Текст книги "До новых снов с тобой...(СИ)"

Автор книги: Ana LaMurphy

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 29 страниц)

====== Глава 1. Балансируя между. ======

В баре, в котором он сидел, было тесно. Мало того, что было тесно, так еще было и душно. Здесь толпилось слишком много людей. В воздухе витал запах дешевых духов, пива и тухлой еды. Барные стойки были в грязи, пыли и мухах. Словом, здесь была типичная обстановка бедного, провинциального городка. Хуже всего вышеперечисленного было то, что какая-то девушка в длинном, потрепанном платье горланила какую-то песню, явно не попадая в ноты. Ее пение забавляло остальной блудный, ужасный народ, но одного гостя она выводила из себя. Кроме того, возле нее крутились пьяные, грязные мужики, которым она иногда позволяла касаться себя. Порой, из ее горла вырывался какой-то хриплый, истерический хохот, который выводил из себя этого самого гостя.

Он оглядывал эту падаль, оправдывая этих людей только тем, что их, наверное, доконала жизнь. Кроме того, пойти в этом скучном городишке, действительно, было больше некуда. Он допил свой отвратительный бурбон, небрежно бросил деньги и собирался уходить, но кто-то его остановил. Мужчина взглянул на того, кто посмел к нему прикоснуться. Деймон оглядел гостя. Он сразу выделялся на фоне всей этой ужасной шумихи, и было ясно, что он либо приезжий, либо вынужден ютиться здесь, находясь в бегах.

Они могли побеседовать, ибо с другими было бесполезно разговаривать. Разве что обсуждать пошлые темы, рассказывать выдуманные истории и поддаваться разврату, которому поддается любой в этом баре.

Деймон сел к гостю. В этом уголке бара народу было меньше, а рядом была дверь, которая никогда не закрывалась. Холод обволакивал тело, а свежий воздух напоминал о том, что есть какое-то другое место, полное гармонии, теплоты и спокойствия. Деймон вспомнил, что с детства мечтал о том маленьком, но уютном уголке, в котором ему будет комфортно и душой, и телом. Но, пока он этого угла не нашел… Однако свято верил, что каждому удастся испытать это чувство удовлетворения. Даже этой девушке, которая продолжала напевать свои похабные, лишенные смысла, песни.

Деймон обратил взор на собеседника, который наблюдал за певицей. В его глазах была какая-то неподдельная тоска, причиной которой было то ли упущенное, то ли не обретённое счастье. Сальваторе подозвал официантку и заказал два стакана бурбона, к отвратительному вкусу которого он привык. Она кивнула и направилась к барной стойке.

– Вот смотрю я и думаю: отчего все мы отшельники? – начал гость, нарушая молчание. – Посмотри на нее. – Он указал на певицу. – А ведь было время, и она была настоящим запретным плодом. Что сейчас? Сейчас это уже и не … так, – махнул он рукой, – игрушка.

Официантка, девушка лет двадцати, поднесла бурбон. Деймон протянул купюру. Лицо девушки выглядело как лицо сорокалетней женщины. Ее потрепали выпивка, мужчины и работа. Здесь каждый одинок. Но не отшельник. Скорее, просто бродяга. Мужчина выдохнул и протянул своему собеседнику бурбон. Отвратительный напиток обжег горло. Пение этой девушки, хохот и звон бокалов, жужжание мухи, громкие споры – к этому постепенно начинаешь привыкать. А потом не хочешь уходить, понимая что только здесь, рядом с другими бродягами не чувствуешь себя таким одиноким.

– Смотри на нее, – продолжал мужчина. – Красавицей была! А сейчас? Поносила ее жизнь. Цыганка! Видел ли ты когда-нибудь цыганок?

Сальваторе усмехнулся и отвел взгляд на бедную официантку. Ее тоже доставала эта работа. Она устала душой. Она выпита до дна, как бутылка хорошего сладкого вина. В ней иссушена жизнь! Как и в каждом, кто был здесь.

– Нет, – продолжал мужчина, глотая бурбон. – Не тех, о которых ты подумал! Нет! Настоящих. Их тела великолепны. Они как кошки. Так и трутся о твои ноги, но когда ты хочешь коснуться их, так сразу выпускают когти!

