Текст книги "С небес на землю, но только с тобой (СИ)"
Автор книги: Arne Lati
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)
– Если захочу, расскажу. Не захочу, все равно не узнаешь. Так какого хера мы стоим тут, м?
– Ты просто гениален! – восхищается и взмахом руки позволяет трогаться с места.
– Мы, кстати, скоро родственниками станем, ты рад?
– Охуеваю от счастья. Эта курица вся цветет от радости, – поморщился Кир, демонстрируя явное недовольство.
– Вон та? – решаю уточнить и кивком головы указываю на одиноко стоящую на ступеньках девушку.
– Не понял!? Щас, – рычит Кир и первый выпрыгивает из авто. Следую его примеру, поставив машину на сигнашку, плетусь следом.
– Вик! – от обилия наигранной радости затошнило.
– Нахуй! – отмахиваюсь от нее, как от надоедливой мухи, и иду в дом.
В толстовке довольно прохладно, да и настроения видеть эту личность, нет никакого.
В гостиной собралось семь человек народу, парни и девушки, с которыми уже не раз проводили вместе свободное время, но я даже не знаю, как зовут и половину из них. Все как на подбор красавцы и красавицы, аж глаза разбегаются от обилия такого блеска. Но для меня вся их красота стала приземленной, пустой, не настоящей.
От воспоминаний тоской сдавило грудь, так, что вздох застрял где-то в горле. Но все-таки, через боль, переступив через себя, улыбаюсь всем и жму протянутые мне руки. Девчонки целуют в щеки, радостно щебечут, и этот шум не раздражает, а отвлекает скорее.
Через пару минут входят Кир и Ирка. Вид у девушки наигранно обиженный, но мне плевать.
Пока Кир здоровается, что-то говорит, рассказывает, не стесняясь, разглядываю его. И вот вроде все нормально, но что-то в нем не так, просто в корне не правильно.
– Так паршиво, что на меня стал заглядываться? – хохотнул он, плюхаясь рядом со мной на диван, и взглядом отогнав от нас Ирку.
Протягивает мне стакан с мутной жидкостью и плавающими в нем кубиками льда.
– А бухать с утра это нормально? – решаю уточнить, так, для очистки совести.
– Ты не ответил.
Устало вздыхаю и немного сползаю вперед, закидывая голову на спинку дивана.
– Понять не могу, что с тобой не так. Вроде и красивый, и не тупой, – слышу его задушенный смешок, – почему я тебя не хочу?
– Сам удивляюсь, даже я себя хочу, – попытка пошутить умерла в моем серьезном взгляде. Он, обняв меня за плечи, притягивает к себе и произносит на самое ухо. От этого не ползут по телу мурашки, не начинает чаще биться сердце, он просто говорит и это никак не отражается на моей нервной системе.
– Дело в том, мой недалекий друг, что мы с тобой с пеленок вместе. Помнишь, в одной ванночке купались, – от его детского голоса бросает в жар.
– Заткнись, придурок. Мы и в том году в одной ванночке купались, когда ты, сука обожраная, в бассейн ебнулся и тебя оттуда доставать пришлось.
– Не суть важно. Мы же как братья почти, не родные, скорее даже троюродные, но почти родственники. Может причина в этом?
– Ладно, не важно все это.
– Еще не созрел для разговора?
– Нет. Отлипни от меня, люди косятся, – веду плечом и пытаюсь скинуть его блондинистую голову со своего плеча.
– Пускай завидуют, – крепче обнимает и теснее прижимает к себе, показывает Ирке фак и, дотянувшись до моего стакана, делает жадный глоток.
– Чему завидовать?
– Тому, что они так тебя обнять не могут, – гордо произносит, причем достаточно громко, на что в нашу сторону летят бурные аплодисменты и натянутые улыбки.
– Кто сказал, что тебе можно? Щас в лицо получишь, – тяну ласково, повернувшись к нему.
– Гад! – ухмыляется он и отстраняется от меня.
