Текст книги "До новых снов с тобой...(СИ)"

Автор книги: Ana LaMurphy

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)

Шатенка придвинулась и, закрыв глаза, коснулась его губ своими. Мужчина почувствовал, как алкоголь и ее нежность заставляют забыть о порядочности и том, что она любит другого человека. Девушка хотела было углубить поцелуй, но Клаус отстранился.

– Не надо, – отрицательно покачал головой он. – Ты сейчас не меня, ты его целуешь… Ты ему принадлежишь даже сейчас.

Она отрицательно покачала головой, потом убрала волосы с плеч, потом оголила плечи и внимательно посмотрела на мужчину, который разглядывал шею, ключицу и плечи, который был влюблен в нее и больше всего в жизни сейчас хотел быть с ней в постели… Елена больше всего хотела отблагодарить и начать забывать Сальваторе. Поэтому такой исход сегодняшних обстоятельств весьма логичен.

– Научи меня дышать, – прошептала она, приближаясь к его губам, обнимая его за плечи, – научи любить тебя… Научи быть…

Она впилась в его губы, и он, не сдержав стона, обнял ее крепко и ответил. Она была податливой, нежной и страстной. Он крепко обнимал ее за талию, впиваясь в ее губы и чувствуя, как разума лишает лишь одна мысль: «Она только моя». И отныне никто не имеет право на нее.

Как она целовала! Как она обнимала… Клаусу, этому жестокому, самоуверенному, не знающему пощады человеку, предстало пасть перед красотой и самоотверженностью цыганской девушки, которая сломила стержень цинизма и апатии, которая заставила его сердце любить.

Мужчина коснулся обнаженной кожи плеч и, – чувствуя то, что Елена не просто не протестует, а словно молит об этом, – схватился за края халата и потянул их вниз. Он принялся спускаться поцелуями с губ, на шею, на ключицы, а девушка лишь откинула голову, предоставляя больший доступ. Мужчина целовал грудную клетку, ощущая, что надо это остановить, что ее надо раздеть. Майклсон хватает девушку за талию и, разворачивая, прижимает своим телом к столу. Он отстраняется и внимательно смотрит в ее глаза, словно спрашивая разрешение. Шатенка сама развязывает пояс халата. Клаус опускает взгляд и видит ее обнаженное тело, которое не полностью, но частично доступно его взору. Девушка снова целует его, забывая, разрывая собственные мечты о счастье с другим человеком в клочья. Она поняла как это – когда умирает мечта. Когда она задыхается в предсмертных судорогах, когда она погибает, когда нет надежды на воскрешение.

Девушка чувствует, как по лицу стекают слезы. Клаус мигом отстраняется. Елена отрицательно качает головой и тихо молвит:

– Не останавливайся

И он показывает, насколько сильно она ему нужна. Мужчина усаживает девушку на стол и размещается между ее ног. Халат спадает с одного плеча, оголяется грудь. Девушка хватает его руку и кладет ее себе на грудь, а мужчина рефлекторно сжимает и получает сдавленный стон из уст девушки. Майклсон скидывает халат с плеч и припадает к груди любовницы. Он языком касается сосков, аккуратно придерживая цыганку за талию. Шатенка подается навстречу ласкам, чувствуя, как дыхание сбивается, а мысли постепенно стираются, как и грани, как и надежды.

Майклсон хватает ее за талию и, привлекая к себе, заставляет слезть со стола. Он впивается в губы девушки, которая закидывает ногу на его бедро; Майклсон рефлекторно его подхватывает и продолжает исследовать руками тело любовницы, наслаждаясь приятной эйфорией…

Они ворвались в спальню, снося все на своем пути. Елена была страстной, живой и она была его. Его и только его. Мужчина уложил ее на лопатки, целуя ее губы, целуя ее тело. Девушка срывает с него одежду, ногтями царапая кожу, целуя плечи, грудную клетку. Она заставляет себя пить это мнимое счастье, заставляет себя быть не собой. Заставляя себя быть каким-то другим человеком, цыганка почувствовала, как Клаус вошел в нее. Потом она ощутила тоску, потому что хотела быть с Деймоном, хотела любить только его. Потом ощутила возбуждение, которое заставило забыть обо всем на какое-то время… Потребуется много времени, чтобы заново научиться жить без того, без кого дышать невозможно. Но они смогут. Они обязательно смогут. Пусть не сразу. Пусть не с первой попытки, но смогут. На месте, на котором сожжена природа чувств – долгое время будет зола, пустошь. Но потом все вновь вырастает. Это не тупик.

