Текст книги "Избранное. Том 1"

Автор книги: Зия Самади

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)

Глава тринадцатая

Милые, оплакивать не перестанем

Происшедшее в Пичане и Турфане…

Эта печальная газель широко распространилась в народе после резни в Пичане и Турфане. Если турфанцев истребляли шэншицаевские наемные головорезы – белобандиты-папенгутовцы, то население Пичана вырезали мачжуниновцы.

Задумчиво глядел Рози на мерцающее пламя свечи и, вспоминая об этом случившемся два года назад бедствии, без конца повторял скорбную газель.

– Грустишь в одиночестве, Рози-ака? – спросил Заман.

– Душа разрывается, и дышать мне нечем сегодня…

– Поразительно, – удивился Заман. – Не могу поверить, что вижу тебя в мрачном настроении, Рози-ака.

– Правду, видно, говорят: «Кто десять раз смеется – хоть раз да заплачет…» Все стоит перед глазами, не уходит старик, которого, помните, мы встретили в кяризе возле Турфана.

– А ты лучше встань и принеси чего-нибудь. Потолкуем… Завтра, может, в бой пойдем.

– В б-бой?

– В бой! Неужели испугался, Рози-ака?

– Нет… – замялся Рози и быстро вышел – смутился оттого, что действительно испугался слова «бой».

Заман, хоть и дивился странному настроению Рози, не стал выспрашивать. Его мысли были заняты предстоящим боем. «Тут одной смелости да дерзания недостаточно. А у меня ни мастерства, ни опыта… так что же, подставлять под пули джигитов, которых мне доверят? Нет, лучше следовать правилу: „Десять раз схитри – один раз сразись“…»

– Все спят, – вошел Рози.

– Я сыт. Был в гостях у Шамансура. Хотел лишь с тобой посидеть, Рози-ака.

– За внимание спасибо. – Настроение у Рози с приходом Замана улучшилось. – Вот этот бурдюк, он потряс в руке забулькавший кожаный мех, – я выпросил у приятеля-монгола. – Рози примостил бурдюк на столе и высыпал из кармана две горсти орешков. – Мусалляс с миндалем, скажу я вам, в обнимку пойдут!

– Твой спутник и в пустыне с голоду не пропадет, а, Рози-ака!

Две пиалы со звоном встретились.

– Ух, вино с миндалем, Рози-ака, достойно прославления!

– Янгисарские орехи стоят гроши и на вкус хороши, так о них говорят. И сладки, и дешевы. Жив буду, Заманджан, столько садов вам покажу!

– Сладостные слова! – Заман налил еще.

Они обычно редко прикасались к спиртному. Чуть-чуть выпивали во время душевных бесед. А сегодня раз за разом чокались пиалами.

– Так, говорите, пойдем в бой?

– Пусть другие делают что хотят. А такие, как мы, пойдут биться за родину, за народ. Не ради ли этой высокой цели отправились мы из Кульджи, Рози-ака?

– На этот раз бой представляется мне тяжелым, черным и страшным…

– Мы с тобой будем сражаться бок о бок.

– Ладно! – улыбнулся Рози. – Рядом с вами не только белотюбетеечникам, но и самим дьяволам покажу Шакурову мать!

Заман беззаботно рассмеялся. В дверь постучали.

– Кто? – спросил Рози.

– Можно войти?

– Можно, входите, – ответил Заман.

Дверь отворилась, на пороге появился разряженный Сайпи. Он поздоровался, приложил руку к груди.

– Добро пожаловать. Пожалуйста, садитесь, Сайпи-эфенди.

– А вы уединились и наслаждаетесь в свое удовольствие, – сказал Сайпи. Его голос напомнил Рози и Заману жужжание осы, попавшей в пустую тыквянку. – Хотел бы поговорить с вами наедине. Ваш человек…

Заман перебил его:

– Между нами нет высшего и низшего. Можете говорить не стесняясь.

– Вы, Заманджан, оказывается, не знаете, что для одной беседы вполне достаточно четырех ушей…

– Подозрительность – это когда сомневаются не только в другом человеке, но и в самом себе. – Заман, однако, сделал Рози знак выйти.

– Вряд ли достойно, Заманджан, быть запанибрата со слугой, – Сайпи скосил глаза на дверь. – Начальник не должен отказываться от учтивого отношения к себе.

– Гаип-хаджи с вами тоже так обращается?

– Я – другое дело. Я отпрыск известной семьи, и не оскорбительно ли равнять меня с поденщиком Рози?

