Текст книги "Паук у моря (СИ)"

Автор книги: Юрий Валин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 30 страниц)

Оправив новый наряд и «надев» уместное лицо, Анн вышла через калитку на улицу. Знала, что выглядит недурно: голубое нарядное платье (цвет, между прочим, нечастый), косынка повязана так, чтобы локоны были видны (почти по-дойчевски длинные, на пределе приличий). Почти новые ажурные чулки – эти, правда, не видны, но помогают держать нужное настроение. Запах духов, весьма ощутимый, даже чуть кружил голову. Но в целом хорошо, в смысле, вполне неузнаваема бывшая Анна Драй-Фир. Надо бы себе и имя поменять. Смысла-то нет, всё равно поймают, но было бы забавнее.

Встречные мужчины новую особу вполне оценили. Анн держала лицо почти на полную меру очарования, вообще никогда такого себе на улицах не позволяла, только морг и Дед такую видели. Тоже забавная шалость. Нет, не должны прохожие узнать. Хотя сумка может подпортить впечатление: гуляющие фрау на свидания такие сумки не берут, да и опытный человек или шпик может узнать медицинен-снаряжение, хотя на лямку сумки лента повязана, бант эффектный. Ну, с сумкой ничего не поделаешь, праздничных сумочек в конторе никто не оставлял, да их и вообще в Хамбуре редко шьют.

Анн чувствовала себя слегка пьяной. Ситуация была хуже некуда, но чего-то бояться уже поздно. Раз пока удача не изменяет, возможно, Дед прав, и преступница справится.

Мелькнула мысль, что Деда и надежного убежища в морге больше нет, вот вообще нет, но Анн живо изгнала из головы лишнее. Позже будет время. Если будет.

Красотка крайне неспешно прогулялась по Фюрер-штрассе, прошла по Фатерлянд-плац, издали приглядела себе местечко в Судном углу, безмолвно поприветствовала коллег, уже висящих на виселице, посмотрела на часы на ратуше – времени еще уйма, сдери ему башку.

Она сидела в дорогом гаштете, аккуратно пила фруктовый чай, дважды заказывала штрудель, с улыбкой уклонялась от попыток знакомств. «Увы, сегодняшним вечером я уже занята». Пришлось уйти и поменять гаштет, слишком уж много уделяли внимания.

К мосту через Дыру вышла все же излишне рановато. Гуляющих было не так много, но все парами, и одинокая (чертовски привлекательная) фрау слегка бросалась в глаза. Впрочем, к Дыре приходили на иное посмотреть. Анн тоже постояла у прутьев высокой медной решетки, глядя на бурлящую далеко внизу воду. В теснине плотины – высокой, еще додойчевской – буйно взлетала пена. Метров тридцать высоты – узкий мост вздымается крутой дугой – весьма странное сооружение. Кем строилось и для чего – давно забыто. Утверждали, что древние варвары построили гидроэлектростанцию, но построили неправильно, по совершенно ложным расчетам. После Первого Прихода инженеры-дойчи (еще те – с высочайшим образованием Старого мира) потратили уйму времени и усилий в попытках воскресить электростанцию, но так и не смогли приспособить устаревшее сооружение к современным и актуальным нуждам колонии. Ну, или наоборот: идея древних строителей оказалась неразгаданной незваными высокомерными наследниками. Лично Анн склонялась к последней, строго запретной, трактовке событий. Вот если вспомнить последнюю гостью-дойч: чего она, дура, разгадать-то может? Ума как у тараканихи, пусть и длинноволосой. У, сучка долговязая!

Анн спустилась по крутому мосту вдоль решетки. Ограду поставили не так давно, лет пятнадцать назад – уж слишком часто эстерштайнцы вздумали сигать в бурлящую и сулящую мгновенный конец бездну. Самоубийство – скучный способ завершить жизнь, всегда же можно как-то интереснее: с убийствами, погонями, почетом и хлоркой казни Судного угла.

Мост-плотина и Длинный остров с давно заброшенными, совершенно негодными для человеческого обитания строениями, остались за спиной. Наступал момент для окончательного решения: улица заканчивалась, далее торчал лишь известный гаштет «Асс-гросс», где любили собираться любители острых ощущений, за ним начиналась дорога через Хеллиш-Плац, там стоял последний городской пост стражи. Ближе подходить нельзя, тогда точно приметят. Анн, уловив момент, нырнула на тропку, уводящую за развалины. Вообще-то сюда прохожие гадить сворачивали, так что пришлось уйти дальше и там затаиться.

