Текст книги "Избранное. Том 1"

Автор книги: Зия Самади

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)

– Учащихся в школе осталось мало. Баи забирают детей и бегут, а по их примеру и остальные дети не посещают школу, – жаловался Адил.

– Еще не видя врага, они уже засуетились. Такие настроения, развившись, создадут гибельную угрозу, не так ли, ваша милость? – произнес Шапи. – Торговцы закрыли лавки, господа прячут припасы. Разве это само по себе не ведет к падению духа?

– Надо разъяснять народу, принимать меры, чтобы сохранить спокойствие, Шапи-эфенди, ведь ваша газета, – Сабит-дамолла оттолкнул оттиск подальше, – к этому и призвана.

– По возможности стараемся: призвали литераторов и поэтов, публикуем статьи и стихи… Только наши голоса не доходят до всех из-за того, что большинство народа неграмотно.

– Полезнее было бы, чтобы звучало живое слово, надо отправить на улицы, на площади наших людей, – предложил Адил.

Сабит одобрил:

– Нужно, и немедленно… Шапи-эфенди, пусть редакция возглавит это дело.

– Хорошо, ваша милость, только…

– Что «только»? – тихо, но строго спросил Сабит-дамолла.

– Назиры, вместо того чтобы служить примером для народа…

– Говорите, говорите, Шапи-эфенди. Мы должны привыкнуть говорить обо всем откровенно и не стесняясь.

– Если судить по сатирическим стихам, статьям и сообщениям, приходящим в газету, некоторые назиры через меняльные лавки скупают золото…

– Кто? – вскричал Сабит-дамолла, и его похожее на лепешку лицо побледнело.

– Шамуса, Абдулла Хелилхан, Али-дамолла.

– О всевышний! – простонал Сабит, руки его задрожали.

Шапи стало не по себе: не ко времени, сказанными словами он расстроил главного назира. «Может, я нарушил приличия, пожаловавшись на назиров? Нет, самое время!»

– Не сочтите за неучтивость, господин главный назир, – произнес Заман, боясь упустить подходящий момент, – но при таких действиях высокопоставленных лиц чего будут стоить самые возвышенные наши слова, хоть написанные, хоть произнесенные!

– Вы рассуждаете безукоризненно, дети мои, – сказал Сабит, тяжело вздохнув. Он верил сидящим перед ним трем молодым людям, верил их откровенности, их правоте. Он и сам вот уже сколько времени мучился теми же муками, чувствуя свое бессилие. Быстро и обстоятельно все обдумав, он сейчас решил посоветоваться с надежными людьми и, заканчивая разговор, обратился к Заману: – Тебя сынок, наверное, доблестный Махмут прислал?

– Да, ваше превосходительство! – Заман приложил обе руки к груди.

– Вы, эфенди, извините меня, – Сабит посмотрел на Адила и Шапи. – Если будет возможно, встретимся завтра.

– Благодарим. – Оба они, пятясь, вышли.

Пригласив Замана сесть, Сабит вставил ключ в стальную шкатулку, служившую ему сейфом. Шкатулка, хоть и небольшая, открылась медленно и со звоном. Сабит вынул из нее плотный запечатанный пакет и вновь закрыл шкатулку на ключ.

– Тебе сказали, в чем смысл твоего поручения? – спросил Сабит, сев рядом с Заманом.

В его слабом, но требовательном голосе было что-то такое, что действовало на всех. Заман, приложив правую руку к груди, почтительно ответил:

– Сказали, ваше превосходительство.

– Послание во что бы то ни стало нужно вручить только тому, кому оно предназначено. Случалось тебе прежде выполнять подобные ответственные поручения, сынок?

– Не один раз… много раз.

– Молодец! Ты меня успокоил, сынок. – Сабит был доволен.

– Благодарю вас.

– Правду ли говорят, что ты был близким учеником покойного Пазыла-афанди?

– Пазыл-афанди для меня был не только учителем, но и самым доверенным наставником, – горячо ответил Заман.

– Сможешь ли ты четко ответить, сынок, в чем состояли политические убеждения твоего учителя Пазыла-афанди? – Сабит-дамолла впился взглядом в глаза Замана.

