Текст книги "Паук у моря (СИ)"
Автор книги: Юрий Валин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 30 страниц)
Глава 3
Длинный день
За узким, застекленным окном – весьма хорошее стекло, хозяева могут себе позволить – вовсю сияло солнце, листва ближайшего ряда низкорослых олив казалась почти белесой. Анн подумала, что день будет жарким, да и странно иного ждать, и вернулась к работе.
Герр Патерес охал – пальцы медицинен-сестры, хрупкие, но сильные, аккуратно шли вдоль позвоночника, изгоняя застаревшее болезненное напряжение. Ничего особо сложного, как у многих людей, много поднимавших тяжести в молодости, у герра Патереса проблемы с хрящами костяка – они слегка сдвинуты и работают через боль. В данном случае отчасти спасает то, что хозяин потрепанного костяка по совместительству еще и хозяин богатой фермы, имеет шестерых работников, могучую фрау и собственноручно ворочает тяжеленные бочки с маслом не так уж часто. Это он молодец.
Спина смазана кремом повторно, кончики пальцев тщательно идут по трафспинальс и испиналес[1], расслабляют мускулы. Топчан выдвинут на середину кабинета, работать удобно, хозяева знают, что и как нужно приготовить, Анн здесь далеко не в первый раз. Поддернув юбку, медицинен-сестра опирается коленом о матрац – спина клиента уже разогрета, пора переходить к собственно несчастным хрящам.
В близости к почти раздетому крупному мужчине нет ничего игривого. Когда Анн приходит к вот таким трудолюбивым хозяевам, те обычно весьма ограничены в движении, о либе-либе не думают в принципе, поскольку готовы сдохнуть. Боль – самая добропорядочная из подружек.
… вот этот хрящ выпирает, и рядом. По-настоящему устранить причину боли могут лишь боги, но они подобными человеческими мелочами не занимаются. Может помочь знающий костоправ, Анн знает двоих весьма талантливых, но официально костоправов не существует, нет такой профессии в Эстерштайне, так что рекомендовать съездить к незнаменитым специалистам крайне неразумно. Один из них вообще чистокровный феак, одну шестнадцатую долю дойч-крови изловчился сделать себе уже в сорок лет, за что весьма благодарен одной скромной советчице и посреднице. Но «светиться» такому лекарю незачем, он не голодает и в арлаг не спешит.
Почему-то в Эстерштайне всегда так – опасные и навязчивые проблемы возникают у людей, совершенно не желающих иметь какие-то проблемы. Прямо необъяснимо.
… здесь прогреваем подольше, без спешки. Кончики пальцев вкрадчивы и упорны, подбираются к причине боли без спешки, размеренно готовя фермерскую плоть…
Анн не может объяснить, почему ее пальцы действуют именно так. Жизнь полна загадок. Боги и костоправы где-то есть, но не влияют на здешний мир. Зато влияет столичная Дойч-Клиника – больница по праву знаменитая и много умеющая, там отлично отпиливают размозженные руки, точно складывают и гипсуют кости сломанных ног, лечат застуженные легкие, вскрывают и зашивают брюшные полости. Могут и помочь с позвоночником. Но временно и не очень действенно. Доктора замка Хейнат способны на много большее. Разумеется, в случае, если больной – истинный дойч. Впрочем, кто точно знает о замковой больнице и ее чудесах? С точки зрения обычного эстерштайнца – в стенах замка обитают те же боги, прямо с золотыми ланцетами в руках, «шнапсом жизни» в мензурках, всесильные и недоступные, башку им сдери. На практике же… на практике замковых научных колдунов можно не считать, так что между призрачными и категорически запрещенными костоправами-шаманами и знаменитой, но специализирующейся на понятных «отрезательных» недугах, Дойч-Клинике, копошится лишь Анн и ее несколько коллег – личности ничтожные, но, несомненно, существующие, поскольку платят налоги, числятся в квартальных отделах Канцелярий, и получают некоторую благодарность от пациентов.
…Ну, готовы ли вы смягчиться – детали большого мужского позвоночника? В общем-целом крепок герр Патерес как матерый ламантин, в нагрузке на скелет все дело….
