Текст книги "Паук у моря (СИ)"
Автор книги: Юрий Валин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 30 страниц)
– Это философский вопрос. Наверное, цель – в новой цели, – задумчиво прохрипел Дед. – У тебя теперь есть дом. За ним будет новый шаг. Думай. Придумаешь, обсудим. На тюфяке или просто.
– Чего это вдруг без тюфяка обсуждать? – проворчала Анн, беря сумку. – Я только на нем и отдыхаю.
– Тюфяк я тебе подарю. Даже два. На память. Но прожить всю жизнь между вонючей Медхеншуле и вонючим Меморием – это скучно.
– Сколько той жизни осталось-то? – вздохнула Анн.
Дед неожиданно засмеялся:
– Ну и глупости несешь. Потом сама вспомнишь, улыбнешься.
Анн мигом подхватила подсвечник, подняла повыше, всматриваясь в лицо наставника-любовника. Дед только нагло ухмыльнулся кривоватым жестким ртом.
Спрашивать и уточнять бесполезно. Дед иногда знает будущее, но никогда не поясняет, о чем намекнул, что заранее угадал. Совершенно возмутительная привычка, но ничего с ней не поделаешь. Анн когда-то пыталась, но не вышло. Понять Деда – это сложно. Насчет сложности уже давно стало понятно, еще с тех времен, когда Анн считала, что она совершенно взрослая, а Дед полагал выпускницу не доросшей, все посмеивался, будто и не видел. Вот таким многомудрым извергом бывал, просто удивительно.
– Ладно. Вот над своей глупостью я тоже подумаю. Пошли, еще разок потискаешь, – проворчала Анн.
Дед как всегда чмокнул в шею, легко подсадил к окну. Выбираясь, Анн получила ласковый прощальный хлопок по заднице. Забирая сумку, прошептала:
– Вот я подумаю. Очень даже хорошо подумаю.
Из тьмы подвала донесся лишь хриплый смешок.
Анн, передергивая плечами (после уюта подвала ночной холод мигом пробрал), прошла под кустами, свернула к забору. Конечно, выйти из здания можно было и через дверь. Но через окно короче, да и проходить центральной частью морга медицинен-сестра не очень любила. Иногда свежие мертвецы ведут себя странно. Только ли на трупы, оставшиеся на попечении Деда, всякие непонятные неспокойствия находят, или везде так – сказать сложно. Анн подобных странностей не боялась, просто они отвлекали мысли на ненужное. А разве кому нужно – это ненужное, сдери им всем башку?
Обратный путь оказался быстрее, под окнами сортира ждать не пришлось. Анн пробежала на этаж, живо переоделась и нырнула под одеяло. Вот – тепло и на душе поспокойнее. Об остальном подумаем завтра.
Милосердный сон накрыл мигом, мучиться мыслями не позволил. И хорошо – должны же быть у девушки какие-то радости, кроме завершенного без петли на шее дня, выгодных сделок, свиданий с сыном, глоточков хорошего шнапса и умелых дедов?
[1] Название произошло от искаженного и сокращенного – Unterhose/унтерхозе, в прямом переводе обозначает «нижнее белье-трусы-кальсоны». Но в Эстерштайне этот предмет белья трансформировался в довольно узенькую нижнюю одежку, состоящие из единой матерчатой ленты, довольно оригинально охватывающей бедра. Собственно загадке происхождения унтэ посвящена знаменитая монография проф. Л. Островитянской, озаглавленная «На стыке ляжек, магии и политики дремучего национал-социализма». Издание отмечено строгим грифом «ДСП» и «65+», посему здесь цитироваться не будет.
Глава 5
Подвиг, он как дождь – по расписанию
По настилу звонко процокали копыта, прогремели колеса. Верн отсалютовал проезжающей повозке (кстати, так себе лошади, в городе подобных упряжек полным-полно), стукнул древком пи-лума, возвращая оружие к ноге.
