Текст книги "Другая жизнь (СИ)"

Автор книги: Haruka85

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 27 страниц)

– Лучше бы он сдох! Всем было бы от этого лучше!

– Не смей! – тяжёлый удар кулаком по столу.

– Да пошёл ты!

– Нет, Саша, это ты проваливай вон отсюда!

Собрался Широков на удивление быстро. Пытаясь представить себе последствия расставания, Эрик больше всего опасался слёз – извечная неспособность Саши сдержаться в критической ситуации пугала и обезоруживала. Однако, Шурик не заплакал. Напротив, разыскивая по шкафам, углам и стульям свои немногочисленные пожитки, он был зол и собран, а на предложение Эрика подвезти до Кутузовского ответил категорическим отказом и вызвал такси.

Распрощавшись со своим неудавшимся сожителем, Эрик попробовал было вздохнуть с облегчением, но никакой лёгкости не почувствовал.

«Серёжа ждёт!» – мысль о том, что Томашевский придёт в себя и не обнаружит рядом с собой никого, приводила Эрика в состояние до того неуютное, что он едва смог заставить себя перехватить кусок хлеба с чаем и побриться перед выходом из дома.

«До работы осталось… – он на бегу вгляделся в стрелки на циферблате любимых часов. – Да какая разница, сколько времени осталось, если его там нет!»

Самый шок ждал Эрика в дежурной больнице: там его тоже не оказалось.

– Да не может этого быть! – орал он на всю регистратуру, но отменить неопровержимого факта не мог: Томашевский Сергей в журнале регистрации значился как больной, добровольно отказавшийся от госпитализации. – Он без сознания был!

– Мало ли, так бывает. Пришёл в себя и отказался, – дородная, внушительная медсестра вещала до того авторитетно, что не поверить ей было очень трудно. – Видите, вот в этой графе написано «Томашевский С.В.»

– Это не его подпись, не его почерк!

– Послушайте, молодой человек, я не понимаю, чего вы от меня хотите? Здесь вашего родственника нет. Ночью я не дежурила, и вам могу показать только журнал, заполненный по всем правилам.

– А кто дежурил?

– Кто дежурил, тот спать домой поехал. И если вы надеетесь, что я вам сейчас выдам имена, фамилии и явки, то сильно ошибаетесь. Если вы думаете, что я вас обманываю, хотя я не понимаю, для чего мне это нужны все эти проблемы, позвоните вот по этому номеру, – дама, почти не глядя, ткнула пальцем в список номеров на стене, – там вам назовут все данные по ночным вызовам «неотложки»: когда, кого, откуда забрали и куда отвезли.

Никаких новых данных по указанному регистраторшей телефону выяснить не удалось: да, имел место вызов по указанному адресу, больной был доставлен бригадой именно в это лечебное заведение. И ожидаемое возмущение на вопрос о подделке подписи заведомо бессознательного пациента: «Если вы не знаете, куда делся ваш родственник после того, как добровольно покинул больницу, то уж мы и подавно знать не обязаны! Мужчина, вы занимаете линию!»

Куда пропал Сергей, ум Эрика постичь не мог. Круг замкнулся, необходимые по закону формальности были соблюдены, и никто не собирался давать никаких объяснений: по неосведомлённости или сознательному нежеланию – не ясно. Сколько Эрик ни бился, дождался только неодобрительной гримасы медсестры, которая принялась активно поправлять на стойке табличку «технологический перерыв» и всячески демонстрировала желание избавиться от общества настырного посетителя, чтобы отправиться в дальний закуток на зов утренне-кофейных запахов. О заботливо упрятанной внутрь её кармана купюре она уже не вспоминала.

Не желая и дальше оставаться в роли назойливого недотёпы, Эрик повернул к выходу. Он и сам себя чувствовал круглым идиотом, тем более, что Барышев, судя по ночному разговору, каким-то образом найти Томашевского смог. Эрик раз за разом повторял попытки дозвониться, но теперь телефон Барышева оказался вне зоны действия сети. Ничего сверхъестественного, если мыслить логически: за ночь батарея его телефона запросто могла разрядиться. Телефон Серёжи тоже оставался выключенным – и снова вполне логично, какой уж там в реанимации телефон, очнулся бы да в себя пришёл.

