Текст книги "Другая жизнь (СИ)"

Автор книги: Haruka85

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)

«Слишком быстро я захотел его найти! Слишком обнадёжил себя!» – он не хотел признавать, что отчаялся. Расписаться в собственном бессилии было проще всего, но что делать дальше? Смириться, вернуться в Москву и кланяться в ноги Катеньке Томашевской, умоляя о шансе встретиться с её благоверным? Оставаться на месте и в буквальном смысле слова ждать у моря погоды? Которое зло можно было счесть меньшим из двух, Эрик выбрать не мог, поэтому убедил себя в том, что ищет какого-то иного, третьего выхода, а не безвольно плывёт по течению.

– Эрик, как дела? – телефонные разговоры с отцом вошли в привычку, но если в самом начале Эрик обычно звонил первым, то теперь всё чаще «забывал» набрать нужный номер, тянул до последнего, пока Александр Генрихович не добирался до сына сам.

– Привет, пап. Всё нормально. Только вот дождь зарядил некстати, совсем не выходил сегодня, – старательное избегание темы поисков стало для Эрика почти принципиальным, но отец каждый день словно нарочно проходился по ней, заставляя сына раз за разом расписываться в неудачах.

– Ты хочешь сказать, что целый день просидел в четырёх стенах?! – неподдельное изумление.

– А что я должен был делать?! На улице льёт, как из ведра! – раздражение от собственного бессилия снова грозило вылиться на невиновного, и Эрик спохватился, пытаясь удержать себя в руках. – Нет, правда, пап, ни один идиот на улицу носа не высунет, а Серёжа и подавно. Он домосед, ты же знаешь его!

– Послушай, если так дальше пойдёт, сам превратишься в отшельника! Ты понимаешь, что через пару недель Катерина официально отправится в «декрет», и поговорить с ней станет намного сложнее! Давай я всё-таки спрошу…

– Нет! Я много раз говорил!

– Тогда действуй сам! Под лежачий камень вода не течёт!

– Как?! Что я, по-твоему, должен делать?!

– Взять свою задницу в руки и прогуляться хотя бы до магазина!

– До рынка, – автоматически поправил Эрик, – который уже закрыт.

– Да без разницы! Судьба и на рынке, и в магазине найдёт! Или Серёжа уже не твоя судьба?

– Моя. Пап! – Эрик еле сдержался от смачного ругательства. – Ты рассуждаешь, как сваха со стажем!

– Именно. Поэтому перестань позорить мои седины и соберись!

– Ладно. Спасибо…

– Послушай своего отца, не сиди на месте! Пока.

В словах старшего Рау была доля правды, глупо отрицать. Эрик вздохнул, выключил телевизор, мотавший весь день тупую бурду, перемешанную с рекламой, и выглянул за окно. Ливень прекратился почти час назад, и назойливые капли перестали барабанить в жестяной отлив, но низкие облака не рассеялись, и оттого двор уже затопили ранние сумерки.

Как бы Эрик не сопротивлялся, идея сходить за продуктами, была здравой: холодильник – он отчётливо помнил – казался непростительно пустым ещё с утра. Рынок в это время, конечно же не работал, да и продуктовый павильон на соседней улице с наступлением октября перешёл на укороченный режим работы. Другое дело – круглосуточный сетевой супермаркет: купить можно всё и сразу, только идти далековато, да и погода… Прыгать через лужи по раскисшим от дождя дорожкам с набитыми пакетами не хотелось.

«Под лежачий камень…» – Эрик даже переодеваться не стал, как был в домашнем, так и вышел отпирать ворота и выкатывать заскучавший в последнее время «Икс» на прогулку.

Минут десять неспешной езды, укромный угол парковки подальше от любителей ненужных понтов.

Мокрая тележка, подобранная по пути, заполнилась нехитрым холостяцким ассортиментом словно бы между прочим: привычно и без выдумки.

Единственная работающая касса. Едва ползущая очередь. Всё как всегда.