Пост на Главных воротах считался почетным, да так оно и было – кого попало из курсантов сюда не ставили, только отличников. Но, кроме почетности, имелась на этом посту изрядная доля томления и скуки. Стоять на каменной плите у въезда на мост, сохраняя строгую парадную выправку, и само по себе нелегко, а тут еще церемониальный старинный шлем-котелок тяжко на темя давит. Настоящая сталь, редчайший предмет снаряжения, в таких шлемах еще на древних войнах сражались, но внутренние ремни подгонять запрещено, приходится подкладывать тряпье, чтобы головной защитный убор сидел ровно и молодцевато. Оно, конечно, понятно: если каждый курсант дежурного караула под себя шлем начнет регулировать, ветхие ремешки попросту отвалятся. Но подсовывать шейный платок, чтоб шлем не съезжал на нос, немного оскорбительно, да и вырез кирасы оголенную шею натирает.
Вообще пост был устаревший, ненужный. Настоящая охрана Хейната стоит уже на той стороне, отнюдь не парадная, останавливающая и тщательно проверяющая всех въезжающих и входящих в пространстве между двух воротных решеток. Там «эсэсы», их скрытая служба строго засекречена. А почетный пост перед мостом – это так… «олицетворение нерушимого единства всех войск и вооруженных сил Эстерштайна», как формулирует Вольц.
Что ж, ритуалы тоже нужны фатерлянду. Курсант Верн Халлт 9954 отсалютовал выехавшему из ворот гонцу-фельдъегерю: очередной стук копыт по толстым медным листам настила, удар окованного древка копья слились в единую громых-мелодию, уже порядком надоевшую. Собственно, караул только начался – над стенами Хейната едва-едва сгущаются желтые столичные сумерки. Толстые, слегка уродливые, но нерушимые стены твердыни «сердца фатерлянда» медленно тускнели, внизу – в городе – уже вечер. Воздух сегодня особенно неподвижен и тяжел, ибо грядет дождь.
Верн вздохнул. Навес на посту не предусмотрен, только невысокое ограждение из безупречно начищенных медных полос. Понятно, это не для того, чтобы часового в ров дождевыми потоками не смыло, наоборот – спасает от падения при тепловом ударе, такие позорные случаи с курсантами бывали. Дождь, конечно, лучше полуденного пекла. Верн покосился на ров – падать туда по любой причине совершенно не хотелось.
Замковый ров считался секретным объектом. Понятно, такое сооружение от любопытных глаз не скроешь, но разглядывать специально городским зевакам не положено. Когда-то это, вырытое еще в первые годы после Прихода (ох и гигантские объекты тогда планировали), оборонительное сооружение пытались заполнить водой, но быстро отказались от этой идеи – вода мгновенно уходила в подземные пустоты. Тогда ров углубили и оставили пустым – сосредоточившись на иных строительных объектах. Задумано было многое, плановая последовательность воплощений замысла соблюдалась строго. Ну, это пока силы не иссякли, в смысле, пленные, захваченные в первых сражениях, не вымерли. В учебнике об этом периоде истории Эстерштайна изложено очень обще, но и понятно – всего лет двенадцать он занимал. Славное было время, ни дня промедления – строили без выходных, непрерывно, но люди смертны. Сколько было тех безымянно сгинувших феаков, тресго и байджини? Вольц утверждает, что больше ста тысяч. Если и привирает, то не очень – в расчете тактико-стратегических сил и средств старшему курсанту вполне можно верить, увлеченный он парень, знаток темы.
Верн покосился на крыши города, змейку трамвайного пути, высоты Малого Хеллиша и далекий шпиль ратуши. Бухту, порт и прибрежные здания с поста, обращенного в «сухопутную сторону», не видно, но большую часть столицы можно легко окинуть взглядом. «Наша величественная столица уверенно и надежно поддерживает четко заданную и продуманно сбалансированную численность населения» – пишут в газетах. Понимай, как хочешь – звонкая газетная медь любые враки стерпит. Вольц считает, что искусственное ограничение городского населения имеет свою рациональную сторону, Фетте с этим категорически не согласен – ему симпатичных бабенок «чертовски маловато». Но вообще-то…. В Эстерштайне никто ничего не знает – это, как любят говорить инженеришки-математики, «данная нам аксиома».
Верн скосил глаза на ров. Сколько жизней забрало это мрачное сооружение?
