Текст книги "Другая жизнь (СИ)"

Автор книги: Haruka85

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)

– Если человек и впредь собирается решать свои учебные нужды за счёт предприятия, пусть изволит выкроить время на свои основные обязанности. Сами ознакомите Широкова с проблематикой или мне и этим нужно заниматься? – в ход пошли козыри.

– Ознакомлю, – переговоры Рау совершенно точно проиграл, потому что Томашевский был прав, и никакой логикой его было не побить.

– Чудно. Жду от него до вечера план работы. У вас всё, Эрик Александрович? – полная терпения и благожелательности улыбка как будто поставила точку в разговоре.

Комментарий к “Свободные отношения” – Глава 10 Чашка с розовыми цветами:

http://i.siteapi.org/01vg1ZMyDZLSymSnj5A2dJv9Ud0=/fit-in/330x/top/02c4018c6067741.s.siteapi.org/img/cc71d1cd301aea1407f4b60c0dd0fd5a6a530e45.jpg

Серёжин Mercedes-Benz C-класса C 200 4MATIC «Особая серия» цвет серый селенит:

http://www.zr.ru/_ah/img/WQPECJ831pwbUHawYSKELQ

Эрькин "сарай" BMW X6 – Чёрный матовый цвет:

https://avatars.mds.yandex.net/get-pdb/49816/e84253b2-28a2-47c1-a665-d25200bdc11a/s1200

====== “Свободные отношения” – Глава 11 ======

– Эрик, пойдём! – позвал Шурик и настойчиво потянул за рукав. – Всё в полном порядке, шеф ушёл на своих двоих, значит руки-ноги целы.

Эрику осталось только угрюмо вздохнуть и признать в кои-то веки правоту мальчишки: смысла оставаться на площадке не осталось ровно никакого.

– Нет, ну конечно, насчёт полного порядка я загнул: понятное дело, без проблем теперь не обойдётся. Как ты думаешь, он догадался, почему я здесь?

– Саша, ну ты сам как думаешь?

– Может, нет? А?

– Ты сам практически открытым текстом объявил, чем мы ночью занимались. Ты думаешь, Сергей Валентинович дурак? Или, может, глухой? Ну так рано ему ещё глохнуть! В свои двадцать два ты, конечно, вполне можешь счесть тридцатилетнего мужчину стариком, но, уверяю, Томашевский прекрасно слышит и в маразм ещё не впал.

– Значит…

– Значит, да, он всё правильно понял. Собирайся давай, на работу пора.

– Эрик, он всем расскажет? А вдруг, он деду позвонит?

– Послушай, Саша, если ты боишься огласки, стесняешься, сожалеешь, давай просто сделаем вид, что ничего между нами не было и никогда не будем вспоминать! С Сергеем Валентиновичем я постараюсь как-нибудь уладить проблему.

– Ни за что! Ты теперь мой! Слышишь? Ты мой, а я – твой, делай из меня хоть ездовую собаку!

«Ты мой, а я – твой!» – Эрик так мечтал услышать эти слова. Не от Шурика, от другого. И всё равно в груди потеплело. Лишь на краткий миг, но…

– Совсем сдурел?!

– Неа. Я тебя люблю! Я знаю, на самом деле ты добрый и ласковый. Своё счастье я не упущу!

– Саша! Ты меня не знаешь совсем! Никакой я не хороший! Я и счастье – мы рядом не стояли! Зачем ты себе напридумывал вот это всё?! Ты понимаешь, что я не обещал тебе ничего? Понимаешь?

– Понимаю.

– Зачем вот эти все яичницы и кофе едва ли не в постель? Какой смысл? Потрахались и разбежались. Зачем эти «люблю»?! Что, вот так просто – люблю и всё?! Легко как-то у тебя эти слова вылетают! Ты понимаешь, что далеко не первый у меня любовник, не десятый, не двадцатый?! Я тебе даже примерно цифру не назову, какой ты по счёту! – вот так, пожёстче, погрубее, чтоб все иллюзии прахом по ветру пустить.

– Значит, я буду последним! – дрожащим голосом упрямо возразил Шурик.

– С ума сошёл?! Не будешь ты последним, даже не мечтай! – и мрачное удовлетворение от того, что мальчишка вот-вот расплачется. Так надо. Помучается, пострадает, переболеет своей идеей-фикс и сам потом спасибо скажет.