Двигать чужие хрящи и кости – это опыт, женатый на интуиции. Странная пара, не имеющая особого отношения к богу, известному под именем Научное Знание. Донервет, и звучит-то как пакостно.
В Медхеншуле девочку учили совершенно иному. Ладно, не так уж «совсем-совсем иному», близкому, но все же… Умение ухаживать за больными, основы санитарии и гигиены, профилактики хронических болезней, азы фармацевтики, домоводство и многое, многое иное. В случае с Анной Драй-Фир, видимо, даже слишком многое.
Первый день в Медхеншуле помнился отлично даже через столько лет.
…– Куда⁈ Вот ЭТО – оно куда? – гремела огромная женщина, прямо гора, даже усики похожи на пегий лишайник, выросший на камне. – Она и физически, и ростом заведомо не годна. Мы растим крепких, сильных, нужных стране девушек. А не недокормленных клопих! Она вон и трясется как насекомое!
Кто бы не трясся? Бабища, объемами покрупнее любого стражника, да еще орет, как целое стадо самцов-ламов. Тут же сдует одним порывом из пасти.
– Фрау Фюр, формально она на грани норм допустимого роста, – пытается пояснить относительно изящная тетка в чудно накрахмаленном чепце (ее тоже почти сдувает). – У нас недобор. К тому же у крошки неплохие предварительные рекомендации.
– У нее⁈ У этой блохи-трясухи? – закатывает глаза бабища-Фюр. – Да только взгляните на нее!
Все смотрят на нее – четыре тетки и чиновник из Канцелярии, благоразумно помалкивающий.
Анн уже не трясет. Она удавила трясучку, она старается выглядеть умной и приятной.
Возможно, именно тогда она впервые «сыграла лицом». Еще неосознанно, не понимая, насколько это опасно на глазах дьявольски опытных, умных и проницательных теток. Сыграла и забыла. Поскольку проскочило благополучно.
Нет, Анн вовсе не жаждала остаться в Медхеншуле. Жуткое место, тут с одной фрау Фюр просто чудом было не описаться. Но какой выход? Обратно в Холмы не отправят, это девчонка уже четко понимала. Не примут в Медхеншуле, тогда… если повезет, отдадут в какую-то заводскую школу. Но там работы тяжелые, им мелкие девчонки уж совсем не подходят. Тогда прямиком в арлаг, в ужасные болота…
Искушала мысль убежать. Стащить кусок веревки, сделать пращу, пусть неудобную, но глупую птичку или зазевавшегося грызуна из такого оружия подбить удастся. В городе полно веревок, и вообще уйма всего ценного, смотрят за этим небрежно – это девочка уже успела разглядеть. И она была уверена – путь на юг сможет отыскать. Она найдет Холмы. Но намного раньше найдут её саму. Вряд ли за ней пошлют важных стражников, много чести, кому нужен столь ничтожный беглый цизель? Кто-то иной отыщет. Если это будут люди, то отведут в ближайшую Канцелярию или позабавятся. Она же ничейная, а ничейные девочки долго не живут. От людей можно попробовать спрятаться. А от хищников ночью не спрячешься. Не обязательно это будет лев, бродяжке хватит пары гиен, а то и нюхливого шакала….
…– Гм, сейчас выглядит не такой глупой, – с некоторым удивлением признала фрау Фюр. – Мне-то показалось…. Странно. Притворялась? Язык-то есть, блоха?
Анн вежливо показала язык и заверила:
– Я еще глупая, потому что неученая. Но я буду стараться, и выучусь всему что надо. И не буду блохой.
Две тетки улыбнулись, фрау Фюр шевельнула лохматой бровью и сказала:
– По-крайней мере, намерения у блохи благие. Но куда ее пристроить? В сущности, она симпатичная. Но до отвращения мелкая. И куда?
Анн поняла, что спрашивают не у нее, и промолчала. Смотрела, как решается судьба.