– У вас ко мне важное дело? – спросил Заман.

– Только с коня – и пришел проведать вас… У меня много новостей.

– Мои уши наготове.

– Ходжанияз отступил…

– Знаю.

– Ма Цзыхуэй из окружения…

– И это знаю.

– Богачи, дорожа жизнью…

– Бегут. Некоторые назиры скупают золото.

– Откуда вы все знаете? Вы же в стороне! – удивился Сайпи.

– Мы не такие глупцы, как вы предполагаете. – Заман налил в пиалы мусалляса, протянул одну Сайпи. – Выпьем за ваш благополучный приезд, за то, что вы не упали с лошади.

– Опять колкость. Высокомерный вы человек…

– Не будем переходить на резкости.

– Прекрасно…

– Скажите-ка лучше: зачем Гаип-хаджи приехал в Янгисар? – Заман налил еще вина раскрасневшемуся уже от первой пиалы Сайпи и заставил выпить.

– Вы что, до сих пор не знаете, что за человек наш Гаип-хаджи?

– Мы не смеем даже подойти близко к нему. – Заман притворно вздохнул.

– У нашего наставника корень прочный. Один его конец…

– Вы что-то замолчали, приятель?

– Это к вам не относится. Все равно не поймете, – махнул рукой Сайпи. Он хоть и опьянел, но старался держаться.

– Говорите, пришли задушевно побеседовать, посекретничать, а сами замкнулись, затаились, боитесь лишнее сказать, – начал допытываться Заман.

Он предложил еще пиалу мусалляса, но Сайпи покачал головой:

– Довольно! Если б анаша была…

– А-на-ша? – изумился Заман.

– Венец наслаждения в ней, приятель из Кульджи.

– «Водка царит, мусалляс правит, буза оскверняет, анаша ослепляет». Вы из наслаждений выбрали самое грязное! – Заман засмеялся.

– Говорите, чт-то х-хо-тти-те. – Язык у Сайпи начал заплетаться, зевая, он вынул из внутреннего кармана золотые часы, посмотрел на них. – Позд-но… я не смогу… идти… один-н-н… – Глаза его сделались томными, ласковыми, кокетливыми, он подполз к Заману и положил голову ему на колени. – Ух, как при-ят-но…

– Рози-ака! – вскочил с места Заман.

– Слушаю вас! – Рози возник как из-под земли.

– Этого вот, – Заман показал на притворившегося уснувшим Сайпи, – отведи домой!

– Ладно! – Рози схватил Сайпи, как волк ягненка, и выволок наружу.

«У нашего наставника корень прочный. Один его конец…» повторил про себя Заман слова Сайпи. Он хотел сказать, что у Гаипа-хаджи прочная поддержка и один конец его корня в Кашгаре, а другой в Стамбуле или Лондоне! Если так истолковать слова Сайпи, то, выходит, Гаип-хаджи иностранец или приблудный уйгур… В таком случае не много ли в окружении Сабита-дамоллы зарубежных лазутчиков? Если корни их тянутся к Лондону, то наши поводки в руках Англии… Заман вспотел, горло пересохло, захотелось пить. «Значит, – прошептал он, – Ма Чжунин принимает помощь Японии, и давно ясно, что он пляшет под ее бубен. Юнус, Турди и подобные им – дубинки в руках китайских завоевателей. В итоге получается, что борьба за власть в Восточном Туркестане сводится к соперничеству трех колонизаторов. „Самостоятельная республика“, „независимый Уйгурстан“ – это слова для вида, для отвода глаз, пустая болтовня, и только?» У Замана потемнело в глазах, закружилась голова. «О несчастный народ мой!..» Он бессильно опустился на пол…

2

Безлунный мрак. Сквозь разрывы затянувших небо туч изредка проглядывают и вновь исчезают звезды. Уже за полночь, но люди в селе еще не спят. Старики и старухи не уходят с улицы, бродят вокруг дворов и пристроек. Собаки, усиливая ночные тревоги, беспрерывно лают, а некоторые воют, уставившись в небо.

Уцелевшие после Чокан-яра уйгурские воины разместились в домах жителей селения Аргу. И если самые беспечные спали, то остальные, боясь, что противник вот-вот настигнет их, беспокойно ворочались.

