Текст книги "Паук у моря (СИ)"
Автор книги: Юрий Валин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 30 страниц)
– О, вы меня серьезно обнадежили! – возликовал ученый. – Сопливые недоумки.
– Заткнись, плешивый пьянчуга!
Рейдовая жизнь вошла в свою колею. Пара выставленных часовых бдила, остальные занимались подготовкой к завтрашнему переходу, обустройством лагеря и прочими дежурными делами. Вопрос с водой решился просто – шагах в пятидесяти обнаружился ручей, даже два. Верн там поил лам и осматривал им ноги.
– Вообще это не твое дело, – неуверенно сказал Вольц. – Ты подрываешь авторитет старшего командира отряда. У нас обязан быть штатный погонщик и укладчик вьюков.
– Кто бы стал возражать. Назначь сведущего человека. Или помоги мне придержать этого черноносого.
– По сути, ты прав – признал Вольц, удерживая повод своевольного крупного лама с широким пятном на морде. – Погонщика нам не дали. и ты самый сведущий в этом деле человек. Но это неправильно. Пойдут слухи, что ты выслужился из погонщиков, и теперь будешь лупить подчиненных, как истинных скотов. Но и это не главное. Хуже, что я вообще не понимаю, когда ты успел так навостриться в обращении с ламами. Это не офицерское дело. У нас и было-то всего три ознакомительных занятия по вьючному делу. Я, кстати, тогда два раза был на дежурстве и закономерно почти ничего не знаю.
– Кстати, я тоже тогда был на дежурстве, – проворчал Верн. – Причем, вместе с тобой. Просто мне приятно находиться рядом с этими тварями. Они не очень злопамятные и ворчат только желудками. Мы их злостно недокармливаем. И да, лупить лам бесполезно. Они или идут с тобой, или не идут. Мне об этом рассказывали, да мы и сами в прошлом рейде наблюдали, просто ты был занят с лейтенантом казуистикой оформления потерь. Слушай, а давай я передам тебе командование рейдом и займусь транспортом? Это сейчас не менее важно.
– Нет, так не пойдет. Ты не имеешь права передавать командование без уважительной причины, вроде смерти или тяжелого ранения. И вообще должность начальника штаба меня вполне удовлетворяет, – мужественно заверил Вольц. – Тем более, мы все равно принимаем общие решения. Кстати, дружище Фетте проявил себя сущим молодцом во время шторма. Я был совершенно повержен, даже вспоминать ужасно. Вообще это обидно: почему вы переносите качку лучше? Казалось бы, я не лишен силы воли, и…
– Причем тут сила воли? Это всего лишь особенность организма. Лично у меня так и вообще скрытая. Наверное, в нас с Фетте просто большая доля крови феаков.
– Доля крови? Мы в одинаковой степени дойчи, это подтверждено документально.
– Не в дойчах дело. Некогда феаки считались отчаяннейшими мореходами, – пояснил Верн. – Потом все разительно изменилось. Если допустить, что часть морской магии остается в крови, всё вполне объяснимо.
– Что за предрассудки⁈ И откуда ты знаешь о феаках-мореходах? В учебнике не упомянуто ничего подобного, – подозрительно прищурился Вольц.
– Это из сказок. Возможно, я ошибаюсь. Мы выступаем на рассвете?
– Действуем строго согласно рейдовому наставлению, ибо походное наставление – уж точно не сказки. Подъем, рассвет – принятие личным составом утренней кружки кофе – при наступлении устойчивой видимости свыше пятидесяти шагов – выдвижение головного дозора.
– Отлично. Пора бы и поужинать. Отводим лам к лагерю.
Господа офицеры и четвероногие военнослужащие рейдового отряда вернулись к палаткам. Костер горел, похлебка варилась, специалист-ботаник вдумчиво смотрел в замусоленную книгу – служба шла по распорядку.
Офицеры получили по миске обжигающего наваристого супа, уселись вокруг удобного камня-стола.
– Служба и берег не так плохи! – объявил успевший провести смену постов Фетте. – Никаких следов тресго, только дерьмо, да и то в виде помета мелкого зверья. Всё складывается удачно, ибо Ланцмахт непобедим!
