Текст книги "Другая жизнь (СИ)"

Автор книги: Haruka85

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)

– Это я уже потом понял. Ты же так ничего мне и не рассказал.

– А ты бы понял, Тём? Сколько тебе лет было? Одиннадцать?

– Наверное, ты прав. Папа с мамой тоже ничего не говорили о причинах, но запретили мне даже заикаться о тебе, а когда я пытался что-то рассказать или расспросить, делали такие страшные лица… Помнишь, как в книжке про Гарри Поттера? «Тот-кого-нельзя-называть»?

– Им я, по сути, и стал.

– Да, приблизительно так. Я научился скрываться, но если кто-то узнавал, что мы снова общались, сразу находились странные причины меня наказать за какую-нибудь надуманную мелочь: отобрать телефон, лишить компьютера, ввести строгий режим… Я ничего не передавал, тебе своих проблем хватало.

– Лучше бы говорил, я бы понял, – безразлично отметил Томашевский. – Хотя какая теперь разница? Былого не вернёшь.

– Ты и так многое понимал. Ты бы сорвался, попытался предпринять что-то, я знаю. Это было нельзя, хотя мне и хотелось.

– Да ладно, Тём, тебе просто стало не до меня, – то же ледяное равнодушие.

– Мы не виделись годы! – горячо возразил Артём. – Я начал отвыкать от тебя. Ты не мог оставаться единственным моим другом, как в детстве!

– Разве я пытался связывать тебя? Свои дела, свои интересы – это нормально.

– Это нормально. Ненормально то, что я постепенно начал… не то что принимать точку зрения родителей, но…

– Я потерял авторитет, – снова перебил Сергей. – Тоже правильно. Это должно было случиться, ты же мужчина, в конце концов.

– Да сопляк я был безмозглый! Все кругом, вроде как, желали мне добра – каждый по-своему. Мама хотела внешней благопристойности и покоя, отец требовал и понукал, Ильюха похмелялся каждое утро и говорил, что учёба – ерунда, а смысл жизни в том, чтобы как можно чаще укладывать тёлочек в койку. В школе учителя пели хвалебные оды местному образованию и богатым возможностям города Норильска. Только ты пытался тащить меня из этого болота!

– Ты просто перестал мне верить, Тём.

– Нет, не перестал! Я по-прежнему мечтал уехать, но мне стало казаться, будто ты в своей Москве оторвался от жизни и по поводу поступления перегибаешь палку. Я ненавидел алгебру и физику, я ни черта в этом не смыслил. Даже тогда мне доставало ума понять, что поступление в твою драгоценную Бауманку – лишь начало мытарств. Недолгих, впрочем, – я бы вылетел оттуда по результатам первой же аттестации, понимаешь? Но раз ты сказал физтех, значит, физтех!

– Ты никогда не возражал, мне казалось, тебе, как и мне, хочется именно туда… Можно же было придумать что-нибудь другое.

– Ничего другого я тоже не хотел – не знал, чего хотеть. И потом… Я даже понятия не имел, что своё мнение иметь можно. В общем, ничего у меня не получалось с твоими задачками, и я расслабился, тем более родители вполне одобряли моё поведение. Техникум, комбинат… Никакая Москва мне такими темпами не светила. Я совсем растерял ориентиры.

– Тёма, я не понимаю, ты приехал, чтобы рассказать мне, как тебе тяжело жилось? – саркастически перебил Сергей. – Не поверишь, но я родился и вырос в той же семье, только меня, вдобавок ко всему, чуть ли не с рождения за непутёвую дочурку держали. Чем ты хочешь меня удивить?

– Помнишь, я сказал при встрече, что дело не во мне, дело в тебе. На самом деле, дело было именно во мне, – зачастил Артём, заметно краснея. – Я сам не заметил, как стал гомофобом. Мне самому вообще никогда не пришло бы и в голову, что мужчину может… привлекать мужчина. Разговоры такие во дворе и в школе ходили, конечно. Когда пацаны дружно кривились и орали, что педикам нужно морды бить, паяльник им в жопу и сдохнуть – в самый раз, я, не задумываясь, верил и повторял следом. Все эти голубые любови казались настолько же неправильными, насколько и невероятными! Понимаешь, а?

