Текст книги "С небес на землю, но только с тобой (СИ)"
Автор книги: Arne Lati
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)
Сколько было передуманно за это время? Сколько взвешено и осмысленно? Были и воспоминания о прошлом, и мысли о настоящем, только будущего не было. Лишь мертвое смирение, с привкусом безысходности, уже давно и прочно поселилось в сердце парня. И нет смысла бороться, что-то доказывать. Он упустил этот шанс тогда, когда был еще пацаном, когда тело еще не запятнали развратом, а душу не выдернули и не растоптали, словно мусор под ногами.
Нет, были и хорошие моменты, просветы, когда и жить было в кайф, и цели, пусть и незначительные, но появлялись. Было что-то, отдаленно напоминающее благодарность, испытываемое к Сашке, этому навязчивому существу, взявшемуся из ниоткуда, скорее всего из ада, и буквально ввалившегося в жизнь Глеба, без его на то согласия. Все так же чувствуя вину перед Ильей, потому что – друг, хотя их отношения сложно было назвать дружбой, но, тем не менее, рыжик будет скучать. Про Вика Глеб старался не думать. Все существо сразу затопляла волна горечи, обиды, боли. Странно, когда они были вместе, мир словно оттаивал, оживал, но хватало лишь потерять паренька из поля зрения, и все выцветало серыми красками, вырастали острые, как бритвы обстоятельства и все возвращалось на круги своя.
Глеб не пытался выбраться, не стремился сбежать и даже не думал об этом. Он смирился со своей судьбою. Возможно, если бы он только увидел Вика, прочитал по его серо-зеленым глазам, что нужен, необходим, что парнишка без него жить не сможет, он бы перевернул весь мир и вырвался из этого плена. Он сам понимал, что дело не в стенах, сдерживающих его, а в прошлом, болезненном, жестоком и даже сейчас, спустя много лет, все еще ярком.
Он лежал на кровати вот уже третьи сутки и бездумно разглядывал медленно вращающийся над ним потолок. Тревожные симптомы начали беспокоить еще утром, а к вечеру все стало ясно, как божий день. Его маленькая тайна раскрыта, осталось дело за малым, сломить его окончательно. На красивых губах играла легкая ироничная улыбка, в глазах шальной нездоровый блеск, в придачу с расширившимися зрачками смотрелся немного устрашающе, да и весь образ был пугающе неадекватен. Глеб чувствовал нарастающую нервозность, боль в запястьях, будто их стягивает тугими жгутами, и учащающееся, с каждым часом, сердцебиение. Все тревоги постепенно отходили на второй план, а мысли сводились к одному такому логичному вопросу: «где взять дозу?». Это было страшно: для людей, наблюдающих за парнем через монитор, для прислуги, приносившей ему еду, для кого угодно, но только не для Глеба. Он привык, смирился, сам решил выбрать этот путь, обдумано и трезво, и теперь просто ждал, когда же уже произойдет хоть что-нибудь.
Поэтому когда скрипнула входная дверь, послышались тяжелые уверенные шаги и знакомый, до тошноты въевшийся под кожу запах одеколона, улыбка стала еще шире. Он не встал с постели, не попытался бежать или выяснять отношения, лишь лениво повернул голову в сторону серьезного, немного нервозного мужчины и, смерив его пустым взглядом, развернулся обратно.
Цвет ярко алых штор резал глаза, навевая не лучшие воспоминания, черный паркет раздражал одним своим блеском и даже абстрактная картина, висевшая в самом углу, бесила неимоверно. С появлением Юрия настроение только ухудшилось, хотя, кажется, куда еще хуже?
Несколько минут помявшись у порога, Юрий все-таки зашел в комнату, заблаговременно предупредив охрану, чтобы те отключили видеонаблюдение, и, оказавшись в комнате, поймал на себе пустой, совершенно безжизненный взгляд. Это было неприятно.
Вообще весь образ безжизненного тела тревожил. Эта бледность на красивом лице, не идущая ему совершенно, эти тонкие пальцы, свободно лежащие на покрывале… Можно было бы подумать, что парень мертв, если бы не учащенное дыхание и капелька пота стекающая по левому виску.
