Текст книги "Избранное. Том 1"

Автор книги: Зия Самади

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)

– Сообщи Сопахуну – отбой, пусть возвращается! – приказал он ординарцу.

Ходжанияз и Пазыл спустились в низину. Туда же вскоре подъехали табунщики. Каждый из них был вооружен.

– Салам алейкум, Ходжа-ака! – Табунщики поспешно сошли с коней и припали к стременам Ходжанияза.

– Откуда вы, дети мои? – спросил Ходжанияз.

– Гоним казенных лошадей, – ответил бородатый табунщик.

– А что делаете в горах?

– Скрываемся от китайцев, Ходжа-ака! – Бородатый улыбнулся, показывая большие, как у лошади, зубы.

– Правильно, дети мои, – похвалил Ходжанияз. – Куда же вы гоните лошадей?

– Куда же еще, Ходжа-ака! Ваших джигитов думали порадовать! – вновь улыбнулся табунщик. – Эти кони взяты у народа в счет налогов. Приказали перегнать их Доу Цзигану – так его вроде зовут… А мы направили табун в другую сторону.

– Пусть твой отец не знает горя и печали, сынок! Ну, а откуда вам стало известно, что мы в пути?

– Да слава о вас гремит повсюду!

– Кто дал вам винтовки? – поинтересовался Пазыл и приказал принести табунщикам воды.

– Никто нам их не давал, ака! – ответил джигит, опорожнив без передышки целый ковш. – Вчера мы прихлопнули трех солдат, которых вздумали приставить к нам…

– Вот это по-мужски!

– До каких же пор нам ждать сложа руки? – гордо оглядел всех джигит.

– Что говорят о нас в Люкчуне, Турфане?

– Что говорят, ака?.. Все глаза проглядели, ожидая вас. А вы, как охотники за джейранами, не спускаетесь с гор.

Ходжанияз расхохотался так громко, что кони навострили уши.

Его позабавили слова этого острого на язык джигита, который, бродяжничая, бывал и в Урумчи, и в Манасе и повидал многое. Звали этого человека Салим-каска.

– Вы слышали о Га-сылине? – спросил Пазыл у него.

– У нас есть Ходжа-ака, зачем нам этот гусь? – ответил Салим, с ударением произнеся искаженное имя дунганина – «Газ», что по-уйгурски означает гусь.

Ходжанияз и Пазыл, многозначительно переглянувшись, почувствовали неловкость.

– Спасибо за коней, дети мои. Доброе дело вы сделали, – поспешил закончить разговор Ходжанияз.

– Не стоит благодарности, Ходжа-ака. Самое главное, что кони не достались Доу Цзигану. Пусть этот капир седлает свою жену, – джигит вновь показал лошадиные зубы.

Ходжанияз и Пазыл решили передать коней в распоряжение снабженца и в помощь ему направили двух табунщиков. А Салима зачислили бойцом.

4

Доу Цзиган, спешивший со своей бригадой к Кумулу, прибыл в селение Яттыкудук и приказал солдатам расположиться на однодневный отдых.

Старый генерал, который в прошлом не раз усмирял волнения в провинциях Нинся, Ганьсу, Цинхай, надеялся на свой опыт и был уверен, что и теперь без труда одержит победу. «Отдам Хами (китайское название Кумула) на три дня своим солдатам, и даже дети детей этих чаньту будут со страхом вспоминать мое имя. А Ходжанияза запру в железную клетку и прикажу возить по всему Синьцзяну», – похвалялся он еще в Урумчи.

Та же уверенность не покидала его в Яттыкудуке.

Смакуя китайскую водку и закусывая сушеными ящерицами, он предавался сладостным размышлениям: «В огне войны горит и сухое, и мокрое… Все золото и серебро богачей чаньту будет моим… Шэн Шицай получит лишь то, что я ему оставлю…»

– Разрешите войти, господин генерал?

– Входи! – недовольно бросил Доу Цзиган.