«Всё одно и то же! Да когда же это закончится?! – Эрик незаметно вздохнул, наблюдая, как взмыленная молодая мамаша, ловко запихавшая в тележку с товаром своего гиперактивного карапуза, продолжает выкладывать на движущуюся кассовую ленту батареи баночек с детским питанием, памперсы, стиральные порошки трёх сортов и зачем-то хозяйственное мыло, цветастый мячик, молоко, батон, конфеты, котлеты…

«Бесконечность! То ли дело – мужики», – Эрик уважительно оглядел лаконичный продуктовый набор парня, уже подходившего к кассе: здоровый арбуз, пельмени, пара банок тушёнки, бутылка кефира, полбатона… – «Бутылка кефира, полбатона… А я сегодня дома один! О-хо-хо-хо-хо!»*

Эрик невольно хмыкнул, когда на ум сами собой пришли слова песенки, любимой Томашевским, и не совсем понятной ему самому, но ставшей по-своему родной: напевал её Серёжа непременно по выходным, когда совершенно никуда не торопился и был настроен на шутливый лад. Эрик всегда с нетерпением дожидался куплета:

«А потом, стоя на балконе,

Я буду смотреть на прохожих,

На девчонок, на девчонок,

На московских девчонок

И немного на парне-е-е-ей!»*

Дальше Эрик подскакивал с воплем: «На кого? На кого ты будешь смотреть? А ну, повтори!» – и ловко валил Томашевского на диван, кровать, ковёр или, на крайний случай, прижимал всем весом к стене, чтобы продемонстрировать свою возмущённую ревность щекоткой с пристрастием. Заканчивалась борьба так же быстро, как и начиналась, – вспыхивали оба моментально, и отнюдь не невинным озорством.

Вот и теперь Эрику оказалось достаточно простого воспоминания, чтобы воспламениться желанием. Он поневоле залился румянцем, отводя взгляд от загорелой шеи парня, сосредоточенно ссыпающего сдачу в карман.

«Стыдоба! Докатился! – Эрик прикрикнул сам на себя, пытаясь унять возбуждение. – Ты завёлся при взгляде на бутылку кефира, идиот? Готов кончить, пялясь на тощую шейку зелёного юнца? Позорище!»

Очередь меж тем продвинулась ещё сантиметров на двадцать, и кассирша начала уверенно сканировать склянки с мерзким пюре из кабачков и брокколи. Эрик хмуро покосился вслед молодому человеку, удалившемуся к выходу со своим сиротским пакетиком, перекинутым через локоть, и богатырским арбузом, прижатым обеими руками к животу. Парень уже топтался у камер хранения, накидывал поверх бейсболки капюшон дешёвенькой и тонкой, не по погоде, куртки.

Воображение невольно подкинуло продолжение этой сценки: мелькающие в темноте стоптанные кроссовки, резкий ветер, норовящий сорвать с головы и капюшон, и кепку, и дурацкую резинку с куцего кучерявого хвостика на затылке – тоже совершенно дурацкого. И пошлёпает чудовище малолетнее, прыгая через лужи, в свою ободранную общагу – ведь ясно же с первого взгляда, что на учёбу приехал из какой-нибудь деревушки на отшибе и мается сухомяткой, безручье беспрокое, как в своё время Томашевский маялся, желудок портил крошкой маниакально изгрызанного гранита науки.

«Дался мне этот пацан, право дело!» – двери супермаркета давно уже выпустили объект для размышлений в промозглый осенний вечер и захлопнули створки.

Пора было благополучно выкинуть незнакомца из головы, но мозг усердно продолжал навязывать внутреннему взору Эрика его прямую осанку, ровную походку, горделивую посадку головы, чуть выгоревшие завитки волос на затылке, изгиб шеи, капельку родинки за ухом и ещё одну – пониже… Так привычно и уютно просто смотреть, так странно и естественно было бы прикоснуться, так, будто имел право и смотреть, и прикасаться, и…

«Серёжа! Это же…» – выстрелило в голове, и Эрик дёрнулся в сторону выхода.

Мамаша с тележкой и горластым карапузом прочно загородила проход.

– Пропустите! Пропустите меня, пожалуйста! – взмолился Эрик, пытаясь протиснуться мимо препятствия и выслушивая возмущённое шипение. – Простите. Мне очень надо! Очень!

Стоило вырваться на свободу, и он побежал, расталкивая бестолково снующих вдоль касс покупателей.

