Текст книги "Другая жизнь (СИ)"

Автор книги: Haruka85

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)

«Тома, прости!»

Эрик притянул послушного Саньку к себе, усадил на колени, окончательно освобождая его отзывчивое тело из плотных слоёв пушистой ткани, и оказался опутан цепкими, невесомыми, как вьюнок, объятьями.

«Не приходи. Я не открою», – точка невозврата пройдена, последняя связь с реальностью, натянутая до предела, лопнула…

И снова шум воды за стеной. Эрик с остервенением прикусил и рванул зубами клочок кожицы, задравшийся на указательном пальце. От заусенца не осталось и следа, но легче не стало: на его месте теперь зияла глубокая, кровоточащая ранка – Эрик так и не смог избавиться от навязчивой привычки к мелкому самоистязанию, она только усугубилась после того, как под напором Сергея бросил курить. Томашевский сейчас бы мигом прилетел с маникюрными щипчиками, антисептиком и коробочкой маленьких прозрачных пластырей – Эрик подобной «бабской» ерунды не держал принципиально, а вот Тома не стеснялся ни в мелких проявлениях заботы, ни в выражениях, бережно обрабатывая мелкие ссадинки. Такой он и был, Серёжа – до последнего пытался что-то починить, поправить, как будто видел в том особый для себя смысл.

– Что случилось, Эрик? О чём беспокоишься? – закончив процедуры, Томашевский, по обыкновению, подходил со спины, прижимался тесно всем телом и запускал свои прохладные ладони под свитер. Сначала они просто ложились, сомкнутые в замок, на живот, согревались потихоньку, привыкали к мягкому ритму дыхания, слушали неторопливый, вполголоса, диалог:

– Всё в порядке, Том, тебе показалось, – он уже знал, что Томашевский прав: в его подсознании, незамеченная сознанием, кипела мыслительная деятельность и провоцировала бурную реакцию нейронной сети по всему организму.

– Как твой день прошёл? – словно бы невзначай, исподволь продолжал задавать вопросы Серёжа, а память Рау уже работала на полную мощность, перебирала по винтикам день прошедший, чтобы отыскать ту крохотную деталь-источник беспокойства.

– Крючкова отказывается регистрировать эскизную документацию на лазерный глубиномер из-за того, что при копировании печать «Эскиз» становится практически нечитаемой. Упёрлась рогом старая грымза! Сколько я её ни убеждал…

– Сильно орал? – разумеется, Серёже не требовалось присутствовать при разговоре, чтобы знать, в каком ключе он развивался.

– Наверное. Мне себя со стороны не видно. Но она такими темпами скоро половину ЕСКД* под себя перекроит!

– Значит, завтра к Семёнову кляузничать прибежит. Светлана Георгиевна – тётка опытная и зубастая. Переспорить её не выйдет, потому что логикой она не пользуется. Если ты ей не начальник и не нравишься лично, хоть тресни, ничего не выйдет.

– Предлагаешь подарить ей коробку пончиков, чтобы понравиться лично?

– Не вздумай! Она на диете! Только хуже сделаешь.

– Хорошо, тогда я тоже пойду к Семёнову и прихвачу бутылку вискаря, чтобы нравиться хотя бы ему.

– Семёнов ничего не решит, если ты походя отправишь его в запой.

– Но послушай, Тома, мы же убиваем время! Почему я должен всем обязательно нравиться? Почему нельзя просто добросовестно трудиться?

– Эрька, чтобы коллектив работал хорошо, им надо уметь управлять. Принуждение действует, но далеко не на всех. Надо уметь и на совесть надавить, и на жалость, и попросить… – замок на животе Эрика будто бы невзначай раскрывался, и две ладони, теперь горячие, снова продолжали путь: левая – вверх, задирая свитер выше, правая – вниз, нахально прогуливаясь под поясом брюк, но не ниже, ещё не… – Не переживай ни о чём. Кому надо, ты нравишься, – и ещё глубже, да, теперь всё правильно…