Юрий не знал, что делать, он все решил, когда переступал порог этой комнаты, но стоило только увидеть эти серые глаза, такие же, как и десять лет назад, и все полетело к чертовой матери, принципы, планы, все…
Он не торопился подходить или начинать разговор, уже сейчас зная, во что он выльется, просто наблюдал, изучал заново и вспоминал давно забытое. Несмотря на прошедшие годы, в Глебе легко можно было узнать того худощавого юношу. Безусловно, сейчас он вытянулся, набрал мышечную массу, тяжелая физическая работа натренировала тело, но все же. Плечи хоть и стали шире и крепче, по-прежнему притягивали взгляд – стоило только развернуться чуть сильнее, как проступали соблазнительные ключицы, которые так и хотелось зацеловать. Тонкие запястья, изящная шея, густые ресницы, несмотря на цвет волос, так же оставались угольно-черными, стройные бедра и бесконечно длинные ноги. Что это было? Наваждение или бред, но Юрий упрямо видел в совершенно другом человеке того Глеба, беззащитного, хоть и дерзкого парнишку из прошлого. Они оба жили прошлым, не позволяя друг другу отпустить воспоминания и шагнуть в настоящее, слишком резкие воспоминания, слишком живые…
Сделав над собой усилие, Юрий прошел вглубь комнаты и присел на край кровати. Его ладонь, против воли хозяина по привычке легла на плоский живот и чуть сжала кожу. Глеб даже не дернулся. В какой-то момент ему стало абсолютно все равно, все его мысли были направлены в другую сторону.
– Зачем тебе это? – не выдержал Глеб и, скинув руку мужчины, сел на постели не отодвигаясь, но и не желая соприкасаться хоть как-нибудь.
– Ты никогда не умел терпеть молча, – улыбнулся мужчина, чувствуя, что вот сейчас в их отношениях случится разлом. Давно накопившееся жаждет выхода, и оно скапливается, закипает и рвется наружу.
– Ключевое слово «терпеть»! – ухмыльнулся Глеб, отмечая, как мужчина напрягся.
Слова ранили в самое сердце, и Юрий, против воли, начал злиться и терять контроль.
– Хочешь сказать тебе всегда было плохо?
– Хочешь поговорить о прошлом? – изумился Глеб, изогнув причудливой дугой левую бровь.
– Я просто пытаюсь тебя понять, – пожал плечами мужчина, и неторопливо достал из кармана сигарету, прикуривая и предлагая угоститься парню, на что получил лишь презрительную ухмылку.
– И нахуя? Поздно уже меня понимать, достаточно просто оставить в покое. Как тебе такой вариант?
– Он мне не подходит, – ответил мужчина, выпуская струйку дыма в воздух, не ощущая ни намека на облегчение.
Глеб лишь тяжело сглотнул, поморщившись от усилившейся ломки, которую усугублял запах никотина.
– Что тебе вообще от меня надо? – вспылил Глеб, вскакивая на ноги и нарезая круги по комнате. Вот он, тот переломный момент, когда до кучи смешалось все, что было внутри и приправленное раздражением вылилось в скандал.
– Я пока не решил, – мужчина был спокоен, и это злило еще сильнее.
– Так решай уже, ну?
– Прекрати орать и сядь на жопу, я пришел поговорить, – рыкнул мужчина, пытаясь понять, почему это орущее, трясущееся от нехватки наркоты в крови, существо не вызывает у него отвращения, как должно было быть по идее, а наоборот, притягивает с бешеной силой.
– Говори! – радостно воскликнул Глеб, не отдавая себе отчет, каким идиотом сейчас выглядит.
– Я сказал, сядь!
– Да мне поебать, что ты сказал…
Юрий подскочил на месте как ошпаренный, слыша те давно забытые нотки протеста, и оказавшись совсем близко, с размаху заехал Глебу кулаком в челюсть. Вовремя уклонившись, парень ушел от прямого удара, но все равно ощущения были не из приятных.