– Мне никто, кроме тебя не нужен, понимаешь? Эрик… – первые крупные слёзы градинами скатились по щекам и тут же оказались размазаны шершавым рукавом джемпера.

– Ты, вообще, слышишь меня? Ты, кроме себя, слышишь кого-нибудь, а?

Мальчишка вскочил, резко отставив недопитую чашку, и с грохотом выскочил из-за стола.

«Вот же поганец! Ведь убрал же вчера Серёжину чашку на самый верх! Так нет, надо было не полениться и взять именно её!» – Эрик поднялся и отправился следом за сбежавшим мальчишкой.

В точности, как это уже было летом, только среагировал быстрее. Истерик и страстей за утро на его долю выпало предостаточно.

Открыть замок ванной, где заперся рыдающий Широков, было делом техники. Но если на кухне Эрик в ответ на этот эмоциональный выброс отреагировал агрессией, то теперь, разглядывая жалкий, подвывающий комок, скрюченный на низкой скамеечке у раковины, почувствовал что-то похожее на угрызения совести.

«Манипулятор хренов!»

Говорят, первое впечатление самое верное, но Эрик, раздавленный встречей с Сергеем, подумал ещё и о том, что смертельно ранив одного, непонятно, зачем, спустил собак на второго. И если в случае с Томашевским обстоятельства сыграли вперёд него, то обойтись с Шуриком помягче было в его власти. Да что там, Широкова вдруг стало попросту жалко – за двоих сразу, а может, и за троих, хотя на свои огорчения Эрик внимания обращать не привык. Ничего не осталось, кроме как пожалеть.

– Сань, ну не реви, ну ты чего? Ну ладно тебе! Я же предупреждал, что никакой я не хороший. Сам видишь теперь?

– Не вижу!

– Ну, а что ты видишь тогда, солнышко?

– Я люблю тебя, а ты не веришь. Никто мне не верит!

– И никто тебя не любит?

– Да!

– Ну и зачем тебе это надо, чтобы тебя все любили?

– Ни за чем! Мне ты нужен, Эрик! Ты подумал, я боюсь, что все узнают про нас? Что мне стыдно? Да? Из-за этого ты так рассердился?

– Не мели ерунды, Саша. Конечно, о таких вещах не болтают.

– Я не мелю ерунды, понятно?! – злые слёзы Шурика вдруг как-то разом высохли. – Я хочу быть с тобой. Если это ничья зубная щётка, тогда вместо неё здесь будет стоять моя! – и щётка Сергея полетела в мусорную корзину.

– Ой, сомневаюсь, Саня! – улыбнулся Эрик, никак не ожидавший от плаксивого Шурика подобной воинственности. – Собирайся, пора.

Спорить с мальчишкой было бесполезно, ругаться на него – только сырость разводить.

«Расстаться по-хорошему, по дружбе. Спустить всё на тормозах. Сделать вид, что всё по-старому. Он сам поймёт», – мысль об отношениях с кем-то подобным Широкову глубоко претила Эрику.

Переспать – да, вместе кататься на лыжах, играть в снежки и обсуждать классиков зарубежной литературы – можно, хотя тот же Тома копал глубже и рассуждал интереснее, – можно.

«Встречаться? Жить вместе? Да ни за что!»

И всё-таки было в обществе Шурика что-то особенное, умиротворяющее. Сергей терзал, бередил душу, ранил словами, колол взглядом. И если он был подобен незаживающей ране, то Шурик растекался целебным бальзамом.

– Эрик, смотри, это не Томашевский на балконе?

Конечно же, это был он, Серёжа.

– Он не свалится оттуда, Эрик? – всё внутри опустилось от страшного предчувствия.

Тихий, спокойный, улыбчивый, неторопливый – лишь изредка молчаливо-грустный от каких-то своих мыслей или желчно-едкий, если разозлить. Типичный флегматик. Флегматики ведь не прыгают с балконов, нет?

Эрик не выдержал, сорвался на Шурика снова. Ну как – сорвался… Едва не умолял его уйти с глаз долой, не мешать, не спровоцировать, хотя поздно, уже слишком поздно. Бежать на пятый этаж? Бесполезно. До первого лететь быстрее: «Уйди оттуда! Уйди, идиот! Уходи же! Ну!»

– Серёжа! – «Не делай глупостей!»