– У счастья есть один порок: слишком жаль его отдать. А отдать все равно придется, ведь счастье придумал Дьявол, и ты вынужден либо вернуть то, что взял взаймы, заплатив болью, либо продать душу и пасть на самое дно… И нет ничего хорошего ни в одном, ни в другом. Ты слышишь эту «Сонату», которая растекается по этому зданию, как растекается боль по твоей душе? Мне нравится эта мелодия… Одна из любимых. Бетховен был великим человеком и платил… Как ты платишь за свою любовь… Все однажды выходит из-под контроля, и как бы сильно мы не хотели обратного, куда бы не прятались, рано или поздно…

Она выдохнула и сделала очередную затяжку. Девушка уставилась на парня, который пьяными глазами внимательно изучал свою собеседницу, пытаясь понять то, о чем она говорит.

– Из тысячи дорог, которая нам предлагает Вселенная, – продолжала незнакомка с каким-то акцентом в речи, – мы можем выбрать любую, но ошибки совершаем те же самые… Смешно, не правда ли?

Снова затяжка, а «Лунная Соната», и правда, успокаивала… Сальваторе таращился на блондинку, периодически вливая в себя алкоголь, который не обжигал горло, не избавлял от боли, а лишь притуплял чувство боли.

– Мы где-то виделись, не так ли?

Кэролайн лишь загадочно улыбнулась и, прищурившись, придвинулась ближе к мужчине, но так и не решившись сказать то, что было на уме. Еще не время. Еще не все ошибки совершены, еще не все поступки сделаны, еще не все слова сказаны. Форбс откинула сигарету и, став с места, подошла к мужчине.

– Любовь – это Дьявол.

Она вложила ему свою визитку и, сделав затяжку, зашагала в сторону выхода, оставляя мужчину наедине с собой.

Болела голова, болела душа, и разрывалось сердце на маленькие кусочки. «Лунная соната» звучала в голове, и ее кто-то поставил на повтор. Это начинало выводить из себя. Сальваторе сжал кулаки, а потом швырнул рукой бокал, и тот, упав, разбился на маленькие кусочки.

– Я научусь жить без тебя, – произнес он. – Я научусь дышать без тебя! – закричал Сальваторе, что есть мочи в этом Богом забытое кафе.

====== Глава 40. Спустя годы. ======

Не так страшно броситься в бездну, не так страшно падать… Ужаснее всего разбиться, соприкоснуться с асфальтом и превратиться в осколки. Этот удар, хруст костей, боль, жар по всему телу и мгновенная темнота. Но только не наступает та самая долгожданная свобода. Дышать становится тяжело, пошевелиться не предоставляется возможности, а боль сковывает всю душу. Нет, бросаясь в пропасть, мы знаем, на что обрекаем себя и потому переносим боль мужественно, стойко, не жалуясь, захлёбываясь солью и страхом будущего.

Нет ничего ужаснее приземления, осознания невозможности дальнейшего общения. Этот груз будет тянуть, пока не освободишься, не скинешь его… А на это уходит много времени.

У нее ушло шесть лет. Каждый день привыкать к тому, что его больше не будет рядом. Каждый день привыкать к другим касаниям, поцелуям… к другому человеку. Каждый день преодолевать себя и сжимать кулаки, улыбаться… Каждый день пытаться вновь дышать, пытаться полюбить… И солнце продолжало светить, согревать, ночь – охлаждать пыл, а Елена училась жить, каждый день стараясь меньше концентрировать свое внимание на разбитом сердце и горьком опыте.

