Текст книги "Избранное. Том 1"

Автор книги: Зия Самади

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)

– Что-то вы запоздали, мой ходжа… Или байвачча проявил к вам благосклонность? – спросил Рози, ждавший его за садом с парой оседланных коней. – Я тоже был у брата, повара, и хорошо набил желудок.

– Потом расскажу. А почему хурджун стал таким большим, Рози-ака?

– Я прихватил кое-чего. Ведь не с пустыми руками спускаться к реке. Если ребята заворчат, что мы опоздали, заткнем им рты хурджуном.

– А то, о чем я говорил, спрятали?

– Будьте спокойны, ходжа, в надежном месте. Вы что, первый раз со мной?

– Поехали. – Заман взобрался на коня.

Они двинулись в сторону Или. Кони трусили мелкой рысцой, выстукивая копытами какой-то бодрый ритм, и в такт ему пела в душе Замана радостная мелодия. В сердце его трепетала любовь, и он прислушивался к ней, мечтая о будущем. Грезилось, что именно к этому счастью несет его конь, и прохладное дуновение ветерка воспринималось как ласковое прикосновение к лицу нежных рук Халидам…

Наконец всадники достигли невысокого холма на берегу реки, поросшего джидой. Вправо и влево от холма яркими звездочками горели бесчисленные костры, возле которых беспорядочно и весело сновали люди. Невдалеке, в толпе у большого костра, двое танцоров пустились в «кульджинский санем». Они ударяют по земле локтями и коленками, а потом, быстро вскочив, подобно петухам, кружат вокруг костра. У другого костра танцоры под звуки бубна на мотив «Мякит санема» то приседают, то вскакивают, поводя всякий раз плечами. А когда в такт музыке раздается «хой-хой-хой!» или «хай-хай-хай!», они широко разбрасывают руки и плывут, будто чайки в море. Сколько костров, столько и веселящихся компаний. Многие при свете луны катаются по реке на лодках и тоже поют песни.

Проплыли по течению плоты. Костры на них, как звезды, отсвечивают в воде. Под всплески волн пронеслась грустная песня плотовщиков:

 
Вот и пришла большая вода,
Уносит она мой плот…
Милая осталась на берегу —
Слезы по мне льет.
 

Перед глазами Замана возник образ Халидам, и сердце юноши замерло. «Халидам, любимая моя! Увидеть бы тебя хоть во сне!» И ему почудилось, что сквозь песню плотовщиков прозвучал голос его милой: «Заман мой! Заман!» Заману захотелось повернуть коня, помчаться к возлюбленной…

– Кто идет? – послышался грубый окрик, и из зарослей джиды появились четыре солдата.

– О боже, ходжа, как бы они не стали нас обыскивать… – в страхе прошептал Рози.

– Чего бродите здесь ночью?

– Я секретарь Юнуса-байваччи! – по-китайски ответил Заман.

– Юнуси? – повторили китайцы.

Заман показал свои документы.

– Куда едете?

– К реке.

– Везем водку Ю-шангуну. – Рози потряс хурджун, бутылки в нем звякнули.

Солдаты переглянулись и ушли.

Заман шепотом выругался и стегнул коня.

– Как хорошо, что я взял хурджун, а, ходжа? Словно предвидел все это! – Рози торжествующе позвякал бутылками.

– Готов на все, но только после того, как искупаюсь!

Заман разделся и плюхнулся в воду. Друзья последовали за ним. Рози, спутав коней, начал выкладывать на скатерть содержимое хурджуна.

Заман и Касым плавали хорошо. Они несколько раз переплыли реку туда и обратно. А толстяк Зикри робко плескался у берега – явно побаивался воды.

– Тяни эту тыквянку сюда, Заман! – закричал Касым с середины реки. – Он на берегу только такой смелый!

Зикри начал торопливо карабкаться на берег. Но Заман успел схватить его за ногу и потянул на себя, тот обхватил Замана, и оба бултыхнулись в воду в том месте, где было глубоко.

– Не шутите с водой! Беду накличете! – предостерег их Рози, вышедший на берег мыть редьку.

К друзьям подплыл Касым. По беспорядочным бултыханиям он понял, что шутка уже действительно становится бедой, и с трудом оторвал Зикри от Замана, вытянул на берег.

Зикри закричал:

– Ты утопить меня хотел, да? Ты все это затеял!