Адъютант вручил полученную из Урумчи телеграмму.

– Что это?.. – Старый генерал вскочил с места и впился глазами в адъютанта. – Начальника разведки ко мне!

– Слушаюсь, господин генерал!

Пока пришел начальник разведки, Доу Цзиган успел еще раз пробежать телеграмму. В ней говорилось, что мятежники взяли крепость Жимисар и сейчас, очевидно, движутся к Барколю; необходимо их остановить и во что бы то ни стало удержать Хами…

«Хами, Хами… – размышлял генерал. – Бандиты пошли к Гучену, а эти о Хами пекутся…»

Появился начальник разведки.

– Тьфу! – плюнул ему в лицо генерал. – Чем ты занимался, соломенное брюхо? Бандиты зашли нам в тыл!

Вволю накричавшись на начальника разведки, Доу Цзиган вызвал трех туаньчжанов – командиров полков. Ознакомив их с содержанием телеграммы, генерал распорядился:

– Ты, Ли-туаньчжан, направишься с полком к Хами в подкрепление к обороняющим город частям.

– Есть, господин генерал!

– А вы, Ван-туаньчжан и Чжао-туаньчжан, готовьте полки в обратный путь! Настигнем бандитов с тыла.

– Есть! – козырнули оба командира полка.

– Вот здесь я схвачу бандитов за горло! – ткнул в карту старый генерал.

Хлопчатобумажные, цвета пепла, штаны и куртки, ноги в обмотках до колен, торчащая на голове фуражка с кокардой, изображающей солнце, за спиной винтовка дулом вниз – так выглядели китайские солдаты. Многим из них было не по душе военное дело, и служили они из-за куска хлеба или по принуждению.

Мерным шагом, молча, двигался полк Ли-туаньчжана, пока не достиг к вечеру Комучбулака – Камышового родника. Здесь сделали привал.

Ли-туаньчжан приказал наловить лягушек, и вскоре доставили их целую корзину. В медном казане подогрели масло. Засучив рукава, полковник взял палочками живую лягушку и обмакнул задком в раскаленное масло. Лягушка квакнула, стоявший наготове повар тут же сунул в ее разинутый рот щепотку растолченной в порошок смеси из пряностей.

Сдобрив таким способом пряностями всех лягушек, они обжарили их, еще полуживых, а затем залили соусом и поставили на огонь тушить. Офицеры сидели на корточках вокруг котла и слушали пояснения Ли-туаньчжана, слывшего отменным специалистом по приготовлению различных блюд из лягушек.

– Господа! – Обратился к офицерам полковник, польщенный глубоким вниманием к его пояснениям. – В честь этого изумительного блюда разрешаю выпить порцию спиртного.

– Благодарим вас, господин Ли-туаньчжан! – прокричали офицеры.

Подняв тост за здоровье полковника, офицеры принялись за еду. У солдат, сидевших тут же, невдалеке, и жевавших черствый хлеб с соленой зеленью, от душистого запаха жареных лягушек потекли слюнки…

Вдруг раздались выстрелы.

– Бандиты! – закричали, вскакивая, офицеры, а Ли-туаньчжан, только что положивший лягушку целиком в рот, с трудом проглотил ее, выкатив глаза, и прохрипел:

– К оружию!

Пока прошло первое оцепенение, пока солдаты открыли ответный огонь, человек двадцать китайцев уже лежали недвижно на земле.

Бойцы Ходжанияза обстреливали полк Ли-туаньчжана с двух холмов, не давая поднять головы сидевшим в камышах китайцам. Полковник попытался было с одним батальоном отойти назад, чтобы затем штурмовать холм, но с тыла его обстреляли джигиты Палтахуна. Гоминьдановцев, попавших в капкан, спасала темнота и камыши. Случись дело днем, в живых не осталось бы ни солдата.

– Сопахун! Окружить камыши! – приказал Ходжанияз.