Томашевский, казалось, услышал: тяжёлый прыжок на стальную решётку – и нет никого.

Дрянная была затея – садиться за руль в таком состоянии: мало того, что ночь без сна притупляла внимание и спутывала мысли, так теперь ещё и сердце колотилось, как бешеное, и трясущиеся руки едва удерживали руль. Он свернул к первому попавшемуся супермаркету и вернулся с блоком сигарет после того, как на одном из светофоров чуть не перепутал тормоз и газ. Зажигалка, давно валявшаяся в бардачке без дела, снова перекочевала в карман.

– Эрик, можно я окно приоткрою? – робко выдавил из себя Сашка, наглотавшийся крепкого дыма.

– Ты дебил? На спидометр посмотри, – рыкнул Эрик, мечтая открыть все окна сразу, чтобы вместе с табачным дурманом сквозняк вынес заодно и пассажира.

– Эрик, останови, меня укачало!

– Прекрати дурака валять! Где я тебе остановлю на МКАДе?!

Аварийную остановку делать пришлось, и пока Шурик пытался продышаться, прижимаясь лбом к обледенелому ограждению, Эрик, не выпуская изо рта сигареты, продолжал думать только об одном: что если Томашевский всё-таки захочет нырнуть с балкона?

«Не захочет. Он взрослый, умный мужик!»

«Он явно не в себе!»

«Он высоты боится!»

«Есть уйма других способов!»

Эрик чудом удержался от того, чтобы сразу не броситься в квартиру Сергея, и теперь, когда уже порядком отъехал от дома, отчаянно борясь со страхом, убеждал себя в том, что реагировать нельзя. Нельзя реагировать. Одинаково глупо будет умолять Тому держать себя в руках или орать дурниной и, схватив за грудки, яростно вытрясать душу из его бренного тельца, ведь все эти пугающие мысли – не более, чем плод домыслов виноватого разума, не более, чем обыкновенные страхи, коим Эрик не имел склонности верить.

Увидеть Томашевского на совещании было неожиданно. Учитывая тот факт, что не более двух часов назад Сергей лично заявил, что болен и собирается вызвать врача, выглядел он более чем бодро, говорил связно, держался уверенно – ни следа недавней истерики, только взгляд странно неподвижный, неизвестно, в какую даль направленный. Аккуратная обувь, безупречный костюм, стильная стрижка, строгие, правильные черты лица, до сих пор не утратившие очарования юности. Томашевскому никто не дал бы тридцати – двадцать пять-двадцать шесть – максимум.

«И умница, редкий умница…» – Эрик заметно расслабился под баюкающие интонации генерального директора.

– Проектирование – физический прототип – тестирование… – монотонно проговаривал Сергей.

«Хорошо, что пришёл…» – полной грудью вздыхал Эрик.

И тут вдруг это:

– Что мы имеем, Эрик Александрович?

«Война?»

– Вы лично приняли от меня это задание. На этом, если нет вопросов, считаю совещание оконченным.

– Есть вопросы! – краска бросилась в лицо Эрику.

– В личном порядке.

«Всё-таки война!»

В кабинет Томашевского он нёсся на всех парах. Занят любезный директор? Не беда. Разговаривает? Отложим телефончик. Да что там, отложим, – Эрик едва не раскрошил бедный аппарат о массивную столешницу. Сейчас бы и столешницу саму – в щепки!

Это он любил – воевать, умел. Не то, что Томашевский. Тот не пожелал честно драться, обратился к интригам, впутал прошлые обстоятельства, лишних людей, хотя это была маленькая личная война меж двумя.

«Ну при чём здесь Широков? При чём?! Не будь ты сволочью, Тома! У пацана и так жизнь не сахар!»

Но мысль о том, что на самом деле он сам, а вовсе не Сергей, втащил невинного мальчишку в собственные разборки, отчаянно размахивала кумачовым флагом. Эрик, не думая о последствиях, подставил Шурку, и настигла того незаслуженная кара уязвлённого Томашевского, который оказался зол и мстителен, как тысяча чертей. Не переубедить. Умён, логичен, по-своему даже справедлив.

