Текст книги "Избранное. Том 1"

Автор книги: Зия Самади

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)

– Какая еще беда? Трус! Собака на привязи!

Солдат, шурша камнями, начал спускаться вниз. Едва он приблизился, Сопахун бросился на него и, не дав крикнуть, придушил. Потом шепнул Палтахуну:

– Кончай второго и давай условный сигнал!

Когда подкрадывались ко второму дозорному, один из джигитов поскользнулся, зашуршали камни. Дозорный выстрелил. Но второй выстрел – это стрелял Палтахун – свалил солдата. Джигиты, выскочившие на холм, открыли огонь по укреплению: казалось, в горах гремит гром и сверкают молнии. Первые же выстрелы снесли трех из пяти часовых на стенах. С криком: «Бей! Руби!» – Ходжанияз бросился к воротам. Тем временем люди, проникшие в участок под видом родственников Тажигуль, – и среди них Самсакнияз и тот дехканин с бочонками спиртного, – побежали к воротам, увлекая за собой часть гостей. Преодолев сопротивление двух часовых, они открыли ворота повстанцам. В участке началась паника.

Схватка продолжалась недолго – окруженная со всех сторон немногочисленная группа оставшихся в живых солдат сложила оружие.

Ходжанияз с двумя десятками джигитов вошел в шатер, где был пир. Находившиеся там гости попрятались под столики.

– Не двигаться! – крикнул Ходжанияз и выстрелил из маузера три раза подряд.

– Кто Чжан-сочжан? – спросил по-китайски Пазыл.

– Этот, этот, – показал тамада на лежавшего под столиком жениха.

– Вяжите! – приказал Ходжанияз.

Словно баранов, связали в одну цепочку китайских чиновников и вывели во двор. Жались друг к другу в сторонке мусульмане, только что пировавшие на свадьбе сочжана. Ходжанияз оглядел всех.

– Солдат отпустите, пусть убираются… Чиновников подержим у себя. Согласится правительство – обменяем на оружие. А этого подлеца, – он ткнул маузером в лоб Чжан-сочжана, – судите сами.

Сочжан лишился чувств, и джигиты поволокли в сторону его обмякшую, обвисшую мешком тушу.

– А вот с вами как быть? – обернулся Ходжанияз к старостам-шанъё и прочим приспешникам сочжана.

Те тряслись от страха.

– Прости аллах… М-мы в-винов-аты…

– Шкуру с вас содрать живьем, и то будет мало, прохвосты!

– Простите нас…

Все эти предатели уже ползали по земле, плача и целуя ноги Ходжанияза. Тажигуль с ненавистью смотрела на них.

– Ходжа-ака, – сказал Пазыл, – если мы убьем их даже тысячу раз, все равно расплата не будет полной, не будем марать наш меч, поднятый во имя свободы кровью этой мрази!

– Простите нас! – закричали гоминьдановские холуи, прильнув к земле.

«Ну и жалостлив этот… – подумала, сжимая кулаки, Тажигуль. – Была бы я на его месте…» Откуда было знать бедной девушке, как далеко вперед смотрел Пазыл, откуда ей было знать его мысли: «Если перебьем их, народ по-разному истолкует это. Надо попробовать противопоставить гоминьдановцам всех, кого можно. Используем пока и этих подлецов, а придет время – рассчитаемся с ними…»

Прочь с глаз, прочь! – крикнул Ходжанияз.

– Аллах да отблагодарит вас! – заверещали предатели.

Джигиты, недовольные таким решением, измазали им лица сажей и выпроводили пинками.

– Доченька, – Ходжанияз по-отцовски погладил по голове Тажигуль, – ты стала искоркой, зажегшей наше восстание. Бог услышал твои мольбы, и мы спасли тебя. Если аллах пожелает вознаградить нас полным счастьем, враги будут изгнаны с нашей земли, иншалла!..