В Медхеншуле воспитывали девочек по трем основным профессиональным направлениям: делопроизводство – в очень начальном виде, по сути, готовили кандидаток в помощницы секретарей, младших регистраторов, учетчиц и тому подобное, так же имелся класс, готовящий к профессии медсестер, помощниц санитарных инспекторов квартальных Канцелярий, сиделок и помощниц фельдшера. Третье направление – личной и домашней прислуги – считалось самым престижным, туда принимали самых красивых и рослых девочек, о таком счастье Анн нечего было и мечтать. Правда, в тот день она вообще еще не знала, о чем в Медхеншуле положено мечтать.
А в тот день ничего и не решилось. Девочку, получившую имя Анна Драй-Фир, зачислили в Подготовительную группу. По сути, это было нечто вроде резервного взвода, чьи ученицы переводились на освободившиеся вакансии основных классов. Убыль учащихся имелась, причем заметная – Медхеншуле вовсе не был счастливым и беззаботным райским местом, неженок и капризуль тут не воспитывали.
Но это Анн осознала много позже, а тогда ей надели на шею шнурок с новенькой блестящей пластиной «свайса», привели в дортуар[2], показали место и личный шкафчик. Выглядела койка не так уж плохо. На ней были застланы белые простыни и наволочка – вот совсем белые, настолько белого цвета девочке раньше видеть не приходилось. Просто чудо какое-то.
…– О, просто чудо какое-то! – застонал герр Патерес. – Прямо мгновенно легче. Ах, фея!
– Лежите спокойно, расслабьтесь – приказала Анн, продолжая «уговаривание» упрямых хрящей.
Пациент счастливо постанывал и думал уже об ином. Мужчины, они же неизменны: стоит боли чуть уняться, сразу чувствуют, что у них за спиной или в ногах практически незнакомая, приятно пахнущая и достаточно привлекательная женщина. Ну, это же мужчины, их боги такими сделали, чему тут удивляться. Просто нужно учитывать.
Анн завершила лечение (значащееся по всем документам налогообложения и учета «поддерживающей тонизирующей процедурой»), вымыла руки, продиктовала очередные рекомендации. Записывала на планшет фермерская супруга, вполне грамотная, на заводе чертежницей работала. Гм, с такими бицепами[3] и чертить? Герр Патерес прохаживался по гостиной, потирал поясницу и томно поглядывал на медицинен-сестру 1-го класса. И плевать ему, что супруга на него и гостью тоже поглядывает, причем нехорошо. Ревность – есть грех, глупейшее и отвратительное суеверие, свойственное лишь дикарям нецивилизованных племен, это всем известно.
По традиции гостье подали чай и легкий завтрак. Анн любила струдели[4], но на фермах их почти не готовили. Обойдемся пирогом с яйцом и оливками, они тут неплохие. В чашку с чаем достойная хозяйка фермы наверняка плюнула, но это привычно, переживем. Как говорили в школе: «для истинной медицинен-сестры нет слова „противно“». Противность входит в издержки профессии.
Распрощались. Анн получила жетон об оказании медицинских услуг, а две монеты чуть погрустневший хозяин сунул в карман форменного фартука гостьи. Анн лишь вежливо кивнула – дача взятки столь же равное преступление, как и получение взятки, общеизвестная истина. И безусловно, герр Патерес получил бы медицинскую процедуру в любом случае, даже абсолютно бесплатно. Вот когда и в каком объеме – то отдельный разговор. Поскольку заявки на подобные услуги исполняются в порядке квартальной очереди. Или «по ходу дневного маршрута медицинен-сестры». И маршрут, и глубину воздействия процедуры определяет сама Анн. Не потому что обладает высокими служебными полномочиями, а потому что таких специалистов мало, практически вообще нет. И подобные тонкости опытные эстерштайнцы всецело сознают.
Провожать хозяева не пошли, но и к лучшему. Обычная ферма – хозяин благополучно дожил до отставки, ушел из Ланцмахта, получил право на освободившееся хозяйство – повезло, ферма близка к городу, практически на окраине. Достались отличные оливковые рощи, птичник, пруд с карпами. Может, и не столь случайно повезло, но знал герр Патерес, кого заранее отблагодарить. Так-то мужчина хваткий, две медали за «Рукопашный бой», серебряное «Копье»… изрядно бывал в переделках. Жену взял выгодную, видимо, тоже заранее присматривал и прикидывал.
