Текст книги "Избранное. Том 1"

Автор книги: Зия Самади

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)

Глава одиннадцатая

1

Отряды Ходжанияза прошли перевал Дутуй и достигли джайляу Читирлик у озера Барколь на день раньше согласованного с Ма Чжунином срока. Чабаны, недавно прикочевавшие на эти пастбища, при виде неожиданно появившихся вооруженных всадников начали разбегаться, но люди Пазыла успокоили их, заверив, что они могут безбоязненно заниматься своим делом – никто их не тронет. Чиновников, прибывших сюда для сбора налогов, разогнали, а отобранный у них скот распределили между чабанами. Все это произошло в пятницу – почитаемый мусульманами день, и Ходжанияз решил провести послеполуденное богослужение, пригласив на него чабанов. На берегу быстрой речки вбили в землю колья, между ними натянули веревки – привязывать чабанских лошадей.

Когда собралось много народу, прозвучал призыв муэдзина. Появился Ходжанияз, в зеленой чалме и белом чекмене, прошел перед выстроившимися повстанцами и пастухами к месту имама – предстоятеля в молитве.

Когда закончилось чтение пятничной молитвы – хутбы, Пазыл, встав на большой камень, заговорил:

– Братья! Мы поднялись против злейшего врага. Взяли в руки оружие, чтобы освободить вас, чабаны! Кто не желает быть рабом, кто любит свободу, кто хочет встать на защиту родины, пусть вместе с нами берется за оружие!

– Смерть врагу! – раздалось вокруг.

– Нельзя допускать розни между уйгурами, казахами, узбеками, киргизами, дунганами, монголами! Мы все угнетенные, у всех нас одна судьба. Мы должны привлекать на свою сторону китайцев, стонущих под ярмом гоминьдана. Мы против гнета и бесправия, мы не расстанемся с оружием, пока не завоюем победы!

Народ пришел в возбуждение. Молодые стали проситься в ряды повстанцев, более зажиточные – жертвовать на общее дело баранов, лошадей, верблюдов. Из толпы вышел широкоплечий казах в лисьей шапке. Он вскочил на камень рядом с Пазылом и закричал по-казахски:

– Эй, народ! – Гул утих. Он продолжал: – У всех у нас одна земля, одна вода, одно небо, одна судьба. Это враги хотят разъединить нас!

– Правильно говоришь, Исакан! – выкрикнул монгольский джигит в остроконечной шапке, его поддержали тысячи голосов.

Богослужение превратилось в грандиозный митинг… Весь день не стихал над джайляу людской гул. Он еще более усилился, когда вечером подошли части Ма Чжунина.

2

Утреннее солнце озарило снежные вершины, засверкал зеленый покров гор, засияли тут и там горные цветы, заблестела еще не высохшая роса. Косяки лошадей, напившись чистой, как слеза, горной воды, медленно поднимались на холмы, по пастбищам разбрелись отары овец. Дым из юрт, поднявшись к чистому небу, расстилался, как синеватое облако. Женщины доили коров, пастухи наполняли кумысные мешки. Вот табунщик с арканом в руке погнался за необузданным конем. На спуске с крутого склона он накинул петлю на конскую шею и, натянув крепкими руками конец веревки, заставил животное вскинуть голову. В небе парил одинокий беркут, словно наблюдая издали за этой картиной…

Ма Чжунин, всегда поднимавшийся спозаранок, взобрался на вершину холма. «Какое красивое место! – подумал он. – Люди здесь живут как в раю. Счастливцы! Чистый воздух, чистая вода, зелень, мясо, молоко… Все выглядят здоровыми и беззаботными. А у нас, дни и ночи глотающих пыль, и вид какой-то пыльный, без кровинки… Благодатный край! Ты должен стать моим…» Он поспешно сошел с холма, вызвал в шатер адъютанта и приказал построить войска.

Раздался сигнал, и дунгане построились.

– Ма Шимин!

– Здесь, Га-сылин!

– Военных учений сегодня не проводить! Будет достаточно, если солдаты взберутся вон на ту вершину, – и он показал на высокую гору.

– Хао, Га-сылин!

Колонна дунган направилась к вершине.

– Эй, Сопахун! Пусть и наши попробуют взобраться на гору! – крикнул Ходжанияз.

– Хорошо, Ходжа-ака!

Люди Ходжанияза, тоже построившись в колонну, последовали к другой горе. Они были куда менее ловки и дисциплинированны, чем дунгане, но зато привычны к горам.