Вместо криков или агрессии, он начал смеяться, сначала тихо, почти неслышно, потом громче и вскоре хохотал в голос, срываясь на истерику. Но стоило Юрию только оказаться рядом и обнять, как тело в один миг напряглось, мышцы, не смотря на слабость, стали каменными и истерика сошла на нет, задохнувшись в глубоком выдохе.
– Отпусти, – попросил он почти вежливо. Если не считать рычания, то да, почти вежливо.
– Нет.
– Ты меня бесишь, какого хера тебя от меня надо? – попытка вырваться провалилась, мужчина держал крепко, надежно обхватив за плечи и прижимая к своей груди.
Почувствовав, что буря временно миновала, Юрий с неохотой разжал руки и, перехватив за шкварник, швырнул парня на кровать. Глеб приземлился причудливой морской звездой, чувствуя себя не совсем комфортно.
– И с какого момента я стал тебя бесить? – голос был тих и вкрадчив, Глеб неосознанно начал прислушиваться, хотя с каждым сказанным словом хотелось закрыть уши и просто исчезнуть. – Когда стонал и извивался подо мной? Когда просил еще? Когда кричал слова любви? – на последнем слове голос дрогнул, чем и привел парня в чувства.
Глеб шокировано распахнул глаза.
– Какой к ебеням любви? – искреннее изумление болезненным спазмом прошлось по сердцу мужчины.
– Обычной, ну не совсем обычной, но тем не менее.
– Это ты называешь «признаться в любви», когда тебя пиздят палкой, засунув тебе в жопу вибратор, размером с дубинку, и требуют произносить это снова и снова, иначе удары не прекратятся? Это, по-твоему, любовь?! – Глеб кричал, срывая голос не понимая, почему так больно вырывать из себя эти воспоминания. Его трясло, руки рефлекторно сжимались в кулаки, готовясь к атаке, и она последовала.
Юрий сам не понимал почему вспылил, его разум заволокло кровавой пеленой, а в голове лишь одна мысль: «Убью». Серия ударов по корпусу, в лицо, по ногам, даже сейчас избегая жизненно важных мест. Все схлынуло так же быстро, как и началось, как и всегда, стоило только увидеть кровь на красивом искаженном злобой лице.
– Что с тобой не так? – проорал мужчина, давая слабину, сползая на пол и зарываясь пальцами в светлые пряди своих волос. – Почему ты так действуешь на меня? Какого хуя ты вообще свалил тогда? Чего тебе не хватало? – голос срывался, то становясь громче, то понижался до вкрадчивого шепота.
– Мне не хватало свободы и возможности не видеть твою рожу, перекошенную похотью, – прорычал Глеб и сплюнув на паркет кровь, сочащуюся из в очередной раз разбитой губы.
– Ты не дал мне шанса измениться.
– Ты его не заслужил, – выплюнул Глеб, нервозность нарастала. Пальцы подергивало легкой судорогой и даже боль отходила на второй план.
– Ты нарываешься, – предупреждающе прошипел Юрий, схватив парня за щиколотку и одним сильным движением подтаскивая к себе ближе.
– Отъебись.
Снова пощечина, от которой звенит в ушах, а кожа на лице неприятно горит. Снова сильные руки, подхватившие на середине полета и притянувшие к себе.
– Да хватит меня обнимать, – это было скорее не злость, а возмущение, рвущееся из самой груди.
– Тебе жалко?
– Жалко у пчелки в жопке, а мне противно, – весь этот разговор был так похож на многие из тех, которые случались раньше, что реально начинало тошнить. Нужно было срочно менять тему разговора, иначе все закончится не скоро. – Где Вик?
Юрий напрягся, от него будто повеяло леденящей яростью, кажется, даже воздух зазвенел от напряжения, мгновенно воцарившемся в комнате.
– Зачем тебе это знать? – попытка сделать голос безразличным провалилась на корню.
– Соскучился, – промурлыкал Глеб, видя, как глаза напротив потемнели.
– Я предупреждал тебя?
– Было дело, – согласился парень.
– Ты меня не послушал.