– Посмотрите-ка на него! На Замана нападать он не решается, так на меня набросился! Да если бы не я, вы оба утонули бы!

– Хватит ссориться. Самое лучшее – пропустить но рюмке после купания, – Рози налил в стопки привезенной водки. – Пропустим по одной и послушаем Зикри-джана.

Выпив, все дружно выдохнули. Рози произнес:

– Говорят, единый вздох – радость Сулеймана… Давайте сядем. – Он протянул дутар Зикри, а тамбур Касымджану.

Зикри тонкими, как у девушки, пальцами начал настраивать дутар. Был он прирожденным музыкантом. С малых лет тянулось к музыке его сердце, он стремился познать все тайны дутара, этого нехитрого на первый взгляд двухструнного инструмента. Зикри знал много народных мелодий и песен-газелей, он учился у таких чародеев дутара, как Рози, Хусайнима, Хасан-тамбур, ему предсказывали большое будущее.

Подобно тому как реки бесконечно вливаются в озера, так и грустные мелодии песен, сменяя одна другую, разливались в чистом, прохладном воздухе, постепенно околдовывая слушателей, завладевая их чувствами. Стали затихать песни у других костров, люди приумолкли, некоторые подошли к холму, заросшему джидой. Все затаив дыхание слушали голос Зикри в сопровождении дутара, вдохновенно звеневший под всплески речных волн и шуршание воды о берег.

Наконец Зикри перешел к самой любимой своей мелодии – «Гульзар»:

 
Говорят, что тюльпан – твои губки.
Говорят, что жемчужины – зубки.
А покажешься ты на минутку —
Говорят: «Это чья же красотка?»
 

Даже луна, казалось, очарованная игрой Зикри, весь свой свет направила на джиду, из-под которой лилась песня. Да и не только луна… Похоже, не в шутку говорит народ, что мастер музыкант своей игрой может заставить соловья сесть на дутар: соловей, певший недавно в сторонке, постепенно прыгая с ветки на ветку, приблизился к джиде и начал вторить дутару звучными трелями. Под его трели Зикри на высокой ноте завершил мелодию.

– Пусть руки твои никогда не знают беды! – поблагодарил его кто-то из подошедших.

– Вот это музыка… А то бывают музыканты, которых поощришь монетой, а потом не остановишь и десятью, – пошутил кто-то.

Раздался смех, соловей вспорхнул с джиды.

– Эй, Зикри! – крикнул задетый шуткой один из тех, кто считал только себя настоящим музыкантом. – Смотри сам не взлети в небеса от восхвалений! Ты даже не пригласил нас, сырая тыквянка!

– Что ты там болтаешь, пайняк![22]22
  Пайняк – тупой конец куриного яйца.


[Закрыть] – вскочил с места Рози. – Кто тебя не знает? Ты ведь из тех музыкантов, чьи газели под силу слушать одним курам!

Все засмеялись. «Пайняк» решил не оставаться в долгу:

– Вытри губы сначала, а потом говори, блюдолиз Юнуса-байваччи!

– А ты, бестолковый пайняк, чем играть на дутаре, выводил бы цыплят да продавал на базаре!

– Хватит, Рози-ака, хватит, – начал успокаивать Заман.

– А ты сиди помалкивай! Тебе, чужаку, чего тут делать? – набросился на него Пайняк.

– Точно! – выступил вперед толстяк, чьи надутые щеки напоминали пузырь. – Эти чужаки из России уже ходу не дают нам, местным…

– А ну заткнись! – раздалось из толпы.

– Почему это я должен молчать? – вышел в центр круга Пузырь. – Мы, местные, тут хозяева, и, когда мы сидим, они должны стоять…

– Это ты хозяин, что ли? – стремительно вскочил с места Зикри. – Да где твоя земля? Над чем ты хозяин? Ты живешь тем, что лижешь пятки чужеземцам, подонок! Место, где ты хозяин, – разве что помойная яма!

– Ты-то чего горячишься? Ты же местный! – заикал Пузырь. Он не ожидал такого отпора.

А Зикри никак не мог успокоиться:

– Перед чужеземцами стелешься побитым псом, а своего же брата обижаешь и оскорбляешь?.. Будь ты проклят!..

– Правильно, Зикри! – поддержал Рози. С ним согласились многие.

