Текст книги "Другая жизнь (СИ)"

Автор книги: Haruka85

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц)

====== Пролог ======

Парень зябко поёжился от непрерывного скольжения морозного сквозняка по худым, обнажённым щиколоткам, запахнул плотнее полы дутой куртки, наскоро наброшенной едва ли не на голое тело, и снова вдавил до основания кнопку дверного звонка.

Хлипкая, варварски оплавленная окурком пластмассина жалобно скрежетала на кончиках белых от напряжения пальцев, но понять, приводит ли прилагаемое усилие к желаемому результату, было решительно невозможно. Гул низких басов, визг электрогитары и долбёжка ударных за облезлой, исписанной матерщиной стеной, отделяющей шумную квартиру от лестничной клетки, заглушали не только слабенькую имитацию соловьиной трели, но и яростный стук кулаком, и даже удары каблуком тяжёлого зимнего башмака на толстой подошве.

Хотя… Визитёр решил проявить упорство. Потому что был в бешенстве. Пиная солидную металлическую дверь всё злее, он понял, что оказался услышан лишь когда с размаху поцеловал лбом вход в близлежащую квартиру, заряжённый импульсом резко распахнувшейся створки.

Хрущёвки… Площадка по хитроумной задумке архитектора была так компактна, что выйти на лестницу одновременно жильцы сразу трёх квартир этажа могли только в одном случае, – открыв свои двери вовнутрь. Увы, эгоистичных обитателей современного мегаполиса вряд ли интересовали планы советских инженеров, удобство соседей и даже требования техники безопасности. Усиленные двери, установленные теперь повсеместно, открывались только наружу.

Собственное удобство нынче в большой чести, как и свободный квадрат жилплощади в крошечной прихожей и трепетно лелеемое «хочу».

Именно последнее из обстоятельств и объясняло то отчаянное противостояние двух молодых людей, оказавшихся по разные стороны от порога «нехорошей» квартиры.

Одному из них, тому, кто сейчас с деланным безразличием подпирал плечом косяк, не вынимая изо рта вонючей ментоловой сигареты, хотелось слушать музыку. Хэви-метал. Дарк-метал. Блэк-метал. Дэт-метал. В два часа ночи. На третьем этаже жиденькой панельной пятиэтажки.

Второму, тому, кто поспешно поднимался по стенке вверх, чтобы принять чуть более удачное для беседы, относительно вертикальное своё положение, в два часа ночи удивительным образом хотелось спать. И убить первого. Задушить голыми руками, ухватив длинными, цепкими пальцами прямо поперёк довольно мускулистой, с угловато выпирающим кадыком шеи. Или хотя бы ударить смачно кулаком в надменную физиономию. Чтобы уж наверняка внести долю хаоса в бесцельное, бесполезное, полное разрушительной праздности существование этого махрового эгоиста.

И уже всё равно, что противник на полголовы выше ростом и в плечах изрядно шире, и телосложением крепче, и к уличной драке приспособлен лучше, а по сути мальчишка, норовистый старшеклассник, вряд ли достигший в своей никчёмной жизни хотя бы совершеннолетия. Нельзя дать волю гневу. Никак нельзя. Лучше не будет никому. Хуже – всем. Вряд ли стоило выходить посреди ночи в стылый, заплёванный подъезд для того, чтобы испортить ситуацию ещё больше.

Они были разные, эти двое: первый хотел, делал, и получал своё от жизни любой ценой, не считаясь с потерями; второй тоже хотел, но немного другого, иначе, умел держать себя в руках, и, что немаловажно, тоже редко оставался в проигрыше. Сегодня, кажется, был тот редкий случай.

– Здравствуйте, я ваш новый сосед сверху… – витиевато начал посетитель, но тут же был бесцеремонно перебит соседом снизу, который явно не собирался тратить своё время на политес.

– Тома-а-а, приве-е-ет! Ты всё-таки решила навестить меня, дорогуша?! – с радостной издёвкой протянул подросток, пьяно блеснув из-под длинной, со следами мелирования, чёлки светлыми, мутноватыми глазами, и ухмыльнулся со значением. – Прости, у меня уже ночует одна красотка сегодня, хотя, если подумать, у меня найдётся местечко и для тебя…

– Я вам не дорогуша! Меня зовут… – ни малейшего желания слушать бред тщеславного недовыходца из пубертатного периода.

