Текст книги "Избранное. Том 1"

Автор книги: Зия Самади

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)

Глава девятнадцатая

1

Едва опустились на Урумчи вечерние сумерки, как закрылись ворота городской цитадели. На улицы вышли военные патрули, они останавливали и обыскивали всех прохожих, стараясь найти спрятанное оружие. На стенах цитадели еще днем были установлены пулеметы. Группы вооруженных солдат, казалось, ждали лишь команды. Жители города в страхе затаились…

Когда совсем стемнело, к воротам ямыня председателя провинциального правительства подъехала коляска, сопровождаемая полусотней охраны. Из коляски вышел Папенгут и, припадая на правую ногу, прошагал в ямынь.

Вопреки обычаю, Цзинь Шужэнь принял его немедленно.

– Прошу, генерал, садитесь, – указал он на кресло.

– Благодарю вас.

– Вы проявили похвальное усердие при подавлении турфанского мятежа. Надеюсь, так же усердно будете действовать и против. Ходжанияза…

– Простите, ваше превосходительство, но я к вам по другому делу.

– Что вы сказали? – растерянно переспросил Цзинь Шужэнь.

– Прочтите. – Папенгут протянул красный конверт.

У перетрусившего Цзинь Шужэня от недоброго предчувствия затряслись руки. Он развернул письмо. Это был ультиматум, подписанный Цзинь Чжуном от имени «группы патриотов».

«Ваша власть, как прогнивший халат, трещит по всем швам. Не пытайтесь залатать дыры – вы обречены. Оставить Синьцзян в Ваших руках – значит потерять Синьцзян. Пока не поздно, уйдите сами. На размышление – два часа».

Цзинь Шужэнь растерянно уставился на Папенгута.

– Вы окружены, ваше превосходительство…

– Окружен?

– Да. Цзинь Чжун объявил военное положение и окружил вашу резиденцию.

– Подлецы! – обессиленно захрипел Цзинь Шужэнь. – Они воспользовались отсутствием Шэн-цаньмоучжана!

– Сопротивление бесполезно. В руках Цзинь Чжуна вся пятнадцатая бригада.

– Нет, нет! Я не допущу, чтобы меня сожрали волки, которых я сам вскормил… Я их накажу!

Папенгут усмехнулся и направился к двери. У порога он сказал:

– Подумайте хорошенько, ваше превосходительство. Чтобы потом не раскаиваться! – и вышел.

«Безродный пес… советует сдаться… Нет, нет! Это тяжелее смерти…» Цзинь Шужэнь вызвал начальника охраны и приказал готовиться к отражению штурма ямыня.

Через два часа части Цзинь Чжуна открыли огонь по ямыню.

С каждой минутой перестрелка усиливалась. В бой вступила артиллерия. Первые снаряды разорвались во дворе резиденции. В окнах спальни Цзинь Шужэня посыпались стекла, а само здание вздрогнуло от разрывов. Председатель забился в угол и, обхватив руками фигурку медного божка, жалобно причитал.

Маузеристы его охраны в это время старались отразить натиск частым огнем из-за стен, но превосходящие силы наступавших подбирались все ближе к резиденции. Наконец один из снарядов угодил в западные ворота ямыня и разнес их. Пулемет на воротах замолк, маузеристы в панике побежали. Наступавшие начали взбираться на стены, как вдруг прозвучала команда о прекращении огня и отступлении. Прекратились орудийные залпы, утихли пулеметы и винтовки. Наступила гнетущая тишина.

Через четверть часа двое верховых остановились перед северными воротами резиденции.

– Откройте! – закричал один из всадников. – Я с письмом от Шэн Шицая!

Начальник охраны подошел к воротам и, удостоверясь, что прибывший действительно адъютант Шэн Шицая Лю Бин, впустил его. Лю Бин прошел в кабинет Цзинь Шужэня. Тот молился медному божку:

– Ты всемогущ… Сжалься над нами… дай моей охране силы продержаться до рассвета, пока прибудет Шэн-цаньмоучжан!

– Шэн-цаньмоучжан прибыл! – Лю Бин не смог удержаться от смеха при виде напуганного правителя.

