Текст книги "Избранное. Том 1"

Автор книги: Зия Самади

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)

Глава десятая

1

Особая бригада Доу Цзигана должна была преградить дунганам путь в Синьцзян. Но Ма Чжунин опередил бригаду. Шэн Шицай получил за это сердитый выговор от Цзинь Шужэня. Он успокоил разгневанного чжуси лишь тем, что клятвенно обещал «блокировать и полностью разгромить разбойников».

Сразу же после начальственного разноса он составил три телеграммы:

«ДОУ ЦЗИГАНУ. УСКОРЬТЕ ПРОДВИЖЕНИЕ. ЧЕРЕЗ ТРИ ДНЯ ДОЛЖНЫ БЫТЬ КУМУЛЕ.

ШЭН ШИЦАЙ».

«ЛЮ ТАОЦЗИ. В ПОМОЩЬ ДОУ ЦЗИГАНУ НАПРАВИТЬ ИЗ ГУЧЕНА ДВА КАВАЛЕРИЙСКИХ ПОЛКА.

ШЭН ШИЦАЙ».

Третья телеграмма была адресована в Шанхай, на улицу Наньжинлу, 85, и предназначалась «барышне Чжу», той самой Чжу-шожа, что была на банкете Юнуса в Шанхае:

«В БАНКЕ ДАДУН ПОЛУЧИ ПЕРЕВЕДЕННЫЕ МНОЙ ДЕНЬГИ, ПОДБЕРИ СЕМЬ АКТРИС И ВЫЕЗЖАЙ СИНЬЦЗЯЙ. СРОК ВЫЕЗДА СООБЩИ.

ШЭН ШИЦАЙ».

Он нажал кнопку и приказал появившемуся адъютанту:

– Срочно отправь эти телеграммы.

– Есть, господин цаньмоучжан!

– Подожди! – остановил он адъютанта. – Ко мне домой на ужин пригласи двух влиятельных дунган – Ма Дасина и Чжао Голяна!

– Есть!

– Подожди, дурак, куда торопишься!

– Есть!

– Люди, что в этом списке, должны быть в приемной к четырем часам.

– Есть, господин цаньмоучжан!

– Теперь можешь идти.

– Есть! – адъютант, пятясь задом, вышел.

Как и все китайские чиновники, Шэн Шицай два часа послеполуденного времени отдавал сиесте – «государственному сну», по выражению китайцев. В углу кабинета за ширмой специально для этой цели была поставлена кровать. Улегшись на нее, он продолжал размышлять об отправленных телеграммах. «Ну, посмотрим, какой ты герой, Ма Чжунин… Посмотрим. Вот подброшу тебе нежную, как пух, „барышню Чжу“, в ее объятиях ты забудешь обо всем, и тут-то я тебя подкараулю…» – мечтал он, засыпая.

После «государственного сна» Шэн Шицай намочил в подогретой воде полотенце, выжал его и обтер лицо, голову, грудь, снова намочил, протер зубы, затем передал полотенце секретарю, тот снял с Шэн Шицая носки и растер ему ступни и места между пальцами, потом помог одеться. По окончании всех этих процедур Шэн Шицай прошел в соседнюю комнату, где ждал его заранее приготовленный обед.

Среди приглашенных к Шэн Шицаю на четыре часа были Мансур, бай Да Рози, Назар-кази, Турсун-баба, Кусаин-бай и Другие, считавшиеся в Урумчи авторитетными людьми. Тысяча тревог охватила их, пока ждали они в приемной выхода Шэн Шицая. Восстание разгоралось где-то за семьсот километров, в далеком Кумуле, но Урумчи охватило беспокойство. С заходом солнца стали закрывать крепостные ворота, по улицам с вечера расхаживали военные патрули, проверяя прохожих и обыскивая дома, где светился огонек. Каждый день десятки связанных людей вывозили в неизвестном направлении… Уйгурская знать, вызванная к грозному генералу, дрожала от страха, боясь за свои жизни, свои капиталы, моля бога лишь о том, чтобы уйти во здравии из этого сурового, как монастырь, учреждения.