Дно рва покрывали сплошные ряды не очень ровных, но жутко острых черных шипов. Это спекшееся, густо вспученное дикое стекло, в учебнике оно именуется «обсидиан». Конкретно этот сюрприз рва создан путем насыпания слоя отборного речного песка и применения магии – упрощенно говоря, вырастили маги Эстерштайна эти шипы. Вот нормальные ремни для шлема они поставить не могут, а такое чудо – пожалуйста.
Ров Верну категорически не нравился по давним временам. На первом курсе курсантов загнали на его уборку. Этакий дополнительный вступительный экзамен на стойкость, мужество и отсутствие суеверий. Мальчишки поднимали останки истлевших тел, собирали и сортировали оружие мертвецов – по большей части непоправимо испорченное дождями и десятилетием забытости под открытым небом. Большая часть покойников оказалась во рву во время Белого мятежа – тогда шли бои за Северный мост, мятежники отчаянно и безнадежно штурмовали стену. Сотни тел, по большей части халь-дойч, но были, вроде бы, и чистые дойч. Тогда Верн не задумывался: отчего дойчи оказались по разные стороны мятежа? «Изменники» – казалось вполне исчерпывающим объяснением. Да и не до отвлеченных мыслей было – работка еще та. Спускали по узким лестницам и веревкам «штурмовые помосты», раскладывали «дорожкой» по шипам, балансируя, выковыривали кости и расползающуюся одежду, подцепляли крючьями потемневшие кирасы и шлемы. После поднятия на вал надлежало вытряхнуть череп, разложить «нужное и ненужное» по разным корзинам. Останки, несмотря на высушенность солнцем и вымытость дождевыми потоками, смердели… ну, как старые покойники и смердели. Некоторые курсанты не выдерживали. Травмированных и давших слабину безжалостно списывали из училища. Тяжелый был месяц.
Позже Верн как-то спросил у друзей – а так уж оно нужно было? В училище недобор курсантов, зачем было гробить парней на столь жуткой и не очень нужной работе, не проще было загнать на чистку рва пару десятков пленных тресго? Фетте объявил, что то была работа для настоящих мужчин, и лично он не жалеет, что прошел через такое, хотя пару раз тогда во рву и усрался по полной. Вольц со свойственной ему четкостью пояснил, что заменить курсантов пленными было никак нельзя: взрослый тресго, даже похудевший в плену, все равно весит побольше мальчишки-первокурсника, следовательно, в большей степени рискует повредить защитные шипы, тут «штурмовые помосты» не очень и помогут, а «полысевшее» дно подправить будет невозможно. Что ж, логично.
Сейчас друзья отдыхают в крошечной караулке, наверняка играют в кости, а Фетте опять несет постыдные и смешные враки насчет баб, Вольц снисходительно хмыкает, оба позволили себе снять шлемы – наступает самая спокойная часть дежурства. Ночью, да еще в дождь, через мост ездят мало. Утром опять начнется суета с мелькающими экипажами, гонцами и важными визитерами. Будет холодно, сыро, потом начнет невыносимо парить.
А пока сухая духота изматывала. Верн чувствовал, как по спине течет пот. По ощущениям, после смены с поста придется выливать жижу из сапог, но это обманчивое впечатление – пот и остальное впитывается непонятно куда. Ну, служба, да.
Мост и дорога были пусты, ни малейшего дуновения ветерка. Сумрак уже добрался до склона замкового холма, крыши отдаленных корпусов Медхеншуле утонули, вечер лизнул трубу Мемория, неспешно растворял башни городской стены…. А башни замка еще плавали в последних лучах поблекшего солнца. Высоченная стальная шпиль-мачта Виссен-башни, громоздкий параллелепипед Канцлер-палас, оборонительные башни с черточками странноватых горизонтальных бойниц, с угадывающимися пустыми площадками турелей, десятками висячих мостиков и загадочных переходов.
Хейнат оставался легендой. Курсант Верн, должно быть, почти полсотни раз стоял на посту 1-го Замкового периметра, но так и не знал, что там – за стенами. Слухи, догадки, ничего достоверного, кроме общеизвестных поверхностных истин. А ведь всего шагов сорок до тайны, ну, если не считать высоту откоса рва.