Ходжанияз ликовал:

– Посмотри-ка, Пазыл-афанди, наши взбираются, как косули!

– Дунгане ведь не видели гор, – ответил Пазыл тихо.

А Ма Чжунин, любивший во всем быть первым, подумал: «Увидим еще ваших бездельников на учениях!»

Прошло более часа, пока обе колонны спустились с гор. Тем временем подоспел завтрак, воины расселись на зеленой лужайке. Ходжаниязу, Пазылу, Ма Чжунину, Ма Шимину и Ма Чину еду подали в отдельный шатер.

– Хорошо бы дать сегодня бойцам отдохнуть, а нам продумать дальнейшие – действия, – предложил Пазыл, когда после завтрака подали кумыс.

– Дельная мысль. А еще, скажу честно, не хочется покидать такие прекрасные места, – ответил Ма Чжунин.

– Вы увидите места гораздо красивее, окям Га-сылин, – заметил Ходжанияз и назвал несколько джайляу вокруг озера Барколь.

– И у нас есть горы, но они голые… Нет этой зелени. Синьцзян… Не зря многие дерутся за него, – задумчиво промолвил Ма Чжунин.

– Есть пословица: «У красивого много врагов». Наша земля богата и прекрасна, поэтому со всех сторон тянутся к ней жадные руки.

Слова Пазыла, кажется, задели за живое Ма Чжунина, по лицу его пробежала тень, но он постарался не выдать себя.

– Хорошо, когда покупателей много, – пошутил он и тут же перевел разговор на другое: – Не желаете ли взглянуть, как мои люди владеют саблей?

– Не откажемся, Га-сылин, окям, – вскинулся Ходжанияз, любивший военные игры.

Они вышли наружу, и по приказу Ма Чжунина полусотня солдат стала готовиться к рубке лозы. Остальные расположились вокруг на широком лугу.

По указанию Ма Шимина к двадцати жердям в рост человека, расставленным друг от друга на расстоянии в десять шагов, прикрепили ветки. Пятьдесят всадников выстроились в ряд и обнажили сабли.

– Все готово, ждем приказа начинать! – доложил Ма Шимин.

– Начинайте!

Ма Шимин отдал приказ всадникам.

Первый срубил двенадцать веток, три свалил, по другим лишь скользнул. У остальных результаты были и лучше, и хуже, однако никто не смог срезать все двадцать веток.

– Попробуйте-ка сами! – недовольно приказал Ма Чжунин Ма Шимину.

– Слушаюсь! – ответил тот и, взобравшись на коня, обнажил саблю.

По взмаху руки Ма Чжунина он пришпорил коня и начал на всем скаку рубить ветки. Казалось, ветки падали еще до прикосновения сабли, так легко она их срезала. Чабаны восторженно загалдели, даже Ходжанияз не удержался:

– Вот это удалец!

То ли лошадь подвела Ма Шимина, то ли сам он дал маху – последняя ветка осталась цела.

– Болван! – топнул ногой Ма Чжунин и приказал подать коня.

Левее первого ряда поставили еще двадцать жердей с ветками. Ма Чжунин вскочил в седло, засучил рукава, взял в руки по сабле, а повод закусил в зубах.

Каким-то неуловимым движением послал он коня вперед, и тот рванулся с места в карьер. Засверкали в лучах солнца вскидываемые вверх сабли, и по обе стороны падали наземь срубленные ветки. Зрители замерли от восторга, вокруг стояла тишина. Лишь Пазыл крикнул восхищенно:

– Настоящий вихрь!

И в самом деле Ма Чжунин пронесся как вихрь и срубил все сорок веток. Когда он вложил сабли в ножны и развернул коня, отовсюду грянуло:

– Слава Га-сылину! – Эти слова прозвучали на нескольких языках и были слышны далеко вокруг.

– Вот это рубка… Спасибо, окям Га-сылин! – с этими словами Ходжанияз обнял Ма Чжунина, когда тот сошел с коня.

Ма Чжунин, удовлетворенный, ответил, вытирая пот со лба:

– Бог даст, Ходжа-ака, спасибо скажете, когда врага буду рубить вот так же. Пусть-ка теперь ваши джигиты попробуют.

– Где им владеть таким искусством! – смутился Ходжанияз.

– Проверим, как наши стреляют по мишени, – предложил Пазыл, стремясь поднять настроение у своих джигитов.