– Нравится экзотика? – усмехнулся мужчина, глядя на стакан с выпивкой.

– Это что-то особенное… Но души! Цыганская любовь – жаркая. Никто не способен так любить, как они. Они дарят себя, они дарят весь спектр своих чувств!

– Красиво говоришь.

– Я любил одну цыганку. Ох, как и она любила… Нет никого страстнее этих девушек! И нет никого несчастнее молодых цыганок.

Вновь затянули какую-то песню. Наречие здешних беженцев Сальваторе плохо понимал, как и то, что он вообще здесь делает. Ему бы пора вернуться в маленький номер мотеля, а потом исчезнуть, оставив какой-нибудь несчастной официанточке солидную сумму денег, которую она либо пропьет с горя, либо потратит на младших.

Песня была пропитана тоской и некой обреченностью. Трагизма придавало еще и то, что голоса исполнителей были жалки и ужасны. Такие люди лишены каких-либо талантов. Ну, одарены все же одним – пить. Все подхватили слова песни, будто молитву в церкви. Деймон наблюдал за этими людьми-бродягами, держа в руках грязный, надбитый бокал бурбона.

В маленькие, пыльные окна пробивался лунный свет. Полотно неба было без единой звезды, как и жизнь этих людей без единого намека на какую-либо надежду в то, что их бедность однажды прекратится.

Но вскоре и эта временная тоска прекратилась. Вновь загорланили, вновь стали материться, ссориться, пить, танцевать и ругаться. Да… народ мало чем сломишь. Их желание заливать тоску водкой или бурбоном не погасишь, не извлечешь.

– Да, – наконец произнес Сальваторе. – Быть может, мы все отшельники-бродяги, вынужденные терпеть реалии мира и мириться с действительностью.

Собеседник взглянул на Сальваторе, который решительно поднялся.

– Быть может, все цыганские девушки самые страстные и несчастные, но они самые хитрые… Довелось мне общаться с одной из них. Все сердце мне изранила… От несчастья своего она мою жизнь в пепел превращала? Или от удовольствия? Не знаю. В одном точно уверен…

Он взглянул на бедную официантку, которая бегала по этому маленькому бару, терпя шлепки похотливых, обрюзгших мужиков и насмешки каких-то блудливых девок.

– В чем же?

– Да неважно, – он махнул рукой и направился к официантке.

Ее голубые глаза потеряли былой блеск, который должен быть в глазах любой двадцатилетней девушки. В ней не было того стремления веселиться, жить, любить и наслаждаться. Жизнь в ней потухла, как фитиль. Порой, жизнь сгорает, порой остывает медленно, и не знаешь какой из этих двух исходов хуже.

Кто-то упал со скамейки и все оглянулись, чтобы посмотреть. Потом стали слышны громкий хохот и самая отвратная ругань. Этот бар был ужасным местом. Все здесь навевало какую-то жуткую, ужасную тоску. Сальваторе вновь двинулся к девушке. Он подошел к ней близко и, толкнув ее плечом, положил в ее карман те деньги, которые у него были. Вышло грубо и, наверняка, эта бедная девушка почувствовала себя еще более униженной и оскорбленной, но после она поблагодарит того красивого незнакомца, которого никогда больше не увидит.

Выйдя, он вдохнул свежего, чистого воздуха и двинулся к пляжу. Здесь было так же грязно, как и в баре, несмотря на то, что это было побережье. В воздухе витал запах соли, рыбы и водки. Запах водки и рыбы был еще более отвратительным, чем запах бурбона в том ужасном баре!

Деймон шел по пустынному берегу, видя, как впереди молодежь танцует возле костра. И почему огонь не тух?.. Ведь тут был ветер. Интересный вопрос, ведь иногда и души не тухнут, несмотря на то, что дует ветер жизни, который нельзя остановить по собственному желанию.

Возле костра был иной контингент. Эти молодые люди веселились без спиртного, но по-своему. Длинные платья девушек и распахнутые рубашки парней. Кожа их была загорелой. Волосы темные и густые. В глазах – огонь, которого были лишены те посетители бара. Деймон остановился поодаль, смотря за тем, как они отдаются пляскам. Да, все-таки тот незнакомец был прав… Этот народ наиболее буйно отдается порыву своей страсти, отдается всей рьяности чувств.