Пока Сопахун, обойдя камыши, преградил выход из них, он потерял человек десять. Однако дело было сделано. Полк Ли-туаньчжана оказался заперт в узкой лощине. Солдаты растерялись.

– Ша! Ша! Ша![21]21
  Ша – бей, руби (китайск.).


[Закрыть]– бросил боевой клич полковники, размахивая саблей, в отчаянии рванулся вперед. Он понимал, что медлить нельзя, в камышах их перестреляют до единого.

Офицеры и солдаты, подхватив клич, кинулись за ним на сотню Палтахуна. Они бежали густой цепью, стреляя на ходу. Место падавших тут же занимали другие, положение сотни Палтахуна стало угрожающим. Джигиты начали отходить, тогда Палтахун, высоко подняв винтовку, крикнул:

– Отступление – смерть! Только вперед!

Он успел сделать лишь несколько шагов и упал…

В это время Ходжанияз сделал знак Асылкану.

Конная сотня Асылкана, стоявшая за холмом, полетела в бой. Но гоминьдановцы, оттеснив джигитов Палтахуна, уже залегли на холме и пустили в ход пулеметы. Коротко заржав, падали лошади, опрокидывались всадники. Видя, что победа уходит, Ходжанияз решил ввести в бой все силы. Вынув из кобуры маузер, он крикнул:

– Да поддержит нас дух предков! – и, хлестнув коня, устремился вперед.

За его спиной прогремело грозно и зловеще: «Смерть врагу!» – и все бросились в атаку. Гази-ходжа стремительно мчался на врага, стреляя из маузера, за ним джигиты, позабывшие о встречных пулях, несущих гибель.

Это был решающий бой, от него зависела судьба восстания. Хорошо вооруженный враг не хотел сдаваться. Джигиты Сопахуна, обошедшие камыши, ударили с тыла. Гоминьдановцы не выдержали бешеного напора атакующих и расстроили свои порядки.

– Стреляйте по тем, что у пулеметов! – приказал Ходжанияз, и вскоре заглохла пулеметная дробь.

Солдаты в панике разбегались, их преследовали крики разгоряченных джигитов: «Руби врагов!» – топот и ржанье коней… Из целого полка только несколько солдат спаслось в камышах, большинство нашло себе здесь смерть. Двести человек во главе с Ли-туаньчжаном сдались в плен.

Утренний ветерок грустно шуршал по камышам… У только что вырытой широкой братской могилы неподвижно лежали шестьдесят восемь джигитов – и среди них Палтахун. Длинные черные усы его слегка шевелились под ветром. Спокойно и безмятежно было лицо с застывшей улыбкой, не верилось, что он мертв.

Ходжанияз и Пазыл осунулись от горя. В траурном молчании стояли все бойцы. Казалось, вот-вот заплачет верный иноходец Палтахуна – так низко опустил он свою голову…

– Начинайте! – горестно и тихо сказал Ходжанияз.

Но джигиты медлили предавать земле тела своих товарищей и стояли неподвижно, будто не слышали Ходжанияза.

– Борьба не обходится без потерь, братья! – заговорил Пазыл. – Без жертв мы не добьемся победы. Погибли наши верные друзья, боевые товарищи, но мы победили, и наша победа – новый шаг на пути к свободе…

Первым в могилу опустили Палтахуна, потом – в ряд с ним – других джигитов… Вскоре над ними вырос высокий холм. Воины во главе с Ходжаниязом прочли молитву за упокой душ павших.

С того дня место это стали называть Могилой шахидов – павших за веру, и каждый путник останавливался возле нее, воздевая в молитве руки.

Глава тринадцатая

1

Ранним утром разнесся над Кумулом радостный звон литавр, – такой бывает лишь в дни мусульманского праздника – хейта.