– Хорошо. И это дело, – согласился Ма Чжунин. А сам подумал: «Хочешь смыть позор, хитрый чаньту!»

– Лишь тот меткий стрелок, кто подстрелит птицу влет! Ну-ка, дети мои, наловите ворон! – приказал Ходжанияз.

Между тем на лугу началась борьба. Дунгане в ней не участвовали. Боролись наиболее известные среди уйгуров, казахов, монголов борцы, которых называли «бокя». Особенно выделялся своим могучим видом один полуголый монгол в штанах из шкур и с уздечкой в зубах. Когда его вывели в круг, раздался приглушенный гул. С таким громадным бокя было страшно бороться. Его товарищ провел борца по кругу, усадил в центре и крикнул:

– Ну, выходи, кто бокя!

Вышел уйгур. У монгола забрали уздечку. Он вскочил, потопал ногами и медленно пошел к сопернику. Вдруг, словно рысь, бросившаяся на косулю, он прыгнул на уйгура, схватил за пояс и, приподняв, будто ребенка, бросил наземь. Это произошло мгновенно, зрители, казалось, ничего не успели рассмотреть. И лишь когда монгола снова повели по кругу, раздались восторженные возгласы.

Вторым вышел казахский джигит, но и его постигла та же участь, что и уйгура.

– Ходжа-ака, это человек или… – проговорил Ма Чжунин.

– Это настоящий бокя. Такие встречаются редко, – ответил Ходжанияз.

– Его может свалить только див, никакой человек не в состоянии сделать это, – продолжал удивляться Ма Чжунин.

– А что, если выставить Сопахуна, Ходжа-ака? – спросил Пазыл.

– Правильно. Попробуем рискнуть. Сопахун!

– Я здесь, Ходжа-ака! – перед Ходжаниязом появился Сопахун.

– Стыдно тебе, наверное, сынок, безучастно смотреть на это – ведь ты поднимал бычков… Иди-ка в круг…

Сопахун не выглядел таким громадным, как монгол, однако был коренаст и плотен. Этого джигита еще никто не мял на земле, и кумульцы за тихий нрав ласково звали его «Сопи-палван» – «Сопи-богатырь». Сопахун тоже натянул на себя штаны из шкур, обвязался поясом и уверенно подошел к бокя.

– Будем бороться, берясь лишь за пояс? – спросил он.

– Нет. Будем бороться, кто как хочет, – ответил монгол.

– Идет, – согласился Сопахун и отошел на несколько шагов.

Монгол с криком кинулся на Сопахуна и схватил его за пояс. Однако Сопахун не растерялся и, ухватив монгола за бока, присел. Бокя попытался было и его, как первых двух, поднять с места, но не смог оторвать от земли. Тогда он отпустил пояс и хотел поймать соперника за ногу, но в этот момент Сопахун сделал подножку, и тяжелый монгол, не удержавшись на ногах, свалился на землю – гул был такой, словно рухнула большая стена.

Зрители, следившие затаив дыхание за ходом борьбы, кинулись в круг, подняли на руки Сопахуна…

– Спасибо, сынок, не ударил лицом в грязь, – Ходжанияз поцеловал победителя в лоб.

– Очень хорошо, – похлопал Сопахуна по спине Ма Чжунин и тут же, взяв у адъютанта маузер в деревянной кобуре, подал Сопахуну.

– И монгольский джигит достоин награды, – Пазыл подарил монголу свой наган. – Пусть это будет залогом дружбы наших бокя.

Два богатыря сердечно обнялись.

По обычаю каждому борцу поднесли пиалу с кумысом.

– Пусть ваши души будут светлыми, как этот белый кумыс, а сила будет такой, как эти горы, – сказал Ходжанияз.

– До нынешнего дня никто меня не побеждал. Ты свалил меня. Ты настоящий парень. Вот это я получил в прошлом году в Тарбагатае, одолев тридцать джигитов, – дарю! – Монгол снял с шеи золотую медаль с изображением беркута. Повесив ее на шею Сопахуна, он добавил: – Будем друзьями!

Тем временем ребятишки принесли пойманных ворон.

– Выходи, кто умеет стрелять! – крикнул Ходжанияз.

Вышло человек пятнадцать.

– Условия такие. Каждый стреляет подряд в двух птиц. Кто не промахнется, получит награду!

Состязание началось. Только два уйгура, дунганин и казах попали подряд в двух летевших ворон.

