбнулся и покачал головой. Сергей распахнул свою дверцу, но выходить не торопился – поездка в сидячем положении далась ему с явным трудом. Сергей молчал всю дорогу, и хоть веки его оставались сомкнутыми, лицо не хранило ни следа безмятежности – лишь боль, раздражение, усталость.

Эрик протянул ему руку, ожидая получить в ответ порцию ледяного презрения и даже грубый отказ, но тот принял помощь, кое-как развернулся, соскользнул с сиденья на подножку, а затем и на тротуар.

«Спасибо, Вань!» – обернулся он к молодому мужчине за рулём, дождался короткого «Удачи!» и мягко прикрыл дверцу.

Когда «джип» рванул с места, вздымая за собой клубы пыли и мелкой асфальтовой крошки, Эрик узнал его – не один раз Серёжа возвращался ночами именно этим транспортом.

Томашевский, тем временем, повернул к подъезду. Наблюдая за его мучительным восхождением по лестнице, следуя на шаг позади, Эрик испытывал стойкое желание подхватить страдальца на руки, как жених невесту, отнести наверх и водрузить на хоть и не совсем брачное, но ложе.

– Тома, пойдём ко мне, – он прервал молчание за пару ступенек до третьего этажа.

– Мне нужно лечь, – ответил Сергей, и весь его вид говорил только об одном – о желании быть оставленным в покое.

– Вот и ляжешь. Уж всяко нормальная кровать тебе сейчас больше подойдёт, чем твой перекошенный диван, – пользуясь явной неспособностью Томашевского сопротивляться, Эрик одним прыжком обогнал Сергея, распахнул настежь собственную дверь и поставил его лицом к лицу с невозможностью продолжать путь куда бы то ни было, кроме одной-единственной квартиры. – В таких условиях спать категорически нельзя.

Сергей, не наклоняясь, скинул мокасины:

– Что дальше? – скепсис, и руки скрещенные на груди.

– Дальше пойдём в мою комнату, само собой, – такой покладистости в исполнении Эрика Рау вряд ли кому-то доводилось услышать.

– У тебя всего одна кровать, – снова скепсис.

– Вообще-то их две – моя и сеструхина; если для тебя принципиально, я их раздвину. Если хочешь, я даже в гостиную уйду на батькин диван, – терпение, только терпение.

– Мне всё равно, Эрик. Вопрос в твоих принципах. Не всякий парень согласится лечь в одну постель с гомосексуалистом, – от каждого слова веяло холодом.

– Не с гомосексуалистом, а с тобой! – терпение, как обычно, стремительно убывало.

– Одно другому не помеха, – зато Томашевский, казалось, мог стоять на своём сколько угодно.

– Слушай, ещё одно слово в таком духе, и я не только тебя с собой уложу, но ещё и обниму, и прижмусь покрепче! – терпение лопнуло. Баста.

– Делай что хочешь, моё мнение тебя вряд ли волнует, – кто бы сомневался, что Сергей может упрямиться сколь угодно долго.

– Волнует, вообще-то, – Эрик набрал в лёгкие побольше воздуха, чтобы продолжить в том же духе, но вспомнил события почти минувшей ночи и молча пошёл в гостиную за сменой постельного белья.

Когда он вернулся, Сергей уже лежал лицом к окну, снова притянув колени к животу и натянув кое-как одеяло на плечо. Эрик не стал спорить, просто унёс всю стопку обратно в шкаф, подобрал с пола Серёжины джинсы и аккуратно, чтобы не рассыпать содержимое карманов, сложил на стул. Он долго возился в ванной, смывая пыль и кровь со свежих ссадин, а заодно силясь убедить себя в том, что ему действительно без разницы, с кем спать.

Слова Вадима никак не шли из головы: «Завалить его, разумеется», – и сладко и страшно. – «Я думал, ты мужик», – да, мужик, но страшно всё равно.

Эрик скользнул под одеяло – одно на двоих – и понял, что ни обнять, ни прижаться, как сам грозился, не сможет – нечаянное соприкосновение колена с бедром Серёжи имело совершенно однозначный эффект; да что там, одна мысль о том, где и с кем оказался, возбуждала желание такой силы, что оставалось только отодвинуться на безопасное расстояние, перевернуться на живот и не укрываться вовсе в надежде, что ночной сквознячок из форточки хоть немного остудит пыл молодого естества.