– Тома! – поспешил подсказать юный нахал.

– Не Тома, чёрт побери, дайте сказать!

– Томочка? Тамарочка? – второй, терпеливый, снова оказался перебит первым, куда менее терпеливым, и вместе с тем растратил остатки своего терпения.

Первое имя, точнее, прозвище, – «Тома» – он привык воспринимать относительно спокойно, то была неумолимая неизбежность, побочный эффект длиною в жизнь. Любой коллектив рано или поздно приходил именно к этому, самому банальному, сокращению от фамилии. Второе – «Томочка» – романтическая производная от «Томы», непременный атрибут романтических же отношений – воспринималась даже с долей умиления. Третье же, рождённое в далёком и безжалостном мире детства, было ненавистно до глубины души и действовало на рассудительного и уравновешенного мальчишку с совершенно кукольной, девчачьей внешностью, подобно красной тряпке на быка.

«Бесит! Как же он меня бесит!» – никому ещё не удавалось выдать на гора столько причин для злости сразу. Последняя капля.

– Какая я тебе, к чертовой бабушке «Тамарочка», ушлёпок ты малолетний?! Заруби себе на носу, меня зовут Сергей Валентинович Томашевский! На «вы». И выключи уже свой грёбаный метал, придурок! Два часа ночи! Я, чтоб ты знал, спать хочу! Как и все жильцы дома, которые непонятно чего дожидаются – уж явно не пробуждения твоей совести! Мне, в отличие от некоторых, завтра на работу прямо с утра! И у меня болит голова! И у тебя завтра тоже заболит, потому что не может не заболеть после такой пьянки, когда ты парня от девушки отличить не в состоянии! – сосед сверху, Сергей, едва перевёл дыхание, сбившееся после гневной тирады, чтобы продолжить, но внезапно понял, что музыка уже стихла, и единственным источником шума в подъезде теперь является его собственный ор.

– Эрик, что случилось? Кто это? – из-за спины парня испуганно выглянула чернявая растрёпанная девчачья головка, округлое голое плечико со спущенной лямкой лифчика…

– Уберись с глаз долой, дура, ты же голая! – раздражённо отмахнулся от девицы наглец по имени Эрик. – Так объясни мне, любезный Сергей-как-там-тебя-Томашевский, с какой радости меня должны интересовать твои проблемы? Твоя головная боль – это твоя головная боль, а моя – не твоего ума дело! Наряд милиции сюда не поедет, проверено поколениями! Морду ты мне, коротышка, не набьёшь – кишка тонка! Есть ещё аргументы?

– Есть аргументы. Отец твой, как только вернётся из командировки, будет оповещён обо всех твоих фокусах, будь уверен.

– И что? Каждый раз оповещают, – нахальства в голосе только прибавилось, но Сергею сейчас хорошо было видно, что парень задёргался. – Есть, думаешь, польза? Иди отсюда лучше подобру-поздорову, пока я тебя с лестницы не спустил. Они здесь страсть какие удобные для этого дела.

– Угрозы – это отдельная, очень интересная тема, Эрик. Так ведь тебя зовут? А отца ты боишься. Точнее, боишься его ремня.

– С чего бы это?

– Мне так кажется. И как бы ты ни храбрился, польза от моих слов будет. Ты уже боишься. Хочешь спустить меня с лестницы – попробуй. Мне действительно всё равно. Спокойной ночи, – и, не дожидаясь ответа, Сергей зашагал вверх по лестнице. И только на своём этаже, перед тем, как услышать громкий хлопок соседской двери, услышал тихое: «Козёл ты!» – вдогонку. И чуточку громче: «Тамарочка!»