4

Пазылу было около пятидесяти. Среднего роста, подвижный, скромный, радушный, он никак не походил на вольнодумца, однако власти считали его таковым, и не без основания. Три года тому назад его выслали из Кульджи в Турфан. Чтобы скрыться, он переменил имя (на самом деле его звали Шукри), отпустил усы и бороду, перебрался в Хамийский (Кумульский) округ. Будучи немного сведущ в медицине, он легко прижился среди горцев. А когда вылечил от тифа единственного сына Ходжанияза, последний стал его близким другом и тем укрепил авторитет Пазыла среди населения. Пазыл понимал, какой популярностью в народе пользовался Ходжанияз, и не упускал малейшей возможности для того чтобы еще сильнее разжечь ненависть своего друга к гоминьдановским колонизаторам и их режиму. Старания его не прошли даром. Теперь нужно было искорку бунта, вспыхнувшего в Араторуке, разжечь в пожар всенародного восстания, которое свергнет гоминьдановское господство и обеспечит свободу родине. Так понимал и так стремился направить ход событий Пазыл. Мыслил он глубже, чем остальные, поэтому тяжесть пропагандистской и в какой-то мере организаторской работы пала на него…

Сейчас надо было подготовить обращение к народу от имени Ходжанияза и найти для него такие слова, которые зажгли бы сердца людей. Он сидел и писал. Обращение начиналось с истории независимости уйгуров, в нем рассказывалось о захвате их земель маньчжуро-китайцами, о злодеяниях захватчиков в течение двухсот лет…

«…Терпению пришел конец, – писал Пазыл. – Все, кому дорога родина, кто не хочет рабства, пусть поднимутся на борьбу с врагом!

Если мы не будем сами бороться за свободу, за освобождение, никто и никогда не позаботится о нас, братья! До каких пор можно терпеть обиды чужеземных хозяев, сидящих на нашей шее? Над нами издеваются, над нашей честью глумятся – как можно сносить все это? Где наше человеческое достоинство? Где наши гордость, честь? Нет, братья! Чем жить в неволе тысячу лет, лучше один день дышать воздухом свободы!

За нашу свободу и счастье – на бой против врага, соотечественники!»

– Салам алейкум! – проговорил вошедший дехканин, но, увидев, что Пазыл занят, собрался выйти.

– Проходите, садитесь! – пригласил Пазыл.

– Спасибо.

– Подождите, да ведь это вы собирались сохой бить врагов, а?

– Зря тогда не пошел с вами. Такого представления не увидел…

– Еще успеете. Впереди большие представления. А если все броситесь в бой, кто же хлебопашеством займется? Кто кормить нас будет?

– Я из тех, кто рвется в бой, афандим. И сейчас пришел не с пустыми руками.

– Не с пустыми?

– Да. Пригнал, как барана, одного из подлецов, что хотел разжиреть на наших хлебах…

Пазыл сразу все понял. Услышав о первой победе, народ всколыхнулся. Дехкане либо убивали, либо связывали и доставляли к повстанцам правительственных чиновников и сборщиков налогов. Эти действия показывали, насколько сильна была ненависть народа к угнетателям, но такая неорганизованная война приводила к беспорядкам и грозила свести освободительную борьбу к разгулу, к отдельным убийствам из личной мести и по другим поводам. Пазыл прилагал много сил к тому, чтобы предотвратить нежелательное развитие событий.

– Вы нехорошо поступили, – сказал Пазыл после недолгого молчания.

– А что тут плохого? – побледнел дехканин. – Если таких подлецов не убивать, к чему тогда священная борьба?

– Мы поднялись, – сказал Пазыл, глядя дехканину прямо в глаза, – не для того, чтобы убивать каждого. Наши враги – гоминьдановские правители. Не вообще китайский народ, поймите.

– Мм… Мм… – Дехканин вытер выступивший на лбу пот.

– Если вы смелый, направьте кулак на вооруженного врага, ака. А где ваш пленник?

– Отдал Палтахуну…

– Отпустите его невредимым и после этого вставайте в наши ряды.