– Вы не понимаете, где именно вы оказались, – предрек Немме, с отвращением глядя на содержимое своей миски. – Разве к походному ужину не полагается полкружки шнапса?
Исходя из должности «научный специалист», Немме, безусловно, причислялся к командному составу, и фенрихи знали, что с его присутствием за ужином придется мириться.
– Шнапс только после боя, причем боя, официально зарегистрированного записью в ЖБП[4], – напомнил Вольц. – Насчет «где оказались»… мы оказались на абсолютно неразведанном берегу. Или мы чего-то не знаем?
– Мы за Столбами Вагнера. Я не географ, но точно помню, что сухопутные экспедиции из этого района не возвращаются. Там, – ботаник указал ложкой в сторону вершин – растет лес, ценность которого вам объяснять не нужно – и этот лес отчетливо виден с моря. Разведки предпринимались неоднократно. Никто не вернулся.
– Парням не повезло. Потери – неотделимая примета воинского ремесла, – напомнил Вольц. – Можете меня назвать «болваном», господин ботаник, но сказанное мною, оно так и есть. Мы прогуляемся до озера и вернемся.
– Болван, – с тоской сказал Немме. – Слушайте, можно я не буду это жрать?
– Можно, – охотно разрешил Фетте. – Давайте сюда миску. Завтра наверняка рассмотрите значение словечка «болван» в ином свете.
Верн взял себе первое дежурство. Проверил привязанных и неспешно жующих жесткую, как медная жесть, прибрежную траву лам, поднялся к часовому, приказал «быть настороже!», сел у огня, открыл первую страницу ЖБП. Угольный карандаш плохо ложился на обработанный воском лист полевой бумаги.
«Высадка прошла успешно и без серьезных происшествий»– написал обер-фенрих Халлт и задумался. Отточенные формулировки почему-то не шли на ум. Сказывалась усталость первого дня, ощутимо тянуло в сон. Не хватало еще позорно задремать подобно курсанту-первогодку. Вот заступит Фетте, можно будет лечь, спокойно и внятно осмыслить завтрашний переход. Придется назначить кого-то в головной разведывательный дозор, а учитывая недостаток людей и ненадежность рядовых чинов, это не так-то просто…
Ничего продумать и назначить Верн так и не успел.
[1] Вяленое мясо лам. Вообще с традиционными блюдами из лам разобраться сложно. Приготовление и название зависит от узкого географического региона, собственно рецептов и особенно сушено-вяленого производства много, но все с характерными труднопроизносимыми названиями. Строго говоря, мясо лам с нормальной рыбой сравнивать смешно, так что вдаваться в детали не вижу смысла. (Л. Островитянская, учебник «Как жрать по-человечески и уцелеть»).
[2] В оригинале должно быть Nach getaner Arbeit ist gut ruhen. По смыслу переводится как «Кончил дело, гуляй смело». Но лично меня, как переводчика поэтических текстов, это вот это «нах арбайтен» всегда смущало. Видимо, допустимы и иные толкования этого знаменитого изречения. Немецкий язык – весьма сложный. (прим. официального переводчика академического издания Л. Островитянской)
[3] Ламам свойственно издавать весьма широкую гамму звуков: от утробного урчания, до громкого рева наподобие мощно-ослиного. Способны эти представители семейства верблюдовых и хохотать-гоготать в манере пьяного тверского извозчика, а так же проникновенно каркать и мяукать. Плюются ламы редко, без всякого акустического предупреждения, слюна вязкая, зеленоватого цвета, слизко-отвратительной субстанции. Особо опасными животные не считаются, хотя по этому поводу имеются и иные экспертные оценки. (комментарий ведущего специалиста по верблюдообразным, профессора Л. Островитянской)
[4] ЖБП – журнал боевого похода, непременная форма отчетности любого рейдового отряда.
Глава 8
Последний день Анн
Спала Анн, видимо, необычайно крепко, но проснулась как обычно – в один миг и окончательно. Дед стоял у двери жилого чулана, в почти полной темноте едва угадывалась его напряженная спина.
– Что⁈ – Анн села и уже тянулась за платьем и полоской нижнего белья.
– Верно. Тебе пора драпать, – одобрил Дед. – Они уже идут, почти рядом.
– Рядом⁈ А как же ты?
