Текст книги "Паук у моря (СИ)"
Автор книги: Юрий Валин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 30 страниц)
В спину стрелять Верн не стал. Имело смысл сберечь болт, да и вообще…
Вольц и Фетте, закинув за спину щиты, бегом поднимались по склону. Да, повторная атака противника не исключена.
– Ты жив? Куда ранен? – на бегу прохрипел начальник штаба.
– Вполне жив, но бедро перетянуть нужно. И стрелу извлечь. Вытекаю, – пояснил Верн.
– Сейчас. Отличный бой! Ты был свиреп, как матерый львиный самец. Впрочем, иного я и не ожидал. Но каков наш ботаник⁈ Меткий выстрел в исключительно удачный момент! Кто бы мог ожидать от изнеженной замковой дойч-размазни⁈
– Благодарю, – отозвался из-за камня научный специалист. – Но у нас сбежал Брек. Выдернул у меня повод и дал деру.
– Трусливая меховая задница! Будет подвергнут строгому дисциплинарному взысканию – пообещал Вольц, поспешно раскрывая медицинскую сумку. – Этот бесчестный лам – единственное темное пятно на безупречной репутации нашего славного отряда. Верн, дружище, это твое упущение. Лам ведь был твоим другом.
– Не болтай! – взмолился Верн, протирая о «чистую» штанину извлеченный из подсумка болт. – Я уже в предвкушении.
– Спокойно, у меня легкая и нежная рука. Хотя и не все столичные фрау это осознают, – посетовал начальник штаба, дезинфицируя шнапсом медицинен-экстрактор.
По традиции Верн сделал глоток из фляги – перелитый в походную посуду «Черный сапог» порядком утерял свой великолепный вкус, но запах и крепость исправно ударили по мозгу. Оставалось зажать зубами древко арбалетного болта и терпеть. Можно закрыть глаза, но командиры отрядов такого себе не позволяют.
…Встреча с проникающими в окровавленную плоть щипцами-экстракторами неизменно приносит ярчайшие ощущения. Прямо вообще несравненные. Но экстрактор спас немало солдатских конечностей и жизней, с этим не поспоришь.
– Кость не задета, наконечник стандартный, медный, не сломался! – провозгласил Вольц, рассматривая зажатую в щипцах добычу.
Верн особо восхититься не мог – только мычал. Впрочем, обезболивающее помогло. Через час раненый уже припрыгивал-хромал, обхватывая за шею Черноносого. Оставаться у холма было опасно – к тресго может подойти еще один воинский отряд.
Обер-фенрих хромал, проклинал стрелы, врагов и дезертира-Брека. Боль пробудила глубинные запасы красноречия, товарищи и ламы похихикивали и похрюкивали. Только Черноносый одобрял молча – ему тоже было тяжеловато.
В паузах между бранью Верн обсуждал с начальником штаба срочное изменение маршрута. Следовало запутать следы, тресго наверняка залижут раны и попытаются выследить эстерштайнцев. Кирасы, огнестрел, стальное оружие, хорошо обученные ламы, да и собственно головы солдат – весьма лакомая добыча.
* * *
Уйти тогда удалось. Рейдовики свернули к самому берегу моря, маневр стал неожиданным для преследователей. Идти берегом было чертовски сложно, зато под обрывами отряд можно было углядеть лишь с самой короткой дистанции. Скотина Брек догнал отряд через сутки – лам был смущен, умудрился утерять не только оба вьюка, но и узду. Начальник штаба построил здоровый личный состав, произнес едкую обвинительную речь, приговорив дезертира к «самой сучковатой палке, которая найдется на всем северном направлении приграничных боевых действий». Но с исполнением дисциплинарного наказания пришлось повременить. Рейдовики двенадцать дней пробирались скальными осыпями, лишь потом встали на отдых, который требовался уже всем. Лично Верн полагал, что вообще сдохнет среди проклятых камней, но нога выдержала и даже начала заживать. Как сказал научный специалист «вас, молодых идиотов, вообще ничем не пробьешь».
Мерзавца Брека ругали еще не раз. Собственно, не столько ругали, как поминали утерянный груз. На сгинувших вьюках был мешок великолепной вишневки и последние остатки сухого мяса. Теперь приходилось сидеть на странной диете из каши и немногочисленных, случайно выброшенных морем моллюсков.
