Текст книги "С небес на землю, но только с тобой (СИ)"
Автор книги: Arne Lati
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)
Чего он приперся?
Какого хера отцу от меня надо? Я все сказал.
Почему я?
Где моя зубная щетка?
Столько вопросов в голове и нет ни одного ответа, последнее удручает больше всего.
Не спасает ни ледяной душ, ни попытка ни о чем не думать. Кажется весь мир против меня. Вода тонкими струйками стекает по телу, раздражая кожу. Вытираться нет ни желания, ни сил. Все падает из рук, и только сейчас понимаю, как сильно разнервничался. Отражение в зеркале, украшенное капельками влаги, показывает мне перепуганного ребенка, коим я и являюсь, и от осознания этого так шарахнуло по башке, что реально стало страшно.
Ну что я могу? Сбежать? Постараться наладить жизнь самостоятельно? Кого я обманываю? Слишком привязан к отцу, каким бы он ни был, но он нужен мне, просто необходим. Глеб тоже со мной не побежит, этого и танк с мертвой точки не сдвинет, да и не нужен я ему, по сути – так, кукла для траха. Бороться? А как? За что? Ебанутость ситуации не дает и шага ступить в сторону, потому что неизвестно где ждет тебя та жопа, в которую меня так старательно засовывают.
Застонав, утыкаюсь лицом в холодную поверхность зеркала и, опустив глаза, просто дышу. Я знаю, что когда выйду за дверь ванной, на моем лице не будет ни страха, ни волнения, ничего. Но сейчас, только в этот момент, еще чуть-чуть, мне хочется побыть слабым. Возможно,в этот момент я бы хотел оказаться в сильных руках Глеба, почувствовать его тепло и поддержку, но он не такой человек, он просто не сможет мне этого дать, посчитает слабаком и трусом. И будет прав, сейчас я именно такой, но он никогда не увидит меня в этой роли, я просто не позволю ему разочароваться во мне.
Теплые темные брюки так удачно находятся в шкафу, так же как и белье с черной футболкой. Выхожу из ванной, как всегда не в духе, но уже по другому поводу. На кровати сидит Яр, обняв мою подушку, и с интересом разглядывает обстановку.
– Блядь,– вырывается вслух от чистого сердца, теперь еще подушку дезинфицировать, а лучше сжечь и пепел развеять, а еще лучше скормить Яру, пусть подавится. Или придушить его этой подушкой?
– Ты долго.
– Ты какого еще здесь?
– Я провожатый. Должен доставить тебя из пункта «А» в пункт «Ад», – ухмыляется этот придурок, а мне в ладоши захлопать от «радости» хочется.
– Ну пошли, – кивком указываю на дверь, планируя, как бы свалить от него.
– Надумал что?
– Свалить хочу, – вот когда я о чем-то слишком увлеченно думаю и в этот момент задать мне вопрос, скорее всего, я отвечу правду, вот прям как сейчас.
– Не советую, Юрий найдет, – равнодушно пожимает плечами и встает со своего места, делая шаг в мою сторону. Ловить, что ли, собрался?
– От тебя, придурок, свалить, – неторопливо иду к двери, и уже взявшись за ручку, начинаю ее открывать, но она волшебным образом захлопывается перед моим носом.
– Не глупи. Просто послушай меня хоть раз и сделай так, как советую я, раз уж у тебя своя башка не варит, – разворачиваюсь к нему, скрестив руки на груди, и с вызовом сверлю его ненавидящим взглядом. – Отец сейчас зол, как никогда, в ярости. Твой новый знакомый спутал ему все карты, и это стало для него, своего рода, игрой, – он шепчет, говорит неслышно, хотя за закрытыми дверями нас и так невозможно услышать. – В любом случае будут жертвы, и лучше, если это будешь не ты и, по возможности, не тот пацан. Если сейчас сделать правильный ход, то спустя некоторое время Юрий остынет, история замнется, а ты, выполнив то, что просит отец, изредка сможешь видеться со своим бомжом.
– Я тебя сейчас ударю, – произношу максимально твердо, так, чтобы дошло.
– Ты меня вообще слышал?