– Шэн-цаньмоучжан? – сразу оживился Цзинь Шужэнь и радостно сжал руки Лю Бина. – Где мой защитник?

– На северных холмах.

– Почему не входит в город?

– Он окружил части Цзинь Чжуна, вынудив прекратить штурм резиденции.

– Немедленно передайте мой приказ Шэн-цаньмоучжану: пусть в пух и прах разнесет Цзинь Чжуна!

– Я попросил бы вас сначала ознакомиться с этим письмом…

Прочитав письмо, Цзинь Шужэнь в изнеможении опустился на диван. Там было написано:

«Не пытайтесь удержать подпорками развалившееся здание. Немедленно отдайте правительственную печать. В противном случае – пеняйте на себя!»

– Лучше сдайтесь по-хорошему, другого выхода нет! – тоном приказа заявил Лю Бин. Потерявший все в эти несколько минут, лишившийся речи Цзинь Шужэнь показался ему жалким.

– Шэн-цаньмоучжан, – продолжал Лю Бин, – обещает полную неприкосновенность вашего личного имущества. Я гарантирую вам жизнь и безопасность до самой границы…

– Хе… – вздохнул Цзинь Шужэнь. В этом вздохе прозвучали безысходное горе, обида, сожаление. Он обессиленно махнул рукой в направлении стола.

Лю Бин выдвинул ящик, достал обернутую в белое большую, как копыто лошади, печать.

– Готовьтесь в путь, Цзинь Шужэнь! – С этими словами он покинул кабинет.

Шэн Шицай через свою агентуру заранее узнал о намерениях Цзинь Чжуна. Он тайно прибыл из Гучена с верными ему войсками, обосновался в непосредственной близости от Урумчи и внимательно следил за развитием событий. Когда Цзинь Чжун начал штурм резиденции Цзинь Шужэня, Шэн Шицай приказал окружить мятежные части и потребовал прекратить «враждебные действия против главы провинциального правительства».

Появление Шэн Шицая Оказалось неожиданным для Цзинь Чжуна. Он растерялся, не зная, что предпринять, приостановил штурм ямыня и отправил на переговоры с Шэн Шицаем Папенгута.

– Я вас вооружил, поставил на ноги, а вы бросились в объятия Цзинь Чжуна… – холодно встретил Шэн Шицай Папенгута.

– Мне пришлось пойти на временное соглашение с ним, потому что…

– Понятно. Теперь вы готовы пойти на соглашение со мной, так?

– Я всегда с вами, я ценю и храню нашу прежнюю дружбу, уважаемый цаньмоучжан.

Шэн Шицая, разумеется, не обманула эта наивная попытка выкрутиться из неловкого положения, он лишь подумал про себя: «Теперь будешь служить мне, а появится более сильный соперник – переметнешься к нему, двурушник», – и бросил на Папенгута полный ненависти взгляд.

Вошел Лю Бин и положил на стол печать.

– Перетрусил старик. И все же мне его жаль, – проговорил Шэн Шицай, взяв в руки печать.

– Страшно перепуган, – подтвердил Лю Бин, изобразив трясущегося Цзинь Шужэня.

Шэн Шицай улыбнулся:

– Пусть теперь живет спокойно. Нажитого добра ему хватит. Отдайте приказ войскам – пусть занимают город.

– Слушаюсь! – Лю Бин вышел.

– Создам новое правительство, начну работать по-новому, – заявил торжественно Шэн Шицай. И подумал: «Пришло время уступок. Что ж, поиграем в демократию…» Мгновенно мелькнули в памяти Шанхай, комната, обставленная во французском стиле, слова министра: «Да, да, именно отойти и вернуть…»

Папенгут вряд ли заметил, как дрогнули губы Шэн Шицая в мимолетной ехидной усмешке, – во всяком случае, не должен был заметить.

– Поздравляю с большой победой! – высокопарно произнес бывший белогвардейский офицер.

– Если Цзинь Чжун и Тао Минью не хотят междоусобного пролития крови, пусть присоединяются ко мне. Они уже не извлекут выгод из политической игры.

– Я берусь уладить это дело, ваше превосходительство, – заверил Папенгут.