– Да я что? Я хотел, чтобы эти друзья-чужаки знали свое место, – промямлил Пузырь. – Если они захватывают все, как же спокойно смотреть-то?

Зикри расхохотался.

– Захватывают, говоришь? Да что у тебя отбирать, кроме места сторожа в бане да должности сборщика мусора?..

От радостной сердечности, волнения, охвативших всех во время игры Зикри, не осталось и следа. Стояла угрюмая, тягостная тишина. Джигиты стали расходиться.

– Не обижайся, Заман, эти подонки не постесняются и родной матери всадить нож, – пробормотал после продолжительной паузы Зикри.

– Я не обижаюсь – он унизил себя, а не меня…

– Будь моя воля, в первую очередь проучил бы таких подлецов! – Рози наполнил рюмки.

Словно желая выместить зло на водке, они выпили по нескольку рюмок подряд.

– Хорошо, что Заман сдержался, иначе пролилась бы кровь. Я уже взялся за рукоятку ножа, – сказал Рози, доставая поджаренную рыбу. – Пусть все неприятное исчезнет вместе с этой рыбой, ешьте, братья!

– Этот Пузырь всегда лезет на рожон!

– Ладно, Касым! Довольно о нем! – махнул рукой Заман.

Зикри взял в руки дутар. Но его пальцы одеревенели, словно впервые сжимая гриф дутара, а голос звучал глуховато, с хрипотцой. Тягостный осадок от происшедшего омрачил все – и беседу, и музыку. Луна скрылась, землю залила темнота. С реки слышались грустные, размеренные удары волн о берег…

– Что делать с листовками? – спросил немного погодя Касым.

– Пусть все уснут.

…Утром листовки появились всюду – прикрепленные к кустам и деревьям на берегу реки, разбросанные внутри палаток и около потухших костров. Слова, зовущие к восстанию против гоминьдановцев, произвели впечатление, весь день люди только и говорили об этом…

Глава шестнадцатая

1

– Как вы думаете, Шэн-цаньмоучжан, появится ли Ма Чжунин в Синьцзяне вторично? – Цзинь Шужэнь откинулся на спинку стула.

– У меня нет оснований отрицать это.

– А по-моему, он насытился. И вполне удовлетворен.

– Возможно, вы правы. Но волк не забывает место, где он насытился.

– Хе-хе… В этом есть своя логика. Постарайтесь пока расправиться-с оставшимся без союзника Ходжаниязом.

– Ходжанияз значительно усилился. Стало известно, что рядом с ним опытный человек. Им нужно противопоставить тоже опытного человека, господин председатель.

– Кого вы имеете в виду?

– Было бы отлично, если бы вы назначили Чжан Пейюаня. Он окончил военную академию…

– Если перевести его на восток, то кого мы поставим в Кульдже, самом опасном для нас западном городе? – недовольно спросил Цзинь Шужэнь.

– В Кульдже спокойно. Восстания там мы не допустим. Основное сейчас – подавить вооруженных бандитов, – убеждал Шэн Шицай.

Цзинь Шужэнь задумался. Чжан Пейюаня он считал своим человеком, опорой в неспокойной Кульдже. А Шэн Шицай видел в Чжан Пейюане соперника в борьбе за власть и решил перевести его туда, где потруднее, и тогда можно сообразить, как скомпрометировать опасного человека. Но Цзинь Шужэнь колебался. Шэн Шицай продолжал:

– Ма Чжунин может появиться в Синьцзяне в любое время. Вы сами приказали разгромить Ходжанияза, чтобы развязать себе руки для борьбы с Ма Чжунином. А с такой задачей может справиться лишь один человек – надежный и способный военачальник Чжан Пейюань.

– Хорошо. Даю три месяца сроку и, если за это время не будет покончено со смутьянами, спрошу с вас!

– Слушаюсь, господин председатель! – отчеканил Шэн Шицай, а про себя подумал: «Посмотрим, где будешь ты сам через три месяца…»

После этого разговора Шэн Шицай отправил Чжан Пейюаню телеграмму с распоряжением прибыть в Урумчи и принял вызванного из Кульджи Чжао. Напуганный срочным вызовом, Чжао отвесил низкий поклон, едва не коснувшись пола шрамом-отметиной на голове, и, не осмеливаясь сесть, продолжал стоять.