====== “Тамарочка” – Глава 1 ======

Эрик никогда с точностью не мог знать заранее, когда появится дома отец. Предполагать – мог, но не точнее, чем синоптики угадывают прогноз погоды на неделю. Александр Генрихович Рау служил дальнобойщиком с тем непредсказуемым графиком работы, когда вызов в рейс мог прозвучать хоть в полночь, хоть в полдень, хоть… да никого не волновало, где сейчас находится водитель, чем он занят, сколько спал, успел ли поесть, и каковы его личные обстоятельства. Зачастую одна поездка перетекала в другую, в третью, и, провожая отца в субботу, Эрик мог не волноваться, если оставался дома один до воскресенья следующей недели.

По возвращении Александр Генрихович прятал в шкафу под стопкой постельного белья новую пачку свежезаработанных купюр. Потом, не размениваясь ни на тарелки, ни на ножи, с наслаждением ополовинивал кастрюлю густого борща с мясом и хорошим ломтем батона, на ходу бросал сыну короткое «Всё нормально?», дожидался от него ещё более лаконичного «Угу» и вырубался на спешно разложенном Эриком диване прямо в одежде.

Позвонить могли уже через полчаса. Отдых в этой квартире был в большой цене, поэтому если на пороге квартиры появлялись жалобщики, Рау-сын моментально выходил из себя. Он врал едким шёпотом сквозь едва приоткрытую дверь, что отец ещё не приехал, что он спит, вышел в магазин, и очередную вредную старушенцию почти удавалось спровадить, но… к несчастью, Александр Генрихович спал слишком чутко для человека, который проводил за рулём недели напролёт. Видимо сказывалась многолетняя выучка засыпать в любом месте, в любой позе, на любое количество минут и мгновенно просыпаться.

– Сашенька, ты можешь себе представить, что вытворяет Эйричка, когда тебя нет дома?! – так начинались все без исключения жалобы.

«Сашенька» не представлял, да и представлять не имел никакого желания. Иногда ему мучительно хотелось отправить капризных соседок затяжным прыжком с лестницы до первого этажа, но воспитание, лень, соседский и родительский долг не позволяли.

Александр Генрихович терпел. Приходилось слушать и десять минут, и двадцать, и тридцать, а иногда целый час этот мучительный стрёкот.

«Эйричка» накурил в подъезде – ужасно, непростительно – у несчастной женщины случился гипертонический криз, и всю неделю барахлит чудесная радиоточка советских времён!

«Ребятки» очень шумели и так заплевали всю лестницу, что в подъезде вот-вот приключится эпидемия туберкулёза, а на кухне засорилась канализация!

«Мальчик», конечно, умненький, но совершенно не уважает старших и вместо того, чтобы здороваться с «дамами», ходит, «завесив» уши музыкой, носом в телефоне, отчего у «ребёнка» непременно испортится сразу и слух, и зрение, и разовьётся слабоумие, а зять неблагодарный до сих пор не соизволил привесить карниз…

Отец возвращался в квартиру понурый, виноватый за всё на свете сразу: за одиночество несчастных бабок, правительство, трудную жизнь, неблагодарных детей и внуков, погоду, сдохшую в прошлом месяце кошку МарьВанны, за «проклятущий» сахарный диабет Людмилы Вениаминовны, за колики младенца Витеньки… Он доставал с антресолей дрель с перфоратором, ящик гвоздей и молоток, разводной ключ, паяльник и отправлялся компенсировать моральный вред измученным непутёвым отпрыском и несправедливостью бытия соседям.

Он возвращался спустя часы, потому что после ремонта радио оказывалось, что в туалете мигает лампочка, ножи затупились, пирожки с капусткой вот-вот подойдут, уже и чайничек на плите. Он возвращался ещё более виноватый – теперь уже перед сыном, любимым Эриком, отцовской гордостью и единственным светом в окошке.

Каких только баек о себе не наслушался Эрик, наблюдая из-за угла кухни за ссутуленной фигурой отца на пороге! Фантазия досужих сплетниц безудержна и не поддаётся никаким законам логики. Мол, катится мальчик по наклонной: хулиган, двоечник, дегенерат, и опасный. И пьёт, и курит едва не с младенчества, и девок водит похабных, и мужиков, кажется, видели. А как иначе, если дружки – уголовники? И наркотиками балуется, и гепатит подцепил неизлечимый, и первые признаки СПИДа уже дают о себе знать!