Дед издал хриплый смешок:
– Вот за это не беспокойся. Уйду. Сказать-то честно, мне надоело. Последние годы гости шли – как на подбор – какие-то скучные. Кроме тебя, конечно. Но ты вполне живая, а служба у меня иная. Так что выбирайся поживей и не оглядывайся. Уйдешь как и пришла, через Музеум.
– Хорошо. Но может…
– Нет. Пути расходятся. У тебя всё будет хорошо. Разумеется, если будешь как обычно хитрющей и умной. Но ты справишься, – Дед ласково одернул на Анн платье и поцеловал в щеку.
Потрясенная, Анн машинально взяла сумку:
– Идти?
– Конечно. Держи улыбку, скальпель и остальное под рукой и все пойдет прекрасно. Да, и лучше забери ту штуковину из тайника. Оружие хитроумное, нам чужое, но может пригодиться.
– Поняла. До встречи.
– Нет, Анни. Вчера ты совсем повзрослела. Прекрасно без меня справишься. Вы справитесь. А сейчас тебе нужно к Хеллишу.
Спорить было бесполезно, поэтому медицинен-сестра просто сказала:
– Ладно. Успеха тебе.
Она пробежала знакомым темным коридором морга, Дед подкинул ее в окно, на прощание шлепнул по попке.
Шлепок неожиданным образом успокоил. «Еще посмотрим, какое там 'нет» и «совсем повзрослела», – подумала Анн. «Тебе самому свидания очень даже нравились».
Мысль была глупой, поскольку об ином нужно было сейчас думать. Голоса раздавались где-то рядом, видимо, вплотную за оградой. Анн метнулась в угол двора Мемория, упала за старые прогоревшие медные ящики для золы. Лаз никуда не делся, беглянка пропихнула сумку, протиснулась сама. Вот сейчас о чистоте платья можно и забыть. Не поднимаясь, проскользнула за ближайшую статую. Забытый и безымянный гипсовый враг в смешном шлеме-миске смотрел в сторону входной аллеи. Правой руки у него уже не имелось, левая уцелела пониже локтя. Анн выглянула из-под культи…
Ого, сегодня Музеум был наводнен посетителями с самого утра. Ну да, выходной день. Но вовсе не в этом дело. Между статуй сгрудилось человек десять: некоторые в полицейской форме, большинство в тех характерных штатских камзолах, по которым можно безошибочно узнать секретных шпиков «гесты». Двое смешно дергались…
…Анн в ужасе присела за статую. Смешные шпики держали на поводках псов. Уродливых и совершенно несмешных. Те знаменитые ищейки «гесты»! Воочию медицинен-сестра их никогда не видела, но кто же в Эстерштайне не слышал об этих тварях⁈ Их всего несколько штук в столице, редкость и ценность необыкновенная, оберегают как самого Канцлера, но от их нюхливых морд никакой злоумышленник не уйдет.
Кажется, всё, пропала.
Собаки – хотя не было уверенности, что это именно собаки, тех-то, пусть не часто, но приходилось видеть, – упорно натягивали поводки, увлекая хозяев за ограду, во двор Мемория. Полицеско-геставская шайка не спешила, один там особо усердно размахивал руками, указывая куда-то дальше, за трубу крематория. Остальные шпики тоже жестикулировали. В определенном замешательстве засранцы, да и подустали уже – вон морды какие взмокшие. И собаки притомились, хотя и в азарте – тянут, сучат кривыми, довольно хилыми с виду лапами, внюхиваются в землю. Следы, да, следы бедной-несчастной практически невинной Анны Драй-Фир.
Засевшая за безымянным гипсовым защитником Анн лихорадочно пыталась сообразить. Значит, погоня вышла еще затемно. Шли и вынюхивали не очень быстро, запас времени у беглянки имелся. И она его бессмысленно и бездарно проспала. Или не бездарно? Дед наверняка знал о шпиках, но не стал торопить. Безусловно, преступнице требовался отдых, вечерок-то выдался ого, какой. Отдохнула разумом, гм, и телом очень даже хорошо отдохнула, поспала. Получила бесценный, видимо, единственно возможный в этой ситуации совет. Но можно было на рассвете драпануть. Дед придержал. А зачем?