– Мужчина! Ваши покупки! – неслось вслед. Кто-то из охраны попробовал сунуться поперёк пути, но Эрик отчаянным рывком обогнул нерасторопного усатого дядьку в чёрном, вылетел на площадку перед магазином и завертелся, оглядываясь:

– Серёжа! – выкрикнул он, разглядев, как в дальнем ряду парковки человек в нелепой куртке закидывает пакет с покупками на пассажирское сиденье низенькой спортивной машинки. – Серёжа!

Парень, не оборачиваясь, юркнул в салон и завёл машину.

«Уходит! – бежать дальше было бесполезно; Эрик развернулся и ринулся к своему «БМВ». – Далеко! Не успеть!» – он не останавливался, раз уж решился догонять, вместо того, чтобы рисковать жизнью под колёсами «Мерседеса», но несмотря ни на что, когда, отчаянно газуя и бесстрашно игнорируя знак «уступи дорогу», выскочил на улицу, беглеца и след простыл.

«Кажется, всё-таки направо повернул, – единственное, что успел заметить Рау в пылу погони, кроме марки авто. – Авось, повезёт!»

Повезло, не ошибся. Эрик нагнал «Мерседес» на ближайшем светофоре и энергично заморгал дальним светом. Никакой реакции, впрочем, но стоило только включиться зелёному сигналу, как юркая, приёмистая машинка тронулась с места и в мгновение ока развила скорость, несовместимую с опережением в черте города. Подобное повторилось ещё на нескольких перекрёстках, а потом Эрик обнаружил себя мчащимся по загородному шоссе, как сказочная Алиса, которой приснился удивительный сон. Мчался он так быстро, что не успевал ни запоминать дорогу, ни следить за навигатором – и в итоге не имел ни малейшего представления, что за Страна чудес ждёт его в конце погони за Белым Кроликом.

====== “Другая жизнь” – Глава 9 ======

Ясно было только одно: водитель, занявший лидирующую позицию в гонке, не был намерен уступать. Более того, он словно играл, чутко реагируя на любой манёвр Эрика, будь то попытка набрать обороты и осторожно высунуться на встречную полосу на относительно безопасном участке дороги или, напротив, увеличить дистанцию, ослабив давление на педаль газа. Впрочем, если мыслить трезво, слово «безопасность» было неприменимо к этой трассе и стилю езды даже в сочетании со словом «относительно».

«Вот придурок! Хочешь угробить себя?! – что-то склизкое подкатилось к самому горлу. – Или меня?!»

Темнота, повороты один за другим, мокрый асфальт. Впрочем, «Мерседес» шёл вполне уверенно, словно дорогу знал хорошо, и, действительно, подначивал.

«Чего ты добиваешься?!»

И сразу же следом – новые терзания:

«Заметил ли? Узнал? От меня бежишь, наказываешь? Или опасно развлекаешься со случайным попутчиком, адреналином балуешься?»

Теперь у Эрика не осталось сомнений, каким образом были заработаны те самые штрафы, которые вывели его на след Томашевского. Только вот продолжать рискованное состязание в скорости было чистым сумасшествием. После долгой разлуки устраивать свидание под откосом, у подножия горы с каким-нибудь романтическим именем не входило в планы Эрика.

Альтернатива была одна: не идти на поводу у безумца и прекратить преследование, то есть потерять из виду того, кого хотелось немедленно настичь и стиснуть в крепких объятьях, чтобы никогда, никуда больше не отпускать. Привязать прочной шёлковой верёвкой, приковать к себе наручниками, скрепить рукава здоровенной булавкой, сшить суровой ниткой, какой сапожники обувь латают – чтоб на века!

Возможно ли отпустить теперь, чтобы снова потерять след? Ни в коем случае! Возможно ли отпустить, чтобы сохранить шанс? Нужно! Чтобы снова не поставить под угрозу жизнь Серёжи в погоне за дешёвыми амбициями, его необходимо было отпустить добровольно.

Эрик начал притормаживать и в населённый пункт с обнадёживающим названием «Новый Свет» вкатился неприметным, добропорядочным участником дорожного движения. Цель свою он, ожидаемо, упустил, и этот факт серьёзно действовал на нервы. Однако, если верить карте и элементарной человеческой логике, посёлок можно было считать своего рода тупиком цивилизации, расположенным в стороне от крупной автомагистрали. Ехать в Новый Свет на ночь глядя имело смысл только местному жителю, а деваться отсюда было попросту некуда.