Время не лечит. Оно учит жить с болью. Постепенно привыкаешь к ней и уже перестаешь особо ощущать, переключаешься на другие эмоции и постепенно начинаешь влюбляться в того, кто рядом жертвует собой, продолжает верить и ждать. И так изо дня в день она сумела отнести Деймона Сальваторе в разряд тех мыслей, которым никогда нельзя предаваться. А потом родилась злость, обида за то, что он отдал ее на растерзание нелюбви. Ненависть затмила боль и породила любовь к Клаусу, который полностью переменился ради этой своенравной, но такой хрупкой цыганской девушки.

И вот уже несколько лета она вполне счастлива в своем браке. Иллюзия это или настоящие чувства – сложно ответить. Да и имело ли это значение?

Елена вошла в спальню и села рядом с мужчиной. Нагнувшись, она губами коснулась щеки мужа, потом поцеловала шею, потом – грудную клетку. Она услышала, что он заворочался, и через некоторое время на его губах появилась улыбка. Гилберт подарила нежный поцелуй и тут же ощутила его касания на своей талии.

– Ненавижу понедельники, – произнес он, открывая глаза и устремляя взгляд на девушку. – Еще больше ненавижу твою работу.

Гилберт выровнялась и взглянула на наручные часы. Она серьезно посмотрела на мужа:

– Мне пора выходить.

– Только половина восьмого. Ты можешь побыть еще немного в постели…

Елена поднялась и, подойдя к столу, взяла в руки сумку.

– Вечером. Сейчас работа, работа и еще раз работа. У тебя, кстати, тоже, так что подъем. Завтрак остывает.

Она улыбнулась и, развернувшись, скрылась в дверном проеме.

Майами встретил цыганку отличной погодой. Елена надела темный очки и, сев в автомобиль, отправилась на работу.

Она отчаянно стирала все грани прошлой себя. Теперь Гилберт не капли не походила на ту бунтарку, которой когда-то была. В попытках забыть о своем прошлом, Елена стала стирать прежний образ себя. Теперь шатенка разговаривала без акцента, одевалась как современная леди и больше никогда не устраивала цыганских плясок. Это была изменившаяся Елена, которой чужды были слезы, боль и нежность к кому-либо.

Наследственность – самая коварная госпожа. Гилберт полностью переняла характер своей матери. Она стала непроницаемой, железной леди, любящей свою работу и своего мужа. Дома девушка была улыбчивой и искренней, а еще – честной и страстной. На работе –серьезной и требовательной к своим сотрудникам. В ее лексиконе нет было слова «извините». За любые оплошности были жестокие санкции, за любые подъемы вверх – хорошие поощрения. Чтобы отвлечься, Гилберт не только заставила себя полюбить Клауса, но и добиться успехов на работе. Элайдже предложили хорошую работу, и свое место он предоставил лучшей актрисе. Заведовать театром было сложно поначалу. Потом девушка наблюдала за тем, как работает ее муж – перенимала его привычки и повадки. Словом, она заставила себя жить.

В ее груди сердце отбивало ровный ритм, в душе пустота заполнилась чувством благодарность к Майклсону. Елена была той ласточкой, которая со сломанными крыльями научилась летать, порхать и уметь не разочароваться в жизни. В ее голосе была твердость, в глазах – решимость, а внутри ее сознания была лишь одна мысль: «Никогда не сдаваться», – она и мотивировала каждый день не предаваться меланхолии.

Подъехав к театру, она припарковала автомобиль и грациозно прошла к зданию. На Елене было надет классический светлый костюм. Единственное, что оставалось неизменном – многочисленные браслеты на руках. В этой особе господствовала сама грация, а в ее характере проявились черты отца: цинизм, жесткость, надменность. Слова: «Ты – мой проект» иногда всплывали в памяти, но сама шатенка не позволяла эмоциям брать верх.

Поздоровавшись с сотрудниками, Гилберт прошла в свой кабинет и села за свое рабочее место. Сняв очки, она зарылась руками в волосы и на какое-то время закрыла глаза.

Да, не так страшно упасть в пропасть, не так страшно разбиться… Пугало единственное: начать жить заново. А она смогла, заставила себя жить, заставила забыть обо всем. Девушка выпрямилась и улыбнулась. Не удалось ему сломать ее, нет. Не удалось выбить почву из-под ног окончательно. В цыганках есть та самая живость, о которой не дано узнать остальному населению. В Елене существовала не только духовная сила. Елена была уверенна в себе, она желала подарить любовь тому, кто этого заслуживал, если самой ей не суждено быть счастливой, она костьми ляжет, но сделает счастливым Клауса.