Бабульки сочиняли до того самозабвенно, что уже на следующий день совершенно искренне ужасались уродливому слуху, только вчера ими лично выдуманному и любовно выпестованному. Они заврались до того, что сами стали бояться до трясучки и уголовников, и гепатита и шарахались, как черт от ладана, от злополучной квартиры и её опасного обитателя.

Отец верил соседкам. Верил каждому слову, но молчал, смотрел на сына глазами побитой собаки и вздыхал. По какой-то не совсем ясной причине весь дом свято верил, что «Сашенька» дерёт сына, как Сидорову козу, лупит всем, что только под руку подвернётся – и поделом, да только без проку.

Лучше бы действительно драл. Или орал благим матом. Или читал бесконечные морали, как часто жаловались промеж собой ровесники. Лишь бы знать, что ему не всё равно, что не махнул рукой на сына.

Отец молчал виновато и отводил глаза. Он считал себя неудачником, а значит, был им. Краснодипломник, перспективный молодой инженер, Александр Рау получил распределение на одно из крупнейших предприятий радиоэлектронного комплекса Москвы – почти нереальный успех для студента из глубинки. Он успел поступить в аспирантуру, жениться, встать в очередь «на жильё», стать отцом дочери и, главное, получить-таки квартиру в спальном районе – зацепиться!

Саша умел быть успешным в системе, когда схема продвижения наверх была кристально прозрачна и одинакова для всех. Учись прилежно, трудись честно, перевыполняй план, стремись к светлому будущему, и оно непременно наступит. Оно непременно наступило бы, но Союзу пришёл конец. Почва под ногами зашаталась, родное предприятие стремительно ушло под воду – ни работы, ни зарплаты, ни надежды. Тысячи сокращённых. Челноки, бандиты, нищие. Инженеры мыли полы, мели улицы и торговали сосисками на вокзалах.

Полученные Александром ещё в армии права на управление грузовым автотранспортом неожиданно пригодились. Дальнобой – дело тяжёлое, опасное, но и денежное. Семье Рау голодать не пришлось. И даже – невиданная роскошь – хватило смелости в лихие девяностые родить второго ребёнка – мальчика. Мама умерла, когда Эрику исполнилось десять. Никто не ждал беды. Похороны прошли так тихо и незаметно, что многие во дворе до сих пор продолжали перешептываться, будто «эта женщина» сбежала от скуки к богатому любовнику.

Сестра, и верно, сбежала из дома в поисках сладкой жизни почти сразу. Отец принялся глушить свое горе работой и появлялся дома ещё реже прежнего, только чтобы поесть, поспать и немного освежиться. Эрик остался один – варить борщи и жарить котлеты, драить полы и ходить в магазин, стирать, штопать, получать в дневник пятёрки и бегать на тренировки в бассейн, бодаться с коммунальщиками, отбиваться от наездов школьной шпаны, бороться с ночными кошмарами и вечным безмолвием в квартире…

Поначалу он пытался объяснять соседям и отцу, что вовсе не плевали его друзья на лестнице, просто осыпавшийся с ботинок снег растаял на полу, а дымящийся окурок он всего лишь затушил подошвой, чтобы не воняло – бросил-то его незнакомый парень, поднимавшийся наверх. Бесполезно. Соседки верили своим глазам и домыслам, отец верил соседкам – для чего же им врать, честным женщинам? А сын… да кто в его возрасте не курил, не пакостил, не перечил и не обманывал взрослых? Александр Генрихович заискивал перед кумушками и с извиняющейся улыбкой шёл отрабатывать повинности за мнимые грехи сына, тяжело вздыхал и хватался за первую же возможность снова удрать куда глаза глядят от собственного бессилия.