Беглая преступница сделала несколько глотков из бутылки с фруктовой водой, свой мизерный запас съестного трогать не стала – там, сдери ему башку, почти и нет ничего. Начинало смеркаться, от реки ощутимо тянуло холодом. На Новом мосту уже зажигались огни – праздничный же вечер. Чуть попозже загорелись огни и над дверями «Асс-гросс», совсем уж последним зажегся огонь на заставе. Всё: до рассвета закрыта дорога сквозь Хеллиш-Плац.

Анн завязала сумку, размышляя, как же оно получилось: вчера был дом, планы на будущее и ремонт, сегодня – никаких планов и два покойника за спиной. Сын сгинул. И Деда с Меморием больше нет. Только скальпель, спрятанный под бинтом на запястье, сумка с ценным, но сейчас малонужным добром, слезы и наползающая жуткая ночь.

Мысли были несправедливыми. Дед оставался где-то рядом. Это же Дед – он насовсем провалиться никак не мог. Странно с этим вышло, но размышлять сейчас о подобном событии нельзя. Да и позже гадать будет бесполезно. Вот то, о чем Дед напоследок сказал, о чем предупредил, в памяти намертво застряло. Собственно, Анн и была здесь – у Хеллиша – благодаря тем советам. Неизвестно что из этого выйдет, но без подсказок оставалось только в Дыру прыгнуть-упасть. Что было бы вполне логично и даже естественно, если бы не было на свете Верна. Да и вообще интерес к жизни у Анн оставался, поскольку она с детства умела злиться и имела хорошую память. А то весь мир вдруг взял и враз насел на невинную женщину, сдери тому миру башку. Нет-нет, не всё еще кончилось, погодите. Дед знал, что к нему ходит девушка цепкая и упрямая, вот и вчера хрипел-посмеивался.

Беда была в том, что слова Деда помнились весьма смутно. Советы он давал, (теперь-то понятно, что это были именно советы, причем важнейшие) когда Анн было слишком хорошо – от шнапса, и от того, что делал Дед. Наверное, так неслучайно получилось – не хотел советчик, чтобы сразу пугалась и ужасалась. Всё, нужно бросать игры со шнапсом и затуманенной головой. Иные игры – пусть теперь они и будут редкими-редкими – Анн бросать пока была не готова. Должно же что-то радовать порядком пожившую на свете девушку?

Анн сдержала вздох. Пришло время всерьез пугаться и ужасаться, дальше уж откладывать некуда. С другой стороны, денек и так выдался жутким, намного хуже уже вряд ли будет. И насчет игр либе-либе тоже… ближайшее будущее вряд ли без них обойдется, хотя иной раз либе-либе бывает просто отвратительным, уж медицинен-сестре об этом-то не знать… При необходимости придется отнестись с пониманием, и как ее… с иронией. Если удастся.

Ближайшая вершина Хеллиша возвышалась вполовину неба, в темноте зияющие провалы галерей, казалось, чуть шевелятся и уже на пробу пожевывают гостью. Ладно, будем надеяться, что хотя бы триппера там – внутри – нет, иные ужасы скалы предпочитают.

Нащупывая ногам стебли цепких травяных кустиков – здесь, у подножья, они еще росли – Анн взобралась на первый подъем. Пока можно двигаться напрямую, наугад. Дальше «перед тобой будет одинокий малый „зуб“, обогнешь его слева, шагаешь по направлению к морю, там почти по ровному путь тянется. Чрез две сотни шагов ищешь тропинку по правую руку. Она поведет выше…»

Откуда Дед всё это мог знать? Он же отродясь Меморий не покидал. В смысле, отродясь-то может и покидал, но вот сколько лет Анн в столице прожила, так Дед всегда был на месте – в крематории или рядом. Но явно знал, о чем говорил.

Тропку Анн пропустила, с опозданием осознав, затопталась, вернулась. Разглядеть проход было немыслимо: огни у мостов давно скрылись за скалами, здесь светил лишь изменчивый свет лун, да еще они в глаза светят, от моря подмигивают, чего тут разглядишь-то, донервет⁈ Но тропка, видимо, все же была – беглянка почти ощупью прошла мимо огромного провала (не дверь, а целые воротища в глубину скалы), справа откос почти ощутимо навалился, угрожая толкнуть вниз. Видимо, пора?

