Текст книги "Изоляция (ЛП)"

Автор книги: Bex-chan

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 49 страниц)

– Здесь нечего обсуждать! – возразил он. – Ничего не было…

– Как же ты жалок! – выкрикнула Гермиона, обвиняюще указывая на него дрожащим пальцем. – Почему ты отрицаешь, что это было на самом деле …

– Блять, да потому что это не так! – прорычал он с уверенностью в голосе. – Все, что происходит в этой тюрьме, нереально…

– О чем ты…

– Все это фальшь, – продолжил он. – Эта изоляция сводит меня с ума! Я бы никогда не опустился настолько, чтобы прикоснуться к тебе, если бы не это ебучее дерьмо, в котором мне приходится жить…

– Но обстоятельства неважны…

– Херня!

– Ты по-прежнему сам решаешь, как тебе поступать! – злобно выкрикнула она. – И чем раньше ты примешь это…

– А что насчет твоих поступков, Грейнджер? – спросил он подлым тоном. – Каким образом спать в одной постели с Пожирателем Смерти вяжется со всем твоим про-грязнокровным дерьмом?

Выражение ее лица стало ожесточеннее.

– Я виню в этом нездоровое суждение и минутное безумие…

– Тогда за свое безумие я виню тебя и эту старую суку! – завопил он, а затем на секунду затих и подозрительно сощурился. – Это что, какой-то извращенный заговор, Грейнджер? Что, ты и эта сморщенная ведьма нарочно это делаете?

– Что ты несешь?

– Я говорю о тебе и МакГонагалл! – рассуждал Драко с тихим рычанием. – У вас имеется какой-то жалкий план? Соблазнить Пожирателя Смерти и получить от него информацию о Волдеморте, благодаря небольшим блядским приемчикам?

– Пошел на хер…

– Уверен, это являлось частью твоего плана, – прошипел он с горечью в голосе, – отыметь меня, а затем шантажировать постельными задушевными беседами…

– Ты несешь вздор! – раздраженно фыркнула она.

Он запнулся, а затем оскалился и произнес:

– Да, это полнейший бред, – прорычал он. – Уверен, даже МакГонагалл в курсе, что твоя сексуальная привлекательность находится на уровне смердящего горного тролля!

Он уловил боль, что промелькнула в ее глазах, и почти пожалел о сказанном.

– Нет никакого сговора, – произнесла она после печального молчания. – Можешь верить во что угодно. Но единственное, чего я хотела, – чтобы ты понял, что магглорожденные тоже люди, что я – личность.

Малфой остался неподвижен и надеялся, что на лице не отразилась тень сомнения. Он ничего не знал о других магглорожденных, да и дела ему до них не было; единственная, кого он знал, – это Грейнджер. И она определенно была личностью; обладала чертами характера и эмоциями, которые он не всегда понимал, но, несмотря на это, был ими очарован. Она была тем человеком, который переворачивал с ног на голову все его убеждения и заставлял сомневаться в том, что было выжжено у него на костях. Она была человеком, чьи поцелуи заставляли медленно пылать…

– Я ухожу, – прошептала Гермиона, развернулась и направилась к выходу. – Но я хочу, чтобы ты ответил на один вопрос: если бы я была чистокровной, но оставалась прежней личностью, ты бы с той же поспешностью отрицал все случившееся этим утром?

Пока колкое замечание не успело слететь с его окутанного ароматом Грейнджер языка, она распахнула дверь, а затем громко захлопнула ее за собой, оставив Драко, замерзшего и сбитого с толку. Ее вопрос никак не шел из малфоевой головы, переплетаясь с раздумьями о рукописи Кинга и всем остальным, о чем он начал задумываться с тех пор, как осел в этой дыре, из которой нет побега.

Стал бы он так скоро отрицать их поцелуй, будь она чистокровной?

Нет. Блять, нет.

Очутившись в безопасности своей комнаты, Гермиона захлебнулась в упрямых рыданиях, несмотря на старательные попытки сдержаться. Не столько его унизительное замечание спровоцировало ее слезы, сколько собственная реакция на них. Ей не следовало бы переживать из-за его мнения; давно уже стоило привыкнуть к едким словам, но, Годрик свидетель, они причиняли боль. Она могла бы поклясться, что ощущает убийственную боль в груди, и она ненавидела его за то, что испортил момент, который казался… что ж… милым. Даже божественным.