Если Томашевский осел именно здесь, то вполне мог регулярно светиться на камерах в окрестностях Судака, но при этом не быть обнаруженным в городе на протяжении длительного времени – никакого волшебства.

Эрик медленно прокатился по едва освещённым улицам посёлка, присматриваясь. Составляя маршрут наугад, он особенно боялся не напасть на упущенный след: в темноте многие дворы выглядели заброшенными и такими же зловещими, как широко разинутые пасти мифических чудовищ. Окна редких обитаемых домов, задёрнутые старомодными ночными занавесками, таращились вслед проезжавшему мимо внедорожнику голодными, тусклыми взглядами, полными безнадёги, – иллюзия, но очень точно вписывающееся в ощущения одинокого путника, оказавшегося после заката в незнакомом месте.

«Куда-то не туда меня занесло, поворачивать пора», – Эрику совершенно не нравился подозрительный тупичок, застроенный покосившимися деревянными хижинами, почти сплошь необитаемыми: заколоченные окна, перевязанные проволокой калитки, старомодные палисадники, заросшие отцветающими многолетниками и бурьяном едва ли не в человеческий рост.

«Интересно, далеко ли за трактором бежать придётся, если я тут на пузо сяду?» – смысла ехать до конца он не видел: вряд ли клиренс Серёжиного «Мерседеса» позволил бы с честью пройти полосу препятствий в виде настолько убитой дороги, но если взялся искать, то искать стоило как следует, чтобы потом не возвращаться по второму кругу и не терять драгоценное время.

Где-то в конце улицы сквозь поредевшие кроны деревьев теплился неяркий огонёк обитаемого жилища. В ярком свете фар Эрик успел разглядеть даже мутноватый отблеск задних фонарей замызганной по крышу колымаги, прежде чем выключил зажигание и бросил «БМВ» прямо посреди разбитого просёлка, окончательно раскисшего от дождя. Он продолжил свой путь пешком, неловко перескакивая с одного островка суши на другой.

«Здравствуйте, вы Серёжу не видели?» – прикинул свою дебютную реплику Эрик и усмехнулся, заранее представляя, какую картину застанет на пороге хибары: энергичная ругань легко разносилась в вечерней тишине и была слышна ещё за пару дворов до финиша.

«Алкоголики? Бутылку не поделили?»

Скандалил, впрочем, один человек. Второй, которому был адресован поток брани, молчал или, возможно, отвечал, но так тихо и коротко, что не слышно было ни звука его голоса, ни пауз для ответных реплик.

«Хотя нет, может, даже не алкоголики. Больше похоже на родительскую выволочку непутёвому отпрыску».

Отпрыск был, скорее всего, подростком, потому что когда Эрик, наконец, начал разбирать слова, речь шла о несанкционированной вылазке на прогулку:

– Какого чёрта ты туда попёрся? Да сдался тебе этот грёбаный магазин? За семь вёрст киселя хлебать! За целый день было до местного «сельпо» не дойти? Нет, надо было досидеть до последнего, чтобы на ночь глядя найти на свою задницу приключений! И на мою задницу, кстати, тоже! И ради чего?! Ради пакета растаявших, дрянных пельменей? Да я лучше голодным спать лягу, чем твой лимузин после полноценного рабочего дня из лужи вытаскивать буду, а после – жрать это дерьмо! Не сдались мне эти приключения! Ради пельменей, ха! – не унимался агрессор, и в ответ ему на сей раз, кажется, тихо возразили. – Что? Нет?! Не ради пельменей? А ради чего? Ради арбуза?! То есть местные арбузы с рынка тебя не устраивают? Нужен тот, который с нитратами, который из супермаркета, да? Барин рынки не жалует, к цивилизации тянется! Он так можжевельниками надышался, что последние остатки ума потерял!..

Эрик напряжённо впитывал каждое слово, доносящееся сквозь приоткрытую форточку, а сам, не отрываясь, смотрел на машину, небрежно припаркованную у калитки. Первым делом он стёр голой ладонью слой жирной грязи с номерного знака. Против всякого разумного ожидания, машина была Серёжина. Точнее, именно та машина, на которой ездил Томашевский в Москве и за которой Эрик мчался, едва не взлетая, от самого Судака.