Успокаивая разбушевавшуюся фантазию доводами разума, Эрик добрался до работы, откуда звонили и звонили, стоило только самому освободить линию. Входящие он упорно игнорировал. Весть о болезни Сергея вряд ли могла так быстро дойти до сотрудников, если только Шурик не подсуетился, а дела компании волновали сейчас слишком мало.

И всё-таки в компании явно происходило что-то важное, это Эрик понял ещё на подходе к крыльцу: там, где раньше сотрудники не вполне легально покуривали группками по три-четыре человека, сегодня смолила компания из человек пятнадцати, не меньше. Все увлечённо и на повышенных тонах обсуждали какую-то новость, явно из разряда сплетни. Все так же дружно затихли и отвели глаза, издали завидев приближающегося директора по маркетингу.

«Какого фига уставились? Не так уж я и опоздал, на сорок минут всего…»

– Привет, мужики! Что у нас интересного?! – затолкав тревожные мысли в дальний угол сознания, Эрик привычно включился в образ любимца публики, но ожидаемого эффекта не произвёл. – Где рабочий настрой?

«Мужики» как-то резко смешались и отвели взгляды, некоторые поспешили затушить бычки об край урны и двинуться в сторону проходной, другие с нарочито независимым видом уставились вдаль, демонстративно докуривая. Та же гнетущая тишина в вестибюле и в лифте.

Зато Катенька, проявляя невиданную прыть, выпорхнула из кабинета гендиректора и решительно бросилась наперерез, будто только тем и занималась, что всё утро поджидала в засаде Эрика Рау.

– Эрик Александрович, вы подписали? – сразу и без предисловий.

– О, как! Доброго утра мне не пожелаешь, красавица? – Эрик хамил на автомате, и ничего с собой поделать не мог. Катя – девица вполне симпатичная, но довольно редкого по нынешним временам типажа, раздражала Эрика безмерно, и раздражала именно своей милой правильностью.

«Лучше бы ты, Серёга, выбрал себе в помощницы модельку – такую, чтобы с ногами от ушей, с талией и формами…» – а ведь Катенька была чудо как хороша, но ни шпилек, ни профессионального макияжа, ни остро отточенных когтей длиною в километр не демонстрировала. Она вся была воплощением неиспорченности, домашней простоты и уюта – на таких женятся. И Эрик, не желая сам себе в том признаться, ревновал. Ревновал, игнорируя даже тот факт, что Томашевский не раз выражался в том духе, что девушки его не привлекали никогда, и не мог отделаться от мысли, что взрослый и безупречный Серёжа когда-нибудь непременно захочет семью, наследников и женится на какой-нибудь провинциальной тихоне, подозрительно похожей на свою секретаршу. Тем более что сама Катерина поглядывала на своего руководителя с нескрываемой заботой и нежностью.

– Эрик Александрович, это нужно срочно! Вы же понимаете, что происходит?

– Нет, милая, вот этого я, как раз-таки, не понимаю! – Эрик встряхнул пальто и упрятал его в шкаф.

– Компания без руководителя… Так нельзя! – настырно лепетала девушка, а Эрик уже решительно шёл к своему столу, где со вчерашнего дня лежал небрежно брошенный рукой Томашевского некий «Приказ».

«Назначить на должность генерального директора ЗАО… директора по маркетингу Рау Эрика Александровича…» – за подписью всех акционеров. Бумага предательски задрожала в руках.

– Вот здесь протокол вчерашнего заседания акционеров. Я как раз к вашему приходу доделала…

«Серёжа, что всё это значит?! Что ты задумал?!»

Катеньке Эрик ничего не ответил – не счёл нужным обсуждать дела компании с младшими по должности сотрудниками. Наскоро собрав бумаги, он бросился в кабинет отца.

– Пап, что происходит? Ты, выходит, знал, что Серёга увольняется, и ничего мне не сказал?

– Знал. Не сказал. Всё так.

– Так почему ты его не остановил?!