Сколько проходит времени, не помню. Количество народа увеличивается почти в два раза. Кто просто сидит, общается, кто зажимается по углам, мы с Киром играем в бильярд, бездумно катая шары по столу и переговариваясь не о чем.
Не стало легче, просто отвлекся, но стоит только замолчать, как все возвращается в прежнее русло. Сколько еще я буду болеть этой неправильной болезнью? Сколько еще буду сходить с ума и задыхаться в одиночестве, даже находясь в толпе людей? Сколько еще я буду умирать от одной мысли о нем?
– Ты спишь, что ли? – Кир потряс меня за плечо.
– Нет, отвлекся.
Шум музыки оглушает, яркие вспышки светомузыки режут глаза, а от обилия тел на танцполе все рябит. Запах сладких духов неприятно окутывает, где-то слышатся радостные вскрики и рука на моем плече раздражает неимоверно.
Перевожу взгляд на Ирку, примостившуюся рядом, и все бы ничего, но даже в «облитом» состоянии она меня бесит.
– Съебись! – почти ору ей в лицо, не понимая, откуда такая агрессия.
– Может, пойдем поговорим? – предлагает она, и вижу, как все ее напускное алкогольное опьянение, как рукой снимает. Актриса!
Отрицательно качаю головой. Встав, и изрядно покачиваясь, переползаю через рядом сидящую парочку, умудрившись завалиться к ним на колени. Но кроме дружного смеха, мое поползновение никак не прокомментировали. Плюхаюсь рядом с Киром, обхаживающим какую-то блондинку, больше похожую на куклу Барби, и вклинившись между ними, падаю на блондина.
– Пардоньте, не хотел, – покланявшись, откидываюсь на спинку кожаного дивана, забираю у Кира из рук бокал и делаю глоток.
Слышу смешок возле своего уха, вижу, как девушка обиженно встает и удаляется, какая жалость, а жопа у нее ничего.
– Ты мне секс обломал, – ставят меня в известность, притягивая к себе за плечи.
– Ты меня какого хера с этой мегерой оставил? – получается слишком обижено. Говорить приходится громко, поэтому кричу ему на ухо, чуть подтянувшись вверх.
– Упустил из виду, отвлекся, извиняй, – ухмыляется он, так и не убирая руки с моего плеча. Странно, но меня это не раздражает.
– А если бы она мне подсыпала в стакан чего?
– Я бы ее убил и она это знает. Вон, смотри, танцевать пошла с пацаном каким-то, ревность, поди, хочет вызвать.
– Чью? – не врубаюсь, пьяный мозг отказывается функционировать.
– Ну не мою же, чудо ты обожранное, твою вероятнее всего.
– И как, получается? – спрашиваю у него, ну мне же интересно.
– Если судить по твоей похуистической мордахе, то не очень, – смеется, запрокинув голову кверху. Его смех такой мягкий, искренний, никогда его не видел таким настоящим. Всегда это напускная язвительность, гордость прущая через край, высокомерие, а тут…
– Что? – ловит мой загадочный взгляд и сразу становится серьезным.
Безразлично пожимаю плечами, и тупо пялюсь на танцпол, даже не старясь найти среди танцующих свою будущую невесту. Тьфу, блядь, от отвращения аж передернуло.
– Смотри как вертится? – хохотнул Кир над ухом, указывая пальцем на танцпол, чем заметно облегчил мне поиск.
Ирка чуть не виснет на мужике. Нет, безусловно, с эстетической точки зрения, вполне неплохо, но не вставляет.
И когда я успел полностью опереться на грудь Киру?
– А ты так можешь? – решаю спросить у блондина, повернув к нему голову.
– Если только на тебе и в приватной обстановке, – забавно подергав бровями, он снова заходится смехом, оголяя ряд ровных белоснежных зубов.
– Да ну тебя нахуй, – отмахиваюсь от него и пытаюсь отстраниться, но мне не позволяют, возвращая в исходное положение.
– Можно я сделаю глупость? – спрашивает Кир, слишком посерьезнев в момент.
– Рискни, если здоровья хватит, – пожимаю плечами и отворачиваюсь к танцующим.