– Табу. Мерзко даже представить, да? Только зачем мне об этом слушать? – Сергей снова прервал исповедь брата. – Зачем ты приехал? Что изменилось? Я же вижу, тебя до сих пор передёргивает от одной мысли о «голубых любовях», и это правильно, Тёма! Я не вру тебе нисколько! Так и быть должно! Оставь меня в покое, не лезь с ненужными сожалениями! Я не обижен! Я никогда не сердился на тебя! Хотел получить прощение? Тебе оно не нужно, не за что прощать!

– Серёжа, выслушай! Когда стало известно, что ты вернулся и собираешься забрать меня, ты бы видел, что случилось с родителями! Они всё мялись, ходили вокруг да около, уговаривали по-разному, давили на чувство вины, я стоял на своём – уеду и точка. Поступлю, не поступлю – какая разница? И тогда Илья мне всё рассказал. Грязно, пошло, не стесняясь в выражениях… Я не хотел верить, но родители подтвердили. Я испугался! Позорно струсил!

– Тебе стало противно от меня, Тём.

– Одно дело, когда о геях говорят, как о зелёных человечках, которые, якобы, живут на других планетах: их, вроде бы, кто-то встречал, но кто конкретно, где и когда – неизвестно. Другое дело, когда твой родной брат, твой близкий друг оказывается именно таким…

– Уродом?

– Скорее, инопланетянином. И ещё мне показалось, ты обманул меня, предал. Я так разозлился! Я… Хуже! Я сопротивлялся изо всех сил, но в голову лезло одно дерьмо!!!

– Зачем мне эта информация, Тём? Зачем ты приехал? Не надейся, я не вылечился и не изменился.

– Я сам изменился.

– Изменился? Серьёзно? Ты видел своё лицо, когда я предложил проверить мой шкаф на предмет наличия в нём бабских шмоток? Зря не проверил! А вдруг они там, действительно, есть? Выйдешь с таким братом на люди? Не в Москве, где тебя никто не знает, а в родном Норильске?

– Да, ты прав, мне это непросто. Я шесть лет пытался представить тебя частью такой реальности, но толком не смог. И, знаешь, я решил, что нечего и пытаться, нужно увидеть всё своими глазами.

– К чему такие жертвы, Тёма?

– Когда ты ушёл, я сперва ужасно злился, я был вне себя! Понимаешь, мне вывалили в мозг полный контейнер мусора! Из головы не шли слова родителей, что ты гнилой, пропащий, и меня таким же сделаешь! И всё-таки я знал тебя лучше, чем они, ты же всегда был рядом со мной! А потом вдруг до меня дошло: какая разница, какой ты для всех – важно какой ты для меня! У меня же есть, чёрт побери, своё мнение! Зачем мне их слушать? Ты мой брат, Серёга, ты мне дорог! Я бросился звонить тебе, но оба номера – и местный, и московский – оказались неактивными. Я полез в интернет, но нашёл лишь удалённые аккаунты! Я пытался искать тебя, но как?! Почти три тысячи километров расстояния! Я пытался узнать, где ты живёшь, через университет, но там мне дали только наш домашний адрес! Замкнутый круг!

Ты мне ночами снился, я находил тебя, или ты сам возвращался сотнями способов, но оттого больнее было просыпаться в одиночестве! Я боялся, что ты в беде! Я, пока маленький был, не задумывался, как ты здесь выживаешь без поддержки и денег! Ты казался мне таким взрослым и сильным. А сейчас я понимаю, ты же пацаном был зелёным!

Ильюха мне стал нашёптывать, что мой любимый братец, по-любому, нашёл себе папика или на панели вкалывает! Я кричал, что это всё неправда, я впервые тогда подрался с ним. У него две недели не сходили синяки с лица, а я испугался, потому что это могло оказаться правдой! Меня до сих пор терзает вина, что я тебя предал и бросил в тупике без помощи! Ты мог погибнуть.

– А с тобой не мог? Ну не смешно ли?

– Я бы устроился на работу. Хоть грузчиком, хоть дворником, хоть официантом.

– То есть вот ты мог бы устроиться на нормальную подработку, а я – только к папику или на панель? Потому что я гей? Так ты меня принял, братик?! – Томашевский всё-таки завёлся.

– Прости! Я не… – испугался выводов брата Артём.

– Хочешь переехать в Москву? Я помогу тебе. Дам тебе неплохое жильё, прописку, работу. Нормальную, заметь, работу.

– Я приехал, чтобы быть с тобой, остальное без разницы. Пожалуйста, позволь мне, а?