– Прошу прощения, ваше превосходительство, я не совсем понял смысл вашего вопроса. – Заман не смутился под его взглядом, продолжал смотреть в лицо Сабиту.

Дамолле, возможно, понравилось, что юноша держится свободно, не унижается. «Не скован, хоть и молод. Не из одного ли теста замешены он и Пазыл? Они представители нового времени…» – мелькнуло в голове Сабита.

– Не поборник ли он… народа, хотел я узнать, – произнес главный назир. Ему хотелось спросить: «Не поборник ли он материализма?» – однако задать прямо такой вопрос он не нашел нужным.

– Поборник народа, поборник родины, поборник человеколюбия! Не будет преувеличением, если я скажу, что до сих пор не встретил такого же волевого человека, равного ему по силе этих черт характера! – Заман произнес эти слова раздельно, подчеркнуто, с ударением. Одно лишь «до сих пор» показалось ему излишним перед лицом дамоллы.

Сабит-дамолла думал в это время: «Вы посмотрите, как он не стесняясь прославляет передо мной своего наставника! Это великое достоинство, когда человек может постоять за свою веру и убеждения. Усопший Пазыл не защитит Замана, Заман в наших руках, в нашей власти, но восхваляет не нас – превозносит мертвого Пазыла! Это проявление воли, убеждений, веры. Есть ли у меня такой же ученик или приверженец, который решится от чистого сердца возвеличивать меня так же, как Заман Пазыла? Шапи? Адил? Шамансур? Кто знает…» Сабит, словно обвиняя себя в чем-то, тихонько вздохнул.

– Не буду задерживать тебя, сынок, – сказал он задумчиво. – Если поручение выполнишь, порадуешь нас.

– Обещаю, ваше превосходительство!

– Аминь! – Сабит простер обе руки, воздел их кверху, бормоча сохранную молитву, провел ладонями по лицу, после чего разрешил Заману идти.

Глава одиннадцатая

1

Войска Ма Чжунина, выступив из Аксу, двигались быстро до самого Маралбаши, не останавливаясь на отдых. Кавалерийские части сделали первый привал на западной окраине этого селения, среди невысоких холмов. Надо было подождать отставшие пехотные отряды.

На лишенных растительности, словно опаленная баранья голова, склонах выросли ряды белых палаток – будто среди пустынного пейзажа возник жилой квартал – махалля. Вмиг навесили котлы, разожгли костры.

Особенной белизной выделялась среди прочих большая палатка. Еще с цинхайских краев служила она Ма Чжунину во всех походах – и спальней в бесприютных степях, и залом для совещаний. Сейчас в ней стоял посередине походный стол, а на нем распласталась карта Кашгарского округа. При свете подвесной лампы Ма Чжунин склонился над картой. Несмотря на усталость от сделанных без передышки нескольких переходов, «мальчик-командующий» выглядел по-обычному напряженно-суровым.

Разгневанный тем, что его предложение о союзе с Восточнотуркестанской республикой отвергнуто, Га-сылин решился на «ожесточенное наступление». Он не винил Сабита-дамоллу. Он понимал, что главное препятствие к объединению – в Ходжаниязе, и горел к нему ненавистью. «Я помочусь на это соломенное брюхо!» – поклялся Ма Чжунин. Сейчас, у карты, он пытался представить, как нанесет решающий удар Ходжаниязу. «Не вылезать мне из дерьма, если не осрамлю его!» – скрипнул зубами Га-сылин.

– Ма Хусян просит разрешения войти, – сообщил с порога палатки адъютант.

– Пусть войдет! – ответил Га-сылин, не поднимая головы от карты.

Ма Хусян, войдя, замер. Он не посмел отвлечь внимание занятого картой Га-сылина. Командующий слышал, что Ма Хусян вошел и сопит, как корова, однако поднял голову не прежде, чем сделал на карте какие-то пометки:

– Новости есть?

– «Языка» привели.

– А? – вскрикнул Га-сылин, и Ма Хусян не разобрал, испугался командующий или обрадовался.

– С вражеской стороны привели «языка», – повторил он.

– Допросили? Что он сказал?