Майклсон завязал со своим криминальным миром, хоть иногда осколки из прошлого объявлялись. Смерть горячо любимой Ребекки отошла на второй план, как и его мафиозная деятельность. Сколько сил он потратил, чтобы заставить Елену снова улыбаться, смеяться и жить. Когда он говорил, что бисером все бросит к ее ногам – он не лгал. Супруги исколесили всю Европу, посещая самые яркие страны и их столицы. Девушка любовалась красотами, порой увлекалась беседами с другими цыганскими девушками, а порой она не могла сдерживать напор эмоций. Плотину прорывало, стойкость исчезала, и несколько часов сумасшедшей боли сводили их обоих с ума. Как сказал Бегбедер, вечна любовь лишь та, которая прошла через испытания, а не свалилась с неба. И оба поверили в это.

Позади остался роман с Сальваторе, разрыв, суд, смерти Розали и Ребекки. Позади остались прежние принципы и приоритеты. Появилось место для новой любви, фундамент которой составляла благодарность и вера в светлое будущее, появилось место для новых грез, для новых проблем, новых жизненных установок, принципов…

Клаус владел не очень крупной, но довольно успешной кампанией по продаже автомобилей «Ситроен». Дело прибыльное, легальное и не такое нудное, как казалось в самом начале. Конечно, были свои трудности, но в какой работе их нет?

– Я попрошу тебя о двух вещах, – сказала она как-то поникшим голосом. – Первое, займись легальным бизнесом, – девушка взяла его за руку и прижалась к мужчине. Она нерешительно взглянула на Клауса, но следующие слова произнесла уверенно: – Давай оставим наше криминальное в прошлом… И последнее, – по ее щекам стали стекать слезы. Шатенка закрыла глаза. – Заставь меня позабыть о нем… Прошу, заставь забыть…

Хлопок дверью вывел Майклсона из оцепенения и заставил позабыть о воспоминаниях. Теперь Елена была его и душой, и телом. Он сумел ее заставить заново дышать, он сумел ее заставить жить. И предаваться меланхолии уже не стоит.

В кабинет вошел улыбчивый Коул, который продолжал развлекаться, заниматься нелегальным бизнесом и калечить судьбы остальных мирян. Клуас усмехнулся, ведь теперь смотрел на своего брата, как на повзрослевшего ребенка, который просто еще не мог расстаться с криминальным детством. Конечно же, деньги легкие, но кровавые… Нет, Майклсон не стал вдруг резко святым. Прежние сталь и непоколебимость все еще были в его душе, но исчезла жестокость.

Парень уселся напротив брата, вальяжно расположившись в кресле. Он скрестил руки на груди и с ухмылкой уставился на Клауса.

– Ты остаёшься верен своему обещанию? – произнес Коул.

– Ближе к делу.

– Нет, – Майклсон поднялся и подошел к брату. Он бесцеремонно взял бокал, наполнил его качественным виски и сел обратно в кресло. – Я рад, что ты остепенился, наконец… Да и Елена – это та девушка, ради которой стоит пойти на уступки… И я к ней хорошо отношусь, ты не подумай… Просто… В этот день несколько лет назад убили нашу сестру и…

– Так вот оно что!..

Клаус не потерял былого лоска. Он растянулся в улыбке, демонстрируя свой оскал, и приблизился к парню, сохраняя при этом какое-то маниакальное выражение лица. Он чему-то усмехнулся и, отстранившись, достал пачку сигарет и зажигалку.

– Ты винишь в меня в том, что я отстранился от семьи… Что якобы позабыл истинную сущность нашей дьявольской семьи, смерть нашей любимой сестренки…

– Я виню тебя не в этом. Ты же знаешь, я уважал и буду уважать любой твой выбор, – резко отозвался Коул. – Я виню в тебя в том, что ты надел на себя розовые очки и не желаешь их снимать.

Клаус закурил. Едкий дым тут же начал распространяться по пространству этой комнаты. И нет, братья не станут врагами. Это столкновение. Столкновени мировоззрений, взглядов и дилемм.