Анн остановилась и прошептала:

– Я здесь не чужая. Я многие годы рядом жила, дурного не желала. Я хорошая соседка. Пустите пожалуйста, мне очень надо.

Что именно нужно говорить, Дед не подсказывал. «Поприветствовать искренне», угу. Это ночью, во тьме, когда только ветер в спину и дышит. Услышь кто, живо в психушке Дойч-Клиник окажешься, там безумное отделение самое крупное из всех городских лечебных. Но сказать нужно обязательно вслух. И не вздумать «Хеллишем» обзывать, скалы и галереи этого чуждого имени не любят.

Ничего не изменилось – никто не возник из ближайшей арки, не взмахнул темными огромными крылами. Тихо, только твердь под ногами и по сторонам чуть-чуть светится – это у Хе… у здешних скал такая порода: днем кажется тускловатой, а ночью наоборот. Но самой Анн слегка полегчало. Наверное, оттого, что сделала то, что большущие внутренние сомнения вызывало.

Беглянка двигалась по склону-террасе, постепенно поднимаясь. Теперь вершины были и слева и справа, заслоняли уже почти всё небо, казалось, высота уже немыслимая, только она почему-то отнюдь не звездной, а всё более каменной становится, вот-вот над головой сомкнется. Вообще больших высот Анн никогда не любила. Мир должен иметь частые и пологие нормальные возвышенности, вот как в Холмах. А всякие пики, взлеты и провалы – то для блохастых ястребов и иных поганых хищников.

– Извиняюсь, видимо, я что-то не то думаю, – прошептала Анн в темноту. – Это с непривычки. Я среди цизелей выросла, мы с ними откровенно трусоваты кровью и характером.

Скалы не ответили, иного ожидать было бы и странно. Сейчас вершины, уступы и террасы казались гораздо просторнее, чем днем, когда дорогой внизу проезжаешь и оттуда смотришь. Понятно, что гостья здесь даже не цизель, а вовсе букашка неощутимая.

«Оно и к лучшему» – подумала Анн. «Я вообще девушка скромная, мне всю жизнь и нужно-то было: глоток шнапса, горсточка серебра, да чтобы сын не терялся. Хватит с меня внимания занятых людей, визитов благородных баб и ищеек, чтоб им башку…»

Сумка на боку совсем уж потяжелела, ноги заплетались, хотелось пить, но на душе было довольно легко. Подумалось, что все самое плохое позади, от «гесты» уйти удалось, с остальным помучаемся и как-нибудь справимся. Или не справимся – вон, вокруг тысячи окон и дверей, кто-то жил, строил, ходил и бегал, а потом бесследно сгинул. Поскольку не справился. Это жизнь, она такая. Остались здесь только случайные гости, да соседи, сами без дома оказавшиеся, еще тут встречается немного демонов, людоедов, волчьих оборотней, крылатых вампиров, бродяг и грабителей.

Сказки всё, кроме последнего. От вампиров и оборотней дойчи в первые годы своего Прихода тщательнейшим образом поизбавились. Вот это дойчи умели: облавы, выслеживания, прочесывания, тщательно выгоняли тварей под пули и острую сталь. Всех, до самого последнего монстра извели. Тогда еще имелись мощные лампы-прожектора, патронов было бессчетно, и эти… аэропланные самолеты еще летали. «Серия безупречно четких военных операций, навсегда обезопасивших территорию Эстерштайна», как гордо рассказывают учебники. Вот Дед про те времена рассказывать не любил, но иногда упоминал. Дерьмовенькие, конечно, времена были.

Тут Анн учуяла запахи – сначала легкий дымок, потом более очевидный запашок – как раз дерьма. В смысле, человеческих экскрементов, медицинен-сестра, пусть и бывшая, от правильной терминологии отказываться не имеет права.

Наконец-то! Хеллиш беглянку уже не особо пугал, но бесконечно бродить среди скал не особенно хотелось. Этак уже и на вершину к Поганому Маяку взберешься, а зачем оно нужно? Человек должен рядом с людьми существовать, это хоть и не очень приятно, но выгодно. Даже если людишки – бандиты и бродяги. Пора привыкнуть к мысли, что и сама такая.