– И на том спасибо. Очень трудно попасть влет, – похвалил стрелков Ходжанияз.

– Ходжа-ака, теперь наш с вами черед!

– Попытаем счастья, окям Га-сылин.

– Первым стреляете вы, Ходжа-ака.

Ходжанияз поднял винтовку не сразу, как другие, вместе с взлетом вороны, а дал ей отлететь повыше. Когда он выстрелил, птица, словно яблоко с ветки, упала прямо в центр круга. Раздались возгласы одобрения.

Ма Чжунин подбил ворону из маузера, положив его ствол на согнутую левую руку. На этот раз торжествующе загалдели дунгане. Ведь попасть из маузера куда труднее, чем из винтовки! Ходжанияз огорчился. Он пожалел, что стрелял не из маузера. И тут Пазыл, заметивший парившего в небе коршуна, сказал:

– А ну, попробуйте попасть в него!

Ходжанияз, вскинув винтовку, выстрелил мгновенно, птица камнем пошла вниз.

– Хао, Ходжа-ака… Вот это меткость! – вынужден был признать Ма Чжунин.

Игры продолжались до позднего вечера. Молодухи и девушки пели песни. Давно уже ни сам Ма Чжунин, ни его солдаты не отдыхали так весело.

Перед сном состоялось небольшое совещание. Обсудили сообщение дозорного отряда Асылкана и вести, полученные от чабанов.

– Будем штурмовать Жимисар! – предложил Ма Чжунин.

– Это что-то новое, – заявил недовольно Ходжанияз.

– Во-первых, Жимисар ближе, во-вторых, там мало сил, – настаивал Ма Чжунин.

– К чему гнаться за легкой победой? Ведь мы отдалимся от Кумула, – сказал Пазыл.

– Пройдя через Жимисар, мы выйдем навстречу Доу Цзигану к Яттыкудуку и отрежем Кумул от Урумчи, – разъяснил Ма Чжунин, проведя на карте линию.

Никто ему больше не возражал.

3

Два всадника мчались по каменистой дороге. Мелкие камешки сыпались из-под копыт на обочину, как град. Кони скакали, вытянув шеи. Передний всадник, судя по всему чабан, ловко держался в седле – он как бы слился с конем в одно целое. Зато второй выглядел плачевно: поводья он привязал к локтям, руки словно приросли к луке седла, он полулежал на нем. Шапка, видимо, слетела где-то в пути, и по ветру развевались, как змейки, длинные волосы, заплетенные в косички.

На небольшом пригорке передний всадник остановился, спешился и поймал поводья коня своего спутника.

– Передохнем немного, дажэнь? – предложил он.

– Нельзя, – кое-как вымолвил чиновник и пугливо обернулся. Он торопился уйти от Ходжанияза и добраться до Жимисара.

Джигит-чабан поправил скосившееся под чиновником седло, подтянул подпруги, и они поскакали дальше.

Сяньчжан Цао, жимисарский уездный начальник, принимал у себя начальника гарнизона с женой. После вечерней трапезы они, как обычно, засели за мацзян – игру в кости с картами.

Сяньчжану не везло.

– Ну что ж, отыграетесь во втором круге. – Начальник гарнизона придвинул к себе очередной выигрыш.

– Нет, сегодня не отыграться – вам очень везет.

– Зато до этого я проигрывал семь дней подряд и совсем было пал духом. Пусть хоть раз повернется ко мне лицом удача! – притворно вздохнул начальник гарнизона.

Их прервал звон колокола. Все всполошились, ибо медный колокол у входа звенел лишь тогда, когда кто-нибудь хотел довести до сведения начальника уезда не терпящее отлагательства сообщение.

– Пойдемте узнаем, что случилось, – предложил начальник гарнизона.

Он приказал привести поднявшего тревогу. Это был чиновник, несмело скакавший на лошади. Бросившись в ноги сяньчжану, он, заикаясь, выдавил единственное слово:

– Бан… ди… ты…

– Что?

– Бандиты!

– Где ты видел? – побледнел сяньчжан.

– В г-г-го… рах!

– Нужно принять меры! – заспешил начальник гарнизона.

После его ухода растерявшийся сяньчжан приказал жене спрятать ценности, а подчиненным велел запереть крепостные ворота. Жена сяньчжана суетливо засеменила на маленьких ножках, как ребенок, только начавший ходить.