Сопахун и Моллахун, разместив воинов, возвратились к дому, где остановился Ходжанияз. Оба были в подавленном настроении. Объездивший немало городов, много повидавший, караванщик Моллахун, когда выдавалось свободное время, развлекал рассказами о своих приключениях. Сегодня у него не было сил говорить. Сопахун, почти всегда чуть слышно напевавший самые различные стихи на однообразные мелодии кумульских песен, тоже безмолвствовал. Лишь время от времени он скорбно стонал: «Вай довва! Ох, горе, горе!» – и ворчал на кого-то.

– Как страшное наваждение все это, Моллахун-ака! Что теперь будет?

– Не знаю, братец, не знаю. Лучших парней лишились!

– Жалко… – вздохнул Сопахун. – Погибло много кумульских, турфанских, пичанских бойцов. Они ли не соколы, закалившиеся в трехлетних боях…

– Делать нечего, приходится судьбе покоряться.

– Заячья душа Решитам навлек на нас беду! Затаился где-то, дрожит и вида не показывает!

– Многие его солдаты сдались. Другие побросали оружие, разбежались.

– Моллахун-ака, сначала они хорошо сражались. Они напугались машин и потому побежали. А сверх того Решитам удрал первым, так ведь?

– Об этом только начни говорить… – Моллахун достал из кармана табакерку, заложил за губу щепотку насвая. – Смятение, эта проказа, началось с Решитама, – Моллахун резко сплюнул, будто ястреб капнул на лету, – но в беду мы попали и по своей неопытности.

– Правду сказали, Моллахун-ака. Виновен не один только Решитам, все мы не без греха, вай довва…

– Гази-ходжа поговаривает об уходе в Яркенд.

– Присоединимся к Шамансуру.

– На все божья воля, братец. Давай чуть приляжем, а то поясница разболелась, измотался я, – Моллахун постлал постель.

Они долго не могли уснуть. Тревоги и опасения мучили этих двух людей, особо преданных Ходжаниязу сподвижников, не заметивших, как очутились они в гибельном водовороте…

Тан! Тан! Та-тат! – раздались звуки выстрелов. Что это? То ли мачжуниновцы расстреливают разбредшихся по степи беглецов, то ли первые выстрелы ворвавшихся в Аргу преследователей?

Ма Чжунин еще в Аксу мечтал взять Ходжанияза живьем и после сражения приказал преследовать его. Если бы Ма Хусян не охотился за попадавшимися в пути беглецами он, наверное, схватил бы Ходжанияза еще перед Аргу. Кавалеристы Ма Хусяна приблизились к селению только теперь, они обстреляли передовые дозоры. Начальник сторожевого отряда, не разглядев в ночной тьме числа врагов, отправил к Ходжаниязу связного, а сам с пятьюдесятью бойцами встретил противника огнем и заставил остановиться.

Сопахун и Моллахун, выслушав связного, приказали собрать размещенных в домах солдат, разбудили спавших с винтовками в обнимку перед дверью Ходжанияза телохранителей и тихонько постучали. Ханум из Кучара то ли от страха, то ли по прихоти вскрикнула: «Ой, горе мне!» Ходжанияз спросонок поднял голову с подушки.

– Что, что случилось?

– Враги…

– Враги? – Услыхав голос Сопахуна, хаджи выскочил в одних подштанниках из-за двери. – Где враги? Чего стоите? Выступайте!

Не слушая Сопахуна, он вбежал в конюшню. Удивительно, что растерявшийся сардар не забыл прихватить из-под подушки маузер.

Телохранители уже выехали на конях за ворота. В это же время подоспели и остальные солдаты – кто на неоседланных конях, кто пешим. Мачжуниновцы тем временем ворвались в селение и приближались, не переставая стрелять.

– Сопахун, в заросли! В заросли! – скомандовал Ходжанияз и на неоседланной лошади выскочил во двор, заорал: – Эй, ханум из Кучара, быстрее!

Не расстававшаяся с драгоценной своей сумкой ханум выбежала во двор, Ходжанияз схватил ее, как коршун цыпленка, положил перед собой и поскакал на своем буром прочь из селения…

Глава четырнадцатая

1

Солдаты Шамансура и Ма Цзыхуэя столкнулись возле селения Тазгун, в каменистой ложбине между Кашгаром и Янгисаром. Воины Шамансура залегли на восточном и южном откосах балки и ожидали подхода противника, приближавшегося с севера и северо-запада. От раскалившихся под южным знойным солнцем камней поднимался, словно жар из печи, горячий воздух. Лежавшие на солнцепеке бойцы исходили соленым постом, страдали от нестерпимой жажды. Заман со своей сотней расположился в самой первой линии. Кое-где здесь росли кусты барбариса, которые давали хоть какое-то укрытие. Заман распорядился отрыть окопы, проверил место каждого бойца, укрепил камнями подготовленные для защиты от вражеских пуль бойницы. Заботы нового сотника расположили к нему бойцов. Перед сражением Заман выделил Рози двух солдат, и они доставили из Тазгуна на пяти ослах воду в бурдюках. Заман раздавал ее только для питья – по норме.