Солнце жгло немилосердно, но у самой полосы прибоя было попрохладнее, да и ветер с моря обдувал.
– Не ловится! – ныл Фетте, сидящий на корточках на скальном обломке и безнадежно полощущий в море леску с крючком. Фенрих был гол и безнадежен: – С берега никогда ничего не поймать, это все знают. Рыба, она не тупая. К тому же в нашем дурацком комплекте неправильный крючок. Он слишком длинный.
– Язык у кого-то слишком длинный, – проворчал Верн, перебираясь на камень к рыболову.
– Если у тебя откроется рана, это ничему не поможет, – предрек Вольц, сидевший дозорным наблюдателем повыше от прибоя.
Простиранные бинты командира отряда сушились на соседних камнях, но особой нужды в повязке не было – затянулась рана. Еще один боевой шрам на солдатском теле, правда, этот будут видеть лишь особо допущенные дамы.
– Давай сюда, – Верн забрал нелепое удилище из древка пи-лума.
Может, в древке-удилище и дело? Таким толком и не закинешь снасть.
– Фетте, сдери тебе башку, ты ловишь на голый крючок⁈
– Какая разница? Наживка все равно мгновенно слетает. К тому же я и сам гол, так мы с крючком выглядим намного гармоничнее, – объявил ленивый философ.
– Не на того червя ловите, – подал голос научный консультант, лежащий в тени, с удобством возложив лысую башку на мягкий живот Пятника.
Верн поморщился. Ботаник был, безусловно, весьма образованным человеком, приличного замкового воспитания. Но это глубоко дойчевское чувство юмора тонкостью и стилем напоминает вот эту скальную коряво-ноздреватую твердь, на которую толком и не присядешь.
Фетте перебрался на берег, там завели глубокомысленный спор насчет неверного обеспечения рейдово-экспедиционных подразделений Ланцмахта.
Мидий для наживки оставалось всего две. Верн разбил раковину, бережно насадил «сопливое» содержимое на крючок….
Забросы были тщетны. В лучшем случае поплавок бессмысленно болтался на «удачном» месте, оказавшись на «неудачном», быстро сносился волной, норовя зацепиться о гребень бородатых, обросших водорослями камней. Да, с берега – это вообще не ловля.
…– Специализированный походный продукт должен быть одновременно легок, питателен, съедобен как в разваренном, так и сухом виде! – со знанием дела настаивал Фетте. – Совершенно напрасно служба обеспечения отказалась от галет. Введенный в рацион три сухарь – откровенная дрянь!
– Галеты были вкусны, но сложны в упаковке. Они слишком крошились, – напомнил Вольц.
– Нужно делать с начинкой. Прослойка мармелада укрепляла бы целостность продукта, – ляпнул фантазер дойч.
Рот командира отряда наполнился слюной. Мармелад! А еще лучше плитку свеже-прессованного тутового жмыха. Хотя клабен-пирог с цукатами сытнее. Нет, с говяжьей печенью куда уместнее.
Верн с досадой понял, что отвлекся. Снасть куда-то уволокло, поплавок исчез, наверняка, зацепился. Пришлось заглядывать под береговой камень, осторожно тянуть удилище. Поддалось, но неохотно. За водоросли зацеп, опять наживка напрасно истрачена. Крючок бы не потерять… хотя что с него проку?
Снасть поддалась, через массивное «удилище» обер-фенрих, естественно, ничего не ощутил, но трепет лесы удивил. Неужели⁈
Он потянул сильнее, почувствовал явное живое сопротивление, дернул.… Из воды вылетел поплавок, а на конце лесы весело крупное, яростно дергающееся и сопротивляющееся. Ну, не особо крупное, так в солдатскую ладонь. Но как оно соскочить-то хочет!
…Рывок оказался слишком силен. Удилище, короткая леса, добыча взлетели высоко над камнем и головой рыболова. Рыбешка от могучего взмаха закономерно сорвалась с крючка и улетела в сторону лагеря. Блестящая рыбка шлепнулась точно промеж ушей ничего не подозревавшему, мирно щипавшему реденькую и подсоленную прибрежную траву, Черноносу. Лам, оскорбленный внезапной оплеухой, выкатил глаза и возмущенно ыгыгкнул.