– Именно так, – Глеб нахально издевался, зная как вывести мужчину. Он вообще был единственный, кто знал как выбесить Юрия до невменяемого состояния.
– Я давал тебе шанс на спасение, хотел помочь… – послышались нотки сожаления и это откровенно напрягало.
– Давай так: ты меня убьешь, и все проблемы сами собой отойдут на второй план? – от подобного заявления Юрий подавился вздохом и шокировано замер, уставившись на парня, как на седьмое чудо света. Решимость и спокойствие в его глазах шокировали, даже такого как Юрий.
– Ты долбоеб?
– Я такой, каким меня сделал ты. Не нравится, вали нахер из моей жизни.
– Тебе что, совсем на жизнь насрать? – прозвучало немного устало.
– Нет, не совсем так. Мне просто все равно, когда я умру, а чем раньше это случится, тем быстрее все закончится. И главное, твоя рожа исчезнет с моего горизонта.
– Иногда мне кажется, ты специально меня выводишь, чтобы я тебя трахнул.
– А вот это вряд ли, – покачал головой Глеб и попытался встать, но Юрий, дернув его на себя, усадил между своих коленей и сцепил руки у него на животе.
– Я не буду спрашивать твоего разрешения, – прошептал мужчина в самое ухо, опаляя его горячим дыханием, от чего толпы нервных мурашек заскакали в диком танце на позвоночнике.
– Впрочем, как и всегда, – это было больно. – Но ты забыл, что я уже не тот маленький мальчик, которого ты имел, когда тебе вздумается.
– Это ничего не меняет.
– Это меняет многое. Да отпусти ты меня, – попытки вырваться не принесли результата.
Юрий, не желая слушать ни слова, грубо сжал подбородок парня пальцами и, развернув к себе, прижался к его губам. Разряд тока пронзил сразу обоих.
Глеб даже среагировать не успел, как услышал звук открывшейся двери и, отдернув голову в сторону, увидел взволнованного, слегка растрепанного Яра.
– Помирились? – уточнил Ярослав, оценив двух притихших на полу «голубков».
«Нахуй» и «Дай пистолет!» – прозвучало синхронно.
– Зайду попозже, – дверь закрылась, отрезая их от всего мира и возвращая в их реальность, где всегда будет только двое.
– Ты в край ебнулся? Ты что творишь, старый хрен? Я с сыном твоим сплю, – все-таки удалось вырваться и, не рассчитав силы, парень плюхнулся на задницу.
– Уже нет.
– С хуя ли?
– Я так сказал.
– Да мне поебать, что ты сказал.
– Мы пошли по кругу вопросов и ответов. Послушай, придурок, я решу все твои вопросы, проблемы и прочую хрень, в которую ты успел вляпаться, тебе всего лишь стоит мягко отшить Виктора, так, чтобы ему не было больно, и добровольно стать моей игрушкой.
В душе стало пусто, одиноко и мерзко, до тошноты. Такая перспектива устрашала. Глеб молчал, он просто завис, пытаясь построить ответ без использования матов, пока на ум приходили только предлоги и местоимения.
– Я в любом случае не дам сыну быть с тобой…
– Слушай, – голос парня заставил напрячься, было в нем что-то такое холодное, колючее, не живое, пробирающее до самого мозга. – А каково это было уходить от меня и, со все еще не отмытой кровью под ногтями, идти к сыну, целовать его на ночь, читать сказки, зная, что я загибаюсь от боли в порванной заднице? Или ты и его трахал? – от этих слов было больно обоим, но Глеб уже не мог остановиться, прекрасно понимая, что это не так. Сейчас он переступает ту тонкую черту, которая удерживала его между жизнью и смертью. Пускай так, пускай смерть, но лишь бы уже скорее прекратить этот балаган. – Сколько ему было тогда? Восемь, или девять? Ты его случайно не продавал таким же, как ты извращенцам…
– Ты сам-то слышишь, что несешь? Самому за Вика не больно? Ты же его любишь, – от последних слов лицо мужчины исказилось, словно у него разом разболелись все зубы.