– Как поживаете, земляки? – раздался голос внезапно появившегося Шэн Шицая.

Все с шумом вскочили с мест и, скрестив руки на груди, склонили головы в поклоне.

– Садитесь, садитесь! – Шэн Шицай опустился в кресло на возвышении и продолжал: – Я не смог своевременно встретиться с вами, за это прошу прощения!

Такое любезное начало приема вызвало у баев облегченный вздох. Тем временем люди Шэн Шицая уже разносили чай.

– Это мы виноваты, что сами не догадались проведать господина цаньмоучжана… – заговорил, встав с места, Турсун-баба. Вслед за ним поднялись остальные.

– Сидите, господа. Между близкими людьми нет различия в званиях. Считайте, что все мы здесь равны, – улыбнулся чиновник.

– Услышав, что ваше превосходительство заняло столь высокий пост, мы радовались издали, – начал Турсун-баба.

Другие подхватили:

– Наши души были на верху блаженства!

«Посмотрите-ка на этого чаньту! Хитрец и, наверное, повидал немало», – решил Шэн-Шицай, внимательно разглядывая Турсуна-баба.

– Наше правительство на стороне таких, как вы. И наши войска, говоря откровенно, защищают имущих… – заговорил Шэн Шицай.

– Это нам известно! – вырвалось у Назара-кази.

– Мне нравятся почтенные люди. Я приехал в этот край не ради того, чтобы, как другие чиновники, сколотить капиталец. Мне хочется, трудясь для блага народов Синьцзяна, улучшить их жизнь, поднять благосостояние. В каждом деле я предполагаю опираться на ваши советы…

Все внимательно слушали Шэн Шицая, и все, кроме Турсуна-баба и Кусаин-бая, поверили ему, кивая в знак одобрения головами и поддакивая: «Да, да, именно так!»

– Правительство – наш отец, мы – его дети, – улучил удобный момент Турсун-баба. – Куда поведет нас господин, туда мы не раздумывая пойдем.

Шэн Шицай улыбнулся. У него мелькнула мысль: «Ты, видно, привык выходить невредимым из сетей чиновников. Посмотрим, как ты у меня вывернешься!»

Шэн Шицай не торопясь, обстоятельно рассказал о себе, о своей жизни, не забывая при этом слегка изменить и подшлифовать отдельные моменты.

– Я хотел посоветоваться с вами по двум вопросам, – заключил он.

– Есть пословица: «Голова с асык, а мозги верблюжьи». Вдруг и мы сумеем подсказать что-нибудь…

– Этот разбойник Ходжанияз из-за какой-то негодной девчонки поднял бунт, втянул народ в беспорядки. Соответствуют ли его действия законам ислама?

– Знаток религиозных канонов Назар-кази, – отозвался Турсун-баба, предпочитавший в сомнительных случаях оставаться в тени.

– Верно, верно, – подтвердили остальные, отводя глаза.

– Ий, – запыхтел тяжелый на подъем Назар-кази. Был он малограмотным муллой, не слишком сведущим в религиозных вопросах, зато по части зависти не уступал никому. Правительство покровительствовало ему, назначив религиозным кази города Урумчи. Он был предан властям душой и телом, ибо без поддержки сверху ничего не значил. Не зная, как ответить на вопрос Шэн Шицая, он сказал наугад: – Всякая власть – от бога. Тот, кто против нее, – капир, неверный.

«Капир, – повторил про себя Шэн Шицай. – Но ведь и нас они называют капирами. На что намекает этот старик с серой бородой, похожей на кетмень?»

– Вы кого обозвали капиром? Ходжанияза? – Шэн Шицай слегка побледнел.

– Наш кази хотел, вероятно, назвать его трупом, изменником, – поспешил на выручку Турсун-баба. Он хорошо знал китайцев: одно неточное слово может стоить жизни всем.

– Да, да… я так и хотел сказать…

– Значит, именно так хотели сказать, кази-ахун? – с издевкой уточнил Шэн Шицай. – И как же полагается поступить с этим изменником?

– Нужно уничтожить его, забросать камнями! – засверкал глазами Назар-кази.