– Честно?
– Желательно.
– Нет, ты всегда хрень собираешь, которая не сходится с моим мнением.
– Долбоеб! – радостно восклицает он и, взяв меня за запястье, силком тащит к отцу.
– Можно? – спрашивает Яр, входя без стука и затаскивая меня за собой.
Отец, оглядев нашу композицию, под названием «Два дебила – это сила», лишь недовольно хмыкнул и жестом указал на диван.
– Яр, оставь нас, – как приказ, которого нельзя ослушаться. От властного голоса отца волоски встали на теле дыбом, а руки непроизвольно сжались в кулаки.
– Думаю, мне стоит остаться… – ух ты, что-то новенькое. Яр пошел против хозяина, плохой мальчик.
– Тебе не надо думать, тебе надо выполнять приказы, – рявкнул на него отец.
К моему удивлению, Яр спокойно развернулся и, не глядя ни на одного из нас, покинул кабинет.
Воцарилась мертвая тишина.
– Пап…
– Говорить буду я.
Решаю заткнуться и послушать.
– Как я понимаю, идти на компромисс ты не намерен…
– Намерен, – перебиваю его, на что удосуживаюсь самого удивленного взгляда в мире. – Я возьмусь за ум и стану твоим приемником, а ты не лезешь в мои отношения.
– Идет, – соглашается он, и я выдыхаю с облегчением, но тут же замираю и забываю вдохнуть, – но отношения эти будут не с твоим беспризорником.
– А с кем? – вскрикиваю и вскакиваю на ноги, чувствуя, как все то спокойствие и невозмутимость, что я пытался удержать, слетели, уступив место вспыльчивости и идиотизму, имеющимся у меня в достатке.
– Тебе что, людей мало? Любая баба твоя, с твоей-то мордой. Не хочешь бабу, хрен с тобой, пацана заведи, но только не то чмо из подворотни.
– Как ты можешь судить о человеке ни разу с ним не пообщавшись? – искренне недоумеваю, хотя я бы сам не подумал, что Глеб нормальный, ну хотя бы адекватный, если бы не знал его так близко.
Да и вообще с ним лучше не общаться, он только во сне кажется милым, ну или нормальным, а так псих, кретин и маньяк, зато мой.
– И знать его не намерен. Если он встанет у меня на пути, просто размажу, – от холода, пронизывающего каждое его слово, стало не по себе.
– Каким образом он это сделает, если вы из разных миров?
– Рад, что ты это понимаешь. Скажи мне, ребенок, а тебе не кажется, что он использует тебя в своих целях?
– Каких целях? – сажусь обратно на диван, чувствуя как слабеют ноги.
– Корыстных, – отец встает из-за стола и, обогнув его, присаживается рядом со мной, приобнимая за плечи. – Я за свою жизнь столько повидал и прочувствовал, что тебе не советую, и не позволю захлебнуться в людской алчности. Деньги ему твои нужны, вот увидишь. Сейчас возможно он старается быть милым и обходительным… – у меня с губ срывается нервный смешок, но отец, видимо, расценил это по-своему и теснее прижал меня к себе. – Все что тебе нужно, это отказаться от него и все встанет на свои места.
И как это сделать, если внутри уже занято все пространство им? Душу вырвать?
– Пап, – поворачиваюсь к нему, заглядывая в зеленые, немного мутноватые глаза, почти такие же, как у меня, только более мудрые, что ли, и, тяжело вздохнув, не разрывая взгляда, прямо ему в лицо… – Не будет как прежде. Все поменялось, абсолютно все, и я не хочу возвращаться к старому.
– Это пройдет, – его голос стал серьезней и в нем начало проступать давление.
– Нет, – отрицательно мотаю головой, а самому выть хочется, кричать во всю глотку, чтобы меня услышали. Но, видя пустоту и нарастающее понимание безысходности в глазах отца, грустно улыбаюсь: он не поймет, не примет, не потому что не может, а потому что не хочет.
Стало больно, а еще нестерпимо обидно, прямо до глубины души. Плакать хочется, реветь, но смысла нет, да и не опущусь я до подобного.