2

12 апреля 1933 года город Урумчи преобразился. Общественные здания, ворота городской цитадели, магазины – все было украшено флагами, а перед резиденцией правительства красовался огромный портрет Шэн Шицая. В людных местах города были развешаны объявления. В них сообщалось о низвержении Цзинь Шужэня, о том, что Шэн Шицай принял звание дубаня – верховного комиссара, генерал-губернатора Синьцзяна – и создал провинциальное правительство во главе с председателем (чжуси) Ли Шучженом. В новое правительство вошли сорок представителей различных национальностей, населяющих Синьцзян. Эта новость была необычайной – некитайцев допустили к управлению провинцией. Необычно и то, что объявления были написаны на двух языках – уйгурском и китайском.

Другие объявления призывали население приступить к мирному труду, в них приводились восемь пунктов правительственной декларации – о равенстве всех национальностей, свободе вероисповедания, местном самоуправлении, борьбе со взяточничеством и коррупцией, об улучшении условий жизни трудового люда, о культурно-просветительных мероприятиях…

Ознакомившись с этими громогласными и торжественными заверениями и обещаниями, население города высыпало на улицы, как в большой праздник. У всех было радостно-возбужденное настроение, люди ликовали, поздравляли друг друга:

– Вот и наступил светлый день!

– Это и есть свобода!

– Старый режим пал! Гнету пришел конец!

В толпе здесь и там появлялись шэншицаевские агитаторы, они выкрикивали лозунги, объявляли о конце векового угнетения, провозглашали отмену налогов, приветствовали новую жизнь и призывали народ отдать силы осуществлению «Декларации из восьми пунктов».

Пока никто еще не знал, чем на самом деле обернется этот «светлый день»: грандиозным обманом, временной уступкой народу или же реальностью, радостной действительностью на-долгие времена…

Многие искренне верили в перемены, радовались, ликовали, на стихийно возникавших митингах направляли поздравления и подарки Шэн Шицаю, дубаню – верховному комиссару, генерал-губернатору провинции. Для вручения поздравлений и подарков тут же избирались депутации, в состав которых, как правило, входили уже известные нам Турсун-баба, Назар-кази и подобные им представители высшего сословия.

3

– Ну что ты все торопишься, Шицай! Ты уже который день толком ничего не ешь! – Шэн-тайтай преградила дорогу мужу..

– Сегодня у меня очень важное дело…

– Опять? И что это за нескончаемые дела?

– Необходимо закрепиться! Упрочить власть!

– Но ты же стал дубанем! Все в твоих руках…

– Все решится сегодня…

Правительственная резиденция, в течение ста пятидесяти лет называвшаяся «цзяньцзюнь ямынь», теперь именовалась более демократично: «дубань гуншу» – «канцелярия дубаня».

Изменилось не только название – заменена обстановка, охрана… На кирпичной стене у центрального входа установлены пулеметы. У главных ворот раньше стояло четыре часовых, по двое справа и слева, – теперь их шестнадцать. Войти можно лишь по пропуску, и то после самой тщательной проверки. Наиболее подозрительных посетителей проверял сам начальник охраны. Сегодня их много – в канцелярию дубаня вызваны все сколько-нибудь значительные чиновники и офицеры. В специальной комнате им предложили оставить оружие и только после этого пропустили в зал. Там вызванные удивленно переглядывались друг с другом.

Собравшиеся с тревогой ожидали появления Шэн Шицая. Тревога возросла, когда заметили, что застекленная веранда, через которую можно пройти в сад, заполнена вооруженными солдатами.

Никто не посмел поинтересоваться, для чего вызваны солдаты. Только Цзинь Чжун сказал сидевшим вокруг единомышленникам::

– Не пахнет ли заговором?.. – Его обычно бледное лицо стало еще белее.

– Если ты, начальник штаба, ничего не знаешь, откуда нам знать? – Тао Минью снял очки и растерянно заморгал глазами.

– Чему тут удивляться – новый правитель стремится к неограниченной власти, вот и пугает.

– Да, такой ввергает в беду прежде всего окружающих, – заявил Тао Минью.

Лю Шаотен возразил:

– Но у него же нет оснований…

– Оснований? Какие основания нужны авантюристу? – обозлился Цзинь Чжун. Теперь он горько каялся в том, что поверил Шэн Шицаю.