Такой ответ не удовлетворил Шэн Шицая, он насупился:

– Уничтожить Ходжанияза легко. Труднее образумить заблудших, которые пошли за ним. Что скажете вы, Турсун-баба?

Турсун-баба убедился, что теперь ему не увильнуть от ответа.

– Заблудших надо поставить на правильный путь. Тех, кто станет упорствовать, наказать.

– С вашими словами нельзя не согласиться. – Шэн Шицаю понравилось, что Турсун-баба предугадал нужный ответ. – Путь, по которому мы идем, справедлив, и мы должны наставить на него сбившихся в сторону. Упрямцы пусть пеняют на себя.

– Истинно так! – подтвердил Назар-кази, поглаживая бороду.

– А если, – Шэн Шицай пристально посмотрел на Турсуна-баба, – если мы подберем среди вас человека, умеющего убеждать, и отправим к Ходжаниязу?

– Очень правильная мысль, господин цаньмоучжан, – поспешно согласился Турсун-баба.

– Кого можно отправить?

– Рози-бая, Мансура, Назара-кази…

– А что вы скажете о себе самом? Не скромничайте, мы здесь все свои люди… – Шэн Шицай язвительно усмехнулся, разгадав хитрость Турсуна-баба, старавшегося остаться в стороне.

– Что я могу ответить? Если Шэн-дажэнь считает это необходимым… – упавшим голосом проговорил Турсун-баба. «Впервые вижу такого коварного чиновника, боже упаси от него», – застонал он про себя.

– Мне от вас нечего скрывать, – продолжал Шэн Шицай. – Вы, наверное, знаете о вторжении в наш край Ма Чжунина, разбойничавшего в провинциях Цинхай и Ганьсу? По нашим сведениям, этот головорез сговорился с Ходжаниязом. Если он придет сюда, в первую очередь пострадаете все вы…

Слово «пострадаете» словно бичом хлестнуло по сидящим. Шэн посыпал солью открытую рану:

– Едва вступив на землю Кумула, Ма Чжунин начал грабить баев. Судя по этой телеграмме, он разграбил караван Юнуса-байваччи, по дороге из Шанхая, и уничтожил его людей. – Шэн Шицай велел переводчику зачитать заранее подготовленную фальшивую телеграмму.

– Этот негодяй, этот ка… – поперхнулся Назар-кази и умолк, словно откусив язык. Он хотел сказать «этот капир Ма Чжунин», но, вспомнив свой недавний промах, оборвал фразу и сказал, как бы оправдываясь: – Дунгане придерживаются шафиитского толка, их нельзя считать мусульманами.

– Пока мы не хотим наказывать уйгуров. Для начала решено покарать дунган, вторгшихся в Синьцзян, – сказал Шэн Щицай. Он долго еще говорил, намеренно раздувая опасность, исходящую от Ма Чжунина, а потом повысил голос: – Предупреждаю – наш край находится на военном положении. В такой ситуации тот, кто не захочет сотрудничать с нами, будет наказан самым строгим образом.

– Правильно! – одобрил Назар-кази.

– Турсун-баба! Вы должны добиться, чтобы Ходжанияз отошел от Ма Чжунина!

– Хорошо, господин цаньмоучжан. Не пожалеем себя, сделаем все, что в наших силах.

– Да, да, мы все будем следовать вашим указаниям, – заверили остальные, торопясь избавиться от гостеприимства Шэн Шицая.

2

Авторитет Шэн Шицая рос с каждым днем, но в окружении Цзинь Шужэня у него оказались сильные противники. Генералы Цзинь Чжун, Лю Шаотен, ответственный секретарь правительства Тао Минью были не только образованными людьми, но и земляками Цзинь Шужэня, и потому в некоторых вопросах глава провинции принимал их сторону. Шэн Шицай делал вид, что ищет дружбы со своими соперниками, однако он постоянно думал о грядущей схватке с ними и о том, на кого тогда можно будет опереться. «Если нет верной опоры, язык не будет острым, а рука длинной», – повторял он себе. Такой надежной опорой представлялся ему белогвардейский полковник Папенгут.