– Э? – героические рейдовики дружно смотрели вверх – все почувствовали, что что-то пролетело над головами, но не успели разглядеть.
– Стой! – заорал Верн, видя, как разгневанный лам хватает пастью мелкого скользкого обидчика.
Поздно – лам хрупнул и с омерзением оттопырил губу – не особо вкусно.
– Это что было? Рыба? Чернонос, ты что, скотина, делаешь⁈ – возмутился Фетте. – Так рыбу не жрут!
Лам открыл пасть и показал кривые зубы. На них даже чешуи не осталось.
– Настоящий боевой лам, – с некоторым уважением отметил начальник штаба. – Хрясть – и никаких улик! Скоро Черноноса можно будет на львов напускать. Но вообще-то это нарушение дисциплины. Жрать сырую рыбу правила военно-полевого приготовления пищи запрещают четко и недвусмысленно! И вообще рыба предназначена двуногим скотам. Верн, а как ты ее вообще поймал? Случайно зацепилась?
Верн предостерегающе поднял палец – не мешайте думать и анализировать.
Последняя мидия была некрупной, после вскрытия – вообще козявка слизкая. Лично обер-фенрих на такую бы наживку никогда не клюнул. Ее и на крючок-то сложно насадить-намотать.
Но стоило аккуратно опустить лесу в воду, и не забрасывать, наоборот – подвести к берегу под самый камень. В довольно бурной волне, только что разбившейся о камень, никакой рыбы быть не могло. Там и глубина-то менее полуметра, да и как рыбе плавать, если ее все время башкой о камень лупит-бултыхает? Но удилище сразу вздрогнуло, на сей раз Верн отчетливо ощутил удар поклевки.
– Жрет! Дергай! – завопили зоркие бойцы Ланцмахта.
Верн дернул, но не резко, а плавно, уже не собираясь зашвыривать потенциальную добычу в береговые камни и на головы товарищей.
На крючке висела ошеломленная рыбка, вид у нее был довольно смиренный, только глаза смотрели врастопырку.
– Отлично! – вскричал начальник штаба. – Еще двадцать-тридцать таких хвостов и будет отличный ужин. Тревога! Всем подъем! Ищем наживку! Ламы остаются на охране лагеря! Господину ученому немедля просчитать потенциально урожайные мидийные участки пляжа!
Тридцать рыб – это, конечно, было весьма завышенным штабным требованием. Верн поймал девять – крепеньких, не особо красивых рыбешек с черно-пятнистыми спинами и большими плавниками. Но даже это было серьезной удачей! Под берегом, в самой бурной воде, клевало весьма регулярно. Кто бы мог подумать⁈
* * *
Отряд уходил от моря. Берег в последние дни показался рейдовикам значительно более симпатичным, но двигаться скалами было сложно, к тому же отряд набрел на безлюдный поселок. Хижины были явно брошены, причем давно. Но на берегу закрытой бухты, у остатков причала, недавно кто-то бывал – кострище и куча опустошенных раковин являлась тому явным доказательством. Противник не дремлет, упреждающе обжирает пляж!
Верн довольно ровно шагал рядом с ламом. Простреленное бедро не особенно напоминало о себе, к тому же Брек без особых возражений нес командирский щит.
– Может и реабилитирует тебя начальник штаба, – проворчал Верн. – Он строг, но справедлив. Но еще раз дашь деру – всё, конец тебе.
Лам сделал вид, что вообще не понимает, о чем речь. И то верно, солнце уже склонялось к дальним восточным холмам, склоны стали красноватыми, а впадины между холмов почернели. Скоро разбивать лагерь для ночлега, но до этого чудного момента еще нужно дотащить ноги.
Лам подозрительно втянул воздух, тут же зафрыкали-мукали его собратья. Идущий в головном боевом дозоре Фетте вскинул руку:
– Следы львов. И воняет.