Не помогло. Хорошо, что Томашевский уснул почти сразу, потому что Эрик не выдержал пытки его присутствием и, спустя полчаса тщетных попыток отвлечь свой организм от неудобных, но таких уместных фантазий на тему «завалить», скрылся в ванной, дабы избавиться от проблемы самым простым и постыдным образом.

К сожалению, решив одну проблему, он тут же оказался лицом к лицу с другой, куда более сложной – Вадим на прощание очень толсто намекнул, что считает Тому должником, и не собирается спускать этот факт на тормозах. И хотя Томашевский ни словом не обмолвился на эту тему, Эрик знал, что виноват и, что всего хуже, помочь не в силах. В хороводе масок, которые успел сменить Вадим за краткое время знакомства, было сложно уловить его истинное лицо. Он то пугал, то насмехался, то улыбался доверительно, почти ласково, то угрожал; он словно в душу смотрел и видел насквозь. Он пугал Кирилла смертью, но отпустил его; он вынуждал Эрика убить, рассчитывая, что тот останется с Томой; он предъявил Серёже долг… Какой? Зачем?

«Надо поговорить с Серёжей…»

Наутро Эрик так и не решился поднять эту тему. Вообще, глядя на хмурое по-прежнему лицо Томашевского, он не мог не думать о том, что налажал, как никогда:

– Серёж, я понимаю, что заслужил, и у тебя есть все основания сердиться, но не до такой же степени, чтобы второй день со мной не разговаривать! – не выдержал Эрик, провожая Томашевского, бредущего в водолазке и трусах на кухню. – Уж лучше накричи на меня от души, только прекрати молчать!

– Эрик, что ты от меня хочешь услышать? – хрипловатым, словно после долгого сна, голосом отозвался Томашевский.

– То, что ты имеешь мне сказать.

– Я ничего не хочу тебе больше говорить, Эрик. За полтора года нашего с тобой общения я сказал тебе всё, что считал нужным, и вчера имел шанс убедиться: все мои слова у тебя, уж прости, в одно ухо влетают, а из другого вылетают, минуя мозг. Так к чему мне воздух сотрясать?

– Неправда, Тома!

– Правда, Эрик. Вспомни тех ребят из подворотни, с которыми ты дружил, когда мы познакомились. Где они сейчас? Что с ними? Я думал, ты случайно оказался в той компании, и всё сделал, чтобы тебя вытащить. Думал, у меня получилось. А ты?

– Что – я? Нормально всё со мной. Учусь, работаю, с гопниками водиться завязал.

– Ты вчера чуть человека не убил.

– Не убил же.

– Интересно, что же тебя остановило?

– Сам остановился.

– Странно. Я думал, это Вадим.

– Почему ты так его боишься? – перешёл к контраргументам Рау.

– А ты не видишь, что у него крыша набекрень, Эрик? Всё решает его прихоть. Вадим опасный человек, держись от него подальше.

– То-то ты и пасёшься в его клубе каждые выходные, а его личный водитель твой адрес наизусть знает!

– Ну вот видишь, у тебя на всё своё мнение. Ты меня не слушаешь. Вчера я тебя, кстати, русским языком просил не соваться в мои дела. Забыл?

– Этому козлу стоило преподать урок!

– Сколько можно?! Ты опять за своё! Твердишь одно и то же, как заезженная пластинка!

– Том, я всё понял. Тебе, может, кажется, что я распоследний тупица, но я понял, что ничем не смог помочь тебе, только навредил. Просто поверь, я хотел, как лучше!

– А получилось, как всегда.

– Получилось, как получилось. Садись обедать, пока не остыло.

– Спасибо, постою.

Разговор этот не содержал в себе ни единого извинительного слова, но в исполнении Эрика смотрелся признанием ошибки, и Томашевский как будто смилостивился: то ли в силу природного миролюбия, то ли отчётливо осознавая, что большего от Эрика Рау ждать не имеет смысла – человек уж такой. Так или иначе, инцидент можно было считать исчерпанным. Серёжа как будто перестал дуться, а Эрик на радостях продолжал рассыпать свои невысказанные извинения в форме тысячи мелких услуг.