– Ай-я! Ай-я! – жалобно приговаривала она, а потом села и заплакала.

Окруженное крепостными стенами селение Жимисар находилось в котловине. Если не считать немногочисленных дунган, которые держали дешевые харчевни и торговали маринованными овощами, основное население его состояло из китайцев, большей частью зажиточных торговцев, живших за счет окрестных крестьян-уйгуров и скотоводов-казахов. Когда начались волнения в Кумуле, торговцы попрятали добро и затаились, как суслики в норах, а самые проворные уехали в Урумчи.

Весть о приближающихся бандитах быстро облетела все дома, в селении началась паника. Поднятые по тревоге два батальона солдат, не ожидавшие, что сюда могут нагрянуть повстанцы, от растерянности не знали, что делать. Пока они построились, пока заняли оборону на крепостных стенах, передовые части войск Ма Чжунина вошли в Жимисар через Северные ворота, которые почему-то не успели запереть. Трое других ворот гоминьдановцы закрыли и начали со стен крепости обстреливать подходившие отряды Ходжанияза. Но это длилось недолго: солдаты Ма Чжунина разогнали основную часть гарнизона и заняли штаб. Гоминьдановцы, державшие оборону на стенах, подняли белый флаг и побросали оружие.

Едва затих грозный клич дунган, как разыскали и приволокли спрятавшегося в конюшне начальника гарнизона…

Так легко, почти без боя была взята крепость Жимисар. Ма Чжунин шутил по этому поводу: «Не успели даже кончик носа почесать!..»

Глава двенадцатая

1

После взятия Жимисара население ощутило в повстанцах реальную силу, которая способна единоборствовать с гоминьдановцами и побеждать их. Поток людей, спешивших к Ходжаниязу и Ма Чжунину, словно на поклон к пророкам, не иссякал в течение двух дней. Шли уйгуры, казахи, монголы, дунгане – разных сословий, имущие и неимущие, шли даже ставленники китайской администрации, занимавшие небольшие должности – старост, квартальных. Конечно, не все искренне сочувствовали восстанию, некоторые боялись того, как бы их не наказали за приверженность к гоминьдановцам. Они-то и распускали среди темного люда различные слухи, кривотолки. «Теперь всех китайцев соберут вместе и уничтожат, – говорили они, – всех баев засадят в тюрьму, а их достояние разграбят, молодых парней погонят в армию, а женщин заберут себе…» Эти слухи смущали народ, вызывали тревогу. Руководители восстания собрались обсудить создавшееся положение.

– Жимисаром мы овладели почти без жертв, – начал разговор Пазыл, – ибо враг не был осведомлен и не успел подготовиться. Но в будущем нас ждут еще тяжелые испытания. Нужно четко организовать тыл, создать хотя бы временную управляющую организацию…

Ма Чжунин попытался его прервать.

– Предлагаю назначить комендантом Жимисара Самсакнияза и в уездное управление выбрать по одному человеку от каждой национальности, – продолжал Пазыл, глядя в глаза Ма Чжунину.

– Неплохая мысль, – Ма Чжунин немного подумал и добавил: – По-моему, сейчас необходима лишь организация хозяйственного типа – для снабжения войск. Кроме того, нужно ведь создать охранные части, а?

– Конечно.

– Тогда пусть наш Мао Чжу организует из местных людей охрану.

– Тоже верная мысль, – согласился Пазыл.

– Значит, договорились, Ходжа-ака? – Ма Чжунин посмотрел на сидевшего молча Ходжанияза.

– Мы теперь стали сильны. Значит, можем и воевать, и другими делами заниматься, – ответил Ходжанияз.

– Ходжа-ака верно сказал: оставив все прочее, мы должны воевать, воевать и воевать, – перевернул его слова Ма Чжунин.

– Необходим хотя бы временный учредительный центр из народных представителей…

– Еще рано, Па-сяньшэн, – снова перебил Пазыла Ма Чжунин, – пока не возьмем Урумчи, об этом не может быть и речи. А сейчас в руководящих вопросах Ходжа-ака старший брат, а я младший. Так я говорю, Ходжа-ака?

– Дай бог, чтобы мы и впредь не попрекали друг друга! – ответил Ходжанияз.

– Ходжа-ака умный человек, – с усмешкой одобрил его слова Ма Чжунин.