– Ты не поймешь меня, – не спрашиваю, а утверждаю.
Он отрицательно качает головой и крепче прижимает меня к себе, словно чувствуя, что больше мы так уже не сядем и не поговорим.
– Как только тебе исполнится восемнадцать, ты женишься на Алестеровой Ирине, это вопрос решенный и согласованный с двух сторон. Ярослав примет на себя управление компаниями, слияние которых состоится после заключения вашего брака. Пока тебе не исполнится восемнадцать, Яр будет присматривать за тобой и вовлекать в дела компании, чтобы ты смог в дальнейшем стать ему помощником. И последнее: если не прекратишь видеться с этим парнем, я не буду на тебя давить или уговаривать не делать глупостей. Потом не удивляйся, когда в один из прекрасных дней он исчезнет. Он сам бросит тебя, будь уверен, и я не приложу к этому руку, просто со временем ты сам все поймешь. Вопросы есть?
Если сказать, что я пришел в ужас – это ничего не сказать. Сердце сдавило тисками, из души словно кусок вырвали, оставив рану кровоточить, дышать стало не просто трудно, а практически невыполнимо, легкие сдавило спазмом ужаса и из горла вырвался лишь приглушенный хрип.
– Со временем ты поймешь, что все, что я ни делаю в этой жизни, это для твоего же блага.
– Мне такое благо поперек горла стоит, – шиплю, не узнавая ни своего голоса, ни самого себя.
– Не тебе решать. Я твой отец и пока ты от меня зависишь, ты будешь делать то, что тебе велю я.
– Даже если это испортит наши отношения? – я не кричу, нет, я просто интересуюсь, спокойно, ровно и почти отстраненно.
– Даже если испортит.
Встаю с места, едва передвигая ногами. Чувство такое, словно разум включился на полную мощность и для тела сил не осталось. Иду на выход, улыбаясь как-то обреченно, физически понимая, что произошедшее навсегда перечеркнуло мое светлое будущее, которое еще месяц назад казалось таким видимым, почти ощутимым, а сейчас все размыто и неясно, но даже это не так страшно. Страшно, что теперь у меня нет того, на кого я рассчитывал.
Бежать? Нет смысла. Отец слишком влиятелен, чтобы достать меня даже из-под земли, а там, куда не дотянутся его руки, помогут деньги, которых у него в достатке. Сейчас я как никогда остро ощущаю ту тонкую грань, о которой мне все время твердит Яр. Деньги решают многое, а в умелых руках они становятся смертоносным оружием.
Намерен ли я сдаваться? Нет. Не по такому случаю, да и в характере не заложено желание сидеть под юбкой у отца, бля, под штаниной вернее. Вполне себе можно поразмыслить на эту тему, когда руки перестанут дрожать, когда глаза перестанет щипать от наворачивающихся слез, а вместо тяжелого дыхания и бешеного стука сердца, отдающегося в висках, придет спокойствие. До восемнадцати лет еще есть время, и я использую его с умом. Вот только не уверен, очень не уверен, что Глеб будет сидеть и смиренно ждать меня дома.
– Кстати, забыл сказать: если не прекратишь общение со своим любовничком, я отправлю учиться тебя за границу. Там превосходные школы закрытого типа, уверен, тебе понравится, – его ласковые слова прошлись лезвием по нервам, перерезав их к ебеням.
Начинаю смеяться, сначала легко, чуть слышно, затем сильнее, громче, запрокидывая голову кверху, и просто заливаюсь хохотом, понимая всю плачевность ситуации.
Он имеет право на это, может, и сделает. Я в полной жопе, беспросветной такой. Не в силах успокоиться вываливаюсь за дверь кабинета, успев выхватить взволнованно-озадаченное лицо отца, и почти сразу утыкаюсь носом в грудь Яра. Узнаю его по запаху, терпеть не могу его одеколон и его самого, и вообще факт его существования на одной со мной планете.
Он крепко прижимает меня к себе одной рукой, другой захлопывает дверь кабинета и обхватив меня второй рукой, крепче прижимает к себе. Он не обнимает, нет, просто держит, и может быть только поэтому я не вырываюсь, а резко замолкаю и утыкаюсь лбом в грудь мужчины.