Однажды Эрику надоело оправдываться. Однажды он понял, что намного проще, честнее и правильнее будет соответствовать образу. Понял, когда слухи концентрическими окружностями разбежались до самых дальних уголков его жизни. Прежние друзья всё реже заходили в гости и сторонились общества Эрика, зато подозрительная компания, вечно толкущаяся за гаражами, стала бросать на него уважительные взгляды. Тренер начал орать на всю раздевалку, что если ещё раз услышит, будто бы Рау курил, выставит его из команды на счёт «раз». Учителя при приближении Эрика нервно проверяли молнии на сумках, потому что массовую пропажу мелочи в раздевалках охотно списали именно на него.

Классная руководительница, так и не сумев дозвониться до вечно кочующего родителя, самовольно потащила подростка сначала к школьному психологу, потом к социальному педагогу, пока уже сама директриса не додумалась устроить встречу с инспектором по делам несовершеннолетних.

Поставили бы на учёт, да только факты где?

Раз уж война была объявлена, то Эрик, определённо, не собирался её проигрывать. Становиться таким же слабаком, как отец, он не собирался:

«Курить? Да пожалуйста! Алкоголь? Легко! Злое лицо? Да то разве злое было? Вот теперь полюбуйтесь!»

И гоп-компания уже не просто посматривала вслед – хвостом за спиной вилась.

«Ночные дебоши? Получайте!» – и полиция не спешила в ответ на ночные звонки соседей разгонять озверевших от алкоголя, якобы, и ещё неизвестно каких допингов компанию подростков.

«Что вы говорите? Что-нибудь натворят? Вот когда будет труп, тогда и приедем!» – звонить перестали. К отцу, правда, продолжали ходить, но это и понятно, в обмен на его затравленный вид всегда можно было заполучить массу мелких услуг – грех не пользоваться.

То, что Эрик был красив, признавали все, даже самые ярые недоброжелатели. В детстве его называли милым мальчиком с такими слащавыми придыханиями, что взбесился бы любой ребёнок. Взрослея, Эрик отчаянно искоренял в своём облике всё, что хоть отдалённо вызывало умиление. Пышные льняные волосы потяжелели и оттенком ушли в светло-русый, но стали гуще и по-прежнему легко выгорали на солнце с эффектом мелирования.

Гибкая, статная и прежде, фигура благодаря занятиям спортом отличалась теперь недюжинным ростом, развитой мускулатурой и классическими мужественными очертаниями.

И сколько бы Эрик ни хмурил брови, ни сжимал презрительно пухлые, красиво очерченные губы, внимания к его внешности меньше не становилось. Режущее слух «милый» с годами превратилось в протяжно-томное «секси». И толпы на всё готовых девушек – достаточно удобное дополнение к имиджу «плохого парня» – потянулись следом. Привыкнуть легко. Приятный побочный эффект – ночи перестали быть такими уж одинокими, неприятный – качество общения настолько не на высоте, что в одиночестве уважать себя проще:

«Лучше быть одному всю жизнь, чем найти свой дом и жить в нём с кем попало!..» – очень к месту выводил из колонок стереосистемы тенор-альтино Кипелова.

Очередная попытка перекрыть лишние мысли. Очередной акт возмездия. Уровень громкости, далёкий от предела возможностей стереосистемы, но и на дворе не белый день. Впрочем, Эрику не спалось, так и соседушки перебьются – чай не на работу с утра, а на лавочке всяко полезнее подремать, чем чесать в очередной раз грязными языками.

Эрик потянулся к блюдцу на столе, и пепел с сигареты осыпался на ковёр – далеко не новый, но тщательно вычищенный. Он досадливо поморщился: неудобно и неприятно, придётся пылесосить заново. Случайная подружка уже порядком поднадоела елозить на коленях костлявым задом и трясти содержимым крохотного лифчика. Она жарко дышала на ухо, преданно заглядывала в глаза и всем содержимым незастёгнутых джинсиков, натянутых на голое тело, демонстрировала, что не прочь перепихнуться ещё разок-другой.

Эрик, напротив, находился уже на той стадии насыщения, когда вроде и можно ещё повторить, хотя бы для пользы имиджа, а вроде уже и лень, и… противно. Да, ровно на этой стадии ему являлась обычно мысль о том, что девица в его постели – суть очередная дешёвка, не стоящая внимания, и терпеть её в своём ближнем круге после пары-тройки оргазмов едва достаёт сил. Надоело и пора отправлять восвояси.