Оставалось разобраться, не привиделся ли Эрику сам её прежний хозяин. Фигура, походка, рост, неприметные родинки за ухом, наконец, – все эти черты сходства всплыли в сознании постфактум, когда сам их обладатель уже практически скрылся из вида. Лица того парня Эрик не видел, да и остальное – не плод ли фантазии, изголодавшейся в ожидании чуда? Ведь приходилось обознаваться, и не раз.

Чуть позже Эрик обнаружил себя стоящим под самым окном, жадно вслушивающимся в бешеный монолог неизвестного мужчины, в стремлении понять: что если он, и правда, смеет кричать на его Серёжу? На каком, собственно, основании? Кулаки сжимались сами собой. На каком основании Серёжа позволяет разговаривать с собой в подобном тоне?

Поневоле вспоминался единственный раз, когда Эрик сам кричал точно так же, не сдерживая эмоций, – случай с Кириллом. Вспомнились глаза Томашевского за секунду до того как тот отчаянно разрыдался в скомканную футболку. То был случай, из которого родилось правило, простое и непреложное: нельзя на Серёжу кричать – никогда, ни за что. И хоть с тех пор Эрику не единожды приходилось нарушать на личном опыте выведенный закон – разговаривать с Томашевским на повышенных тонах – это было всегда немного по-другому – не так подавляюще, на равных.

– Посмотри, на кого я теперь похож! Стирать снова? До завтрашнего утра не высохнет ни одна тряпка! В чём я на работу пойду?! – парень не унимался, как будто сам себя накручивая ещё больше.

«Да уймись ты, мудак! Разорался, чисто баба базарная! Можно подумать, тебя кто-то заставлял возиться в грязи в приличной одежде!» – Эрик сам не заметил, как начал мысленно выдвигать возражения.

– Тём, я постираю сам, около печки за ночь высохнет, – послышался, наконец, усталый ответ.

– У печки ты сказал? Чем ты её топить собираешься, а? Ты угля заказал? Дров заказал?!

– В сарае ещё было немного…

– Немного?! Полведра угольной крошки? А разжигать чем? Дрова же ты сдуру потратил!

– Тёма, я думал, печку дровами топят, я же говорил…

– Думал он! Хоть бы спросил у кого-нибудь, раз сам ничего не понимаешь, а? Вообще, незачем было селиться в этой избушке на курьих ножках! Ни отопления, ни коммуникаций нормальных. Всё разваливается! Я тебе сразу говорил, давай снимем нормальный дом! В нормальном месте! Нет, у тебя свет клином сошёлся на этой дыре! Ты же сам видишь, здесь всё уже не то! Разруха, запустение! Ты правда собираешься здесь зимовать?!

– Правда… – еле слышный выдох.

– Так позаботься хоть о чём-нибудь в конце концов! Что ты делаешь целыми днями, а? Вот объясни мне, что конкретно?! Столько времени прошло с утра! Я успел отработать смену, вернуться, а здесь ничего не изменилось! Тот же бардак, тот же мусор на полу, постель не убрана! Даже кастрюлю из-под каши ты не удосужился вымыть! – энергично звякнула посудная крышка. – Обалдеть! Да ты даже не ел! Что ты, мать твою, делал весь день?! Говори!

Происходящее всё больше напоминало допрос с пристрастием, причём допрашиваемый, что называется, ушёл в глубокую «несознанку» и снова отвечать перестал.

– Серёжа!

«Всё-таки Серёжа!» – сердце забилось сильнее и чаще.

– Почему ты всё время молчишь?! Хватит! Прекрати дурака валять! Ты ведёшь себя ненормально!

«Я тебе сейчас покажу ненормального! – не утерпел Эрик. – Посмотрим, как ты на меня сейчас вякнешь!» – он вдохнул поглубже и, уже не заботясь о сохранении инкогнито, решительно перешагнул через запущенную клумбу. Тут же впотьмах Рау запнулся о пень, больно зацепился карманом за ржавый гвоздь, торчащий из стены, дежурно выругался, повернул к крыльцу, но сразу отпрянул обратно в тень: грохнула дверь сеней, скрипнули ступени, лязгнули дверные петли, и в сад стремительно выскочил тот самый парень из супермаркета, только уже без кепки и куртки – в безразмерном свитере и резиновых шлёпанцах.