– Решать государственные вопросы в семейном кругу, между «старшим и младшим братьями» опасно, – загорячился Пазыл, досадуя, что Ходжанияз не вникает в суть происходящего. – Мы не должны замыкаться в пределах Восточного Туркестана, пора подумать и об отношениях с внешним миром…

– О-о-о… Да вы мечтаете подняться очень высоко, уважаемый Па-сяньшэн, – протянул Ма Чжунин. Ему хотелось спросить: «Уж не с Советами ли желаете вы завязать отношения?» – но он сдержался.

– По-моему, все мы боремся за установление нового строя, за новое правительство. Значит, рано или поздно нам придется наладить связи с сочувствующими государствами, не так ли? – доказывал Пазыл.

– Это вопросы будущего. Вначале нужно здесь совершить такие дела, чтобы за границей признали нас, а тогда уж придет время решать ваши вопросы, Па-сяньшэн, – резко заговорил Ма Чжунин.

Так сразу же выявились разногласия по коренным проблемам. Стало видно, какая пропасть разделяет Пазыла и Ма Чжунина. Между ними возникла скрытая борьба, которая иногда приводила к резким столкновениям.

На площади за Жимисаром, где обычно проводились военные учения, выстроились с правой стороны отряды Ходжанияза (зеленое знамя со звездой и полумесяцем), с левой стороны – части Ма Чжунина (белое знамя со звездой). К тем и другим примыкало много добровольцев с ружьями и саблями. В восточной стороне площади на помосте из толстых досок стояли Ходжанияз, Пазыл, Самсакнияз, Асылкан и несколько почтенных людей из местных жителей. Не было лишь Ма Чжунина и его ближайших помощников. И западной части площади сгрудились, понурив головы, пленные. Жители Жимисара и окрестных сел облепили площадь со всех сторон, многие были верхом. Все смотрели на помост.

– Значит, это и есть Ходжа? – спрашивал какой-то пеший у крестьянина на коне.

– Да, вон тот, с густой бородой. Смотри, какой у него геройский вид! – отвечал всадник.

– Правда ли, что в бою, когда он расстегивает пояс, пули, попавшие в него, градом падают на землю? – продолжал расспрашивать пеший, вытягивая шею, чтобы лучше видеть Ходжанияза.

– Наверное, правда, ведь сам святой хазрет молится за него.

– Истинная правда, – вмешался в разговор третий. – Однажды, говорят, развязал пояс, и сразу высыпалось четыреста пуль…

– Хи-хи-хи… – закатился какой-то дунганин.

– Ты что, не веришь, белоголовый? Смеешься?..

– Конечно, смеюсь. Ведь если пуля попадает, человек умирает, – ответил дунганин.

– Разве пуля может поразить того, кто видел хазрета? А где твой Га-сылин?

– Сейчас выйдет. Вот тогда увидишь…

– А что на него смотреть, такой же белоголовый, как и ты.

– Белоголовый? Ха! Когда Га-сылин вступает в бой, у него в обеих руках по сабле и во рту сабля…

– Не хвались!..

Тем временем на белом коне, танцевавшем под всадником, появился Ма Чжунин вместе с Ма Шимином и Ма Чином. В толпе раздались восхищенные голоса. Ма Чжунин подъехал к помосту и, оставаясь на коне, что-то сказал Ходжаниязу.

– Люди! – подняв руку, крикнул Ходжанияз. – Сегодня мы отправляемся в путь. А вы мирно трудитесь. Никто теперь не будет вам мешать. Ахун, дайте свое благословение!

– Аминь! – вскинул руки вверх стоявший рядом ахун. «Аминь!» – раздалось в ответ со всех сторон. Пробормотав еще что-то, ахун воскликнул: – Аллаху акбар! – и провел ладонями по лицу.

После молитвы к народу обратился через переводчика Ма Чжунин:

– Я прибыл в этот край, чтобы освободить вас! Я желаю вам добра. Сниму головы с тех, кто угнетает вас! Ходжа-ака – старший брат, а я младший. Если мои солдаты будут нарушать порядок, я сам накажу их!

По его знаку Ма Шимин приказал вывести из колонны дунганских войск четырех человек, обмазанных сажей.

– Вот, – продолжал Ма Чжунин, – эти грабили имущество народа. Я казню их на ваших глазах!

Ма Шимин вывел группу дунган с винтовками на изготовку.

– Расстрелять! – приказал Ма Чжунин.