Эрик любил такие моменты: понимание, умиротворение, страсть, текучая, как патока, обманчиво ленивая, готовая сорваться ураганом и развеять по вселенной мириады крохотных звёздочек-огоньков, угасающих и вспыхивающих снова – всё ярче, всё чаще, сливающихся внезапно в ослепительном, оглушительном фейерверке эйфории. Такого оглушительного счастья и одновременно покоя, как после секса с Томой, Эрик не испытывал больше ни с кем, ни разу. С Томой всё было настолько правильно, что поиски прекратились сами собой. Странно, что Сергей так и не поверил, но за прошедший год Эрик ни разу не усомнился в своём выборе и даже проверять не хотел – напроверялся в своё время до тошноты, напробовался до потери вкуса. И вот – Шурик. Мальчишке, он знал, было хорошо. Хорошо или никак – Эрик и теперь всё сделал как надо, сделал по правилам. Но поступил ли правильно – вот вопрос.

Он отсыпал вдосталь всего – поцелуев, нежностей, ласковых слов, он никуда не торопился и даже выдержал приличествующую паузу из пары минут, прежде чем скрыться в ванной.

«Тома, это ты виноват! Ты! Только ты! Что ты со мною сделал?!» – комкая на коленях пушистый халат Серёжи, он впивался губами в кровоточащий палец, второй, третий, как вурдалак, только сердце билось в груди слишком быстро для нежити.

– Эрик… Ты не передашь мне халат? Я его здесь где-то бросил, – Саша застенчиво заглянул в гостиную, капая водой с едва вытертых волос.

– Возьми мой, – Эрик скинул с себя точно такой же халат, только голубой и большего размера – пара к белому, отцовский подарок ему и Томе на прошлый Новый год.

«Дожил! – Рау до сих пор помнил, как многозначительно крякнул отец, обнаружив через пару недель в ванной Эрика оба своих подарка. – Надо было всё-таки не белый, а розовый выбрать», – с ехидцей добавил Александр Генрихович, и Эрик – невиданное дело – покраснел и отвёл глаза. Дальнейших расспросов не последовало, за что Эрик был отцу весьма благодарен…

– Зачем твой? – удивился Саша, едва удержав за воротник поспешно сунутый в руки комок голубой ткани, но ответа на свой вопрос не дождался даже когда по уши утонул в высоком воротнике и длинных рукавах, а полы почти покрыли босые ступни. Выглядел он так же забавно, как если бы попытался облачиться в королевскую мантию.

– Замучил я тебя? – виновато спросил Эрик, пытаясь хоть на немного ещё отложить момент, когда придётся пригласить Широкова в спальню и предложить место рядом с собой – место Сергея или своё.

– Что ты! Это я тебя замучил. Увязался за тобой среди ночи. Ты скажи прямо, если мне лучше уйти.

– Зачем? Оставайся.

– Зачем? Эрик, если у тебя кто-то есть, а у тебя кто-то есть, мне лучше уйти прямо сейчас.

– С чего ты взял? – напрягся Эрик.

– Ну… В квартире есть вещи, которые… Может, я не прав, мне показалось, они выглядят так будто не принадлежат тебе, но ты ими дорожишь.

– Например? – Эрик удивлённо приподнял бровь. Удивление изобразить стоило, чтобы не выдать мальчишке лишнего. Неприятно, что Шурик действительно застал его врасплох – подобной наблюдательности и проницательности от легкомысленного ребёнка, которым казался Шурик, Рау не ожидал.

– Чашка на кухне – беленькая с розовым цветочком, фарфоровая. Ты уверенно взял её когда собирался разливать чай, хотя сам из таких не пьёшь, но тут же поставил на место и достал мне другую с самого верха посудной полки. Зубных щёток в ванной две, халатов два. И в спальню ты меня не пустил… Я бы не хотел создавать тебе проблемы.

«А я не хотел бы вытирать об тебя ноги, малыш! Я подозревал, что ты неглуп, но всё равно в итоге недооценил!»

– Не выдумывай, – коротко возразил Эрик тем тоном, который для умного человека означал конец разговора. Врать и изворачиваться он никогда не любил. – Ложись спать. Утром отвезу на работу.

– Тогда… Если твоя кровать слишком мягкая для секса, то, может быть, для сна она подойдёт?! – Шурик попытался состроить привычную озорную мордочку, хотя в пятом часу утра ему уже плохо удавалось бороться с тревогой и усталостью.