– Садитесь, Чжао-сяньшэн, садитесь, – пригласил Шэн. – Кульджа, как вижу, пошла вам на пользу, вы поправились.

– Спасибо. Благодаря заботам господина Шэн-цаньмоучжана у нас спокойно… – пролепетал Чжао.

– Если у вас спокойно, то мы не спокойны! – оборвал собеседника Шэн Шицай. – Я вас поднял из грязи, когда в ожидании места вы гнили, как навоз. А вы не оправдали моего доверия…

– Господин цаньмоучжан, я ваш верный слуга…

– Что вы верны, это хорошо. Плохо то, что вы не справились с заданием.

– Я покорный раб… – только и смог в смятении проговорить «специальный представитель» Чжао. В Кульдже он добился кое-каких успехов и втайне надеялся на поощрение, однако начало встречи с грозным и требовательным начальством не сулило ничего хорошего.

– Твои сведения неудовлетворительны, – грубо заговорил Шэн Шицай, – пришлось вызвать тебя самого. Ответь: ты можешь поручиться, что в Кульдже не будет восстания?

– Как вам сказать…

– Я послал тебя в Кульджу не для того, чтобы ты сидел там мешком! – заорал Шэн Шицай и рванулся с места, словно собираясь избить своего подчиненного. Пробежав через кабинет, он остановился перед Чжао. – Ждешь, пока тебя штыком угостят, да?

– Арестовано восемнадцать человек.

– Результат?

– Не признаются…

– Не знаете как работать, пустоголовые! Нечего нежничать с ними, расстреляйте их публично, чтобы другим неповадно было! Что делает Юнус?

– Помогает всячески…

– Работать с этим ослом можно, но верить ему – никогда, понял?

– Слушаюсь…

– Нет ли волнений среди китайской бедноты? – задал Шэн Шицай вопрос, который испугал Чжао еще больше. – Если они встанут на сторону восставших, будет плохо, понял? Плохо…

Эти слова как будто подействовали и на самого Шэн Шицая, он глубоко вздохнул и замолчал. Чжао хотел было упомянуть, что в Кульдже появился сомнительный человек по имени Лопян, которого его люди взяли под наблюдение, но рассказывать об этом не решился, так как ни словом не обмолвился о Лопяне в прежних сообщениях.

– Появление в Кульдже листовок доказывает, что там существует и действует организованная группа, – заговорил Шэн Шицай. – Пока она не окрепла и не выступила с оружием, ее нужно разгромить.

– Слушаюсь!

– Вместо Чжан Пейюаня на время прибудет новый человек. Установишь с ним связь, будете работать вместе. А кульджинским смутьянам не мешает сделать кровопускание. Сможешь организовать это?

Чжао не вполне понимал, чего от него хотят, и растерянно мигал глазами.

– Указания будут даны. Только хватит ли у тебя ума и воли выполнить их?

– Если господин Шэн-цаньмоучжан прикажет, я готов выполнить любое задание! – встал с места и склонил голову преданный слуга, хотя сердце его сжалось в предчувствии чего-то страшного.

– Тогда слушай внимательно…

2

Недруги Шэн Шицая, занимавшие ответственные посты в правительстве, объединились вокруг генерала Цзинь Чжуна и выжидали случая, чтобы начать действовать. Они собирались на тайные совещания в кабинете Цзинь Чжуна и обсуждали планы, как обуздать Шэн Шицая.

– Если он сделает еще один скачок, вся власть будет в его руках, – говорил Цзинь Чжун. – Он хитер, коварен и только прикидывается дружелюбным. Его необходимо обуздать, а если сумеем – то и убрать.

– Цзинь Шужэнь теперь соглашается с ним во всем. Идти к нему со своим мнением нельзя – он выдаст нас Шэн Шицаю, – заметил ответственный секретарь правительства Тао Минью.

– Вы столько лет были у него секретарем! Неужели он и вас не послушает, Тао Минью? – спросил Цзинь Чжун.

– Вы же видите, бразды правления очутились в руках Шэн Шицая. Я попытался сказать об этом, но председатель не стал даже слушать…

– Мы виноваты сами, что сделали председателем эту безвольную посредственность, – заявил Лю Шаотен.

– Если проявить решительность, то его можно убрать и сейчас. Надо лишь отдалить от него Шэн Шицая…

– Шэн Шицай пустил глубокие корни, – перебил Цзинь Чжуна Лю Шаотен. – С ним не справиться без помощи военных. На кого мы можем опереться?