Но в тот же момент Кир, обхватив мой подбородок двумя пальцами, разворачивает мое лицо к себе. Только хочу уточнить «какого хуя?», как он припадает к моим приоткрытым губам, накрывая их своими, и сразу скользит языком ко мне в рот. Этот поцелуй не пестрит переизбытком эмоций, от него не бьет нервная дрожь и спину не прошибает потом. Он нежный, чувственный и почти тягучий. Я отвечаю, погружаясь в данные эмоции, дарованные мне. Пробую его на вкус, перехватив инициативу, и спустя пару мгновений спокойно отстраняюсь, замечая на его губах оставленный мною влажный след.
– Ну как? – спокойно спрашивает, так и удерживая меня за подбородок.
– Целуешься нормально, – так же спокойно произношу, будто ничего не произошло.
– Это я и без тебя знаю. С ощущениями как?
– Дать в морду тебе хочу, ну я этого всегда хочу, а трахнуть тебя не хочу, – честно признаюсь и ловлю его грустную понимающую улыбку.
Он отстраняется, прикуривает сигарету и, сделав глубокую затяжку, передает ее мне, смотрит как затягиваюсь я, и только тогда произносит мне на ухо.
– Ты просто влюбился.
Как приговор, как тот страх, что был во мне, но я никак не хотел этого признавать. Боялся и правильно делал. Стало еще паршивее, невыносимо больнее…
– В тебя? – решаю уточнить, а то в голове все смешалось и невозможно разобрать хоть что-то.
– Это вряд ли, я бы заметил, – снова его смех, который становится почти привычным.
– Жаль, – честно признаюсь, понимая скольких проблем можно было бы избежать.
– Согласен, – кивает он, – Скажешь, кто тот счастливец?
– Нет.
– И почему я не удивлен?
– Кир, тебе походу щас рожу бить будут, – ухмыляюсь, видя, как на нас прет Ирка, красная как помидор, кстати, ей совершенно не идет этот цвет.
– Кто? – почти радостно интересуется Кирюха и садится поудобнее.
– Оно! – тыкаю пальцем на Ирку и начинаю ржать, когда подлетает девушка, вижу его истерический взгляд с зарождающейся истерикой смеха. Звук пощечины приходится на тот момент, когда одна музыкальная композиция сменяет другую, и во время затишья слышится: звонкий удар, слова «Ах ты, разлучник», «Бей его» – это наши орут, «Кто кого?», «Вик беги!» – это уже мне.
То ли диджей приколист, то ли так удачно совпало, но пока все орали, стояла гробовая тишина. Кир медленно встал, улыбнулся слишком озлобленно, еще бы, такой удар по его самолюбию. Нет, я не приемлю, когда бьют девушек, но это не девушка, это реальный танк без мозгов, с четко поставленной отцом целью и жаждой денег, все. Именно поэтому спокойно сижу, когда Кир хлестким ударом, благо не кулаком, а ладонью, отправляет ее прямиком мордой в стол. После спокойно садится рядом и закуривает, даже не пытаясь помочь встать девушке, старательно стряхивающей чей-то салат с волос.
– Включай! – ору диджею и, махнув рукой, даю позволения возобновить мероприятие. Спустя мгновение музыка заиграла вновь.
Ирка, недобро улыбнувшись, встает – что сказать: гордости ей не занимать – и стряхнув кусочек еды с плеча, удаляется на выход.
– Тебе страшно? – спрашиваю у ухмыляющегося Кира.
– Честно? Вообще до пизды, – безразлично пожимает плечами и просит официанта поменять стол и все содержимое.
Домой меня заносят двое, Кир и Яр. Какого хера он там взялся, не понял, но узнал его по одеколону.
– Пустите, я сам смогу, – отбрыкиваюсь и пытаюсь выпутаться из их хватки.
Кир ржет, как конь, Яр матерится.
– Ты это говорил пять метров назад, после чего красочно упал и попросил тебя не кантовать.
– И почему моя просьба не была выполнена? – язык заплетается, и говорить физически тяжело.