Но сегодня не хейт, сегодня праздник победы. Накануне была разгромлена и уничтожена бригада генерала Доу Цзигана, того самого, который грозился жестоко наказать «этих чаньту», и гоминьдановский гарнизон Кумула сдался. Кумульцы, вот уже сколько времени жившие в ожидании расправы и под угрозой голодной смерти, высыпали на улицы и поздравляли друг друга так, словно живыми выбрались из могилы.

Сегодня все четверо ворот кумульской цитадели раскрыты настежь, и в них, не прекращаясь, вливается людской поток из окрестных сел. Люди едут на конях и ослах, идут пешком. Все несут в руках узелки, ведут коней, коров, баранов – это подарки победителям. В толпе пляшут под бубны и карнаи, распевают только что сложенные в честь Гази-ходжи частушки.

Сегодня все улицы и тупики Кумула чисто подметены, политы водой. Жители извлекли из сундуков праздничные одежды и принарядились – женщины и мужчины, старики и молодые. Радостное чувство упоения свободой влечет всех на улицы. А там звуки литавр – гум-галан, гум-галан, галан-галан-гум, – будто опережая друг друга, несутся с балкона дворца кумульского вана, сзывая народ на праздник.

Сегодня дворец ломился от простого люда, а ведь сюда допускались только беки да сборщики податей. Для угощения победителей зарезали десятки коров, сотни баранов. В огромных черных котлах варилось мясо, поспевал плов, в тандырах пеклись ароматные лепешки и самса, на мангалах жарились жирные, сочные шашлыки…

На площади перед дворцом под звуки литавр танцевали «кумульский санем», в танце по обычаю участвовали и женщины, и мужчины. Кто-то из танцующих воскликнул:

– Слава Гази-ходже!

Другие голоса подхватили:

– Салам Гази-ходже!

– Станем воинами Гази-ходжи!

– Если умрем – погибнем за правое дело! – полетели громкие крики над толпой.

Пазыла, пробиравшегося сквозь толпу, потянул за рукав один из бойцов отряда:

– Пазыл-ака, Пазыл-ака, в медресе переполох…

Когда они вошли в медресе, то увидели, что главный мулла – Хатипахун – вместе с четырьмя-пятью имамами, собрав полсотни пожилых китайцев и китаянок, принуждает их принять мусульманство и произнести слова молитвы: «Аллаха илалла, Мухамадул расулилла». Китайцы, дрожа от страха, лепетали:

– Ла… ла… ла…

Пазыл громко рассмеялся.

– Не смейтесь, афандим, – с укором сказал Хатипахун. – Дорога исламу теперь открыта, и наш долг наставить на путь истинный этих неверных.

– Кто же открыл дорогу исламу? – насупил брови Пазыл.

– Гази-ходжа, разумеется, иншалла…

– Если вы хотите открыть дорогу исламу, пойдемте, я дам вам винтовки. Вы будете сражаться с врагом, как и мы!

– Не все… могут держать… ружья, – пролепетал, заикаясь, Хатипахун.

– А мучить мирное население? Это вы можете?..

– Мы хотели совершить благородное дело…

– Глупцы! Такие глупцы могут испортить все дело! Наша цель – не обратить в ислам иноверцев, а освободить трудовой народ от общих угнетателей. Вы же хотите натравить трудящихся друг на друга… Отпустите их!

– О пророк…

– Мы подняли оружие против гоминьдановцев. Мирное население не враг нам! Если вы снова затеете что-нибудь подобное, я вас проучу! – прикрикнул Пазыл и отпустил китайцев по домам. Те, обрадованные, без конца благодарили Пазыла, кланяясь чуть не до земли.

А Хатипахун поспешил к Ходжаниязу жаловаться на «неверного» Пазыла.

2

Сато появился перед Ма Чжунином внезапно, будто из-под земли.

– Вы, наверное, не ждали меня, Га-сылин? – спросил он после приветствий.

– Сказать честно, даже не думал, что наша встреча здесь возможна.

– Вы ошиблись, дорогой друг. Мы просто все время держали вас в тени, как духа жалости.