Эрик знал, что задание директора Широкову не по плечу. Как бы ни прикрывал он своего подопечного перед лицом начальства, знал, что пацан не только не хватает звёзд с неба, но и нерасторопен, невнимателен, немного ленив. Любая ерундовая проблема, возникающая в рабочем процессе Шурика, как бы между прочим ложилась на плечи Эрика. И не совсем понятно, почему так вышло, но и дипломная работа Широкова, само собой подразумевалось, едва ли не целиком будет написана тоже Эриком.

«Шурик не освоит моделирование, даже если очень захочет. Месяц сроку! Какой там месяц?! Поле непаханое работы!» – Эрик знал, что не бросит мальчишку на амбразуру, но как справится сам, совершенно не представлял.

– Тома, зачем ты это делаешь? Неужели не понятно, что проблема не в Шурике? – вдруг серьёзно спросил Эрик.

Новый раунд.

– Почему же? Разве не вы вчера высказались в том духе, что я недооцениваю мальчика? – Тома продолжал играть с правдой.

– Да я вообще не это имел ввиду! – Эрик не любил игр со словами и фактами.

– Что бы вы себе ни воображали, большего идиота, чем я есть, из меня делать не нужно. Уже достаточно. Если вчера у меня ещё могли оставаться какие-то сомнения, то буквально сегодня утром я прекрасно понял, что вы имели в виду, – всё. Игры закончились. Томашевский ударил наотмашь.

– Да ничего ты не понял! Из-за своей спеси ты вообще видишь и понимаешь только то, что хочешь видеть и понимать! – на войне все средства хороши. Упрёков Эрик не выносил. – Вечно всё упирается в твоё эго! Всё должно быть так, как хочется тебе! Всё происходит только так, как решил ты! Нет полутонов! Серёжа Томашевский всегда на высоте, а остальные – мусор, грязь под ногами! Я шесть лет бегу за тобой, чтобы доказать, будто я не такой, а на рубль дороже! И что ты? Упиваешься своими заслугами: вытащил, мол, оборванца из подворотни, в люди вывел, человеком сделал! Не жди благодарностей! Человека ты во мне никогда не видел! Ты достал меня! Ясно? Надоело! Если хочешь знать, да, я переспал с Широковым. И ещё тысячу раз пересплю! Потому что он любит меня! Мне хорошо с ним, потому что ему не важно, какой я есть! Понимаешь? Можешь себе такое представить хоть на секундочку? Можешь ты просто любить, не пытаясь никого переделывать?! Ты вообще знаешь, что такое любовь, Томашевский?! – Рау рубанул сплеча мечом, любовно отточенным обидами, страхами, болью, что годами не знали выхода.

«Кончено!»

– Знаю, – Сергей ответил тихо и просто, зябко поёжился, обхватил ладонью плечо, будто зажимая невидимую рану в подреберье.

– В книжках начитался? Кино насмотрелся?! – нехорошая улыбка, злой огонь в глазах. – Что ты можешь знать, если «свободные отношения» – предел твоих возможностей?!

– Уходи, Эрик, – ещё тише, ещё слабее.

– Ненавижу тебя! Всю жизнь тебя ненавидел! – добить, додавить, размазать. Это утром он убил нечаянно. Теперь убивал специально. Жестоко, изощрённо, чтобы уж точно не спасти… «Но лучше бы мучился».

– Я тебя любил, – устало, горько, в никуда. – Возьми свои ключи.

– Что?

– Ключи от твоей квартиры.

– Нет, повтори, что ты до этого сказал?

– Иди, мне нужно работать.

====== “Свободные отношения” – Глава 12 ======

– Шурик, откладывай всё, чем сейчас занимаешься. Вот тебе новое задание от начальства, – Эрик выгрузил на стол перед своим подопечным стопку книг и толстых академических журналов.

– Ещё? – Широков шустро свернул окно с перепиской и обернулся. – Эрик, мне старое ещё доделать нужно. Тут довольно много… – он откопал из-под вороха бумаги неряшливую стопку технических заданий.

– Оно и видно, – Эрик покосился на мигающую вкладку чата, но ничего не сказал – Широков смотрел виновато, а виновным Эрик ощущал себя.

– Так надо же с ребятами договориться на выходные, – пустился в объяснения Шурик, в ответ на выразительный взгляд. – Мы же едем, Эрик? Ты не забыл?