«Серёжа? Это правда ты?!» – снова не разглядел лицо.

Вглядываясь в силуэт, смешанный с ночными тенями, Эрик снова поймал себя на мысли, что, вероятно, обознался, и только интуиция по-прежнему толкала его к действию.

– Серёжа! – позвал он, но зов слился с другим таким же криком.

– Серёжа! – быстрые, тяжёлые шаги, ещё жалобнее визг ступенек. – Ты где? – под сень деревьев скользнула вторая тень и в одно мгновение слилась с первой.

– Ну куда ты в одном свитере? Холодно! Ты и так весь продрог! – голос принадлежал высокому, широкоплечему парню, который резко сбавил обороты и заговорил, осторожно подбирая слова, примирительно, виновато даже.

«Не верь ему!» – Эрик, совершенно незаметный на фоне палисадника, наблюдал ревниво, как недавний скандалист кротко, но уверенно, по-хозяйски прильнул к спине беглеца и скрестил руки на его животе, притираясь плотнее.

– Серёж! Трава же мокрая! Ты в шлёпанцах все ноги промочил, наверное…

Тот, кого звали Серёжей, продолжал молчать. Он чуть дёрнул плечами и покачал головой – обыденный жест, едва заметный глазу, но вместе с ним к Эрику вдруг пришли узнавание и уверенность: «Томашевский! Точно он!»

– Ну нельзя тебе мёрзнуть, простынешь. А болеть тоже нельзя! Ты же знаешь!

«Нельзя, нельзя!.. Заладил! Мамочка нашлась!» – незнакомец говорил правильные вещи, но больше всего на свете Эрику хотелось, чтобы тот замолчал, чтобы убрал свои руки подальше от его Томы. Хотелось выйти из укрытия и силой разорвать эти объятья, слишком тесные, чтобы казаться ничего не значащими, но Эрик не мог сдвинуться с места – смотрел, слушал, пытался понять.

И Серёжа, впервые за вечер, заговорил внятно и с выражением, тем самым, от которого у Эрика в былые времена по спине бегали мурашки и щёки наливались краской стыда.

– А кричать на меня можно, Тёма?

– Серёж, пойми, я волнуюсь за тебя! Ты сам на себя не похож! Время идёт, но лучше не становится, – парень снова начал горячиться. – Я ругаюсь, да! Не могу смотреть спокойно, когда ты ведёшь себя так!

– Как?

– Как будто тебе плевать на всё! Как будто ты вообще не здесь, не со мной! Как будто… – он замялся, подбирая слова. – Блин! Мне даже говорить неприятно! Как будто жизнь тебе не дорога!

– Почему бы и нет? Это моя жизнь, в конечном счёте, не находишь? Разве я заставляю тебя быть со мной? Решаю за тебя?

– Нет…

– Всё в порядке со мной, не бери в голову, береги нервы – пригодятся ещё, – Томашевский как будто даже улыбнулся.

– Ну прости, прости меня! Я не должен был… Просто, ты пойми, мне не всё равно! Я ведь люблю тебя!

– И ты меня прости, Тём. Я тебя тоже люблю! – Томашевский вдруг заворочался в крепких объятьях, повернулся лицом к собеседнику, уткнулся носом ему в плечо, застыл на мгновение, а потом снова поднял голову. – Холодно! Пойдём!

– А я что говорил! – обрадовался, тот кого звали Тёмой, и потащил Серёжу за собой обратно в дом.

Через минуту в доме воцарился мирный вечерний уют: полилась вода, чиркнула спичка, грохнула сковородка об плиту.

– Серёга, а давай мы эти пельмени пожарим?

– Давай! Со сметаной не так гадко будет.

– Смотри, тут в газете объявление – доставка топлива. Я позвоню?..

– Да ладно, я сам завтра…

– Нет, Серёга, ну как так можно? У тебя же форточка нараспашку! Я всё думаю, отчего в комнате такой дубак! – снова возмущённый тон, но шутливый, а не сердитый. Негромкий стук фрамуги, щелчок задвижки…

«Семья? Вот это и есть семья», – Эрик продолжал стоять в темноте, подпирая плечом сырую деревянную стену дома.