Анн постаралась действовать без спешки, разумно и осмысленно. Лишнее из сумки вынуть и припрятать, приметы тайника запомнить – местные обитатели эти камни и переходы отлично знают, запросто могут догадаться и отыскать. Но чем Хеллиш особенно хорош – для кладов здесь мест хватает.

Хорошо. Беглянка оправила платье, глянула в сторону окон отдаленной галереи. Если присмотреться, видны отсветы пламени костра. Разложили огонь подальше от провалов окон-дверей, но не особо опасаются. Что тоже хорошо. Раз местные обитатели гадят рядом с тропой и костры жгут, следовательно, рейды солдат и «гесты» местным обитателям не очень-то докучают. Не то чтобы Анн тут надолго обживаться собиралась, но пусть поспокойнее будет, пока знакомство наладится. Беглянка поморщилась и надела лицо «попроще-постарше». С лицом тут, конечно, не угадаешь – какая рожа сейчас выгоднее, совершенно непонятно, возможно, позже и переигрывать придется, но с этим нужно поаккуратнее.

Иллюзий беглая медицинен-сестра не испытывала. Шла к грабителям и бродягам, взаимоотношения будут соответствующие. Но, как ухмыльнулся Дед, «переживешь, ты умная, не в холеном Хейнате родилась, может, еще и развлечешься». Это он утешал, конечно. Когда по кругу пускают, да дерут во все дырки, такой счастливый случай уж на самую большую любительницу развлечение. Да еще со шнапсом явно не обломится – тут его заведомо мало, да и пить в такой компании даже пьянчужка-Анн накрепко воздержится. Хотя, может и придется пьянствовать, заранее не предскажешь. Но голову терять точно нельзя. Хеллиш (который вовсе не Хеллиш) к спокойным гостьям благоволит, не к заведомо нервным потаскушкам.

Анн еще раз «проверила» себя и двинулась к огню.

Шуметь пришлось усиленно – на высоте за провалом окна болтали и хохотали, не особо громко, но явно без опасений. Вот, сдери им башку, могли бы и встретить гостью, тут поди разберись, где к ним проход, еще не хватало ногу в темноте сломать.

Анн нашла камень, запустила вверх – стукнул о край окна-дыры.

– Э, это еще кто? – отчетливо удивились внутри. – Эне нашелся, что ли? Что-то поздновато идет. Глянь кто там…

Высунулась смутное пятно головы.

– Добрый вечер, – сказала Анн. – Не встретите? Дело есть.

– Баба! – ахнул смутный силуэт юным, мальчишечьим голосом.

– Что «баба»⁈ – встрепенулись внутри.

Сопровождали гостью аж вдвоем – оказалось, подъем прост, только ведет не напрямую, а уже внутри скалы. Анн пару раз споткнулась на неудобных ступеньках, поддержали, но за задницу пока не лапали.

После крутых ступеней проход галереи взметнулся вверх, разделился на три коридора, но углубляться, понятно, не пришлось – костерок горел почти у лестницы, здесь же торчали, видимо, и все местные обитатели. Четверо, если вместе с провожатыми. Пустяки, пережить можно.

– Ух ты! – восхитился здоровенный бородач, явно не последняя фигура в бандитском квартете. – Ты как нас нашла, красавица?

– Подсказали, – Анн без стеснения озиралась.

– Это еще кто вдруг подсказал?

– Дед на рынке. Раньше этот старый хряк в «гесте» служил, сейчас пирожками с плесенью и баддругом, траченным мышами, приторговывает.

– Шутишь, – неопределенно отметил худосочный бандит, так и не поднявшийся от костра.

– Что мне, дуре, еще остается? – довольно прямолинейно поинтересовалась Анн. – Если кратко: засыпалась я, пришлось в бега пускаться. Полиция прямо на хвосте повисла, едва я увернулась. Тропу подсказали знающие люди. Вообще мне не к вам, мне к Юргену нужно.

– Во возмечтала! – засмеялся юнец. – К Юргену все хотят. Только от него сюда уж давно и не приходит никто.

На болтуна зыркнули – мигом заткнулся.

– Господа, я женщина простая, – сказала Анн. – Положеньице тут тоже не особо сложное. Раз я дорогу нашла, значит, не полицией или «гестой» заслана. Те бы сами явились, чего им игры играть. Так что не шпионка, верно? Пустите пожить до прихода людей от Юргена. Я безвредная.