– Тёма, я не хочу здесь больше оставаться, – немного помедлив в раздумье, сообщил Томашевский. – Я хочу уехать, понимаешь?!

– Уехать? Куда? Когда? – Артём ошалело уставился на Сергея. – Я только нашёл тебя! Не надо!

– Уехать, – подтвердил Тома. – Подальше отсюда. И чем скорее, тем лучше.

– Я с тобой! Слышишь, а?! Я никуда тебя больше не отпущу! – Артём перешёл на повышенные тона.

– Ты уже большой мальчик, жизнь твоя, решай сам, – Томашевский, не сводивший во время разговора глаз с капельницы, вдруг встрепенулся, сел и выдернул из вены иглу, зажав сгиб локтя углом пододеяльника. – Хватит. Я тоже большой мальчик. Я ухожу. Тёма, передай мне мои вещи из шкафа и документы из тумбочки, если не сложно.

Брюки, рубашка – и вся одежда, только то, в чём скорая привезла.

– Деньги на такси есть? Я отдам, – спросил Сергей на выходе из клиники.

– Я не один, машина внизу ждёт. Добежишь? – Артём накинул брату на плечи свою «Аляску».

– А ты? Холодно же?

– Шутишь, бро? На мне мамин свитер! И вообще, помнишь, откуда я только что прилетел, а? Я по дороге чуть не сдох от жары в этой куртке – по норильским меркам у вас поздняя весна! – рассмеялся Тёма. – Слушай, а тебе точно можно уходить прямо сейчас? Не рано, тебя ведь ещё не выписали?

– Нормально, Тём, не дрейфь. Я подписал отказ у врача. Где твоя машина?

– Да вон, гляди: видишь девушка в белой шубке стоит?

– Это Катя?! – Томашевский ошалело всмотрелся в указанную фигурку на парковке.

– Ага! Прикинь, это она тебя нашла! Ну, то есть, меня нашла и про тебя рассказала. В общем, если бы не Катя, я никогда бы тебя не разыскал!

Катя заметно нервничала, зябко переминаясь по слякоти у своей машины, и настырно накручивала и без того завитой кончик косы на палец:

– Сергей Валентинович, вы как здесь? – встрепенулась девушка и затараторила, словно пытаясь скрыть смущение. – Вы же… болеете! Вам нельзя на улицу! Вы что, сбежали?!

– Будем считать, что я выздоровел, Катенька. И, прошу тебя, давай без отчества и на «ты», я теперь тебе не начальник. Сможешь нас с Тёмой до дома добросить?

– Конечно, – девушка кивнула, заводя машину. – Дорогу покажете?

– Покажу. На проспект пока выворачивай. А заодно, расскажите мне оба, как же так получилось, что вы друг друга нашли?

– Сергей Ва… лентинович, вы не сердитесь на меня?

– Сергей, «ты», – тихо напомнил Томашевский. – Сердился я на тебя когда-нибудь разве? По-моему, нет.

– Да, Кать, Серёга добрый! – тут же вступился Тёма. – Уж я точно знаю! Правда же, а?

– Не уверен…

… «Я вообще больше ни в чём не уверен»…

– Но, тем не менее, я жду подробностей…

– На самом деле, я давно пыталась найти вас в соцсетях, – начала рассказывать Катя, – задавала в поиске ваше имя, родной город, университет. Фамилия довольно редкая, но в Норильске нашлись только однофамильцы, и я эту идею забросила. Постеснялась – мы и на работе не особо общаемся, какой тогда смысл общаться в интернете? А потом случился этот приступ, ты попал в реанимацию, и я подумала, может, надо членов семьи известить? Ну и написала давешнему однофамильцу – вдруг он ваш родственник?

– Да, Серёга, представляешь?! – захлёбываясь восторгом, продолжил Артём. – Я столько лет тебя искал, а тут вдруг стучит ко мне какая-то девушка и говорит, что знает тебя! Невероятно! Я просто обалдел! Сначала подумал, ошибка! Испугался, может, это очередной сон мне снится! Потом, конечно, побежал отпуск на работе брать и за билетом на ближайший самолёт – вдруг не успею! Вчера к ночи уже в Москве был, Катя меня встретила. Не дала, правда, сразу к тебе бежать, дескать, поздно уже, но переночевать пустила. И вот я у тебя! Представляешь?! Нет, Серёга, ты представляешь, а?! Я тебя нашёл!!! Ну скажи хоть что-нибудь, а? – Тёма широко раскинул руки и стиснул брата в счастливых объятьях. – Ты рад? Что ты, как рыбина мороженая? Признайся же, рад, а?