Замок Хейнат пугал всех. Даже бесстрашного Вольца, хотя его, конечно, не слухами и суевериями, а «крайне непродуманной фортификационной архитектурой». Старший курсант однозначно осуждал как все эти излишние переходы, так и недостроенную Двойную башню, Научный шпиль, на который ушли десятки тонн драгоценного железа. «Оборонительное сооружение должно быть четко просчитано, просто в постройке и неприступно. В этом и есть его истинное изящество!», – повторял Вольц, и, в общем-то был совершенно прав. Но кто будет вслух и особо настойчиво критиковать гений и прозорливость строителей Хейната? Одно дело общие солдафонские рассуждения, воякам такое простительно, другое дело – детали. Тут лишние ползвука, и «геста» немедля свой цепкий интерес проявит, что никому не нужно. К примеру, Верн точно знал, что Двойная башня изначально называлась Кирхой – мама говорила, что раньше это было общеизвестно и не составляло секрета. Но что такое «кирха», зачем она нужна и отчего ее строительство было заброшено еще до Белого мятежа – спросить не у кого.
Верн вздохнул и осторожно пошевелил затекшими плечами. Стало только хуже, пот пощипывал между лопатками. Эх, быстрей бы дождь, сдери ему башку.
Наверное, когда-нибудь офицер Верн Халлт попадет в замок. Если присвоят звание «оберста» или получит Рыцарский крест с Золотым мечом. У фатерлянда не так много старших офицеров, да и посвящение в рыцарское звание проводит лично Канцлер. Сияние Приемного зала, торжественная музыка, блестящий крест-орден в посеребренном футляре, рукопожатие самого великого человека Эстерштайна. Гм…. Вообще Верн видел главу страны лишь трижды, издали, и еще разок в карете, за гофрированной бронешторой. Откровенно говоря, ничего особенного рассмотреть не удалось. Понятно, что Канцлер весьма стар – иного от столь легендарного человека и ожидать сложно. Из истинных дойч Первого прихода до современных времен дожило всего несколько человек, и каждый из них легенда. Поскольку нормальные живые люди столько не живут. Вот черт, что за мысли⁈ Это духота виновата.
Невыносимо хотелось вытереть хотя бы шею. Верн плотнее оперся о копье. Не будем нарушать дисциплину, от ворот эсэсы наверняка наблюдают – им там тоже душно и скучно, делать нечего, наверняка охотно настучат. Особой любви ланцмахт и охранный замковый батальон друг к другу не питают, это традиция старинная, может, еще до Первого Прихода существовавшая.
Тут до курсанта донесся смех – мелодичный, откровенно женский, и Верн окончательно разозлился. Теперь-то точно не шевельнешься. С замковой стены или верхних переходов дамочки смотрят вниз – им, сдери им башку, тоже душно и уныло, в поисках ветерка прогуляться вышли. А тут никакого ветерка, только пропотевшее чучело у моста торчит. Впрочем, запах пота до стены явно не долетает. Собственно, стена – сложная, разновысокая, местами нависающая надо рвом, открывает широкий обзор, может, эти дуры сейчас в сторону моря смотрят, чучело-то они уже видели.
Вот же черт – будет смена или нет? Скинуть с себя шлем, расстегнуть ворот, плюхнуться на скамью в караулке. Пусть там тесно – даже не сядешь толком: в углу копейная стойка, застекленный и опечатанный шкаф с постовым «маузером», защитной стрелковой маской и пятью дежурными патронами, внизу сундук с парадным флагом – большого «паука» поднимают по праздникам на флагштоке перед мостом. Но в караулке хотя бы можно сидеть, можно вполголоса выругаться и скрыться от посторонних глаз.
«Наследственность – безосновательный старинный миф, но я почему-то слишком похож на маму» – с грустью подумал Верн.
Стойкая медицинен-сестра 1-го класса как-то призналась, что ненавидит, когда на нее смотрят больше четырех пар глаз. Нет, она может такое пережить, но очень устает. Верн тогда крепко удивился – вот какие у мамы слабости могут быть? Она же всё знает и всё может. Пусть не в лоб, не по-мужски, не сразу. Да, глуповат был мальчишка. Подходит время, скоро не мама будет защищать и опекать, а наоборот. Хотя пока и не совсем понятно, как это делать-то.