– Довольно и того, что ещё вчера я пытался образумить тебя, Эрик! Помнишь, что мне ответил? «Мы сами разберёмся!» Вот и разбирайтесь. Точнее, разбирайся. Серёжа уволился, и я не могу его винить в желании держаться от тебя и компании как можно дальше.

– Но он же акционер!

– Он доверил свой пакет акций мне, и в управлении пока тоже участвовать не собирается.

– «Пока не собирается»?

– Надеюсь, он не переменит решения. Лично от себя я рекомендовал ему сменить адрес проживания. Он, в принципе, настроен продать квартиру, но это, к сожалению, не быстрый процесс.

– Что?! И я обо всём этом узнаю вот так, постфактум?

– А как ты хотел, Эрик? Ещё вчера ты отказывался даже говорить со мной.

– Папа, я спрашивал, о чём пойдёт речь на собрании!

– Сын, ты весьма убедительно вещал мне о своей новой любви! Быстро же ты переменил мнение.

– Я совершил ошибку.

– Я знаю.

– Что мне теперь делать?

– А вот это уже тебе думать, сын. Но приказ Серёжин рекомендую подписать. Ты тут единственный, кто способен принять у него вожжи и не угробить компанию. Подписывай, если, конечно, не хочешь пустить дело всей его жизни под откос.

Эрик не хотел. Он подписал приказ, вступил в должность, и дела нахлынули в утроенном объёме. Работа Томашевского неожиданно оказалась подобна дремучему лесу, из которого Эрик не видел ни намёка на выход или даже просвет. Переработать такой напор информации, казалось, было просто невозможно, но Сергей ведь как-то справлялся – недаром всё-таки слыл универсалом, широким специалистом и обладал фантастической работоспособностью.

Бросить начатое в должности директора по маркетингу тоже оказалось решительно невозможно, это было равносильно началу провала продаж с первого дня в директорском кресле. Назначить нового заместителя на свою прежнюю должность было попросту не из кого, недаром Эрик Рау считался незаменимым. Этой репутацией до нынешнего дня Эрик упивался, считал свои успехи лишь поводом для гордости, и настойчивые рекомендации Сергея подготовить себе достойного помощника воспринимал проявлением недоверия и сомнений. По факту, отсутствие возможности быстро заменить одного-единственного сотрудника ставило под угрозу успех всей команды.

Эрик разрывался на части весь день. Невозможность дозвониться до Вадима, который так и не включил телефон, вызывала стойкое желание бросить всё и сбежать, обзванивать и объезжать все подряд столичные больницы, чтобы разобраться, наконец, со странной ошибкой, неведомым образом закравшейся в систему. Однако, дела оказались настолько запущенны, что связали по рукам и ногам.

Лишь ближе к ночи, когда здание опустело, и самые настырные партнёры предпочли здоровый отдых неуёмным притязаниям, он в ужасе понял, что так и не смог найти Сергея. Эрик снова набрал номер Барышева.

«Абонент вне зоны…» – безучастно констатировал металлический голос.

– Вадим, это же всё твоя работа, да?! – выпалил Эрик, захлёбываясь вслух внезапным пониманием. – Сволочь, ты снова меня провёл! А я, идиот, снова тебе поверил!!!

====== “Другая жизнь” – Глава 2 ======

Вмешательство Вадима объяснило бы всё происходящее – любой абсурд становился вполне возможен со связями и возможностями этого человека. И даже задаваться вопросом, зачем тому устраивать подобный спектакль, не было надобности – Вадим сам раскрыл личные мотивы, практически прямым текстом объявил, что недостоин доверия, а Эрик… Эрик, в точности, как при первой встрече, принял откровенность за чистую монету и сам отдал в руки соперника контроль над ситуацией и над Томой.

В ту жуткую ночь, когда Сергей умирал у него на руках, Эрик готов был поклясться, что является единственным, кто необходим ему. Очередная ошибка? Ведь Томашевский не проронил вслух ни единого слова – лишь жесты, взгляды, прикосновения! Что если все слова и мысли, приписанные Сергею, были только лишь выдумкой обнадёженного воображения Эрика?