– Рад, Тёма. Ещё как рад, – вяло отмахнулся Томашевский и уставился в окно. – Катенька, в конце проезда направо, потом в сторону развилки.

– Серёга, ну ты чего, а?

– Ничего. И, будь добр, «акать» перестань! Тут, конечно, Москва, все «акают», но немного по-другому.

– Я не понял, ты про что, а?! – Тёма вопросительно завертел головой в поисках ответа, но Катенька молча спрятала улыбку в пушистом воротнике шубки, а Сергей продолжил всматриваться в вереницу встречных машин за окном с совершенно серьёзным, даже грустным выражением лица, бледнея тем сильнее, чем ближе машина приближалась к дому.

Комментарий к “Другая жизнь” – Глава 3 Тёмка https://dnaumenko.ru/img/articles/2016/04/28/05.jpg

Мучительная глава. Остаётся только надеяться, что читать её было чуть легче, чем писать. ))) И, наверняка, в ней найдётся тонна “косяков”. Спасибо за внимание! :))))

====== “Другая жизнь” – Глава 4 ======

– Где он?! Ты издеваешься надо мной?! – Эрик пулей выскочил в коридор и поймал Барышева за лацканы пиджака. – Весело тебе глумиться надо мной?!

– Прекрати орать, припадочный! Это его палата! Я привёл тебя к Томе, как обещал. Чего тебе ещё от меня нужно?! – Вадим, прочно прижатый к гладкой, холодной больничной стене, отталкивающим жестом упёрся в грудь Эрика. – Мавр сделал своё дело, мавр может уходить! *

– Ублюдок ты, а не мавр! Прекрати паясничать! – оказалось достаточно несильного рывка, чтобы оторвать Барышева от опоры. Назад – намного сильнее, чтобы тощие лопатки больно врезались в каменную твёрдость штукатурки.

– Уймись, психопат. Даже если Серёжи нет внутри, он, что же, по-твоему, выйти не мог? Процедуры, обед и прочие личные надобности… – Вадим говорил ровно, размеренно и не сопротивлялся совсем, лишь выбившиеся из хвоста пряди беспорядочно метались по лбу и щекам, застилая глаза, в такт ударам тела о стену.

– Хватит врать!!! Слышишь меня?! – Эрик уже не мог остановиться.

– Молодые люди прекратите немедленно! Тихий час! Вы мне всех «випов» перебудите! – возмутилась санитарка, вышедшая из палаты с ворохом постельного наперевес. – Я сейчас охрану вызову!

– Удивительное дело, что до сих пор нет никого! – съязвил Эрик и, хоть и не ослабил захват, но брань и резкие телодвижения прекратил. – Это вот называется образцово-показательное заведение, да? Всё покупается и продаётся?!

– Ли-ида! Охрану вызови! – протяжно взвыла женщина, начисто забыв и про тихий час, и про особо важных клиентов.

– Любезнейшая, не шумите, я вас умоляю! Всего лишь маленькое недоразумение! – Барышев сориентировался быстро и жестом фокусника сунул женщине в карман униформы купюру. – Если у вас тихий час, то скажите нам с другом, пожалуйста, куда мог отлучиться пациент из этой палаты?

– Так выписался… – пожала плечами санитарка. – Ушёл. Полчаса тому назад, а может, и больше… Ну да, точно, до обеда ещё дело было.

– Как ушёл?! Как выписался?! Кто разрешил?! – Барышев легко стряхнул с себя вяло удерживающие до сих пор руки Эрика и почти бегом бросился к ординаторской. Он передвигался с такой скоростью, что Рау, как ни спешил, начало разговора Вадима с заведующим отделением пропустил.

– Как такое возможно, доктор?! Вы говорили, ещё неделя как минимум! – теперь кричал уже Барышев, обычно сдержанный и томно-неспешный в разговорах.

– Я прошу вас не повышать на меня голос, – невозмутимо одёрнул его врач. – Ваш Томашевский заявился ко мне перед обедом, сказал, что желает немедленно покинуть лечебное заведение, и не имеет значения, сколько ему ещё назначено здесь лежать.

– У меня всё оплачено вперёд! – Барышев вынужденно сбавил громкость, но пыл возмущения не растерял.