Эрик никогда не искал того, что зовут любовью, да и не верил, что она не вымерла, как мамонты, в ледниковый период. Родители, кажется, были счастливы вместе, но то же родители – они из другой жизни, таких нынче не делают. Да и между ними любовь ли была? Мама, кажется, устала дожидаться папу, а папа никогда не спешил возвращаться. Однако Эрик часто задавался вопросом, как возможно, чтобы люди – такие разные, в таком огромном мире – находили взаимность. Пусть не любовь, но желание быть вместе и вместе плыть по жизни. Как? Для чего? Эрик ни разу не встречал человека, к которому бы его потянуло, которого захотелось бы узнать, удержать рядом. Не любовь, другое… Хоть что-нибудь! Не встречал. Не в этой жизни.

«Я-я-а не сошёл с ума…» – взвился голос солиста «Арии», но чёткую мелодику любимой песни неприятно перебило едва различимым другим, не в такт, ритмом.

– Эрик, это к нам стучат? – томно встрепенулась юная блудница.

– Не к нам, а ко мне! – перспектива иметь с этой дурочкой общее «мы», хоть что-то общее, улыбнулась оскалом грязного пропойцы. – Оденься уже.

– Не открывай! – девчонка повисла на плече, но Эрик ловко стряхнул помеху и отправился к двери.

Он был взвинчен, и отвести душу на той несчастной, что осмелела в своем праведном гневе настолько, чтобы явиться с претензиями напрямую к адресату, было даже кстати. В глазок Эрик не смотрел принципиально. Вероятность, что вместо заклятого врага за дверью однажды-таки окажется наряд милиции, только добавляла адреналина. Едва отщёлкнув задвижку, он вышибал дверь концентрированным ударом всего своего нехуденького тела, так что она проворачивалась в петлях почти на сто восемьдесят градусов и смачно вбивалась в соседнюю дверь.

Эрик знал, натренированные горьким опытом затяжной войны бабули никогда не становились на траектории огня. Сегодня всё пошло наперекосяк. Вся мощь удара оказалась вложенной во что-то мягкое и подвижное, и это что-то, а вернее, «кто-то» смачно влепилось в бронированное дверное полотно Светланы Андреевны. Ещё на прошлой неделе оно приняло бы посетителя в нежные объятья драного дерматина, подбитого толстым слоем ваты. Но ремонт свершился. Не повезло.

Осевшая на полу бесформенной грудой хламида пуховика с едва слышным стоном распрямилась и приняла человеческие очертания – руки ноги целы, уже хорошо. На самом деле Эрик здорово испугался: таким ударом можно не только покалечить, но при определенном стечении обстоятельств и убить. Что бы там ни выдумывали, становиться душегубом в свои яростные семнадцать Эрик никак не планировал. Тем более, при ближайшем рассмотрении оказалось, что выяснять отношения пришла новая соседка сверху.

Вполне себе приятная брюнетка с модной косой чёлкой до переносицы стилем успешно косила под мальчика. Образ зелёного юнца ей удался весьма точно, но выразительные синие глазищи, пушистые ресницы и густые, но аккуратные, пытливо изогнутые брови на бледном лице больше пристали девчонке. Не девчонке, если уж честно, – девушке постарше самого Эрика, студентке-старшекурснице, скорее всего. Она была, определённо, в его вкусе и даже при полном отсутствии макияжа, в неженственной Аляске и грубых башмаках светилась неуловимым шармом.

Если бы Эрик взаимодействовал с окружающим миром чуть активнее, то непременно попытался бы привлечь её внимание несмотря на разницу в возрасте и статусе, но он не любил людей и не интересовался теми, кому доставало ума не лезть в его монастырь. Дня три назад он случайно зацепился взглядом за новенькую, когда та поздним вечером возвращалась домой в компании провожатого. Эрик, не изменяя заведённому графику, методично травил подъезд последней за сутки порцией табачно-ментолового дыма, когда она, стремительная и лёгкая, ловко пролетела мимо, вверх по лестнице.