– А кто говорил о любви? – Глеб был сам не свой, он откровенно врал, стараясь вывести мужчину, бил по слабым местам, прекрасно осознавая, что из этого выйдет. – Я его трахал, жестко, грубо, прям как ты меня, – сердце отца защемило, стоило только представить эту картину, а уверенная улыбка, полная злобы и безумия, не давали и шанса усомниться в сказанных словах. – Открою тебе маленький секрет: я специально познакомился с ним, зная, кем он тебе приходится... влюбил его в себя… – каждое слово совпадает с ударом сердца, – заставил раскрыть мне душу, довериться, – липкий пот покрывает спину, а в горле застрял ком из противоречивых эмоций, – осталось лишь кинуть его, болезненно, жестоко, так, чтобы душу вырвало, нервы на клочки и на жизнь насрать. Он испытает все то, что чувствовал я, находясь каждый раз в непосредственной от тебя близости. Он будет страдать всю жизнь, если конечно не решит ее оборвать.
Глеб замолчал, сам поражаясь, как уверенно дались ему эти слова, как не дрогнул голос, и не закрылись от ужаса глаза. Каждое слово бритвой по сердцу, но он терпел, знал, что так будет лучше, всем лучше. Вик, он же только на первый взгляд раздолбай, на самом деле он сильный, будет сильным, он справится. Плохое помнится долго, а хорошее забудется, и любовь эта забудется, он будет счастлив, за них обоих, просто обязан быть. Поэтому Глеб держался, видя, как в глазах Юрия что-то умерло. Ведь легко убедить человека, сказав ему то, во что он готов поверить. Нужно лишь немного актерского мастерства.
– Я сделаю тебе больно, заставлю страдать, – каждое слово, как приговор, – сделаю из тебя подстилку, всего лишь вещь, без права собственного мнения, коей ты и являешься. А потом убью своими руками, но для начала отдохни. У тебя ведь ломка? – Глеб молчал, чувствуя, как после случайно брошенных слов, симптомы усилились, – ты сам будешь умолять меня тебя трахнуть за таблетки, отдашься за дозу. Ты будешь страдать, Глеб, – с этими словами Юрий встал и покинул помещение, закрыв за собой дверь.
А Глеб так и сидел, бездумно смотря в стену и ненавидя себя, мысленно моля прощение у Вика.
Юрий же чувствовал себя выжатым, как лимон. Всего пара фраз, брошенных в запале ссоры, и мир перевернулся. Как мог он предположить, что своими действиями сломает будущее сына? Жизнь интересная штука.
Пока Глеба ломало без дозы, Юрий систематически напивался, с болью в сердце наблюдая, как выгибает парня на постели, как плотно сжимаются его пальцы на простынях, дрожат губы и пот беспрерывно стекает по вискам. Это было физически невыносимо. Как можно хотеть кого-то так сильно и желать убить одновременно? Можно ли любить, и ненавидеть одинаково сильно? Оказывается, возможно.
Глеб не мог уснуть, сон полностью пропал, так же как и аппетит. Тошнота не отпускала ни на минуту, и все труднее было усидеть на месте. Топтание по комнате лишь раздражало, но оставаться неподвижным не было ни сил, ни возможности. Учащенное дыхание стало нормой, неконтролируемые слезы и обильный пот – верные спутники адской головной боли, пульс бешено трепещет где-то в горле, отдаваясь в виски. Когда же это закончится?! Просто нестерпимо хочется прекратить все это.
Суставы выворачивает, кончики пальцев немеют, судорогою сводит мышцы, дико зудит кожа, хочется стянуть, сцарапать, содрать ее к чертовой матери, чтобы дать воздуху остудить пожар внутри. И из последних сил он сдерживается, чтобы не начать стонать в голос. Безуспешные попытки растереть мышцы не отзываются результатом. И выть хочется, стонать, простить, умолять прекратить эти мучения. Так хочется забыться, раствориться, исчезнуть. Когда сон, больше похожий на бред, все-таки забирает в свой плен, удается отключиться на пару минут. Перед глазами встает образ улыбчивого мальчишки, забравшегося в самое сердце и растопившего многолетнюю боль. Но стоит распахнуть глаза, как все возвращается на круги своя, усиливаясь в несколько раз.