Дехканин глубоко вздохнул, потупился.

– Поймите – ведь мы сами испытали гнет, как же можем допустить, чтобы лилась невинная кровь? Но своих злейших врагов мы не пощадим, ака!

– Да я…

– Нет, не говорите так, – прервал его Пазыл. – Вы допустили ошибку. Нельзя, чтобы это повторилось.

Вошли Сопахун и Палтахун.

– Я допустил ошибку, окям, – обратился к Палтахуну дехканин. – Отдайте моего китайца.

– Мы отпустили его, он оказался из простых, – сказал Палтахун.

Дехканин улыбнулся.

– Пропали мои старания! Пока тащил его, сил потерял как за год…

Слова эти вызвали дружный смех. А дехканин сказал:

– Своей добычи я лишился, так возьмите теперь меня к себе!

– Хорошо, ака.

– Вот это дело! Спасибо, афанди, бог даст, вы оцените силу этого мускулистого кулака!

Дехканин ушел.

– Гнев народа беспределен, – сказал Пазыл. – Однако немало тех, кто и друзей, и врагов мерит одной меркой. Им нужно разъяснять… Ну, как дела, Сопахун?

– Все построились.

– Пойдемте.

В бою было добыто более ста сабель и винтовок. Вместе с ружьями охотников у повстанцев стало до ста пятидесяти единиц оружия. А число людей в отряде превысило триста. Из них сформировали три сотни под началом Сопахуна, Палтахуна и Самсакнияза.

Строй джигитов походил на воинскую часть. Взгляды всех были устремлены на Ходжанияза. «С такими орлами не стыдно ли жить в рабстве?» – прошептал Пазыл, любуясь джигитами.

– Дети мои! – заговорил Ходжанияз. – Еще вчера вы были рабами. А сегодня поднимаете меч. Мы восстали. Отступать теперь позорно… Если вы мужчины, будьте в первых рядах…

– Не отступим!

– Пожертвуем собой! – громом пронеслись голоса.

– Братья! – поднял руку Пазыл. – Земля, на которой мы стоим, дорога нам так же, как дорого материнское молоко. Но родную нашу землю захватили чужеземцы и измываются над нами. Доколе мы будем терпеть это?

– Нет сил терпеть!

– Изгоним разбойников!

– Налоги мы платили, землей, водой поделились, – продолжал Пазыл, когда утихли голоса, – но ненасытные гоминьдановцы не довольствуются этим. Они попирают народ и хотят уничтожить нас до последнего. Мы начали священную войну. И пока не прогоним врагов, не освободим родину, наши руки не расстанутся с оружием!

– Клянемся!

– Не расстанемся с оружием!

Вперед выступил джигит-казах и, спросив разрешения у Ходжанияза, держа в руках островерхий тымак – шапку, – сказал:

– Наши предки были рабами. И мы рабы. А если будем и дальше терпеть, то и дети будут рабами…

– Молодец казах!

– Говори, казахский джигит!

Но Асылкан не сумел справиться с волнением и неожиданно замолк. Тогда заговорил прямо с лошади здоровенный монгол Бато:

– Я монгол. Раньше я ненавидел уйгуров, казахов… А ведь врагами нас сделали гоминьдановцы…

– Верно, верно!

– Семь лет я сидел в тюрьме, – продолжал Бато, – и понял, кто наши настоящие враги. И если мы, уйгурские, казахские, монгольские и… китайские труженики, объединимся, то победим угнетателей…

Голоса звенели до вечера – люди изливали свое горе, копившееся годами.

Ходжанияз, держа в руках знамя со звездой и полумесяцем, сказал:

– Пусть, это знамя будет порукой освобождения! – и, приложив полотнище к лицу, укрепил древко в земле.

