Текст книги "Избранное. Том 1"

Автор книги: Зия Самади

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 26 страниц)

Глава двадцатая

1

Как в детской игре «Войдешь – выскочу», одни войска входили в Кашгар, другие оставляли его. В тот день, когда мачжуниновцы бежали из города, туда вступили дивизия шэншицаевских войск со своим командиром и уйгурские отряды под командованием Махмута.

Ходжанияза на специальном самолете увезли в Урумчи. Кашгарцам надоели частые, как непостоянная погода, перемены власти, последние события они приняли с безразличием, по поговорке: «Кого брат возьмет, та и невестка твоя». Три года грабежей и разбоев, убийств и лишений не успокоили людские души. Жители отчасти были рады тому, что в Кашгар вошли национальные отряды Махмута, однако присутствие в кашгарском Новом городе китайских солдат ощущалось так, будто рядом с овцой привязали волка. И все-таки время военного смятения миновало, начиналась «новая эпоха», и, чтобы громогласно возвестить о ней, была задумана грандиозная церемония на площади Хейтка.

Оповестили даже отдаленные селения, и народ стал стекаться на площадь. Перед глазами людей возвышалась наподобие шапки сцена, обшитая пестро-зеленоватым полотном, на передней ее стенке лозунги по-уйгурски и по-китайски: «Торжественное собрание кашгарского народа», «Да здравствует единение народов Синьцзяна!» В центре красовался огромный портрет Сунь Ятсена. По бокам трибуны установили государственные флаги, внизу разместились музыканты в военной форме.

– Кто это нарисован, смотрит как живой?

– Наверное, новый падишах!

– Нет, это тот самый Сунь Ятсен, которого прозвали отцом государства!

– Эх, сколько полотна ушло!

– Проповедь читать будут или какая бумага есть?

– Вон власти на сцену вышли!

– Посмотрите – музыканты, наверное, играть будут!

– Можно и без игры, дали бы жить.

Так толковал народ на площади.

Тем временем специальный представитель Шэн Шицая генерал Гун, Махмут, должностные лица и почтенные люди заняли места на сцене. К трибуне вышел китаец с переводчиком.

– Внимание! – крикнул он, и поставленные следить за порядком призвали народ стоять тихо. – Торжественное собрание народа объявляю открытым!

Духовой оркестр заиграл государственный гимн, и на высокую гладкую жердь посреди площади подняли флаг.

Должностные лица во главе с Гуном стояли, вытянувшись в струнку, пока не прекратился гимн.

– Будет говорить Гун-сылин! – объявил председатель собрания.

Гун, одетый просто, вышел к трибуне и по-военному; отдал народу честь. Он принадлежал к демократическому течению среди сторонников Шэн Шицая и считался народолюбцем. Прежде чем начать говорить, Гун сочувственно оглядел плохо одетых, с землистыми лицами людей, испытавших тяжкие притеснения.

– Почтенные граждане, уважаемые кашгарцы! Считайте, что с сегодняшнего дня установились мир и спокойствие. Народ Синьцзяна вынес много мучений под гнетом жестоких и жадных чиновников, иностранных грабителей, подвергся разорению, был отстранен от света знаний. Национальное унижение вылилось в кровавую трагедию. И вот мы избавляем вас от унижения…

– Слова этого китайца радуют мои уши, – Аджри толкнул локтем стоявшего рядом Шапи.

– Нужно ценить не по словам, а по делам.

– Он обличает китайских чиновников прошлого…

– Не впадай в ребячество, Аджри! – одернул Шапи. – Кто их знает… Сегодня насулят, а завтра насолят, К чему мы пришли, веря китайским чиновникам?

– …восстановить разоренное народное хозяйство, – продолжал Гун, – привести в порядок пути сообщения, развивать культуру и просвещение – перед нами стоят великие задачи строительства нового, процветающего Синьцзяна…

Гун долго расписывал будущее Синьцзяна, народное благосостояние, равенство национальностей. Свою речь он закончил словами:

– Да здравствует союз национальностей!

Слово взял Махмут.

– Люди! – поднял он руку. – Мы объединились с Шэн Шицаем и создали новую власть. Теперь весь народ будет здравствовать в равенстве. В Синьцзяне воцарится мир. В составе нового правительства будут представители местного населения. Делопроизводство пойдет на уйгурском и китайском языках. Откроются национальные школы, будут выходить книги и газеты на родном языке. Одним словом, мы перейдем к прогрессу…

Махмут больше говорил о национальных интересах:

– Мы готовы в любых условиях отстаивать национальное равенство и национальные интересы! Пусть народ верит нам…

После Махмута выступили представители разных отраслей хозяйства и разных профессий. Они заверили новое правительство в своей поддержке. В заключение торжественного собрания было громко прочитано несколько стихотворений, приветствующих новую власть.

– Кто знает, чем все кончится, но сейчас, без сомнения, начались новые времена. А вы как думаете? – спросил Аджри у своего наставника Шапи.