Она решила, что в действительности ей стоило быть благодарной за это: по крайней мере, у одного из них хватило ума, чтобы разорвать связь.

Но почему ему обязательно необходимо вести себя как последней сволочи? Почему необходимо все настолько усложнять? И почему это вообще должно было случиться?

Почему я так поступаю?

Это была лишь случайность… но все же, может ли случайность оставаться таковой, если она повторяется снова и снова? Скорее всего, нет.

Дрожащими пальцами она смахнула слезы и прочистила горло. Быстро взглянула на часы – еще не было и шести утра; слишком рано для занятий. Но ей было необходимо выбраться отсюда. Гермиона быстро, как только могла, оделась в теплую одежду, набросила капюшон и покинула дортуар, изо всех сил стараясь не оглянуться на дверь Драко. Она шла по переходам и темным коридорам, пока не вышла из замка в прохладный рассвет.

От вида захватывало дух; от серо-розового неба с голубоватыми облаками у нее перехватило дыхание, однако разум ее был слишком увлечен, чтобы уделить этой красоте хоть немного внимания. Заметив, насколько частым стало ее дыхание, она наложила согревающие чары и отправилась по молчаливым землям, пока не заметила растрескавшееся дерево, покрытое изморозью.

Как только она упала у его корней и прижалась к стволу, слезы снова покатились из глаз.

Здесь Гермиона могла открыто плакать, не опасаясь надоедливых взглядов, но она по-прежнему чувствовала себя обманутой.

Она должна была посмотреть фактам в лицо, даже если те были в корне неверны и разрывали на части. Если ее так сильно задело грубое высказывание Драко, тогда очевидно, что она к нему что-то испытывала, будь то сострадание или что другое. Гермиона не смогла припомнить, чтобы она с такой же горячностью отрицала свои чувства, помимо истории непродолжительных отношений Рона с Лавандой, но предпочла проигнорировать опасные ассоциации, что пришли с этой мыслью. Возможно, она была так обеспокоена потому, что Драко был единственным, с кем она проводила значительное количество времени с тех пор, как Гарри с Роном покинули ее. Возможно.

В его присутствии она понемногу начала ослаблять свою защиту и поплатилась за это.

Может быть, с ее стороны было глупо втягиваться в почти-комфортную рутину с Драко и считать, что он изменит свое к ней отношение, но она не теряла надежду…

Грейнджер продолжала надеяться, что друг для друга они станут чем-то… иным…

– Гермиона.

Она была слишком поглощена собственными размышлениями, чтобы незамедлительно отреагировать на зов, поэтому медленно вытянула шею и бросила растерянный взгляд в сторону говорящего.

– Луна, – выдохнула она, когда Лавгуд подошла ближе, – что ты здесь делаешь?

– Небо прекрасно, – тихо ответила та, опускаясь на колени подле Гермионы. – Это лучшее время суток, чтобы понаблюдать за Келпи [1]. Зачем ты так рано встала?

– Мне нужно было на воздух, – устало выдохнула она, быстро пряча любые признаки слез. – Почему ты?..

– Твои губы вновь выглядят забавно, – перебила Луна размеренным тоном. – Снова пчела ужалила?

– Что? Да. То есть нет, – Гермиона начала неловко заикаться, пытаясь взять себя в руки. – Нет, дело вовсе не в пчелах. Думаю, это реакция на что-то другое.

– Что бы это могло быть?

– Я пока не уверена, – она пожала плечами и поднесла к губам свои исследующие пальцы, чтобы узнать, выглядят ли ее губы иначе, – но совершенно очевидно, что для меня это плохо.

– По-моему, тебе очень идет, – Луна широко улыбнулась самой себе, ее глаза сосредоточились на восходящем на востоке солнце. – Похоже, на этот раз твоя реакция была сильнее.

– О чем ты?