В свое время остатки разбитых Красной Армией дутовских банд окопались было в Восточном Туркестане, собирая силы, но после уничтожения атамана Дутова разбежались кто куда – занялись торговлей, земледелием, скотоводством, ремесленничеством… Некоторые, правда, еще не унялись и, надеясь на какие-то перемены в России, устраивали время от времени различные провокации против Советского государства. Богатый и влиятельный Папенгут был из числа последних, и Шэн Шицаю импонировал его образ мыслей. Потому-то сегодня, после встречи с «почтенными» уйгурами, он пригласил его к себе.

– Вновь встречаются лишь друзья, говорят у нас, – произнес Шэн Шицай с вежливой улыбкой.

– Да, не так давно мы виделись в Шанхае, а теперь уже здесь, у вас в кабинете, – ответил Папенгут. – Наверное, успели привыкнуть к нашему климату?

– Разве может быть плох климат там, где живут такие друзья, как вы?

– Вы правы, Шэн-цаньмоучжан, – Папенгут не держал себя так стесненно, как уйгурские баи. – Народ этого богатого края отсталый и забитый, однако он добродушен и щедр.

– Вы, очевидно, хорошо изучили нравы, характер местного населения?

– Как не изучить, если здесь-то и приходится зарабатывать себе на хлеб?

– Толково сказано. Хотя по вашим словам можно подумать, будто вы сочувствуете Ходжаниязу. – Шэн сдержанно улыбнулся.

– Это совершенно другое дело, – быстро проговорил Папенгут. – Народы пробуждаются во всех уголках земного шара, и я не сторонник того, чтобы уйгуры погрязли в своей отсталости.

Шэн Шицай нахмурился.

– Вы что же, действительно защищаете Ходжанияза?

– Сам Ходжанияз не пойдет далеко, а я не так глуп, чтобы держать его сторону. Однако его движение окажет большое влияние на народ…

– Вы намекаете на народное восстание?

– Конечно. Кто свергнул царское правительство в России? Простой народ! Мне кажется, весь вопрос в том, чтобы суметь повести его за собой. Ходжанияз не из тех людей, которые годятся для этой роли. Но как знать, уйгуры могут последовать примеру соседней Монголии, объявившей себя независимой народной республикой…

Последние слова Папенгута были жалом, вонзившимся в тело. Шэн Шицай нетерпеливо бросил:

– Какие у вас основания так говорить?

– Я основываюсь на опыте. Думаю, что оседлые уйгуры имеют больше возможностей создать сильную организацию, чем, скажем, кочевые монголы.

– Вы перешли уже к проблемам общественного развития! А обстановка сейчас требует от нас решения сугубо практических вопросов, уважаемый полковник. Если вы наш истинный друг, то пришло время это доказать.

– Понимаю.

– Мы предлагаем вам создать полк из эмигрантов.

– Я готов. Но у меня есть условие.

– Какое? – Шэн уставился на Папенгута. В его взгляде сквозило гневное раздражение: «Смотрите-ка на этого безродного пришельца! Наглец! Отъелся, пригрелся – и теперь условия!..»

– Русский полк будет обеспечивать лишь безопасность Урумчи, – произнес Папенгут. Возможно, ему не хотелось вступать в непосредственную борьбу с уйгурами, на земле которых он и ему подобные нашли хлеб и приют.

– Странное условие, – промолвил Шэн, а потом добавил: – Пусть будет по-вашему. Поживем – увидим.

На том и договорились. Каждый преследовал корыстные цели. Шэн Шицай хотел, используя эмигрантов, укрепить свои позиции в правящей верхушке, но уже размышлял, как в будущем обуздать русских. А Папенгут, соглашаясь помочь Шэн Шицаю, надеялся упрочить положение, как собственное, так и своих сторонников.

3

Госпожа Шэн-тайтай была не только спутницей жизни Шэн Шицая, но и преданной помощницей в его делах. Отец ее, по фамилии Цю, служил когда-то командиром дивизии, затем генерал-губернатором и членом военного совета одной из провинций. Шэн-тайтай выступала посредницей в деловых отношениях между зятем и тестем. Позже этот семейный союз расширился, в него вошли три брата Шэн Шицая и второй зять генерала Цю – Ван. Все вместе они представляли внушительную силу, с которой в какой-то степени приходилось считаться правящей гоминьдановской элите в Китае.