Женщин-работниц с заводов можно было забирать на фермы в 32 года, но те были мало востребованы – уже уработаны, на фермах такие усталые хозяйки не к месту. Заводская служащая отправлялась на свежий воздух лишь в 35, но служба в конторе это не у станка – здоровья навалом, такой мощной красавице в чашки еще плевать и плевать. Славные Патересы успели еще дважды долг-ленд исполнить, естественно, младенцы сразу в Киндер-палас остались, тут на роды ехать-то рядом. В общем, живи и радуйся. Воздух-то какой, сдери им башку.
Анн остановилась у загона для лам. Молодые ламики тянули длинные шеи из-за каменной ограды, любопытно настораживали уши. Пахло чистой шерстью, навозом и утренним солнечным жаром. Почти как в Холмах. Правда, тут еще и попахивало камнем ближайших отрогов Хеллиш-Плац. Что не так приятно.
Неприятностей и проблем хватало. Но что-то можно найти и слегка утешающее. Анн переложила две марки в тайный карман на платье. Вообще две марки – это много. Хозяин не зря грустнел. Конечно, о накладных расходах медицинен-сестры он смутно догадывается, но слово «грабеж» витает в воздухе. Но Анн никого не грабит, клиент имеет право выбора. Это жестокий выбор, но медицинен-сестра не может разорваться, помочь всем-всем нуждающимся, она одна, и у нее-то и своего экипажа нет. Так что не в милосердии дело.
Это слово Анн прекрасно знала – в Медхеншуле, да и позже его тысячи раз слыхала. Благая истина это милосердие, настоящая медицинен-сестра в эту сторону никогда не плюнет. Но лично у Анн имеется уйма проблем, и милосердно помочь их решить желающих немного. Что уж там, донервет, практически нет таких желающих. Так что… «все мы грешны», как говорит Дед, и он прав.
Анн шагала к станции, не очень быстро, но и не медля. Чувство времени у нее было отличное, его хоть песочными часами проверяй, хоть знаменитыми Ратушными курантами. Просто на станции заранее торчать нечего, там скучно, пассажиры неизбежно разговорами докучать начнут. Ненужные разговоры и время – весьма навязчивые проблемы, прямо-таки из самых основных гадостей.
Время Анны Драй-Фир заканчивалось. В смысле, давно уже закончилось, еще шесть лет назад. Государственная служба выпускниц Медхеншуле коротка, по завершению обязаны немедленно выйти замуж и убыть на сельское поселение. Ферм много – стандартные жилые постройки рядом со стандартными загонами и стандартными птичниками возведены вдоль всех дорог. На строго стандартном расстоянии, сдери ему башку. Правда, по южному Сюдри-бану ферм меньше – там с пресной водой сложно.
В остальном никаких сложностей: если ты достойно поработала в городе, достойно поработай на фермах. Возможны варианты: поселиться в фортах и мелких гарнизонах, коих сотни, обосноваться в поселках при пристанях, арлагах и рудниках – везде нужны знающие миловидные, женщины, пусть уже и не молодые. Теоретически можно остаться в столице – инженеры, старшие чиновники и офицеры порой просят продлить срок городской службы своих служанок, но это в виде исключения, в этом случае нужно составлять прошение в Главную Канцелярию, там не всегда одобряют. Есть ничтожная вероятность остаться в штате персонала Школ, в театральных труппах для «характерных ролей», на всяких иных штучных должностях. Можно внезапно выйти замуж за должностное лицо (что маловероятно, к чему здравомыслящему мужчине морока сожительства с образованной, опытной фрау?). В остальных случаях для выпускниц Медхеншуле порядок един: для личной прислуги столичная служба заканчивается в 21 год, для делопроизводительниц – в 23, для медицинен – в 24 года. С честью выполнившая свой долг особа получает медаль «За службу», премию, и законное право выбрать новое место жительства. В общем-то, срок сытой городской службы короток, особенно если из него вычесть время отпуска на завершающем этапе долг-ленда, когда работать в полную силу трудновато – живот мешает. Но что такое «городская служба»? Официально это лишь дополнительный срок учебной стажировки, полученное работницей образование и опыт призваны поднять культурный и образовательный уровень жизни на фермах, фортах, и далее везде. Гениальный замысел, просто безупречный.