Тем временем появился адъютант Шэн Шицая Лю Бин с десятком солдат.

– Господа! – крикнул он. – Цзинь Чжун, Лю Шаотен, Тао Минью пытались совершить государственный переворот!

– Ты что мелешь? – вскипел Цзинь Чжун. Рука его потянулась к поясу, но он вспомнил, что оружие у него отобрали, и до крови прикусил губу.

По знаку Лю Бина солдаты накинулись на трех «заговорщиков» и связали их.

– Пусть выйдет палач Шэн! – выкрикнул Цзинь Чжун.

– Где этот негодяй? Чего же вы молчите, господа? Нас обвиняют ложно!..

Никто не пошевелился в ответ.

– Выводите! – приказал солдатам Лю Бин.

Солдаты выволокли всех троих в уголок сада и тут же расстреляли на глазах присутствующих.

Шэн-дубань, наблюдавший сверху – из окна второго этажа – за происходящим, свободно вздохнул и облизнул губы.

В зале установилась гнетущая тишина.

– Сидите спокойно! – прогремел голос неожиданно появившегося Шэн-дубаня. Этот голос заставил вздрогнуть сердца сидевших. – Подлецы хотели расправиться не только со мной, но и с лучшими нашими людьми во главе с Ли-чжуси…

Все молчали. Только Папенгут решился произнести:

– Собакам собачья смерть!

Шэн Шицай, взглянув на него, продолжал:

– Среди вас есть последователи Цзинь Чжуна, я знаю. Их вина не так значительна. Если они раскаются, никто их преследовать не будет…

Головы сидевших чиновников в страхе опустились еще ниже.

– Если приспешники Цзинь Чжуна не напишут подробно о своем раскаянии, будут приняты крутые меры! – Прокричав это, Шэн-дубань удалился так же неожиданно и стремительно, как и появился.

Перепуганные чиновники и офицеры долге еще не смели пошевельнуться. Им было страшно от мрачного вида Шэн Шицая, от его грозных слов. Кто знает, какая участь ждала каждого из них…

Так в Синьцзяне началась «новая эра».

Глава двадцатая

1

Ма Чжунин вновь вступил на территорию Восточного Туркестана. Его дивизии заняли Кумул, без всякого сопротивления дошли до Гучена и взяли его.

Шэн Шицая в это время больше заботили «внутренние враги», для борьбы с ними он сосредоточил все силы в Урумчи. Путь для Ма Чжунина был открыт.

Создалось положение, при котором главную роль на военно-политической арене Восточного Туркестана стали играть два пришельца – Шэн Шицай и Ма Чжунин и стоявшие за ними силы. Ходжанияз – третья реальная сила – не примкнул ни к тому, ни к другому, он готовился к походу на юг. Шэн Шицай верно оценил смертельную угрозу со стороны Ма Чжунина и попытался перетянуть Ходжанияза на свою сторону. Он вызвал Юнуса и поручил ему отправиться к Ходжаниязу для переговоров. С караваном подарков Юнус прибыл в Пичан, где Ходжанияз разбил временный лагерь.

– Говорите с ним вы, афандим. Боюсь, что он такой же лжец, как приезжавший раньше Турсун-баба, – сказал Ходжанияз Пазылу.

– С ним вместе сам Назар-кази, это могут расценить как невежливость. Примите вы их, Гази-ходжа, – заговорил Хатипахун.

Ходжанияз покосился на него, но ничего не сказал.

– Вы, Хатипахун, не политик и лучше не вмешивайтесь, – оборвал муллу Моллахун.

Пазыл вышел вместе с Заманом и Сопахуном.

– Пришло время встретиться лицом к лицу со своим заклятым врагом. Готовься, Заман! – пошутил Пазыл во дворе.

– Это хорошо, Пазыл-ака!

– Не растеряешься?

– А чего теряться, Пазыл-ака?

– Вы с Сопахуном оденьтесь как следует, не забудьте об оружии, – посоветовал Пазыл.

Когда все было готово, он послал за приехавшими.