Тао Минью вскочил с места:

– Если мы начнем воевать между собой, то не поможем ли кумульцам и выжидающему удобного случая Ма Чжунину взять верх? Нет, на это пойти нельзя!

– Конечно, конечно, господа. Но ведь можно стравить Шэн Шицая с Ходжаниязом, пусть себе отправляется на фронт, а мы тем временем подготовим правительственный переворот, – продолжал Цзинь Чжун.

– А если Шэн Шицай не поедет на фронт? Это от него зависит. Вы же знаете, что он добился назначения Чжан Пейюаня командующим фронтом?

– Знаю, Тао-сяньшэн, – ответил Цзинь Чжун. – Мы втроем и добьемся, чтобы председатель отправил на фронт Шэн Шицая.

– А если об этом узнает Шэн Шицай?

– Мы будем говорить даже в его присутствии, всячески подчеркивать его ум и рассудительность. Если ничего не добьемся сейчас, придется склонить колени перед Шэн Шицаем или покинуть Синьцзян. Другого выхода нет.

– Пора, пожалуй, привлекать надежных сторонников, особенно из военных…

– Правильно, Тао-сяньшэн. Я поговорю с Папенгутом. Для Шэн Шицая он все-таки «опасная личность», – согласился Цзинь Чжун.

– Не забудьте командира дивизии Чжан Лянчжуна, – предложил Лю Шаотен. – У него с Шэн Шицаем были столкновения еще в Маньчжурии.

– А почему бы не использовать Чжан Пейюаня, господа? – оживился Цзинь Чжун. – Он ведь тоже не по душе Шэн Шицаю?

– Не надо привлекать сразу многих. У Шэна острый нюх, может почуять.

– С трусостью да осторожностью мы и докатились до нынешнего положения, Тао-сяньшэн. Надо действовать решительнее и смелее привлекать к нашему делу высокопоставленных людей…

Трое заговорщиков, распределив роли заранее, отправились к Цзинь Шужэню.

Храм бога – хранителя города, ченхуанмяо – даже днем выглядел настолько мрачным, что в народе его называли не иначе как «черной пагодой». Внутри храма в большом зале размещались восемьдесят идолов из серого камня и глины – помощники и секретари ченхуана – бога-хранителя. За идолами тщательно ухаживали жрецы, следя, чтобы перед ними всегда горели свечи. Статуя самого бога-хранителя помещалась отдельно, она была громадных размеров и сделана не из глины или камня, а из меди, на голове ее обращали на себя внимание прежде всего огромные уши и рот, напоминавший отверстие очага. Перед статуей в жертвенных медных чашках стояли водка и разнообразная пища. Считалось, что ченхуан играет важную роль в жизни города и всей округи, защищая жителей от опасностей и несчастий, от нашествия врагов. Он служил как бы посредником между людьми и сверхъестественными силами и обязан был знать все о положении дел на своей территории. Помогали ему восемьдесят идолов, покорных его слуг, которые тщательно фиксировали все события и сообщали о них на небо.

Цзинь Шужэнь принес жертвенные подаяния и поклонился каждому из восьмидесяти идолов, а потом вошел к ченхуану. Здесь он девять раз поклонился медному идолу, поставил и зажег новые свечи и только после этого обратился к богу, сложив на груди руки:

– У меня нет другого заступника, кроме тебя… Пожалей своего беззащитного слугу и облегчи его тяжелые дела, о боже… Это ты дал мне все… дал достаток и положение, Не отбирай же все это…

Он долго еще причитал перед медной статуей, прося защиты, потом положил денежное подаяние и только собрался было выходить, как увидел Цзинь Чжуна, Тао Минью и Лю Шаотена.

– Что случилось? – побледнел Цзинь Шужэнь.

– Ничего. Нам захотелось помолиться вместе с господином председателем.

– Хорошо, хорошо. Принесите и вы жертвы нашим заступникам.

Пришедшие щедро раскошелились и согнулись в поклоне перед медным идолом. Удивленный жрец (никто из этих четверых жертвователей не посещал раньше храма) быстро собрал деньги в засаленный кожаный мешочек, ворча про себя: «Вспоминают бога, лишь когда беда сядет на их головы…»

Растроганный Цзинь Шужэнь пригласил всех к себе домой. Дома, за столом, он сказал:

– Наши императоры после ежегодного торжественного моления в честь предков и покровителей пили просяной сок. Сегодня я тоже решил соблюсти этот обряд.