– Сегодня твои щеки горят, – произнесла Лавгуд безучастным тоном, – и твои глаза похожи на глазурь…

– Скорее всего, дело просто в утренней прохладе, – слабо возразила Гермиона.

– Нет, – Луна покачала головой, – дело в чем-то другом. В любом случае, благодаря этому ты выглядишь прекрасно, Гермиона.

Грейнджер слабо улыбнулась ей и пробормотала в ответ:

– Спасибо.

– Я слышала, ты пойдешь в Хогсмид в субботу, – медленно проговорила Луна; Гермиона заметила, как на лице Лавгуд танцуют первые лучи утреннего солнца. – С Майклом, да?

– Да, – она кивнула. – Ты чего-нибудь хотела?

– Не могла бы ты принести мне немного Лакричных Палочек из «Сладкого Королевства»?

Гермиона нахмурилась.

– Не знала, что ты их любишь.

– Я и не люблю.

Гермиона склонила голову на бок и медленным взглядом изучила Луну, отметив, что та и сама выглядит немного иначе– ее глаза светились, Лавгуд выглядела обыденно отсутствующей; в какой-то момент показалось, что в них кроется некий секрет. Хороший секрет.

– Луна, можно я у тебя кое-что спрошу?

Лавгуд не спеша повернулась к Гермионе, обращая на нее все свое внимание.

– Конечно, – отозвалась она, – я постараюсь ответить.

– Мы заметили, что ты куда-то пропадаешь в выходные и среди недели, – осторожно произнесла Грейнджер. – Где ты исчезаешь?

Если Луна и была удивлена, она этого не показала.

– Даже и не представляла, что кто-то заметит мое отсутствие.

– Ох, Луна, – нахмурилась Гермиона, – ты же знаешь, что мы переживаем за тебя. Конечно же, все…

– Я не это имела в виду, – перебила она, слабо улыбнувшись. – Во время войны людям свойственно не обращать внимания на поведение окружающих, и это нормально. Вообще-то, я крайне тронута, что это заметили.

– Так где ты пропадаешь? – настояла она. – Если у тебя какие-либо проблемы, мы сможем помочь.

Луна мягко усмехнулась, и Гермиона вскинула брови.

– У меня все в порядке, – сказала Лавгуд, – скорее, даже очень хорошо. Но, боюсь, я не могу рассказать тебе, куда я хожу.

– Почему?

– Это может подвергнуть риску другого человека, – прошептала Луна, и на какой-то миг ее лицо приобрело задумчивое и сосредоточенное выражение. – Извини. Слишком опасно рассказывать об этом, это ведь не только мой секрет.

Пока Гермиона осознавала причины Луны и рассуждала о том, что у нее самой нет никаких прав претендовать на раскрытие тайн, когда в ее дортуаре был сокрыт Пожиратель Смерти, нечто в голосе Лавгуд заинтриговало ее.

– Ты неравнодушна к тому другому человеку? – неуверенно спросила Гермиона. – Должно быть так, раз ты согласилась взять на себя такой риск.

– Разве не все мы рискуем в наши дни?

– Я переживаю за тебя, – печально продолжила Грейнджер. – Эта война…

– Порой войны могут принести нечто хорошее, – сказала Луна, вставая. – Они могут научить людей держаться того, что правильно, даже если ради этого придется рискнуть.

Гермиона смотрела вслед Луне, направляющейся в сторону замка, и проворачивала в голове сказанные ею слова. Как и всегда, та покинула ее в состоянии где-то между недоумением и просвещенностью; она размышляла: не приказала ли Луна одному из своих выдуманных существ шпионить за ней по ночам. Грейнджер повернула голову так, чтобы лучи почти взошедшего солнца освещали лицо и, крепче обняв себя руками, прижалась к сухому дубу.

Она должна сосредоточиться на задании Ордена и отбросить подальше все обнадеживающие мысли о Драко. Это было неприемлемо и совершенно наивно, и не важно, насколько соблазнительной казалась возможность проанализировать все это.

Но это было слишком сложно игнорировать.

И она прокляла себя за то, что позволила мыслям о нем проскользнуть к себе в голову. Снова.