Сегодня Шэн Шицай задержался в штабе, и приглашенных Ма Дасина и Чжао Голяна принимала Шэн-тайтай. Специально для этого она надела цветастое платье, сшитое по последней шанхайской моде, с вырезами на подоле и короткими рукавами. Оно красиво обтягивало ее стройную фигуру, отчетливо выделяя грудь и бедра. С платьем отлично гармонировала редкая по тем временам короткая стрижка черных волос, а сережки с бриллиантовыми глазками удивительно шли к ее миловидному лицу. Разговаривая, она время от времени кокетливо прикусывала нижнюю губку и при этом выглядела простосердечной, чуть наивной маленькой, девочкой, так что очарованные дунгане глядели на нее во все глаза.

– У нас в Мукдене, – щебетала Шэн-тайтай, усадив гостей и подав им чаю, – соседями были братья-дунгане.

– Надеюсь, неплохие люди? – спросил Ма Дасин, не в силах оторвать взгляд от груди Шэн-тайтай.

– Конечно! Как вспомню о них, мне сразу же хочется вернуться. – Лицо ее погрустнело. – Мы жили с ними словно дети одних родителей. Ведь дунгане и китайцы – братья.

– Правильно, правильно, Шэн-тайтай. – Ма Дасин так и стрелял в нее глазами, думая про себя: «Если иметь жену, то только такую… А наши жены, кроме как лепить лепешки, ничего не умеют…»

– У нас ведь и язык, и обычаи, и одежда – все одинаковое. Разве не так?

– Конечно, конечно, Шэн-тайтай, – поспешил подтвердить Ма Дасин.

– Пейте чай. Позвольте, я сама вам налью! – Она наполнила обоим пиалы. – Чувствуйте себя как в собственном доме. Лао[20]20
  Лао – уважаемый, почтенный, старший (китайск.).


[Закрыть] Шэн вот-вот должен подойти.

– Занятой человек, – с уважением произнес Чжао Голян, до этого сидевший молча.

– Верите ли, бедняге нет даже времени толком выспаться! Я ему говорю: «Разве тебе дано десять жизней? Вон как сразу постарел! Работать работай, но подумай и о себе, иначе ляжешь в могилу раньше срока!» Где там, и не слушает! Уехать бы, уехать нам из этого беспокойного места… – вздохнула она, сразу же сделавшись усталой, озабоченной.

– Может ли быть покой у человека на таком посту, Шэн-тайтай! – в лад с ней вздохнул Ма Дасин.

– Заботясь об этих диких уйгурах, лао Шэн всем сердцем сочувствует им. А они вместо благодарности поднимают бунт. Я говорю: «Лао Шэн, перестань миндальничать, накажи неблагодарных!» А он в ответ: «Нужно жалеть народ, попробуем действовать добром. Только в самом крайнем случае следует применить другие меры». Ну разве можно быть таким мягкосердечным?

Тайтай произнесла все это столь проникновенным голосом, что дунгане совсем растаяли, сочувствуя ее страданиям. А бедняжка все твердила, что, несмотря на уговоры Шэн Шицая, заберет детей и уедет с ними в Мукден, к соседям-дунганам, по которым так соскучилась…

Ма Дасин сочувствовал ей, однако Чжао Голян насторожился: жалостные речи из уст жены высокопоставленного чиновника показались ему странными.

– Беспорядки пройдут, вы еще полюбите наши места, Шэн-тайтай, – утешал ее Ма Дасин.

– Как могут испортить жизнь несколько воров… – неуклюже вставил неразговорчивый Чжао Голян. – А Шэн-цаньмоучжан что-то задерживается.

– Да, он совсем забывает за работой о доме. Ну-ка я ему позвоню! – Кокетливо покачивая бедрами, она прошла во внутренние покои.

– Угадал, для чего нас вызвали, лао Ма? – тихо спросил Чжао Голян.

– Скорее всего по поводу Га-сылина.