– Эта цыганка уже погубила Ребекку, даже Локвуда она свела с ума… С матерью она разорвала все отношения… – Коул хотел сказать еще кое-что, но не стал. Не стал напоминать об истинной причине бракосочетания. – Она погубит и тебя… Ты купился на красоту, ты женился на дьяволице.

– Хватит, – оборвал Майклсон и сделал очередную затяжку. – Я не стану с тобой о ней разговаривать.

– Ты думаешь, что приручил ее? – Коул усмехнулся. – Ну что ж, тешь себя иллюзией, тешь…

Клаус провел взглядом брата и сделал еще одну затяжку…

Уже вечером его встречала приветливая Елена с ужином и отличным настроением. Клаус мог разговорить ее, мог поцеловать ее, заняться с ней любовью… И он не приручил ее? Да он заново научил ее дышать, жить! Она его. И больше никто и никогда не посмеет отобрать ее у него. Никогда…

Девушка сидела в зале, читая какую-то книгу. Клаус вошел в комнату, которая освещалась лишь торшером. Он прикрыл дверь и, пройдя вглубь, тихо сел рядом со своей женщиной. Елена была в атласном халатике, ее волосы были растрепаны, а сама девушка была полностью увлечена жизнью своих героев. Она будто жила. Любила и дышала вместе с ними. Литературой Гилберт увлеклась ровно с того момента, как стала главным директором театра. У девушки появлялись идеи для постановок, и эти спектакли вызывали ажиотаж. За ее спиной было несколько шикарных ролей, которые прославили ее в театральном мире. А еще она знала, что даже если бы были и провалы, то рядом всегда был бы тот, кто поддержал бы.

Клаус аккуратно привлек девушку за талию и она, подавшись ему, устроилась поудобнее, не отрываясь от книги.

– Как прошел твой день? – тихо промолвила миссис Майклсон, дочитывая последний абзац в книге.

– Нормально, а у тебя как?

Она дочитала последнее предложение и, вложив закладку, закрыла книгу; отложив ее в сторону Елена повернулась к мужу и, обняв его за плечи, нежно поцеловала его.

Цыганка бесконечно благодарила Клауса за то, что он стал для не той самой опорой, которой у нее никогда не было. Девушка была нежной, страстной и верной. Клаус ни на минуту не сомневался в ней. А еще она умела демонстрировать, как сильно он ей нужен.

Шатенка разместилась сверху на мужчине, целуя все более страстно. Он развязал пояс, снял с плеч атласную вещь и в скором времени отбросил ее в сторону. Девушка откинула голову, предоставляя себя своему мужу, который боготворил ее. Дыхание сбивалось, желание становилось все сильнее, а мысли стирались, как и последние воспоминания. С этим мужчиной у нее есть будущее и есть настоящее. Нет никаких вечных трений, проблем, дилемм и противоречий. С ним спокойно, тихо и стабильно. С ним Елена чувствует себя под защитой. Шатенка отдается опиуму чувств, ощущая себя безгранично свободной. И ни от кого не надо прятаться. Можно дышать, любить и улыбаться… С ним можно жить.

Пока девушка отдавалась страсти, занимаясь любовью с самым дорогим человеком, ночь продолжала обнимать город, храня в себе самые сакральные и самые похотливые мечты и тайны. Разглядывая ночной небосвод, усеянный плеядой звезд, девушка пила спиртное в бокале и чему-то улыбалась. Она знала, что эта ночь вновь станет точкой невозврата, а последствия ее будут еще более губительными. Но человеку свойственно совершать одни и те же ошибки.

Вскоре дверь автомобиля открылась и в салон машины сел улыбчивый мужчины. В его глазах можно было увидеть тот блеск, который говорит лишь об одном: свобода, независимость, исполнение любого желания. Когда человек независим и может удовлетворять собственные желания – он может позволять увлекаться себе кем или чем угодно. Мимолетно, но в омут с головой. На устах – улыбка, говорящая о цинизме и бесчувствии человека. И никакой душевной боли или душевных трений. Все у него шикарно и неимоверно.