– Да ну? – с нескрываемой издевкой переспросил Ма. Его укололи слова «дух жалости».

– Конечно! Бросить в беде такого друга, как вы, было бы недостойным делом. Наступило время протянуть руку помощи – и вот я здесь. Или вы считаете нашу встречу излишней? – вдруг спросил Сато.

– Почему же… Но что касается «беды», то не понимаю, о чем вы говорите, на что намекаете. Результаты наших военных походов заслуживают иной оценки.

– Гордиться и радоваться еще рано, Га-сылин, – начал поучать Сато, словно учитель ученика. – Две-три случайные победы не решают дела.

– Случайные? – Ма Чжунин покраснел от гнева. «Как распоясался этот коротконогий японец!» – подумал он.

– Скромность иногда не вредит, Га-сылин, – Сато уловил настроение Ма Чжунина. – Никто не отрицает вашу доблесть в бою. Но и ошибок допущено немало.

– Ош-шибок?..

– Да. Ошибок. В методах работы.

– Например?

– Во-первых, – заговорил спокойным, уверенным тоном Сато, – ваша собственная прямолинейность и грубость ваших единомышленников насторожили Пазыла, Ходжанияза. Теперь они, если даже останутся вашими спутниками, всегда будут держать нож при себе…

– Ха!.. – вскочил с места Ма Чжунин.

– Во-вторых, – продолжал Сато, – вы отпугнули местное население, вместо того чтобы привлечь к себе. Опираясь на одних дунган, вы ничего не добьетесь. – Сато помолчал немного, а потом продолжал: – Надо было довольствоваться золотом и деньгами, взятыми из банков Жимисара, Кумула, и подарками баев. А вы? Перегнали в Цинхай захваченный скот – коней, коров, баранов, верблюдов – и посеяли в народе недоверие. Какой толк от спешки? Возьми вы в свои руки Синьцзян, богатство не ушло бы от вас. Или я ошибаюсь, дорогой Друг?

Ответить Ма Чжунину было нечего. Его охватили сомнения. «Выходит, у этого коварного лазутчика есть человек, знающий каждый мой шаг! Кто же он – Ма Шимин или Ма Хусян?»

– Истинные друзья не имеют тайн. Прочитайте вот это! – и Сато протянул листовку Шэн Шицая. В ней подробно рассказывалось о грабежах «разбойников Ма». – Вы утратили авторитет среди местного населения, раскрыли свои цели и этим сослужили хорошую службу Шэн Шицаю. В современной обстановке оружие политики сильнее винтовок. Шэн Шицай умеет пользоваться и тем, и другим.

Последние слова Сато задели Ма Чжунина за живое, ибо себя он ставил неизмеримо выше Шэн Шицая.

– Этот провокатор еще узнает меня! – крикнул он и разорвал листовку в клочки.

– Ее-то вы можете уничтожить, но как быть с множеством других листовок, гуляющих по рукам?.. Не горячитесь, Га-сылин. В любом деле лучше всего спокойствие и рассудительность…

– Мне надоели ваши назидания… Вам больше нечего сказать?

– Есть совет: необходимо временно покинуть Синьцзян…

– Покинуть?.. Мне – покинуть Синьцзян? – вскочил в ярости Ма, не поверив своим ушам.

– Да. Так будет полезнее для дела.

– Я побеждаю! Отступление подобно смерти. Нет, нет! Это не укладывается у меня в голове. Не лезьте в мои дела! Если… – Ему хотелось сказать: «Если будете вмешиваться, я порву с вами», – но он не решился.

– Вы не откажетесь от нас и, кроме нас, не найдете подходящего союзника, – уверенно заявил Сато. – Японская винтовка в ваших руках стала известна всему миру.

Ма Чжунин промолчал. В этот момент он искренне сожалел, что связался с японцами. Стать марионеткой у них в руках?.. Нет, нет и нет!.. Но было уже поздно что-либо менять.