– Га-сылина?.. – побледнел Чжао Голян.

– А по какому же еще?

– А что отвечать будем? Ты имеешь доступ к государственным делам, так что постарайся не ударить лицом в грязь. Постарайся, лао Ма!

– Ответим что-нибудь, когда заговорит Шэн-цаньмоучжан.

– Отвечать будешь ты. У меня уже сейчас сердце готово из тела выпрыгнуть…

Вернулась хозяйка. Она не подала виду, что ухитрилась подслушать их разговор.

– Лао Шэн сейчас прибудет. – Тайтай позвала прислугу и велела накрыть столы. – Я, наверное, утомила вас своей болтовней?..

– Совсем нет. Мы рады слушать десять дней, лишь бы вы говорили, – поспешно заверил ее, облизнув губы, Ма Дасин.

Шэн-тайтай томно взглянула на него.

– От встречи с вами у меня на душе посветлело…

– Прошу прощения, – проговорил, входя, Шэн Шицай.

Дунгане встретили его стоя, скрестив на груди руки и склонив головы.

– Я старалась восполнить твое отсутствие. Передаю тебе гостей в полном здравии, – улыбнулась тайтай и, поклонившись, вышла.

– Она очень любит братьев-дунган, – проводил ее взглядом Шэн Шицай.

– Сказать честно, Шэн-тайтай просто очаровала нас, – ответил Ма Дасин.

– Из-за меня вы тут наголодались. Пожалуй, приступим к ужину?

Они прошли в столовую. Слуга протянул каждому смоченное в теплой воде полотенце. Протерев руки, все трое сели за обеденный столик.

– Ешьте без опаски: у нас повар дунганин. Мы привезли его с собой из Мукдена. Как и мусульмане, мы не употребляем свинину, – начал потчевать Шэн Шицай. В сегодняшних блюдах свинины и в самом деле не было, но то, что повар дунганин, было неправдой: осторожный Шэн Шицай, не доверяя никому, поставил поваром одного из своих телохранителей.

– Бисмилла! – Дунгане застучали по тарелкам палочками для еды.

– Я постеснялся предложить «поганой» водки, но, может быть, вы употребляете?

– Нет, нет, спасибо. Мы в жизни ее не пробовали.

– Тогда восполним отсутствие питья едой, – и Шэн Шицай собственноручно подкладывал в тарелки гостей кушанья.

Гости, польщенные вниманием большого человека, без конца благодарили хозяина.

– Не тяжелы ли новые налоги для братьев-дунган? – вдруг спросил Шэн Шицай, когда пересели за другой столик пить чай.

Оба дунганина не сразу нашлись, как ответить. Они понимали, что следует покорно поддакнуть: «Нет, не тяжелы», – но не поворачивался язык – они знали о бедственном положении своего народа, задавленного нуждой.

– Не думайте, что я такой же чиновник-угнетатель, как иные, – продолжал Шэн Шицай. – Я не хочу причинять бедствия народу, тем более братьям-дунганам.

– Если сказать честно, – заговорил, ущипнув свой длинный, как огурец, нос, Ма Дасин, – мы, то есть люди, стоящие между правительством и народом, иногда сожалеем…

– Говорите прямо, не стесняйтесь: я же сказал, что хочу благополучия в первую очередь братьям-дунганам, так что смелее, смелее…

«С чего вдруг этот китаец так заботится о дунганах? Поймать нас хочет?» – засомневались оба гостя. Однако менее изворотливый Чжао Голян рискнул нарушить свое обещание помалкивать.

– Налог за налогом… – начал он и наткнулся на осуждающий взгляд Ма Дасина. «Дурак… Испортил все дело», – читалось в этом взгляде.

– Наконец-то я слышу откровенные слова! – подхватил Шэн Шицай, окинув Чжао Голяна взглядом с ног до головы. – А то некоторые болтают лишь за спиной, а перед нами молчат. Если вы считаете, что налоги тяжелы, мы освободим от них братьев-дунган.

Не веря ушам, гости переглянулись между собой.

– Как вы полагаете, почему мы так сделаем?