Глеб, свернувшись калачиком, забившись в дальний угол комнаты, кусает себе руки, пытаясь заглушить рвущиеся всхлипы, надеясь минутной острой болью перекрыть агонию внутри. Он тихо скулит, сипло дышит и медленно сходит с ума, радуясь, что в этот момент он один.
Когда открывается дверь в комнату, не слышит шагов, а лишь легкий сквозняк, тянущий по полу, неприятно прошедший по оголившейся пояснице. Сильнее сжимается в маленький комочек, тихо подвывает и хочет умереть, вот сейчас. В эту минуту. Но вместо облегчения, его поднимают на руки и несут на кровать. Глаза открыть получается не с первого раз, но вид потерянного и отстраненного Юрия настораживает, даже через выворачивающую боль.
– Пусти… – хрип вместо крика, срываясь на кашель, отчаянно старается восстановить дыхание, что удается с трудом.
Юрий смотрит на него пару минут, наблюдает, как его корежит и выгибает на постели, и умирает вместе с ним. Не такой судьбы он желал этому парню, не такой…
Бережно прижимает к себе, чувствуя отторжение, отрешенность, направленную на него, и еще крепче сжимает руки. После несет в душ, силой раздевает и силком заталкивает под воду. Не получается отвести взгляда от старых шрамов, за которые столько раз было стыдно, от стройного тела, изученного до мелочей и упущенного безвозвратно.
После вытирает и помогает надеть принесенные пижамные штаны и футболку. Глеба трясет, он уже мало что соображает и держится исключительно из гордости и нежелания подчиняться, смириться – значит умереть. Хотя он и так умирает, телом, но не душой.
Юрий достает две таблетки, такие знакомые парню и, повертев их у него перед носом, успевает убрать руку в сторону, пока парень с поистине нечеловеческой скоростью не вцепился в них. Серые глаза потянуты пьяной дымкой, Глеб выглядит неадекватными, и со стороны просто ужасающе.
– Просто попроси, – тихо говорит Юрий, скользя широкой ладонью по пояснице и пробираясь под футболку, оглаживая разгоряченную кожу.
Парня трясет, пытается отстраниться, уйти от прикосновения, даже сейчас, почти не владея собственным телом, избежать контакта. Но упрямо молчит, отвернувшись к тошнотворно-зеленого цвета стене.
– Просто попроси, – повторяет Юрий, сам не понимая, зачем так близко наклоняется к шее и целует в плечо.
– Убирайся, – слишком громко брошенное слово отразилось эхом от стен и вернулось приглушенным, прорываясь насквозь через душу.
Вырвавшись, падает на пол и отползает к стене, упирается в нее спиною и, прижав к себе ноги, утыкается лбом в колени, медленно раскачиваясь из стороны в сторону.
Юрий тяжело встает, не чувствуя собственных ног, и дело вовсе не в алкоголе, он почти трезв, просто видеть сейчас парня таким реально невыносимо, неприятно, до безобразия непривычно. Лучше бы он кричал, орал, вырывался, но не сидел подобно сумасшедшему, покачиваясь, словно тростинка на ветру. Его колотит, все тело пронзает крупная дрожь и хочется кричать от безысходности, а еще гнева, на него, на себя, на всех.
– Просто попроси, – раздается слишком близко над ухом.
– Уйди, дай мне сдохнуть одному, одному…одному… – повторяет как заговоренный, не поднимая головы.
Как бы ему не хотелось облегчить свои страдания, даже сейчас, пройдя через многое, он лучше сдохнет, чем возьмет у этого человека хоть что-то.
Юрий, ни долго думая, добавляет к двум таблеткам еще одну, совершенно другую, с неожиданным эффектом, и, оторвав голову парня за волосы, силой заставляет взять таблетки в рот. Глеб сопротивляется, мычит, пытается выплюнуть, но силы до смешного не равны, Юрию хватает одной руки, чтобы удержать ослабевшего парня, а второй закрыть ему рот. Осталось только подождать…
Спустя минут пятнадцать наступило затишье, Глеб ослаб, сполз на пол и устало прикрыл глаза. Его дыхание нормализовалось, на бледных щеках появился легкий румянец, а тело перестало так неестественно трясти.