То-то везде в Эстерштайне такая полноценная жопа.
Анн подумала, что мятежные и ненужные мысли ее одолевают от прихода дневной жары. Переход от холодного эстерштайнского утра к полуденному пеклу всегда непрост. Особенно когда у человека возраст. Ну и наплевать.
Она сняла чепчик, расстегнул верхние крючки ворота. Ветер принялся трепать недлинные «служебные» пряди волос, щедро нес вольный жар склонов. Захотелось совсем уж замедлить шаг, возможно, даже пропустить рейсовый фургон. Экая глупость в голове.
Нет, глупой медицинен-сестра не была, просто не любила столицу. Но злостно нарушала закон, упорно проживая в городе, продолжая пользоваться государственным пайком, ватерклозетом и иными, немыслимыми для остальных частей страны, благами. Бессовестно загребала деньги и платила налоги весьма частично. Причем надеялась это делать и дальше.
Анн ухмыльнулась вершинам Хеллиш-Плац. Ну, древним страшным скалам на девушку тоже наплевать, а вот Рабочая Инспекция была бы счастлива ухватить злостную нарушительницу за подол. К счастью, Инспекция – это не единый толстокожий монстр, вроде болотного василиска, а обычные люди, сидящие в красивом здании на Фюрер-штрассе. И к каждому отдельному человеку можно найти подход. Это, между прочим, на лечебный массаж похоже – пальцы неофициальных связей вкрадчиво нащупывают верный путь, обходят воспаленные места закона, держатся подальше от язв и болезненных рубцов официальных проверок. С опытом становится понятна взаимосвязь людей-нервов, нежное касание одного человека непременно воздействует на другого, цепочка легких движений, умащенная живительным кремом денег, мягко приводит в движение сокращение мускула закона, и человечек получает нужную пометку в «свайс». Или вообще новый «свайс». Поскольку людям нужно жить, а закон слишком громоздок и неповоротлив, и в этом случае маленькая «ручная» поправка ничего, в сущности, не портит. Вот за что тут вешать-то?
Вообще-то у Анны Драй-Фир был уже третий «свайс»-удостоверение. Безусловно, имя и доля крови оставались прежними – на столь жуткий подлог никто не пойдет, да он и совершенно излишен. Иное подправлялось. Но, как говорят судейские, «по совокупности» мало не будет. Попадется преступница, тогда многих может утянуть.
Но не попадется, поскольку приходит к максимально достижимому результату и завязывает с незаконными хитростями. Вот прямо сегодня и приходит.
Форт Белл был уже рядом – торчали каменные стены за земляным валом, во рве копошилась арбайтен-команда, чистила дно лопатами, прел под солнцем охранник-арбалетчик. По мощеной – еще официально городской – дороге катили фермерские возы, ревел недовольный осел. У рейсовой станции уже толклись пассажиры. Сам рейсовый фургон отдыхал в тени, под стеной местного гаштета. Анн привела в порядок платье, напялила чепчик и поправила волосы. Кончилась прогулка. Оставалось «надеть лицо».
– О, уже управилась, прекрасная медицинен? – поприветствовал кучер, сидящий под навесом в плетеной качалке с малой кружечкой пива.
– Ничего сложного, отчего и не управиться, – сказала, улыбаясь, Анн.
Кучер предложил угостить, девушка отказалась – «службы еще много». Чуть поболтали. Анн сделала в памяти пометку «ездить в Белл по нечетным дням». Кучер неплохой мужчина, из тех, что и просто милую женскую улыбку ценят, без продолжений с задранным подолом. Но наверняка запомнит пассажирку, а в работе Анн это лишнее. Вот помощник у возницы нормальный – исключительно на бедра пялится, лицо не запомнит.