– Ходжанияз решил преградить нам путь…

– Ну, соломенное брюхо, мы тебя потрясем! Это нам на пользу. – Га-сылин ласково похлопал Ма Хусяна по плечу и, прикусив кончик указательного пальца, словно замышляя что-то, принялся ходить вдоль стен палатки. – Где же войска соломенного брюха? – Га-сылин остановился перед Ма Хусяном и посмотрел ему в глаза.

– Основные силы Ходжанияза в Аргу и Астин-Артуше.

– Подожди! – Га-сылин снова уткнулся в карту. Он нашел Аргу и вонзил в это место палец, как шило. – Вот здесь я нанесу соломенному брюху сокрушительный удар!

Офицеры, отдыхавшие по соседству, вздрогнули от пронзительного возгласа Га-сылина.

2

Если Ма Чжунин никогда не расставался с военной палаткой, то Ходжанияз взял в обычай возить с собой в походах кучарскую ханум. Однако сегодня спавшего в укромном местечке Гази-ходжу пришлось разбудить, конный, нарочный привез перед рассветом важные сведения от передового отряда.

– Кто? – спросил Ходжанияз, не поднимая головы с пуховой подушки.

– Га-сылин приблизился…

– Эй! Что ты мелешь, – мям-мям! – Ходжанияз сам не заметил, как вскочил с постели при одном лишь имени Га-сылина.

Гази-ходжа занимал дом одного из артушеких баев, где в гостиной устроили приемную. Пока Ходжанияз одевался, Сопахун зажег в приемной свечу и ждал наготове.

– Приблизился, говоришь, этот ломода? – Ходжанияз называл Ма Чжунина своим презрительным словечком «ломода» – пройдоха. Вопрос был задан с порога. Сопахун услышал, как дрогнул голос хаджи-ата.

– Остановился у Маралбаши. А отряды разведчиков замечены совсем близко. – Сопахун и сам отвечал растерянно.

– Ох, ломода… – Ходжанияз ухватил в горсть бороду, будто собирался оторвать ее. Он долго молчал. Наконец поднял голову, посмотрел на Сопахуна и вяло приказал: – Полковник Амат пусть продвигается вперед! Мы тронемся за ним.

Он не поинтересовался ни картой, ни сведениями, добытыми разведчиками с передовой линии.

Сопахун, оценивший серьезность положения, не удовлетворился сделанным спросонок приказанием. По его мнению, следовало созвать на совет военачальников. Потому что первоначально было намечено занять Маралбаши, этот «мост» на середине дороги Кашгар – Аксу, раньше Ма Чжунина и таким образом овладеть выгодными военно-стратегическими позициями. Однако Ма Чжунин опередил Ходжанияза, и теперь надо было сообща подумать и обсудить, как защититься от Ма Чжунина, где принять бой и как заставить отступить. Вместо всего этого сказано лишь: «Полковник Амат пусть продвигается вперед…» К какому приведет это исходу?

– Иди, пусть выполняют, что я сказал! – разозлился Ходжанияз на Сопахуна, который все еще медлил, не уходил из приемной.

– А другого совета у вас не будет?

– Какого еще совета?

– С военачальниками…

– Будет! Завтра в дороге посоветуемся.

– Слушаюсь. – Сопахуну ничего не оставалось, как выйти.

3

Хотанцы только формально, для вида, были объединены с кашгарскими властями, а на деле сохраняли свое особое положение. Если бы не предприимчивость Маматимина Бугры, не было бы и такого «единства». Надежды на отдельное хотанское падишахство еще теплились. Шамансур не смог противостоять напору Бугры и принужден был согласиться передать военные силы в распоряжение Исламской республики. Однако сам во главе трех тысяч солдат оставался в Яркенде. Шамансура дважды приглашали в Кашгар, чтобы поставить под общее командование три отдельные армии Восточнотуркестанской республики: пришедших с севера солдат Ходжанияза, местных кашгарских солдат Оразбека и хотанское войско. Шамансур не одобрял такое намерение и, прикрываясь всякими отговорками, тянул с приездом в Кашгар. А близким из своего окружения говорил: «Нет такого Шамансура, чтобы был под Оразбеком…»

Бугра, осведомленный о надвигавшейся с севера угрозе, в особенности о приготовлениях крупных военных сил Шэн Шицая к наступлению на юг, на Алтышар, считал преступным отсиживаться в тихом Хотане. Он беспокоился, что в нынешней напряженной обстановке своевольный Шамансур откажется выполнять распоряжения Ходжанияза. Поэтому, оставив хотанские дела на попечение Нияза-алама, Бугра поспешил в Яркенд.