Весь отряд прошел под развевающимся знаменем…

Глава пятая

1

Ночью в особняке молодого дунганского генерала Ма Чжунина долго горел свет. Генерал беседовал с низкорослым большеголовым человеком, и беседа эта для обоих была сложной и запутанной. Очень молод был Ма Чжунин, ему не хватало жизненного опыта, однако природный острый ум, смелость и решительность давали Га-сылину – так уважительно называли юного генерала окружающие – возможность быть на равных с опытнейшим, хитроумным собеседником из страны, стремившейся выступать от имени всей Азии.

– Мы стараемся, – внушал большеголовый, – не причинять никакого вреда исламскому миру, Га-сылин.

– Это покажет будущее, – парировал Ма.

– Я предложил бы рассмотреть вопрос не узко, а в широком масштабе. – Большеголовый сделал упор на последние слова. – Наша общая борьба направлена против коммунистической чумы. И это, безусловно, имеет непосредственное отношение к религиозным убеждениям и частной собственности.

– А я хочу объединить подлинных мусульман, а дальше…

– А дальше сделать шаг к исламскому миру, не так ли? Большой шаг, благородная цель, ха-ха-ха! – Смех большеголового, кажется, обидел Га-сылина, ибо глаза его сверкнули. Большеголовый уловил эту вспышку гнева, так свойственную дунганам, и заговорил вкрадчиво: – Цель у нас одна, и поэтому мы легко можем понять ваши заветные мечты, Га-сылин.

– Не будем пока касаться этой стороны, господин Сато, – предложил юный командующий.

– Знаете, почему мы остановили свой выбор на вас?

– Разве я лошадь на базаре, чтобы выбирать меня?

– Ну-ну! – поднял руку большеголовый. – Давайте не менять русло нашей беседы. Мы остановили выбор на человеке, который способен стать лидером, вождем, господином!

– Слишком преувеличиваете, господин Сато, – заскромничал Ма Чжунин, но слово «вождь» нашло отзвук в его тщеславном сердце.

– Дунгане не оценили вас по достоинству, а мы знаем, кто вы. – Большеголовый раскурил сигарету и, выпустив дым из расплющенных ноздрей, добавил: – Нас привлекло то, что вы мусульманин, а также такие качества, как ум, отвага, бесстрашие…

– Я прошу не втягивать меня в политику. Я военный, и мне ближе оружие.

– Без политической подготовки нельзя быть современным командующим, – возразил большеголовый с притворной улыбкой. – Возвысив как политического и военного деятеля Востока, мы хотим противопоставить вас коммунизму.

– Мне нужно оружие, оружие! – чуть не закричал Ма. – Только увидев оружие, я пойду на налаживание отношений с вами.

Сато поднялся с места и, пройдя по комнате, сказал:

– Вы и в самом деле человек оружия. В этом отношении вы более требовательны, чем даже Сюаньтун[18]18
  Сюаньтун – японский ставленник Пу И, император марионеточного государства Маньчжоу-го.


[Закрыть].

– Я люблю дело.

– Мы тоже предпочитаем решительные действия. Итак, вы получите оружие, когда созреет благоприятная обстановка в Восточном Туркестане, договорились?

Большеголовый и Ма Чжунин пожали друг другу руки, будто ставя точку в конце беседы.

– С вашего позволения, Га-сылин, дадим отдохнуть друг другу.

Когда они разошлись по комнатам, молодой дунганин долго не мог уснуть, строя планы будущего похода на Восточный Туркестан. Слова Сато о том, что сейчас трудно и сложно удержать в руках Восточный Туркестан, не давали ему покоя. Он мыслил так: силой оружия овладеть Восточным Туркестаном, а затем в каждом округе поставить своих людей, себя объявить правителем «мусульманского султаната» и после четырех-, пятилетней военной подготовки выступить в поход за «объединение мусульманского мира»… Все это, безусловно, осуществимо при условии союза с сильнейшим в мире государством – Японией. «Но как же понимать этого японского дьявола? – думал Ма Чжунин, ворочаясь с боку на бок. – Если, по его словам, я не смогу управлять захваченной землей, зачем же тогда воевать и проливать кровь? Здесь что-то не то. Или он водит меня за нос, или не верит в мою силу… Но я буду управлять мусульманами так, что даже дух пророка Омара удивится…»

Японский лазутчик в соседней комнате тоже не спал – ждал, когда в доме все затихнет. Едва наступила тишина, он бесшумно подошел к двери, прислушался, потом, вернувшись к столу, достал из чемоданчика портативную рацию. Его сообщение в Токио касалось беседы с Ма Чжунином.