– Возврат денег при добровольном отказе от лечения договором не предусмотрен… – тут же возразил заведующий, с преувеличенным вниманием разглядывая огрехи своего маникюра.

– Да какие, к чёрту, деньги?! Как вы могли отпустить заведомо больного человека?!

– Как? Охотно объясню. Вы, во-первых, поймите: у нас не тюрьма, да и принудительное лечение в Российском законодательстве до сих пор даже для буйных алкоголиков не предусмотрено. Во-вторых, мне как винтику бюрократической машины гораздо выгоднее добровольно отпустить больного, чем иметь потом уйму проблем с его исчезновением, с неподписанными документами и, не дай бог, проверками, – доктор, довольный своим пояснением, ласково улыбнулся и украдкой покосился на часы.

– Но разве вы не должны были сперва позвонить мне?! – не сдавался Барышев.

– Ваш договор и так включал в себя большое количество дополнительных пунктов. Конкретно этот пункт отдельно оговорен не был. И потом, какими силами мы должны удерживать пациента, если тот вознамерился уйти? Запереть? Привязать? Как вы себе это представляете?

Разумеется, Томашевский не сообщал ни о том, почему уходит, ни куда конкретно уходит, ни с кем. Тот факт, что покинул клинику он не один, а с парнем, лицо которого на видеозаписи показалось совершенно незнакомым, – стал для обоих сюрпризом.

– Мне кажется, где-то я его всё-таки видел, – задумчиво обронил Вадим, уже сидя в машине. – Вспомнить бы…

– Да какая теперь разница?! Ты хоть понимаешь, что всё случилось из-за тебя? – с нескрываемой ненавистью процедил Эрик. – Если бы ты не упрятал Серёжу ото всех тайком в эту распальцованную богадельню, всё сейчас было бы в порядке!

– Дорогой, ты уверен? – презрительно-удивлённо приподнял бровь Вадим. – Всё было бы в порядке, если бы тебя не потянуло на подвиги!

– За свои подвиги я уже расплачиваюсь. А как быть с твоими спектаклями?

Прежде чем ответить, Барышев несколько раз медленно вдохнул и выдохнул, как будто мысленно считая до десяти:

– Как же ты меня задолбал своими бабскими разборками, – говорил он чётко, ровно, размеренно расставляя между словами паузы, каждая из которых была подобна удару топором по колоде. – Я всё понимаю, темперамент неуравновешенный – холерик, бывает. Обязательно тебе нужно что-то делать или что-то орать? Мозги отключаются от злости? Так бери свою нервную задницу в руки и поезжай домой.

– С чего бы это я должен ехать домой? И с чего бы мне тебя снова слушаться? Не много ли ты на себя берёшь?! – Эрик не хотел уступать, тем более, чувствуя за Вадимом правоту.

– Мозги включи для разнообразия. Куда ещё мог поехать Томашевский? На работу или, может быть, к другу? Есть другие варианты?

– Домой…

– Ну так заткнись и заводи машину!

Большую часть обратного пути Эрик думал о том, что же заставило его в очередной раз повиноваться Барышеву и едва не рычал от гнева. Может тот, и в самом деле, имел какую-то мистическую власть над людьми? Однако, идея искать Томашевского дома лежала на поверхности и вызывала недоверие лишь тем, что её подал заклятый враг; противиться не имело никакого смысла. Эрик и не противился, кипел внутренне, но следовал указанию. Он только злился, злился, крепко стиснув зубы, тем сильнее, чем ближе подъезжал к посёлку. Злился тем сильнее, чем увереннее охватывал его страх, дурное предчувствие.

«Да нормально всё. Просто Серёга устал от больничной койки. Куда ему ещё ехать? Куда хотеть как не домой?»

«Правильно, некуда! Никуда он не денется!»

«Так же, как никуда не делся, когда уехал на скорой? Или, как в прошлый раз, когда он исчез на неделю, а потом так и не сознался, где же, на самом деле, был?»

Да, Эрику был знаком этот неуправляемый страх. Более того, он иррационально боялся именно самого страха. И гнев, и ругань, и попытки сорвать эмоции на Барышеве служили всего лишь громоздкой, расшатанной ширмой, которая не защищала, да и прикрывала едва ли, но грозила рухнуть в любой момент и явить миру растрёпанного паникой, отчаянно храбрящегося мальчишку.

Эрик, материалист и скептик, не верил ни в интуицию, ни в мистические совпадения. Он верил в логику и разум, но вопреки тому ждал подвоха.