– Пожалуйста, Юнус-байвачча, я давно мечтал встретиться с вами, – приветливо начал разговор Пазыл…

Юнус поздоровался с Пазылом, Сопахуном, протянул ладонь и Заману, не узнав его, но вдруг отдернул руку и даже отступил на шаг. Новый, по фигуре, бешмет, зеленые брюки, сапоги с высокими голенищами и перекрещивающиеся на груди ремни о маузером и саблей – так выглядел Заман. «Вот где он, подлец…» – подумал Юнус, пораженный встречей. Однако взял себя в руки, поздоровался с Заманом.

– Гази-ходжа уполномочил нас говорить с вами обо всем, – сказал Пазыл после того, как гости расселись.

Презрительно покосившись на Сопахуна и Замана, Юнус ответил:

– Как и полагается, вначале мы хотим вручить письмо Шэн-дубаня. – Он протянул письмо.

– Читай вслух, Заман, – Пазыл передал письмо Заману.

Тот начал читать:

– «Виновник тяжелого положения народов Синьцзяна Цзинь Шужэнь ниспровергнут. Цель нынешнего правительства – создание счастливого Синьцзяна. Объявленная политическая декларация из восьми пунктов полностью отвечает чаяниям народа.

Большинство членов нового правительства – представители местных национальностей. Если бы вы, господин Ходжанияз, прибыли в Урумчи, мы вместе трудились бы на благо народа, которому нужна мирная, спокойная жизнь. Я сторонник мира. Не желаю враждовать с вами. Ма Чжунин обманул вас. И теперь в надежде овладеть Синьцзяном бросился в кровавый поход. Если мы, объединясь, изгоним этого пришельца, народ будет доволен нами. Верьте мне, я не обману вас, подобно Ма Чжунину. Я сторонник народовластия…»

– Народовластие – слово священное, – заметил Пазыл, когда письмо было прочитано.

– Шэн Шицай разрабатывает проект соответствующих реформ. Широких прав для народа можно добиться и без пролития крови. Верьте мне, Пазыл-афанди, – сказал Юнус.

Заман вмешался в разговор:

– Как верить человеку, организовавшему кровавую провокацию в Кульдже?

Юнус побледнел.

– Заман правильно сказал. Шэн Шицай, Ма Чжунин и их приспешники многому научили нас. И теперь мы знаем, кому верить и кому не верить…

– Вы, – прервал Юнус Пазыла, – опьянены пролитой кровью. Вы закрываете глаза на народные бедствия.

– Да, мы проливаем кровь в боях, зато не пьем кровь жертв, как Шэн-дубань. Мы понимаем, что без борьбы не добиться освобождения родины.

– На что вы надеетесь, Пазыл-афанди?

– Мы надеемся на силы народа и на победу правого дела! – резко ответил Пазыл.

Юнус помолчал, прежде чем ответить:

– Безрассудно говорить о победе, не опираясь на Шэн Шицая или Ма Чжунина!

– Напротив, безрассудно ждать чего-либо хорошего от этих двух палачей! И те предатели, которые будут искать опору у пришельцев, стремящихся поработить наш край, несомненно, предстанут перед судом народа!

Каждое слово Пазыла попадало в цель, как пуля. Юнусу было нечего ответить. Гордый бай, известный на весь Синьцзян, был жестоко посрамлен и горел от стыда и обиды. Он горько раскаивался, что взял на себя столь неблагоразумную миссию. Досадно было и то, что свидетелем его позора оказался Заман.

– Шэн-дубань послал нас, чтобы предотвратить кровопролитие. Если вы не согласны, вам придется ответить перед богом за кровь правоверных, – проговорил Назар-кази.

– Если Шэн-дубань не желает пролития крови, пусть уходит из Синьцзяна, – ответил Сопахун.

– Мы проводим его с почестями, – добавил Заман.

– И Ходжанияз думает так?

– Да, почтенный байвачча, мы высказали мнение Ходжи-ака, – подтвердил Пазыл.

– Нам хотелось бы встретиться с Ходжаниязом.

– Мы сообщим ему о вашем желании.

– Шэн-дубань прислал подарки, примите их, пожалуйста.

– Как можно принимать в качестве подарков то, что награблено у народа?

На этом беседа завершилась.

От встречи с Ходжаниязом Юнус тоже ничего не добился. Делегация в тот же день отбыла обратно.