– Пойдём…

Запретить Широкову совать нос не в свои дела было проще всего. Перестать задавать вопросы самому себе почти невозможно. Всё то время, пока Шурик плескался в ванной, Эрик посвятил мыслям о том, как было бы хорошо, если бы мальчишка просто ушёл. Не задавал неудобных вопросов, не строил выводов – просто оделся бы и твёрдо попросил отвезти…

Куда? Обратно на работу? В ближайшую гостиницу? Эрик отвёз бы хоть на край света, только идти Широкову было некуда, и вести себя, как последняя сволочь, не хотелось совсем. Лучше всего было бы оказаться Саньке самым обыкновенным искателем приключений на одну ночь, которых Эрик в дни бурной молодости пачками выставлял вон без всякого зазрения совести. Рау не мог поступить так даже не потому, что Широков был его подчинённым, и нести за него ответственность прочно вошло в привычку. Главный смысл был в другом, конечно. Наивно полагать, что личные отношения коллег прямиком зависят от позиции в штатном расписании: и к своему ученику Эрик мог относиться совсем по-другому, будь он хоть немного другим – не таким…

Хорошим? Добрым? Уязвимым в своей искренности? Обидеть беззащитного – тяжкий грех, возможно, самый тяжкий, потому что совершить его проще всего.

С Томашевским Эрик привык конфликтовать, не задумываясь, палил изо всех орудий при первом подозрении на посягательство. Тома был не таков, как Шурик: назвать его слабым язык бы не повернулся. Настоящий лидер – лишь на первый взгляд он создавал впечатление красивого мальчика без мозгов, сбивал с толку своей ванильной улыбкой, ямочками на щеках и лукавой искоркой, то и дело вспыхивающей и упорно гасимой ресницами. Томашевский был силён и гибок характером, умён и, сверх того, щепетилен, мнителен, упрям и обидчив – с этой стороны его знали очень немногие, в основном, фигуры из прошлого, потому что Серёжа из настоящего умел держать лицо и дистанцию в любой ситуации.

Иногда Эрик думал, что он вообще единственный, кому доводится ощущать на себе худшие стороны характера Томашевского – тяжёлого в обиходе человека, который всегда умел с непроницаемым выражением сказать и повести себя так, что Эрик терял почву под ногами. Тома был… Чёрт побери! Да иногда за это картинное равнодушие его хотелось взять за шкирку и затряхнуть. Руки так и чесались совершить что-то безумное!

Совершил.

«Зачем?! Что я натворил?!» – вымотанный этим бесконечным днём до предела, Эрик, вытянулся под одеялом подальше от половины кровати, на которой тихо посапывал Шурик – его собственной половины, и зарылся носом в подушку Томы. Он погрузился в водоворот обрывочных полуснов-полукошмаров, больше похожих на мороки мятежного демона, на хаос, высасывающий последние капли воли, разума, сил.

«Что теперь делать?!» – этого Эрик не знал.

Отмотать время назад и сделать всё не так? А как тогда? Перебирая в памяти ключевые моменты событий, он пытался найти тот самый важный, который мог бы по-настоящему исправить их с Томой отношения. Не хамить Катеньке, не трогать Серёгин кофе, не дерзить ему, вымотанному до предела, не говорить лишнего, догнать и не отпускать домой одного, не впутывать Шурика – как ни крути, картинка получалась кривая.

Да, этот вечер можно было попытаться спасти, но за ним пришёл бы другой точно такой же, третий, четвёртый – и так до бесконечности, пока Эрик всё равно не сорвался бы на поступок, подобный сегодняшнему. Рано или поздно подобное неминуемо бы произошло. Должно быть, он упускал что-то важное, или же ошибка крылась где-то совсем в другом месте и случилась много раньше. Они оба активно нарывались – каждый по-своему, если уж быть честным до конца, и единственное, о чём стоило по-настоящему сожалеть, – появление между ними третьего – невинного Шурика, который уже давно крутился непростительно близко и явно напрашивался, но между молотом и наковальней попал именно сегодня и именно по воле Эрика.