– Весьма похоже на то, – признал начальник штаба, морщась и снимая с шеи винтовочный ремень…
…– На редкость крупная стая, – констатировал Вольц, спустя десять минут. – Что неприятно. Многочисленный и хорошо организованный противник всегда опасен.
Следы произошедшей здесь схватки расшифровать было не так сложно. Люди успели приготовиться к обороне, бой был короток, но жесток. Защищающиеся успели завалить двух львов, но это не остановило остальных хищников. От людей практически ничего не осталось, только обглоданные и расколотые кости и оружие. С путниками шел вьючный лам, от него осталось чуть больше – он был полохматее, клочья шерсти остались на траве.
– Это были феаки, – сделал вывод Фетте, поддевая наконечником копья остаток сапога – от обуви уцелела лишь изжеванная клыками подметка.
– Но вот тот комбинированный топор бесспорно работы тресго, – возразил научный специалист, заимевший после памятного боя и меткого решающего выстрела великолепную пару трофейных сапог, и посему считающий себя выдающимся этнографическим специалистом по диким племенам.
– Возможно, шли и те, и другие. Дикие феаки не испытывают особого предубеждения к коварным дикарям, запросто торгуют и общаются. Но подробности их сомнительной дружбы уже не имеют значения, – Вольц покрутил в руках наконечник костяного копья, измазанный запекшейся львиной кровью. – Бились спина к спине до конца, что достойно уважения. Но хоронить тут нечего. Львов было с дюжину, на редкость крупные, кровожадные и голодные. Вон – и своих собратьев растерзали.
– Весьма и весьма крупные, – проворчал Верн, разглядывая четкий след огромной лапы.
– Да, этот вообще гигант. Я бы сказал, что эта тварь размером со «шнель-бот», но таких хищников, к счастью, не бывает. В любом случае нам с этой шайкой людоедов разумнее разминуться. Безусловно, Ланцмахт не проигрывает и самому хитроумному зверью, патроны у нас еще есть. Но пожалуй, после боя с такой стаей мы останемся абсолютно пусты по части боеприпасов, – очень верно заметил начальник штаба. – Имеет смысл обойти стороной охотничьи угодья этих тварей.
[1] Фремд (множ. фремды) – от искаженного fremd – чужой.
[2] Местная порода хищных птиц. Типичные падальщики, отличаются от земного грифа-вульгариса меньшими размерами и более благообразным (весьма относительно) экстерьером. Но так же облезлы, блохасты, взгляд неприятный, аппетит завидный. (комментарий ведущего специалиста-орнитолога Островного университета проф. Л. Б. Островитянской)
[3] Уникальная ягода, название произошло, видимо от латинского Prunus fruticosa – дикая вишня, хотя с земным аналогом имеет лишь отдаленное сходство. Более крупна, оригинальный вишенно-сливово-малиновый вкус. Хорошо идет со свежей форелью, блюдо лучше подавать охлажденным. (комментарий автора бестселлера «Правильные кухни миров» Л. О.)
Глава 14
Жуткие повороты
А путь Анн оказался дальним. Трое суток мучительной дороги: в тесноте и духоте фургона, с бесконечной тряской, с отхожим местом в виде дыры в полу, в которую не особо и попадешь. Подневольных пассажиров было семь человек: пятеро мужчин, две женщины. Все разного возраста, но больных и престарелых не имелось (разбойница опять оказалась самой неубедительной в плане здоровья и телосложения). Разговаривали мало – особого доверия не было, да и быть не могло. До фургона знакомы между собой были лишь двое – мужчины среднего возраста, явно не привыкшие к мелким житейским неприятностям. По манере поведения и отдельным проскакивающим словам опытному человеку нетрудно догадаться: в свое время оба явно окончили’инженеринг', потом работали на приличных заводских должностях. Что-то не так у них с начальством пошло, теперь оба умника внезапным поворотом судьбы совершенно раздавлены. До фургона оба были недурной такой внешности, ухоженные, – Анн таким бы мужчинам массаж сделала без особого усилия над собой. Еще на выбор имелся фермер лет сорока, этакий крепыш, в молодости служил в саперах, видимо, там левый глаз и оставил. Компанию кривому герою составлял молодой служащий Дойч-почты, этот простак уверял, что ошибка при пересылке писем произошла чисто техническая, злого умысла не было, он уже апелляцию подал, суд дело пересмотрит, непременно разберется. Вот молодой, а уже совсем мозгами двинутый. Пятым красавцем был говорливый улыбчивый человечек – около тридцати лет, бодренький, видимо, с большим опытом. Анн коллегу по разбою сразу угадала. Этот молодец: общительный, всё подшучивает, из соседей что-то полезное норовит выудить, а про себя «много и ни о чем». Все мужчины следовали с полным уважением: наручники на руках, настоящие, дорогие, со стальными деталями.