Откуда-то появился Сайпи, подскакал к Заману на коне. Из-под широкополой шляпы с темной окантовкой текли по его бледному лицу капли пота.

– Вы приобрели профессию продавца воды, приятель? – едко улыбнулся Сайпи.

– Да-а, – холодно произнес Заман.

– Тогда продайте мне бурдюк воды.

– За перстень с вашей руки дам глоточек.

Сайпи рассмеялся и, словно дразня, поднес к глазам Замана засверкавший в лучах солнца перстень с рубиновым камнем.

– Ваша вонючая вода обойдется дороже яйца сказочной птицы анка!

– На таком солнцепеке не дешевле…

– Выходит, вы с берегов Или приехали сюда не воевать, а наживаться. Смотрите, приятель, как бы карманы не прорвались от тяжести золота.

– Золото копить – только вам одному?..

– Чего-чего? – перебил Сайпи и сразу сник. – Какое золото я накопил? Глаза раскройте, а потом говорите.

– Не смущайтесь, – как бы утешая, проговорил Заман, – вы же знаете, что шила в мешке не утаишь.

– Чем попусту болтать, дайте лучше бурдюк воды. – Сайпи жалел, что завел разговор о золоте, потому что и так подозревали, будто он скупает золото для Гаипа-хаджи.

– Вода – для бойцов. Не могу дать ни капли.

– Для нашего наставника…

– Для Гаипа-хаджи? Нехорошо получилось. Чем пить воду из вонючего бурдюка, пусть его превосходительство слижет жемчужные капельки пота с вашего лица, жажда сердца его утолится, Сайпи.

Воины громким хохотом оценили последнюю фразу Замана. Сайпи не нашелся, что ответить, Хлестнул камчой коня и, только отъехав, пригрозил:

– Припомнятся ваши слова!

Он ускакал прочь.

– Вай-вай… вот так погладили красивую куколку, – произнес Рози и, немного подумав, добавил: – Нажалуется Гаипу-хаджи, выйдет приключение…

– Пусть делает что хочет. Нигде от них покоя нет. Сами укрылись в тиши да в тени, а на поле боя хозяйничать лезут.

– Они, где вода сочится, язык подставляют.

– Взгляни, – кивнул на бойцов Заман. – Надо напоить их. Воду никому, кроме солдат, не давать.

– Хорошо, Заманджан. – Рози переполняло чувство собственного достоинства.

Враг приблизился. Шамансур приказал не отступать ни на шаг. Подобно волкам, обкладывающим овец в загоне, зажать врагов в этой горячей, как печь, балке и уничтожить. Вот и приходится терпеть мучения под раскаленным солнцем.

А Ма Цзыхуэй очень опасен. Он вышел из окружения и похож на зверя, вырвавшегося из железной клетки. Победа Ма Чжунина у Чокан-яра вдохновила его, придала воинственной уверенности. Перед началом сражения Ма Цзыхуэй убежденно сказал: «Время настало. Мы победим…»

– Прицеливайтесь, джигиты, не волнуйтесь, – обратился Заман к своим.

Солдаты Ма Цзыхуэя не стали занимать позиций, они с ходу пошли в атаку. Перестук кованых конских копыт по камням ложбины смешался с криками «Ша! Ша! Ша! Бей! Руби!» Полуголые, с повязанными вокруг голов голубыми лентами, солдаты Ма Цзыхуэя выглядели бесстрашными и грозными. Когда они достигли середины балки, раздался звонкий голос Замана:

– Стреляйте!