Дело было даже не во взаимном «люблю», произнесённом во всеуслышание: было между этими двумя нечто настолько близкое, что исключало участие третьего.

И этим третьим оказался Эрик…

====== “Другая жизнь” – Глава 10 ======

Томашевский привык думать, что здесь, в этой маленькой долине царит вечное лето, круглый год над головой раскинут высокий лазурный шатёр, под ноги небрежно брошен причудливый ковёр из сухой, неприхотливой травы, гладкой гальки и серой летучей пыли, а море благословляет глаз всеми оттенками сини и зелени.

Он приехал в посёлок на заре весны, когда Норильск ещё стоял скованный морозами, в Москве первые дожди сгоняли сугробы, а стихийные снегопады заново укутывали город свежими слоями мокрой ваты.

Долина и горные склоны, круглый год утопающие в зелени хвойников, встретили Сергея стабильными плюсовыми температурами, безоблачным небом, солнцем, грохотом волн и воздухом, который хотелось пить взахлёб.

– Серёга, почему именно здесь? – Тёмка не мог скрыть разочарования, разглядывая заброшенные постройки времён советского благополучия – выкрошенный бетон, ржавая арматура, облупленная краска.

– Ерунда. Зато тихо, никто не мешает. И красиво…

– Красиво? Ты только посмотри на эту шнягу! – Тёмка выразительно указал на обнесённую рваной металлической сеткой бетонную коробку. – Припять отдыхает! Фильмы ужасов снимать можно!

– Ерунда, не придумывай! – упрямо повторил Серёжа. – Здесь раньше такой томатный сок продавали! Нигде больше такого не пробовал! Пойдём, я тебе лучше рощу покажу и море! Влюбишься сразу и навсегда!

С Томашевским именно так и случилось «сразу и навсегда», давным-давно, в таком глубоком детстве, которое только и может напоминать о себе подобными вспышками света.

Навсегда – столько лет прошло, а он по-прежнему вспоминал этот крохотный южный уголок как символ абсолютного счастья, искреннего, не замутнённого обидами, болью, страхом и горьким опытом. Маленькая крепость, в которой так хорошо запереться от всего на свете. Жаль, что от себя спрятаться нельзя.

Томашевский в свои тридцать с хвостиком прекрасно знал эту истину, но продолжал хвататься за соломинку, потому что у каждого должно остаться в душе что-то хорошее, пусть даже это будет всего лишь иллюзия.

Иллюзия на то и есть иллюзия, чтобы однажды оказаться разрушенной. Нет, она не пала в одночасье, Сергей разбирал её по кирпичику сам. Наблюдая, как распускаются цветы, как наливаются зеленью сады и виноградники, а море и горы напитываются теплом, стряхивая медово-жёлтую перезрелую алычу с веток прямо в большой эмалированный таз, раскачиваясь на солёных волнах и вдыхая животворный дух можжевельника и сосен, замешанный на морском ветре, он чувствовал всё то же, что и в оставленной далеко позади февральской Москве: одиночество, пустоту, безысходность. Тоску. Страх. Ожидание.

Чего бояться человеку, который пережил больше, чем был способен пережить? О чём тосковать? Чего бояться? Томашевский не знал ответов, но чувства эти точили его изнутри, травили и без того отравленную душу, и он сдавался, теряя последние крупицы воли. Он не оставил своего решения уйти, когда придёт время, и единственное, что ещё держало его на плаву – это здравый смысл, а точнее, младший брат и его будущее.

Артём не смог влюбиться в Новый Свет, море и можжевельники, как опрометчиво пообещал Сергей. То ли от природы Тёма оказался натурой сугубо прозаической, то ли вся поэзия его сердца оказалась брошена в другое, более естественное и благодатное русло: он сразу и навсегда влюбился в Катеньку.

Просиживая ночи напролёт за перепиской и телефонными переговорами с Москвой, он вскакивал спозаранку и мчался в соседний Судак, более благополучный в плане рынка труда, чтобы отработать санитаром в местной больнице, вернуться затемно, перехватить что-то из съестного и снова уткнуться в ноутбук.

Сергею оставалось только качать головой, подсчитывая количество Тёмкиных часов сна.

– Наполеон, да и только! – шутил он, а потом добавлял серьёзно: – Тём, нельзя так. Побереги здоровье.