Единственной фрау, кроме отставной медицинен-сестры, оказалась молодая байджини[1] – чистокровная, с виду дойч-крови вообще ни капли, образования – полный ноль. Для столицы крайне редкий тип. Собственно, девица и не столичная была, проездом. Преступлений и проступков, похоже, за ней не числилось. Сидела молча, плакала.
Везли достаточно быстро, под конвоем еще двух повозок с охраной. Двигались на северо-запад по пустынной Нордри-Бан. Кормили дважды в день, однообразно, но почти досыта – каша, овощи, но почему-то без хлеба. Вот воды было вдосталь – свежую в ведро доливали на каждом привале. Прогулки тоже дважды в день – вокруг фургона, под нацеленными арбалетами и воплями «только дернитесь!». Имелся в охране образцовый истерик, прямо хоть в Дойч-клинике его демонстрируй учащимся на медицинен. Охрана была солдатская, но сплошь халь-дойчи из «эсэс», только один сопровождающий из «гесты». Подконвойных не били, провинившихся просто сковывали по рукам-ногам, и весь день везли обездвиженными. В первый день обоих «инженернгов» воспитали, потом случайно фермер на прогулке не туда шагнул. Остальные пассажиры сделали разумные выводы: любое движение вне фургона – только по разрешению.
На первой прогулке Анн догадалась, в чем главный проступок смуглой байджини – красива девка была просто необыкновенно. Тугая грудь, талия – тоньше и не бывает, густые длинные кудри, что против всяких правил имперских приличий. Собственно, эта вопиющая смуглость кожи, черные и блестящие, категорически противоречащие дойч-стандарту глаза, отсутствие цивилизованного воспитания и образования – всё дразнящее и соблазнительное до высшей степени гармонии. В глубочайшем захолустье девку отловили, видимо, даже за границами Эстерштайна. Дикий человек. «Эсэсов» это ничуть не смущало, уводили девчонку за соседний фургон, привал у бедняжки был неизменно насыщенный, чего уж говорить…
Анн готовилась разделить те невеселые развлечения, все же одной девчонки на восемь крепких охранных рыл мало. Но обошлось, хотя коросту с губы поневоле пришлось снять, слишком уж хлопотно оказалось ее «удерживать». Не востребовали мелкую разбойницу, видимо, смуглость другой подконвойной особы охрану уж очень увлекла – экзотика для тыловых «эсэсов».
С замученной девчонкой разбойница делилась одеялом. Ночами в фургоне было прохладно, даже несмотря на тесноту. К тому же одеяло служило символической защитой в определенные физиологические моменты. Анн считала, что приличия нужно блюсти, хотя бы для того, чтобы в нужный момент их отбросить и свободы полноценно вдохнуть. В общем, в меру сил помогали друг другу с красоткой-бедняжкой. Опытная медицинен-сестра несколько женских советов нашептала, чуть легче юной бейджини будет пережить те привалы-остановки.
А время поразмыслить имелось. Первое время Анн слушала, пыталась разгадать, кто что знает, и нет ли «подсадного»? Довольно быстро обнаружила, что попутчики происходящее еще меньше ее понимают. Ну, кроме «коллеги», конечно, но разбойничек вряд ли проговорится. Остальные считали, что везут в штлаг. Глупо. Нет никаких штлагов на северо-западе, их вообще по Нордри-бан не формировали, там места глухие, опустевшие, только несколько армейских фортов, да облысевшие заброшенные лесоразработки. Еще в первые годы после Прихода в тех местах всё начисто выгрызли и выпилили – жаден до древесины был юный Эстерштайн. Теперь на пустошах никто и не бывает, кроме сторожевых патрулей из редких гарнизонов. Вроде бы еще на горных ланей там иногда охотятся, но никаких рабочих и штрафных лагерей нет, это уж точно. Анна Драй-Фир этим вопросом интересовалась, поскольку не исключала возможности под суд попасть и «загреметь».