– Дрина! – закричал кто-то. – Дрина, хватит сидеть!

Поднялась девушка, которая до этого оставалась незамеченной. Она устремила взор лишь в одну точку. Девушка была одета в черную, длинную юбку и в зеленый топ с длинными, расклешенными рукавами. Всем парням предстала взору ее зона декольте, оголенная поясница, оголенный живот. Деймон сразу заметил похотливые улыбки на их лицах и собирался уходить, но эта незнакомка пустилась в пляс. Музыка напоминала какой-то транс, и казалось, что все на какое-то мгновение просто замерли.

Ее тело извивалось, а сама девушка смотрела в пустоту. Создавалось впечатление, что ее взгляд, ее сердце – все было лишено чувств. Ее каждое движение гипнотизировало, заставляло поддаваться опиуму красоты и восхищения. Те девушки, с которыми Деймон развлекался в ночных стриптиз-клубах были просто ничто по сравнению с этой цыганской девушкой, которая не видела перед собой никого и ничего. Все ее желание было направлено лишь на то, чтобы отдаться музыке и без остатка раствориться в этой странной, но по-особенному магической ночи.

Потом заиграли барабаны, и шатенка задвигала бедрами, искусно, со знанием дела мастерицы. Музыка учащалась, как и ее движения. Какой-то парень стал бить в бубен, задавая сложность темпа. Ее рукава и юбка развевались во время движений. Все ее тело было перенасыщено движениями и какой-то таинственностью. Она набирала темп, на лице оставаясь такой же черствой и сухой.

Да! Их тела пропитаны жаром! Но души – холодом.

Девушка танцевала, вызывая улыбки. Лишь луна и пламя костра освещали ее смуглую кожу. Шум прибоя и ветра придавали какую-то харизму этого странного вечера. Деймон ясно осознал одну вещь: если он и будет когда-то отшельником, то пусть он будет в этой компании. Здесь они несчастны по-своему, также бедны и одиноки, но в них нет погасшего фитиля жизни.

Музыка набирала обороты, а шатенка продолжала двигаться, заставляя весь мир вокруг замереть и любоваться ее движениями.

Да, для себя Сальваторе твердо решил скитаться с бродячими танцорами. Ему не хотелось становиться бродягой и пьяницей. Ему хотелось вкусить этого вина молодости, ему хотелось почувствовать жар жизни, жар тела этой танцовщицы! Ему не хотелось медленно гаснуть. Он желал пить Вино Жизни. Он желал отдаться потоку страсти.

Девушка внезапно остановилась и, посмотрев несколько секунд в пустоту, развернулась и направилась в темноту.

– Дрина! Куда же ты? – закричала одна из девушек.

Но та, ничего не ответив, спокойно пошла по желтому песку, держась за ткань своей длинной, черной юбки.

Юная Дрина! Красивая, страстная девушка, любящая в этой жизни только собственные танцы! Деймон бы отправился за ней, но он прекрасно понимал, что никогда не станет единым целым с этим миром цыганской страсти. Он побрел в обратном направлении, понимая, что сегодня смог скоротать очередную ночь бессонницы.

Порой, миры соприкасаются. Миры уличных танцоров и заядлых пьяниц. Миры отъявленных красавиц и бедных официанток. Миры бедности и богатства. Миры смирения и непокорности. За эту ночь он смог понять это и даже получил некое удовольствие от своего наблюдения. Ну, а завтра? Завтра ему придется вернуться в скучную, рутинную жизнь и навеки забыть о девушке Дрине, бедной официантке и о том, что сегодня он балансировал на грани миров.

====== Глава 2. Тонкость. ======

«Я слышал скрежет кровеносных систем и то, как сосед поднимается ночью, чтобы проверить своих детей. Я слышал звон в ушах, слышал, как капает в кране вода и тикают часы. Мне казалось, что я слышал свой внутренний голос и чей-то шепот. Я ощущал какую-то невыносимую потребность в том, чтобы с кем-нибудь поговорить, но вместо этого вынужден был терпеть многоголосие, громкость тихой ночи. Сон смыкал мне глаза, но я не мог им забыться, а спиртное лишь прибавляло головной боли. Я точно не помню тот момент, когда все это началось, но я точно уверен в одном: это продолжается слишком долго.