– Ты знал? С самого начала, да? Что так и будет? – голос сел и мне с трудом удается произнести хоть слово.
– Знал, и если ты помнишь, просил тебя заткнуться и промолчать, – он не язвит и не грубит, что для него в новинку, просто констатирует факт.
Решение приходит слишком стремительно, чтобы успеть его обдумать или взвесить все на чашах весов.
– Если я буду спать с тобой, ты дашь мне видеться с Глебом? – не узнаю сам себя, ни голоса, ни слов, все происходящее вижу, словно со стороны.
Неужели я пал так низко?
Его тяжелый выдох, больше походит на оскорбление.
– Пойдем, – ровно произносит и за руку тянет меня по коридору.
Куда мы идем и зачем, мне не ясно, да и желания что-то выяснять, откровенно нет. Я как теленок на веревочке, иду за тем, к кому меня привязали.
Когда останавливаемся, понимаю, что мы в моей комнате. Шторы все еще задернуты, поэтому царит полумрак, кровать разобрана и все находится на своих местах, но щелчок замка за спиной неприятной дрожью проходится по коже.
Яр подводит меня к кровати, надавив на плечи, вынуждает сесть, а затем и лечь, и пока я пытался осмыслить происходящее, ложится рядом, закинув одну ногу мне на бедро, и прижимается к моим губам. Секундная заминка, словно он снимал пробу, и тут же настырный язык вторгается мне в рот, хозяйствуя там и пытаясь поймать мой.
Неприятно, физически отвратительно.
Но вспомнив свои же слова, не сопротивляюсь, а лишь сильнее зажмуриваю глаза, и с силой сжимая онемевшими пальцами простыни. Его ладонь скользит мне под футболку, оглаживая живот и поднимаясь выше. И все вроде бы так, все как должно быть. Он не груб со мной, слегка требователен, но предельно осторожен. Но происходящее в корне неверно и не допустимо.
Когда его рука оказывается на моем бедре, сжимая его сильнее положенного, осознаю, что это Яр, что не Глеб, просто эмоции… взрыв… боль…
Из уголка глаза скатывается одинокая слеза, стекая по виску и от понимания, что я плачу, распахиваю глаза.
– Блядь! – почти приглушенно стонет Яр, отстраняется и садится рядом, рывком возвращая мою, задранную до самой шеи, футболку на место. Тут же прикуривает и нервно отбросив пачку сигарет на смятые простыни, блаженно выпускает струйку дыма в потолок.
Молчу, боюсь даже пошевелиться, но кончиками пальцев все же смахиваю предательницу слезу.
– Вот ты не поверишь, я просто счастлив, когда подо мной плачут и старательно изображают бревно, что, кстати, получается почти идеально, – устало выдохнув, поворачивается ко мне, а мне становится стыдно, за себя стыдно. – И как я тебя трахать должен? Наркотой тебя обкормить, чтобы кроме отвращения в твоих штанах зашевелилось хоть что-то?
– Прости, – выдавливаю из себя и тоже сажусь, потому что лежа чувствую себя не совсем удобно.
– Заебись! – подвел он итог почти радостно. – За то, что не смог возбудить партнера, передо мной точно еще не извинялись. Придурок, и что прикажешь? Насиловать тебя?
Отрицательно качаю головой и чуть отодвигаюсь в сторону.
Сейчас Яр кажется мне каким-то другим, не таким как всегда. Более настоящим, что ли. Не уверен, что мне это нравится, но и не пугает тоже, скорее мне просто похеру.
– Я всего лишь показал тебе наглядно, что твое предложение не актуально, по крайней мере, сейчас. Могу тебя уверить, если захочу, то смогу приучить твое тело к себе, и ты даже будешь получать удовольствие, вот только мне оно на кой хрен?
– Но ты же говорил…
– Я много чего говорю, но ты почему-то слышишь то, что тебе хочется.
Докурив, выбрасывает окурок в окно и возвращается ко мне, скользнув по мне пустым взглядом. Он снова стал сам собой – холодной, безэмоциональной и язвительной глыбой льда.