– Чем докажешь? – спросил кудлатенький проводник.

– Что именно? – сумрачно уточнила Анн. – Что мне к Юргену надо? Или что я не опасная? Или что не шпионка? А к вам сюда частенько фрау шпионками засылают?

– Нет, ты первая будешь, – ухмыльнулся Здоровяк. – А ничего так, бойкая, хотя и тощая. Только что нам выгоды тебя кормить?

– Не надо меня кормить, я сама ем, – заверила гостья. – А польза от меня будет. Я Медхеншуле закончила – личная прислуга, вполне обучена. Одежду стирать-чинить, жрать сготовить, подлечить что из болезней. У отставного полковника служила, опыт имею. Внакладе не останетесь.

– Дело-то хорошее, – заметил Тихий от костра. – Личной прислуги у нас еще не бывало. Но тут не Хамбур. Тут лепешка тянетподороже любых ночных утех того полковника.

– Денег немного имею, слегка прокормиться смогу, – сказала Анн. – Не очень сытно, но все же. В город-то кто-то из вас ходит? Мне появляться нельзя, ищут.

– Ходим. Чего же не ходить? – пробормотал Кудлатенький. – А ты чего натворила-то?

– Ерунда. Меня бесчестно оболгали, – вздохнула беглянка.

– Нас тут всех, это вот, бесчестно… – хохотнул Здоровяк. – Чего уж скромничать, давай, соври что-нибудь.

– Да к чему мне врать таким понимающим господам? Служила, старалась. А хозяин, удод кривоногий, меня на ферму на год раньше срока отправить решил. А еще года два назад уж как нахваливал, уж как обещал. Кастрат брехливый! Ну, я решила – раз на ферму, так не с пустыми руками. Придумала прибрать кое-что. Но рассчитала дела по времени не совсем верно, – неохотно призналась Анн. – Почти схватили, в окно чудом прыгнула. Вон – руку чуть не сломала. Хорошо, что в городе полиции не до меня было, смогла уйти.

– А что там в городе стряслось? – заинтересовался Тихий.

– Говорят, Меморий рухнул. Весь, прямо с крематорием, трубой и покойниками. Сама-то я не видела. Но весь город в один голос говорит.

– Да как это может быть? Он же здоровенный! – взволновался Кудлатенький.

Обитатели галереи заговорили о происшествии, Анн дополнила описание события некоторыми подробностями «в пересказе».

– Странный случай. Похоже, в этом не врешь, – задумчиво сказал Тихий. – В остальном… я бы тебя сейчас и прирезал. Оно разумнее будет.

– Да за что⁈ – Анн попятилась. – Боитесь, что тайком в котел вам нассу? Или глотки перережу? Чего от меня вреда? Где это видано, простых фрау беспричинно резать⁈

– Неочевидный вред – он самый вредный, – назидательно сообщил Тихий, поигрывая коротким ножом, непонятно откуда появившимся в руке. – Хотя интересно, что у тебя на уме. У нас тут развлечений маловато. Проверить бы тебя надо.

– Я первый проверю, – заверил Здоровяк, взглядом знатока оценивая маленькую гостью.

Кудлатенький, разглядывавший заднюю часть миловидной воровки, неуверенно засопел.

– Тебе отдать, что ли? – изумился Здоровяк. – Что возомнил, убогий?

– Ты не спеши, не спеши делить, – тихо намекнул сидящий у костра, поигрывая ножом.

Здоровяк с еще большим изумлением воззрился на него:

– Тебе-то она куда? Ты же и получше видал, а?

– Мне не ее окорочка интересны, там и взглянуть-то не на что, – сказал Тихий. – Но она интересная. И про тропу знает, и себе на уме. А это, дружок, важно. Может, я ее тоже захочу. Проверю, а дальше поглядим.

– Господа, я женщина опытная, честная, всё понимаю, – заверила Анн. – Только давайте без ножей и спешки. Девушке покровитель всегда нужен, кто спорит. Вы решите неспешно, обсудите. А пока дайте фрау отдохнуть и поспать. С меня, такой уставшей, в любом деле никакого проку, оно же понятно.

– Ох, точно тонкие игры играешь, – вздохнул Тихий. – Хотя спешить не будем, это верно. Ложись, спи. Одеяло-то свое есть?