Сейчас я сижу в своем кабинете в одном из крупных городов Штатов и жду прихода очередного своего пациента. Я даже не знаю, что хуже: смотреть на него или слушать. Все, к чему сейчас я стремлюсь – забыть обо всем и отвлечься на свою работу, но даже она не избавит меня от той невыносимой тоски, которая породила бессонницу и депрессию.

Я выпил очередную чашку горького противного кофе, которое меня не взбодрит. Я сейчас буду осматривать своего пациента и буду стараться делать вид, что мне не плевать. Самое ужасное даже не это. Сегодня понедельник. Завтра такой же скучный рутинный день. Послезавтра снова. Потом выходные, которые вроде бы дарят временную свободу. А потом снова целая неделя. Кому бы я ни звонил, все заняты своей скучной однообразной жизнью, которая кажется им увлекательной. Мне хочется умереть… От бессонницы возможно сойти с ума? Стать психически нездоровым? Сумасшедшим? Ведь если я стану психом, моя жизнь окончательно покроется какими-то иллюзиями, а правда этого серого ничтожного мира исчезнет. Я уверую в собственную ложь, заведу знакомство с несуществующими людьми и стану свободным! Буду разговаривать с психотерапевтом и рассказывать ему свой бред… Забавная перспектива.

Мелодия Бетховена, доносящаяся из другого кабинета, а также тиканье часов – все это сводит меня с ума. Я чувствую, как теряю интерес даже к собственной работе. Мною овладевает апатия – самое, наверное, страшное чувство. Почему? Потому что плевать на то, что будет после того, как меня уволят, где я буду брать деньги.

Я откидываюсь на спинку кресла и перевожу взгляд на белый потолок. Вчера еще я мечтал о красивой девушке Дрине, думал о несчастной судьбе той официантки, а сегодня я хочу исчезнуть из этого мира. Сон подчиняет. Еще чуть-чуть и я свихнусь. Ну и пусть…»

В кабинет постучали и вошли. Деймон поднялся, уставившись на женщину, вошедшую внутрь. Ее черные волосы были аккуратно собраны крабиком. На ней были классические брюки и светлая обтягивающая блузка. Стоя сейчас здесь, Сальваторе вспоминал события, приключившиеся много лет назад. Время не лечит, но дает возможность понять, осознать собственную глупость. В этой женщине есть красота, надменность. В ней есть редкое сочетание красоты и ума. Но совершенно нет души. Холодная, расчетливая, циничная женщина, от которой он когда-то сходил с ума, сейчас не пробуждала былых чувств. А может, это его апатия? Может, это просто безразличие к своему прошлому? Он не знал, но для учтивости предложил сесть и выпить. Она согласилась. Бурбон был качественный, совсем не такой, как в том баре.

Невольно всплыл образ той официантки. Как она? И как поступила с деньгами? Напилась ли? Потратила? Может, это не столь важно? Может..?

Он налил и себе, нарушая священный принцип не пить на работе. Он сел напротив столь красивой особы и устремил взор на янтарную жидкость в бокале. Вкус бурбона приелся, как и вкус жизни. И дело даже не в банальном разочаровании в жизни, дело в разочаровании в себе. Ему тридцать восемь. Позади неудачные романы, построенная карьера, потерянные друзья… А что впереди? Ему больше не к чему стремиться. Ему и не хочется. Жизнь – движение, как кто-то сказал ему. А когда впадаешь в кому? Это уже не жизнь... Какое-то глупое существование...

Он отпил немного, и зачем-то посмотрел на время. Без четырнадцати минут шесть. И почему за четырнадцать минут до конца рабочего дня пожаловала она? Зачем они сейчас молчат, пьют спиртное и пытаются подобрать слова?

Женщина придвинулась ближе. От нее пахло резкими, но манящими духами. Однако сейчас Сальваторе предпочел бы общество бедной официантки или Дрины, чем этой женщины.