Прогремели выстрелы, четыре грабителя упали ничком на землю. Это были не дунгане, а нанятые в армию еще в Цинхае молодые сорвиголовы китайцы. Ма Чжунин предал их смерти не столько для укрепления порядка, сколько для того, чтобы привлечь на свою сторону симпатии населения и прослыть справедливым. Народ еще не знал всего этого и потому одобрил поступок Ма Чжунина.

– Слава Га-сылину! – раздалось из толпы. «Кажется, справедливый дунганин», – думали люди. И только некоторые, особенно недоверчивые, сомневались: «Как бы не было здесь какого-нибудь обмана».

– А теперь, – крикнул гордо восседавший на коне Ма Чжунин, – я войду в Урумчи, как нож в масло! Тот, кто преградит мне путь, испытает на себе остроту моих сабель! – И он, вырвав из ножен сабли, заиграл ими в воздухе.

Дунганская колонна ответила командующему одобрительными криками.

Ма Чжунин, не меняя гордой позы, двинулся впереди своих войск. Народ молча провожал его глазами.

2

Отряд Ходжанияза расположился на ночлег в лесу. Утихла суета, пламя костра, еще недавно такое яркое, теперь едва светилось, в его тусклых отсветах иногда проносились черные тени летучих мышей. К беспрерывному стрекоту цикад начал примешиваться храп бойцов, уставших после долгого перехода. Чтобы хоть как-то отогнать сон, дозорные подбрасывали в затухающий костер сухие ветки…

Пазыл не спал. В небольшой походной палатке при свете догорающей свечи он расшифровывал содержание письма, полученного сегодня.

«Ваши успехи вызвали беспокойство в правительственных кругах Урумчи. Помимо подготовки в чисто военном плане, к Ходжаниязу и Ма Чжунину направлены лазутчики, с тем чтобы разъединить вас, вызвав разногласия между уйгурами и дунганами, после чего поочередно расправиться с теми и с другими. Мы распространили листовки, где раскрыли этот план. Будьте бдительны.

Я выезжаю в Кульджу. Когда устроюсь там, связь восстановим. Напоминаю: будь начеку по отношению к Ма Чжунину, не разрывая союза с ним, используя его силы, противодействуй осуществлению его тайных намерений. Собирай вокруг себя надежных людей. Будь осторожен.

С приветом – Лопян».

«И единство, и противодействие, – заключил для себя Пазыл. – Сложная ситуация…»

Его размышления прервал Сопахун.

– Проходи, садись. – Пазыл внимательно посмотрел на Сопахуна. – Что случилось?

– Пришлось немного задержаться.

– Из-за чего?

– Как из-за чего, афандим! – Сопахун не скрывал недовольства. – Опять из-за этого наглого дунганина! Комендантам Жимисара оставлен Самсакнияз, а человек Га-сылина Мао Чжу сует нос во все дела, командует…

– Подожди, – прервал его Пазыл. – Что у вас произошло?

– Дунганин потребовал военных трофеев и весь скот, пожертвованный нам народом, – коней, коров, баранов. А Самсакнияз заявил, что пока от Ходжи-ака не будет приказа, он не даст ни одного барана. Дунгане схватились за оружие, но в спор вмешались аксакалы. Мы приехали как раз в это время.

– П-нон-нятно…

– Они захватили лучшее оружие, добытое в Жимисаре. Но не успокоились на этом и хотят забрать все остальное! Как мы можем быть вместе с ними?

– Не спеши с выводами, – проговорил Пазыл, свертывая самокрутку. Пальцы его дрожали, выдавая нервное напряжение.

– Если сегодня они творят такое, то что же завтра? Совсем сядут нам на шею! – не унимался Сопахун, которого не так-то просто было вывести из себя.

Пазылу передалось его возмущение, но он взял себя в руки:

– Возможно, Мао Чжу просто шутил, а вы делаете из мухи слона… Это же может повредить делу, Сопахун.

– Как знаешь… Но трудно им доверять, афанди-ака!

И Пазыл вспомнил народное предание о восстании 1864 года в Кульдже. Тогда уйгуры и дунгане тоже объединились. Их руководители под Кораном принесли присягу верности друг другу. Но дунгане предали, а потом стало известно, что они присягали не под Кораном, а под обернутым в материю кирпичом. «Неужто нарушение обязательств и раскол неизбежны, а? Нет, сейчас не то время. Не надо допускать междоусобной розни…»

– Раз мы сами пригласили их, то должны терпеть, проявить выдержку…

– Жалко Ходжу-ака, иначе я бы… – стиснул кулаки Сопахун.