О, дунуло и капнуло!
Верн обрадованно глянул на не очень ровные листы мостового покрытия – на меди, местами отполированной колесами и копытами, темнели мокрые кляксы.
Дожди в Хамбур приходят неспешно, но аккуратно – раз в четыре дня. Сначала пробы – намек на ветерок, редкие тяжелые капли. Потом уж… Рухнувшее небо, полный мрак, пальба молний, массивные заряды ливня. Вольц обожает разглагольствовать о старинной картечи и шрапнели, об укрытиях и замечательно защищающих от тех древних обстрелов шлемах. Вот и от ливня церемониальный шлем защищает недурно, только макушка башки часового и остается сухой.
Ветерок с моря вновь дохнул на стены и мост, это принесло обманчиво приятную прохладу. Скоро станет, мягко говоря, прохладно: перепад температур с приходом дождевого фронта – 20–25 градусов, в сухую погоду так холодно только под утро становится. Климатический фокус, свойственный исключительно узкому району устья Ильбы. Селяне-хуторяне и те, ночуя в городе, изумляются – специально ходят на столичный градусник на стене ратуши смотреть. А что там смотреть – известная данность, чтоб ей башку содрало…
На замковой стене взвизгнули – вроде бы испуганно. Ах, девы высокого Хейната – высшая кровь, а кокетству отнюдь не чужды. Права в этом проницательная медицинен-сестра.
…Завизжали с новой силой. Верн глянул – хотя и нарушение устава, но в экстренных случаях разрешено. Правда, бабский визг, он…
…Тут курсанта пробрало. Ситуация явно не предусматривалась пространными постовыми инструкциями…
Понятно – замковые фрау вышли слегка проветриться на высоком переходе между башней и стеной – легком, узком, висящем на тросах – там всяко свежей, чем в нижней духоте стен. Но…
Их было трое – нарядные, хорошенькие даже издали, прямо картинки с последней страницы «Столицы рейха», только не в меди накатаны, а в цвете. Вот только болтались они сейчас как неприличные деревенские игрушки-фигурки, плетенные из травы и подергиваемые за ниточки.
– Тревога! – взревел курсант Халлт. – Старший по посту, ко мне!
Вообще было непонятно, что орать – явно не нападение, и не внезапная проверка поста старшим офицером. Там – над стеной – оборвался один из несущих тросов. Просто немыслимо – настоящий, стальной, старого производства трос толщиной с руку человека лопнул в месте крепления – и теперь вся конструкция длиной метров в пятнадцать вздрагивала и норовила пьяно «станцевать». Фрау на мостовом переходе изо всех сил вцеплялись в поручни и визжали в полный голос. Их можно было понять – качели еще те….
Из караулки, напяливая шлемы и цепляясь копьями, выскакивали отдыхающие часовые. Замерли, оценивая нелепую картину над стеной. Внутри замка кто-то завопил. Ага, не спят эсэсы…
Чертовски не вовремя налетел ветер, по шлему часового щелкнула очередная крупная капля дождя. Подбитый переход над стеной попытался повернуться-выкрутиться вокруг горизонтальной оси, девушки чуть не полетели вниз, но игривый настил милостиво выпрямился…
– Вот параша бродячая, щас их точно скинет, – ошеломленно прокомментировал Фетте. – Ауфгешобенн ист нихт ауфгехобенн[1].
Дружище Фетте имел нелепую привычку не к месту сыпать древними поговорками. Это у него травма детства – во втором классе крепко провинился, Старший учитель заставил беднягу выучить три листа старинных мудростей, причем на истинном языке – засело в башке намертво.
– Скинет, – хладнокровно согласился Вольц. – Хотя если проявят догадливость…. Но с чего им проявлять – девицы же.
