Текст книги "Избранное. Том 1"

Автор книги: Зия Самади

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц)

Зия Самади
Избранное в двух томах. Том первый

ТАЙНА ГОДОВ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава первая

1

Отель «Гоцзифаньдянь» находился в центре Шанхая и превосходил другие гостиницы своим великолепием, поэтому заезжие толстосумы – торговцы и промышленники, посредники-профессионалы, сынки богачей и прочие прожигатели жизни – предпочитали останавливаться именно здесь. В номерах двадцати одного этажа к их услугам всегда были и вкусная еда, и всевозможные напитки, и веселая музыка, и манящие улыбки платных красавиц… Здесь можно и развлечься, и спокойно побеседовать, не опасаясь посторонних ушей.

Трехкомнатный номер на двенадцатом этаже занимал один из богатейших людей города Кульджи – Юнусбай. Жил он здесь не больше месяца, но и за это время успел прославиться, правда, не как торговец, а как кутила и распутник. От других приехавших сюда уйгурских баев он отличался щедростью, а потому шанхайские дельцы и продажные красавицы сразу же заприметили его. Вот и сегодня он откупил на целые сутки роскошнейший ресторан на четырнадцатом этаже. «Такой банкет закачу, – восторженно размышлял Юнусбай, просматривая список приглашенных, – что те, кто увидит, закусят губы, а кто услышит, развесят уши…»

Дверь тихонько приотворилась, в нее просунулась сначала чисто выбритая голова, а потом и ее обладатель Чжан – управляющий (чжужэнь) отеля, маленький толстенький человечек.

– Возможно, я помешал сладким мечтам Ю-шангуна… хи-хи-хи! – подобострастно засмеялся человечек. Ему, как и многим китайцам, трудно было выговорить имя «Юнус», поэтому он сократил его до «Ю», добавив уважительное «шангун»– господин.

– Входите, входите, пожалуйста, садитесь. Как идут паши дела?

– О, что же вы спрашиваете, шангун? Весь Шанхай взбудоражен…

– Ну и скажете, господин Чжан, – не поверил Юнус, усаживая управляющего и угощая сигарой.

– Вы сомневаетесь? Звонок за звонком… Да что говорить – совсем лишился покоя: едва трубку поднимешь, спрашивают – кто это так сорит деньгами? Откуда он? Что за бай? Правда ли, что он откупил ресторан? А кто сомневался, даже приходили взглянуть на столы… хи-хи! Были и такие – хотели увидеть вас, – но я не пустил. «Нет, господа, – заявил я им, – это не жалкий купчишка, проживающий в грязном караван-сарае, это известный Ю-шангун». Хе-хе-хе…

Управляющий помолчал, потер ладонью голову, блестевшую, как желтая тыква, смазанная маслом, и, вытянув губы, проговорил, почти в самое ухо Юнусу:

– Вы посыпали солью сердечные раны лучших шанхайских красавиц, шангун. Они грезят о вас, взгляните-ка вот на этих… – Он протянул Юнусу пачку пяньцза – узких, длинных визитных карточек с красиво выполненными изображениями девушек.

Юнус быстро разложил карточки на столе, принялся самозабвенно рассматривать.

«Кажется, попал – в точку. Теперь-то уж удастся попользоваться денежками этого чаньту»,[1]1
  Чаньту – буквально – чалмоносец – распространенное среди китайцев презрительное название мусульман, главным образом уйгуров. (Здесь и далее примечания переводчика.)


[Закрыть]– ликовал в душе китаец.

– Спасибо, дорогой Чжан. Труд ваш будет вознагражден, – растроганно сказал Юнус и, наполнив хрустальные бокалы французским шампанским, предложил: – Прошу вас.

– Знал бы, что будет такой успех, удвоил бы ресторанные цены, – проговорил Чжан, поднимая бокал. – Ну что ж, вам повезло…

– Умерьте свой аппетит, господин управляющий. Ведь ежедневная выручка ресторана не превышает шестисот cap, а я уплатил вам восемьсот. Приглашено-то всего лишь двадцать четыре человека.

– Хе-хе-хе… Вы и считать умеете. Впервые встречаю такого среди виуров[2]2
  Виур – китайское произношение слова «уйгур».