Кэролайн что-то сказала по водителю, и тот включил магнитолу, а затем завел автомобиль, и машина понеслась по ночным улицам Майами. Музыка Бьенсе лишь придавала таинственности, а свежий воздух мотивировал совершить что-то безрассудное этой ночью.

Мужчина протянул девушке маленький сверточек, и Форбс с радостью приняла его. Она увидела дорогое украшение и, поцеловав своего друга в щеку, принялась потешаться новой вещицей.

– Куда мы едем? – поинтересовался он, отпивая из бутылки виски.

Форбс усмехнулась, оглядывая Сальваторе. За эти шесть лет он слишком сильно изменился. И дело не только в его непринужденности в общении, всеобъемлющем гедонизме и самоуверенности. Дело в том, что внутренне он тоже поменялся… По крайней мере, ей так казалось. За эти годы Кэролайн стала подругой и соратницей, а Сальваторе видел в ней свою нежную и любимую Розали… Хотя бы через общение с Форбс Деймон мог избавиться от всепоглощающего одиночества.

– Знаешь, как перебороть страх? – промолвила блондинка. – Пережить его заново. В полной мере. Пока ты отдыхал в Европе последние два месяца, я вплотную занялась твоим убежищем…

Она как-то загадочно улыбнулась и после не вымолвила ни слова.

«Я слышал скрежет кровеносных систем и то, как сосед поднимается ночью, чтобы проверить своих детей. Я слышал звон в ушах, слышал, как капает в кране вода, и тикают часы. Мне казалось, что я слышал свой внутренний голос и чей-то шепот. Я ощущал какую-то невыносимую потребность в том, чтобы с кем-нибудь поговорить, но вместо этого вынужден был терпеть многоголосие, громкость тихой ночи. Сон смыкал мне глаза, но я не мог им забыться, а спиртное лишь прибавляло головной боли. Я точно не помню тот момент, когда все это началось, но я точно уверен в одном: это продолжалось недолго.

Оглядываясь, я усмехаюсь прежней своей чувствительности. Оглядываясь, я понимаю, что достиг зрелости только сейчас. Оглядываясь, я понимаю, что никогда не вернусь в прежнюю, полную безысходности, жизнь. Сейчас меня волнуют лишь деньги, виски и развлечения».

Они остановились у той самой фермы. Сальваторе усмехнулся, оглядывая пространство. Все тоже кукурузное поле, все тот же дом, то же небо, те же звезды… Не изменилось ничего. Мужчина усмехнулся тому, что в его душе ничего не дрогнуло. Забавно… Все же, чувства остывают.

– Я сделала капитальный ремонт. Можешь не благодарить.

Кэролайн провела Сальваторе в особняк, где от прежней обстановки не осталось и следа. Все было идеально обставлено, создавая уют. Деймон оглядывал мебель, понимая, что ему, видимо, суждено прозябать на этой ферме до конца своей жизни. Мужчина рассматривал новую, стильную мебель, рассматривал обстановку. Он нашел даже мини-бар в зале, который был в каких-то бежевых оттенках. Деймон и Кэролайн прошли на кухню. Два бокала. Виски. Лед.

– Я вижу нового человека. Где прежняя тоска, депрессия? Где отсутствие тяги к жизни? Передо мной образ циничного, обаятельного мужчины, способного сводить любую женщину с ума.

Сальваторе усмехнулся и чокнулся бокалом с бокалом Кэролайн.

– За новый образ, – проговорил он и осушил бокал до дна.

– Какие планы на будущее?

– Завязываю с профессией офтальмолога и подаюсь в меценатство.

Блондинка оскалилась.

– Все однажды это делают…

– Подаются в меценатство? – спросила Форбс с издевкой. Но Сальваторе пережил то ребячество и уже спокойно реагировал на некоторые выпады своей подруги.

– Забывают о прошлом, – уверенно произнес Деймон.

– Тебе за сорок. Нет желания завести семью?

– А я последователь твоей теории, Кэрри. Никаких отношений, никакой привязанности. Полная свобода и безграничность.

Он ушел оглядывать свою новую обстановку, а Кэролайн, облокотившись о спинку стула, задумчиво произнесла:

– Замкнутый круг.