– Ты – лучший офтальмолог в нашем городе. А я – одна из богатых женщин, чей ребенок нуждается в окулисте.

Сальваторе равнодушно взглянул на нее.

– Ей собираются сделать операцию, но я хочу, чтобы ты осмотрел мою дочь.

На самом деле, ему было плевать на деньги. Он достиг того уровня зрелости, когда гонишься не от жизни за деньгами, а от денег за жизнью. Деймон снова сделал глоток спиртного и вновь взглянул на часы. Без четырнадцати минут шесть. Какая же долгая минута!

– Она потеряла зрение в шесть. Сейчас ей двадцать. Мы наконец нашли донора, и … Не будь циником, Сальваторе! – вспыхнула женщина. – Я заплачу.

– Не расплатиться тебе вовек златом за мою…

Он не додумал эту фразу. Но решил домыслить. Мужчина встал, подошел к окну и зачем-то открыл его. Свежий воздух потоком ворвался в его кабинет, наполняя свежестью стены маленького помещения. Но кто бы свежестью наполнил его душу?

– Хорошо,– ответил он, отдаваясь порыву своей души. – Хорошо, Изабель.

– Я приведу ее тебе завтра к…

– Двум часам дня, – сказал он, все так же не оборачиваясь.

Она смотрела ему в спину. Чувствовала ли она вину? Или просто пыталась найти объяснение тому, почему такой страстный и веселый мужчина превратился в циничного и холодного врача? Но это занятие ей вскоре наскучило, и Флемминг покинула кабинет, не удосужившись и попрощаться.

Деймон сел в кресло и закрыл глаза, которые стали красными от частых бессонниц. Ему казалось, что он сможет перебороть их, ему даже начало казаться, что он испытывает сонливость, но все это, в конечном счете, все трансформировалось в скучные ночные часы.

Перед глазами вновь всплыл образ танцующей Дрины. Красивой, обворожительной цыганской девушки, с которой он бы с радостью скоротал одну из ночей. Ее глаза, лишенные эмоций, так и манили, а телодвижения сводили с ума любого зрителя. Сейчас Сальваторе пришел к выводу, что если он в скором времени и потеряет работу, то отправится именно в то место. Ночи в барах, общения с незнакомцами, бедные обиженные официантки и страстные красивые цыганки – это напоминало утопическую мечту.

«Когда не можешь избавиться от бессонницы – сутки превращаются в бесконечность. Я мечтал, чтобы самолет, благодаря которому я совершал перелеты, внезапно упал и разбился о скалы. Я переходил дорогу на красный, мечтая попасть под машину, но получал лишь штрафы и кулаком по лицу от водителей…»

Следующий день был похож на предыдущий. Деймон сидел в своем кабинете, принимая посетителей, отвлекаясь на свои мысли. Он поглядывал на часы, понимая, что встречи с Флемминг не избежать. Ему не хотелось лицезреть точную копию своей бывшей большой любви, ему не хотелось говорить медицинские термины и делать какие-то прогнозы. Он начинал скучать по тем напевам и цыганским пляскам возле костра. Он начинал скучать по той бедной официантке и с радостью бы вернулся в тот маленький, прибрежный городок.

Мужчина услышал громкий говор и звон браслетов за дверью. Он приподнялся и взглянул на часы. Отлично. Два часа. Значит, Изабель привела свое цыганское отродье и, скорее всего, весь табор.

Дверь открылась и показалась брюнетка; на своем наречии она громко беседовала с тем, кто был в темноте. Деймон почувствовал острую головную боль и то, что он хочет как можно скорее избавиться от присутствия Изабель и ее дочери. Но встречи было не избежать.

Они вошли. За спиной Флемминг скрывалась девушка, которая не спешила показываться на глаза. Деймон не спешил ее разглядывать. Его настроение перевалило за минус уже давно и стремительно набирало скорость, так что интерес к девушкам он потерял в том смысле, что усмирил свою мужскую сущность.

На руке дочери было одето много жестяных браслетов-колец, которые то и дело звякали и выводили из себя. Сальваторе взглянул на гостью.