[Закрыть].

– Хватит, не поднимайте меня на ходули, я могу упасть…

– Говорите что угодно, уважаемый Ю-шангун, но если вы меня как следует не порадуете, бог вас накажет!

– Успокойтесь, Чжан, уйгуры умеют платить за услуги.

– Я ваш преданный слуга, господин, верьте мне. – Китаец прижал к груди руки и склонил голову, думая про себя: «Глупец! За каждый мой шаг платишь серебром… Будешь платить еще и золотом! Уж если ухватил тебя, не выпущу, пока не вытрясу…»

– Лишь бы пришли те два знатных гостя… Мои желания исполнились бы, – вздохнул Юнус.

Собственно говоря, сегодняшний банкет он устраивал ради двух людей: министра по делам провинций и человека по имени Шэн Шицай, назначенного на военную работу в Синьцзян – Восточный Туркестан. Юнусу, хотелось, установив с ними добрые отношения, укрепить свое положение.

– Не беспокойтесь, шангун, я собственноручно передал министру приглашение и заручился его обещанием.

– Кто знает… Ведь настроение государственных деятелей так часто меняется.

Чжан горделиво усмехнулся:

– Сумевший войти в доверие к государственным деятелям поведет их куда угодно. Я всего лишь управляющий этой гостиницы, но любого из них держу, как на крючке, хе-хе-хе…

– Ну что же, сегодня убедимся…

– Не сомневайтесь, шангун, Чжан лицом в грязь не ударит. Но учтите, что многое зависит от вашей щедрости, да, да, да!

«Этот прохвост не успокоится, пока не продырявит мне карман», – подумал Юнус.

– А время-то идет. – Чжан вынул из внутреннего кармана золотые часы. – Хай-хай, осталось всего два часа. Пойду предупрежу по телефону министра.

«Хитрец… Всюду пролезет и вылезет. Ну пусть. Пусть его хитрость послужит мне. Пока не закончу дела, буду ублажать его, сколько захочет. А там увидит, что я умею. – Юнус выпил шампанского. – Вот если удастся сегодня сблизиться с министром и Шэн Шицаем, откроются большие возможности…» Юнус углубился в размышления, которые чем дальше, тем становились все более сладостными, и вот уже жирное белое лицо его расплылось в млеющей улыбке. Внимательно рассматривая карточки с изображениями красавиц и время от времени подкручивая распускающиеся усы, он начал сравнивать девушек между собой.

Послышался звонок. Не поднимая головы, он крикнул:

– Входите!

Дверь раскрылась, вошли двое. Первый, Муталлиб, джигит с лихо закрученными усами, ловко разыграл изумление:

– Балли![3]3
  Балли! – вот тебе на!


[Закрыть] Пригласили гостей, а сами ушли в мир красавиц и наслаждаетесь там!

Смутившийся Юнус, вместо того чтобы пригласить приятелей сесть, стал быстро собирать со стола карточки.

– Не спешите, байвачча[4]4
  Байвачча – у уйгуров – ласковое обращение к молодому баю, богачу.


[Закрыть], дайте и нам полюбоваться. – Муталлиб выхватил карточки и начал просматривать. Выбрав из всех одну, он произнес: – Вот это да!.. Поздравляю. Эта ханум прекраснее самой Чжу-шожа[5]5
  Шожа – так уйгуры произносят китайское слово сяоцзе – барышня.


[Закрыть]. Как жаль…

– Ну-ка, ну-ка, дайте и мне посмотреть, – перебил его второй, с аккуратно подстриженными усами и глазами навыкате. Это был Турди-байвачча. – Ух ты, – вырвалось у него, – да это же ангел, а не человек. Вот это…

– Да ну вас! – отмахнулся Юнус.

– А что, байвачча, мы тоже не лыком шиты. И если представится случай, не упустим, – блаженно рассмеялся Турди.

– Если не будете, как мешки, сидеть на сундуке с деньгами, любая из них сама пойдет в руки.

– Как зовут эту ханум? – спросил Муталлиб.

– Ян-шожа.

– Она сегодня будет?

– Должна быть. Вместе с Чжу-шожа.

– Вот это да! – ликующе воскликнул Турди.