В тот же день в Яркенд прибыл и Заман. Бугра И Шамансур приняли его вместе. Бугра с большим вниманием прочитал послание Сабита и, прежде чем ответить, передал Шамансуру, Шамансур, скользнув глазами по строкам письма, посмотрел на Замана так, будто тот один был во всем виноват.

– Значит, на меня взвалили обязанность выгнать Ма Цзыхуэя, залегшего, как медведь в берлоге? – со злостью спросил Шамансур. Он готов был разорвать послание в клочки и, только побаиваясь Бугры, не сделал этого, положил письмо на край стола.

– Я намеревался поехать в Кашгар, увидеться с Сабитом-дамоллой и Ходжаниязом-хаджи, – произнес Бугра, словно не замечая настроения брата. – Прошу вас, Заманджан, подробнее ознакомить нас с положением в Кашгаре.

Сказанный к месту и с присущей Бугре обходительностью слова пробудили доверие в душе Замана, и он ответил:

– По моему пониманию, положение очень тяжелое…

– Например, в каком отношении? – тут же спросил Бугра.

– Я имею в виду политико-экономическое и военно-административное положение, потому что…

– Подождите, подождите, Заманджан, – заволновался Бугра. Его хмурое лицо сморщилось еще больше. – Если я правильно понял вас, вы ожидаете, что может наступить развал?

– Противостояние отдельных личностей друг другу из-за политических позиций и взглядов наносит ущерб единству действий, – формулировкой, не слишком вдаваясь в подробности, ответил Заман.

– Разлад и наша застарелая болезнь. Сколько мук претерпели от нее… – вздохнул Бугра и повернулся к Шамансуру: – Сегодня же выводи солдат в Янгисар!

– Ладно, – ответил Шамансур.

– И мне нужно быстрее возвращаться в Хотан, – поднялся с места Бугра. – С вами, Заманджан, еще найдем время побеседовать обстоятельнее.

– Вам, брат, правильнее было бы остаться с нами вместе.

– Я не бегу от боя, – уставился Бугра на Шамансура. – В военное время очень важно укрепить тыл, обеспечивающий фронт. Необходимо ехать в Хотан, поднимать народ на врага. Для нас сейчас нет задачи выше, чем прийти к единству и совместно противостоять вражеским проискам.

– Разреши мне, брат, идти готовиться, – сказал Шамансур.

Глава двенадцатая

Ма Чжунин, узнав, что войска Ходжанияза заняли оборону у Чокан-яра, решил, не давая врагу передышки, атаковать внезапно и выступил немедленно. Генерала Ма Шимина с пехотными частями он направил «прямо в лоб» – по новой Кашгарской дороге, кавалерийскую бригаду Ма Хусяна – за западные холмы, на правый фланг, полк Бэйда, пройдя после Маралбаши к востоку, через заросли кустарника, должен был занять позиции на левом фланге. Сам командующий в сопровождении частей охраны на пятнадцати автомашинах двинулся бок о бок с Ма Шимином. Ма Чжунин по числу солдат и по уровню их подготовки был сильнее Ходжанияза. Хорошо зная о своем превосходстве, он и разработал план предстоящего сражения. Но Из памяти Ма Чжунина не мог изгладиться сантайский бой, когда, тоже имея превосходство в силах, уверенный в собственной непобедимости, он недооценил Шэн Шицая и потерпел поражение С тех пор он постоянно укорял себя в допущенных просчетах. Зато теперь Га-сылин был осторожен в каждом шаге и решил применить тактику «Атака – отступление, слова атака».

И Ходжанияз, несмотря на кажущуюся медлительность, подготовился к сражению несравненно лучше, чем прежде. Он предполагал вести в основном оборонительный бой и перейти в атаку лишь в благоприятный для этого момент.

Два военачальника – Ходжанияз и Ма Чжунин – вот уже в течение трех лет задевали друг друга лишь в мелких стычках. Ходжанияз, пятясь как петух, уступал место Ма Чжунину, но в этот раз конечно же они, хочешь не хочешь, сцепятся решительно и бесповоротно.