«Ведь о помощи он попросил не меня! Что если на самом деле Тома выбрал Вадима, как я выбрал Шурика? Что если я, без дураков, не нужен ему больше?» – эта версия объяснила бы тот факт, что Тома до сих пор не позвонил сам.

«Нет! Я не мог ошибиться!» – спорил он сам с собою.

«Ещё как можешь! Ты настоящий простофиля, и твой гонор только упрощает задачу любому, кто вознамерился тебя обмануть!» – такова была горькая правда, и честно оспаривать её можно было только с объективными аргументами на руках.

Картинка реальности сыпалась, непрерывно перестраивалась прямо на глазах, как, случается, «плывёт цифра» в телевизионном вещании – одно сплошное искажение. Эрик твёрдо знал одно: сдаваться сейчас нельзя. Мучимый инстинктивной потребностью делать хоть что-то, он загрузил из Сети список телефонов московских больниц.

«Ну где-то ты есть, Тома. Должен быть!»

На обзвон государственных медучреждений ушла уйма времени, но, в итоге, Томашевского Сергея не обнаружилось нигде.

Список частных клиник оказался короче. И снова – ничего. С одинаковой любезностью женские, девичьи и, изредка, даже мужские голоса твердили на разный манер один и тот же ответ: «Нет такого, ничем не можем помочь».

И закричать бы, как утром в дежурной больнице: «Да не может этого быть!» – только теперь уже совсем не осталось ясности, кто и в котором месте его обманывал. Самый ужас был в том, что если Вадиму достало смелости совершить похищение человека, едва избежавшего клинической смерти, то и забрать его мог куда угодно, хоть к себе домой, хоть в застенки клуба, и пока Томашевский сам не подаст хоть какой-нибудь знак, местонахождение его останется тайной.

Если только… Поиски станции скорой помощи, с которой была направлена бригада реаниматологов пришлось отложить до утра среды. График дежурств в режиме сутки через трое автоматически перенёс встречу с непосредственными участниками событий на пятницу.

Эрик чувствовал, что сходит с ума от бессилия. Он обрывал телефоны, регулярно наведывался в «Cherry Pie», а одну из ночей и вовсе провёл в дежурстве у клуба, пытаясь застать неуловимого директора на месте, но Барышев как сквозь землю провалился.

В четверг днём, правда, на телефон вдруг свалилось системное сообщение о том, что «абонент» появился в сети, но линия лишь на короткое время осталась занята, а потом снова оказалась отключена.

Работа, как назло, рвала на части, Эрик решительно не успевал ничего. Звонки, совещания, срочные встречи с влиятельными людьми и партнёрами, подчинённые, требующие тотального контроля, вопросы, требующие немедленного решения, когда никаких решений нет! Как быть, если нет даже понимания самого вопроса? Как быть, если нет ни времени, ни моральных, ни физических возможностей справиться со шквалом запросов?

Осталось одно желание: бросить всё, закрыться в кабинете и не пускать никого, чтобы разобраться с единственно важным делом – исчезновением Серёжи. Или малодушно напиться до беспамятства, чтобы хоть на краткий срок забыть обо всём.

Нельзя. Руководство конторой – последний акт доверия со стороны Томашевского. Или его прощальное проклятие?

Дурные мысли и предчувствия круглосуточно, беспрерывно пытали мозг. Усталость, мучительная жажда лечь и уснуть в конце концов, просто выключиться хоть ненадолго, входила в резкий диссонанс с абсолютной неспособностью Эрика унять нервное возбуждение.

Голова отказывалась соображать, концентрация рассеивалась и нервы вибрировали перетянутой струной. Рау едва ориентировался в происходящем, едва держал себя в руках, готовый сорваться в любую секунду на первого встречного.

Утром в пятницу Эрик снова атаковал приёмный покой злосчастной больницы, откуда исчез Сергей. Он требовал показать записи с камер видеонаблюдения. Он орал, как ненормальный, игнорируя указание руководства оформить какую-то заявку и ждать её рассмотрения. Он, наверное, в итоге вломился бы на пост охраны и залез в компьютер собственноручно, но был выведен за ворота под руки и возвращаться уже не стал: был ли здесь Серёжа и с кем был, догадаться не составляло труда, а информацию о том, куда его увезли, считать с беззвучного видео не представлялось возможным.