Дрина. Цыганка Дрина и есть дочь Изабель? Как она так быстро перебралась из той провинции в этот город и почему танцевала с бедными? Теперь понятен ее странный пустой взгляд. Он и сейчас был таким же.

Дрина! Эта девушка не выходила из его мыслей на протяжении всех дней. Он мечтал о ней, а сейчас узнал, что она дочь первоклассной суки Флемминг! И что дальше? Ей всего двадцать… Ее кожа смугла, тело горячо, а душа холодна. Ее танцы подобны гипнозу, которые заставили его отвлечься на время от своей депрессии.

Деймон предложил сесть и сел сам, уставившись на пустой лист с важным видом знатока. Нет, волнения и стеснения он не испытывал, ровно как и влечения хотя бы к одной из этих особ. Ему хотелось лишь обдумать свои дальнейшие действия.

– Ее будут оперировать лучшие хирурги нашего города.

– Тогда зачем я? – равнодушно произнес Сальваторе.

Дрина будто вздрогнула, но потом снова стала спокойной и равнодушной.

– Дело вот в чем: я вынуждена уехать в Европу по своим делам, а зная твою заботливость, решила…

– Повесить на меня мою дочь, – закончил Деймон.

– Эй! Я не одежда! Не надо вешать меня, я сама смогу позаботиться о себе.

Чувствовался явный акцент, который предавал некую харизму. Твердые звуки она произносила мягко, а ударения, порой, расставляла неправильно. Однако, несмотря на свой акцент, Дрина чувствовала себя совершенно уверенно. Сальваторе отложил бумаги и предложил пройти в смотровую.

Все процедуры, совершаемые в смотровой, проходили в полнейшей тишине. Деймон делал какие-то записи, читал историю болезни и рассказывал Изабель то, чего следует опасаться. Флемминг обрадовалась, что два окулиста сошлись во мнениях. На все время ушло около двадцати минут, однако за это время мужчина успел изучить девушку.

Ее повадки, – как и ее внешность, ее говор, – тоже были своеобразными. Девушка перемещалась неуверенно, но достаточно смело. Тонкими пальцами с длинными ногтями она держала свою медицинскую карточку. Ее браслеты не переставали звенеть, но они отлично смотрелись на ее тонких запястьях. Юная цыганка была в длинной юбке и майке на бретельках. Она была полностью погружена в свои мысли. Деймона она заинтересовала не как девушка, а как человек. Ее мир отличался от его, и сейчас дочь его осколка прошлого была единственным балластом, который стимулировал его на следующий день. Порой, просто хочется изучить человека, который живет в ином мире с иными убеждениями. Просто понять его мироустройство.

Все вернулись в кабинет. Дрина села напротив Сальваторе, подле матери, которая держала в руках сумку, готовясь заплатить.

– Все планирование операции описано верно. Я знаю этих врачей. Они – профессионалы.

– Иначе бы я и не платила им столько, – равнодушно проговорила Флемминг.

Дрина Флемминг. Немного извращенно звучит. Или девушка взяла фамилию отца? Где тогда отец этой красавицы? Хотя Изабель всегда была девушкой… ветреной.

– Ей будет трудно воспринимать мир… От тебя нужно лишь то, чтобы ты присматривал за ней.

– Сколько ты будешь в отъезде?

– Неизвестно. Командировка может продлится как неделю, так и месяц.

Отлично. Месяц с этой цыганской девушкой, которую он так стремится познать. Лучше не придумаешь.

– Ладно.

– Просто... Помоги ей. Она потеряла зрение в шесть…

– Семь! – перебила девушка, произнося слово, не смягчая согласные.

– А сейчас ей двадцать.

Шатенка чему-то усмехнулась.

Деймон колебался. Ему было плевать на деньги, ровно как и на свою работу. Единственное, чего ему хотелось, – просто пообщаться, еще раз увидеть ее танцы. И это его первый интерес на протяжении последнего месяца.

В кабинет проникал запах свежести и некой прохлады летнего дня. Ярко светившее солнце еще и согревало, в комнате даже было немного жарко… Однако восхищаться красотами природы Деймону не хотелось. Он вообще потерял ко всему интерес, а потому произнес следующее:

– Я согласен, – лишь за тем, что он надеялся пробудить в себе прежнюю тягу к жизни.