– Откуда? С одеялом в окно не прыгают.

– У нас найдется. Только уж не очень-то полковничье, – засмеялся Молодой. – Прорех и блох наполовину.

– Переживу.

– Пока переживешь, – согласился Тихий. – Тебя как называть-то, а, мелкая красавица?

– Так Медхен и называете. Школу-то я точно закончила, можете хоть и не верить.

– Отчего же, в школу верим. И кличка годная, имена тут нам лишние. Ты ложись-ложись, не стесняйся. До утра не тронем. Одеяло тебе вот он даст, он добрый. А ты нам сумку оставь. Ну, пока не растеряла пожитки, мы сохраним, не пропадет.

– Шаль возьму. А денежки в сумке – то на прокорм, – напомнила Анн, чувствуя, как слабеют от долгого напряжения ноги.

Всё шло по плану. Если в такие дни планы вообще бывают. Осмотримся, решим, кого и как тут лечить.

Глава 9
Берег дезертиров

Как истинный солдат, Верн был готов умереть, желательно честно и достойно. Не очень-то хотелось с этим спешить, но раз надо, так надо. Но сейчас всё шло совершенно не по плану.

Его снова жестоко вывернуло – до жгучей боли в пищеводе, до клацанья зубов. Судорожная горечь прорезала насквозь – «сдохну, прямо сейчас сдохну», уже не в первый раз понял обер-фенрих. Но не сдох, и смог сдвинуться на десяток сантиметров, поскольку тыкаться мордой в забрызганный рвотой песок не хотелось даже в эту смертную минуту.

Блевать начал, как только пришел в сознание – вернее, не в сознание, а вот в это вот – кошмарное – состояние. Рядом стонали, что-то бормотали, доносились звуки выворачивающихся желудков, и это заставляло скрутиться нутро в очередной раз, Верн судорожно выблевывал сам, и так шло по кругу, вечно и бесконечно. Нет, не вечно, и до рвоты что-то гадкое было.

Соображал Верн так себе. Мыслей хватало на «умираю» и «только не мордой в гадость».

Он прополз еще полшага и уткнулся макушкой в камень. Всё, здесь и умирать придется.

– Если я еще жив, то возможно, выживу и в дальнейшем, – отчетливо простонал где-то за спиной Вольц и вновь кашлянул. – Верн, Фетте? Вы живы?

– Я еще жив, – хотел признаться Верн, но вместо слов получился еще один приступ пустой и жесткой рвоты.

– Понятно, – констатировал Вольц. – Наш дружище Верн жив, но плох. Фетте? Господа нижние чины? Ох…

Фенрих Вольц издал череду кашляющих звуков, стих.

Верн лежал неподвижно. В тишине было лучше, любой относительно громкий звук пронизывал болью еще и голову. Сама голова была на месте, раз болела, но в ней уныло и тягуче, этакими ритмичными наплывами, шуршала безнадежная боль.

– Итак, неужели мы остались одни? – донесся сдавленный, но неукротимый голос Вольца.

– Не совсем, – болезненным громом разнесся внезапный четкий голос. – Ваш Фетте еще жив. Но плох. И я еще есть.

Верн со второй попытки перенес тяжесть на локоть и смог взглянуть. В глазах плыло и туманилось, но что-то они различали.

…Этот… как его… Немме. Сидит на патронном сундуке, длинный «маузер» пристроен поперек колен, стрелковая маска сдвинута на лысину, венчик жидких рыжих прядей прилип ко лбу. Похоже, слегка навеселе, но отвратительно вертикален и относительно бодр.

– Хорошо, – прохрипел Вольц. – Раз вы здесь и способны говорить, докладывайте. Я ничего не вижу. Ослеп. Что с остальными солдатами? Что с Фетте? Проверяли ли вы часового?

– Нет, – кратко сказал Немме и хлебнул из бутылки «Черного сапога».

– Что «нет»⁈ – возмутился Вольц, был вынужден прерваться на серию пустых конвульсий, прокашлялся и приказал: – Доложите, как положено! И прекратите надираться! Я не вижу, но чувствую запах шнапса.

– Не надираюсь, а полощу рот, – сообщил ученый консультант, сплевывая на песок. – У сегодняшней блевоты, знаете ли, крайне неприятный привкус. В остальном чистое «нет»: ваших солдат нет в лагере, ваш Фетте лежит без сознания, а часового я не проверял.