– Щедрость правительства безгранична, – после недолгой паузы сказал Ма Дасин. Он опять ущипнул кончик носа.

– Нет. Пусть налоги платит тот, кто затеял бунт. Взбунтовались уйгуры, значит справедливо заставить платить только их.

– Конечно, конечно, это справедливо! – Дунгане обрадовались, еще не уловив, что скрывается за этой щедростью.

– Сообщите братьям эту новость от моего имени.

– Спасибо, спасибо, – вскочили с мест дунгане.

– Садитесь. Настоящие друзья всегда должны защищать друг друга в тяжелые минуты.

Шэн Шицай неплохо играл роль заботливого хозяина. В это время с подносом, наполненным рано созревшим турфанским виноградом, появилась Шэн-тайтай. Уже в другом платье, в жилетке, украшенной цветами персика, в расшитых мягких туфельках на босу ногу, она стала еще привлекательнее.

– Только что доставили из Турфана. Ну-ка, дорогие гости, отведайте, – предложила она.

– Ты становишься необычайно щедрой при виде дунганских братьев, – улыбнулся Шэн Шицай.

– А кто же еще может быть мне приятен в этом крае, кроме них?.. Если у вас нет секретов, я посидела бы с вами…

– Что нам скрывать? Садись, – разрешил Шэн Шицай. – Беседа с участием женщин протекает живее.

– Мы не знаем, как и благодарить Шэн-тайтай за гостеприимство… – начал Ма Дасин, но хозяйка перебила его:

– Извините, что не смогли принять вас достойным образом. Может быть, в дальнейшем будем встречаться семьями?

– О… спасибо вам, Шэн-тайтай! Если вы посетите наши убогие жилища, это будет для нас высокой честью, – заговорил Чжао Голян.

– Да, – вскинула тонкие брови тайтай, будто вспомнила что-то важное, – правда ли, что Га-сылин пошел на объединение с этим черным чаньту Ходжаниязом?

Она назвала Ма Чжунина Га-сылином – юным командующим, – как звали его в знак уважения дунгане. Ее вопрос открыл дорогу Шэн Шицаю, который ждал удобной минуты для разговора на эту тему.

– Вы, наверное, слышали об этом? – обратился он к дунганам.

Ма Дасин, только что положивший на язык ягодку винограда, поперхнулся, услышав этот вопрос.

– Аб-солютно н-ничего н-не слышали, – закашлялся он.

– Вражда с нами не доведет Ма Чжунина до добра, – сказал Шэн Шицай. – Да и какой смысл Ма Чжунину ради уйгуров жертвовать дунганами? Признают ли уйгуры власть Ма Чжунина? По-моему, они воспользуются его армией, а когда наступит час, поспешат от него отделаться.

– Может быть, – снова вмешалась в разговор хозяйка, – Га-сылин ищет славы и высоких должностей?

– Если дело только в этом, мы охотно раскрыли бы ему свои объятия. Главное – покинет он Ходжанияза или нет. Как вы думаете, друзья?

– Мы даже не знакомы с этим человеком…

– Не в том суть, знакомы или нет, – прервал Ма Дасина Шэн Шицай. – Га-сылин пользуется большим уважением в Цинхае, а здесь не меньше значите вы. Разве вам трудно найти с ним общий язык?

– Тем более что если вы все объясните Га-сылину, то между китайцами и дунганами никогда не будет вражды. – Произнеся это, Шэн-тайтай собственными руками положила крупные кисти винограда Ма Дасину и Чжао Голяну.

– Не затрудняйтесь, тайтай, – Ма Дасин сам потянулся к блюду. – Для укрепления союза китайцев и дунган мы не пожалеем ничего.

– Мудро сказано, Ма-сяньшэн. Уверен, что вы сумеете предотвратить возможные недоразумения, поэтому так откровенно говорю с вами. Мы не требуем, чтобы Га-сылин повернул оружие против уйгуров. Достаточно, если он не пойдет с Ходжаниязом. А мы сумеем это оценить…

Долго говорил со своими гостями Шэн Шицай, обещая высокие чины и награды или завуалированно угрожая за ослушание самыми мрачными последствиями для «братьев-дунган»…