В пятницу днём Эрик два часа простоял около станции скорой помощи, чтобы дождаться, наконец, появления той самой машины. Он едва не врезал вышедшему на смену врачу реанимационной бригады, когда тот начал объяснять, мол, его обязанность – доставить больного до стационара и не дать ему скончаться по дороге, что и было сделано, а дальнейшая судьба несчастного никак его не касается.

– Вы же знаете, где он! Для чего вы врёте?! Сколько вам заплатили?! Я дам больше! – Эрик поспешил убраться восвояси, когда понял, что водитель набирает «112».

Ощущение всепоглощающей лжи вокруг сводило с ума. Подозрительные взгляды в офисе, стихающие при его появлении шепотки…

Новость о болезни Томашевского распространилась сразу вслед за известием об его увольнении, и кто стал её источником, сомнений быть не могло – только Шурик знал обо всём доподлинно, ведь ни отцу, ни Кате Эрик не смог рассказать начистоту, что же, в действительности, произошло, а они, очевидно, были в курсе. Молчали, впрочем, и вид принимали нейтральный.

Осторожно выяснить, не известно ли им о его местонахождении, Эрик, конечно, пытался, но безрезультатно: оба с разной степенью откровенности выразились, что если бы и обладали нужной информацией, то Эрику бы не сообщили точно.

Отец демонстративно избегал даже здороваться. Сдержанная, всегда приветливая Катя прятала глаза, принося документы на подпись, а кофе подавала с таким скорбным видом, что вскоре Эрик предпочёл обходиться без него. Шурик, спешно переведённый в штат одного из технических отделов, смотрел волком и был подозрительно молчалив.

Самое же страшное, что о Томашевском поползли сплетни – неприятные, приправленные необходимой порцией дыма, которая всегда свидетельствует о сокрытии огня.

Театр абсурда – и Эрик Рау в главной роли. Он чувствовал, что не верит даже самому себе.

Отец позвонил вечером в субботу:

– Эрик, мне помнится, ты спрашивал про Серёжу.

– Спрашивал.

– Я был у него. Всё в порядке, он поправляется.

– Папа, где он? Как ты его нашёл?

– Неважно, Эрик. Тебе не нужно это знать.

– Нужно! Папа, пожалуйста!

– Я ещё подумывал о том, чтобы рассказать, что к чему, но после сегодняшней выходки твоего ублюдочного любовника, я тебя к Серёже на пушечный выстрел не подпущу! Ясно?

– Ты про Сашу? Что он сделал?!

– Сами разбирайтесь! – сердито рявкнул вместо прощания Александр Генрихович.

Дозвониться до Широкова оказалось много сложнее, чем заставить себя в принципе позвонить. Хотя какие там принципы? Совершеннейший материалист по жизни, Эрик не раз за последние дни ловил себя на невольном желании обратиться за помощью к высшим силам. В случае же со вполне материальным Шуриком, Эрик смог расправиться с угрызениями совести при помощи обычного слова «надо».

– Алло, – невнятно прогнусавил Саша, наконец, после доброго десятка попыток.

– Саша, что случилось? Что ты натворил опять?

– Твой чокнутый Серёжа сломал мне нос и устроил сотрясение мозга, и ты ещё спрашиваешь, что я натворил?

– Не ври, он не кидается на людей на ровном месте!

– Да он совсем с катушек слетел!

– Ты видел его? Где?

– Ха! Так я тебе и сказал!

– Саша, пожалуйста!

– О, а ты, оказывается, умеешь просить!

В том, что Саша не скажет ничего более, Эрик не сомневался. Если подумать как следует, мальчишка, сам того не желая, выдал достаточно сведений, чтобы хоть отчасти утолить информационный голод Эрика.

Во-первых, если Сергей смог так качественно отделать Широкова, то он действительно выздоравливает, и достиг уже довольно приличной физической формы.

Во-вторых, очевидно, Тома не был заперт за семью замками. Если даже Шурик смог добраться до него, то и Эрик сможет. Главное, найти. Как гласит немецкая поговорка, «знают двое – знает и свинья». Вадим знал, отец знал, Широков знал, знала, скорее всего, и Катя – работа такая, и Равацкий.