Наконец-то погрузились и двинулись. В фургоне благоухало дневным человеческим потом и раскаленной дорожной пылью. Сейчас в ущелье въезжать, там еще гуще завоняет – людям в страхе свойственно обильнее потеть. Но иначе и не бывает, закон физиологии. Анн прислонилось виском к дергающейся стойке, и закрыла глаза. Дремлем, времени не теряем. Если что случится, останется лишь вспомнить о богах, и подумать о хорошем. В сумке лежат ножны со скальпелем – еще старым, стальным, жутко дорогим, производства Старого мира. Но от ужасов Хеллиш-Плац таким оружием вряд ли отмашешься, да и какой боец из медицинен-сестры 1-го класса? Остается надеяться на удачу и храбрых мужчин.
Уплывая в сон, Анн подумала, что пива хочется просто невыносимо.
Трясся по дороге между напирающих склонов фургон, смотрели на ничтожный экипаж тысячи древних окон и галерей. Спала взрослая девушка, снилось ей что-то неопределенное, но, против обыкновения, приятное. Вроде бы мужчины и выпивка. Анн любила и то, и другое. Мужчин, конечно, не всех подряд, а уникальных и избранных – такие, слава богам, все же случались в ее жизни. А выпивку медицинен-сестра любила любую, но, увы, ограничивала себе строжайше. В будущем можно будет позволить себе окончательно спиться и с облегчением сдохнуть. Если выбирать между казнью на Фатерлянд-плац, штлагом и арлагом, то упиться до летального исхода куда предпочтительнее. Прямо даже откровенное счастье. Но до него еще дожить нужно.
Сошла Анн с фургона, как только миновали Новый мост. Обаятельный кучер пожелал «хорошей службы», это пожелание было кстати. Клиент жил в домах у ограды Заводов – ревматизм у бедняги, ноги едва ходят – влажность и близость реки сказывалась. Инженеру бы переселиться, но он из средних специалистов, а смена квартиры в Хамбуре еще тех финансовых затрат требует. Впрочем, давать советы не дело медицинен-сестры 1-го класса.
Еще двое клиентов, эти «битые», один от взрыва на «Имперско-Оружейном» пострадал, другой – боевой полковник. Усталые, в общем-то, учтивые господа, без лишних сложностей. Знают, что в процессе массажистку лучше не отвлекать. Третьей была вдова высокого морского чина – сгинул в океане, но, поскольку имел «Рыцарский крест с золотыми пи-лумами», а сама вдовушка крови халь-дойч, жилье за ней оставили. Благоденствует, две служанки, сама не прочь по вечерам в гаштет-клаб заглянуть, двое постоянных любовников – чем не жизнь? Лечебный массаж ей нужен, как тому фермерскому ослу свежая «Эстерштайнская торговая» – вообще не к месту, от ожирения массаж не спасает. Но фрау пользуется положенными медицинскими благами – она по официальной очереди идет, визит к такой пропустишь – жалобу в Канцелярию завтра же и жди. Впрочем, «изображать массаж» и «лечить» – совершенно разные действа, в данном случае слушать глупейшую болтовню и поддакивать утомительнее, чем руками собственно работать.
Анн получила два пфеннига «чаевых», попила на кухне со служанками ритуальный чай, заодно перемолвились с девицами насчет дел в любимой Медхеншуле. Вышла на улицу – после благословенной прохлады толстостенной квартиры в роскошном четырехэтажном доме дневной жар ударил с новой силой. Анн поспешно перебежала в гаштет – рядом с Фюрер-штрассе они были сплошь дорогие, но сегодня можно себе позволить.
Обеденный зальчик был почти пуст, Анн заказала легкий лигхт-суп, служанки болезненной вдовы сунули гостье роскошный бутерброд с копченым окороком, предусмотрительная медицинен-сестра неизменно носила медную коробку как раз для таких уместных подношений. Вообще приходить в гаштет со своим съестным – дурной тон, но тут видно, что сестра на службе, уж простят как-нибудь.