– Думай, Вик. Думай. Теперь от твоих действий зависит многое. На твоем месте я бы начал с отца, вам необходимо наладить контакт, иначе ждет тебя заграница. Ты меня услышал? – с давлением спрашивает он, открывая замок и держась за ручку двери.
Утвердительно киваю головой.
– Сделаешь, как я сказал?
Отрицательно качаю головой.
Его выразительное «Придурок» тонет в грохоте захлопнувшейся двери.
И что мы имеем? Да ничего. Я в полном дерьме, но выход непременно должен быть. Думаю для начала нужно поговорить с Глебом. Сегодня он на работе, несмотря, что на календаре суббота, значит, стоит подождать до вечера.
Полдня скитался по комнате, не находя себе места, будто предчувствуя неладное. Стоило только прилечь, как моментально вырубился, а проснувшись, обнаружил на часах двенадцать ночи и конечно отец не выпустит меня из дома так поздно, а система безопасности в этом ему поможет.
– Черт! – вырывается из самого сердца.
Странное волнение, необъяснимая тревога мешают уснуть. Доходит до того, что когда первые робкие лучи солнца выглядывают из-за горизонта, кидаюсь на стены, не в силах найти себе места.
Что за тревожное чувство, разрастающееся с каждой секундой?
Часть 12
Глеб
– Счастливо! – прощаюсь с мужиками, по привычке пожимая протянутые мне руки, такие же сбитые и перепачканные мазутом, как и мои.
Солнце уже клонится к горизонту, окрашивая вечернее небо кровавыми разводами, нагнетая атмосферу и давя на психику. Это, безусловно, красиво, но слишком зловеще. Моросящий противный дождь застает меня на полпути к дому, от ледяного ветра не спасает даже плотно накинутый капюшон куртки, под ногами хлюпают еще вчерашние лужи, смешавшиеся с грязью и перепачкавшие все ботинки, благо они у меня высокие. Сильнее зарываюсь носом в воротник ветровки и ускоряю шаг.
Уже подходя к своему подъезду, замечаю припаркованную за углом дома темную иномарку. Не то чтобы меня напрягло ее присутствие, но такие машины редкость в нашем районе.
Забегаю вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, и стоит только переступить порог, сразу захлопываю за собой дверь. Возможно, мне показалось, но, кажется, я слышал шаги.
Тепло квартиры окутывает моментально. Особой любви или привязанности к своей халупе не испытываю, но, по крайней мере, здесь не идет мерзкий дождь, если соседи не зальют, что случается временами, и нет ветра, а это уже неплохо.
Все, что успеваю, это расстегнуть молнию на ветровке. Стук в дверь застает меня врасплох. И кого там черти принесли? Ну, если это Вик, он у меня прям тут у порога будут милость вымаливать, я бы даже сказал высасывать.
По привычке несмотря в глазок, распахиваю дверь… Удар в лицо слишком неожиданный, чтобы не то что успеть увернуться, а даже разглядеть нападавшего.
Падаю на спину, чудом успев сгруппироваться и не разбить голову об кинувшийся мне на встречу пол. Скулу обожгло болью, спину прострелило от падения на пол, и только собираюсь встать, как мою попытку тут же пресекают. Серия ударов по ногам, по ребрам – уверенных и хорошо поставленных, чувствуется, что работают профессионалы. Успеваю заметить трех нападающих, но подумать об этом мне не дали, подняв за шкварник, как котенка, с силой впечатали в дверь, двое других зафиксировали руки. От боли глаза затянуло мутной пеленой, рассмотреть лица нет никакой возможности, бок нещадно тянет и, кажется, еще чуть-чуть – и я начну скулить.
Сопротивляться? Да о чем вы? Это практически нереально, если учесть тот факт, что я уставший, как собака, да еще и изрядно помятый. Пытаюсь поднять голову, рассмотреть хоть что-то, чтобы понять причину избиения невинного младенца, но этого и не потребовалось.
– Считай, что это было предупреждение. Еще раз нарисуешься рядом с Виком – и можешь подыскивать себе могилу.