В течение двух дней ему вполне успешно удавалось избегать Грейнджер, оставаясь изолированным в своей комнате – он покидал ее лишь для того, чтобы посетить ванную и перехватить горячей еды, которую она продолжала для него оставлять. Драко полагал, что она так же изо всех сил старалась не пересекаться с ним; это было бы даже здорово, если бы он снова не начал выпадать из реальности.

И на этот раз дело было не в клаустрофобии.

Нет, он ощущал перемены в своих крови и костях. Это было страстное желание; возможно, оно относилось к нехватке общения, а может, все дело было в самой Гермионе. Оно пульсировало в его венах и заставляло мышцы сжиматься в спазмах. Малфой дрожал, покрытый холодным потом, пока не начало казаться, что позвоночник вот-вот переломится пополам; его чуть не вырвало. Это было похоже на ломку наркомана, хотя, возможно, просто холодная погода успела подорвать его здоровье.

Казалось, что единственным лекарством является самозабвенная мастурбация в ответ на стоны Грейнджер в душе, но это занимало лишь тридцать минут в его аду длиною в день.

Он бодрствовал уже несколько часов, ожидал ее ежедневного мурлыканья, чтобы облегчить напряжение в теле. По солнцу смог предположить, что время близится к полудню, а это значило, что очередной выходной начинал просачиваться в его пребывание с ней.

Затем он вспомнил: Грейнджер говорила, что отправится в Хогсмид с этим мудилой из Рейвенкло; он почувствовал, как ярость вспыхивает под кожей. Казалось, его грудь готова разорваться от огромного веса внезапной и мощной злости; когда он все-таки услышал ее шорохи в ванной, то не смог прогнать неуловимые мысли, чтобы как обычно насладиться ею.

Вместо этого сомнительные и нежеланные сцены с Гермионой, приводящей себя в порядок, подготавливающейся ко встрече с этой пародией на волшебника, отдавались стуком в голове. Эта идея развивалась и обрастала деталями; он заскрежетал зубами, когда новая и новая волна отвращения накрыла его. Сжал кулаки, вонзаясь ногтями в ладони, и не осмелился пошевелиться, пока Грейнджер не вернулась в свою комнату и уже десять минут спустя он услышал, как за ней захлопнулась входная дверь.

Через мгновение Драко оказался на ногах; он тяжело дышал, зрачки были расширены. Малфой начал со шкафа и письменного стола, швырнул их на бок и начал колотить ногами, пока пол не украсили деревянные щепки, а мебель не превратилась в неузнаваемую груду мусора. Затем принялся за постельные принадлежности: разрывал ткань на тонкие лоскуты, выворачивал перья из подушек, но это не помогло ему успокоиться.

С последним рыком ревности, подпитываемой яростью, он схватил стул и швырнул его в окно, чтобы увидеть, как тот взорвался дождем из обломков. Драко с горечью посмотрел на зачарованное неповрежденное стекло, а затем опустился на пол среди разбросанных напоминаний о своем взрыве чувств и прислонился к изножью кровати. Так он провел несколько часов, сражаясь с жестокими грезами о Грейнджер, наслаждающейся компанией Корнера.

Сидя в одиночестве на полу спальни, он пришел к выводу, который абсолютно потряс его. Если Гермиона ошибалась, значит, у него были все права презирать магглов и магглорожденных за их низкосортность; но если она была права, как это часто случалось, тогда он был ни кем иным, как ублюдком, которому основательно промыли мозги…

Слова Грейнджер из их последней стычки, что состоялась после утреннего поцелуя, никак не шли из головы.

Единственное, чего я хотела, – чтобы ты понял, что магглорожденные тоже люди, что я – личность…

Ты по-прежнему сам решаешь, как тебе поступать…

Я хотела остаться…

Что, если она была права?

Что, если все это не имело никакого смысла?

Что, если он и вся его семья заблуждались?

Тогда… возможно, тогда было бы нормальным, что он желал прикоснуться к ней, но какого хера ей это позволять?

Если она была права.

Он понятия не имел, во что ему теперь верить.

Проходили часы, Малфой продолжал сидеть без движения. Мысли в голове были слишком громкими, чтобы заметить, что она вернулась и теперь стучит в его дверь, или даже зовет его по имени.