Испытанный в боях полк Амата Ходжанияз поставил в центре, кавалерийский полк Курбана – на своем левом фланге, подоспевших позже «карательпеков» Решитама вместе с кавалеристами Самсакнияза поместил на правом фланге. «Кучарские добровольцы» Хамдуллы-бека были оставлены в резерве в тылу. Ходжанияз предполагал, что противник непременно ударит главными силами в центр, поэтому остался возле Амата руководить боем.

Впереди, с севера, показалось знамя – приближался враг.

Войсковые имамы в зеленых чалмах засуетились: наскоро прочитав молитву о спасении жизней уйгурских воинов, призвав аллаха им в помощь, они стали подыскивать для себя безопасное от пуль место.

– Дети мои! – громко крикнул Ходжанияз. – Не стреляйте, пока не выстрелю я!

Его облик и поза были мрачны, напряженны. Направив бинокль на север, он утомленно замер. Лишь по шевелящимся толстым губам можно было угадать, что он что-то шепчет про себя, – возможно, читает стих Корана.

Авангард мачжуниновских войск подошел совсем близко, остановился и рассыпался в цепь. Ходжаниязу стало не по себе, когда он увидел, как вслед за пехотой подошли, подняв пыль, автомашины и с них начали быстро сгружать пулеметы и легкие пушки. «Мои ребята не видели таких штук, как бы не испугались!» – прошептал он, не отрывая глаз от бинокля.

– Амат!

– Да, хаджи-ата!

– Предупредите ребят, чтобы не пугались машин и не оставляли своих мест.

– Слушаюсь, хаджи-ата! – Амат побежал вдоль окопов и через сотников передал приказ.

Высовываясь из неглубоких окопов, воины внимательно всматривались, что делается у противника.

– Мы сегодня как те, что видели чудо, – заметил бородатый, старше других, боец. – Видите, как роятся белотюбетеечники?

– Их машины ползают, как черные жуки, мям-мям! – откликнулся солдат-турфанец. – Что будет, если такая штука наедет на нас…

– Вот именно, друг… Вон с крайней машины стаскивают что-то большое, о пирим! – воскликнул воин-кумулец.

– Не бойтесь, братец, пуля не возьмет! Бог не выдаст – ничего не случится, – успокоил бородатый.

– Мне не раз приходилось с белотюбетеечниками схватываться. На конях они не очень… Вот только черные жуки страх наводят, – проговорил турфанец.

Тем временем четыре-пять всадников дунган отъехали в сторону, взобрались на холм и спешились. Один поднес бинокль к глазам.

– Га-сылин! – воскликнул бородатый. – Этого пройдоху я запросто по походке различаю!

– Застрелить, что ли? Может, избавимся от хлопот и обретем наконец покой от разбойника? – Турфанец оттянул затвор винтовки.

Словно угадав его мысли, Га-сылин скрылся за холмом.

– Зарятся на наш хлеб… Откуда взялись они, эти грабители? Мусульмане ли они?

– Вот именно, друг!

– Вон Га-сылин! Рукой на нас показывает! – вскрикнул кумулец.

Действительно, Га-сылин вернулся и выпрямился на вершине холма, поднял руку в белой перчатке, и тотчас же взорвали воздух яростные крики солдат: «Ша! Ша! Ша!» – и гулкие удары пушек. Снаряды просвистели в воздухе и ударили по обе стороны уйгурских окопов, взметнув к небу землю, заволакивая пылью все вокруг.

– О пирим… Что за напасть! Да убережет от гибели! Да придаст нам бог силы и крепости! – бормотали, распластавшись на дне окопов, воины.

Иные снаряды попадали в окоп, и тогда в воздух взлетали вперемешку с землей разорванные на куски человеческие тела. Воины впервые видели такое и от испуга не имели сил стрелять.

Обстрел из пушек прекратился, над полем несколько минут стояла тишина. Пошла в атаку пехота Ма Шимина. Солдаты с обнаженными саблями заполнили поле, как саранча.

Мачжуниновцы шли уверенно, будто на гулянье, и когда они приблизились, Ходжанияз скомандовал:

– Стреляйте!