Улыбаюсь, ожесточенно так, безумно, начиная понимать, что к чему. И почему я уверен, что они не шутят?
Мужчины, их все-таки трое, в дорогих темных костюмах, явно профессиональные бойцы, и если судить по их действиям, убивать меня приказа не было, а значит, со мной решили поиграть. У одного из верзил был ствол, я отчетливо его видел, но в ход его он так и не пустил, а это значит, что давление должно быть минимальным, но болезненным. Твари!
– Понял? – дернув за волосы, заставляют поднять голову вверх, вынуждая заглянуть в глаза, и вот что странно, не чувствую от них агрессии или злобы, просто люди выполняют свою работу. Эта хладнокровность пугает, знаю, что если им отдадут приказ «Убить», они его выполнят…
– Я подумаю, – огрызаюсь и знаю, уверен, что… так и есть, болезненный удар в солнечное сплетение напрочь выбивает воздух из груди, падаю на пол, ощутимо прикладываясь плечом, и тихо подвываю, слыша, как гости покидают квартиру.
Несколько минут уходит на то, чтобы заново научится дышать, легкие обжигает от каждого вздоха, голова кружится, губы пересохли и ужасно хочется пить. Кое-как сев, откидываюсь на стену и несколько минут безуспешно пытаюсь достать телефон из куртки. Психанув, сдираю ее, о чем тут же жалею, боль моментально напоминает о себе. Просто дышу, пытаясь совладать с собой, затем подтаскиваю к себе куртку и все-таки достаю телефон, чудом оставшийся целым.
– Сань, зайди ко мне, – прошу соседа, едва удерживая телефон в руке, и, сорвавшись на кашель, нажимаю отбой.
Сползаю на пол, как раз из сидячего положения ползти не далеко, и свернувшись клубочком, тихо подвываю, едва загоняя кислород в легкие маленькими порциями. Все тело ноет, каждая клеточка пульсирует и отдается болью, а мне смеяться хочется, хохотать в голос, да сил нет.
Краем уха слышу, как хлопнула входная дверь, торопливые шаги, и стоит увидеть знакомые серые кроссовки перед носом, выдыхаю с облегчением и снова срываюсь на кашель. Если бы сейчас завалился Вик, я бы его точно прибил, как свидетеля своей слабости, которую видеть ему уж точно не позволено.
– Глеб? – Сашка садится передо мной на колени и с неподдельной тревогой пытается заглянуть мне в глаза.
Но стоит только попытаться подняться, как тревога сменяется ужасом и он, не сдержавшись, закрывает себе рот руками, делает несколько глубоких вздохов и решительно открывает глаза.
– У тебя есть бинт и зеленка? – не могу не съязвить, видя его побледневшую физиономию.
– Думаешь, поможет? – он осматривает меня, задирает свитер, шарит по ребрам, слушая мои хриплые маты и завывания, когда пальцы делают особенно больно, и подводит не утешительный итог:
– К врачу надо.
– Кому надо? – боле-менее целой рукой опускаю свитер на место и пытаюсь дотянуться до сигарет, валяющихся неподалеку.
– Тебе, придурок.
– Поломали? – решаюсь уточнить.
– Нет, точно не уверен, надо рентген делать. Тебя тошнит? Голова кружится? – он начинает тараторить, а у меня от его жужжания голова просто неебически сильно трещит и вот-вот лопнет, разбросав мозги, если они есть, по всем стенам красочным узором авангардиста.
– Мне заебись. Да прикури ты, – рычу, когда с пятой попытки не удается выбить огонек из зажигалки.
– Ебнулся? Легкие пожалей! – возмущается, и выхватив сигарету из моих губ, отшвыривает ее в сторону.
Проследив ее полет и нервно сглотнув слюну, перевожу на него взгляд полный ненависти.
– Да хоть испепели меня, пока врачи не посмотрят, хер ты курить будешь. Все, встали.