====== Глава 41. Не жди. ======

Она сидела в своем кабинете, беседуя с режиссером по поводу новой пьесы. Елена улыбалась и смеялась, когда тот рассказывал об оплошностях начинающих актеров. Со своим коллективом Гилберт была в хороших отношениях. Этому она научилась у Элайджи. Лучше, когда тебя уважают и не боятся быть с тобой честным. Конечно, существуют сплетни, и Гилберт понимала, что это неизбежно. Но быть в хороших отношениях со своими коллегами – это потрясающе.

В Майами царила прекрасная погода: теплое солнце, тихое море и легкий ветерок. Словом, в ее жизни появилась внешняя и внутренняя гармония, которую девушка так долго искала. И она знала, что любит своего мужа, любит свою работу и радуется каждому дню. Даже несмотря на разрыв отношений с матерью, Елена всегда оставалась позитивной. По крайней мере, последние три года.

В кабинет вошла секретарша.

– Миссис Майклсон, к вам Джон Вундт.

Елена прищурилась и, устремив взор на девушку, спросила:

– Это кто?

– Сценарист, – ответил вошедший.

В нем была статность и грация, а еще напыщенность в сочетании с самоуверенностью. Он прошел внутрь кабинета и остановился возле стола шатенки, которая удивленно уставилась на того наглого гостя. Он улыбнулся и, приблизившись, произнес:

– Разрешите с вами поговорить… наедине.

Гилберт поднялась и попросила своего режиссера и секретаршу покинуть кабинет. Она предложила присесть загадочному незнакомцу, чувствуя, как сердце заполоняет тревога. Именно та тревога, которая говорит, что должно случится что-то очень нехорошее.

Цыганка решила отбросить свои душевные терзания и отвлечься на что-нибудь. Рано или поздно, но проблемы решаются.

– Я вас слушаю.

От мужчины исходил тонкий аромат Версачи, и этот запах вызывал ассоциации и воспоминания. Странно, но когда Елена и позволяла себе думать о своем отце, она уже более не чувствовала той боли, той любви или того трепета, что раньше. Елена просто полюбила другого человека, просто научилась жить без того, от кого когда-то сходила с ума.

– Я наслышан о вашем театре и ваших пьесах, которые не вызывают ничего, кроме ажиотажа.

Елена ухмыльнулась и, подняв подбородок выше, продолжила слушать Вундта, зная, что она стоит в преддверии чего-то грандиозного.

– Я собираюсь поставить пьесу по этому сценарию, – мужчина протянул шатенке толстую стопку листов. – Краткая аннотация на первой странице.

Девушка перевернула титульный лист и, усевшись удобнее, взглянула на аннотацию. Шатенка читала, а лицо ее хмурилось, что немного пугало Джона. Но он знал, что эта дама любит драматические пьесы, конфликты и плохие концовки, а отсюда следует, что миссис Майклсон должна согласиться.

Елена вчитывалась в каждую строку, но сердце билось спокойно, хоть и неприятные ассоциации пробуждали и без того взбунтовавшуюся тревогу. Эта пьеса вызовет ажиотаж, эта пьеса принесет огромную прибыль, и, что самое характерное, она (пьеса) станет известной. Пора отбросить личные притязания и взглянуть правде в глаза. Пора быть смелой. Гилберт усмехнулась и, отложив листок, внимательно посмотрела на сценариста.

– У меня есть два условия, – ледяным голосом промолвила шатенка. – Во-первых, прибыль дели шестьдесят на сорок, ибо я вношу больший вклад: мои актеры, мой театр, мои осветители и прочие мелочи. И во-вторых, режиссера тоже назначаю я.

Мужчина откинулся на спинку стула и с ухмылкой взглянул на директрису театра.

– А я слышал о том, что жена самого Клауса Майклсона отличается своим характером.

– Это не влияние мужа – влияние моей природы, – последнюю фразу Елена выговорила с привычным акцентом, к которому не возвращалась на протяжении многих лет.

Вообще Елена давно забыла про свою истинную сущность. Танцы у костра сменились деловыми встречами, цыганские одеяния – официальными костюмами, а привычный акцент – обычной речью. Словом, Гилберт полностью походила на свою мать. Иногда девушка чувствовала тоску и, гуляя по берегам Майами, заглядывалась на танцующих цыган. Но как только желание присоединиться к ним рождалось – Елена тут же отгоняла от себя эти мысли и возвращалась к бытовым ситуациям.