«Никто из них не станет со мной разговаривать!» – пожалуй, впервые, Эрику пришло в голову представить, как, собственно, воспринимают его окружающие.

Ниточка непременно размотается, понимал он. Нужно только потянуть за нужный конец, но распутывать необходимо как можно скорее, потому что пока Эрика нет, рядом с Томой крутится Вадим, крутится Шурик, крутится уйма чужих людей, которые внушают определённые мысли, а уж сделать выводы – дело техники, было бы время подумать. К сожалению, времени у Томашевского было навалом, а накручивать себя он всегда умел даже между дел. Широков получил по физиономии не просто так – не принадлежал Сергей тому сорту людей, которые размахивают кулаками без причины, от плохого настроения. Значит, Саша спровоцировал – словами, действиями. Значит, Серёжа был готов принять провокацию всерьёз.

«Конечно, он готов! Ты сам его и подготовил! – Эрик поёжился. – Сам виноват! И теперь, когда ты снова исчез, что он должен думать? Что бы ты сам подумал на его месте?! Ничего хорошего не подумал бы».

Он снова принялся перебирать варианты действий:

«Подать заявление о пропаже человека?»,

«Подкараулить водителя «скорой»?»,

«Покопаться в отцовском навигаторе или видеорегистраторе? После стольких лет безграничного доверия? Он не враг мне, как все остальные, просто я его разозлил. Повиниться как следует и уговаривать, пока не расскажет?»

Последний вариант был самым простым и надёжным. Хоть никто и не отменял фантастического упрямства представителей семейства Рау, Эрик хорошо изучил отца и знал, что тот, кроме всего прочего, добр и склонен давать людям шансы – и вторые, и третьи, и десятые.

«Хватит с меня. Завтра поеду к отцу, – он свернул документ, на который непродуктивно пялился последний час. – Я всё выясню завтра».

Принятое решение как суррогат определённости принесло толику долгожданного утешения. Её хватило ровно на то, чтобы поужинать пачкой холодных сосисок с хлебом, принять тёплый душ и, едва вытянув ноги на прохладной простыне, провалиться в глубокий сон.

Организм, измотанный за неделю, требовал необходимого отдыха, и доверять внутреннему чувству времени было нельзя, – это Эрик понял только поздним утром в воскресенье. Разбудила его назойливо повторяющаяся мелодия телефонного звонка. Мозг всеми силами игнорировал источник шума, и Эрик, наверняка, не обратил бы на звук ни малейшего внимания, если бы он повторился раз или два, но он никак не умолкал, повторялся и повторялся, пока не разбудил всегда лёгкую на подъём раздражительность. Остро отточенной иглой нервное возбуждение воткнулось в сознание, и Эрик подскочил, бросился к телефону, который вдруг, как специально, умолк.

«Где я его бросил вчера?!» – Рау метался по квартире, уже на ходу приходя в себя, когда коридор снова огласила музыка – не стандартная мелодия вызова от безымянного абонента, но любимые «Poets of the Fall», поставленные на вызов от Томашевского.

– Да, Серёжа! Где ты? – нашёл, успел.

– Я не Серёжа, – вместо Сергея, устало растягивая слова, ответил Вадим.

– Где он? Что с ним?! Твою мать, почему ты звонишь с его номера?!

– Потому что его телефон до сих пор у меня? – нахальство, не знающее границ. – Или потому, что со своего уже устал набирать? Зачем названивал мне целую неделю, если теперь трубку не берёшь? Обиделся, что ли? Или мальчика очередного трахаешь?

– Нет никакого мальчика! Не уводи разговор! Почему Серёжин телефон у тебя? Где Томашевский?

– Ладно, не кипятись. Где ты сам сейчас?

– Дома!

– Ну так одевайся, собирайся, буду у тебя через полчаса.

Спешно натягивая на себя джинсы и свитер, Эрик перебирал так и эдак слова произнесенные Вадимом, чтобы расшифровать скрытый за ними смысл, выдумывал десятки причин для неожиданного звонка и визита Барышева. Может ли статься, что Сергею снова хуже? Или, напротив, он уже почти выздоровел? Один придёт Вадим или, может, с Томой? Что если Серёжа не простит, не захочет вернуться? Что если Серёжа теперь с Вадимом?