И так естественно оказалось увидеть вместо Серёжиного «Мерседеса» на парковке лишь свежую, маслянисто подтаивающую колею. Как будто знал, что так будет. Эрик не верил в чудеса. Так же естественно было бы снова придумать простое объяснение очередному неудобному обстоятельству и продолжать до бесконечности вереницу безосновательных надежд: «Нет в палате, значит, вышел; нет в больнице, значит, дома; нет дома, значит поехал в магазин, на работу, в гости, в кино, на каток!..» – но какой же абсурд!

– Он не вернётся, – глухо проговорил Эрик и остановил свой автомобиль прямо посреди площадки. – Вылезай, Вадя, приехали.

– Да что ты городишь?! Какой там «не вернётся»?

– Не вернётся. Помяни моё слово.

Эрик бросил машину и, не оборачиваясь, устало побрёл к подъезду.

Нестерпимая жажда никотина. Прикурить никак не удавалось: зажигалка плясала в стынущих пальцах, сигарета дрожала на губах, и настырный, резкий ветер хлестал по лицу холодными, отвратительно мокрыми струями первого в этом году настоящего дождя – предвестника распутицы и грязной, затяжной весны.

Подпалив, наконец, сырой табак, он не пытался укрыться от непогоды, так и стоял под открытым небом, позволяя едкому, терпкому, горькому дыму согревать изнутри; позволяя тонким ручейкам воды стекать по волосам и шее под воротник, на спину и грудь; позволяя стихии быть сильнее, заполнить безмыслие, бесчувствие, которое воцарилось штилем внутри, подобно затишью перед бурей. Нестерпимое, абсолютное спокойствие философа, познавшего жизнь. Оцепенение на грани сна и яви, вне времени и пространства.

Докурив почти до самого фильтра, он подпалил следующую сигарету, потом ещё одну и ещё… Три, пять, семь – пустая пачка. Он смял хрусткую картонку в плотный комок, не раздумывая, с размаху забросил в центр сугроба под окном и с извращённым удовольствием отправил следом ещё тлеющий бычок.

«Это конец, Эрик! Всё бесполезно. Выхода нет».

«Это же я всё сделал, я сам! Не Тома, не Вадим, не Шурик… Это я виноват!»

«Сколько себя помню, пытался быть настоящим мужиком, а вёл себя, как последний мудак!»

Захотелось отчего-то самому упасть лицом в этот серый, жёсткий сугроб, набрать полные пригоршни водянистой ледяной крупы и остервенело соскребать с себя кожу – чтобы до крови, до мяса, до костей; чтобы самому никогда не видеть, даже нечаянно, в случайном отражении, ненавистного себя. Чтобы на месте прежнего, надменного, эгоистичного, грубого родилось новое, чистое, бескорыстное, доброе. Чтобы душа нараспашку и улыбка на губах. Чтобы глаза широко распахнутые, чтобы брови вразлёт – не хмурые. Чтобы всё сначала, чтобы вернуть глупо-наивные восемнадцать, вернуть юного идеалиста Тамарочку, чтобы любить и ненавидеть его, как прежде, ярко и яростно, искренне, по-настоящему. Чтобы верить в себя, верить в него. Чтобы впереди – чистый лист.

Увы, лист исписан был вдоль и поперёк, исчеркан, вымазан, измят жестокою рукой – ни единой строчки не добавить, даже короткого, мелкими буквами «прости».

Эрик вгляделся в своё будущее пристальнее. Что там впереди? Впереди только хмарь и холод, одиночество, тоска, пустота.

Он вгляделся… Посреди сугроба, буквально в десятке сантиметров от того места, куда приземлилась сигаретная пачка, из снега проглядывали очертания чего-то смутно знакомого. На тускло-сером – ослепительно белое, и на белом – бледно-розовый цветок вишни: зрелый, ослеплённый светом, напоённый дыханием жизни.

Он сделал шаг вперёд, наклонился, протянул руку, коснулся осторожно ровной кромки, вцепился что есть сил ногтями в застывающую на ветру шугу, зачерпнул бережно вместе с пригоршней ледяной крошки…

В ладони привычно легла – целая и невредимая – знакомая до боли любимая чашка Томы.

*”Мавр сделал своё дело, мавр может уходить…» – Цитата из драмы Ф. Шиллера (1759 – 1805) «Заговор Фиеско в Генуе» (1783). Иногда эти слова ошибочно приписывают венецианскому мавру Отелло – главному герою пьесы У. Шекспира «Отелло».