– Вначале нужно взять Кумул, братец, встать на ноги, а потом уже действовать по обстоятельствам. А пока что не горячись. И джигитам скажи, чтобы не затевали ссоры. Ну, иди спать – завтра в поход…

3

Ходжанияз восседал на темно-рыжем коне. Широкий патронташ и маузер в деревянной кобуре придавали ему необычайно воинственный вид.

– Джигиты! – обратился он к отряду, успокаивая танцующего под собой коня. – Пришел час испытать ваше мужество. Пусть ваши кони не повернут в бою назад! Других слов у меня нет!

– Не отступим! – загремели голоса всех семисот джигитов.

– Веди, Сопахун! – приказал Гази-ходжа (после взятия Жимисара в народе Ходжаниязу дали имя Гази – воитель за веру).

Сопахун под зеленым знаменем со звездой и полумесяцем тронулся вперед. За ним чередой двинулись сотни.

По разработанному плану бригаду Доу Цзигана нужно было разгромить во время перехода между Яттыкудуком и Кумулом. Га-сылин выходил на нее с тыла, через перевал Чонашу. Ходжаниязу же следовало через труднейший перевал Кирикдон ударить навстречу врагу.

– Нет ли другой дороги, Ходжа-ака? Выдержат ли кони? – спросил Пазыл.

– Лишь бы до Ташбулака добраться, а там равнина.

Острые пики Кирикдона напоминали зубья пилы. Хотя до лета было еще далеко, от нагретых солнцем голых скал, совершенно лишенных растительности, исходил жар, как от раскаленного тандыра, в котором выпекают лепешки. Кони покрылись черным потом, их ноги дрожали от напряжения. А скалам, казалось, не будет конца: они, как верблюжьи горбы, поднимались одна за другой, недаром эта местность называлась Кирикдон – Сорок гор.

Ходжанияз приказал всем спешиться и сам, словно козел, ведущий отару, пошел впереди. С детства привыкший к горам, он как будто не замечал тяжести пути.

– Ну, афандим, – то и дело подтрунивал он, оглядываясь на тяжело дышавшего сзади Пазыла, – как дела? Может, подсадить вас на плечи?

– Будьте спокойны, Ходжа-ака! – бодрился Пазыл, но хриплый голос выдавал его состояние.

Среди джигитов было немало таких, которые раньше не сталкивались с подобными трудностями. Глядя на Гази-ходжу, они стискивали зубы и упорно двигались вперед от подъема к подъему. Их не останавливали ни крутизна, ни жар, исходивший от камней, ни соленый пот, слепивший глаза…

К полудню добрались до Ташбулака. Увидев впереди родники с чистой холодной водой, люди бросились к ним, как изголодавшиеся овцы к зеленой лужайке. Ходжанияз крикнул:

– Стойте! Пусть вначале пот обсохнет, только тогда можно пить!

Когда разгоряченные люди кое-как успокоились, Ходжанияз установил очередь к воде. Воины утолили жажду, напоили лошадей, задали им корму и сами расположились на отдых.

Ходжанияз отвел Пазыла в сторону.

– Странно ведут себя эти дунгане… Если дело так пойдет и дальше, мы вряд ли столкуемся, а?

– Сейчас трудно сказать что-нибудь определенное, – ответил Пазыл. Поделись он своими мыслями о Ма Чжунине, Ходжанияз наверняка перевернул бы все вверх дном. Да и вражда с Ма Чжунином сейчас могла привести лишь к поражению.

– Это так, окям. И все-таки он оказался не тем человеком, которого я ждал.

– Посмотрим, каковы они в бою…

– Кому же еще можно верить? – вздохнул Ходжанияз.

Сторожевой джигит на холме прервал их разговор:

– Ходжа-ака! Сюда скачут всадники!

– Сопахун!

– Да, Ходжа-ака!

– Поднимай джигитов!

– По коням! – скомандовал Сопахун.

Джигиты, начавшие привыкать к военной дисциплине, быстро вскочили на коней.

Разделив отряд на две части, Ходжанияз приказал двигаться по склонам холмов, захватывая приближающихся всадников в кольцо, а сам, поднявшись к дозорному вместе с Пазылом, поднес к глазам бинокль. Он увидел не всадников, а всего-навсего косяк лошадей с тремя табунщиками.