– Проведут по мере возможности некоторые преобразования. Нужно пользоваться моментом. Что будет дальше – посмотрим. – И Шапи стал пробираться к трибуне, надеясь встретить Замана.

2

Вечером Гун-сылин устроил – банкет в зале «Титай-ямыня» в крепости Нового города. За два часа до начала банкета состоялась беседа между Гуном и Махмутом с участием только переводчика.

– По указанию Шэн Шицая, – начал разговор Гун, – нужно отправить в Урумчи Сабита-дамоллу. Что скажет ваше превосходительство Ма-сычжан? – Гун по китайскому обыкновению урезал имя Махмута до одного слога Ма и присоединил к нему название должности собеседника – сычжан, то есть командир дивизии.

– А для чего? – удивился Махмут.

– Дело в том, – начал обосновывать Гун, – что среди нас есть скрытые враги. Если они совершат покушение на Сабита-дамоллу, могут возникнуть недоразумения.

– Сабит-дамолла очень влиятельный в народе человек. Мы должны принять необходимые меры для обеспечения его безопасности.

– И я так думаю. Но окружающие его люди, не считая тех, кто бежал, могут оказать дурное влияние.

– Ничего не смогу сказать по этому поводу, ваше превосходительство Гун-сылин, пока не получу весточку от Ходжанияза-хаджи, – Махмут отвернулся.

Именно сейчас в его сердце зародилось подозрение, что Шэн Шицай предпринимает все это со злым умыслом. И действительно, Шэн Шицай намеревался отдалить Сабита-дамоллу от народа и поручил Гуну осмотрительно выполнить поставленную задачу.

– Телеграмму с просьбой отправить Сабита-дамоллу, в Урумчи подписал и его превосходительство Хо-фучжуси[42]42
  Xо – Ходжанияз, фучжуси – заместитель председателя.


[Закрыть]. Вот, сейчас покажу…

– Нет надобности, Гун-сылин, – остановил Махмут.

Подпись Ходжанияза на телеграмме означала, что Шэн Шицай заручился его согласием, чтобы не вызывать подозрений у Махмута.

– После перемены власти, – перешел к следующей теме Гун, – внутренняя чистка в любом государстве явление неизбежное.

– Что же, и мы в таком случае начнем расстреливать и рубить головы? – изумленно спросил Махмут.

– Кашгар – город сложный. В нем угнездились английские, японские и прочие шпионы. Прошедшей ночью произведено покушение на Юнуса и Турди.

– Почему мне об этом не известно? – Лицо Махмута побледнело.

– Чтобы не омрачать настроение вашего превосходительства перед народным собранием, я не известил вас с утра, – словно извиняясь, проговорил Гун.

– А убийцы, убийцы пойманы?

– Нет. И что стало с Юнусом, до сих пор не известно. Турди убит.

– Не странно ли? Как бы там ни было, а Юнуса надо найти…

– В том-то и дело. Возможно, его увезли с собой, – ответил Гун, и сам удивленный происшедшим. Он не знал, что убийство организовала разведка Шэн Шицая.

– Странно… – только и сказал Махмут. Сердце его охватили смутные подозрения.

– Потому-то и приходится проверку подозрительных личностей считать одной из самых необходимых мер, – произнес после затянувшейся паузы Гун. – Если же чистку не вести, империалисты, в частности английские, вновь могут поднять мятежи. Его превосходительство Шэн Шицай наказывал уделить особое внимание этому делу.

– Бежавшие из Ферганы и Оша басмачи Юсупа-курбаши и Османа еще недавно были источником многих смятений. Теперь они известили о признании урумчинского правительства. Они просят также о зачислении их в войсковые части. По-моему, этот вопрос лучше решить быстрее.

– Грабителей и тех, кто занимался резней, нельзя не разоружить, ваше превосходительство Ма-сычжан. А тех, кто по заблуждению пошел за ними, можно включить в национальные воинские части. Самый главный из басмачей – Джанибек-казы – закрепился со своими людями в горах Улугчата. За его спиной, без сомнения, стоит Англия. Весьма важно найти способ разоружить его как-нибудь.

– Надо отправить парламентеров к Джанибеку и попытаться мирно решить вопрос.

– В таком случае оставим его на усмотрение вашего превосходительства, – заключил Гун – большой мастер применения китайского опыта по науськиванию мусульман против мусульман.

– Решитам виновен перед нами за прошлое, отдан приказ о его аресте. Бывшие его бойцы включены в ряды национальных подразделений.

– Мера соответствующая, – одобрил Гун. – Стало известно, что английские подданные переправляют в Индию золото, серебро, ценности. При наших хозяйственных трудностях нужно решительно пресекать подобное вредительство.

– Конечно.

– Есть сведения, что в оставшихся в Каргалыке и Хотане мачжуниновских отрядах началось брожение. Уроженцы Ганьсу хотят на родину, а местные желают возвратиться к своим семьям.

– Мы должны гарантировать местным дунганам возможность вернуться к родным очагам и приступить к мирным занятиям.