Комментарий к “Другая жизнь” – Глава 4 Глава короткая, а следующая будет ещё короче. Покорнейше прошу прощения, но соединять их в единое целое не захотелось. :)

====== “Другая жизнь” – Глава 5 ======

– Всё, Катенька, приехали. Высади меня, пожалуйста, у круглосуточного, – попросил Сергей, едва машина миновала въезд в посёлок.

– Я подожду. Вы идите, а я пока место для парковки найду, – девушка притормозила прямо напротив входа.

– Не надо, поезжай домой, Катюш. Я бы предпочёл немного пройтись пешком, – тоном, не терпящим возражений, ответил Томашевский. – Мне здесь недалеко. Спасибо за всё, до свидания, – прибавил он, словно извиняясь, и шагнул под дождь.

– Эй, Серёга, погоди! Я с тобой! – Артём открыл дверь почти одновременно с братом, но перед тем, как выйти, замешкался и прощался с Катей чуть дольше нужного, вытаскивал из багажника сумку, а когда, наконец, отошёл от машины, обнаружил, что снова едва не потерял брата. Томашевский, противореча озвученным намерениям, миновал магазин и, решительно, черпая слякоть размокшими мокасинами, углубился во дворы.

– Серёга, совсем сбрендил?! Куда ты со своим бронхитом в этих белых тапках? Жить надоело? Так тебя прямо в них и закопают!!! Думаешь своей головой, а? – догонять Серёжу пришлось бегом.

– Надоело. Пусть закапывают, я не против! – бесцветно проговорил Сергей, не сбавляя хода. Переобуться, действительно, хотелось, а ещё лучше – сунуть ноги в тёплые носки, укутаться по уши любимым пледом и согреться изнутри горячим чаем, но планы у него были совсем другие, и слабость себе он позволить никак не мог.

– Дурак, а? Зачем Катю выпроводил? Довезла бы она тебя до самого подъезда, а в магазин я бы потом сам сбегал. Что за проблема? Тем более, я смотрю, не шибко тебе туда и надо было!!!

– Ты прав, совсем не надо, – не стал спорить Томашевский и с облегчением свернул в родной двор.

Облегчение, правда, вызывала надежда на устранение физического дискомфорта. В остальном же, возвращаться домой было тягостно, и тревожное, сосущее чувство под ложечкой рассылало колючие импульсы по нервным окончаниям. Встретиться с Эриком было боязно – первая эмоция за последние дни. Встретиться, посмотреть в упор и молча пройти мимо. Разве остались поводы для разговоров? Осталась ли надобность в дежурных приветствиях, в нейтральных расспросах: «Как дела?», «Как здоровье?», «Как погода?!» – что за ерунда?! Неискренняя, лживая чушь, которая уже никогда не склеит разбитую вдребезги любовь, которая не создаст даже видимости ровных добрососедских отношений. Не бывать этому. Как не бывать и равнодушию! Как ни силься переломить себя, весь мир будет побоку, но не этот человек, не Эрик.

Место Эрика на парковке пустовало, значит, вряд ли он мог оказаться дома. Эта маленькая деталь придала Томашевскому смелости войти в подъезд, подняться в квартиру, почти удержаться от взгляда украдкой на соседние окна и дверь. Никого.

Самое странное, что мысль о Шурике закралась в голову лишь когда Сергей уже достиг площадки пятого этажа. И... никаких эмоций. Ничего. Пустое место. Пожалуй, если бы мальчишка снова решился на провокацию, Томашевский даже не взглянул бы в его сторону.

– Вау, братан! Реально?! Ты здесь живёшь?! – Артём выглядел ошарашенным ещё при въезде в жилкомплекс, а уж вид самой квартиры привёл его в состояние неописуемого восторга.

– Живу, да. Что такого?! – в любой другой момент Сергей не сдержал бы улыбки от непосредственной реакции брата, тем более, он и сам любил свой дом, и совершенно недавно с точно таким же нескрываемым удовольствием воспринимал факт обладания личной жилплощадью элит-класса.

– Шикарно! Снимаешь?

– Купил.

– Один?! Сам?! – Артём осторожно поставил унты на коврик и явно медлил проходить в комнаты.