– Ну, ты на улице лежал, холодно же, – все еще ржет Кир, запинаясь на ступеньке. Его вовремя ловит подскочивший отец. Вся эта хрупкая композиция заваливается на ступеньки и ржет. Не, не так. Мы ржем, а взрослые дяденьки матерятся.
Когда добираемся до моей комнаты, меня пинком туда закидывает Яр. Только отец собирается увести Кира, дергаю его на себя, и с воинственным воплем «Отдай!», мы заваливаемся на пол моей комнаты. Этот конь хохочет, конечно – он–то на меня упал. Я, скинув его и показав всем удивленным еблам средний палец, на корячках подползаю к двери и захлопываю ее.
Пока мы добираемся до кровати, проходит целая вечность. Кое-как заваливаемся и, проржавшись, вырубаемся почти одновременно.
Сквозь сон слышу голос отца:
– Кирилл, выйди.
Показываю ему средний палец, притягиваю привставшего на локтях лохматого блондина к себе за шею и утыкаюсь ему лицом в макушку, намертво прижав к себе.
Дверь хлопает, даже почти обижено, но мне глубоко насрать на все перемещения, если они не касаются непосредственно меня.
Часть 14
– Ты будешь с этим что-то делать? – голос Ярослава был пропитан возмущением.
– А что не так? – Юрий перевел на своего заместителя скучающий взгляд, но это обманное, напускное безразличие могло подействовать на кого угодно, но только не на того, кто знает его, как облупленного.
– Кончай строить из себя безэмоциональную глыбу льда! – вспылил Яр и, подскочив на ноги, сделал несколько кругов по кабинету. – С Виком, что делать будешь?
– Ничего, а что надо?
– Юр, ты долбоеб? Скажи честно и я отстану.
– А ты безработный? Скажи честно и я подпишу заявление, – в тон ему ответил начальник и, развернувшись в кресле, уставился в темнеющее окно.
Вот уже два месяца Юрий перестал узнавать своего сына. Его никогда не бывает дома, в школе он появляется в лучшем случае пару раз в неделю, и то умудряется учудить там скандал. Его словно подменили. Он стал тем, кем являются его ровесники, выросшие в подобной среде вседозволенности. Он стал много курить, часто приходит домой пьяный, а то и вовсе ночует, где придется, не показываясь на глаза по нескольку дней. Даже Кирилл не всегда может его найти. Сомнительные компании молодых ребят, невнятная речь временами, а еще он замкнулся в себе и совершенно не идет на контакт. Он стал тратить много денег, очень много, что тоже на него не похоже. И ладно если бы это было только временно. Вик перестал на дух переносить людей, совсем. Попытка сдружить его хоть с кем-то потерпела такой крах, что даже вспоминать не стоит. Он дерзит, хамит, не только сверстникам, но и учителям, да и просто прохожим. Он не просто зазнался, а в край охуел. Юрий думал, что мальчик просто так переживает разрыв (а то, что он не общается со своим бомжом, мужчина точно знал), что переболеет, а с каждым днем положение вещей все ухудшалось и уже не ясно, возможно ли исправить хоть что-то?
Последней каплей было, когда Яр забирал пацана из вытрезвителя. Как он там оказался, никто точно не знал, но ему грозил реальный срок за нападение и разбой. Доказать, что мальчика просто подставили, было практически не реально, но с помощью денег удалось легко замять это дело.
– Я не знаю, Яр, не знаю, – устало выдохнув, Юрий растекся по креслу и прикрыл глаза, зная, что сейчас услышит.
– Так может дать ему то, что он хочет?
– НЕТ! Это исключено.
– Тогда раскинь извилинами и вытащи пацана из того дерьма, в которое сам его и столкнул, – Яр прокричал эти слова в лицо Юрию и выскочил из кабинета, хорошенько хлопнув напоследок дверью.
– КУДА?! – рявкнул он на вышедшего из комнаты Вика.
Парень даже не обернулся и спокойно продолжил спускаться дальше.