Эрик забыл. Откровенно говоря, обстоятельства неожиданно сложились таким образом, что он и помнить не хотел. Отрешиться от проблем и оторваться по полной на свежем воздухе – это было то, чего душа просила практически перманентно и по нарастающей весь последний год. Сейчас развлечения и отдых вдруг показались чем-то настолько далёким и неважным, будто и выдуманы были исключительно для того, чтобы кому-то что-то доказать. Себе? Сергею? Окружающим?

– Саша! Я никуда не еду, у меня работы невпроворот. У тебя тоже! Садись, пиши план и начинай работать!

– Но Эрик, мы уже договорились. Ты же обещал! Что ты занудствуешь, как старый дед?! – Широков как будто почувствовал, что упрёками и печальной мордашкой не добьётся желаемого, и сменил тактику. – Сам говорил, отдыхать надо, работа никогда не кончится!

«Занудствую? Как старый дед? – обычно нечто подобное любил говаривать сам Эрик, когда Серёжа в очередной раз отговаривался от увеселительных мероприятий какой-нибудь командировкой или срочным делом. – Я превращаюсь в Томашевского?»

Определённо, примерить на себя недостатки человека, которого сам только что обвинил во всех смертных грехах, было странно, неприятно, непривычно. Ощутить его правоту – всё равно, что признать собственное поражение.

– Но если кто-то в отношениях балбес, то хотя бы второй должен нести какую-то ответственность, – возразил Рау то ли Шурику, то ли самому себе – и снова словами Серёжи.

– Эрик, а у нас отношения? Правда? – Сашино бледное лицо засветилось восторгом с примесью лукавства.

– Ну ты и дебил. Что, вообще, в котелке твоём варится? – Эрик от досады чуть язык себе не прикусил, но сказанного не воротишь. – Работай давай. Вот тебе несколько статей и пара учебников. План нужен к вечеру. Остальное найдёшь в интернете.

«Да и какая разница, в конце концов? Пусть будут отношения, если уж мальчишке от этого радость», – Эрик прекрасно помнил о данном Томашевскому обещании трахнуть мальчишку ещё тысячу раз, и хоть считать до тысячи в намерения его не входило, отказываться от своих слов он тоже не собирался.

«Отношения – штука непрочная. Сегодня – есть они, завтра – уже нет».

Надеяться на Широкова Эрик не мог, поэтому, плюнув на здравый смысл, вечером положил на стол Томашевскому набросанный собственноручно черновик плана. Самого Сергея на месте не оказалось.

– Ушёл домой пораньше, заболел всё-таки… – строго и с оттенком укоризны откомментировала Катенька, слишком всё-таки наблюдательная и любопытная.

По мнению Эрика, секретарша Томы одна из немногих догадывалась об истинной подоплёке их дружбы, да и разговор сегодняшний на повышенных тонах наверняка слышала. В ответ пришлось хмыкнуть что-то неопределённое, выходка Сергея занимала его мысли сейчас гораздо сильнее, чем чьё бы то ни было осуждение:

«Вот стервец! Ведь и не собирался дожидаться, но всё равно вынудил меня писать эту чепуху именно сегодня!»

– Катенька, может мы ему скан на электроночку сбросим? – как можно ласковее улыбнулся Эрик: «Я ведь тоже могу быть принципиальным!»

– Можно, конечно. Я понимаю, вы не хотите беспокоить Сергея Валентиновича, но тут ещё бумаги срочные на подпись принесли. Я как раз хотела попросить вас занести ему на дом, если вас не затруднит…

«На дом?! Идеально! Как я сам до этого не додумался?!»

Уговаривать Шурика долго не пришлось:

– Саня, ты долго ещё собираешься здесь торчать? Домой пора!

– А как же план?

– Я уже написал, сладкий. Отблагодаришь?

– Отблагодарю, – не раздумывая, согласился Широков, а потом вдруг растерялся. – Но как? – понял и с запозданием покраснел.

– Собирайся давай, поехали! – немногословно скомандовал Эрик.

– Поехали, – поспешно, как будто объект влюблённости вот-вот передумает, кивнул Широков и принялся закрывать окна программ, – а куда?

– Тебя дома сильно ждут? – поинтересоваться планами мальчишки стоило хотя бы из вежливости.

– Сильно. Уже и розги замочили, по-любому, – понять, насколько серьёзен Шурик, было совершенно невозможно, но улыбался он решительно и смело.

– Тогда ко мне?

– Эрик! – обрадованный мальчишка, казалось, едва не бросился ему на шею. – Ты не шутишь?