2

«Мы оба охотники, пришедшие за добычей. Вначале поборемся. Кто окажется сильнее, тот и займет почетное место» – таков был смысл ответа Ма Чжунина первым посланцам Шэн-дубаня. Шэн Шицай отправил новое посольство с предложением мира и союза против Ходжанияза. Ма Чжунин ответил:

«Ты предлагаешь мне Южный Синьцзян. Я не верю твоим обещаниям, но попробуем договориться. Мои условия: дубанем в Синьцзяне буду я, а ты – председателем провинциального правительства. Если согласен – решайся».

Соперники пытались поймать друг друга на удочку, но оба оказались одинаково хитры – ни тот, ни другой не клюнул, Остался один исход – померяться силами на поле боя…

Шэн-дубань собрал в кулак свои силы, в составе которых был и полк Папенгута, и двинулся из Урумчи к селению Сантай, где объединился с частями из Гучена и Турфана…

Как картежник, пошедший ва-банк, Шэн Шицай бросил в предстоящее сражение все, что имел. В центре расположилась пахотная дивизия, на правом фланге – конный полк Папенгута, на левом – специальный конный полк. Еще два полка стояли в резерве в семи километрах, у холма Караташ.

Ма Чжунин тоже готовился к сражению тщательнее, чем раньше. Перед ним был сам Шэн Шицай, с которым давно уже искал он встречи в открытой схватке. Эта схватка решит судьбу!

Га-сылин тоже разделил свои войска. В центре он поставил бригаду Ма Шимина из местных дунган, на правом фланге в засаде находился конный отряд. Главный удар было решено нанести в конце сражения силами левого фланга, где и сконцентрировалась основная масса конницы.

Ма Чжунин со своими войсками стоял восточнее селения Сантай, Шэн Шицай – западнее, На юге тянулись цепи Тянь-Шаньских гор, на севере – непроходимые болота Уркут. Путь для Ма Чжунина был только один – с востока на запад. Обе стороны приготовились к сражению…

Ма Чжунин вскочил на коня, вынул саблю, направил ее острие в сторону противника, грозно крикнул:

– Ша!

Тысячи голосов бригады Ма Шимина подхватили:

– Ша! Ша! Ша! – Как черная буря, рванулась в атаку дунганская конница.

В своем яростном рывке она могла смести с пути все. Но едва дунгане приблизились к противнику, как их встретил шквал огня из винтовок, пулеметов и орудий. Падали наземь лошади, люди, в ужасающий адский шум слились гром пушек, выстрелы, ржание коней, крики людей…

Поняв, что бригаде Ма Шимина не сломить врага, Га-сылин бросил в бой конницу правого фланга. С обнаженными саблями вихрем налетела она, и специальный конный полк Шэн Шицая дрогнул под ее напором. Спасая положение, дубань приказал полку Папенгута вступить в бой. Опытные, прошедшие фронты первой мировой и гражданской войн, конники Папенгута вклинились сбоку в ряды дунган. Удача склонилась на сторону Шэн Шицая.

Га-сылин решил нанести последний, решающий удар. Взяв в обе руки по сабле, с криком: «Ша! Ша! Ша!» – ринулся он вперед, в гущу боя, увлекая за собой всю конницу левого фланга.

Сам Шэн Шицай не сдержал восхищения воинственным видом Ма Чжунина. Удар мачжуниновской конницы был неотразим. Оправясь от потерь, полуразгромленные части правого фланга и центра дунган, воодушевленные атакой Га-сылина, вновь вступили в бой. Перевес оказался на стороне дунган, оставалось лишь закрепить победу. Тогда Шэн Шицай, чтоб сохранить хоть какие-нибудь силы, приказал отступать. Уже густели сумерки, пошел дождь. Это помешало дунганам развить успех.

Отлично зная местность, части Шэн-дубаня под прикрытием темноты перегруппировались и пропустили конницу Га-сылина мимо себя – на засадные полки, которые со свежими силами встретили дунган. Когда завязался бой, перегруппировавшиеся части Шэн Шицая ударили по Ма Чжунину с тыла и взяли его в кольцо.

Га-сылин кое-как, вырвался из окружения и с остатками войск ушел к Турфану.

Так Шэн Шицай одержал важную для себя победу.