Молодой человек, что едва поспевал следом, был хорош собой, одет со вкусом и, на первый взгляд, не лишён интеллекта; на второй и последующие – портил сам себя глупейшим образом: то пытался силой стянуть увесистый портфель с плеча девушки, то вырывал из кармана её ладонь, демонстративно запрятанную в самую его глубину, то закидывал руку поверх талии. Брюнетка ловко отбивала все поползновения любвеобильного поклонника и остановилась только на площадке четвертого этажа.

«Интересно, поломается для вида или сразу впустит?» – Эрику были хорошо знакомы правила игры, но эти двое неизъяснимо будоражили его любопытство. – «Потом позволит себя поцеловать, пригласит войти, но только на чашку кофе…» – он ухмыльнулся со знанием дела и уже начал коварно прикидывать, какой аккомпанемент выберет, чтобы парочке было повеселее скрипеть диваном: то ли «Cannibal Corpse», то ли «Korn», то ли ещё что потяжелее, но послышалась неясная возня, приглушённые голоса зазвучали громче, и стало понятно, что общение этажом выше не заладилось. Эрик с интересом прислушался:

– Ну что за бред, Тома! – отчетливее взмолился парень. – Это всего лишь секс! Мы взрослые люди!

– Доброй ночи, – довольно грубо отрезала девушка и решительно закрылась изнутри.

Парень, вне всяких сомнений, получил от ворот поворот.

Неудача ближнего вдруг без видимых причин развеселила Эрика, и риск отведать хорошего тумака ожидаемо померк перед желанием покуражиться над самонадеянным ослом:

– Ди-на-мо! – ехидно пропел Эрик и приготовился уворачиваться от кулаков, когда парень, возвращаясь, поравнялся с ним.

– Не, тут другое, друг, – неожиданно беззлобно ответил тот, кто по представлению Эрика должен был сейчас рвать и метать. – Угостишь? – кивок в сторону початой пачки сигарет на подоконнике.

– Облом налицо! – Эрик кивнул и протянул зажигалку.

– Облом – да, но сейчас это даже приятно… – парень задумчиво затянулся. Кажется он был чуточку пьян – иного объяснения неожиданной общительности было не найти.

– Костя.

– Эрик.

– Так вот, Эрик, мальчик мой, объясняю. Динамо – суть пустышка, подделка от начала до конца. Тебя манят конфетой, а потом оказывается, что обёртка пуста. Кем себя чувствуешь?

– Идиотом.

– Точно! Унизительно. Идеалисты – другое дело. Тебе вместо конфеты подают торт – настоящий, многоэтажный, на два или три кило, весь в кремовых розочках и клубничках. Любишь сладкое?

– Ну да.

– Так вот. Идеалист предложит такое чудо кондитерского искусства, какое и представить сложно. Слопай хоть целиком, хоть столовой ложкой, он лучше прежнего тебе достанет, только жри. Но больше чур никаких конфет! И ты понимаешь, что попробовал бы кусочек тортика, и ещё бы повторил, если он так же вкусен, как кажется на первый взгляд. И ещё хочется время от времени…

– Так почему же ты топаешь домой голодным?

– Потому что мне не под силу съесть целый торт. Потому что я трижды дурак, но не нажрался вдосталь этих блестящих фейковых конфет.

– Мужчина полигамен от природы, об этом речь?

– Молодец, суть уловил.

– Чему тогда радуешься? Говоришь о том, что хочешь конфет, но волочешься к черту на рога за тортом. Как ни старайся, здорово заметно, что это не ты наелся, а тебе пожадничали новую порцию.

– Так и есть. Я радуюсь только оттого, что до ужаса приятно встретить человека, который не пустая оболочка, у которого за красивым фасадом кое-что есть. Уверен, однажды я пожалею, что не смог отказаться от разнообразия, и даже захочу вернуться, но это потом. Разве будет меня кто-то ждать?

Эрик молча пожал плечами. По большому счёту, ему было абсолютно безразлично, будет ли кто-то ждать этого болтливого Костика. Тут уж либо идеалист встретит такого же идеалиста и заработает с ним один на двоих диабет, либо мечты рухнут, и на одного циника в итоге станет больше.