Действительно простили – хозяин извинился, подсел, поднес кружку восхитительного апфшоле[5]. Понятно, на консультацию надеется. Поговорили о болях в локте – с таким в Дойч-Клиник не сунешься, а мучает изрядно. Свободно служащая городская сестра – это для сведущего человека вполне себе профессиональная рекомендация. Анн посоветовала мазь, в аптеках Хамбура с лекарствами было так себе, вечно норовили что-то дорогостоящее и малополезное болящим подсунуть, сдери им башку. Побеседовали, от чаевых за обед хозяин благородно отказался. Нужно будет в этот гаштет почаще заходить.
Анн навестила удобства, умылась холодной водой. Оценила себя в зеркале. Сойдет, остальное «игрой лица» подправим. Визит был по официальному списку, но слегка особенный. Не обязательно, но весьма вероятно.
Майор Йоз был военным отставником, но состоящим на гражданской службе – возглавлял отделение коммунальной Городской инспекции. Контора занимала первый этаж жилого дома, имела служебную бричку и вооруженного стража на дверях. Очень военизированные, прямо спаси нас боги. Анн показала планшет с утвержденным планом лечебных посещений, собственный «свайс» – номера торжественно записали в пропускную книгу, проводили в кабинет начальника.
Сам майор скорее нравился Анн, а не наоборот. Воспитанный мужчина, пусть и с некоторыми недостатками. Нет, искалеченные ноги недостатком не считались, медицинен-сестра по умолчанию видит много больше больных людей, чем здоровых. Года два назад у майора Йоза были повреждены обе ноги – ранение в рейде, но вытащили и спасли. Обошлось без ампутаций, заражение вычистили, но нельзя сказать, что аккуратно, по сути, не голени и ступни у мужчины, а сплошные шрамы.
– Рад видеть, фрау Анна, – сказал, тяжело поднимаясь из-за стола, майор.
– Захожу к вам с неизменным удовольствием, – заверила Анн. – Как самочувствие?
– Не так плохо, как кажется, – неопределенно пробормотал майор.
Доставая из сумки крем и прочее, Анн чувствовала его взгляд на своей шее, и ниже. Что ж, не удивительно. Майору тридцать лет, за исключением ног, он абсолютно здоров, желает естественного. Чего ему, мускулистому, с такими четкими скулами и волевым подбородком, и не желать-то.
Обработали бы раны своевременно, был бы сейчас на боевой службе и с красивыми полковничьими погонами. Или обер-полковничьими? В нюансах офицерской карьеры Анн разбиралась все-таки недостаточно, но для халь-дойч повышения в званиях даются легко, это всем понятно. Менее понятно, отчего именно медицинен-сестра его так «тонизирует». Возможно, майор считает, что физические недостатки для Анн не имеют значения, но в этом она далеко не уникальна. В наше время найти в Эстерштайне мужчину обеспеченного, с положением, с хорошей кровью, да еще абсолютно здорового, практически невозможно. Или полоумные, или сопляки-студенты, или вот такие.
Стоял, смотрел. Анн молча, без всякого заигрывания, принялась расстегивать серебряные пуговицы мужского кителя, помогла сесть на диван. Кокетничать не было нужды – ее лицо говорило куда больше слов.
Наедине «играть лицом» куда проще. Полностью сосредоточенный зритель не способен уловить что-то ненормальное. Полагает, что девушка ему просто нравится. Она ведь не безумная красавица, ничего колдовского и дикого, ничуть не ксана, просто очень-очень привлекательная городская особа. Это просто. Куда сложнее играть неинтересную девку, да еще для множества зрителей. Именно поэтому Анн терпеть не может улиц, многолюдных вагонов и экипажей транспорта, школьных классов, приемных канцелярий и иных многолюдных мест – от них ужасно устаешь. Люди должны встречаться в хороших и тихих местах. Вот вроде кабинетов руководства.