Застрочили – та-та-та-та-та! – удобно расположенные пулеметы, раздались прицельные залпы из винтовок, и вражеские солдаты, как подрезанные прутья, повалились с лошадей. Падали друг на друга кони, загораживали путь задним рядам. Наступавшие попытались пробиться вперед с обнаженными саблями, сгрудились в тесной балке, и воины Шамансура с высоких откосов повели такой губительный огонь, что, казалось, склоны обрушились на врагов, уничтожали их, и те, не зная, что делать – отступать или обороняться, – заметались в растерянности. Этим воспользовался эмир-сахиб Шамансур, он бросил в атаку конников резерва. Вырвавшись из зарослей кустарника и воздавая хвалу богу криками: «Аллаху акбар!» – они устремились на врага. Ма Цзыхуэй увидел, что сейчас будут истреблены на дне ложбины даже те солдаты, которые не расстроили своих рядов, и дал сигнал к отступлению.

Шамансур, видимо, удовлетворился победой или посчитал ошибкой преследовать Ма Цзыхуэя – он вернул конников на прежние позиции. К тому времени село солнце. Прочитав над телами павших бойцов вечернюю и заупокойную молитвы, похоронив их, погрузив на лошадей захваченное в качестве добычи военное снаряжение, войско Шамансура с ликованием возвратилось в Янгисар.

– Мы добыли победу, – сказал за чаем Гаип-хаджи, – а Ходжанияз потерпел поражение.

– Не потерпел поражение, а отступил, – поправил его Заман.

– Отступает к Яркенду. Возвратиться в Кашгар его людям все равно что опоганиться, – ухмыльнулся Гаип-хаджи, еще сильнее выпятив грудь.

– Почему?

– Вам не понять. – Гаип-хаджи, как бы не считая Замана достойным собеседником, отмахнулся от его вопроса и повернулся к Шамансуру: – Возглавлять исламское войско нужно было поручить эмиру ил-сахибу вроде вас. Его превосходительство Сабит-дамолла и господа назиры впали в этом вопросе в заблуждение. Именно Ходжанияз привел нас к разгрому…

– Мой уважаемый брат Бугра тоже переоценил Ходжанияза, поверил ему – и вот последствия, – произнес Шамансур, с давних пор надеявшийся занять пост главнокомандующего. – Теперь этот человек бежит в Яркенд просить у нас приюта.

– Возможное дело, что президентский центр перейдет в Хотам…

– Непутевые слова, – отверг с досадой Шамансур. – У нас есть свое угодное аллаху правительство, которое управляет Хотаном и Яркендом.

В комнате воцарилось долгое молчание. Смысл высказываний Гаипа и Шамансура – оставить Ходжанияза в одиночестве, оттеснить в сторону – привел Замана в мрачное настроение. В Кумуле он думал, что всему противится Хатипахун, что если убрать завистника с глаз долой, дело наладится. Теперь он увидел, что Хатипахун по сравнению с Гаипом-хаджи, Касымом-хаджи и другими подобного типа «уйгурами» все равно что муравей перед слонами. Сомнение в этих людях с каждым днем у него усиливалось. Сейчас Заман больше страшился внутренней опасности, нежели внешней угрозы.

– Я заметил, – обратился к нему Гаип-хаджи, – что в сегодняшнем бою вы проявили отвагу. Во имя чего и для кого вы решились на такой риск?

– Не могу сказать, что я проявил отвагу, – ответил, подумав, Заман, – но я был готов отдать жизнь во имя родины.

– Конечно, это славно – пасть жертвой за родину. Но зачем же вы пытаетесь быть жертвой? – Гаип давно подозревал, что Заман подвержен влиянию материалистов, и постоянно присматривался к его житью-бытью. В черный список Гаипа было занесено и имя Замана. Сегодня, находясь в сторонке, он через бинокль наблюдал за боем и был даже восхищен доблестью Замана и его бойцов. «Вот такую отважную и усердную молодежь нужно склонить к себе. Стоит попытаться», – наметил он на будущее и пытался сейчас слегка прощупать Замана.

– Вам непонятны мои цели, господин, – Заман прямо взглянул на Гаипа. – Но это же несложно, как к двум прибавить два.

– Видите, эмир-сахиб, как выражается молодое поколение, – Гаип-хаджи словно призывал на помощь Шамансура. – Что ж, изложите ваши цели яснее, Заман-афанди.

– Я простой воин, и дуло моей винтовки направлено на врагов, которые попирают родину и сосут кровь из народа!

– Весьма изящно. – Гаип-хаджи бросил взгляд на Шамансура, но тот не особенно любил многословные препирательства и сидел молча, будто дремал. – Но я хотел бы знать-о ваших идейных убеждениях, Заман-афанди.

– Мое высшее желание – подлинная независимость народа Восточного Туркестана.