«Тома, значит. Томочка. Тамарочка»,

– после того случая мысли волей-неволей возвращались к независимой идеалистке, которая, сама того не зная, на корню сломала Эрику систему представлений о женском поле, разбудила дремавшую доселе часть мужского естества, которая отвечает за завоевания и жажду обладать.

Три дня подряд Эрик регулярно ловил себя на размышлениях о том, каковы были бы его шансы, решись он на попытку подступиться к этой девушке, и как ни прикидывал, шансы стремились к нулю. Эрик злился.

На себя – за то, что опустился до того уровня, когда уважающая себя девушка ни за что не посмотрит в его сторону.

На жизнь – за то, что скривила его улыбку и взамен научила кусаться.

На неприступную Тамарочку, которая даже если и заметит в конце концов, то увидит то же, что видит теперь даже отец – шпану, малолетку, способного только портить жизнь всем вокруг.

Значит и она, идеалистка Тамарочка, недалеко ушла от глупых школьных куриц, которые сняли его с участия в олимпиадах и из мелочной мстительности занижают оценки, от тренера, выжившего его из команды, от дворовых дружков, которые искренне держат его за своего и совершенно не понимают, зачем Эрик столько тратит в книжных магазинах, когда эту «кучу бабла» можно потратить на дело – выпивку, сигареты, траву и девок.

И за дверью вдруг – она. Медленно поднялась, держась за грязную стену. Стыдно ужасно – он совершенно забыл, что соседка сверху в его войне – лицо гражданское, оказавшееся на передовой по неведению, страдает без вины. И хотелось спасать её, заслонить собой и никому не давать в обиду, никогда. Да только сам обидел, пути обратно нет. И вряд ли нужно ей было спасение, она пришла напасть первой.

Нападение – защита.

Эрик хамил грубо, пошло, как последнее быдло. И она сорвалась на крик, и голос у неё был не женский, и звали её, оказалось, Сергей, и не просто Сергей, а на «вы» и по отчеству, и очередного скандала отцу уже не избежать. И Эрик ненавидел, ненавидел Тамарочку, которая никакая не идеальная, которая пошла против него, как и все. Он ненавидел люто, и едва сдерживался, чтобы не ударить отчаянно, потому что теперь – точно можно, потому что девочка Тамарочка оказалась целиком его выдумкой, и целых три дня он, Эрик Рау, грезил мужиком.

====== “Тамарочка” – Глава 2 ======

Александр Генрихович, традиционно игнорируя нормы этикета, со звонким лязгом орудовал ложкой по дну кастрюли. От борща осталась лишь пара кусочков морковки по углам да невычерпываемые капли бульона. Едок был сыт, но старательно продолжал выскребать побитую жизнью посудину, упорно делая вид, что не замечает надрывного чириканья звонка в прихожей. Ситуация, изученная до мелочей. Сомневаться, что за дверью стоит очередной разгневанный «доброжелатель», не приходилось. Деваться некуда, но сперва – борщ.

Долговязый Эрик с видимым безразличием подпирал плечом угол холодильника и расковыривал заусенец. Палец вовсю кровил, но парень продолжал своё малоприятное занятие – упрямства сыну, как и отцу, было не занимать. Сценарий был знаком и младшему Рау с той лишь разницей, что он мог, не задумываясь, назвать имя звонящего.

– Задрал придурок! – Эрик, несмотря на поразительное внешнее сходство, флегматизма отцовского не унаследовал, поэтому сорвался первым, вихрем пролетел через тёмный коридор до двери и еле поймал собственную руку на излёте, когда та уже замахнулась, чтобы со всей дури вдарить по двери. Тамарочка слишком явно принадлежал к тому сорту дебилов, которых жизнь не учит ничему. И даже несмотря на то, что Эрик ненавидел соседа сверху без малого уже неделю, калечить его по-прежнему не намеревался.

– Вали отсюда подобру-поздорову, урод, – выпалил тихо, чтобы отец не услышал, на едином дыхании, глотнул немного воздуха и без пауз закончил, – моё обещание спустить тебя с лестницы всё ещё не аннулировано.