– Я тебя спрашиваю… – преодолев разделяющее их расстояние в пару шагов и схватив мальчишку уже на лестнице, Яр со всей силы дернул его на себя и припечатал к стене. Он многое хотел сказать, столько, что мысли кипели в голове, но стоило только увидеть помутневший, совершенно пустой и, кажется, мертвый взгляд серо-зеленых глаз, как у него в душе все оборвалось. Это было невозможно наблюдать ни морально, ни физически. Он медленно отступил в сторону, соскальзывая ослабевшими пальцами с рукава пуховика и, развернувшись, пошел прочь. Неважно куда, главное подальше от этого мертвого безразличия.
А Вик непонимающе посмотрев в след мужчине, развернулся, и спокойно побрел по своим делам, напевая под нос незатейливую песенку. Как всегда сел в авто, тронулся с места и уехал вдаль, туда, где сможет забыться.
И никто в целом мире не знал, что за напускной безбашенностью и взрывным безответственным эгоистичным бунтарством, скрывался маленький мальчик, запертый в своих чувствах, запутавшийся в своей безответной любви, как птица в колючих ветвях терновника. Он был вынужден умирать каждую ночи, когда не был мертвецки пьян и не мог просто отрубиться, и возрождался вновь каждое утро, открывая глаза, понимая, что произошедшее вовсе не сон и надо жить дальше. Этот ад на земле сжигал его изнутри, убивая в нем все человеческое. Единственное чего желала его душа, это быть рядом с тем, кто вытянул душу из тела, заменив ее своей. Но он не нужен был тому, кто дорог, и он проживал каждый день, мечтая в одно утро не проснуться, а умереть, с улыбкой на губах, чтобы ему снился тот единственный, забравший его с собой.
***
– Ты как? – Сашка плюхнулся на свободную табуретку на старенькой кухне и в упор уставился на притихшего у окна парня.
За прошедшие два месяца произошло столько всего, что иногда было страшно звонить Глебу и узнавать, жив он или нет, потому что уверенности в его здравии не было никакой.
Он оставался все таким же скрытным, язвительным и колким, разве что агрессии прибавилось, и ее ощущали все. Она была животная, необузданная и никто не знал, во что она выльется. Одно было известно точно – Глеб сломался. Нет, не физически, морально. Что могло произойти, не знал никто. Глеб на вопросы отмалчивался, уходил от ответа, или посылал прямым текстом. Было страшно на него смотреть, не зная, что он вычудит в следующую минуту, потому что его глаза потухли, в них не осталось жизни.
Сейчас он был немного бледен, слегка исхудал после больницы, но вроде организм справляется и Глеб идет на поправку.
Тот день, три недели назад, Саша не забудет никогда. Его словно тянуло к соседу, необъяснимо сильно, нестерпимо. Когда никто не открыл дверь после третьего звонка, к мобильному Глеб не подходил, Сашка решился на отчаянный шаг.
Когда-то давно Глеб оставил ему запасной комплект ключей, так как имел по обыкновению своему привычку терять ключи на раз. И вот сейчас они как раз пригодились. Открыв дверь, сразу повеяло холодом. Зябко передернувшись от сквозняка, он, не разуваясь, прошел в комнату, не обнаружив там Глеба, вздохнул с облегчением, и собирался уходить, как краем глаза заметил полосочку света, пробивающуюся из-под приоткрытой двери ванной.
Несколько шагов, сердцебиение учащается слишком стремительно и стоит только распахнуть дверь, как стон, почти вой, срывается с губ.
Глеб лежит на полу, сжимая в руках пустой пузырек, в котором он обычно хранит наркоту. Он как сломанная кукла, с плотно закрытыми веками и свернутый в компактный клубок. Его грудь едва вздымается, на коже выступили бисеринки холодного пота, нитевидный пульс прослушивается с трудом. Это был ад!
Быстрое промывание желудка, благо Сашка подоспел вовремя, едва живое тело на руках, почти захлебывающееся своей же рвотой и слезы, у обоих: у одного не осознанные, а у Сашки истерические. Видеть близкого человека таким… таким слабым, беспомощным, нереально больно.
Скорая, очистка организма, капельницы и диагноз – передозировка.