– Соблюдение великих традиций – высший признак благородства, – льстиво откликнулся Цзинь Чжун.

– Вам я бы тоже посоветовал соблюдать великие традиции, разумеется, в своем ранге.

Эти слова поразили сановников, всегда чувствительных к тонкостям церемоний и этикета: председатель дерзнул приравнять себя к императору, а их, фактически управлявших провинцией, дерзко унизил. Ничего подобного раньше не случалось.

Не успели подчиненные прийти в себя от изумления, как Цзинь Шужэнь приказал подать просяной сок и пригласить Шэн Шицая.

Цзинь Чжун решил высказаться до его прихода:

– Да простит меня господин председатель, но я хочу сказать нечто важное.

– Говорите.

– Мы слышали, что Чжан Пейюань назначен командующим фронтом против бандитов. А не лучше ли, чтобы Шэн-цаньмоучжан сам поехал туда?

– Илийский округ очень важен, – поддержал Тао Минью. – Как бы перемещение Чжан Пейюаня не привело к неприятным последствиям…

– И вы, значит, так думаете?

– Ходят слухи, что Ма Чжунин собирает большие силы. Поэтому нужно быстро уничтожить Ходжанияза, создать…

Но Цзинь Чжун не успел закончить – появился Шэн Шицай.

Отведав просяного сока, он сказал:

– Второй раз в жизни пью этот священный напиток.

– Да? А где вы пробовали его в первый раз?

– В Мукдене, в императорском дворце!

Зная нравы высших чиновников, Шэн Шицай умело польстил Цзинь Шужэню, как бы ставя его в один ранг с семьей императора, жившей в Мукдене. Размягченный лестью Цзинь Шужэнь тут же выдал ему своих собеседников:

– Кажется, все они возражают против назначения Чжан Пейюаня.

– Возражают? Но вы, господин председатель, уже отдали приказ!

Цзинь Чжун заерзал на стуле:

– Мы исходили из практических задач…

– Что? Что? – прервал его Шэн Шицай.

– Мы хотим сказать, что только вы сможете быстро подавить восстание, – собрался с духом Цзинь Чжун.

– Очень верная мысль, – поддержал его Тао Минью. – Влияние Ходжанияза распространяется на весь Синьцзян. С ним не смогли справиться ни генерал Доу Цзиган, ни генерал Лю Таоцзи. Только вам это будет по силам.

«Ах, хитрецы! Вы хотите убрать меня из Урумчи!» – сообразил Шэн Шицай.

– А разве Чжан Пейюань не способный генерал? Он же окончил военную академию!

– Я еще раз повторяю, господин председатель, – решительно сказал Цзинь Чжун, – если будет назначен не Шэн-цаньмоучжан, а кто-то другой, мы потерпим поражение.

– По-вашему выходит, что моя деятельность здесь, в центре, не имеет значения? – разозлился Шэн Шицай.

– В центре у нас есть господин председатель, я думаю, это не так мало, – проговорил молчавший до этого Лю Шаотен.

У Цзинь Шужэня, не знавшего, какое принять решение, разболелась голова. Ему казались убедительными доводы и той, и другой стороны. Поэтому он не нашел ничего иного, как согласиться и с теми, и с другими:

– Необходимо ехать на фронт обоим! Вы, Шэн-цаньмоучжан, будете контролировать действия Чжан Пейюаня! Желаю победы!

Шэн Шицай проворчал про себя: «Ну подождите! Я вам еще покажу!..»

Вошел адъютант Цзинь Шужэня:

– Разрешите, господин председатель? Срочная телеграмма…

– Откуда? – встрепенулся председатель.

– Из Турфана.

– Из Турфана? Что там?

– Турфанцы взбунтовались…

Председатель обмяк на стуле. Шэн Шицай прочел телеграмму вслух. Цзинь Чжун вздохнул:

– Мятежники приближаются уже к Урумчи…

– Быстро принимайте самые срочные меры, Шэн-цаньмоучжан! – завопил Цзинь Шужэнь. – Никого не жалейте! Уничтожайте всех!..