Предчувствие скручивало душу грубым канатом, ожидание стягивало канат тугим узлом. Отмеренные Барышевым полчаса ощущались вечностью, хотя за это время Эрик не успел присесть ни на секунду.

– Проходи, – Эрик впустил гостя в прихожую.

Барышев был точен, приехал один. Он медленно распутал шарф, спустил с плеч пальто, неторопливо развязал шнурки на правом ботинке, потом на левом…

– Где руки помыть?

«Ну чисто участковый врач на вызове!» – Рау был слишком напряжён и привычно искал разрядки в раздражении, но даже оно приходило слишком вялое.

– Кофе нальёшь? – ещё раз прервал молчание Барышев, как будто намеренно оттягивая начало разговора.

Эрик проводил Барышева на кухню, пытаясь поменьше смотреть на его несвежий, утомлённый вид. И снова тишина – так бывает, когда стена вопросов между двумя встаёт так прочно, что лишает способности говорить.

Кофе, бутерброд – себе, ему, чтобы оба в равных условиях, чтобы…

– Искал его, – не вопрос – констатация факта.

– Зря я снова тебе доверился, – серьёзный разговор двух уставших от борьбы врагов.

– Конечно. Это было глупо. Я предупреждал.

– Я хочу его увидеть.

– И только? Так мало? Если я начну торговаться, тебе поступиться нечем.

– Мне и так поступиться нечем. Я его потерял. Если он счастлив, то я готов просто посмотреть на него со стороны и уйти.

– И как ты поймёшь, счастлив ли он? Поверишь словам или красочно срежиссированным картинкам?

– Я пойму, поверь.

– Так же, как понимал его последние шесть лет? Как, по-твоему, был он счастлив с тобой?

– Не был.

– Был. Ты единственный, рядом с кем он может быть счастлив. А ты просто идиот, что ни тогда, ни сейчас не можешь в это поверить.

– Сейчас – больше, чем когда бы то ни было. Просто дай нам увидеться.

– Что решил с тем мальчишкой?

– Мы расстались.

– Я бы тебя даже похвалил за оперативность, но было бы гораздо лучше, если бы ты никогда его не вовлекал в вашу жизнь.

– Что сделано, то сделано. Но держаться за ошибки прошлого…

– Верно. Надо жить дальше. Так, чтобы их больше не повторять – вот лучшее искупление, – Вадим допил кофе и встал из-за стола. – Благодарю.

– Да на здоровье! Только объясни, ты что же кофе пить приезжал? В Москве вдруг все кофейни позакрывались? – «Неужели Вадим просто уйдёт, и я так ничего и не узнаю?»

– Нет, зачем? Я за тобой приехал. Только сначала убедиться хотел, что тебя, действительно, стоит везти к Томе.

– Проверил? Убедился? Да кто ты такой, чтобы решать за нас?!

– Ты прав, я никто. Я непростительно долго тешил свои заблуждения. Я отвезу тебя к Серёже. Он ждёт тебя, и я не могу поступить иначе. Впрочем, лучше ты отвези меня, а то останешься без машины, когда я уеду.

Самая обычная больница: старинное здание, литая ограда, колонны, лепнина, узкие беленькие окошки, тщательно вычищенная парадная лестница – идеально отделанный фасад, богатый, сдержанный интерьер. Эрик вспомнил этот адрес:

– Я звонил сюда, мне сказали…

– Что Серёжи здесь нет. Я оплатил и эту услугу тоже. Послушай, никто не должен был узнать. Но я допустил утечку. Думал, ты прибежишь в тот же день, край, – на следующий. Вместо тебя пришли какие-то левые люди с работы, пришёл твой блядский Саша, а ты сам – нет. Тебе ничего не сказали, сделали всё, чтобы ты не узнал? Поразительно, насколько тебя люди не любят, и насколько тебя любит он.

– Любит?