– А почему вы так задержались? – Юнус спешил перевести разговор на другую тему.

– Муталлиб-байвачча считает, что ухватил сегодня жар-птицу, – опередил приятеля с новостью Турди.

– Как так?

– Решил начать с Лондона.

– Но ведь сейчас тысяча девятьсот тридцать первый год, и в Лондоне тоже кризис.

– Пущу свой корабль в русло риска. В торговле этого не избежать.

– Как бы это не кончилось разорением, – глубокомысленно изрек Юнус.

– В Шанхае не нашлось покупателя, который согласился бы купить шкурки пятилетней давности. В первых партиях уже обнаружена моль. А из Кульджи идут еще две тысячи верблюдов с бобровыми, собольими шкурками. Куда все это девать, если не в Лондон?

– Если в Шанхае обнаружена моль, то не придется ли в Лондоне выбросить все в море? – усмехнулся Юнус.

Эти слова больно задели Муталлиба, он вспыхнул и приготовил резкий ответ. Но Турди опять опередил его.

– Помолвки нет, торговли нет, дороги нет, – быстро проговорил он, пытаясь с помощью поговорки предотвратить назревающую ссору. – В таких случаях можно и рисковать своим счастьем, не так ли?

Муталлиб-байвачча вел торговлю ценной пушниной. Это дело давно уже обеспечило имя и состояние семейству Мирзирапбая. Сам Мирзирапбай мог соперничать с известными в Восточном Туркестане богачами-капиталистами Мусабаевыми. В последние годы он начал усиленно расширять торговлю с заграницей. Его старший сын Муталлиб, распоряжаясь десятками приказчиков, заключал выгодные сделки в таких широко известных торговых центрах, как Шанхай, Тяньцзинь, Харбин, и считался одним из наиболее дальновидных торговцев Восточного Туркестана. Он не прятал, как суслик, свой капитал в кладовые, а старался идти в ногу со временем, направляя прибыли на расширение дела и стремясь монополизировать всю торговлю пушниной. И хотя его лондонская операция происходила во время мирового кризиса капитализма, он, рискуя, действовал по принципу: «Лучше стрелять, чем просто лежать». Он прекрасно понимал предостережения Юнуса, но тем не менее чванливо заявил:

– Тигр не сходит со своего пути!

– Барикалла!.. – восхищенно ахнул Турди. – Вот так и держите себя!

– Если аллах будет милостив, то на прибыли куплю самих Мусабаевых!

– Хай-хай, чуть-чуть сбавьте, ходжа! – Такого хвастовства не выдержал даже Турди.

– Я не хвалюсь, – раскраснелся Муталлиб. – В торговле нужны смелость, риск, ловкость. Если ограничиться только Восточным Туркестаном, мы проиграем. Я побывал во многих торговых центрах и кое-чему научился. Если бы наши богачи объединились в компании, то «Дадун», «Юннань» и подобные им акционерные общества не смогли бы сосать нас, как пиявки. Ведь даже сейчас мы можем построить текстильную фабрику, сахарный завод и другие предприятия по переработке местного сырья! Можем? А не строим! И остаемся в жалкой роли поставщиков сырья!

Муталлиб посмотрел на Юнуса и увидел, что тот чем-то обеспокоен и почти не слушает. А Юнус, воспользовавшись паузой, быстро взглянул на часы и испуганно проговорил:

– Как мы заболтались! Пора! Пойдемте!

И все трое вышли из комнаты.

2

У роскошного здания в готическом стиле, расположенного на центральной улице французского сеттлмента в Шанхае, остановился черный лимузин. По условленному сигналу раскрылись железные ворота, и лимузин, въехав во двор, подкатил к мраморному крыльцу. Из машины вышли два человека. Один – лет шестидесяти, низенький, костлявый, с круглым плоским лицом, на котором почти отсутствовали брови и ресницы. Пальто на нем висело. Другой – чуть старше сорока лет, в длинном сером пальто – был среднего роста, широкогрудый; на суровом лице его четко выделялись по-японски коротко подстриженные усики.

По застланным красной ковровой дорожкой ступеням они поднялись на крыльцо. Слуга, весь в белом, звеня ключами, открыл тяжелую дубовую дверь и почтительно пригласил гостей войти. Гости не заставили себя упрашивать.