Когда день катился к закату, Гермиона нашла его: застывшего в побежденной позе, окруженного рукотворным хаосом. Широко распахнутыми глазами, полными замешательства, она осмотрела погром, а затем взглянула на Драко, сидящего в центре комнаты, и ощутила толчок в груди. Она заметила, что он дрожал, но все же не предпринимал ни единой попытки согреться; его взгляд был отсутствующим и рассредоточенным. Уязвимая и искаженная поза тотчас напомнило ей о ночи, когда она нашла его посреди кошмарного сна, и которая привела к двум запретным поцелуям.

Решение весьма естественно пришло ей в голову – она кинула сумку и бросилась к нему, припала на колени и охватила его лицо замерзшими руками. Искра узнавания и жизни вспыхнула в его серых глазах, и Гермиона, облегченно вздохнув, принялась инстинктивно поглаживать большими пальцами его бледные скулы.

– Драко, – прошептала она ему в губы, – посмотри на меня, Драко. Что случилось?

Он тяжело сглотнул и прикрыл глаза.

– Сколько я здесь, Грейнджер?

Гермиона изумленно моргнула, но быстро подсчитала в уме даты.

– Немногим более пяти недель, – и через мгновение добавила, – думаю, дней тридцать семь.

– А кажется, что дольше, – пробормотал он.

– Почему ты разгромил комнату? – тихо спросила она и достала из кармана палочку. – Драко…

– Я не знаю, – прошептал Малфой, и она почувствовала, как он слегка расслабился в ее руках. – Я не знаю.

– Я хочу убрать беспорядок, – сказала она и взмахнула палочкой, – не шевелись, ладно?

Он ничего не ответил; а в это время все свидетельства его истерики начали медленно восстанавливаться вокруг них. Он отметил, что в этом есть своя ирония: Грейнджер исправляет то, что он разрушил по причинам, которые сам до конца не понимает; но его голова была слишком загружена сомнениями, чтобы уделить этой мысли хоть каплю внимания. Вместо этого он просто изучал ее лицо, снова пытаясь отыскать хоть один признак того, что она была недостойна, но в очередной раз не нашел ни единого.

Ни следа того, что он смог бы возненавидеть, и не важно, насколько сильно он вглядывался.

– Ты замерз, – сказала она, возвращая к нему свое внимание. – Дай я…

– Нет, – сказал он без привычного яда в голосе. – Грейнджер, я в порядке.

Она насупилась, но спорить не стала, зная, что в таком состоянии его лучше не провоцировать.

– Я принесла все, о чем ты просил, – сказала Гермиона, призывая свою заколдованную сумку.

Она снова взмахнула волшебной палочкой, и Драко отвлеченно стал наблюдать, как шторы и покрывало заменились богатой зеленой тканью, а заказанные им сладости легли на восстановленный при помощи Reparo [2] письменный стол.

– Драко, в чем дело? Почему ты разгромил…

– Я сказал, что не знаю, – тихо повторил он. – Просто разгромил…

– Ты плохо выглядишь, – прошептала она и дотронулась ладонью до его лба. – Позволь, я принесу…

– Нет, – остановил он ее и крепко зажмурился. – Просто… не уходи.

– Драко, ты меня беспокоишь…

– Почему ты переживаешь за того, кого терпеть не можешь?

Гермиона наклонила голову, чтобы перехватить его взгляд.

– Я уже говорила, что не испытываю к тебе ненависти…

– А следовало бы, – твердо произнес он, – ты обязана меня ненавидеть.

– Но это не так, – спокойно возразила она, перемещаясь к нему немного ближе. – Может, и должна, но я не могу…

– Тогда что ты ко мне чувствуешь, Грейнджер?

– Снова этот вопрос? – она вздохнула, сложила руки на коленях и отвела взгляд. – Я не знаю, Драко.

– Ты считаешь меня злом? – прямо спросил он.

– Ты не зло, – заверила она без колебаний, – просто ты… сбился с пути. Ты человек, Драко, и ты совершал ошибки, но я не могу тебя за это ненавидеть.