И мы встали. Ну как, мы? Он встал, поднял меня, взвалив себе на плечо, и потащил на выход. Как я был рад каждой ступеньке, пропитанной потом, болью и матами, которые из меня так и перли. Пока доехали – вырубился, и когда очнулся, Саня с полными шока глазами тряс меня за плечо, стараясь привести в себя. Если сказать, что в тот момент я его ненавидел – это ничего не сказать.
Нас приняли без очереди и документов, зря что ли Сашка здесь практику проходит? Медик, едрить его через коленку. Рентген и грамотный осмотр врача сообщили радостную для меня новость: переломов нет, разрывов и внутренних кровотечений тоже. Ушибы, синяки, ссадины, не смертельно, но малоприятно и главное совместимо с жизнью, что само по себе неплохо. Накачали какой-то хренью, таблеток всунули, поставили болезненный укол, покусившись на самое дорогое место, отвечающее за неприятности, и выпнули домой.
– Мне остаться? – спрашивает Саня, когда мы уже заходим в подъезд.
Тушу окурок о стену, отшвыриваю его на подоконник и поднимаюсь дальше. Остановившись возле его двери, жду, пока он доковыляет, забираю связку ключей и сам открываю двери, затолкнув его внутрь, захожу следом. Нет, я не собираюсь его трахать, и он это знает, видит по моему состоянию, просто идти домой нет никакого желания. Я не боюсь, отнюдь, в этой жизни меня уже ничем не напугаешь, просто не хочу, чтобы Вик приперся среди ночи и застал меня в таком убогом состоянии.
Скидываю с себя ботинки, глухо матерясь и морщась от боли, когда приходится нагибаться, чтобы развязать шнурки, и топаю в ванну. Быстрый душ, грязные вещи, пропахшие медикаментами, забрасываю в стиралку и ставлю на средний режим. Надев боксеры, присаживаюсь на край ванной и с нескрываемым любопытством рассматриваю себя в зеркале напротив. Правый бок потемнел и скоро выползет здоровенный синяк, левое плечо так же украшено ссадинами, про ноги вообще молчу, там живого места нет. Хоть по лицу пинать не стали, а то расхлестали бы в сплошное месиво. Так, ссадина над скулой, и нос немного припух, а так все отлично, почти красавчик. Печально улыбаюсь сам себе и перевожу взгляд на притихшего в проеме двери Сашку.
– Красавчик? – спрашиваю у него не без иронии.
– Тебе идет, привычно уже, – глухо отзывается и пройдя внутрь, ступая босыми ступнями по влажному кафелю, пару минут роется в аптечке, беззвучно матерясь себе под нос, и отыскав желаемое, начинает мазать меня отвратительно пахнущей мазью. Запах просто убийственный. Морщусь и отворачиваюсь, на что слышу его приглушенное хмыканье.
Он спускается ниже, мажет ноги, осторожно касаясь пострадавших мест. Уже почти не чувствую боли, то ли организм включил защитную функцию, то ли обезболивающее подействовало, но хочу я сейчас две вещи: спать и курить, и желательно одновременно.
Когда Сашка заканчивает с телом, переходит на лицо, морщусь, отворачиваюсь, даже пытаюсь уговорить его прекратить эту ужасную пытку, но он умело отбивает мои руки в стороны и все-таки мажет меня этим адским зельем.
Не в силах больше терпеть, утыкаюсь ему лицом в плечо и затихаю. Он замирает, словно пытаясь понять, что только что произошло, и тяжело выдохнув, убирает тюбик с кремом в сторону, опуская его слишком громко на стиралку, обхватывает меня чистой рукой, тонкими пальцами забираясь мне в волосы, и ненавязчиво перебирает их, пропуская каждую прядь сквозь пальцы. Становится приятно и тепло, спокойно даже, организм сдался, и в тот момент, когда почти засыпаю, он безжалостно отстраняется, легко улыбается мне одними уголками губ, и почти силой поднимает на ноги. Пока я матерю его, холодный пол, открытую форточку, из которой тянет прохладой, и вообще всю планету в целом, он удачно доставляет меня в комнату и опускает на уже расправленный диван. Осторожно укладывает и собирается уйти; ага, так я его и отпустил.