– Почему? – поинтересовался Вольц, пытаясь встать на четвереньки и слепо поводя головой. – Проверка часового – первейшая обязанность старшего по званию. Старшего из лиц, сохранивших боеспособность, разумеется.

– Львы, – сообщил Немме. – Подходили вплотную. Один прямо со скалы в лагерь заглядывал. Я сторожу, отпугиваю. Хотя, если размышлять логически, зверей больше настораживает вонь рвотных масс. Винтовку я вскидывал – не реагируют.

– Что ж, с этим понятно, – Вольц ощупью утер нити желчи, свисающие с подбородка. – Личный состав?

– Полагаю, они дружно дезертировали. Еще до прихода львов, – предположил ученый специалист. – Мне кажется, рейд к тому идиотскому озеру солдат не особенно вдохновлял.

– Не исключено, – признал Вольц. – Ох, если бы я не ослеп, они бы у меня.… С этим потом. Фетте?

– Плох ваш парень, – сказал Немме и вновь прополоскал рот, приложившись к горлышку. – Синий и едва дышит. Я сделал все что мог, влил в него почти ведро, но, увы. Бесполезно.

– Это мы еще посмотрим! – грозно прохрипел Вольц.

– Упорные вы, господа офицерики, как тот цизель в период случки, – вздохнул Немме и поднял бутылку.

– Поставь «сапог»! – выдавил из себя (на этот раз слова) Верн. – Подай мне копье. Я приказываю, я командир!

– Боже мой, копье-то тебе зачем? – вздохнул научный консультант, но встал и забрал из офицерской пирамиды один из пи-лумов.

Верн ухватился за древко, опер в песок, перехватил повыше, и смог подняться на колени. Знакомое ощущение древка оружия добавило сил и уверенности. В одном из рейдов раненый в голень курсант Верн Халлт вот этак ковылял километров двадцать. Тогда тоже было трудно. Но для солдата бывает лишь или «трудно», или «смерть».

Ладонь добралась до длинного наконечника копья, Верн понял, что стоит на ногах. Хотя и согнувшись.

– Восхищаете целеустремленностью, – сказал Немме. – Помочь?

– Обойдусь, – заверил сквозь зубы Верн. – Вода еще есть?

– Нет, я влил в вас все, что успел принести, – пояснил ученый. – Сейчас до ручья не дойти. Слишком опасно. Львы где-то там и рычали.

– Вы уверены? Львы могли уйти.

– Ламы их чуют.

Верн попытался посмотреть на животных: песок, скала, под которой сбились в плотную кучу ламы, всё покачивалось. Только на копье и можно было положиться. И на чутье лам – молчат, замерли, ни звука, словно их тут и нет. Хищник рядом, это точно.

– Плохо дело? – уточнил сумевший сесть Вольц. – Ты сам-то что-то видишь?

– Вполне. Плывет, но глаза видят. У тебя тоже пройдет. Это отравление. Я тебе помогу, но сначала займусь Фетте.

– Это правильно. Приступай безотлагательно, – слепо поводящий головой Вольц был сам на себя не похож. Вообще сущий мальчишка с виду.

Верн и копье доковыляли до лежащего на одеяле Фетте – тот скрючился на боку, на безжизненном лице проступила отчетливая синева.

– Чем тут можно помочь? – негромко спросил Немме. – За ужином он съел две порции, это многовато. На вас должно было хватить и одной.

– Но не хватило. Он выдержит. Я его знаю, он крепкий парень. Промываем.

– Чем?

– Вот это, шипящее, тоже вода, – указал за спину Верн.

– Шипящее? А море! Но морской водой…

– Выбора нет. Несите воду. И присматривайте за скалами. Кстати, Немме, вы стрелять-то умеете?

– Я опустившийся пьянчуга и невозможный глупец. Но не безрукий идиот, – сказал Немме, поднимая с песка ведро.

– Это про «большой маузер» был вопрос, так-то вы дойч, понятно, что с огнестрелом знакомы, – пробормотал Верн, опускаясь на колени у почти бездыханного тела…

Вообще это шло сложно. Главным образом из-за отсутствия уверенности в правильности лечебных действий. Лекции по медицине в училище были не очень-то полными и больше проясняли про колото-резаные ранения. Когда-то про отравления рассказывала мама – кратко, но, как всегда, весьма доходчиво. Наверное, что-то предчувствовала. Ну, и названия неширокого, но проверенного списка походных лекарств Верн заучил накрепко.