Шпики разделились: пятеро с кошмарными ищейками-уродками двинулись к провалу ограды, остальные рысью, хотя и утомленной, устремились в обход – к центральным воротам Музеума. Выйдут на дорогу и свернут к основному въезду в погребальный двор Мемория. Окружают и отсекают. Хитро, хотя уже и не очень-то. Опоздали.
Анн, тщательно пригибаясь, практически на четвереньках, двинулась вдоль забора. Не спешить, не суетиться, главное сейчас – не попасться под взгляд случайно обернувшегося шпика. Вот на территории Медхеншуле будет сложнее: слишком много знакомых, а слух о преступнице медицинен-сестре уже прошел, узнать могут запросто.
Тут Анн опомнилась и свернула назад к статуям – нужно пистолетик забрать. Дед зря упоминать не станет, видимо, эта штуковина имеет значение. Может, ее выгодно продать удастся? Деньги беглянке пока без надобности, но потом-то, при определенном, немыслимо счастливом стечении обстоятельств…
К Рус-Кате преступница выбралась с тылов, мельком взглянула вверх – все же фигуриста была демонша, хотя и спорных пропорций. А задница – вон, до сих пор без единой трещины и выщерблины…
Отвлеченные мысли успокаивали. Лежа на земле, Анн занялась тайником, опять деньги проклятые мешали, все переложить по новой, кисет с патронами отыскать…
Со двора Мемория донесся отчетливый звон стекла – дошли, окно в подвале расколотили. Бесстрашны шпики. Или это собаки сходу внутрь сунулись? Им-то что, разума и лбов у этих созданий вообще нет: носяра острый и нюхливый сразу в уши переходит…
Анн сунула оружие в сумку. Да что же это, зачем пистоли такие мелкие, но увесистые делают – вот сразу видно, что недобрая штуковина…
Над двором Мемория взлетел внезапный хоровой вой ищеек. Нет, определенно не собаки – те как-то иначе лают, да и посообразительнее. Эти только вынюхивать умеют – и то, что не туда забежали, сообразили с большим опозданием.
Дружному паническому вою ответили невнятные крики – это у центральных дверей траурного зала орут, там тоже твари собрались, хотя и сплошь двуногие. Затрещало, кажется, дверь начали ломать. Ох Дед, Дед….
Пригибаясь и оттряхивая платье, Анн успела пробежать несколько шагов, как донесся странный новый звук….
… и заглушил всё. Беглянка невольно сбилась с шага и оглянулась…
За оградой была видна крыша комплекса Мемория. Она оседала. Нет, не рушилась и не разваливалась, а уходила вниз – вся, целиком. И звук определенно напоминал глубокий-глубокий вздох. Кровля уже исчезла, еще видна вертикально уходящая труба крематория. Высоченная, она становилась всё ниже и ниже…
…Анн осознала, что стоит на постаменте, обхватив за ляжку какого-то безымянного демона-воина. Тянулась на цыпочках, силясь заглянуть за ограду – там уже открылся склон замкового холма, и без привычно загораживающих стен Мемория широкий пейзаж выглядел жутко дико и непонятно…
Постамент и земля содрогнулись, беззвучно рухнула ограда…. Анн с опозданием отскочила от опасно покачнувшегося демона, с того градом сыпалась гипсовые струпья и обломки шлема. Но увидеть открывшийся на месте Мемория гигантский провал беглянка успела…
…Земля содрогалась вновь и вновь. Пошатываясь, Анн бежала к забору Медхеншуле – в его кладке появлялись новые и новые щели, дрожали и сыпались камни. Впору было визжать от ужаса, но ведь заведомо бессмысленное занятие – сама себя не услышишь…
…Примерившись, медицинен-сестра проскочила сквозь провал в ограде – сложенная из камней стена извивалась и ерзала подобно длинной змее. Глазам поверить невозможно!