Изабель кивнула и поднялась. Поднялась и девушка. Ее браслеты снова задребезжали. Флемминг сказала, что свяжется сама с ним в ближайшие дни, а потом взяла Дрину под руку и повела к выходу.

Девушка шла по улице, слушая нотации матери про свое плохое поведение. Эта юная цыганка по-другому воспринимала мир. Она чувствовала тепло солнца, она слышала малейший звук и ощущала каждый утонченный запах. Она совсем забыла свои воспоминания о мире и боялась представить его. Она привыкла к такой жизни, которой она жила на протяжении всех тринадцати лет. И новая яркая жизнь ей казалась слишком сложной, но не совсем невозможной.

Шатенка шла по улицам, не видя прохожих. Она едва заметно улыбалась, слыша приятный мужской голос или утонченный запах.

Сейчас девушка сжимала в руках маленький синий камешек, который, согласно словам продавщицы на рынке, оберегал. Дрина верила в этот талисман и никогда его не забывала. Кроме того, она свято верила в то, что ложь продавщицы – правда.

– Я на озеро, – проговорила девушка со свойственным ей акцентом, резко остановившись на дороге.

Изабель хотела поговорить с дочерью серьезно, но прекрасно понимала, что это вряд ли удастся. Флемминг вспоминала себя в такие юные и годы и точно знала, что и ее дочь сейчас испытывает все тончайшие проявления молодости.

Не дождавшись ответа, цыганка поймала такси и, сев, сказала, куда ее везти.

Девушка хорошо ориентировалась в городе, несмотря на то, что была слепой. Она боялась, что заблудится, когда станет зрячей.

Место, куда цыганка пришла, было тихим и спокойным. Здесь было мало народа. Тень от деревьев защищала от теплого сияющего солнца, а воздух был кристально чистым и свежим. Пение птиц разносилось повсюду, и плескание воды заставляло успокоиться даже самого буйного. Девушка считала себя ребенком природы и поэтому любила это место, полное гармонии. Она чувствовала себя неотделимой частью этого маленького, но огромного мира. Дрина гуляла здесь одна, отдаваясь своим мыслям. Шатенка чувствовала прилив некой животрепещущей энергии. Не буйной, а животрепещущей. Каждая струна ее души будто играла в такт мелодии этой природы, этого мира. Сердце билось с особенным трепетом.

Она услышала шаги и резко обернулась, но тут же вспомнила этот запах парфюма.

– Когда-нибудь ты не разоблачишь меня.

Былая спесь хладной циничной девушки сошла и шатенка, сделав пару шагов, подошла к парню. Тепло его тела передалось и ей, и она чувствовала, как в душе ее трепещет любовь и нежность. Она почувствовала его руки на своей талии и подошла ближе, сокращая дистанцию до минимума. Она наслаждалась свежестью и запахом этого парня, его учтивостью, ненавязчивостью и тем, что рядом с ним ей не приходится надевать маски.

– Я боюсь, – произнесла она, кладя голову ему на плечо. – Боюсь.

– Я же рядом… Ты ведь позволишь быть рядом?

Она убрала его руки и, резко отстранившись, отвернулась. Она словно прятала взгляд, хоть никогда не умела этого делать. Порой, ее поведения не мог разгадать даже тот, кому она отдала свое сердце. Он знал ее уже давно, но она продолжала оставаться загадкой.

– Елена?

Она вновь обернулась. Ее резкость тонко гармонировала с ее плавностью. Тайлер еще сильнее влюблялся в эту загадочную девушку.

– Да, – ответила она, приближаясь к нему. – Только обещай, – шатенка схватила его за руки. – Обещай меня никогда не оставлять.

– Конечно… Обещаю.

Девушка обняла его, слушая песни птиц и то, как сердечко предчувствует что-то нехорошее. Страх ближайших перемен сводил ее с ума. Страх изменений в себе заставлял робеть и становится циничной, чтобы не выдать свои эмоции. Совсем-совсем скоро ее жизнь поменяется! Лишь бы только в корне не изменилась…

Дрина, она же и Елена, отпрянула от парня и пошла вперед, затягивая красивую, но грустную песню. А Тайлер? Он шел позади, любуясь изяществом этой красавицы, ее женственностью и ее великолепием. Его пристанище теперь возле ее ног. Навсегда.