Но получалось, что ничего не получалось, в смысле, ситуация абсолютно непонятна. Куда везут, зачем? Собственно, в штлаг заключенных и не возят – гонят пешими колонами. Кто по дороге не выдержал и околел – какие вопросы? Это наказание, а не развлечение. При необходимости добьет конвой обессилевшего, далее разденут, в списке наскоро пометят, позже придорожные фермеры голые трупы в местный крематорий отвезут (это в фермерские обязанности входит), потом безымянным пеплом землю удобрят. Этот порядок все знают, его мудрую назидательность детям еще в младших классах объясняют. Но сейчас вообще полная неизвестность. Это «инженеринги» могут про неизвестные секретные технические арлаги и штлаги выдумывать, себя утешать.
Не могла догадаться разбойница. Понятно, что ничего хорошего не ждет, не на отдых везут. Но зачем? Почему именно этих преступников отобрали, они же совершенно разные. С девкой-бейджини понятно – она только для одного развлечения годится. Мужчины в фургоне крепкие, здоровые, могут тяжелую работу выполнять. Но сама Анн-Медхен? Она, конечно, весьма многое умеет, но это внешне совершенно неочевидно, а о деталях никто и не спрашивал. Просто бродяжка без «свайса». Такие в Эстерштайне довольно редки, но ценность их… из-за такого ничтожества даже одного конвойного посылать нет смысла. Впрочем, может, конвой в большей степени неживой груз обоза охраняет? Два других фургона тяжело груженые, увязано всё тщательно, это у преступников крыша в ночной дождь как решето протекает, неодушевленный груз куда поуютнее катит. Припасы или механизмы какие-то? Вооружение? Эта догадка может что-то объяснить, но далеко не всё.
На четвертый день, ближе к вечеру, конвой остановился на горной дороге, у ручья. Пассажирам скомандовали выгрузиться, швырнули пару тряпок, приказали самим хорошенько вымыться и «уделанный» экипаж вымыть. Анн сообразила, что путешествие приближается к концу.
– Держись ко мне поближе, ты, вижу, с понятием, – шепнул «коллега», жизнерадостно возя тряпкой по половой грязи.
Анн не ответила. Во-первых, снаружи заорали, подгоняя, во-вторых, больше никаких соучастников! – они или предадут, или сами в спину при случае ударят, даже на миг не задумаются. Башка у разбойницы еще на месте, руки-ноги есть, скальпель за повязкой, пистолет на самый финальный случай – вот и вся банда. Еще Верн, конечно. Но он далеко, и вообще не разбойник, его подставлять нельзя. Эх, кончено с сыном, уже никогда не встретиться. Ладно, был бы счастлив мальчик.
Закрыли фургон, вновь покатили, явно уже ускоренно. Внутри было сыро, чистая кожа мерзла после холодного ручья. Пассажиры молчали, «коллега» поглядывал многозначительно – Анн делала вид, что не замечает. Если кому и доверять, так это холоду ручья и окружающим горам. Здесь не Хеллиш, конечно, но есть что-то общее. И вода в Нижнем колодце была вкусом со здешней схожа.
…Окрики стражи, краткий разговор, колеса застучали иначе по вымощенной мостовой. Въехали куда-то.
– Освобождай фургон! Накатались!
Спрыгивая, Анн попыталась оглядеться. Тут же толкнули, легкая преступница волчком влетела в какую-то дверь. Единственное, что успела увидеть: угол двора, часть стены. Военный форт, они по очень похожим проектам строились…
Бывших пассажиров выстроили вдоль стены. Вспыхнул яркий свет, резанул по глазам. Анн судорожно зажмурилась, с опозданием поняла – электрические лампы! За всю жизнь видела такие дважды – в операционных Дойч-клиники, когда из школы на экскурсию водили, и позже, на медицинен-практике. Дорогое изобретение, редкое. А здесь на никчемных пленников расходуют?