– Раздевайтесь! – бросил костлявый спутнику и сам начал снимать пальто с помощью слуги. – Не стесняйтесь, садитесь. Я не люблю стеснительных, – продолжал он, плюхнувшись на белоснежный пружинистый диван.

– Благодарю вас, – проговорил второй, осторожно присев на край дивана. Прикрыв пальцами рот, он кашлянул.

Между тем слуга принес на бронзовом подносе фрукты, французское шампанское и, бесшумно расставив все необходимое на низеньком столике, покрытом плюшевой скатертью, пятясь, выскользнул из комнаты.

– Шэн-сяньшэн[6]6
  Сяньшэн – почтенный, уважаемый (часто – иронически).


[Закрыть], вы, очевидно, в первый раз видите все это, да? – усмехнувшись, спросил костлявый, заметив, что его спутник то и дело озирается.

– Но это ни с чем не сравнимо!

– И обстановка, и пища, и обычаи в этом доме – все французское. Видите, даже в Китае они чувствуют себя как в Париже.

– Поразительно, господин министр…

– Это дом моего близкого друга, банкира. Чувствуйте себя свободно.

– Благодарю.

Министр неторопливо начал крутить пробку бутылки с шампанским, как вдруг раздался звонкий хлопок и пробка ударила в потолок, отскочила, как мяч, стукнулась о фарфоровую вазу.

– Вначале еда, потом беседа, – говорят синьцзянские чаньту. Поняли? Вы едете в Синьцзян, поэтому не будет вреда, если запомните побольше таких поговорок.

– Разумеется, господин министр.

– Давайте выпьем.

Поставив на столик пустой бокал, министр принял серьезный вид:

– Вот теперь можно и побеседовать. Синьцзян – это не то что наши внутренние районы вроде Ганьсу или Хунани. И утверждать, что Синьцзян полностью находится в наших руках, было бы величайшей глупостью! – Голос его вдруг сорвался до писка. Министр вскочил и сжал свои тонкие пальцы. – Поэтому ответьте, почтенный: можно ли сделать Синьцзян подлинно нашим?

От неожиданного вопроса Шэн Шицай не растерялся, хотя до сих пор и не вел бесед с людьми такого высокого ранга. Он хорошо знал настоящие цели гоминьдановской политики в отношении Синьцзяна и поэтому вместо ответа лишь усмехнулся.

– Я считаю неприличным, если за беседой усмехаются!

– Простите, господин министр, ваш покорный слуга хоть и не наделен умом, считает, что… э-э… считает…

– Ну-ну! Говорите! – поторопил министр.

– По-моему, – продолжал Шэн Шицай, растягивая каждое слово, – такой красивый, богатый район, как Синьцзян, всегда должен быть на карте Китая, должен навечно стать его частицей.

– Очень хорошо, Шэн-сяньшэн! – воскликнул министр. – Отлично сказано! – еще раз похвалил он, разливая в бокалы шампанское.

Собеседники молча подняли бокалы.

– Так вот, Шэн-сяньшэн, – мягко заговорил министр, – я очень рад, что нашел такого энергичного человека, как-вы.

– Моя голова вознесется к самым небесам от ваших похвал. – Шэн Шицай сложил на груди руки, выражая этим традиционным китайским жестом безмерную благодарность.

– Не стоит, не стоит, – растаял от удовольствия министр. – Говоря честно, управлять Синьцзяном очень нелегко. Если не смотреть в завтрашний день, то так и хочется отказаться от этого далекого, сурового края, где так плохи дороги и так много смут.

– По-моему, мы ни сегодня, ни в будущем не откажемся от Синьцзяна.

– Это так, – согласился министр и, немного подумав, добавил: – Управлять синьцзянцами, забитыми, погрязшими в отсталости, все же легче, чем крутить жернова. Однако… однако не так-то легко искоренить влияние извне.

– Правильно. В этом и заключается суть вопроса.

– Я имею в виду не Англию, не Америку и не Японию, почтенный. Не думаю, чтобы они стали нашими соперниками в Синьцзяне. Я боюсь марксистской чумы.