– Наш первоначальный план сохраняется, – вновь заговорил Сато после продолжительного молчания. – Мы отступили лишь на шаг назад.

– Но почему же?..

– Шэн Шицай собрал большие силы. Сейчас вам его не одолеть. Нужно набрать новых солдат, обучить их. Мы поможем вам подготовить армию, а за это время Шэн Шицай обескровит себя в схватках с Ходжаниязом, с повстанцами Кашгара и Хотана.

– Но если я покину Синьцзян… Смогу ли я вновь появиться здесь?

– Мы подумали об этом. Вы оставите Ма Шимина и Ма Хусяна. Они поднимут местных дунган, организуют партизанское движение и подготовят почву для вашего возвращения. Надеюсь, теперь все ясно?

– Ясно.

– Выступить против Ходжанияза сейчас нельзя. Но Пазыла пора убрать. – Сато уже не довольствовался ролью советника – он распоряжался.

Ма Чжунин сдерживал себя: «Ладно, пусть пока будет по-твоему…»

Ма Чжунин пригласил Ходжанияза лишь после того, как были завершены последние приготовления. Простодушный Гази-ходжа, отовсюду принимавший хвалу и поздравления, еще ликовал по поводу одержанной победы, ничего не зная о замыслах дунганина. Когда Ма Чжунин, который не показывался три дня якобы по нездоровью, прислал приглашение прибыть к нему этой ночью, то отправившиеся в путь Ходжанияз, Пазыл и Сопахун решили, что оно связано с ухудшением его состояния.

– Ой-ой!.. Что же это? – удивился Ходжанияз при въезде в городок, который занимали войска Ма Чжунина.

Дунгане уже сидели в седлах, верблюды и мулы были нагружены.

– Э-э… Вчерашние боевые части превратились в торговый караван, – усмехнулся Пазыл.

– Пожалуйста, входите, входите, Ходжа-ака! – радушно приветствовал их Ма Чжунин. Но из шатра уже были вынесены стулья, кровати, разговаривать пришлось стоя.

– Куда вы собрались, окям Га-сылин? – спросил Ходжанияз, глядя то на Ма Чжунина, то на Ма Шимина.

– В Цинхай, – коротко ответил Ма.

– Значит, с войной за ислам покончено? – улыбнулся Пазыл.

– Да! – холодно ответил Ма Чжунин.

– Что же заставило вас, уважаемый Га-сылин, бросить дело на полпути?

– Я, – ответил, побледнев, Ма Чжунин, – сторонник свободных действий. Никто не имеет права принуждать меня.

– Принуждать?.. Разве мы договорились обо всем не добровольно? – Пазыл тоже побледнел. – И теперь, когда мы начинаем брать верх в борьбе, вы уходите, отступаете…

– Вы, Па-сяньшэн, не понимаете обстановки в Синьцзяне. С нашими силами достигнутого не удержать. Понимаете – не удержать.

– Ошибаетесь, Га-сылин! Возникнув из ничего, мы превратились в мощную силу, добились поддержки народа. Какие у вас основания не верить в наш успех?

– Я не считаю народ силой. Моя сила – оружие…

– Допустим, – перебил его Пазыл. – Но ведь у вас сейчас и оружия, и продовольствия вдоволь…

– Мне этого мало! – возразил сердито Ма Чжунин. – Пока не соберу армию, которая одним ударом покончит с Шэн Шицаем, в поход не выступлю!

– Если ты уйдешь, нас волк не съест, Га-сылин. Обидно только, что ты втоптал в грязь нашу веру и надежду! – горестно сказал Ходжанияз.

– Пойми, Ходжа-ака, иного выхода у меня нет… Ты старший брат, я – младший…

– Я верил тебе, но то, что ты поворачиваешь с полпути… – Борода Ходжанияза вздрагивала, выдавая его состояние.

– Я еще вернусь! И когда вернусь, нас никто не остановит до самого Кашгара, верь мне, Ходжа-ака!..