Сказать мальчишке, что произошедшее было чудовищной ошибкой и больше не повторится? Нет. Попытаться скрыть подробности этой ночи от Томашевского, попросить Широкова оставить всё в тайне? Возможно незлобивый мальчишка согласился бы даже, но – нет.

Рассказать обоим правду, как она есть? Причинить боль обоим, разрушить всё, но ничего не построить взамен? Вряд ли…

«Сперва думай, потом делай», – говорил Серёжа, и он был тысячу раз прав, но Эрику необходимо было поступить по-своему, и теперь он ощущал только полную свою беспомощность. Как бы он ни строил из себя крутого и взрослого, на деле оказался не готов к ответственности. Рау так радовался возможности убить своих зайцев, что выстрелил без колебаний, и теперь, сбитый с ног отдачей, подымался на ноги, чувствуя, что не промахнулся, зацепил мишень, но кого убил? Зачем?

Окончательно обескровленный собственными терзаниями, Эрик умудрился забыться, когда было самое время прекратить тщетные попытки, встать и выключить будильник. Он проснулся от поцелуя в щёку, от осторожного прикосновения к плечу, и на целую секунду после пробуждения сумел сохранить надежду, что всё вчерашнее было не более чем дурным сном. Не было. У постели на корточках присел Шурик – невиновный на скамье подсудимых, с робкой улыбкой ожидающий вердикта присяжных.

– Эрик, доброе утро. Ты будешь вставать? Будильник звонил полчаса назад, но я решил, что приготовлю завтрак сам, а тебе дам ещё немножко полежать.

– Буду, – Эрик одним махом сбросил одеяло и подскочил с постели.

– Я поджарил нам хлеб и глазунью, ничего? Ты такое ешь?

– Спасибо, я уже иду, только в душ загляну, – Эрик потрепал мальчишку по макушке и попытался изобразить подобие благодарности, хоть и чувствовал себя так, что впору было лезть в тумбочку то ли за таблетками от похмелья, то ли за мылом и верёвкой.

– Тебе кофе или чай? – приободрённый приветливым словом, Шурик заметно расслабился и как будто повеселел.

– Кофе. Я быстро, Сань. Пять минут, не больше, – удивительная штука – забота, Эрик не помнил, когда ему в последний раз готовили завтрак. Он сам готовил – и себе, и отцу, и Томашевскому…

«Тома! Завтрак!» – паника захлестнула с головой.

Будильник звонил полчаса назад, и это значило, что если Сергей решится прийти, а он приходил всегда, что бы ни произошло накануне, то он будет на пороге с минуты на минуту. Рау выскочил из душа, радуясь, что не успел намылиться, и схватился за полотенце. Звонок.

– Саша, не открывай! – крикнул он как можно громче, натягивая одежду на кое-как вытертое тело, – никакой реакции. – Я сам подойду, слышишь?! – рявкнул он что было сил, но в просторной квартире было почти невозможно докричаться из ванной в кухню.

Торопливый топот пяток по плитке в прихожей…

«Самостоятельный, чтоб его, придурок!» – Дверь ванной распахнулась почти одновременно со входной. – «Не успел!»

– Я же сказал, сам открою! – Эрик припустил бегом к эпицентру событий. – Придурок! – он не успел продумать сценарий, он ничего не решил. «Почему всё так быстро?! Что я скажу?»

– Эрик, я не понял! – Шурик топтался на пороге с совершенно невменяемым выражением на лице. – Ты меня так заездил за эту ночь, что у меня, похоже, глюки. Мне кажется, здесь наш директор! Ха-ха… – «Выболтал сходу! Трепло! Заткнись же, идиота кусок! Язык прикуси!»

– Твою мать! У тебя вообще есть мозги, мелкая сволочь? – вот так и выглядит истерика в исполнении Эрика Рау. – Мало того, что русского языка не понимаешь, так и руки из задницы! Что ты наделал! Ты даже дверь открыть не умеешь?! – снова злость – на себя, на назойливого Шурика, которого неконтролируемо тянуло удавить. Прямо здесь. Голыми руками. Эрик, наверное, даже попытался бы, он никогда не был так натурально взбешён бестолковостью мальчишки, но Тома – его Тома – полулежал на полу, вывернутый до того неестественно, будто позвоночник вынули.