====== Глава 3. Раненые птицы. ======

На этой шумной улице люди стремительно проносились мимо друг друга, не замечая красот мегаполиса. И речь здесь не об архитектуре, которая свидетельствовала о богатстве города. Народом можно было любоваться. За народом очень интересно наблюдать.

И девушка часто этим себя увлекала. Ее называли странной, юродивой, непонятной, но Елена следила за каждым человеком на этой маленькой улочке. Она наблюдала жизнь… чувствуя ее каждой клеточкой своей души. Сейчас она остановилась неподалеку, слушая прекрасный плавный голос какого-то бедного парня, который пел жалкую песню, наигрывая мелодию. Он бы мог стать успешным певцом, ведь вокальные данные есть, но был обречен, – как и большинство населения этого города, – на бедность и небо в тучах. Вот мимо Елены прошла девушка. Гилберт услышала ее приятный мелодичный голос и ощутила аромат ее тонких духов. Шатенка тоже захотела попросить мать купить ей духи – этот запах был великолепен. Послышалась брань каких-то мужиков и завывание брошенной собаки, шум машин. Казалось, что этот город никогда не умолкнет. И он сам скоро завоет от тоски и одиночества.

Елена пошла дальше, слыша цыганские напевы. Она улыбнулась, слушая такой родной балаган. Но девушка прекрасно понимала, что богатых цыган не любят и ее тут же прогонят, а потому шатенка постаралась обойти стороной эту компанию и отправиться домой.

Завтра операция, а мать решила уехать сегодня по своим важным делам. Елена не понимала, как можно бросить своего же ребенка, и обида воцарилась в ее душе, хоть сердцем шатенка любила свою мать.

Изабель встретила ее с очередными претензиями. Елена села на диван и принялась делать вид, что слушает. Но ее мысли были заняты страхом предстоящей операции. Конечно же, Флемминг заплатила достаточно и полагалась на врачей, но шатенка чувствовала определенный страх.

– За тобой присмотрит мой знакомый. Он скоро подойдет.

– За мной присмотрит Тайлер, – без акцента проговорила цыганка.

– Тайлеру я не доверяю.

– А вашего Сальваторе я даже не видела.

– Как и Локвуда!

Елена поднялась, чтобы уйти, но звонок в дверь заставил ее остановиться. Она покорно села на свое место. Мать поспешила встретить гостя и рассказать ему все как надо. Он отвечал сухо, парой фраз, а иногда вообще не считал нужным отвечать. Гилберт понимала, что с этим офтальмологом ей еще долго придется уживаться, но она не была из тех, кто переживает из-за подобных проблем и кричат на каждом углу: «Не бросай меня! Не оставляй с ним!». Елена привыкла к наказам матери и ждала совершеннолетия, чтобы уйти в бедность, тишину и спокойствие.

– У меня вылет через сорок минут. Я позвоню.

Елена ощутила поцелуй матери на своей щеке, потом услышала ее стремительные шаги, а затем и хлопок дверью. Обида, подобно лаве, стала растекаться по всему ее существу и обжигать. Гилберт ненавидела в себе это чувство, но не могла его подчинить, изолировать.

Девушка поднялась, и тишину разрезал звон ее многочисленных браслетов.

– Вы будете тут жить? – акцент снова яро проявил себя. Однако к Елене вернулось былое безразличие и цинизм ко всему происходящему.

– Только до того момента, когда ты привыкнешь к окружающему миру, – ответил он равнодушно и сел в кресло. Девушка стояла еще некоторое время, смотря в пустоту, а потом тоже села.

Её осанка была безупречна. Идеально ровный позвоночник, спину девушка держала прямо. Длинные юбки и короткие кофточки придавали шарма, а длинные прямые волосы спадали на плечи. Но взгляд! Она напомнила фарфоровую куколку, а не плененную страстями молодую цыганку. Деймон засомневался сможет ли он пробудить тягу к жизни от общения с этой девушкой и тут же почувствовал яркое сожаление о принятом решении.