В шатре установилось тяжелое молчание. Полководцы расставались чуть ли не врагами. Их союз был искусственным, и он рухнул, как дом, построенный на песке.

– Ну что же, решил уезжать – не буду задерживать… – прервал молчание Ходжанияз. – У нас есть Поговорка: «Отведав соли, наплевал в солонку». Запомни ее, Га-сылин…

Эти слова иглой впились в сердце Ма Чжунина, он побледнел от злости и готов был дать решительный отпор, но стерпел, так как виноват был сам. Они холодно простились. В последних словах, которыми они обменялись, не было ни искренности, ни доверия.

После ухода Ма Чжунина Ходжанияз не находил себе места. Его мучило, что он дал себя так жестоко обмануть, не сумел отличить врага от друга. «Ну, погоди… Еще наступит час нашей встречи!» – скрипел он зубами и, как барс, заключенный в железную клетку, ходил из угла в угол. Ему не хотелось ни с кем встречаться, даже с Пазылом. Наконец Пазыл явился к нему сам.

– Пойдемте, Ходжа-ака, джигиты заждались. Нужно посоветоваться…

– По-со-ве-то-ваться! – передразнил Ходжанияз. Его взгляд говорил: «Вся вина на мне. Чего со мной советоваться? Теперь я не имею права быть главою!» По крайней мере так показалось Пазылу.

Пазыл мягко улыбнулся:

– Как говорят, отбросим старое, начнем с нового. Пойдемте.

Он чуть не силой увел Ходжанияза в комнату, где ждали Моллахун, Сопахун, Асылкан, монгол Бато и другие джигиты.

– С одной стороны, – сказал Пазыл, когда все расселись, – уход Ма Чжунина для нас полезен. Он корыстный человек и когда-нибудь все равно бы отвернулся от нас или даже нанес удар в спину. Поэтому не нужно сожалеть о нем.

– Никто не сожалеет о нем, горько, что он обвел нас вокруг пальца, как малых детей! – вздохнул Ходжанияз.

– «Своя телка лучше неподеленной коровы», – говорят в народе, Ходжа-ака, – вмешался в разговор погонщик верблюдов Моллахун. – Теперь мы сами дружно примемся за дело.

– Нас вначале было семеро, а теперь вон сколько – около двух тысяч бойцов. За ними, как скала, стоит народ, чего же нам бояться, братья!

– Вот это верно! – поддержал Пазыла Моллахун. – А то с уходом Ма Чжунина некоторые повесили нос…

– Да, – подтвердил Асылкан, – говорят даже такое: «Ма Чжунин бежал, услышав, что Шэн Шицай идет с большим войском», «Ходжанияз остался один и тоже побежит, бросив оружие…»

– Кто это разносит такие слухи? – прервал Асылкана Ходжанияз. – Язык надо вырвать у таких людей!

– Это провокации гоминьдановских шпионов. С завтрашнего дня нужно разъяснять народу положение дел, – предложил Пазыл. Он заговорил о новом подъеме народного движения, к этому нужно быть готовыми, чтобы организовать и повести народ за собою…

– Допускать стихийность и неорганизованность – преступление. Ма Чжунин помешал нам создать единый центр по руководству восстанием, но теперь мы можем и должны это сделать. Медлить дальше нельзя.

– Правильно, – поддержал его Моллахун, многое повидавший на своем веку. – Даже в семье имеется глава. А это не семья, а большое дело. Нам необходима организованность.

– Согласен, – подтвердил Ходжанияз. – Стрелять куда легче, чем руководить.

Пазыла поддержали все. В этот день был создан руководящий центр во главе с Ходжаниязом. Пазыла назначили советником, Моллахуна – начальником снабжения, Сопахуна – командующим войсками. Асылкан и Бато стали его помощниками. По предложению Ходжанияза, Хатипахун был назначен войсковым муфтием.