Воины открыли огонь. Передние ряды наступающих повалились, однако остальные, не обращая на это внимания, продолжали идти. Уйгуры обрушили град пуль на ряды приближающихся мачжуниновцев и в конце концов заставили залечь. Теперь вступили в дело снайперы Ходжанияза. Каждый их выстрел достигал цели. Оттого, что пехота натолкнулась на прочную преграду и вместо атаки перешла к обороне, Ма Чжунина охватила ярость, и он скомандовал:

– Кавалеристы, вперед!

Конники Ма Хусяна заиграли в воздухе клинками и с криками: «Ша! Ша! Ша!» – бросились в атаку.

– Курбан, по коням! – приказал Ходжанияз.

Без промедления схватились конники обеих сторон. Звон и скрежет скрещивающихся клинков, предсмертное ржание лошадей, остервенелые крики: «Ша! Ша!» и «Аллаху акбар!», смешавшись, закружились в столпотворении над полем боя. На другом фланге сцепились конники Решитама и Бэйда.

В кавалерийском бою ходжаниязовцы остановили противника и заставили попятиться. Пехота Ма Чжунина тоже не могла двинуться вперед.

– Молодцы, дети мои, молодцы! – кричал Ходжанияз, довольный, что берет верх.

Он вскочил на коня и с возгласом: «Аллаху акбар!» – ринулся в бой вместе со своей охраной. Отпустив поводья своего бурого с белым пятном на лбу коня, он мчался, стреляя сразу из двух маузеров. И его воины бросились вперед, повергая и тесня противника…

Ма Чжунин увидел, как Ходжанияз ворвался в гущу схватки. «Восхищен твоим мужеством, – одобрил он. – Могу первой же пулей снять тебя с коня, но не сделаю так. Живым возьму…» И он направил коня на поле сражения. Шашки с серебряными эфесами в обеих его руках заискрились в лучах солнца. Солдаты, увидев приближающегося вскачь Га-сылина, перестали отступать и перешли в контратаку. Сражение превратилось в ожесточенную резню. И если бы Ма Чжунин не пустил в дело автомашины с пулеметами, Ходжанияз мог выйти победителем из этого боя. Но, к сожалению, приближавшиеся с громыханием чудовища нагнали страх на «карательпеков» Решитама, они дрогнули, попятились, а потом побежали, за ними последовали остальные, бросая позиции, разбегаясь в разные стороны…

– Дети мои, не бегите! – заклинал Ходжанияз, перестав стрелять. – Бейте по машинам, не бойтесь!

Но ничего не смог сделать. Около него мало кто остался, поневоле и ему пришлось отступить. Они укрылись в зарослях кустарника неподалеку. Ма Чжунин войти в заросли не решился, он распорядился преследовать и уничтожать всех бегущих…

2

Ма Цзыхуэй доволен. Теперь он может выйти из окружения, в открытом поле лицом к лицу схватиться с врагом. В доставленной от Ма Чжунина секретной директиве предписывалось связать отряды Оразбека и Шамансура, не позволить им оказать помощь Ходжаниязу. Если бы поход Ма Чжунина на Кашгар задержался еще на месяц, гарнизону Ма Цзыхуэя после длительной осады пришлось бы под угрозой голодной смерти отважиться на вылазку из крепости Нового города и пойти на рискованный прорыв, грозивший полным уничтожением его сил. Зато теперь Ма Цзыхуэю представился удобный случай: руки самого опасного врага – Ходжанияза – связаны.

Ма Цзыхуэй разделил гарнизон на два отряда. Первый должен приковать к себе внимание Оразбека – со стен крепости обстреливать Старый город Кашгара. Второй отряд тем временем скрытно выйдет наружу через подземный ход под южными воротами и навяжет двигающемуся из Яркенда Шамансуру встречный бой.

Ма Цзыхуэй – в день, когда между Ма Чжунином и Ходжаниязом завязалось сражение у Чокан-яра, – приказал начать обстрел Старого города.

«Они решили атаковать», – предположил Оразбек и привел войска в боевую готовность. Он занял оборону перед северными и западными стенами Нового города. Поднялась интенсивная перестрелка.