Юрий выдохнул с облегчением и сожалением одновременно. Все это время он считал, что это шутка, бред, плод его больного воображения, а не жуткая реальность. Но в жизни вообще не бывает чудес.
Подняв, ставшее сейчас таким хрупким, тело на руки, осторожно опустил его на постель, убрал мокрые от пота прилипшие ко лбу пряди волос в сторону, прошелся кончиками пальцев по скулам, очертил сухие искусанные губы и едва ощутимо, почти робко, словно в первый раз, прижался к подрагивающим в наркотическом сне губам. Спустя мгновение шокировано распахнул глаза, когда ему ответили на поцелуй и невнятно замычали в ответ. Это был ступор, хотя он и сам дал Глебу таблетку возбудителя, что в комплекте с наркотой, и так повышающей сексуальное влечение, дает убийственный эффект. И это не Глеб вовсе, он там, далеко в своем выдуманном мире, греется в лучах теплого солнца, полностью отключившись от реальности, но тело… Тело недвузначно реагирует на каждое прикосновение.
Это низко, грязно и отвратительно, все именно так, как и привык Юрий. Но сейчас, у него словно поехала крыша. Глеб сам подавался к нему на встречу, стараясь углубить поцелуй, взгляд этот пьяный полуприкрытых глаз, тихие стоны, такие непривычно-искренние, и возбуждение, красноречиво упирающееся мужчине в бедро.
Юрий слетел с катушек, от открытости, искренности и желания, пускай и искусственно созданного. Скользнув губами по шее, полностью улегся на парня, слыша его хриплый выдох. Ладони вовсю скользят по телу, то оглаживая, то до боли сжимая ставшую нестерпимо чувствительной кожу: бедра, живот, грудь, сдавить затвердевшие соски и снова по кругу, пока тело в твоих руках не начнется метаться, скуля и прося большего.
Вещи в хаотичном беспорядке летят на пол, раскидавшись причудливым узором. Дыхание сбитое, почти сорванное, так сложно удержать грань дозволенного, не переступить через нее, не открыться навстречу.
Глеб словно в пьяном бреду, не разбирает, что происходит, кто его ласкает, кто целует, один, а может быть несколько, потому что прикосновения ощущаются по всему телу. Ему все равно, есть лишь инстинкты и дикое желание их удовлетворить.
Перевернув парня на живот и шлепнув по ягодице, наслаждаясь сладостным вскриком, вынуждает Глеба подняться на четвереньки и прогнуться в пояснице. Поцелуи вдоль позвоночника, чтобы запомнить, навсегда запечатлеть в памяти каждый изгиб, каждое прикосновение. Солоноватый вкус кожи кружит голову, глухие стоны сводят с ума, и уже не ясно, хочется причинить боль, или нет, просто хорошо, пускай и все не по настоящему.
Спускается ниже, прикусив подтянутую ягодицу, перехватив поудобнее, чтобы не смог вырваться, сжать бедра, с силой, до синяков, чтобы быть точно уверенным, что это не сон, все наяву, что это Глеб стонет под ним, насаживается на скользкие пальцы, торопливо растягивающие до боли узкий проход. Понимание, такое явное и четкое, что у него никого не было все эти годы, что трахал его только Юрий, окончательно срывает планку и он, торопливо натянув презерватив, хотя так хотелось на живую, одним плавным, но уверенным движением входит на всю длину, захлебнувшись несдержанным криком, таким привычным, знакомым, черт…
Мышцы плотно сжимают член, тесно обхватывая его со всех сторон, при каждом толчке поддаваясь давлению и растягиваясь. Это зрелище завораживает, но не так, как изгибающийся, словно кот, подающийся бедрами назад и насаживающийся до упора Глеб, такой прекрасный в минуты накатывающего оргазма и такой не живой, не настоящий, что становится горько.