– Х-н-н… – Томашевский стонал от боли и с такой силой впивался пальцами в пол, что будь покрытие хоть чуточку шероховатым, он стёр бы остриженные под корень ногти до мяса.

– Ты правда придурок! – пожалуй впервые Шурик вызвал в Эрике настоящую, не показную ненависть. – Это и есть директор. Сергей… Валентинович! – Эрик опустился на колени рядом с Томой. Завязав панику тугим узлом, он прикоснулся к хрупкому запястью и двинулся выше, постепенно проверяя целостность костей и сохранность суставов.

«Спина! Он спиной ударился? Или головой?» Томашевского колотил озноб. На лбу наливался красным здоровый кровоподтёк. Ледяная, покрытая холодной испариной на оголённых участках, кожа под одеждой показалась ненормально горячей. Дыхание сиплое, горячечное – не поймёшь, то ли шок болевой скрутил, то ли действительно заболел – очень кстати вспомнилась вчерашняя жалоба Сергея на простуду.

«Добегался без шапки! Взрослый человек, называется!»

– Серёж… Ты меня слышишь? – плевать на конспирацию, на Шурика плевать, на весь мир.

«Родной, любимый, посмотри на меня! Скажи что-нибудь, не молчи! Мне страшно, Тома! Пожалуйста!» – Серёжа!

– Эрик, я убил его?! – прошелестел голос Широкова за спиной.

Томашевский распахнул глаза – знакомые до мельчайшей крапинки, пронзительно-синие глаза обиженного ребёнка; пронзительно-пустые глаза слепого; пронзительно-понимающие глаза глубокого старика.

«Это я его убил. Я».

*ЕСКД – единая система конструкторской документации.

====== “Свободные отношения” – Глава 10 ======

The winner takes it all

The loser has to fall

It’s simple and it’s plain

Why should I complain.

Оригинал: https://en.lyrsense.com/abba/the_winner_takes_it_all

Copyright: https://lyrsense.com ©

Небеса должны были рухнуть, твердь земная развернуться и милостиво поглотить Сергея вместе с крохотным мирком из надежд, который он, вопреки здравому смыслу, ухитрился выстроить на косогоре неурядиц и ошибок. Ничего не произошло. Никакого милостивого избавления. Он согласился бы на гильотину: секундный скрежет срывающегося лезвия – и темнота. Он, пожалуй, перевесился бы через перила ещё чуть-чуть: ленточка ускоряющихся кадров, раз-два-три… Оборвалась. Да успел бы он отсчитать это «три», «два»? Просто «раз» – и нет ничего. Малодушно, быстро, эффективно. Жестоко.

Тома и хотел бы быть жестоким, но не мог. Не к Эрику. Его укоризненное «Серёжа!» – слабое, смешанное с гулом ветра в макушках сосен, с пригоршнями снежинок, отрезвило, силой втолкнуло вглубь насквозь промёрзшей гостиной, скомкало, швырнуло на диван.

«Жить!»

Тишина… Ни звука в пустующем больше, чем наполовину, доме. Холод. Он почувствовал его не сразу – спустя десятки минут тишины:

«Живой?» – Томашевский, пошатываясь, добрёл до окна и плотно захлопнул рамы.

Глядя на себя будто со стороны, он не мог не признать, что выглядит более чем живым – двигается, думает и не потерял связи с реальностью. Более того, невыносимое ощущение необходимости действия гнало его прочь с насиженного места. Он прихрамывал, не чувствуя боли, дышал, не замечая сиплого стона, с которым воздух проникал в лёгкие и вырывался наружу – ни жара, ни боли в голове, ни озноба, ни жжения в горле, ни заложенности в носу, но порылся в аптечке и всыпал в себя одну за одной пригоршню таблеток – для профилактики.

Девять утра. Совещание в десять – времени в обрез. Нужно успеть. Томашевский наспех оделся: брюки со стрелками, рубашка и галстук, джемпер вместо пиджака. Пальто, ботинки, шарф. Шапка… он так и не позвонил в аэропорт. Чёрт с ней – с шапкой. Портфель, перчатки… Работать. Нужно работать. Глупо было выдумывать причины остаться дома после трёх недель командировки. К чёрту больничный!