Серёжа, впрочем, оказался больным некапризным. Ворочаясь изо дня в день в постели в попытке найти положение тела, максимально совместимое с ноутбуком, он только и делал, что работал, и вставал по-прежнему только для того, чтобы наведаться в кухню или в ванную. Он не лез в чужие дела, не задавал неуместных вопросов, не трогал без разрешения хозяйские вещи, не шумел; он не мешал в лучшем смысле этого слова и… Стоило прожить с Серёжей бок о бок буквально сутки, как Эрик ощутил то, о чём не задумывался уже долгие годы – одиночество. Своё беспросветное одиночество до его появления рядом. Та безысходная тоска, которая рефреном звучала изо дня в день – она вдруг умолкла. Эрик не хотел слышать эту музыку вновь – ни за что!

Постепенно совместное сосуществование на общей территории стало казаться Эрику совсем неплохой идеей. Он, пожалуй, попробовал бы даже навязаться к Томашевскому в соседи, но, как ни крути, смотрелось бы это глупо: уйти из фактически пустующей родительской квартиры, чтобы снимать комнату за деньги этажом выше? Или пригласить Серёжу к себе насовсем? Эрик явственно представил себе, как оба: и отец, и Сергей – дружно покрутят ему у виска, при первой же попытке заикнуться о чём-то подобном. Оба сценария переезда удваивались в кретинизме, стоило лишь вспомнить о весьма однозначном желании, которое Тома продолжал вызывать у Эрика одним своим видом. Впрочем, вспоминать о влечении и не приходилось – напротив, очень хотелось хоть на секунду позабыть. Оставалось только удивляться, как можно было раньше не замечать всепоглощающего эротизма, который сквозил в каждом самом невинном действии и жесте Сергея.

Заводило буквально всё: то, как он смотрел чуть исподлобья; как слегка запрокидывал голову, когда смеялся; как, лениво потягиваясь, обнажал на пару секунд ямочку пупка и тут же, будто извиняясь, поспешно прятал её под одеждой… Эрику тоже приходилось кое-что скрывать, любимые широкие шорты и футболка навыпуск пришлись как нельзя кстати.

Томашевский, напротив, как будто и не замечал ничего, был беззаботен и весел или же пытался выглядеть беззаботным, потому что в редкие минуты наедине с собой становился грустно-задумчив, закусывал нижнюю губу и терял осмысленность взгляда где-то в параллельном пространстве – Эрик не раз заставал его в таком состоянии и потихоньку отступал, чтобы не помешать.

От благоразумной мысли переместиться спать в гостиную Рау отмахивался, как от назойливой мухи, и каждую ночь лежал без движения, борясь с побуждением подвинуться ближе, притронуться и одновременно каменея от ужаса при мысли о реальной попытке. Тщеславие льстиво напевало-баюкало: «Чем ты хуже Кирилла? Ну чем?» Да ничем! Ничем он, Эрик Рау, не чувствовал себя хуже! Он не верил, что имеет значение лишь крутая тачка и толстый кошелёк. Он не верил, что Тома так любит развратные игры… Он не верил, что есть на свете что-то для него, расчудесного Эрика, невозможное.

А время тикало неумолимо. Прошла уже почти неделя, отец предупредил, что уже взял маршрут к дому и будет на месте не позднее завтрашнего полудня. Эта ночь накануне показалась вдруг Эрику последним шансом:

– Серёж? – он решительно повернулся так, что почти вплотную прижался грудью к спине Томашевского, который снова лежал так тихо, будто уже успел задремать.

– А? – Сергей сонно безмятежно вздохнул и выпростал руку из-под одеяла.

– Серёж, ты можешь сказать, зачем тебе все эти клубы, Кириллы, Вадимы? – Эрик приподнялся на локте и упёрся щекой в ладонь, чтобы лучше видеть профиль Томашевского, освещённый луной.

– В смысле, Эрик? Ты же не маленький. Думаю, тебе и так понятно, зачем, – он еле заметно повёл плечом.

– Секс, наркотики, рок-н-ролл? Кино, вино и домино? – заметив напряжённость Сергея, Эрик попытался перевести свой вопрос в шуточную форму.

– Всего помаленьку, – миролюбиво согласился Тома. – Разве что без наркотиков.

– А без всей этой мишуры никак? – Эрик не собирался отступать. – Без всех этих приключений и членовредительства.

– Уйти в монастырь? – неопределённо хмыкнул Сергей.

– Нет, зачем же? Просто найти нормального парня. Влюбиться. Жениться… – Рау просто не смог удержаться от любимой привычки и слегка поддразнил Томашевского.