Конечно же, Рау не шутил: «Вот так, Серёжа! Надеюсь, тебе не придёт в голову считать, что слова мои – пустые обещания!» – вообразив себя гением коварства, он как можно выразительнее облапил костлявые плечики Широкова, впихивая пластиковый конверт с документами в руки растрёпанного Томашевского. Тот, правда, не изобразил должного отчаяния в ответ на продемонстрированные деликатные обстоятельства возвращения бывшего партнёра домой: папку забрал молча, кивнул, шмыгнул носом и поспешил скрыться.

Сцена ревности с треском провалилась – в глубине души Эрик ожидал от Томашевского бурной экспрессии, однако отказываться от намеченного плана не спешил. Причин церемониться он больше не видел.

Шурик оказался в спальне, едва успел скинуть верхнюю одежду.

На сей раз Эрик любил его безжалостно, со всей злостью, не сдерживая себя, не особенно заботясь об удовольствии партнёра, но умело распаляя, не позволяя сдерживать почти животные стоны, неизбежно рвущиеся с губ, когда накал эмоций превращает секс из таинства любви в бездумный и яростный половой акт. И да, пусть слышат все, а главное, пусть Тома слышит и наслаждается тем, что сотворил своими же руками.

– Эрик… – бездумный шёпот в темноте. – Эрик, я такой счастливый! С тобой… – и дрожащими пальцами по лицу – слепо, доверчиво.

– Спи, Саня. Спи, – Рау скатился на бок и потянулся за сигаретами – стоило только начать, и старая привычка вернулась, как будто и не уходила никогда.

– Эрик, я не хочу спать, – активное движение под одеялом.

– Почему? – Рау едва скрыл раздражение, так рассчитывал, что Шурик вырубится сразу после секса.

– Есть хочу…

– Иди в душ, я закажу пиццу, – устало вздохнул Эрик – сам он голоден не был, как не был настроен и на ночные посиделки, но ужина мальчишка заслуживал.

Разруха, оставленная в квартире ещё после завтрака, неприятно бросилась в глаза. Кое-как перестелив кровать, Эрик поправил подушки на диване в гостиной, расставил обувь в прихожей… Желание развести кипятка пополам с хлоркой и перемыть в этом доме всё стало нестерпимым, стоило только зажечь свет на кухне: ни единой свободной поверхности, ни единой чистой тарелки…

«Серёжина чашка! – в голове вспышкой мелькнуло образ осквернённой реликвии. – Где?»

Чашки не было в пределах видимости. Постепенно ускоряясь, Эрик заполнил посудомоечную машину, протёр столы и барную стойку, проверил шкафчики, даже по комнатам прошёлся, обшаривая взглядом полки и подоконники, заглянул даже в мусорное ведро – чашки не было нигде.

– Саша, где чашка? – начал Эрик, стоило только Широкову показаться из ванной.

– Какая чашка? Я ничего не брал, – не понял Шурик.

– Из которой ты пил утром. Куда ты её дел?!

– Не помню. На столе оставил, кажется… – равнодушно пожал плечами мальчишка, не переставая вытирать волосы.

– Саша! – Эрик незамысловато матюгнулся и выдернул из рук Широкова полотенце. – Давай без «кажется»! Куда ты её дел?!

– На кухне оставил.

– Где – на кухне, вспоминай.

– На столе. Объясни, что в ней такого, Эрик? Мне она понравилась, вот я её и взял, а оказалось, самая обычная чашка, и ручка неудобная.

Объяснять Эрик не собирался – накинул полотенце Широкову на плечо и вернулся в кухню, продолжая с обидой думать о том, что Серёжа чашку хвалил и любил, и даже держал её всегда как-то по-особенному бережно, на кончиках пальцев.

«Я тебя любил…» – глухой, тихий голос Томашевского.

Эрик стряхнул морок воспоминания. Он не раскаивался: «Это я тебя любил! Я так мечтал о тебе! А ты…» – все сгоряча высказанные утром слова горчили правдой.

«Вот Шурик… тот любит меня – ни поспорить, ни усомниться…» – мрачное удовлетворение.

Смотреть на часы надоело: доставка запаздывала, как это случалось довольно часто в их отдалённом жилкомплексе. С минуты на минуту шустрый Шурик должен был появиться в обозримом пространстве, и это означало, что придётся поддерживать беседу. Сашка относился к тому типу людей, которые не выносят тишины и не умеют молчать, а молчать хотелось нестерпимо, так же как и курить.