Ключи на тумбочке: его, Эрика – все в одной связке. Он расцепил кольца.

Как и положено в отсутствие хозяина, в квартире напротив стояла тишина, но ни привычного покоя, ни порядка не обнаружилось. Сергей запнулся о брошенные у порога шлёпанцы, отодвинул их ногой в сторону и, не разуваясь, продолжил свой путь по коридору. Ему хватило короткого взгляда вскользь: переворошенная постель, скомканный собственный халат, сбитые с дивана подушки, неприбранная кухня – невиданное дело для Эрика. Томашевский легко выцепил взглядом среди груды грязной посуды тоненькую фарфоровую чашку ручной работы, расписанную нежными розовыми цветами. Рисунок так и назывался – просто «Розовый цветок», но Сергею всегда казалось, это не безымянный цветок, а нежное, полупрозрачное соцветие вишни, что вот-вот обронит свой первый лепесток. Он осторожно, обеими руками поднял любимый подарок Эрика, осквернённый чужими прикосновениями, до середины наполненный остывшими остатками чая вперемешку с крошками, и с омерзением выплеснул содержимое в раковину. Порция мыльной пены, мягкая губка, струя чистой воды и свежее, сухое полотенце, полирующее до блеска, согрели полупрозрачный фарфор, а ледяные пальцы хозяина – остудили вновь. Удерживая свою ношу бережно, словно крохотную птаху, Томашевский отворил окно. Лёгкий взмах кисти – и в ладони пустота, только порыв ветра надул парусами занавески да встрепал-перепутал тёмную макушку.

«Кончено!» – Сергей захлопнул раму, провернул замок и, не оборачиваясь, вышел.

«Ключи…» – он в нерешительности посмотрел на почтовый ящик в холле. – «Сам отдашь, трус. Лично в руки!» – скомандовал он себе и отправился отчищать машину от снега.

За три недели маленький мерседес-купе должен был превратиться в настоящий сугроб, но выглядел так, будто ещё вчера был основательно вычищен. Серёжа смахнул перчаткой пушистую мантию с низкой дверцы и нырнул внутрь. Кресло любовно приняло его тело в свои объятья, двигатель едва слышно заурчал довольной хищной кошкой, готовой к прыжку. Взмах дворников, едва ощутимое прикосновение к педали газа. Никаких щёток: снежинки шлейфом сорвались с идеально отполированной поверхности обтекаемой спортивной машинки цвета серый селенит.

Томашевский дал себе волю на МКАДе. Гонял он нечасто, но с азартом – автомобиль обязывал, да и кураж когда-некогда брал верх над здравым смыслом. Особо запомнился автопробег наперегонки с Эриком, когда тот только-только стал владельцем своего навороченного «сарая» марки «BMW». Спор Серёжа выиграл влёгкую, преимущества хватило даже для покупки пары стаканчиков латте на заправке, обозначенной как место финиша. Потом, правда, еле успел сунуть покупки на крышу, чтобы не обвариться, когда добравшийся до пункта назначения Эрик вцепился в воротник джинсовки с воплями о том, что Томашевский только прикидывается святошей, а на деле конченый псих, маньяк, придурок, у которого права нужно отобрать к такой-то матери, пока сам не убился и ещё кого-нибудь вместе с собой не прибрал.

«Подумаешь! Что ты разнервничался, дитё? Я уроки экстремального вождения брал? Брал. Никто не пострадал? Не пострадал. Вот и успокойся, – едва сдерживая довольный смех, констатировал Серёжа и тем самым спровоцировал новый взрыв, суть которого сводилась к тому, что его «мерин» якобы уж слишком экстремально вписался в просвет между двумя фурами. – Победителей не судят. Пей кофе, серебряный призёр!» – Томашевский не выдержал и расхохотался на всю заправку.

«Победителей не судят! Мотай сопли на кулак, серебряный призёр!» – Сергей надавил на газ сильнее, и верный мотор отозвался мгновенно, стрелка спидометра рванулась вправо. Ещё быстрее. Ещё. Он вышел в крайнюю левую полосу, резко виляя, чтобы обойти плетущиеся будто в полусне попутки.