Оказавшись за оградой, на относительно ухоженной территории школ, Анн все же оглянулась. Ой, это уж совсем…
Накрывая прорехи в частично завалившемся заборе Мемориума, окутывая устоявшие на постаментах статуи, вздымалось и клубилось облако пыли – этакий бледный, бело-коричневатый оттенок спутать невозможно – оказывается, погребальный комплекс стоял на некогда срытой скале одного из отрогов Хеллиша, туда – в подземные забытые лабиринты – и ушел…
…Еще вздрагивала земля, доносились подземные вздохи, но вокруг уже царил многоголосый визг. Из корпусов школы выбегали перепуганные ученицы, кто-то пытался наоборот – укрыться под надежной крышей – девчонки сталкивались, падали в дверях, пинались…
– Спокойнее! Выходить парами! Ева Себен-Айн, я тебя сейчас выпорю! – орала высунувшаяся в распахнутое, с лопнувшим стеклом, окно Старшая учительница. – Ведите себя прилично, это всего лишь землетрясение! Легкое, я сказала, слышите, легкое землетрясение!
Дворы уже накрывала завеса пыли, ничем особо «легким» происходящее не казалось. Все разом начали кашлять, и разрастающаяся истерика прокашляться не помогала. Впрочем, повергнуть в полную растерянность опытнейший педагогический состав Медхеншуле ни легкое землетрясение, ни среднее были не в силах.
…Анн вела вереницу учениц – каждые три пары младших опекала помощница-старшеклассница, двигались организованно, не сталкиваясь с иными попутными эвакуационными цепочками-вереницами. Лица старшеклассниц и самой Анн были повязаны шалями, смоченными в бочке с дождевой водой – дышалось так полегче. Малышки, в силу еще недостаточного воспитания повыскакивавшие без шалей, продолжали чихать и кашлять. Все вокруг было покрыто мучнистой пылью, клубящаяся завеса не спешила рассеиваться. Вышедшие из школьных дворов классы строились у распахнутых ворот, в пыли радостно орали мальчишки бесстрашной мужской части Медхеншуле – ну да, уроков сегодня точно не будет.
Анн передала группу громогласной Старшей учительнице, неузнаваемой из-за замотанного лица.
– Все стекла! Почти все! Менять почти всё! – рвал на себе волосы пыльный и белесый как мельник одноглазый мастер-хозяйственник 3-го корпуса Медхеншуле.
Движение трамваев было прервано, высаженные пассажиры помогали загружать в вагоны перепуганных особо помятых школьников.
– К Дойч-клиник, без остановок, по чрезвычайному расписанию! – орал со ступенек вагона кондуктор. – Лишним выйти! Вы Дойч-клиник знаете, зря туда не ездят.
Анн перевязывала мальчишку – рана была пустяковой, ухо порезало, но младший школьник был в шоке.
– Сядь ровнее. Ты как солдат будешь, будто в ухо стрелой попало, – приговаривала медицинен-сестра, накладывая бинт.
– А у меня шрам останется? Настоящий? – слегка ожил страдалец.
Засвистел лок-мот, двинулись. В вагоне наступил некоторый порядок: сюда посадили только пятерых школьников, из них только один гордо выставил ногу с подозрением на перелом и красиво примотанными планками-шинами. Остальные дети то смотрели в окна, то показывали друг другу царапины и спорили, кого сильнее зацепило. Анн строго прикрикнула – дисциплина должна быть, а то пострадавшие еще и в окна повыпадают.
– Да, вот это дела, – покачал головой кондуктор. – Ни с того, ни с сего. А что там рухнуло-то? Смотрите, пыль сейчас даже над Верхней-Средней клубится.
– Я не видела, что рухнуло. Меня саму чуть с ног не сшибло, – пояснила Анн, поправляя шаль. – Как начали все метаться, ужас!
– Да, дети – страшная сила. Тоже стихия, – вздохнул мудрый кондуктор.
В клинике детей принимали и немедля начали отмывать. Медицинен-персонала здесь топталось с лихвой – было поднято по тревоге гражданское военно-санитарное ополчение. По правде говоря, больше проблем доставляли нездоровые умом горожане – таковых в зажиточной части Хамбура всегда хватало, сейчас сбежались в клинику, как сговорившись. Слухи ходили – что там ходили – бурлили! – причем самые дикие.
Анн шла по улице, шаль с лица пришлось снять – пылевая завеса сюда, в центр города, не дотянула, да и сотрясений тут не почувствовали. Но все равно горожане оказались сплошь встрепаны, непричесанны и возбуждены, и это несмотря на долгожданный выходной день. Слух «у замка был взрыв, диверсанты тресго подобрались вплотную» стал преобладающим. И вот это плохо. Начнут выслеживать и ловить кого попало, сомнительных медицинен-сестер уж точно не забудут. Нужно было решаться, причем немедленно. Необходима новая одежда и смена внешности. Но на улице это сделать трудно.