Верн понимал: шанс у замковых фрау есть – это если ветер стихнет, и хватит присутствия духа осторожно добраться до дверного проема башни. До него много ближе, чем до стены. Вообще застряли красавицы крайне неудачно. Если не выдержит второй трос… девушек стряхнет во двор замка, а если не повезет и качнет наружу, то в ров упадут. Доставать оттуда… Хотя может благополучно на стену стряхнуть, но это вряд ли…
Одна из юных фрау, осторожно перебирая руками по перилам, двинулась к спасительной башне. Вот эта даже не визжит – от страха или полной сосредоточенности, не столь важно – главное, не отвлекаться. Между прочим, истинная блондинка, чистая кровь, она…
…Резкий порыв ветра, частая шрапнель капель… отчетливый визг металла – второй трос лопнул – все там же, у самого крепления к стене – мостик плавно и размашисто ухнул вниз. Бедняжки ужасно завизжали…
Длина мостика около пятнадцати метров, он достаточно тяжел из-за медных пластин крепко приклепанного настила-прохода, с виду прочен. Донесся удар свободного «хвоста» – зацепил невидимую курсантам внутреннюю стену. Удар стряхнул одну из девушек, визг прервался – в томительной паузе донесся глухой удар тела о мостовую двора. С такой высоты… это смерть.
– Одна выбыла, – без выражения сказал Вольц.
…Мост несло обратно – почти медлительно, с этаким вольным размахом, издевательски вихлял массивный свободный конец. Душераздирающе закричала девушка, висящая пониже… ее вопль заглушил мощный порыв ветра. Страшный «хвост» слегка задел стену, взмыл надо рвом, понесся обратно, ударился о стену сильнее, заколыхался и замер. Все еще живой груз висел на перекрутившемся мостике – теперь девушки оказались снаружи, под нависающим боевым машкуль-выступом[2] стены.
…Курсанты стояли, раззявив рты. Все произошло так нелепо, даже и не очень-то быстро, но неотвратимо. Молодые фрау еще живы, наверное, их можно поднять наверх.
– Они под стеной! – заорал Верн в сторону замковых ворот, складывая ладони рупором. – Обе живы! Они держатся!
Ворота распахнулись – выскочили пара вояк в светлой форме, с густо обвешанными оружием ремнями. Глянули на стену.
– Им от ворот не видно. Выступ предмостной башни заслоняет, – пояснил побледневший Вольц. – Парни, нам надо бы… «Штурмовые мостки» там – на месте.
– Примите пост! – заорал Верн, обращаясь к эсэсам. – Мы в ров!
Смотреть, поняли ли замковые вояки, было некогда. Верн полагал, что личный состав поста накажут за самостоятельно принятое решение, причем независимо от итогового результата, но тут выбор был узок. Не смотреть же, как бабы гибнут?
Курсанты выдергивали сложенные в низкой нище под прикрытием мостового настила «штурмовые мостики» – здесь хранилось шесть мостков для регулярной проверки состояния оснований опор моста Главных ворот, эта проверка проводилась регулярно, курсантам дважды доводилось наблюдать за работой замкового инженерного взвода.
– Фетте, лестницу! – скомандовал Вольц, когда они с Верном ухватили стопку из трех мостиков.
Тяжелой рысью понесли вдоль рва. Метнувшийся к караулке Фетте уже волок лестницу.
– Здесь! – прохрипел Вольц. – Аккуратнее!
Мостики по одному съехали по практически вертикальному склону рва.
Напротив – на замковой стене – разноголосо кричали, там свешивались головы, уже сбрасывали веревку. Но со стены жуткого мостика и его груза практически не было видно.
– Вот же загнулся, уродина, – гавкнул Вольц, съезжая в ров по узкой лестнице. – Жутко невезучие особы там зависли. Фетте, с нами не лезь! Будешь подсказывать и направлять. И приготовь нам флаг.
Фетте изумленно хрюкнул, но задавать вопросы не стал. Кроме болтливости, диковато-вульгарной хамоватости и невыносимого количества пословиц, у парня имелись и очевидные достоинства.
– Аккуратно! – напомнил Вольц, неловко балансируя на лестнице и накладывая на шипы первый мостик.
Верн передал следующий «штурмовой», продвинулись…
Вблизи стеклянные шипы производили всё то же весьма памятное отвратительное впечатление. Округлые в диаметре, не очень ровные, но острые, как наконечники копий.