Ойкнула байджини – ее снова тискали, но, видимо, как-то иначе.
– Спокойнее! – приказал уверенный немолодой голос. – Интересный экземпляр. Ее не трогали? Вид нездоровый, потрепанный.
– Как можно, герр Лицман. Ехала как принцесса, – не моргнув глазом, заверил чин из конвойных «эсэсов». – Только она человеческого языка не понимает. Это же байджини, низшая раса. С западных застав прислали, там дикари совершенно дикие.
– Вижу-вижу, – обманчиво мягко согласился неведомый герр Лицман. – «Как принцесса», да, конечно. Мы это с господином оберштурмом еще обсудим. Так, а это у нас кто? Этакий силач…
Анн краем глаза видела, как престарелый лысенький тип в белом халате прощупывает печень фермеру – тот выкатил глаза, но молчал. Видимо, не особо часто после военной службы на медицинских осмотрах бывал, если вообще доводилось.
– Хорошо, очень хорошо, – одобрил герр Лицман, заглянув в рот одноглазому сельскому «гостю», и одобрительно похлопав по широкому плечу. – Не волнуйтесь господа. Прегрешения ваши остались в прошлом, у вас есть прекрасный шанс реабилитировать себя и принести пользу родному Эстерштайну. Начинается новая жизнь, все дурное позади, можете вздохнуть свободно. После предварительного осмотра отправитесь в душ, затем вам покажут места для проживания. Потом, разумеется, ужин. Распорядок дня у нас четкий, не сомневайтесь.
Он осматривал мужчин, без сомнения, весьма профессионально. Анн до разбоя специализировавшаяся пусть и на весьма узком спектре лечебных процедур, но все же медицинских, сейчас, наблюдая, понимала: внутренним органам внимание уделяет. Печень, легкие, сердце, прочее оценивает по косвенным признакам, пульс не меряет, понимает, что гости возбуждены и напуганы. Собственно внешнее состояние вновь прибывших доктора волнует мало, только красотку-байджини с некоторым интересом оценил, явно не мужеложец. А ведь это плохо. Нет, не то плохо, что не мужеложец, а что такой знающий специалист исключительно требухой гостей интересуется. Не так давно ходили среди медицинен-сестер кое-какие слухи…
…– И еще одна у нас фрау, – герр Лицман стоял перед Анн, был он повыше преступницы, но ненамного. – И зачем к нам пожаловала этакая особа? Кто такое чудо заказывал?
– Это не по заказу, – доложил конвойный чин. – Это дополнение. Два места оставались свободны, вот и подсадили. Она ненужная, без документов. Может, пристроите к делу. Правда, она пьянчужка.
– Что ж вы так, дорогая? – герр-доктор раздвинул Анн челюсти. – Алкоголь, это яд. Принимать спиртное вовсе нехорошо, прямо даже противопоказано. Хотя дыхание чистое, радужка, кожа… да почти прилично. Телосложение, животик, м-да… а она точно алкоголичка?
«Эсесман» замялся:
– Бродяга же. С мозгами совсем нехорошо, раз вздумала без дела слоняться. Это она в себя по дороге пришла. В Хамбуре гнусно выглядела, шарахались все.
– Что вы говорите? – удивился доктор. – Обычно путешествия в вашем замечательном фургоне мало кому идут на пользу. Интересный экземпляр. К сожалению, совершенно нам ненужный. А так… она ведь хорошенькая.
«Эсэсманы» – оба – еще один конвойный торчал у двери – смотрели на Анн с некоторым изумлением. Наверное, гадали, отчего это торопливое купание в ручье столь благотворно на фрау повлияло. Да, лицо другое «надето», с идиотской рожей у врачей делать нечего – этак сразу к нехорошему диагнозу приговорят.
– Чего в ней хорошенького, герр Лицман? Мелкая, бедра тощие, так себе экземпляр, – не очень уверенно сказал конвойный.
– Полагаете? – доктор пожевал губами. – Что ж, вы офицер молодой, вам виднее. Странно, что эта особа сюда вообще попала. Мне очень хочется напомнить, что у нас тут не городская свалка, не склад ненужного… материала.