– Хорошо, и какое же административное устройство вы бы предпочли?

– Народную демократию.

– Весьма прекрасно. – Гаип-хаджи внимательно посмотрел на Замана. «И кто только тебя наставлял – залил уши свинцом! Раз демократия, то ты, безусловно, станешь опасным врагом. Нахватался поверхностно усвоенных положений и пережевываешь их в памяти, цыпленок…» – говорил его взгляд.

– Можно мне задать вопрос господину? – спросил в свою очередь Заман.

– Пожалуйста.

– Вы, господин, приехали из таких далеких краев и в наше дело…

– Не в ваше дело! – вскричал Гаип.

– Прошу прощения. В народное дело… вмешиваетесь. С какими целями?

Вместо ответа Гаип-хаджи вздернул вверх голову и вытаращил красноватые глаза, казалось, они вот-вот выскочат из орбит. Вздрогнули похожие на жука, как бы прицепленные к кончику горбатого носа, ухоженные усики, Гаип-хаджи криво посмотрел на Шамансура, тот, словно одобряя заданный вопрос, продолжал молчать. Сайпи дернулся, но вроде не смог вскочить с места. Пока Гаип-хаджи искал подходящие для ответа слова, вошел связной:

– Опять…

– Что случилось? – обеспокоенно спросил сахиб.

– Опять дунгане идут…

– Де-ла-а! – Гаип-хаджи вскочил прежде всех.

2

Словно брошенный оземь, потерявший много живой силы, Ма Цзыхуэй остановился в Тазгуне, собрал рассеявшееся войско. Взбешенный тем, что получил урок от недостойного Шамансура, Ма Цзыхуэй в припадке ярости изругал до седьмого колена солдат и надавал оплеух многим офицерам. Пока он мучился, не зная, что предпринять, подоспел отправленный Ма Чжунином кавалерийский полк. От радости Ма Цзыхуэй вознесся духом и, горя желанием отомстить, снова пошел в наступление.

…Шамансур, упоенный победой, не считал возможным ночное наступление противника, получившего тяжелый удар, и дал отдых бойцам. Это и привело к тому, что вражеские солдаты незамеченными подошли на подступы к Янгисару.

Уставшие от жары, перестрелки и сабельного боя, истомленные воины крепко спали. И часовых сморила ночная Духота, они заснули, зажав в коленях винтовки.

Шамансур, собрав бойцов, прикинул, что фронтом устоять против налетевших врагов не удастся, поэтому, оставив отряд прикрытия, попытался отойти, однако попал в окружение и принужден был укрыться в большой мечети.

Рози, ожидая возвращения Замана, все еще не спал. Он хорошо накормил воинов, устроил их на отдых в большом дворе, а перед воротами и со стороны сада поставил четырех дозорных. Когда Заман, задыхаясь, прибежал, Рози уже разбудил бойцов и выстраивал их при оружии в шеренгу.

– Кони где?

– В соседнем дворе.

В соседнем дворе заблаговременно отправленные туда пять солдат заседлали коней. Заман вывел своих уцелевших от дневного боя восемьдесят воинов на главную улицу, но она оказалась перекрытой врагом.

– Веди через сад на заднюю улицу, Рози-ака!

Они двинулись – впереди Рози, за ним Заман с солдатами. Обрушив две стены сада, вышли в тупик и тут наткнулись на вражеский отряд. В ночной тьме стрелять бесполезно, поэтому пошли врукопашную.

– Вперед! – Заман поскакал на врагов, загораживавших выход из тупика.

Бойцы ударили по вражескому заграждению, скрестились сабли, и короткая схватка закончилась. Малочисленный отряд противника подался назад. Когда выезжали из тупика на дорогу, Рози заметил, как возле головы Замана сверкнула сабля вражеского солдата. Он крикнул:

– Берегитесь, Заманджан!

Крик этот услышал дунганин, он повернулся, и удар сабли, предназначавшийся Заману, пришелся по голове Рози. «Алла…» – прозвучал стон, и Рози свалился с коня. Но и убийца не спасся – настигнутый ударом Замановой сабли, он слетел с коня…

На рассвете оставшиеся в живых воины собрались на восточной стороне Янгисара – у канала, уходящего в Яркенд. Командующего Шамансура и еще нескольких военачальников среди них не было.

Прижавшись к шее коня, одиноко стоял Заман. И не было рядом Розахуна – теперь уже никто и никогда не замерит ему такого друга… Один взмах сабли – и вот Рози нет…