– Еще раз! – курсанты подхватили и перекинули задний мост в сторону движения. Сзади, по краю рва кто-то бежал. Наверное, замковая охрана подходит.
Дождь уже хлестал во всю, навалилась густая тьма.
На третьей смене мостиков до курсантов донесся краткий полный ужаса визг. На миг разогнулись…
…Под изогнуто повисшим мостом-переходом лежало тело. Уже почти неузнаваемое, изуродованное обсидиановыми шипами – лишь бесформенные клочья дорогой ткани и мяса. Чуть дрогнула-шевельнулась окровавленная, уже мертвая рука. Выглядело это ужасно.
– Минус две, – прохрипел бледный как снег Вольц.
Было понятно, что не успеть. Еще минимум шесть смен мостиков, струи дождя стегают по спинам, звенят по кирасам, между шипов на дне рва уже пенятся бурные ручьи. Последняя жертва проклятого перехода висит совершенно беззвучно, ясно, что теряет последние силы, пальцы наверняка скользят и разжимаются на мокром металле. Странно, что продержалась так долго, на редкость цепкая фрау.
Сейчас кричали со стены и сзади – с вала. Слов не понять, журчание ливня путает звуки.
– Давай! – Вольц перехватывает очередной мостик, балансируя на неустойчивой опоре, переносит вперед. Мускулы болят от рывков и тяжести массивных «штурмовых». Донервет, теперь же еще и мертвые тела поднимать. Конец курсантской форме, это же кровь, её до конца и не отмоешь…
…– Так, вот она! – Вольц задирает голову. Курсанты уже под обрушившимся мостиком и его чудом висящем живым (пока что) грузом. Оборвавшиеся концы тросов похожи на разлохмаченные кисти полковничьего аксельбанта, повыше несколько медных плит настила сорваны, видимо, ударом о стену. Еще выше мостик почти в полном порядке, только перекручен, девушка висит неподвижно, намертво вцепившись в ставшие вертикальными тросы-поручни. Одной туфелькой смогла нащупать трос пониже, пусть символическая, но опора выручает.
– Она молодец, – отмечает Вольц, выплевывая дождевую воду. – И фигура подходящая.
Замечание на редкость идиотское, но старший курсант верен себе – он вовсе не циничен, он не оценивает стройность и привлекательность несчастной фрау, а сухо и конкретно подразумевает легкость и удачное телосложение цепкой жертвы. Но ноги у нее действительно стройные. Раньше Верну вообще не приходилось видеть дам в таком ракурсе – порывы ветра широко развевают потяжелевшие юбки. У обитательницы Хейната прекрасное нижнее белье, а белизна крахмальных нижних юбок так просто потрясает.
Боги, ну и глупости лезут в голову. Да как ее снимать-то?
К счастью, Вольц, как истинный будущий офицер, успел продумать план операции на несколько ходов вперед. Вот он – талант прирожденного стратега и тактика.
– Главное, чтобы этот дурацкий мостик нам не рухнул на голову целиком и полностью, – заявляет старший курсант, и, обернувшись к внешнему откосу рва, командно машет рукой.
Фетте не подвел, у него все готово – в руках свернутый снаряд импровизированного спасательного снаряжения. Курсант примеривается, окружающие – а на валу уже десятка два человек – расступаются. Фетте невнятно орет, и, энергично раскрутив, запускает снаряд. Узел, болтая подмокшими концами, летит через ров… почти точно, небольшой недолет.
– Не так плохо, – ворчит Вольц. – Дотянешься?
Мостик Верна расположен ближе, курсант нагибается, тянется. Блестящие пики убийственных шипов так и метят в лицо, стоит лишь качнуться, потерять равновесие… Еще хуже близость ноги погибшей фрау: изодрана шипами, вот клочья тонкого чулка, под ними торчит розовая берцовая кость.
Верн дотягивается до ткани застрявшего между шипами узла, ухватить не удается. Вольц сзади прихватывает товарища за ремень, страхует. Так, вот он – узел, теперь не зацепить его о шип…
Добыча, сдери ей башку, в руках Верна. Нет, так говорить нельзя, у бедной фрау как раз с башкой… нет, не содрало, просто и башки нет, только осколки черепа и длинные пряди волос на разбитом, но все равно остром шипе.