Страсть и безумие затопили небольшую слабо освещенную комнату. Два тела слились воедино, двигаясь в одном, известном лишь им двоим, ритме. Они ненавидели друг друга, но так искренне, что это вполне можно было назвать любовью.
Шлепок по ягодице, за ним еще один, и еще, тяжелое дыхание смешивается с болезненными выдохами, сорванными хрипами и рычанием, не человека – зверя. Пот ручьями стекает с висков, вытягивая из двух полуобморочных тел последние силы и разум. Слишком концентрированное дыхание, дикие толчки, чередующиеся с ударами, не болезненными, скорее неприятными, но такими необходимыми, чтобы не заблудиться в переполняющих душу воспоминаниях.
И хочется забыть, исчезнуть, раствориться, а не целовать эти губы искусанные, вкус которых невозможно забыть, не оставлять красные метки страсти, уже сейчас жалея, что они рано или поздно исчезнут, и не знать, что спустя пару часов все исчезнет: страсть, искренность, смирение; все растает как туман, со схлынувшим наркотическим опьянением. Поэтому сейчас можно брать все, зная, что тебя все равно не простят.
Глеб так порочно стонет, совершенно не отдавая себе отчета, как красивая сломанная кукла, тающая в ненавистных руках. Таблетки не дают возможности кончить, и эта ужасно-сладкая пытка, со вкусом безумия и послевкусием ненависти, закончится и получится трезво вздохнуть, понять, что кошмар, так долго преследующий его в реальности, наступил, так нечестно затянув в свои сети, но сейчас толчки сменяются стонами, чьими именно уже не разобрать.
Слезы текли по щекам бессознательного парня, пока Юрий с жадностью сжимал стройные бедра, оставляя на коже багровые пятна и, не сдерживаясь, вколачивался в такое горячее и соблазнительное тело, совершенно не замечая, что душа, да-да, именно она, плачет, вырываясь из пьяного сознания горючими слезами.
Они кончили почти одновременно, доведя друг друга до изнеможения, и так же резко уснули, просто вырубились, отключившись, чтобы проснуться в суровейшей из реальностей, в настоящей жизни.
Когда Глеб пришел в себя, первое что почувствовал – это посторонние пальцы, в своих волосах, неторопливо перебирающие слипшиеся пряди. Сначала подумал, что это всего лишь сон, очередной кошмар, но стоило распахнуть все еще мутные и воспаленные со сна глаза, как реальность с такой силой шарахнула по башке, что едва удалось побороть ком тошноты в горле. Это было отвратительно, мерзко, словно в твоей душе поковырялись, вытянув самое сокровенное, и облили грязью. Глеб тяжело дышал, стараясь справиться с истерикой, плавно переходящей в нервные спазмы, сотрясающие все тело. В этот момент он всей душей ненавидел Юрия, его руки, прикасающиеся к нему, глаза эти холодные и пустые, одно его существование затмевало разум, разбивая душу на части. Это был ад на земле. Сейчас, в этот самый момент, Глеб хотел умереть.
– Как спалось? – почти как издевка.
Юрий не пытался быть дружелюбным, все его положительное отношение выплеснулось из него с сильнейшим оргазмом несколько часов назад. Сейчас в душе осталась лишь отрешенность, уверенность и холод. Он по прежнему не мог себе объяснить, почему так сходит с ума стоит только мальчишке, а для него Глеб навсегда останется таким, оказаться в поле зрения, как все его существо тянется к нему, страсть перерастает в безумное желание обладать. Но решение уже принято.
Разглядывая следы своей страсти, отпечатки зубов, синяки на запястьях, бедрах, засосы на шее и плечах, Юрий окончательно понял, что либо так, либо никак, это пытка, которую он терпеть не намерен.
– Не тронь меня, – голос предательски сел и Глеб сорвался на кашель. Протянутый бокал воды был нещадно отбит в сторону и, приземлившись на пол, медленно растекался прозрачной лужицей. Юрий полностью проигнорировал такое к себе отношение.