Черт!
Неделя реабилитации, попытка наставить его на путь истинный, и вот он дома, все такой же неприступный, совершенно не раскаивающийся в случившимся, и снова на таблетках.
– А что со мной станет? – Глеб безразлично пожимает плечами и забирается с ногами на подоконник, глубоко затягивается и выдыхает дым в приоткрытую форточку.
Он не думает ни о чем, просто курит, и дышит свежим воздухом.
Как сильно поменялась его жизнь в последнее время? О, это сложный вопрос. Возможен ли ад в аду? Вы скажите нет? А Глеб уверен в обратном. С исчезновением несносного мальчишки все пошло не так. Жизнь, и до того бывшая серой, теперь превратилась в сплошную черноту, в которой нет просвета. Он и сам не понимал, что с ним происходит, почему так замирает сердце, которое давно уже окаменело и перестало чувствовать хоть что-то? Почему ночью просыпается от кошмаров, сжимает подушку в пальцах с такой силой, что их сводит судорогой, и воет в нее, не в силах держать все в себе, сил больше нет. Почему, когда отвозил тачку заказчику, краем глаза в одном из местных клубов заметив обожранного Вика, в компании таких же пьяных, как он тел, приехал домой и, не раздумывая, нажрался таблеток? И почему… Слишком много вопросов, слишком много боли, но менять что-то он и не пытается. Не видит смысла. Если бы пацан хотел, он бы уже давно приехал, позвонил, написал, черт подери. Глеб бы ему собственноручно ебало разбил за вытрепанные нервы, но простил бы. Но телефон молчал и постепенно Глебом овладела такая апатия, что стало ровно, кто рядом, кого нет, и вообще, зачем эта жизнь, в которой нет того света, что не долго, но так тепло согревал его изнутри.
Он умирал и убивал себя еще больше, все больше увеличивая дозу наркоты, молясь, хотя уже давно перестал верить в высшие силы, просил, чтобы в одно утро он не проснулся…
– Это ты мне скажи, что с тобой будет?
– Сань, не начинай этот разговор снова, – спокойно произнес Глеб, отрывая взгляд от пасмурного неба и переводя его на соседа, но смотря сквозь него.
– Я не хочу, чтобы ты кони двинул.
– Это уж как получится, – хохотнул Глеб.
Тяжелые шаги, звонкая пощечина, не сильная, но достаточно обидная, и громко хлопнувшая входная дверь.
– Холодильником будешь хлопать, – проорал Глеб и, вновь отвернувшись, уставился в темное тяжелое небо.
– Вик, ты с нами? – раздался радостный вопль от двери такси.
Виктор, затушив сигарету о подошву фирменных кроссовок, плотоядно оскалился и пошел в сторону распахнутой двери.
– О да! – почти промурлыкал он в лицо привлекательной брюнетке доступной наружности и хохоча завалился в такси, усаживая ее к себе на руки.
Пока доехали до клуба, довели водителя до истерического хохота, чудом не разбившись по дороге. Настроение у всех было восхитительное, планировалось провести всю ночь в клубе, изрядно отдохнуть и потратить уйму денег.
– Идем уже! – дернула его Кира, та самая брюнетка, утягивая в сторону входа. Остальные уже толпились у дверей, ожидая только их.
Вику на секунду показалось, что он видел знакомый силуэт в темноте подворотни. Возможно глюк, но даже этот секундный мираж прошелся нервной дрожью по телу, вызывая противоречивые чувства, и поднимая на поверхность все то, что он так старательно засовывал глубже.
– Идем танцевать! – проорала Кира ему на ухо, но Вик, отмахнувшись, остался за столиком в гордом одиночестве.
В этот вечер все шло не так. Алкоголь не пьянил, веселье схлынуло и так и не вернулось, а навязчивая мысль, желание пойти на улицу, было почти болезненным.
Вик сам себе отказывался верить, что бредит мыслью, что там мог быть Глеб. Да и откуда? Несмотря на то, что клуб не самый дорогой, но довольно популярный, находится на другом конце города от места жительства Глеба. Да и клуб этот был выбран потому, что дочка одного из совладельцев клуба была в их компании. Но все сильнее накатывало это странное чувство, когда хочется не просто идти, а бежать, лететь сломя голову.