Брат злился или отмахивался:

– Тебе не понять! – бросал он сердито, не отрываясь от экрана.

– Да куда уж мне! – обиженно шептал себе под нос Серёжа и отворачивался лицом к спинке дивана в тщетной попытке заснуть – щёлканье клавиатуры за спиной ужасно мешало, но комната в доме была всего одна, и гнать брата со своей виртуальной любовью на кухню язык не поворачивался. Тёмку он понимал хорошо, даже слишком, хотя и в ущерб своими интересам.

– Серёж, ну прости! – спохватывался через какое-то время младший, и Серёжа его прощал.

Возможно, прощал, зря, потому что срывался Артём всё чаще. То ли насыщенного ритма жизни не выдерживал, то ли испытания расстоянием с любовью всей своей жизни, то ли мрачное настроение старшего брата делало своё дело.

Сергей заставлял себя улыбаться, помалкивать и огибать углы, регулярно спонсировал перелёты до Москвы и обратно – на какое-то время помогало, но потом всё начиналось сначала.

– Объясни мне, что происходит! – предъявил, наконец, ультиматум Сергей, когда очередной выброс Тёминого раздражения довёл его до вполне реальной дрожи в коленках.

– Ничего! Ничего не происходит! – выпалил Артём и замялся. – Катя беременна! – добавил он, наконец, и почему-то густо покраснел, пряча глаза.

– От кого? – осторожно поинтересовался Серёжа, памятуя о том, что в жизни бывает всякое, а брат совсем не выглядит счастливым.

– Ну ты, даёшь, вообще! От меня, конечно! – буркнул Артём и принялся нервно наматывать круги по комнате.

– А ты?

– А что я? Я неудачник, Серёж! Что я ей могу предложить? У меня же нет ничего! Ни работы нормальной, ни жилья, ни образования приличного! Сам посуди, кто она, а кто я! Она, оказывается, боялась мне даже сказать! А теперь я боюсь…

– Не любишь её?

– Люблю!

– Ребёнка не хочешь?

– Дурак совсем?! Конечно хочу!

– Ну так скажи ей! Это же самое главное! Поженитесь…

– Катя не поедет сюда!

– Моё предложение о квартире и работе в Москве всё ещё в силе Тёма. Пора бы оставить ложную скромность, пока дров не наломал!

– Ты не понимаешь!

– Поверь мне, я понимаю намного больше, чем ты можешь себе представить!

Они проговорили всю ночь напролёт. Именно тогда в ответ на очередной вопрос брата Серёжа решился рассказать об Эрике.

– И ты любил его? – спросил Тёмка, сосредоточенно покачивая тапком на кончиках пальцев ноги.

– До сих пор люблю, – теперь скрывать было нечего, и признание сорвалось легко и естественно.

– Жалеешь, что уехал?

– Жалею, что упустил время и шанс, – задумчиво ответил Сергей, помедлив всего пару секунд. – Не повторяйте моей ошибки.

От пышной свадьбы молодые отказались, расписались по-простому в начале сентября, когда Катерина подгадала отпуск и приехала в гости почти на месяц.

Сергей был готов раскошелиться на пышное торжество, но вздохнул с облегчением, когда узнал, что бракосочетание обойдётся скромной регистрацией в местном ЗАГСе.

Перспектива встречи с родственниками отдавалась холодком между лопаток и мурашками в области эпигастрия.

Пришлось порядком повозиться, однако, передавая брату с невесткой папку с документами на московскую квартиру и комплект ключей, Серёжа не смог сдержать довольной улыбки – отказаться от свадебного подарка, оформленного по закону, Артём уже не смог. Оно и понятно, до рождения ребёнка оставались считанные месяцы, и переезд стал неизбежен.

Улыбался Серёжа и тогда, когда объяснял молодожёнам, что не собирается возвращаться и прекрасно перезимует здесь, в посёлке, один. Катя и Артём смотрели с сомнением, возражали, уговаривали, но, разумеется, без толку: побороть Серёжино упрямство можно было только с его же царственного благословения. В итоге, чтобы не портить праздничное настроение, Тёма с Катей оставили упрямого родственника в покое: решили, видимо, что помёрзнув в своё удовольствие тот сам заскучает по комфорту и вернётся в Москву.