Одолевали сомнения. Анн успокоила себя – «не в первый же раз, и у меня нет иного выхода», и свернул к знакомому зданию – отделению Городской инспекции.
Контора торчала на месте, да и что ей сделается? Рухни весь Эстерштайн, отделения Городской инспекции падут последними. Тем более в выходной день. Тут все чинно, сонно и спокойно. Анн покрутила официальный звонок – за дверью раздалось не очень музыкальное, но внушительное дребезжание.
Открылось застекленное оконце, выглянул охранник.
– Добрый день. Хотя какой он добрый, – сумрачно сказала Анн, открывая сумку. – Вынуждена оставить записку вашему начальнику. На завтра ему назначены процедуры, но меня не будет. Объявлена мобилизация медицинен-персонала.
– А разве… – с явным подозрением начал усатый страж.
– Вы меня не узнали? – удивилась Анн. – Я регулярно прихожу к господину майору делать лечебно-восстанавливающие процедуры, это моя должностная обязанность.
– Я вас очень хорошо узнал, просто прекрасно узнал, – недобро прищурился стражник.
– А, вы насчет моих розысков, – улыбнулась медицинен-сестра. – Как видите, меня задержали и сразу выпустили. Ничего страшного, у «геста» сложная служба, иной раз ищут не тех, такое случается, я не в обиде.
– Откуда мне знать, что вас выпустили? Может, вы сбежали?
– А вы бдительный! – засмеялась Анн. – Давайте я покажу свой «свайс» и справку «гесты», а заодно напишу записку на приличном столе. Оно будет гораздо удобнее. Если разрешите, конечно.
Правильно улыбаться мужчинам – нужно уметь. Набор улыбок опытной девушки весьма обширен и многообразен, куда там складам Центр-арсенала. К применению самого отборного вооружения Анн прибегала редко, но сейчас был как раз тот случай – сделать лицо, способное путать мысли даже этого грубого недоумка.
Волнение не помешало, нужная улыбка выпущена и попала в цель. Ответно щелкнул отодвигаемый внутри засов.
Анн вошла, и заново полезла в сумку:
– Так, где она? Ага, вот, можете убедиться…
Охранник был немолод, явно успел вдоволь послужить и повоевать – опасность чутко чуял. Отшатнулся, почти отпрыгнул…
– Стоять! – Анн с отвращением почувствовала, что пищит, как грызун при виде хищника. Это с непривычки. Направлять на человека столь странное оружие ей не приходилось. Собственно, вообще как-то не сложилось до сих пор – не грозила оружием.
Зато охранник явно сразу сообразил, что у нее в руках. Медленно тянулся к кинжалу у пояса, не сводя при этом взгляда с дырки (глаза? зрачка? отверстия?) пистолета.
– Девка, ты спятила. Ты не посмеешь. На улице живо услышат.
– Я не собираюсь причинять вам вреда. Мне нужно, чтобы вы меня всего лишь выслушали, – простонала Анн, делая милое, жалобное лицо. – Я не хочу вас пугать. Вот, смотрите, отвожу пистоль.
Резкая смена выражений и тона путает мужчин даже понадежнее самых безумных поступков. Идиотка только что наставила оружие, а сейчас отводит в сторону, да еще уронила сумку, подступает ближе, сейчас умолять начнет. Вот же безмозглая…
Да, Анн в данный момент была отчасти безмозглой, поскольку ужасалась тому, что делает. Но обманывала она постоянно, это было привычным делом.
…Он смотрел на уходящую левую руку с пистолетом – смотрел слишком пристально. На правую руку преступницы, с выпущенным из рукава скальпелем, не обратил внимания. Да и взмах был слишком легок – в обращении со скальпелем сила не нужна, скорее, вредна…
…Попала слишком высоко…
Возмущенно охнул, схватился за щеку:
– Булавками колоться⁈ Тварь мелкая! Воровка! А мы всегда знали…
– Заткнись! Или застрелю! – взвизгнула Анн, тряся пистолетом.