Этой же ночью Ма Цзыхуэй вывел через подземный ход второй отряд и двинулся в сторону Янгисара. Он стремился не пустить Шамансура в Янгисар, перехватить его в Хемитовой балке и разгромить. «Тебя, хотанец, – заочно обратился он к Шамансуру, – возьму в плен и выставлю голову твою на позор – только так удовлетворится моя месть».

Девятого августа 1933 года Ма Цзыхуэй, воспользовавшись уходом Томура-сычжана к Улугчату, захватил Кашгар. А шестнадцатого августа Томур и Шамансур, объединившись, прогнали Ма Цзыхуэя из Старого города. Потом Ма Цзыхуэй прибрал к рукам басмача Османа и поручил ему убийство Томура, положив этим начало своей мести. Однако до Шамансура дотянуться не смог, лишь мечтал об этом. И вот время пришло… Все рассчитано наперед: когда он, Ма Цзыхуэй, подойдет к Янгисару, туда же прибудет отправленное Ма Чжунином подкрепление – кавалерийский полк, который спешит сейчас по западной стороне Калпуна и Астин-Артуша. Надеясь на эту поддержку, Ма Цзыхуэй с большим воодушевлением двигался по направлению к Яркенду…

3

Возвратившись в отведенную ему комнату, Заман собрался отдохнуть, но его вызвали к Шамансуру. Солнце еще не скрылось, однако в расположенных анфиладой комнатах с узкими оконцами уже зажгли свечи. Шамансур сидел в верхней одежде, опираясь на громадные пуховые подушки, и лакомился ядрышками знаменитых янгисарских миндальных орешков, которые ему колол здесь же слуга.

– Входите, Заманджан, садитесь! – пригласил он, когда Заман появился в дверях.

Поблагодарив, Заман сел на сложенное вдвое ватное одеяло.

– Принеси горячего чая! – приказал Шамансур слуге.

– Слушаюсь! – Тот приложил правую руку к груди, поклонился и вышел.

– Есть неприятные, зловещие новости, – сказал с отчаянием Шамансур. – Ваш прославленный Гази-ходжа у Чокан-яра получил по морде от такого вот, с локоток, – он протянул вперед длинную руку, – мальчишки-командующего и бежал без оглядки…

– Сражению присуще и отступление, это естественно, – ответил-Заман, раздраженный словами Шамансура. – Но это отступление, конечно, не предвестник разгрома!

– Не знаю, – понурил голову Шамансур. – Судите сами – в войсках брожение, в народе начинается паника. В таких условиях и нам воевать очень затруднительно…

Заман взглянул на Шамансура так, словно хотел сказать: «При первых признаках боя приготовился бежать до Хотана!»

– Пока вас не было, – продолжал Шамансур, – мы советовались с военачальниками… – Он не договорил. Очевидно, посчитал неуместным открывать Заману, о чем совещался с наиболее близкими людьми, и потому закончил фразу вопросом: – Вам известно это?

– Известно. Я обошел базар и постарался узнать, что делается в народе, – отчетливо произнес каждое слово Заман.

– Ну-ну, что же говорят в народе? – спросил Шамансур после того, как слуга поставил перед ними две чашки горячего чая и по знаку хозяина вышел вновь.

– Когда воины с винтовками в руках, с саблями на поясах, верхом на хороших конях вдруг поддались страху, то уместно ли удивляться, если простой люд беспокойно бежит в горе и печали куда глаза глядят?

– Хм… – Упрек Замана попал в цель, и эмиру-сахибу нечего было сказать-. «Смотри, какое самомнение… На языке бахвальство, а услышит свист пули, с криком: „Мама!..“ – прятаться побежит, сопляк!» – отчитал он Замана про себя, а вслух спросил: – Знаете что-нибудь о схватке Оразбека с Ма Цзыхуэем, между Старым и Новым городом Кашгара?

– В этом случае не самое ли подходящее для вас – без промедления двигаться вперед? – произнес Заман.

Шамансур бросил на него быстрый взгляд, хотел сказать что-то, но промолчал.

– С вашего позволения, я хотел бы тоже пойти в бой с оружием в руках.

– Брат поручил вас мне. Поэтому я должен беречь вас.

– Я не могу стоять в стороне, быть только наблюдателем. Прошу разрешить мне возглавить сотню бойцов и отправиться вперед, – решительно проговорил Заман.

– Посоветуемся. Отдыхайте, Заманджан.