Тут министр, видимо, не желая высказаться до конца или обдумывая, как выразить свою мысль, начал, запинаясь, произносить лишь слово «Синьцзян», подобно тому как беременная женщина твердит название полюбившегося кушанья. Он налил себе вина и, не предложив собеседнику выпить, сам опорожнил бокал. Только после этого речь его опять обрела смысл:

– Синьцзян граничит с Советским Союзом. Синьцзянцы узнают о новой жизни национальных меньшинств у Советов. Как вы думаете, влияет это на них?

Вопрос был задан таким тоном, будто в этом повинен Шэн Шицай. Господин министр никогда не мог говорить спокойно о Советском Союзе. И сейчас начал нервничать. Он принадлежал к правому крылу гоминьдановцев, поэтому и в рабочем движении внутри Китая, и в деятельности китайских коммунистов, и в сдвигах, происходящих в Синьцзяне, ему мерещилась рука большевиков.

Шэн Шицай знал немного о взглядах министра и теперь внимательно прислушивался. Постепенно ему стал понятен смысл затеянного разговора. Он решил прикинуться откровенным.

– Мне кажется, – начал Шэн, – если центральное правительство не усилит свою бдительность, то и в Синьцзяне произойдет та же революция, что во Внешней Монголии…

– Что? – вскрикнул министр, как человек, внезапно брошенный в холодную воду. – Не может быть! – крикнул он немного спустя и приказал: – Говорите все, что вам известно!

– Я человек маленький. По этому поводу правительство…

– Оставьте правительство! – оборвал министр, махнув рукой. – Высказывайте свои соображения!

Шэн Шицай задумался. Он знал о непостоянстве политических деятелей, о том, что их отношение может измениться в любую минуту. После столь сильной, неожиданно сильной реакции он перетрусил и не решался высказаться категорично, так как его суждение могло не совпасть с мнением министра и тогда под угрозой оказались бы и завоеванное с таким трудом доверие, и карьера, и новое назначение – в Синьцзян.

– Говорите все, что знаете! – требовал министр. – Не заставляйте меня пожалеть о том, что зря терял с вами время в беседе по политическим вопросам.

– Я на деле оправдаю доверие правительства…

– Не увиливайте. Я хочу знать ваши мысли!

– Мне кажется, Синьцзян сохранит только тот, кто пойдет на временные уступки недовольному населению, кто предоставит краю некоторое самоуправление под нашим, разумеется, надежным контролем, кто обеспечит улучшение экономического положения провинции. Для этого в нынешних условиях придется пойти на сближение с Советами. А закрепившись, надо выбрать удобный момент и резко отойти от них. И тогда с лихвой вернуть все, что пришлось уступить непокорным, – проговорил Шэн Шицай после некоторого молчания.

– Да, да, именно отойти и вернуть… – начал было министр, но раздался телефонный звонок. Пришлось поднять трубку. – Да, да, знаю, будьте спокойны…

После звонка беседа потекла по другому руслу.

– Чжан из отеля, я обещал быть у него.

– Видимо, это банкет синьцзянцев. Они и меня пригласили.

– Да? Вы уже сближаетесь с ними?

– Только начал.

– Хорошо. Какие впечатления?

– Беседовал с некоторыми. Среди них выделяются Юнуси, Тулиди, Папенгути[7]7
  Так звучат в произношении китайцев Юнус, Турди, Папенгут.


[Закрыть].

– Что вы имеете в виду?

– Как бы это сказать… короче… Любят деньги, почет и власть.

– Будьте осторожнее с белогвардейцем Папенгути.

– Спасибо, господин министр. Юнуси и Тулиди я думаю использовать при случае, А Папенгути – русский, он, конечно, и полезен, и вреден.

– Мне нравится, как вы характеризуете людей, Шэн-сяньшэн. Тех подманите лаской, а русского обуздайте, вот вам мой совет. – Министр явно был доволен собой.

– Так и поступлю. Мы не только обуздаем Папенгути, но и оседлаем.

– Вы угадали мои мысли. Я помогу вам устроить все дела здесь, чтобы вы смогли быстрее выехать в Синьцзян.

– Благодарю, господин министр, – обрадованно произнес Шэн Шицай, поняв, что не упустил из рук птицу счастья.

– Одевайтесь, поспешим на банкет ваших будущих подданных!