– Уместное предложение. Завтра же отправим к ним делегатов с гарантиями.

Впервые после заключения соглашения представители обеих сторон в южней части Восточного Туркестана – Гун-сылин и Махмут-сычжан – обменялись мнениями по военно-административным и хозяйственно-экономическим вопросам. Но именно в это самое время Шэн Шицай, унаследовавший наиболее подлые черты великодержавного шовинизма китайских колонизаторов, не доверял Махмуту-сычжану и испытывал непроходящую тревогу из-за существования в Кашгарии уйгурских вооруженных подразделений. Поэтому одновременно с занятием Кашгара он, сосредоточив основные силы в Аксу, продолжал непрерывно пополнять кашгарские формирования китайских солдат и назначил для управления и военного контроля над югом Восточного Туркестана бывшего командующего Илийским военным округом, генерала Лю Бина. Вместе с тем он распорядился демобилизовать солдат из русских белогвардейцев-беженцев, оказавших ему огромную помощь в разгроме Ма Чжунина. Таким способом он искусно отвязался от использованных им «по найму» белых русских…

3

В штабе дивизии Замана ждал Сопахун.

– Идемте! – Еле успев поздороваться, он увлек приятеля в пустую комнату. – Значит, уезжаете в Кульджу? – Сопахун глядел в сторону, будто говорил кому-то третьему.

– Да. Что мне теперь здесь делать?

– А в Кульдже что?

– Поработаю в просвещении и культуре. К тому же мать, брат с сестренкой сколько лет горе мыкают…

– Нет, Заманджан, я чувствую в вас какое-то недовольство… – Сопахун вгляделся в глаза Замана.

– Мне досадно, что мы, восстав против гоминьдановских властителей, в конечном счете снова объединились с ними. Мы забыли завет предков: «Свой теленок лучше общего быка».

– Если бы мы не согласились на «общее», потеряли бы и «теленка».

– Опять надежды на случайное счастье, дорогой Сопахун, – укоризненно улыбнулся Заман.

– Шэн Шицай признал народную свободу и равноправие национальностей. Разве плохо будет, если объявленные «шесть принципов» станут точно выполняться?..

– Вывесив баранью голову, торговать собачьим мясом. Кто сможет поручиться, что Шэн Шицай, обещающий сегодня равенство и демократию, не сменит завтра маску и не превратит нашу родину в край насилия? – спросил Заман.

От имени новой власти дубань провозгласил «шесть великих принципов»: антиимпериализм, равноправие национальностей, обновление Синьцзяна, развитие культуры и просвещения, ликвидацию взяточничества, дружбу с Советским Союзом. Эта политическая декларация отвечала народным чаяниям, но она пока что была лишь фразой, листком бумаги. Испокон века китайские чиновники обманывали народ Восточного Туркестана сладкими обещаниями, и теперь люди, умеющие отличить черное от белого, хотели бы, но не могли поверить в искренность шэншицаевских посулов. Эти люди забеспокоились, когда коварный Шэн Шицай, упрочив свою власть, отступился от обещанного, И Заман был в числе тех, кто сомневался в Шэн Шицае и его приспешниках, однако материальная и моральная поддержка, которую начало оказывать народам Синьцзяна Советское государство, помощь его советников-специалистов рассеивали беспокойные подозрения. Первые ощутимые плоды развития торговых и культурных отношений с Советским Союзом, клятвенные заверения дубаня в вечной дружбе с СССР позволяли с надеждой глядеть в будущее.

– Только и обнадеживает нас, – произнес Заман после затянувшихся размышлений, – так это забота Советского Союза.

– Если Шэн Шицай, этот пройдоха, не станет выполнять обещаний, мы тоже не будем сидеть сложа руки. Мы научились держать оружие! – в тон Заману произнес Сопахун.

– Вот это правильно сказано! Другими словами, борьба продолжается…

4

Когда, покинув Кашгар, приблизились к Чокан-яру, Заман попросил шофера остановить машину. Он выпрыгнул из кузова, поднялся на низенький холм, огляделся. Совсем недавно была здесь кровавая схватка, а уже ничто, кроме извилистых окопов, не напоминало о ней. Но для Замана это щедро политое горячей уйгурской кровью, проклятое место выглядело по-прежнему мрачно. Словно отгоняя наваждение, он вглядывался в далекую даль, в недосягаемый для глаз бескрайний Алтышар – Шестиградье. Душу терзали не находившие ответа путаные, неотвязные, противоречивые думы – его преследовали тайны годов: «Почему мы разбиты? Или бессильны и хилы от века? Почему наш шестимиллионный народ пал перед горсткой чужеземных грабителей? Нет. И сил у нас в достатке, и мощь есть, но не смогли мы их подготовить и собрать воедино…»

Постоянно точили Замана эти странные, глубокие тайны, тайны годов, они требовали разрешения.

«Как не повторять ошибок прошлого?» – думал он.

Как?..