– Как же! Не умеешь ты, это тебе не благородных господ обманывать! Сейчас я тебя скручу как козу бешеную, – охранник оставил в покое свой кинжал, и бесстрашно кинулся на злоумышленницу.
…Анн почувствовала, как ее руку с пистолетом жестко хватают, рвут вниз и в сторону. Оружие начало неумолимо выворачиваться из ладони, вроде как само собой, руку до плеча пронзила острая боль. Анн запищала, как жалкий детеныш цизеля, оказавшийся в когтях коршуна. В глазах потемнело – и от боли, и от заслонившей весь мир мужской спины…
… охранник разумно уводил от себя ствол оружия, двумя руками – и даже без большого усилия – отводя преступную руку с пистолетом к полу, выворачивая и встряхивая кисть злодейки. Пальцы разжались, оружие звякнуло о каменный пол…
… вот в чем страж конторы был не так разумен, так это в своем пренебрежении булавками. Ему что – ветеран, столько раз с врагом в рукопашную сходился, шрамами от порезов-ударов и руки, и башка разукрашены. Нет возможности у мелкой воровки по-настоящему ударить, да и булавка – оружие смехотворное. Только тут не оружие, а медицинский инструмент, да и злоумышленница анатомию не только в Медхеншуле бегло изучала…
…Анн, пища от ужаса и боли, ударила дважды – почти на ощупь, но шея-то мужская словно нарочно оказалась подставлена. Короткое лезвие скальпеля вроде бы попадало, но тут бывшей медицинен-сестре стало так больно – связки левой руки рвались, а локтевой сустав ломался – что она обеспамятела…
…наверное, на два мгновения. Осознала, что сидит на полу, а охранник отходит прочь. Как-то кособоко отходит, не глядя, обеими руками пытается шею зажать. Наткнулся на стол – взвизгнули ножки – крупный мужчина упал животом, смешно заерзал. Зазвенели посыпавшиеся на пол медные листы с графиками дежурств и образцами заявлений. Охранник завозил сапогами по полу, пытаясь выпрямиться, на стол все сильнее брызгало и лило кровью.
Стихло.
Анн заставила себя встать с холодного пола. Ноги дрожали, руку словно так напрочь вояка и вырвал. Нет, нужно шевелиться, поскольку дальше все хуже и хуже будет. Неловко придерживая здоровой рукой поврежденную, обошла разбросанные по полу листы медных записей.
Уборная в отделении Городской инспекции была образцовой. Где же, если не здесь? Из крана текла вода, холодная, еще ночная, не успевшая прогреться в трубах. О водопровод, былая гордость Нового Хамбура! Ныне выходит из строя целыми участками: то трубы песком забиты, то рабочего давления нет. На улице Зак новая хозяйка в сторону водопроводной подводки и канализационного стока еще даже не смотрела – там на улице, во дворике, трубы выведены, так в недорогих домовладениях раньше делали, наверняка всё вообще сгнило. Впрочем, теперь-то какая разница?
Несостоявшаяся домовладелица поняла, что пытается умыться, все еще сжимая в пальцах скальпель. Так не пойдет, нужно взять себя в руки, а для этого руки должны быть свободными….
От умывания и прохлады полегчало. Анн, как и все медицинен-работники, никогда не пила некипяченую водопроводную воду, но сейчас прополоскала рот. Спокойно, шансы уйти всё еще есть, не всё потеряно…
И связки руки не порваны, хотя пострадали, локоть зверски болит, но не сломан. Повезло. Анн надежно и быстро забинтовала запястье. Бинты и склянка с примочкой в аптечке конторы имелись – дисциплина и порядок у подчиненных майора Йоза на высшем уровне.
Злоумышленница вернулась в конторский вестибюль. Нормально: тихо, входная дверь закрыта на засов, охранник лежит у стола. Это тоже нормально – такая теперь работа у Анны Драй-Фир – совсем иные преступления совершать, убивать и грабить. Милые обманы с налогами и подделкой документов остались в прошлом. Какой приговор дадут за все разом – гадать бессмысленно, до суда, скорее всего, дело и вообще не дойдет: «геста» в такой ситуации на свои внутренние циркуляры обопрется, не особо известные.