Он поднял голову и судорожно вздохнул.

– Я должен тебя ненавидеть.

– Должен ли? – вторила она озадаченным тоном. – Получается, теперь это не так?

– Я не знаю, – прошептал он настолько тихо, что она не поняла, сказал ли он что-либо вообще. – Я… растерян.

Его неохотное признание было надуманным и невнятным, но она поняла, что его сомнения поощрили ее. Искра надежды, которую Гермиона столь решительно игнорировала, вспыхнула в груди, и она уже ничего не могла с этим поделать. Это было именно то, чего она желала – озвученное подтверждение, что он начал осуждать свои предрассудки.

Это раздразнило ее гриффиндорскую отвагу, и она снова подобралась к нему ближе, смело разместилась между его раскинутых ног и прислонилась к груди. Она ожидала, что Драко мгновенно воспротивится ее наглому жесту, но Малфой даже не шевельнулся, когда она положила голову ему на плечо. Он оставался совершенно неподвижным и безучастным; она же чувствовала себя в таком положении необъяснимо защищенной; в уютном тепле запретного момента, что убаюкивал ее.

– Это ничего не значит, – услышала, как Драко произнес возле ее уха; скорее, для самого себя, – ничего.

– Я знаю, – прошептала она.

Драко мучительно осознавал, что ситуация была слишком интимной и бесспорно неправильной, но после двух дней отрицания своего ненасытного желания быть к ней как можно ближе он был чрезмерно увлечен, чтобы оттолкнуть ее. Он знал, что утром будет сожалеть об этом ошибочном решении, но не мог сопротивляться опьяняющему эффекту, что оказывала на него Грейнджер.

Часы едва пробили восемь вечера, а сон уже сморил Гермиону, и Малфой последовал за ней спустя короткое мгновение. Он тревожно осознавал, что многое менялось.

Он менялся.

[1] Келпи – водяной дух в шотландской низшей мифологии, большей частью враждебный людям. Обитает во многих реках в озёрах, является в облике пасущегося у воды коня, подставляет путнику свою спину и затем увлекает его под воду.

[2] Reparo – заклинание, восстанавливающее сломанные и разбитые предметы.

====== Глава 13. Одиночество ======

Гермиона не могла припомнить, когда в последний раз чувствовала себя так хорошо и уютно.

Она лениво вздохнула, как только ритмичные движения мужской груди вновь погрузили ее в сладкую негу между сном и реальностью. Приятный аромат мяты и запретного слизеринца щекотали нос, и она моргнула, прогоняя остатки божественного сна, когда вспомнила, где находилась.

Судя по тяжелому дыханию, играющему с ее волосами, Драко был погружен в мир снов; должно быть, он обнял ее среди ночи, и она, не устояв, решила плотнее к нему прижаться. Было настолько приятно чувствовать его объятия; она захотела впитать в себя как можно больше спокойного блаженства, пока вновь не вернулись неизбежные споры и противоречивые отрицания. Ведомая этой мыслью, она осознала, что будет намного лучше уйти до его пробуждения, и тем самым избежать обоюдного смущения.

Не до конца уверенная в причине, но все же не в силах удержаться, Грейнджер вытянула шею и оставила множество легких поцелуев вдоль линии его челюсти, а затем осторожно высвободилась из объятий Малфоя.

Без его прикосновений она ощутила себя одинокой и замерзшей; напоследок Гермиона подтянула одеяло и укрыла Драко. Бросив последний печальный взгляд, она развернулась и направилась к выходу, так и не заметив следящую за ней пару серых глаз.

Драко прикоснулся к месту поцелуя и проводил Грейнджер взглядом, когда та оставила его в одиночестве. Неожиданная идея возникла в его голове; он беззвучно встал с кровати, желая поймать дверь прежде, чем та закроется, и просунул голову в проем, напрягая слух настолько, чтобы услышать ее пароль.

Lutra, lutra? [1]

Он не знал трактовки, да и знать не хотел; Малфой просто почувствовал удовлетворение от того, что теперь ситуация стала немного более справедливой. Если ей так чертовски хотелось проникать в его комнату, когда вздумается, то теперь и он мог делать то же самое. Он убеждал себя, что причина его поступка была лишь в тактических целях, но как только он снова поднес руку к поцелованной щеке, то не смог удержаться и представил, что его пытливыми поступками движут более грешные мотивы.