Плюнув на все, Вик взял пачку сигарет со стола, запихнул в карман зажигалку и, не говоря ни слова и не беря куртку – он же вернется – побрел на улицу, просто покурить на свежем воздухе.
Стоя на крыльце клуба, сразу прикуривает и, отойдя на край лестницы, смотрит в ночное небо, боясь посмотреть в ту сторону, где был мираж. Ведь признание, что это неправда, что этого нет, еще больнее отдается в сердце, выкручивая его и не давая нормально биться.
Крупные хлопья снега падали на лицо, тут же тая на разгоряченной коже, морозный ветерок пробирался под тонкую водолазку, обжигая своим дыханием кожу, северный ветер трепал отросшие пряди волос, но почему-то дышать стало легче. Может от того, что прокуренное помещение осталось позади, а может дело в другом?
Вик устав бояться сам себя, резко наклоняет голову вперед и смотрит туда, куда все это время его тянуло. Свет фонаря падает так удачно, что невозможно рассмотреть темный силуэт, примостившийся на лавочке возле новенькой панельной девятиэтажки. Но там кто-то точно есть, и Вик, не помня сам себя, действуя на одних инстинктах, пошел прямо, в ту темноту, куда не добирался свет одинокого фонаря. С каждым шагом сердцебиение учащалось, замерзшие пальцы перестали волновать, а в висках началась такая пульсация, что становилось страшно.
Шаг…
Еще один…
Вот уже четче виден силуэт, точно принадлежащий парню.
Еще шаг.
Сердце пропускает удар и замирает.
На парне темная куртка, плотно застегнутая на молнию, а на голову накинут капюшон, от которого вбок тянется тонкая струйка дыма.
Шаг…
Удар сердца…
Спину прошибает холодным потом, несмотря на то, что на дворе начало зимы.
Вик замирает в паре шагов от незнакомца, боится подходить ближе, узнавая и не узнавая в незнакомце что-то родное.
– Какого хуя раздетый выперся?
Это как удар под дых, живот схватило болезненным спазмом, волоски на всем теле стали дыбом, а сердце забилось где-то в горле, в совершенно ненормальном диком ритме. Эта интонация, хриплые нотки, напускное безразличие, все это такое знакомое и… родное.
Назад, только назад, чтобы не видеть, не слышать его, его голоса…
Вик, не помня сам себя, разворачивается на сто восемьдесят и стремительно несется прочь, не понимая, почему бежит не в здание клуба, а в подворотню…
Странная тяга прогуляться, несмотря на завывающий ветер и метель, практически нестерпимая. Одевшись потеплее, Глеб выходит на улицу, и стоит только стареньким кроссовкам утонуть в свежих сугробах, как ветер стихает, а вместо мелкого противно-моросящего снега на голову падают крупные хлопья снега. Прогуливаясь вдоль домов, Глеб и не заметил, как оказался на остановке, а там и в автобусе. Это странное чувство, когда как бы себя не убеждал, все равно сделаешь так, как задумывал, даже если не прекращаешь обманывать сам себя. Выйдя на другом конце города, не особо вникая, как возвращаться обратно, Глеб прогуливался по ночному городу, пока не забрел в тот самый двор, где недавно видел Вика.
Сев на лавочку, наплевав на все предостережения врачей, что на холодном сидеть нельзя, устало закурил. В теле все еще чувствовалась слабость после недавнего инцидента, морозный воздух обжигал легкие, немного кружилась голова, но все это были такие мелочи. Снег волшебно блестел в свете фонарей, отливая чистым серебром, снежинки все не прекращали падать, и окружающий мир стал походить на сказку. Может быть, поэтому Глеб сегодня не хотел один сидеть в четырех стенах? Одиночество в такие моменты давило особенно сильно.