Люди кругом – тысячи и тысячи людей. Нестерпимо тесный человеческий муравейник. Вот если бы никого – и бетонный столб в разрыве ограждения:

«Не справился с управлением. Уснул за рулём. Несчастный случай», – на таких условиях ушёл бы. Прямо сейчас. Только…

«Живой, мёртвый… Кому я, нахрен, сдался?! Шесть лет. Шесть лет я верил, что нужен ему!»

Томашевский сбросил газ и подал вправо: четвёртая полоса, третья, вторая, первая, едва не пропустил съезд на проспект. Там и до здания бывшего НИИ рукой подать.

К началу совещания Томашевский не успел, задержался на несколько минут и, несмотря на отчаянную нелюбовь к опозданиям, понял, что лучшего времени для появления и придумать не мог: он вошёл в переговорную в тот благословенный момент, когда первый выступающий только-только потушил свет, открыл файлы презентации и вышел с докладом. Никаких расспросов, шуточек и бурных приветствий за руку, никакой необходимости держать лицо. Ощущая себя на краю, он по-настоящему боялся не удержаться. Всё оказалось проще: сидя в полумраке в дальнем углу кабинета Сергей, вслушивался в монотонные голоса докладчиков и чувствовал прилив уверенности, так необходимой для выхода на всеобщее обозрение.

– Теперь перейдём к результатам моей командировки в Сургут, – Сергей перешёл к делу сразу после короткого приветствия. – Итоги подводить, к сожалению, ещё рано, хотя все – и мы, и заказчики рассчитывали, что сроки по договору продлевать не придётся. Наше счастье, что экспериментальная база «Разведнефти» оказалась не готова к испытаниям примерно в той же степени, что и привезённое нами оборудование, поэтому допсоглашение удалось подписать на выгодных для нас условиях, разговор о неустойках пока отложен. Пока. И это важно.

Зал загудел. Отвечая на посыпавшиеся со всех сторон вопросы, Томашевский с некоторым облегчением чувствовал, что всё-таки не утратил почву под ногами. Карьера – единственная ставка, которая ни разу его не подвела. Работа – область однозначного успеха, не приносящая разочарований, где результат почти всегда прямо пропорционален приложенным усилиям. По крайней мере пока ты работаешь сам на себя. Сергей уже давно не работал на себя сам. Он с грустью посмотрел на отчаянно разошедшихся в полемике руководителей высшего и среднего звена: почти два десятка профессионалов, которым он так или иначе доверил свои полномочия. Доверился. Душа и помыслы каждого – потёмки. Довериться необходимо, но доверять нельзя. Тяжёлый взгляд Эрика. Он бил по броне с трудом выстроенной безэмоциональной собранности, как осадное орудие по воротам наскоро возведённой крепости. Бой придётся принять.

Как же он был хорош – Эрик Рау – в своей вальяжной расслабленности. Хоть сейчас на обложку какого-нибудь «Esquire». Томашевский залюбовался помимо воли, в стотысячный уже, наверное, раз. Сильный самец, но всё ещё слишком бунтарь для вожака…

– Итак, господа! – Сергей негромко привлёк внимание расшумевшейся аудитории. – В целом я не назову результаты работы с проектом для «Разведнефти» неудовлетворительными. Отчёты составлены и выложены на сервер, все заинтересованные лица могут ознакомиться с ними уже сейчас. И тем не менее, я недоволен, – зашелестевшие было снова шепотки умолкли, даже шорох бумаги и скрип сидений как будто оказались вырезанными из эфира.

Тишину разрывали лишь мерные щелчки авторучки в чьей-то нервной руке, похожие на тиканье часового механизма неразорвавшейся бомбы. О том, что недовольный Томашевский – явление чреватое последствиями, знали все. Пауза продлилась недолго, но тянулась для зала так же томительно, как и учительское блуждание по классному журналу в поисках кандидата для вызова к доске.