После легкого обеда и посещения библиотеки Грейнджер вернулась в свою комнату и обнаружила бьющуюся в окно Хедвиг.

Гермиона прочла письмо и широко улыбнулась. Послание было адресовано ей одной, поэтому на сей раз она не отправилась к Джинни. После недель, наполненных лишь разочарованием и растущим пессимизмом, наконец-таки в беспроглядной тьме забрезжил свет. Записка была нацарапана знакомым неуклюжим почерком Рона, но выведенные на пергаменте слова были ясными и уверенными:

Мы нашли это. Оно уничтожено.

Ищем остальные.

Скучаю.

РиГ

Не возникло никаких вопросов, что «это» было. Они нашли медальон. Ее интерес относительно деталей подождет; она знает, что для Гарри и Рона было рискованно написать ей больше. Но в какой-то момент ее любопытство перестало иметь сколь-либо важное значение, ведь они стали еще на один шаг ближе к победе над Волдемортом и завершению этой войны.

Скучаю.

Ее радостная улыбка вдруг стала грустной, и чувство вины ощутимо кольнуло под ребра. Воспоминания о недавней… близости с Драко ожили в сознании, и она со страхом поняла, что ни разу не задумалась о том, как подобное поведение отразится на дружбе с ребятами, особенно с Роном. Их отношения, мягко говоря, были сложными; Гермиона считала, что они оба виноваты в том, что никогда откровенно и честно об этом не разговаривали.

Она не жалела о потере девственности со своим лучшим другом, но для нее было совершенно очевидно, что они навсегда останутся лишь друзьями. Между ними даже тогда не существовало никакой страсти, разве что влюбленность и любопытство, и теперь она осознала это. Гермиона нежно любила Рона, но желала ощутить вожделение, о котором так много слышала; страсть, что обжигала душу изнутри, что заставляла умирать от желания ощутить прикосновение другого.

И этого не могло быть с Роном.

А вот с Драко…

Во всем, что делал Малфой, чувствовалась… сила, и это заставляло что-то внутри нее трепетать. Для Гермионы это ощущение было новым и чуждым, и она не знала, можно ли было назвать его вожделением или же просто интересом; но оно было иным и волнующим. Поощряло искать его общества и наблюдать за Драко, и в одиночестве своей спальни или душа она уже не сдерживалась и начинала мечтать, как…

Грейнджер встряхнула головой, чтобы отогнать опасные мысли и напомнить себе, что она только что получила весьма обнадеживающие новости.

Приоритеты, Гермиона...

После двух дней неловких переглядываний и очевидного нежелания вспоминать о ночи, проведенной в объятиях Драко, Гермиона начала осознавать, что она соскучилась по его компании. Она все еще пыталась определить, что же в действительности чувствует к нему, но в то же время изо всех сил старалась игнорировать свое любопытство и, наконец, сфокусироваться на изучении материалов о крестражах. Но она не могла отрицать своего к нему интереса, как и не могла понять, почему ищет его общества, если единственное, чем они занимались, – ругались.

Возможно, дело было в том, что она замечала, как Драко медленно ослабляет свою защиту, или, быть может, потому что их споры напоминали, что она еще на что-то годна. Черт, да может, она просто наслаждается этим судорожным трепетом, что переполняет ее изнутри, когда они рядом…

Настал вторник, а значит, уже через четыре дня она покинет Хогвартс, уйдет, чтобы встретиться с Тонкс, и ей нужно было сказать об этом Драко. Гонимая ветром, бушующим в ночи, Грейнджер выскользнула из комнаты; задушив панику и собрав всю свою храбрость, тихо постучала в дверь его комнаты.

– Для чего утруждать себя и стучать? – раздался изнутри голос Драко. – Ты войдешь независимо от того, позволю я тебе или нет.