2

Утром Ма Чжунин не смог заниматься делами – от бессонной ночи болела голова. Выпив специально приготовленное лекарство с опиумом и выслушав сообщение о том, что известный ему вожатый караванов Моллахун из Восточного Туркестана просит принять его вместе с каким-то незнакомцем по очень важному делу, генерал лег спать.

С Моллахуном и его товарищем он встретился после обеда.

– Кто это? – спросил Ма Чжунин у Моллахуна после приветствий.

– Это мой спутник, Га-сылин.

– Торговец или, как ты, водит верблюжьи караваны?

– Нет, Га-сылин, он прибыл для встречи с вами.

– С вашего позволения, господин сылин, хотелось бы поговорить с вами конфиденциально, – сказал Пазыл – это был он, – вставая с места.

Ма Чжунин с удивлением посмотрел на Моллахуна.

– Честно говоря, Га-сылин, я здесь лишний человек. Мне можно и выйти. – Моллахун поднялся.

– Подожди, сиди. Может, не будешь лишним.

– Когда двое беседуют, третьему нечего делать, я лучше выйду, Га-сылин.

– Ну, тогда можешь попить чаю в приемной. Так что ты за человек? – спросил он у Пазыла.

– Все сказано в этом письме. – Пазыл протянул зашитое в лоскут письмо.

Ма Чжунин вспорол шов и, вытащив письмо, стая внимательно читать его. Лишь первое слово «бисмилла» было написано по-арабски, все остальное – китайскими иероглифами. Дважды пробежав текст глазами, Ма пристально посмотрел на Пазыла.

– Ты хорошо знаешь наш язык или нужен переводчик?

– Свое дело объяснить смогу.

– Хорошо. Когда возвращаетесь?

– Разумеется, после ответа господина Га-сылина.

Ма Чжунин по привычке быстро вскочил с места и начал ходить по комнате, держа руки за спиной.

– Где сейчас Ходжанияз? – спросил он, остановившись перед Пазылом.

– В Кумульских горах, – ответил Пазыл.

– Сколько у вас винтовок?

– Пока около пятисот, – приврал Пазыл.

– Очень мало. Как же вы хотите начинать дело? – сердито спросил Ма Чжунин.

– Вот потому и просим вас помочь, Га-сылин.

Генерал задумался. Ходжанияз в письме призывал объединиться и, выступив совместными силами против гоминьдановцев, освободить свои народы. Однако Ма Чжунин мечтал с помощью Японии завладеть Восточным Туркестаном. Для этого сейчас, разумеется, нужно объединяться, с Ходжаниязом, но на каких условиях – вот в чем вопрос. Кто за кем пойдет – он за Ходжаниязом или Ходжанияз за ним?

– Вы где остановились? Вместе с Моллахуном?

– Да-а! – с досадой проговорил Пазыл: он понял, что ответа сегодня не получит.

– Не переедете ли вы в штаб – сылинбу? Удобнее было бы вести переговоры.

– Я не против. Но хорошо бы побыстрее получить ответ.

– Вы слишком требовательный и торопливый посланник, Па-сяньшэн, – рассмеялся Ма Чжунин.

– Обстановка требует этого.

– Понимаю. Сегодня будьте гостем. Завтра получите ответное письмо. До Кумульских гор вас доставят на машине.

3

Вечером, после ужина, опять состоялась беседа Ма Чжунина с большеголовым японцем. На этот раз Сато вышел из рамок сердечного отношения и держал себя как наставник.