До лекарств влили три ведра воды. Немного с песком, но вряд ли примесь могла повредить, скорее, даже получше прочистит. Верн вливал воду в бесчувственный рот, глубоко погружал пальцы, разжимая зубы, и направляя носик кофейника. По большей части действовать приходилось интуитивно, вот совершенно не так правильную помощь оказывают, специальная кишка нужна и прочее. К тому же самозваный медик и сам туго соображал. Отвлекаться было никак нельзя. Краем уха Верн слышал, как орет научный консультант, отпугивая вновь и вновь появляющегося на скале любопытного льва, консультанту вторил Вольц – только и могущий, что слабо кричать. Всё это было не важно, влить воду, не дать задохнуться, повернуть животом к себе на колено, безжалостно выжать воду, взять новый кофейник с морской смесью… слабые всхлипы бесчувственного нутра Фетте, извергающиеся потоки уже почти чистой воды.

– Да сдери тебе башку! – зарычал Верн, выдергивая из пасти умирающего пальцы. Не такой уж умирающий – чуть пальцы не откусил. Человеческий организм полон скрытых резервов и острых зубов, чтоб ему…

Фетте смотрел – довольно бессмысленно, но вполне определенно смотрел – глаза открылись.

– Теперь вот это выпил, живо! – скомандовал Верн, торопливо разводя в кружке десять капель «анти-ядовой» настойки.

– Вфеээ…

– Понятно, что соленая и гадость. Глотай до капли!

В сущности, с бессильными, но сознательными пациентами намного приятнее работать.

Верн доплелся до сидящего с «курц-курцем» в руках Вольца.

– Это еще зачем? В меня не вздумай пальнуть.

– Я слегка вижу, – похвастал друг. – И льва угадал. Он, мерзавец, практически к нашему продуктовому складу подобрался. У них отличный нюх.

– Не отвлекайся, – Верн наполнял из ведра кофейник. – Пусть ученый стреляет.

– Он пытался. Три осечки.

– Четыре, – поправил Немме, ставя рядом очередное ведро с морской водой. – Стоит мне повернуться к морю, как твари смелеют. Они тут некрупные, но наглые. Полагаю, малоизвестная у нас в Хамбуре порода, вроде высокогорной.

– Одну осечку я прослушал, – пробормотал Вольц. – Отравление дурно воздействует и на слух. Слушай, может не надо вливать в меня вот это всё? Мне же очевидно легче.

– Пей! Это приказ!

Вольц пил, давился, блевал, ругался, снова пил. Потом влил в себя полкружки лекарственного раствора и угрюмо затих. Зрение начальника штаба восстанавливаться не спешило.

Медик с тоской сел напротив полного ведра. Нужно промыть и себя. Видимо, это бессмысленно, но необходимо. Хотя бы в качестве дисциплинарного взыскания. Как ни оправдывайся, но отряд разгромлен.

– Лев! – рявкнул оживший Вольц. – Рядом, слева! Крадется!

Верн бросил кружку и схватил оружие. Перепуганно «ыкнул» черномордый лам…

– Стойте! Это не лев! – завопил Немме.

– Это я! Я! – умирающе застонали из-за камней.

На песок выползал фельдфебель Цвай-Цвай.

– Так, у нас пополнение, – молвил Вольц, глядя поверх цели, но многозначительно поигрывая «курцем». – Как объясните свое отсутствие и свое появление?

– Никак не объясню, – простонал фельдфебель, обессилено приваливаясь к камню. – Ночью мне стало ужасно плохо: несло желудком и тошнило. Я пошел за камни, присел… дальше не помню. Очнулся – ужасно болит голова, и вы кричите. Похоже, ночью меня крепко двинули по затылку.

Верн кивнул ученому специалисту, тот, не выпуская винтовку, подошел к блудному фельдфебелю, осмотрел:

– Ссадина на задней части головы. Кость не пробита.

– Проломить фельдфебельскую кость способен далеко не каждый, – веско отметил Вольц. – Посидите минутку, Цвай, наберитесь сил. Сейчас вам идти за водой. Под охраной господина ученого, разумеется.