Пахло разбрызганной кровью и хорошо начищенными сапогами охранника. Анн еще мгновенье смотрела на спину покойника. Немного странно: так долго мечталось кого-то убить, а теперь второй мертвяк за сутки, и никакого особого чувства. Это, наверное, от старости и укоренившейся привычки в чулане Мемория, по соседству с мертвецами, сугубо личными делами заниматься. Ну и ладно. Анн подняла проклятый пистолетик, тщательно переступая через потеки крови, подошла к охраннику: карманы вывернуть, деньги и ремень с дорогим клинком снять. Кинжалом над ранами поработать, пфенниг в кровь уронить…. Грабим мы, грубо, жадно, грязно, но не оставляя реальных следов.
Одной рукой работать было неловко, а левая, кроме демонски бодрящей боли, ничем не помогала. Анн скинула со стола остатки звонких листов, швырнула в кровь ценный бумажный журнал регистраций, и пошла по кабинетам…
…Вывернуть ящики, разбросать все, чернильницы опрокинуть. Вот наверняка тут одуревший от баддруга наркоман зверствовал, сначала прирезал наивного охранника, потом деньги искал, все крушил…
Всё крушить у Анн сил не имелось, мешали подкатившие припозднившиеся слезы, да и вообще надо было поторапливаться. Заглянула ненадолго в знакомый кабинет, намусорила, разлила хороший шнапс у шкафа. Прополоскала рот – после водопроводной воды привкус остался так себе. Вот выплюнуть шнапс было сложно, так и хотелось глотнуть, да потом еще разок к бутылке приложиться…
Теперь главное.
Комнатка для подготовки служащих к работе в конторе была крошечной, да еще разделенной перегородкой на мужскую и женскую половину. В мужской Анн просто насвинячила, в женской задержалась. Имелось нехорошее предчувствие, что руку повреждала, огромного мужчину резала и все остальное сотворила совершенно напрасно. Но нет, здесь повезло.
Оставлять и хранить личные вещи в служебном помещении, естественно, категорически запрещено. Но служащие Городского управления – живые люди, им после службы очень даже хочется зайти в гаштет, и тратиться на дорогу до квартиры или на аренду клубного шкафа для нарядов они закономерно считают глупым. Зачем, если уголок в конторе всегда можно найти? Есть в шкафах запасное тряпье, как ему не быть.
Конторских дамочек Анн по именам не знала, просто видела их неоднократно. Надежду возлагала на старшую чертежницу – низкорослую тощую крысу, уже в возрасте, скоро из столицы придется уезжать, так что дурища ни в чем себе не отказывает. Долг-ленд трижды отдавала, но на фигуру это не повлияло – худосочная, вот точно, как некоторые преступницы…
…В сущности, «крыса-чертежница» оказалась приятной дамочкой: платья запасла, даже три штуки. Сменные чулочки, даже духи есть. Ладно, тогда особо рвать ее лишнее тряпье не станем.
Переодевшись, Анн оглядела комнату. Вот это славный хаос: содержимое шкафов на пол вывернуто, мужское и женское тряпье перемешано, измято. Удивительно приятно глянуть. С плотским и неприличным у медицинен-сестры в общем-то, в жизни сложилось не так плохо. Но этот вот вечный служебный порядок и аккуратность истомили: непременно все по местам нужно хранить, строго и точно, пунктуально. А тут прямо глаз отдыхает.
Левая рука решила помогать хозяйке, понятно, не в полную силу, едва на треть, но все же. Анн увязала свои старые вещи – узелок-то совсем крошечный, что там в той жизни-то и было? Но заново плакать времени нет.
У задней конторской двери Анн прислушалась, и отодвинула засов. Дворик крошечный, опасность одна – обитатели верхнего жилого этажа могут заметить. Ну, тут уж ничего не поделаешь.
Преступница прошла к ограде двора: тут стояли медные баки для отходов, а люк канализации был за ними. Тут Анн прокляла все: во-первых, из-за запаха, во-вторых, тяжелая крышка не поддавалась. Наконец, распахнулась – внизу вяло журчало, текло, смердело. Увязанное медицинен-платье, чепчик, шаль и сорочка полетели вниз, для тяжести в узел был добавлен подсвечник, должно надежно утонуть в трубе. Если и найдут в каком-то засоре, то не скоро.