Эрик щёлкнул зажигалкой, затянулся поглубже, протяжно выдохнул в приоткрытую фрамугу и выглянул посмотреть, не подъехал ли курьер – никого. Пустынно, никаких признаков человеческого присутствия. Только изогнутая цепочка свежих следов портила пейзаж, бороздой пересекая идеальную гладь выпавшего за день снега. Он всмотрелся пристальнее в уютно подсвеченную фонарями глубину леса: сотни стройных, прямых стволов – отчётливо различимых близ освещённых дорожек и постепенно теряющих очертания в потёмках. На долю секунды какое-то неясное движение в тени деревьев зацепило взгляд.

«Какому идиоту придёт в голову бродить по лесу зимней ночью?» – вероятнее всего, припозднившийся собаковод…

Эрик бы, пожалуй, ещё понаблюдал, подумал над неожиданной загадкой, но…

– Я готов! – бодрый голосок с хрипотцой отвлёк от размышлений. – Ты всегда здесь куришь?

Эрик поспешно погасил окурок и захлопнул окно:

– Вообще-то, я не курю, – совершенно нелогично и не слишком приветливо возразил он, как будто бы втайне надеясь на конфликт.

Но Шурик, наверное, тем и заслужил внимание Эрика, что на подначки не вёлся и в выяснения отношений не ввязывался. Он просто молча приблизился сбоку, прижался лбом к плечу и лишь слегка коснулся ладонью крепко стиснутого кулака Эрика, так и стоял – минуту, две, три, не отрываясь, пока пальцы сами собой не расслабились, не разжались, пока вторая сильная рука не развернула, обхватив за талию, не прижала к груди.

– Дурачок…

– Угу, – послушно согласился Санька, повозился немного, устраиваясь поудобнее, и снова затих.

Волна неизведанной доселе нежности окатила Эрика – хрупкость, доверчивость ребёнка, так нуждающегося в заботе и защите, обезоруживала. Эта нежность сама, как искусный противник, мудро выжидала момент, чтобы припереть к стенке.

«Хорошо…» – бальзам на израненную душу.

«Мне, и правда, с ним хорошо?»

====== “Свободные отношения” – Глава 13 ======

С Шуриком, действительно, было неплохо, даже несмотря на то, что он почти всегда крутился рядом. Помимо покладистого характера, он обладал ещё одним бесценным качеством – способностью отвлекать. Самое скверное настроение Саша, казалось, чувствовал и знал, чем лечить; умел самую праведную вспышку раздражения гасить, а угрызения совести – убаюкивать.

Улыбка к месту, болтовня невпопад, грустная мордашка, способность промолчать, шутка или история в тему, правильно подобранный фильм или вовремя подсунутый под руку бутерброд – арсенал нехитрый, но действенный. Неизвестно, где и у кого мальчишка мог набраться опыта, который сделал бы честь жене самого деспотичного мужа. Про таких, Эрик помнил, ещё мама говорила: «Я и мальчиком, я и девочкой; я и зайчиком, я и белочкой».

В отношении же секса он был настолько неприхотлив и послушен, что согласился бы, наверное, на самый смелый эксперимент – Эрику хватало ума не предлагать, довольствоваться полной его отдачей в темноте спальни.

Томашевский, так получилось, с того памятного разговора на глаза не попадался: на ковёр больше не вызывал, по кабинетам не шастал, совещаний не затевал, да и сам Эрик, с одной стороны, был поглощён работой, а с другой, – совершенно не горел желанием пересекаться с начальством.

До субботы, собственно, и оставалось всего-ничего, а в выходные, как и планировалось, привычной компанией коллег-приятелей дружно рванули на турбазу. Лыжи – на сей раз, классические, шашлыки, баня, костёр из валежника высотой в человеческий рост…

Вымотанный трудовой неделей, подъёмами затемно, сложными сборами, тяжёлой зимней дорогой, пятнадцатикилометровой пробежкой по извилистой лесной лыжне и десятками дел по устройству мало-мальски приличного быта, Эрик, махнул рукой на срочные дела. Вместо того, чтобы забыться, однако, он продолжал ловить себя на том, что мыслями находится в совершенно другом месте и времени.