Курсанты торопливо разматывают сверток, в середину для тяжести Фетте завернул собственный парадный шлем, остальное – собственно праздничный флаг из плотной отличной ткани.
– Скорее всего, мы девицу не удержим, – вполголоса бормочет Вольц. – Но это ничего, под нами мостки, они, да и мы сами, смягчим удар. Сломает себе что-нибудь, но в замке отличные врачи, подправят.
Курсанты встряхивают и растягивают флаг. По-правде говоря, для надежного удержания нужно человек шесть. Но их взять неоткуда, помощь может прийти, лишь когда подвезут резервные «штурмовые» мостики, девчонке наверху столько не продержаться. Сейчас пара спасателей и жертва отрезаны от остального мира, вся ответственность на курсантах, отвечать тоже им. Мама предложила бы хорошенько подумать, прежде чем лезть в столь сомнительное дельце. Но медицинен-сестры здесь тоже нет. К счастью.
– По крайне мере, мишень обозначена отлично, – бурчит Вольц, глядя на центр полотнища – белый круг с черным «пауком» посреди красного прямоугольника ярок даже в дождливой темноте. – Может, и не лопнет, а мы ее поймаем. Почему бы и нет?
Он задирает мокрую морду и командно орет:
– Фрау, прыгайте! Мы наготове, подхватим. Не волнуйтесь, здесь старшие курсанты!
Бедняга наверху даже не шевельнулась. До нижних концов тросов всего два человеческого роста, но девушка зависла-оцепенела гораздо выше. Видно её плохо (ну, кроме пятна крахмальных юбок, разумеется), но похоже, она совершенно не в себе.
– Прыгайте! – оглушительно орет Вольц. – Осторожно и аккуратно разожмите руки!
Наверху не малейшего движения.
– Бессознательна от страха, но инстинктивно держится? – озабоченно предполагает Вольц. – А так бывает?
– Вряд ли. Похоже, она просто не слышит.
– Наши действия? Допустим, Фетте перекидывает пи-лумы, мы осторожно спихиваем упрямицу? Нет, нам длины рук не хватит, – Вольц не шутит, он сосредоточен, просто просчитывает самые элементарные и доступные варианты. – Лестницу передавать и ставить бесполезно – стена слишком далеко, опоры не будет. Иные варианты?
– Подсади меня, я ее отцеплю.
– Шутишь? Это же не гимнастическое упражнение на турнике, – вот теперь старший курсант по-настоящему встревожен.
– Справлюсь. Если дотянусь, – бормочет Верн. – Спину подставь.
Вольц ругается, но сгибается и упирается руками в колени.Верн взбирается на спину друга – момент отвратительно шаткий, в самом прямом смысле – мостик неустойчив, вокруг проклятые стеклянные шипы, до стены замка, о которую можно было бы опереться, добрых два метра. Отвратительная постройка этот Хейнат.
Вольц балансирует, Верн, опираясь о его каску, осторожно выпрямляется на плечах друга. Приходится шире раскинуть руки. Высота ничтожна, но если учитывать мосток и шипы…
– Выпрямляйся, – командует Верн.
Вольц, бубня явно нехорошее, придерживает друга за сапоги и медлительно выравнивается. Наверху уже можно коснуться тросов, но хвататься за них бессмысленно – дорогая сталь лишь отлично распорет ладони. До настильной медной плиты еще сантиметров тридцать.
– Я прыгну. Сразу отступи, – командует Верн.
– Понял, – кратко сообщает друг внизу.
Только не размышлять. Станет только страшнее. Вперед!
Короткий толчок, пальцы проскальзывают в паз между пластинами покрытия мостика, превратившегося в издевательски-неудобную лесенку. Верн висит, судорожно вцепившись в мокрое медное ребро.
Курсант Верн Халлт – хороший гимнаст. Не лучший в училище, но вполне. Цепок, мускулист, растолстеть и погрузнеть не успел. Да и вряд ли это теперь удастся.