На ее губах заиграла улыбка; она подняла палочку, открыла дверь и, прежде чем переступить через порог, облизала пересохшие губы. Он сидел на кровати: плечи были ссутулены, локти упирались в скрещенные ноги, рядом лежала одна из ее книг.

– Чего тебе, Грейнджер? – спросил он, едва ли удостоив ее взгляда.

– Я хотела с тобой кое о чем поговорить…

– И решила, три ночи – самое подходящее для этого время?

– Я была занята, – соврала она и осторожно присела в изножье кровати. – Но мы оба не спим, поэтому я подумала…

– Да говори уже, – устало произнес он, – я собирался хоть немного поспать сегодня ночью.

– Ладно, – она вздохнула и замерла в нерешительности, пытаясь подобрать слова. – В четверг я останусь в Хогсмиде на пару дней…

– Что? – выпалил он; услышав ее, вздернул голову и почувствовал, как на него накатывает неконтролируемый страх. Его затошнило, и вдоль позвоночника пробежалась зудящая дрожь от одной мысли о том, что она оставит его в одиночестве в этой лишающей рассудка дыре.

– Какого хера означает, ты уйдешь на пару дней?

– Я буду кое-кого навещать, – объяснила она, нервно заправляя непокорный локон за ухо. – Я оставлю тебе достаточно еды и…

– Ты будешь с этим мудаком Корнером? – тихо прошипел он, впившись в нее яростным взглядом. – Романтичный трах-марафон для главных старост в «Трех метлах»?

Гермиона вздрогнула.

– Нет, это…

– Полагаю, мне стоит быть благодарным, что ты не устраиваешь траходром прямо у меня за стенкой, – продолжил он ядовитым тоном. – Но если тебе так уж необходимо…

– Драко, прекрати! – рявкнула она с обидой и тенью подступающих слез, что уже щипали ее глаза. – Годрика ради, я встречаюсь с подругой! Почему ты всегда так поступаешь?

Он захлопнул рот, желая, чтобы его бушующие мысли утихли, и задумался, почему в действительности счел необходимым произнести всю эту тираду. Он рассматривал возможность того, что она блефовала ради сохранения лица, но сомневался, что Грейнджер способна на обман. И в мире, переполненном ложью, он нашел ее честность весьма освежающей.

– Прости.

Слова сорвались с его губ, он не смог их остановить; и на какой-то момент Драко подумал, что чарующая мягкость выражения ее лица стоила его ошибки. То, как Грейнджер посмотрела на него, словно он был достоин чего-то большего, нежели жалкая неразбериха, которую он ощущал, и это заставило всепоглощающее желание прикоснуться к ней заиграть на кончиках пальцев.

– Мне жаль, что я буду отсутствовать несколько дней, – сказала она, пока Малфой не успел прокомментировать свою оплошность; Драко поймал себя на мысли, что перебирает пальцами, чтобы хоть как-то занять свои руки. – Я придумаю способ связаться со мной, если тебе что-нибудь понадобится.

– Я вполне способен прожить без тебя два дня, – моментально ощерился он, но мысль о том, что ее не будет поблизости, чтобы прогнать тоску, ранила его душу. – Чертовски жаль, что ты не съебываешься почаще.

– Может…

– В последнее время ты выглядела более… довольной, – внезапно произнес он и уставился на нее с подозрением. – Это бесит.

Гермиона нахмурилась и задумалась, была ли ее реакция на письмо Рона заметнее, чем ей казалось.

– Что заставило тебя думать, будто я стала счастливее?

– Это написано у тебя на лбу, – сказал он и закатил глаза. – И, если моя догадка верна, твоя подруга – одна из Ордена. Окажусь ли я прав, если предположу, что у вашей стороны успехи, и именно в этом стоит винить твое хорошее настроение?

– Ты же знаешь, я не могу с тобой это обсуждать…

– Отчего же? – возразил он. – Едва ли я смогу выйти через парадную дверь и вывалить все твои секреты тому, кто желает моей смерти.

Гермиона устало выдохнула и развернулась к нему лицом.

– Просто, по-моему, нам не стоит это обсуждать.

– Уверен, все остальные только об этом и говорят, – задумчиво пробормотал Малфой. – Чем же мы от них отличаемся?