– Один. Сам. Думаешь, насосал?! Нет. Заработал честным трудом. И если ты ждёшь, что из спальни вот-вот выглянет ревнивый любовник-олигарх, то можешь быть спокоен, никого, кроме нас, здесь нет, – Томашевский, ничуть не смущённый очередным своим грубым выпадом, махнул рукой вглубь квартиры, поочерёдно указывая направления в ванную, кухню, гостиную, спальню и кабинет. – Проходи, осматривайся.

Артём, предпочитая не заострять и без того угловатый диалог, отправился обходить комнаты, а Сергей, тем временем, поставил на огонь чайник с водой, вытряхнул в вазочку остатки печенья, проверил холодильник и мусорное ведро на наличие тухлятины, обнаружил, что и то, и другое не только пусто, но и сияет девственной чистотой, мысленно поблагодарил тайного доброжелателя… Хотя почему тайного? Скорее всего, порядок в квартире, как и всегда, был делом рук Эрика, но думать об Эрике и мотивах его благородных поступков не хотелось.

«Ну зачем ему помогать, следить за моей квартирой? Отдаёт дань уважения былым дням?! Серьёзно?»

И грустно, и смешно, ведь вполне в характере Эрика было бы продолжать ухаживать за безалаберным в плане ведения хозяйства бывшим даже тогда, когда ничего, кроме близости места ночлега, их уже и не связывало.

«Надо было не только вернуть его ключи, но и потребовать обратно свои. Так ведь пригодилось. Нет, пусть лучше квартира зарастает плесенью, чем… Впрочем, какая разница, если я уже всё решил? – продолжал размышлять Сергей, скидывая в дежурно скомплектованный командировочный чемодан документы, ноутбук и кое-какую мелочёвку из личных вещей. – Зарядное… Хотя какое, к чёрту, зарядное, если телефона всё равно нет», – он обшарил весь диван, но, хоть и помнил твёрдо, что оставил аппарат именно здесь, не обнаружил ничего, кроме любимой книги и батареи лекарств.

– Ну и чёрт с ним! – в конце концов, сохранять прежний номер он всё равно не собирался, как и контакты, и переписку, и фотографии – к чему душу травить? Только музыку, пожалуй, предпочёл бы оставить, хотя и та – лишнее напоминание о прошлом, слишком болезненное, чтобы к нему возвращаться.

– Сам с собой ругаешься? – бесшумно передвигавшийся по квартире Тёмка, похоже, закончил обход и незаметно оказался у брата за плечом. – Это что, чемодан?!

– Ты просто капитан очевидность! Да, это чемодан, – ответил Сергей, бережно положил Ремарка под стопку белья и глухо захлопнул крышку. – Сбегай чайник выключи.

– Ты правда собрался уезжать? Так скоро? – спросил Тёма, хмуро макая чайный пакетик в густо коричневый, крепкий до горечи чай. – Куда, а? И почему?

– Да, я уезжаю. Почему? Потому что так нужно. Потому что я так хочу. Это будет достаточным объяснением для тебя? – Томашевский механически разгрыз засохшую печенину, совершенно не ощущая её вкуса.

– Нет, не будет! Это слишком странно! Что за спешка?! Я понял, произошло что-то плохое, но что? Катя не сказала мне, что именно…

– Катя и так была слишком красноречива. От меня объяснений не жди, Тём. Я не горю желанием говорить, а ты вряд ли готов слушать. И потом, это личное… – оставив попытки получить удовольствие от чаепития, Сергей быстрыми глотками допил содержимое кружки и принялся сгребать горкой крошки на столешнице. – У меня мало времени. Я хотел бы уехать как можно скорее. Собственно, сейчас ты допьёшь чай, и я пойду.

– Серёжа!

– Не перебивай меня, пожалуйста, Тём. Послушай. Тебе ведь понравилась эта квартира? Вижу, что понравилась. Она, действительно, принадлежит мне. Бери ключи и живи здесь сколько заблагорассудится. Захочешь оргии в ней устраивать – устраивай. Сосед у меня, правда, нервный, но, я думаю, ты с ним легко управишься, сила и рост явно на твоей стороне. Захочешь жениться и детей заводить – я буду только рад. Что ещё?.. Работа. Я напишу тебе рекомендательные письма, отнесёшь их нужным людям, и работа у тебя будет. Но, имей в виду, с этим вопросом лучше разобраться до того, как ты начнёшь дебоширить, потому что человек за стенкой может оказаться твоим директором. Так, что ещё?.. Если вдруг не захочешь работать и соберёшься учиться, я оставлю тебе денег…