Дергаю его на себя, поморщившись от прострелившей боли в руке. Он падает на диван, чудом не грохнувшись на меня, и поворачивается ко мне спиной. Обнимаю его за живот, крепче прижимаю к себе, и уткнувшись ему между лопаток, стараюсь заснуть. Извернувшись неведомым образом, укрывает нас одеялом и наконец-то затихает.
– Глеб?
– М-м-м, – мычу сквозь полудрему, едва сдерживаясь, чтобы не наорать на него.
– Кто тебя так?
– Дяденьки.
– Я понимаю, что не толпа телок. Я серьезно. Это из-за пацана того?
– Не твое дело.
– Глеб! – рявкает он, и на лицо сама собой выползает ехидная ухмылка.
Когда он пытается на меня наорать, это выглядит, как маленькая собачка, та, что карманная, тявкает на добермана. Крику много, а толку ноль.
– Закрой ебало и спи, – прошу почти вежливо и он, в конце концов, затихает. Не успокаивается, нет, тяжело дышит, сопит и рычит сквозь зубы, но такое бормотание даже успокаивает.
Просыпаюсь от жужжания над ухом. Эта неприятная вибрация пробирается прямо под кожу и, кажется, поддавшись ей, сам начинаю вибрировать.
Первая мысль, что это будильник, но стоит только попытаться дернуться, как все тело простреливает болью, правда не такой резкой, как вчера, но приятного все равно мало.
– Трубку возьми, – сонно сопит Сашка, прижимаясь к моей груди и даже не пытаясь проснуться.
Развернувшись на живот и обласкав всеми цензурными словами, которые только знал, того, кто решил обо мне вспомнить, тянусь за телефоном.
– Гадство, – срывается с губ, когда вижу имя звонящего.
– Кто? – лениво интересуется Сашка, все-таки развернувшись ко мне и разлепив оба глаза.
– Рот закрыл и ни звука, – прошу, дожидаюсь его кивка, и только тогда нажимаю на «принять вызов».
– И где тебя, сука, черти носят? – эти недовольные нотки кажутся такими знакомыми, что начинаю неконтролируемо лыбиться как долбоеб, не задумываясь, что как бы тут не один.
– И тебе доброе утро.
– Я спросил, где ты, а не какое у меня утро, – шипит, слышу грохот чего-то, и почему-то уверен, что пинают мою дверь.
– А ты где?
– А я первый спросил, – меняет интонацию на приторно-сладкую.
По телу помимо ноющей боли начинают ползти ленивые мурашки. Но все-таки перестаю улыбаться.
– По делам выскочил.
– Будешь когда?
– Двадцать минут.
– Пятнадцать, иначе…
– Уедешь? – прозвучало слишком воодушевленно.
Следующие минут пять я слушал, какой я долбоеб, умиляясь его изобретательности построения предложений, смысл которых один и тот же, но меня все время называли по-разному, используя просто феноменальное количество отборного мата. Потом он бросил трубку, сообщив, что время пошло.
Топот за дверью услышали мы оба. Это хорошо, что он решил подождать на улице, это очень хорошо.
Встаю, матерясь вслух, с трудом переползая через Сашку, сдерживаюсь, чтобы не скинуть его с дивана и просто не скатиться на пол. Принимаю душ, смывая с себя эту пахучую дрянь, натягиваю на тело вещи, которые волшебным образом оказались висящими на бельевой веревке, и иду обуваться.
– Ты просто светишься, – беззлобно говорит Сашка, протягивая мне ветровку.
– Как лампочка?
– Как долбоеб, – выдыхает и помогает надеть куртку, левая рука с трудом поднимается и это немного раздражает. – Тебе мазью надо намазаться.
– Нет, сам этой вонючей хуйней мажься.
– Мне незачем, я не трахаю сыновей богатеньких папаш, – не смог не съязвить он, за что почти получил в ебало, чудом успев увернуться.
– Еще раз рот откроешь, убью. Понял? – каждое слово сказано с такой уверенностью, причем я реально это сделаю и он знает, верит, поэтому кивает и, развернувшись, уходит, напоследок все-таки запихав мне в карман этот тюбик с адской смесью.