– Хорошо, – вымолвил, наконец, Джон. – Но и у меня есть одно условие.

Елена придвинулась ближе, демонстрируя то, что она вся во внимании.

– Я хочу, чтобы главную роль сыграла одна актриса.

– У нас много чудесных и талантливых актрис, – пожала плечами девушка. – Но я не против, если вы предложите свою кандидатуру.

– Я настаиваю, миссис Майклсон. Я определился. Это вы.

Девушка услышала, как открылась дверь, и кто-то с тихой бранью ввалился в квартиру. Девушка подскочила с дивана и, улыбаясь, побежала встречать мужа. Она обняла его, оставляя на щеке поцелуй. Пакеты из рук мужчины выпали и с грохотом упали на пол. Майклсон обнял жену в ответ и поцеловал ее, прижимая к себе крепче. Сейчас он был счастлив и проблемы на работе показались ему просто пылью. А вот она, чьи губы он счас целует, – и есть смысл его грешной жизни.

Клаус прижимает Елену к стене, а его рука уже проникает под атласную материю халатика.

– Стой, – прерывает шатенка, отстраняя мужчину. – Я хочу тебе кое-что рассказать.

Он нахмурился, демонстрируя поддельную обиду. Шатенка улыбнулась и, поцеловав мужчину в щеку, отстранила его. Шатенка взяла один пакет с продуктами и отправилась на кухню. Клаус последовал за женой, поедая ее взглядом и готовясь к тому, что эту ночь они снова будут единым целым.

Елена поставила пакеты и принялась разогревать ужин.

– Ты хотела что-то рассказать, – произнес Клаус, раскладывая купленные продукты по полкам холодильника. – Я просто хочу скорее приступить к тому, на чем мы остановились…

– Ник, каждую ночь мы вместе…

– Мне тебя мало.

– А как у тебя день прошел? – обернувшись, она улыбнулась и снова развернулась к плите. Елена не боялась, была уверена в своих чувствах к Клаусу. Скорее, она была напугана его реакцией. Конечно же, это можно понять. Но прошлое должно оставаться в прошлом.

И пока Клаус, поедая ужин, с упоением рассказывал о делах в своем бизнесе, шатенка старательно делала вид, что слушает. Она погружалась в поток своих мыслей и постепенно пришла к выводу, что эта роль все-таки нужна ей. Ведь единственный способ избавиться от страха – пережить его снова. Каждое мгновение, каждую секунду прочувствовать ярко. И когда научишься справляться с этим чувством, когда придет осознание, что ничего страшного в темной комнате нет – тогда можно будет вздохнуть с облегчением.

– Сегодня ко мне приходил сценарист. Джон Вундт. Он хочет поставить пьесу в моем театре. Все довольно выгодно: прибыль шестьдесят на сорок, мой режиссер и я назначаю своих актеров…

– Я тебя поздравляю! – с улыбкой промолвил мужчина. – Это будет действительно круто!

– Он просит меня на главную роль…

Клаус поднялся, подошел к холодильнику и вытащил бутылку вина. Два бокала. Немного льда. Только на душе почему-то не радостно. Становится еще хуже. Елена натягивает улыбку и, чокаясь бокалам, выпивает, слушая радостные речи своего мужа.

– Послушай меня! – не выдержала Елена. Клаус замолчал и внимательно посмотрел на супругу. – Мне придется играть девушку, которая влюбилась в своего отца…

Мужчина прищурился, не понимая в чем дело; потом он усмехнулся и стал вглядываться в глаза цыганки, словно надеясь, что это шутка. Но Елена была серьезной, и в ее голосе не было ни нотки юмора. А потом в Клаусе зародилась дикая злость. Та самая злость, которая возникает у любого мужчины, чья женщина возвращается к своему прошлому. Злость быстро сменилась отчаяньем. В голове Майклсона зародилась мысль, что Елена всегда будет любить только одного человека. А сам Клаус был лишь заменой, отвлекающим маневром. Вновь злость.