3

Когда в большом зале ресторана появились Юнус-байвачча и его приятели, кокетливая Чжу-шожа обратилась к каждому из них с ласковым приветствием. А Чжан, как истинный китаец, прижав руки к груди, с поклоном пригласил:

– Прошу, господа!

И затем с приторной улыбкой добавил:

– Нам повезло с цветами, Ю-шаое[8]8
  Шаое – молодой господин, молодой барин (китайск.).


[Закрыть]. Мне удалось достать их в Юньнани. Таким цветам место только в раю.

Гости и в самом деле, залюбовались цветами в большой вазе, испускавшими приятный аромат. Чжан осторожно вытянул из вазы бутон и приколол его к груди Чжу-шожа.

– Каждый бутон стоит сто долларов. Значит, Ю-шаое, я запишу еще сто долларов на ваш счет. Не так ли, Чжу-шожа?

– Если вы будете каждый бутон продавать по сто долларов, то Юнус-байвачча уйдет отсюда голым! – рассмеялся Муталлиб, подмигнув.

– Ну что вы… Даже остатки прибылей Ю-шаое за один лишь день сделают счастливыми десятки таких, как я, – льстиво улыбнулся Чжан.

– Не можешь – не лезь, верно? А если можешь делать деньги, то и трать их так, чтобы слава осталась, верно? – проговорил Турди, хлопнув Юнуса по плечу.

Заметив, как заскучал Юнус от этих слов, китаец, растягивая слова, почти пропел друзьям:

– Изысканнейшими блюдами сегодняшнего банкета вы будете наслаждаться под звуки ваших любимых мелодий!

– Да ну? Вы, господин Чжан, и дело знаете, и как его начать!

– Говорите что угодно, Муталлиб-шаое, но я ничего не пожалею для вас, если даже придется понести большие убытки. Даже тут, в Шанхае, вы услышите уйгурскую музыку… – Вдруг, словно вспомнив о чем-то, Чжан посмотрел на часы, удивленно вскинул брови, подошел к окну и раздвинул шторы. С высоты четырнадцатого этажа Шанхай виден был как на ладони. – Прошу вас, господа! Вы можете осмотреть Шанхай, не блуждая по его улицам. Любуйтесь! – Чжан словно показывал свои владения.

Гости залюбовались переливами огней ярко освещенного вечернего города, который отсюда казался еще прекраснее и беспокойнее. На ровных, прямых улицах, как бы прочерченных твердой рукой среди разноэтажных зданий, струился нескончаемый поток автомашин, автобусов, троллейбусов, мельтешили рикши, напоминавшие муравьев. Отсюда, с высоты, водоворот обыденной жизни большого города казался таинствен-но-непостижимым. Вдали было видно море, многочисленные каналы, вливавшиеся в него, и несметное множество лодок-джонок, снующих по воде, и всюду люди, люди, люди, которым приходилось бороться за нелегкое свое существование…

– Министр! Господин министр вышел из машины! – воскликнул Чжан и бросился к дверям.

– Господин министр… – проговорил Юнус и, хотя не видел машины, кинулся вслед.

Муталлиб и Турди многозначительно переглянулись и тоже вышли. Только Чжу-шожа не тронулась с места, а лишь прикусила нежные губы.

Чжан, Юнус и спустившиеся вслед за ними Муталлиб и Турди успели встретить министра и Шэн Шицая у парадного входа. Чжан, напоминая видом своим собаку, заметившую мясо в руках хозяина, низко склонил голову и пролепетал:

– Прошу, прошу, господин министр.

– Ваш приход большая честь для нас, великий дажэнь![9]9
  Дажэнь – ваше превосходительство, буквально – великий человек (китайск.).


[Закрыть]– Юнус, не скрывая своей радости, сложил руки на груди. – От вашего внимания наши души возносятся к раю, ваше превосходительство…

– Как здоровье? – буркнул министр еле слышно и, вытянув голову, как гусак, огляделся по сторонам.

Зная его высокомерие, Чжан не удивился холодной встрече. Он заговорил еще более льстиво:

– Ваш раб готов исполнить любое ваше повеление. Пожалуйста, проходите, прошу вас, проходите… Не дай бог простудиться здесь…