К клубу подъехала машина, если судить по шашечкам на крыше, явно таксист, на улицу вывалилась толпа молодежи и с криками и визгами бросилась к дверям клуба. Поморщившись от такого шума, Глеб упустил момент, когда из такси, в котором по логике уже не было места для пассажиров, выползли еще двое. Парень и девушка. В тот момент, когда Глеб поднял голову, он оцепенел. Вика он узнал сразу, несмотря на отдаленное расстояние, но шокировало его то, что Вик смотрел прямо на Глеба. Нет, видеть мужчину он не мог, тот сидел слишком удачно, но он точно смотрел в эту сторону.
Глеба отпустило только тогда, когда пацан скрылся за дверями клуба, утянутый туда шумной девушкой.
Его взгляд, который невозможно было рассмотреть в ночи, приковал парня к месту. Ни позднее время, ни подмерзшие ноги... Глеб не мог сдвинуться с места.
Чего он ждал? А может кого-то?
Спустя примерно полтора часа из клуба, как ни в чем не бывало, вышел Вик, правда, один. Глеб напрягся. Как он хотел повидаться с парнем, так же сильно он не желал его видеть. Тут дело не в гордости, отнюдь, просто он понимал, что потом будет еще больнее.
Парень стоял на крыльце и спокойно курил, разглядывая ночное небо, но спустя минуту резко посмотрел в сторону Глеба и направился к нему, не очень твердой походкой.
Дышать стало тяжело, а внутри все похолодело. Даже просто видеть это немного пьяное недоразумении было больно.
Как фраза сорвалась с его губ, Глеб не понял, но стоило только Вику шокировано распахнуть глаза и, сделав пару шагов назад, сорваться с места в противоположном направлении, Глеба затопила такая ярость, что он, не помня себя, сорвался вслед за парнем.
Это значит насколько должен быть противен человек, раз нЕкто не соизволил даже поздороваться. Все? Наигрался мальчик? Так какого хера пришел сюда? Глеб был в ярости, его разрывало на части от эмоций.
Быстрая гонка, снег хрустит под ногами, а снежинки попадают в глаза, словно стараясь остановить, успокоить, но не помогает ничего.
Глеб, догнав Вика уже в подворотне, дергает его за руку и с силой толкает в стену. Парень бьется спиной об кирпичную кладку и, поморщившись, затихает, яростно глядя на него почти трезвым взглядом.
– Ты что творишь, уебок? Жить надоело? – озлобленно шипит сквозь зубы Виктор и, оттолкнувшись от стены, тут же оказывается снова к ней прижат.
Глеб скидывает капюшон, желая посмотреть в глаза этому недоноску, но стоит им только встретиться взглядами, как все слова застревают в горле, губы в момент пересыхают, и нет ни единой связной эмоции, чистое безумие.
Глеб первый подается вперед, с силой сжав в руках тонкую шею и надавив пальцами, рычит в лицо замершему парню, не узнавая ни своего голоса, ни интонации:
– Какая же ты сука… – все, как затмение, как помутнение рассудка.
Подается вперед корпусом, вжимая подрагивающее то ли от холода, то ли от переполняющих эмоций тело к стене, и так и не разжимая руки, наклоняется вперед и кусает подрагивающие губы, с силой, с яростью, с обидой. Когда на языке чувствуется солоноватый привкус крови, он нежно зализывает ранку на губе и тут же припадает к ним голодным поцелуем, скользит по теплому языку и только собирается отстраниться, как Вик, словно придя в себя, обхватывает его руками за поясницу, и с силой вжимает в себя, не позволяя отстраниться.
Так они и целуются: то жадно и дико, то нежно и почти тягуче, не чувствуя течения времени, не замечая редких прохожих. Глеб, дернув на себя Вика, меняется с ним местами, упирается лопатками в стену, расстегивает молнию куртки и, притянув к себе парня, укрывает его своим пуховиком. Вик почти мурлычет ему в губы, подрагивает, бессовестно засовывает ледяные пальцы под свитер и прижимает к теплой коже. Глеб дергается от резкого контраста температуры, чувствует, как маленький подонок ухмыляется, и вновь укусив его за губу, страстно целует.