Бросаясь с головой в каждое новое занятие, он надеялся переключиться, но от себя не убежишь, и не отделаешься так просто от ощущения того, что ты находишься не там и не с тем, с кем должно.

Тревога достигла апогея, когда утомлённая активным отдыхом компания собралась на костровой площадке, и Шурик взялся за гитару. Талант к выступлениям на публике у него, определённо, был, как и к музыке, и к пению, и к лицедейству. Вечерние выступления у костра почти стали обязательным атрибутом походной жизни, стоило ему влиться в коллектив. Каждую исполненную песню – весёлую ли, грустную – Саша не просто пел под собственный аккомпанемент, он её проживал.

– Совершенно случайно несколько дней назад всплыла в памяти одна любимая мною в детстве, но, к сожалению, не слишком популярная песня. Она нам очень даже подходит – там и про лес есть, и про людей хороших… Даже вместо тоста вполне подойдёт. Но вообще-то, она довольно грустная. Вот послушайте, – Шурик запел, и его ребячливая мордашка неуловимо изменилась, подёрнулась поволокой печали.

«…Как хочется, эхо, чтоб нас не бросали,

Чтоб честным и добрым почаще везло.

Услышало эхо, в какой я печали,

Спустилось с вершины и рядом пошло…»*

Та самая песня… Перед глазами поплыли картинки недавнего прошлого. Серёжа, перегнувшийся через хлипкие перила балкона. Одинокая фигурка, мелькнувшая под сенью ночного леса.

«Я любил тебя!» – бледное, неподвижное лицо.

Тревога забилась в груди сильнее, разлилась пульсацией в крови, встряхнула каждую клеточку тела. Будто наваждение рассеялось. Эрик схватился за телефон – никакой связи, чего ещё ожидать от глухого леса? Не предупредив никого, он рванул по направлению к административному корпусу, долго стучал в тёмное окошко, пока заспанный сторож не засветил тусклую лампочку, не дохнул перегаром:

– Чего?

– У вас есть телефон? Мне нужно срочно позвонить, – и купюру в карман – для убедительности.

Телефон был: старенький, грязный, с помехами на линии и едва слышным гудком.

Томашевский не спешил отвечать, а Эрик сердился и дёргал коленкой, больно задевая за угол тумбочки:

«Просто возьми трубку, где бы ты ни был! Ну что тебе стоит! Всегда так! Мне нужно, но тебе же наплевать!»

Томашевский ответил, а Эрик уже знал, что сразу оборвёт связь.

Возвращался спокойно, размеренным шагом, прислушиваясь к скрипам и потрескиванию промёрзших насквозь стволов, хрусту снега под ногами, к голосам в отдалении, к себе. Тревога отпустила. Серёжа, наверняка, был дома, спал или работал, как обычно, и ему самому ни на миг не закралась мысль позвонить Эрику, просто узнать, что он есть.

«Тебе наплевать! Тебе и без меня всего в жизни хватает! Я сорвался, я натворил глупостей, наговорил гадостей, но не сожалею, не сожалею ни капли! Как можно испытывать сожаления за слова и поступки, которые не достигли цели? Если ты настолько равнодушен, мне давно стоило разорвать эту привязанность!»

Как мантру, раз за разом Эрик повторял сам себе: «Ты не нужен ему», – пока не поселилось в душе что-то похожее на покой. Пускай покой не был долгим. Пускай он больше походил на холодную, чёрную пустоту, чем на уютное умиротворение, – уже хорошо. Пустота – не боль, это ясность мыслей и резкость ощущений, это…

«Ты не нужен ему», – Эрик готов был повторять снова, пока не поверит.

– Эрик! – Шурик вылетел из-за кустов и с разбегу влепился всем телом в грудь и живот Эрика, запыхавшийся, переполошённый.

– Ты едва не сшиб меня! – попробовал возмутиться Рау.

– Где ты был?! Я тебя звал, и в домике был, и весь лес, кажется, обегал!

– Кажется, малыш. Меня не было всего минут пять.

– Девять! Целых девять минут! А потом я пошёл искать тебя! Связи же нет, я даже позвонить не мог!

– Дурачок! Куда я денусь?! Вон моя машина стоит!

– Мало ли! Это же лес! Тут что угодно случиться может! – не унимался Сашка, крепко стискивая руки в замок за спиной человека, которого вдруг решил объявить самой главной ценностью на свете.