– Я передам, герр Лицман, – подобрался конвойный. – Мои обязанности лишь сопроводить, прошу простить за некоторые накладки, это не наша вина.
– Да уж… неопределенно закивал врач, потрепал Анн по щеке и провозгласил: – Поздравляю с прибытием, господа. Сейчас сдадите кровь на анализ – это пустяковая процедура, но необходимая. Далее купание, отдых, ужин. Не волнуйтесь, вас удобно устроят.
Нет уж, Анн весьма волновалась. Опыт – и медицинский, и житейский, и разбойничий, и тот – глубинный, унаследованный от бабули-ведьмы – подсказывал: не случится ничего утешительного. Про одежду заботливый герр Лицман ничего не сказал, а ведь даже в штлаге №3 – как его называют, «смертном» – новичкам непременно выдают робы и сандалии. Порядок есть порядок – новая должность и новая соответствующая форма – строгий комплект. На этом порядке весь Эстерштайн держится. А здесь «мойтесь, отдыхайте, поужинать не забудьте». Ой, плохо…
И еще… от пальцев доктора пахло знакомым. Моргом от них пахло. Как-то Дед рассказывал о химии, которую при уходе за покойниками используют, но Анн все сложные названия позабыла. Но тут дело не в названиях. Нормального уютного морга здесь явно нет и быть не может. Другими делами доктор занят, врет он откровенно.
К душевой отвели, считай, без конвоя, только двое за новичками присматривали. Один крепкий «эсэс» с кинжалом и дубинкой у пояса, с ним сумрачная фрау – эта, типа медицинен-сестра, но странная, видимо, с иным образованием – пробы крови брала, словно штрудель готовила. Наверное, подруга кого-то из офицеров, то-то халат на откормленной заднице зазывно топорщится, чуть не лопается.
В душевой Анн подумала, что сейчас окончательно засыплется – загоняли по двое, раздеваться и идти с пистолетом – тут уж никакое искусство преображений не поможет. Но выкрутилась разбойница. Попросила у ненастоящей медицинен-сестры разрешения простирнуть одеяло – та презрительно усмехнулась, но глянула на вещь, оценила добротность, и кивнула. Наверняка планы на одеяльце заимела. Ну, за смертную черту одеяло с собой все равно не утянешь, на такой легендарный подвиг Анн и не претендовала. Пока мужчины мылись, постирала в раковине, аккуратно развесила на скамье под одобрительным взглядом толстой дуры.
Чистых мужчин увел еще один охранник. Девушки уже раздевались. «Эсэсман» оценил фигурку байджини, цыкнул зубом – медицинен-толстуха ожгла бесстыдника гневным взглядом. Но тут же уставилась на повязку на руке Анн:
– Это что? Нарывы? Чесотка?
– Расцарапалось. Зажило, но по ночам мерзнет. Заматываю для уюта, – простодушно пояснила преступница. – Я простирну, чистенький будет.
Толстуха закатила глаза. Ну, да, некоторые бездомные особы и понятия не имеют о санитарии и истинно стерильных бинтах.
Анн цепко ухватила байджини за руку, потащила к душевой:
– Давай, я покажу, как мыться.
Девица безвольно поволоклась следом, она действительно была дикая, даже трусиков-унте не носила. Бочком проскочили в душевую – тесную, двум людям внутри с трудом есть где развернуться, хорошо, если посетители стройные. Но дверь имеется, явно не для преступников обустраивали, приличный душ.
Байджини определенно видела, что случайная напарница свое бедро прикрывает. Пистолет, понятно, узрела в первый раз, но что это не для шутки прячется, догадывалась. «Молчи!» – знаком показала Анн. Пистолет пришлось положить в угол, прикрыть выданной для мытья тряпочкой-мочалкой и собственными унте. Соседка по мытью помалкивала, топталась под позеленевшей воронкой медного душа. Анн включила воду – о, даже слегка теплая! – пихнула дикарку под струйки. Схватив за волосы, прошептала в самое ухо:
– Знаю, ты нормальный язык-то понимаешь. Убьют нас, понятно? Выкручивайся как можешь: соси, лижи, подмахивай – лишь бы главным уродам понравиться. Может, повезет. Поняла?