– Любит, к сожалению. Не понимаю, какие у тебя могут быть сомнения. И насколько Серёжу ценят люди, настолько же не ценишь ты.

– Я ценю.

– Всё это, к сожалению, слова, Эрик. Вот его палата. Иди и доказывай: как хочешь, чем хочешь, всей своей жизнью доказывай, но сделай его счастливым! Иначе…

Эрик не стал дослушивать, что там будет за «иначе» в исполнении Вадима. Неважно.

«Я сделаю! Я всё сделаю!» – он уверенно обогнул тележку санитарки у входа и вошёл.

Палата оказалась пуста.

====== “Другая жизнь” – Глава 3 ======

– Серёга, неужели, это правда ты, а?! Я до последнего не мог поверить в такую удачу!

– Какую ещё удачу? – Томашевский приподнялся на локте, пристально вглядываясь в лицо своего посетителя. Узнавание пронзило его в одно мгновение. Умом Сергей понимал, что в любом другом случае не смог бы удержаться от эмоций, но сейчас… Сейчас же совсем не получалось представить, какие чувства должен испытывать: радость, неприязнь, испуг, удивление – потому что не ощущал ничего. Пусто.

Парень, напротив, был заметно взволнован и явно не понимал, как держаться и куда себя деть:

– Осторожнее, капельница же! – он проворно поправил подушки, помогая Сергею занять полусидячее положение.

– Да и чёрт с ней. Надоело, – отмахнулся Тома и продолжил наблюдать за гостем. – Ты изменился… – банальное замечание, призванное прикрыть повисшую в воздухе неловкость.

– Зато ты всё такой же! Я боялся не узнать тебя после стольких лет… – посетитель радостно ухватился за предложенную тему, демонстрируя причудливую смесь восторга и восхищения. – Думал…

– Думал, я себе бюст пятого размера пришил и кудри до задницы отрастил? – Томашевский манерно повёл головой и метнул в лицо посетителю демонстративно-откровенный взгляд. – Я тебе советую сперва шкаф, вон, проверить. Мало ли, может, там и парик, и чулки, и чемодан с косметикой…

– Ты чего, а?! – отчаянно покраснел парень. – Правда, что ли?!

– А как ты думал?! Здесь Москва, знаешь ли, – и не такое можно, – суховато подвёл черту Сергей, умолк, уставился в дальний угол палаты. Не сказать, чтобы он получил удовольствие от растерянности своего визави, но и о резкости высказываний ничуть не жалел.

Собеседник тоже смущённо затих, как будто не решаясь продолжить разговор или попросту не находя слов. Этот парень лет двадцати трёх-двадцати пяти на вид смотрелся бы порядком старше, но простодушное, смешливое выражение его лица создавало особенное впечатление. Глубоко посаженные, с прищуром глаза, удивительным образом казались огромными, широко распахнутыми, и смотрели на мир открыто, с неподдельным интересом, с неравнодушием, присущим неиспорченному ребёнку. Колоритный типаж, из тех, про кого говорят «косая сажень в плечах», настоящий русский витязь – и ростом вышел, и выправкой, и силой – свободный свитер ручной работы едва ли скрывал игру литых мускулов на спине и плечах.

– Мама по-прежнему вяжет? – сжалился, наконец, Сергей.

– Да, как всегда. Деваться некуда, приходится носить…

– Тебе идёт, – вздёрнул уголок губ Тома, изображая подобие улыбки.

– Могу поделиться, у меня таких много, – собеседник улыбнулся много шире и несколько просветлел лицом.

– Спасибо, размерчик не мой. Так зачем ты меня искал? Случилось что? – слегка разрядив обстановку, Сергей нахмурился снова.

– Случилось, – по-детски-виновато потупился богатырь. – Я брата обидел.

– Илью? При чём здесь я?

– При чём здесь Илья?! Я тебя обидел, Серёжа! Я тебя пятый год ищу, чтобы прощения попросить, а ты как сквозь землю провалился в этой столице! Пойми, я глупый был, мальчишка. Я ничего не понял, когда ты с родителями поссорился.

– Я ни с кем не ссорился. Родители просто поставили на мне жирный крест, – ровно, без выражения проговорил Томашевский.