– Не упускайте случая, Га-сылин. В военном походе время и удобный случаи обеспечивают победу, – поучал он, развалившись в кресле.

Ма Чжунин с удивлением смотрел на обнаглевшего лазутчика, почувствовавшего себя хозяином в этом доме. Ярость вдруг ударила в голову молодому генералу, и он едва не бросился на японца, но сдержался: «Подожди, успокойся, – говорил он себе, – этим можно навредить делу, но еще настанет час…»

– Что вы уставились на меня, господин Га-сылин? Или вам не по душе открытый разговор? – усмехнулся Сато. – Но, защищая вас, мы иногда вынуждены резко говорить с вами. – Этими словами японец хотел смягчить недовольство генерала, а про себя думал: «Этого упрямого дунганина надо прибрать к рукам, пока не поздно, иначе он, как строптивый конь, может скинуть седока».

– Я военный человек и назиданиям предпочитаю практические дела, – резко сказал Ма Чжунин.

– Вы снова хотите сказать насчет оружия, да?

– Безусловно.

– Хорошо. В ближайшее время вы получите часть оружия. Однако и у нас есть условия.

– Например?

– Лучше говорить прямо, не так ли?

– Конечно.

– Я должен заранее предупредить: в своих действиях вы будете придерживаться наших указаний.

– Не понимаю. Ведь тогда…

– Не вставайте на дыбы, Га-сылин! – прервал его Сато и добавил: – Мы не будем, подобно кошке, совать нос в каждую мелочь. Но русло главного направления должно быть в наших руках…

«Выходит, ты помогаешь для того, чтобы стать хозяином надо мною? – думал Ма Чжунин. – Чем проливать кровь для тебя, не лучше ли опереться на гоминьдановцев? Какая разница между вами?..»

– Поймите хорошенько, – заговорил японец, отлично улавливая состояние Ма Чжунина, – что если человек, пожелавший овладеть, и управлять Восточным Туркестаном, не будет опираться на такую могущественную империю, как наша, он трагически закончит свои дни. Это не выдумка, не угроза, это сама реальность!

– Я потому и говорю с вами, что отлично понимаю это, – ответил Ма Чжунин.

– Мы не будем возражать против того, чтобы вы стали ханом, султаном или халифом, напротив, мы всячески поддержим вас. Но при решении политических и экономических вопросов вы должны считаться с нашими желаниями.

– Думаю, что в этом между нами не возникнет разногласий.

– Вот это дело… – Сато пожал обе руки Ма, а потом добавил: – Теперь ваши дунгане войдут в Восточный Туркестан так же легко, как входит нож в баранье сало.

Ма Чжунин глубоко вздохнул. Последние слова Сато покоробили его.

– Если не ошибаюсь, сюда добрались люди Ходжанияза, – криво усмехнулся Сато.

«У этого дьявола нюх, кажется, не хуже, чем у собаки», – удивился и растерялся Ма Чжунин.

– Да, Ходжанияз прислал письмо.

Он потянул пакет Сато, но лазутчик поднял руку:

– Не надо. Я не люблю читать чужие письма. Вы назовите мне посланца.

– Я не расспросил его подробно. Привел его ко мне…

– Погонщик Моллахун, не так ли?

– Да, он. Я его знаю уже много лет.

После недолгой паузы Сато проговорил:

– Если вы в состоянии обуздать Ходжанияза, то можно временно плыть с ним в одной лодке. Однако необходимо хорошенько проверить посланца.

– Я еще не дал ему ответа.

– Дайте ответ немедленно. Ходжанияз не опасен. Если вы временно объединитесь с ними, облегчите себе путь в Синьцзян, уважаемый Га-сылин.

Пойдя на сговор с лазутчиком японской империи, Ма Чжунин сделал шаг по кровавому пути. Так под небом дунганского города Синин провинции Цинхай завязался еще один узел борьбы за власть в Восточном Туркестане.