Пациент лежит на неудобном диване, глаза прикрыты, дыхание чуть учащено. Ладони медицинен-сестры работают достаточно сильно, крем и осторожность не освобождают от боли. Но это боль терпима, она приносит и болезненное удовольствие, густо смешанное с облегчением – изжеванные осколками и взрывом, позже иссеченные скальпелем хирурга и неровными швами конечности ноют часто – при усталости, ночью, на каждое изменение погоды. А Эстерштайн – это сплошь непрерывная и резкая смена погод, сдери им башку.
По коридору мимо кабинета иногда проходят – на цыпочках, дабы не беспокоить лечащегося начальника. Отставной майор не жесток, но строг, как и надлежит урожденному халь-дойч, да еще обладателю отлично поставленного командного голоса. Анн работает над узлом шрамов на левой ноге героя. Собственно, шрамы такими навсегда и останутся. Можно чуть сгладить, убрать скручивающие приступы боли. Большего едва ли добьются и замковые маги, а до их уровня медицинен-сестре ох как далеко. Впрочем, маги замка Хейнат заняты совершенно иными делами. А ведь какие хорошие были у майора ноги, по двуглавым мышцам и сейчас видно.
Ладони и запястья уже порядком устали, настоящий массаж вообще требует изрядных затрат сил. Анн неспешно вводит в движения нотки не очень лечебных прикосновений. Это как мелодия – в касание можно влить почти любое настроение, очень похоже на музыку. В музыке Анна Драй-Фир ничего не понимает – на уроках пения едва «удольт.» получала. Но про музыку объясняла наставница по массажу фрау Марти, замечательная была преподавательница, уже умерла, пусть ее пеплу спокойно будет. В общем, петь Анн способна только пальцами, но это умеет недурно. Если хороший клиент упорно настроен на полное облегчение, так тому и быть.
Возбуждение охватывает майора – безусловно, он не способен осознать, что прикосновения к ногам сейчас вполне умышленно растят и так имевшееся желание. Мужчины на конкретную схему воздействия вообще не способны обращать внимание, их несет почти мгновенно. Бедненькие…
– Анни, Анни… ну пожалуйста! – шепчет пациент.
Медицинен-сестра опускается на колени (это весьма кстати, поясница уже ноет немилосердно, чертов возраст, сдери ему башку), сдвигает повыше полы крахмальной сорочки мужчины. Самая мужская часть организма в полной готовности, торчит и подрагивает…
Процесс вовсе не неприятен. Он приносит некоторое удовольствие, но столь тесно смешанное с некоторым бессознательным и устойчивым личным разочарованием, что уже и не особо удовольствие. Просто Анн вечно желает от мужчин много большего, что, безусловно, глупо и неестественно, но вот прицепилось, и всё тут. В сущности, майор – отличный мужчина, красивый, сильный в нужных местах, ранение на эту природную данность не повлияло. Наверняка он не прочь привести в восторг гостью, он уж точно не жадный. Но он не умеет. И что тут поделаешь, такие вещи не объяснить…
Подавленный обмирающий вздох, судорога, сокращение всего большого тела, еще и еще… Прямо даже отслеживать слегка завидно – до самой глубины майора пробирает, полноценно, до дна…
Когда майор Йоз приходит в себя, все вокруг в полном порядке, вытерто, очищено, одернуто, салфетка и крем убраны. Остается надеть на пациента брюки, с этим Анн в одиночку не справится.
– Спасибо, Анни, – с некоторым смущением бормочет мужчина. – Это волшебство!
Медицинен-сестра улыбается. Молча. Некоторые вещи нет смысла обсуждать.
– Ты подумала над предложением? – с некоторым напором продолжает майор.
Вот на это придется отвечать.
– До завершения посещений по предписанным процедурам что-то решать невозможно. Я ценю лицензию на частную работу.
– Не дури, – строго говорит майор.
– Оно так и есть. Некоторые наши шалости простительны и понятны. Переход в иной статус отношений в процессе лечения – тут возникнет уйма вопросов. Это прямое нарушение правил.
– Идиоты! – бурчит майор Йоз, но насчет нарушения параграфов работы медперсонала он совершенно бессилен.