– Я уже не единожды призывал всех вас обратить внимание на тот факт, что современные методики перехода от проекта к серии имеют своей основной задачей минимизацию ресурсов на создание опытного образца. Во всём мире не только активно разрабатываются пакеты компьютерного моделирования, но и давно освоены методы работы, позволяющие почти полностью изжить непосредственную работу с физическим прототипом изделия. Для высокочастотных устройств цикл «проектирование – физический прототип – тестирование – отладка – физический прототип…» может длиться до бесконечности без каких-либо качественных улучшений на выходе. Это порочный круг, разорвать который можно только анализируя проект целиком. Мы теряем время, прибыли, клиентов, но не можем запустить серийные продажи. Заняться этой проблемой было поручено отделу инноваций и непосредственно её руководителю ещё год назад. Что мы имеем, Эрик Александрович?

– Имеем вопрос к главе отдела инноваций, я думаю, – невозмутимо парировал Эрик, хотя удивление на его лице читалось достаточно явственно – уж он, один из немногих присутствующих, подвоха от пространного захода Томашевского никак не ожидал. – С каких пор новшества компьютерного моделирования входят в сферу ответственности директора по маркетингу?

Ответ застигнутого врасплох Эрика звучал откровенно по-хамски, и это означало одно – удар достиг цели.

– Во-первых, речь идёт о продажах, если вы не расслышали. Во-вторых, ещё будучи главой отдела инноваций, вы лично приняли от меня это задание, – глядя куда-то поверх повёрнутых в его сторону голов, продолжил наступление Томашевский. – На этом, если нет вопросов, считаю совещание оконченным.

– Есть вопросы! – Эрик едва не подскочил со стула.

– В личном порядке.

Сергей покинул место выступления и затерялся в толпе жаждущих добиться аудиенции и просто поздороваться. Так или иначе, Эрика среди них не оказалось. Рассердился. На то и был расчёт – прилюдно расшаркиваться с ним не имелось совершенно никакого желания, да и сил тоже. В том, что Рау придёт сам, сомнений быть не могло. Пришёл. Влетел в директорский кабинет ураганом, как водится, без доклада, без стука, прямо на середине разговора отобрал телефонную трубку у Сергея, нажал на отбой и швырнул на стол.

– Тома, что это за хрень?! Какое ещё компьютерное моделирование?! Что за наезд?! – Эрик, казалось, совершенно уже забыл об утреннем происшествии.

– Тебе техническое задание показать?! – насмешливо приподнял бровь Томашевский. Внезапная атака Рау помогла мобилизоваться лучше любого успокоительного.

– Не было никакого технического задания! – продолжал нападать Эрик.

– Если тебе бумажка нужна, я сочиню, не вопрос, – Сергей подпустил откровенной издёвки. Здесь и сейчас Эрик был бессилен. Это не утешало, но доставляло что-то близкое к мрачному удовлетворению. – А договорённость всё-таки имела место быть.

– Тома, при чём здесь я, объясни мне?! – продолжал горячиться Рау. – Я директор по маркетингу. Ты сам меня назначил! Так какого лешего опять инновации?! Согласен, разговор был. Больше года назад. У меня уже давно другая должность и другая работа в приоритете. Разве ты сам не говорил, что я нужен тебе именно на нынешнем месте?!

– Говорил. Нужен, – сухо, лаконично.

– Так каким макаром я должен заниматься этой задачей? Какими силами?! Мне переселиться в контору и работать круглые сутки предлагаешь?! – слишком легко Эрик выходил из себя.

– Саша, – в пылу перепалки это имя далось Сергею чуточку легче.

– Что – Саша?! При чём здесь Широков, если ты вообще о нём? – насторожился, будто уши навострил.

– Я именно о нём. Эрик Александрович, под вашим руководством мается без дела весьма перспективный и талантливый работник. За вполне себе приличную зарплату, кстати. Это экономически нецелесообразно. Сколько можно задвигать молодого специалиста? Дайте ему, наконец, шанс проявить себя, – со стороны показалось бы, что это натуральная забота о новеньком, даже не ирония. На самом деле – яд, предназначенный сразу троим.

– Сейчас не время. Надо дать ему написать и защитить диплом, – Эрик выглядел ошарашенным, пытался выйти на конструктив, но после яростных криков переговоры можно было считать заведомо провальными.