– Так не бывает, – Тома нахмурил брови, всем своим видом демонстрируя, что не слишком жаждет продолжения разговора.

– Ну ладно, не жениться, просто жить вместе, – на Эрика подобные намёки не действовали, он продолжал гнуть своё.

– Я и один сам себе умудряюсь неприятностей нажить… – со вздохом, как маленькому, объяснил Сергей.

– Это Москва. Никому здесь ни до кого дела нет. И потом, у меня в университете много приятелей, которые снимают жильё вместе – никому и в голову не приходит их в чём-то подозревать. Не обязательно, в конце концов, сосаться на каждом углу и зарабатывать проблемы!

– Не обязательно, – согласился Томашевский и улыбнулся впервые за время разговора. Он слегка поморщился и не без труда перевернулся на спину, прежде чем продолжить. – Эрик, ты всё здорово придумал. Если бы я был натуралом, то… Да нет, тебе вернее будет представить, что я родился девушкой. Тогда я, наверняка, мечтал бы о вселенской любви, приложил уйму усилий, чтобы влюбиться в хорошего парня, выйти за него замуж и… Да, наверняка нарожать ещё выводок детишек. Звучит чудовищно, не так ли? Вся беда в том, что я парень.

– Разве ты не можешь влюбиться, парень? – Эрик почти возмутился подходом Томашевского, хотя сам прежде любил посмеиваться над романтическими бреднями и считал их прерогативой не самой умной половины человечества.

– Ну почему же? Бывало, – откровенно и без стеснения сообщил Тома.

– Так в чём проблема? – вопрос прозвучал до того безыскусно, что Эрик сам чуть не рассмеялся от наивности своего подката.

– Не вижу смысла искать хорошего парня. Не вижу смысла искать взаимности, – Томашевский остался абсолютно серьёзен. Слова его прозвучали неожиданно цинично и взвешенно, как будто не один раз выверенные, тысячу раз доказанные. – В моём случае шанс один на семь миллиардов – и тот сомнительный. К чему душу рвать?

«К чему душу рвать? – Эрик не знал. – Ни к чему, конечно же! Но что делать, если душа уже рвётся?! Бороться? Отступать?»

– Гораздо приятнее найти скорбных приключений на свою задницу и лишний раз убедиться в собственной правоте? – упрёк.

– Да, можно и так сказать, – мудрость человека, который научился не спорить.

– Тома, послушай… Я хотел спросить, – после недолгого молчания Эрик всё-таки решился. Заставил себя решиться.

– Хотел – спрашивай, чего уж там, – спокойствие человека в блаженном неведении.

– Я тебе нравлюсь? – «Неужели же ты ни о чём не догадываешься?»

– Что, прости? – предчувствие ошибки.

Эрик заговорил громко, торопливо, почти съедая интервалы между словами:

– Нет, подожди, не перебивай. Мог бы ты в меня влюбиться? Со мной встречаться? Если бы я сказал, что ты мне нравишься?

Томашевский привстал с подушки, отвечая горячо, но вполголоса:

– Эрик! Ты понятия не имеешь, что несёшь! Я мужчина! Ты хоть понимаешь, что такое – встречаться с мужчиной? Что такое секс с мужчиной? – последняя фраза прозвучала возмущённым шёпотом.

– Вот ты мне и объяснишь! – Эрик непроизвольно скопировал интонацию Томашевского.

– Как это я тебе объясню?! На пальцах?! – Сергей с горем пополам уселся на кровати – в самый раз, чтобы успеть увернуться от попытки Эрика прикоснуться губами… К губам? К щеке? К шее? – Совсем с ума сошёл?!

– То есть со всякими мудаками трахаться ты готов на раз-два, а я, выходит, рожей не вышел?! – вызверился Эрик. – Или что, бабла у меня маловато? Простой пацан тебя не устраивает? Мажорика подавай?!

– Эрик! Опомнись! При чём здесь это?! Ты ещё ребёнок! – Томашевский усилием воли поднялся с кровати и потянулся за джинсами.

– Я ребёнок?! Я?! Мне девятнадцать!

– А мне – двадцать пять! – Томашевский кое-как оделся и завертелся по комнате в поисках чехла от ноутбука. – Даже если я выгляжу твоим ровесником и веду себя, как твой ровесник, это вовсе не означает, что я себя таковым считаю.

– Ты вечно ведёшь себя, как ребёнок! Сам посуди!